Спроси Алену

БИОГРАФИЯ

Сайт "Спроси Алену" - Электронное средство массовой информации. На сайте собрана библиотека биографий и творчества известных людей. Официальные биографии сопровождаются фотографиями, интересными фактами из жизни великих людей: музыкантов, артистов, писателей. В биографиях можно познакомиться с творчеством: музыки mp3, творчество великих музыкантов и исполнителей, история жизни знаменитых артистов и писателей, политиков и других, не менее важных персон, оставившие свой след в Истории. Календарь и дайджест поможет лучше со ориентироваться на сайте.
   
Музыка | Кулинария | Биографии | Знакомства | Дневники | Дайджест Алены | Календарь | Фотоконкурс | Поиск по сайту | Карта


Главная
Спроси Алену
Спроси Юриста
Фотоконкурс
Литературный конкурс
Дневники
Наш форум
Дайджест Алены
Хочу познакомиться
Отзывы и пожелания
Рецепт дня
Сегодня
Биография
МузыкаМузыкальный блог
Кино
Обзор Интернета
Реклама на сайте
Обратная связь






Сегодня:

События этого дня
19 марта 2024 года
в книге Истории


Случайный анекдот:
Тема сочинения:
Образ матери в sms-сообщениях.


Сегодня на сайте 1153 биографий


Биографии. История жизни великих людей

На этой странице вы можете узнать много интересного о жизни великих людей, познакомиться с их творчеством. Жизнь замечательных людей. Биографии. Истории жизни. Интересные факты из жизни писателей и артистов. ЖЗЛ. Биографии сопровождаются фотографиями. Любовные истории писателей, музыкантов и политиков. Факты из биографий. Выберете биографию в окне поиска или по алфавиту. Биографии дополнены рубрикой "творчество". Вы можете послушать произведения авторов в формате mp3.
Поиск биографии:
А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | Р | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Щ | Э | Ю | Я | ВСЕ
НАЗАД

Хемингуэй Эрнест
Хемингуэй Эрнест
Хемингуэй Эрнест
21 июля 1899 года — 2 июля 1961 года

Биография

Марго пыталась бороться. Даже выступила в телевизионной передаче о людях, возвращающихся к нормальной жизни. Глядя в камеру, Марго произнесла несколько банальных фраз, но вдруг замолчала и... разрыдалась. А потом сказала сквозь слезы: "Я побывала в аду и теперь возвращаюсь обратно. А если не смогу, то в запасе у меня всегда останется самоубийство. Иногда мне кажется, что это не самый худший выход..."В устах человека, чьи прадед, дед и его родной брат покончили с собой, это звучало не просто как фигура речи...
...Кларенс Эдмондс Хемингуэй был стопроцентно добропорядочным человеком, типичным представителем той чинной эпохи, которую впоследствии назвали "викторианской" по имени ее королевы. Он жил в Оук-Парке, пригороде Чикаго, местечке, где выходки гангстеров осуждали яростнее, чем где бы то ни было в мире, - настолько, что даже отказывались признавать свою географическую близость к этому городу. "Вы хотите знать, где пролегает граница между Оук-Парком и Чикаго? - говаривали местные острословы. - Это очень просто! Граница проходит там, где кончаются бордели и начинаются церкви, вот и все!"
Более того, Кларенс Хемингуэй жил на самой что ни на есть добропорядочной улице этого добропорядочного городка. И на той же улице жила его будущая жена Грейс. Так что, когда они поженились, это был достойный во всех отношениях брак, в котором и мужу, и жене отводились хорошо заученные роли: нежно любить друг друга, рожать детей и почить в бозе в своей постели в окружении выводка очаровательных внучат...
Ну и что, что в юности Кларенс Хемингуэй провел одно лето в Южной Дакоте, охотясь с индейцами племени сиу и изучая их способы лечения малярии, а потом мечтал стать врачом-миссионером и уехать из Оук-Парка на остров Гуам, или в Гренландию, или вообще куда-нибудь к черту на рога?.. Ну и что, что Грейс, до того как стать миссис Хемингуэй, успела выступить в нью-йоркском Мэдисон-сквер-Гарден и продемонстрировала свое редкое контральто так, что критика восторженно ахнула?.. Ей даже предложили контракт в "Метрополитен-опера", но она была уже помолвлена с приличным юношей из Оук-Парка и вернулась. И он тоже не стал миссионером, просто женился на ней. В конце концов, ошибки свойственны каждой юности.
В итоге Кларенс стал просто хорошим врачом, а свою тоску по прериям и индейцам компенсировал, охотясь в окрестностях Оук-Парка на птиц. А Грейс компенсировала свою тоску по сцене тем, что пела в церковном хоре и денно и нощно пилила мужа за то, что он шляется где-то с ружьем и не помогает ей по хозяйству. Впрочем, это не помешало им родить пятерых детей - трех девочек и двух мальчиков. Второго ребенка назвали Эрнестом. Когда он подрос, отец стал приобщать его к охоте на птиц и рыбалке, а мать - к музицированию на виолончели. Эрнест на всю жизнь возненавидел виолончель и полюбил охоту с рыбалкой. (Читай - полюбил отца и возненавидел мать. Потом очень многие удивлялись: он высказывался о ней насмешливо и пренебрежительно, даже когда совсем уже вырос. Похоже, он смог простить Грейс только после ее смерти.)
Еще отец научил его свистеть, когда больно. Однажды он бежал за молоком на соседнюю ферму - у него была обязанность по утрам приносить домой молоко, споткнулся и упал. И проткнул горло палочкой, которую держал в руке. Из горла хлынула кровь, перепуганный и перепачканный, в слезах и крови, мальчик кое-как добрался до дома. Хорошо, что папа был врачом. Он остановил кровотечение и сказал сыну: "Не реви!" - "Но ведь больно!" - "Все равно не реви!" - "А что же мне делать?!" - "Свисти, - сказал папа. - Просто свисти. Когда тебе так больно, что ты не можешь сдержать слезы, начни свистеть и они закатятся обратно". Горло потом еще долго болело. Эрни потом еще много свистел. Он, кстати, тогда обратил внимание: иногда папа с мамой закрываются в комнате и о чем-то спорят. О чем - разобрать невозможно. Говорит в основном мама. Или так только кажется, потому что у нее хорошо поставленный голос. А папа на следующий день вообще почти не разговаривает, только насвистывает что-то себе под нос.
Когда Эрнесту исполнилось 12, дед подарил ему первое ружье - однозарядное, 20-го калибра. Эрни был счастлив: свое ружье! Настоящее!.. До третьего акта было еще очень далеко, и дед Эрнеста Хемингуэя, конечно же, никогда не читал русского писателя Чехова. Просто он был старым воякой и считал, что у настоящего мужчины обязательно должно быть собственное ружье.
Наверное, тогда Эрни и решил, что станет настоящим мужчиной. Будет охотиться и ловить рыбу, как папа. Но никому и ни за что не даст себя подчинить. Не как папа.
Старшая сестра Эрни, Марселина Хемингуэй Санфорд, и его младший брат, Лестер Хемингуэй, в своих воспоминаниях отмечают: в детстве отец и Эрни были очень дружны. Однако это не помешало Эрнесту потом повести себя так, что отец и мать выступили против него единым фронтом. Например, родители были единодушны в том, что по окончании школы Эрни следует поступить в какой-нибудь приличный университет и овладеть какой-нибудь приличной профессией. Потом они решили, что один из его проступков не подлежит прощению, и в буквальном смысле выгнали его из дому. (Эрнесту тогда исполнился 21 год, и проступок заключался в отказе помогать матери по хозяйству.) И наконец, когда он прислал родителям из Парижа свою первую долгожданную книжку рассказов, дома разразился настоящий скандал - правда, без непосредственного участия главного действующего лица, то есть самого Эрнеста. Его сестра Марселина вспоминала, что, ознакомившись с творчеством будущего нобелевского лауреата, родители повели себя так, как будто им в дом подбросили дохлую кошку: папа ходил угрюмый, а мама рыдала, то и дело воздевая руки к потолку и вопрошая Господа, за какие такие ее грехи сын стал столь отвратительным человеком?.. Господь, судя по всему, ясного ответа не давал. Тогда отец взял все шесть экземпляров книжки, тщательно упаковал и отправил в Париж на адрес издательства. После чего в письменном виде сообщил Эрнесту, что не желает видеть в своем доме ни подобной мерзости, ни его самого. А все дело в том, что, описывая события минувшей войны и свою первую любовь, Эрнест позволил героям разговаривать не на литературном языке, а употреблять слова и выражения, которые им казались более уместными. Особую ярость отца вызвал тот факт, что главный герой его сына оказался болен гонореей. Он так и написал Эрнесту: "Мне казалось, что всем своим воспитанием я давал тебе понять, что порядочные люди нигде не обсуждают свои венерические болезни, кроме как в кабинете врача. Видимо, я заблуждался, и заблуждался жестоко..."
С тех пор Эрнест перестал ставить родителей в известность о своих литературных успехах. Более того, он в течение нескольких лет вообще не писал домой. Жил в Париже, ездил на корриду в Памплону, на сафари в Африку, на войну в Мадрид... женился, разводился, заводил детей, снова разводился и снова женился, и с каждым годом писал все лучше и лучше. Потом отрастил бороду, стал знаменит и всей своей жизнью как будто доказывал отцу, что настоящие мужчины не проводят всю жизнь в Оук-Парке под недремлющим оком жены с хорошим контральто.
А отец старел и охотился уже не так часто и не так хорошо. Творчество старшего сына его по-прежнему не радовало. Роман "И восходит солнце" он прочитал, с трудом преодолевая брезгливость, и иначе как "эта книга" его не называл. Ему было чуть больше пятидесяти, однако Кларенс уже чувствовал себя древним старцем. Его мучили диабет и финансовые проблемы. Мучила мысль, что жизнь прошла, а он хотя и стал очень уважаемым в Оук-Парке врачом, но так и не узнал секретов индейской народной медицины. Жена, в которой уже невозможно было распознать несостоявшуюся звезду сцены, вдруг начала проявлять заботу и настойчиво советовать ему наконец заняться своим здоровьем: "Милый, у тебя же грудная жаба! Милый, ты обязан лечь в постель!" Он отмахивался и не говорил ей, что грудная жаба - пустяки по сравнению с теми болями в ногах, которые он испытывает в последнее время. Как врач, Кларенс не мог не знать причины этих болей: диабет давал осложнение - гангрену ступней, а гангрена неизлечима.
Родных Кларенс избавил от этих медицинских подробностей, но стал раздражительным и угрюмым. Надолго запирался у себя в кабинете и держал на замке ящики своего письменного стола. И по непонятной причине отказывался брать внуков с собой в автомобиль (они только потом поняли: дед не хотел рисковать детьми - боялся, что в какой-то момент боль станет нестерпимой и он выпустит руль). Жена обижалась, сердилась, волновалась, писала письма дочери: "Хорошо бы ты снова приехала погостить к нам и привезла с собой дорогую крошку Кэрол. Папа так любит ее. Может, увидев внучку, он приободрится..."
В один из дней - это было самое начало декабря, но уже начинало пахнуть Рождеством, мандаринами и гусями - Кларенс Хемингуэй вернулся домой после обхода своих пациентов чуть раньше обычного и был чуть бледнее, чем всегда (впрочем, на это обратили внимание уже постфактум). Снял шляпу и пальто, поинтересовался здоровьем младшего сына Лестера, который валялся с простудой. Жена ответила, что ему уже лучше. "Хорошо, - сказал Кларенс, - тогда я прилягу до обеда".
Он поднялся в свой кабинет. Грейс обратила внимание, что он как-то особенно тяжело опирается на перила лестницы, и подумала: все-таки нужно заставить его отдохнуть... Она даже не поняла сразу, что за грохот раздался наверху, в кабинете...
О том, что отец застрелился, Эрнест узнал в поезде: он ехал с пятилетним сыном Джоном из Нью-Йорка в Ки-Уэст, когда ему принесли телеграмму; "Папа покончил с собой. Срочно приезжай..." Он сказал Джону, что дедушка тяжело заболел, перепоручил его темнокожему проводнику и пересел на поезд, идущий в Чикаго.
Похороны были пышными. Газета "Оук-Ливс" поместила некролог, в котором говорилось, что Кларенс Хемингуэй в течение многих лет облегчал страдания сотням людей.
А Эрнест Хемингуэй, идя за гробом и поддерживая мать, думал, что отец не смог облегчить страдания себе самому, или, точнее сказать, выбрать такую судьбу, в которой эти страдания не присутствовали бы. Он не так уж часто беседовал об этом с друзьями и никогда не говорил на эту тему с журналистами, которые брали у него интервью. И лишь однажды в кругу близких друзей Эрнест не выдержал: "Возможно, он струсил... Был болен... были долги... И в очередной раз испугался матери - этой стерве всегда надо было всеми командовать, все делать по-своему!" - и, словно спохватившись, тут же перевел разговор на другую тему. Хотя вообще о самоубийстве рассуждать он любил и, как правило, высказывался в этом смысле резко отрицательно, как будто все еще продолжал доказывать отцу его неправоту. Только 20 лет спустя, готовя к выходу очередное переиздание романа "Прощай, оружие!", Хемингуэй написал в предисловии: "Мне всегда казалось, что отец поторопился, но, возможно, больше терпеть он не мог. Я очень любил отца и потому не хочу высказывать никаких суждений".
...После того как это произошло, Эрнест продолжал жить, как и жил - то есть бодро и весело. Написал про корриду, про охоту на львов, про испанскую войну. Попал в пять аварий и семь катастроф, часто оставаясь в живых лишь по чистой случайности. Всем женщинам и детям давал ласковые прозвища: старший сын был Бемби, средний - Мексиканский Мышонок, младший - то ли Крокодильчик, то ли Ирландский Еврейчик (при чем тут ирландский еврейчик, никто так и не понял). Последнюю, четвертую жену в первый же вечер знакомства попросил разрешения называть Огурчиком. Она не возражала. Самого Хемингуэя все звали Папа - коротко, ясно и почтительно.
Отношения с женщинами у Папы развивались по удивительно схожему сценарию: он редко заводил интрижки, но часто влюблялся всерьез, а влюбляясь всерьез, считал своим долгом жениться. При этом наличие предыдущей жены смутило его только в первый раз, когда он разводился с Хедли и женился на Полин Пфайфер. Хемингуэй действительно переживал, чувствовал себя виноватым перед Шустрым Котиком (такое прозвище было у Хедли) и малышом Бемби. Мучился, даже думал о самоубийстве (впрочем, ему тогда было всего 20 с небольшим и отец его еще не покончил с собой, так что эти размышления можно смело отнести к болезням роста). В конце концов, Хедли была очень преданной женой: она безропотно сносила его увлечение литературой, когда оно еще не приносило ни гроша, и кротко носила платья, давно вышедшие из моды (и это в 20 лет, и это в Париже!), ела картошку с луком на завтрак и обед, легко обходилась без ужина... А он влюбился в Полин, которая никогда не носила платьев прошлого сезона, поскольку, во-первых, была богата, а во-вторых - снималась для "Вог". И более того, вынудил Хедли демонстрировать свободомыслие и широту взглядов, то есть попросту какое-то время жил с ними обеими, предлагая женщинам самим решить, кто из них лишний. В общем, о распаде этого брака говорил тогда весь Париж: и в знаменитом кафе "Ротонда", и в книжном магазинчике "Шекспир и К°", и в салоне Гертруды Стайн.
Те, кто не любил Хэма, и те, кто ему завидовал, говорили, что все эти поездки на корриду и сафари, внимательное разглядывание конвульсий матадора или быка, вся эта задиристость, показная немногословность и мальчишеский восторг перед войной - не более чем оборотная сторона панического страха, который Большой Папа испытывает перед смертью. А слова о том, что он должен как следует изучить смерть, чтобы потом как следует ее описать, - просто отговорки.
Эрнест Хемингуэй действительно всю жизнь занимался тем, что испытывал свою смелость (или убивал отцовскую трусость?) везде, где только представлялся случай. А если случай долго не представлялся, он находил его сам.
И женщин он тоже любил отчаянных. Одна из его возлюбленных (чуть ли не единственная, которая впоследствии не стала его женой), Джейн Мейсон, красотка с хорошей родословной, богатым мужем и безупречной кожей, забиралась к нему в номер отеля по водосточной трубе - Джейн абсолютно не боялась высоты и обладала великолепным вестибулярным аппаратом. Однажды в кабине спортивного самолета она поспорила с пилотом, что тот может выполнять любые фигуры пилотажа и ей не станет плохо. Спор Джейн выиграла. По этой же причине она никогда не страдала морской болезнью и дальние походы на яхте переносила лучше, чем многие друзья Хемингуэя. Джейн никогда не отказывала себе в доброй порции ликера, и это приводило Хемингуэя в полный восторг. (Смелых женщин он не боялся - только добропорядочных. А среди добропорядочных - особенно тех, у кого в юности была мечта - петь на сцене "Метрополитен-опера".) Эрнест и Джейн (обычно после изрядного количества дайкири) развлекались гонками по бездорожью на ее маленьком спортивном автомобиле. Это была игра: кто первый вскрикнет "Осторожно!" или "Тормози!", тот и проиграл.
Этот азартный роман, как всегда, происходил на глазах у очередной жены Хемингуэя. (Слава Богу, Папа хоть не заставил ее проявлять широту взглядов и дружить со своей любовницей.) А друзья, которые тоже по традиции были вовлечены в любовные передряги Хэма, замечали, что между ним и Джейн очень много общего. И в нем, и в ней жили два взаимоисключающих начала - к самоутверждению и к саморазрушению. Но если в ее судьбе оба эти начала полностью погасили друг друга (Джейн скончалась только в 1980 году, ничего не создав, но и не разрушив), то Хемингуэй довел их до логического завершения.
Третья жена Хемингуэя, ради которой он все же оставил Полин, была военной журналисткой. Марту Гельхорн, как и его самого, влекло в самое пекло испанской войны. Она, как и он, писала о ходе военных действий, ненавидела фашизм и людей, которые его боятся. Она, как и он, сутками карабкалась пешком по скалистым склонам испанских гор, на грузовиках пробиралась по только что проложенной фронтовой дороге и не жаловалась, когда было нечего есть. Спали они в кузове того же грузовика, прикрывшись солдатскими одеялами. Марта не роптала, и Эрнест понял, что в своих романах описывал именно такую женщину. В качестве свадебного подарка он преподнес ей дом на Кубе. Он надеялся, что скоро ей надоест лазить по горам и спать в грузовиках.
Однако Марта оказалась еще большей искательницей приключений, чем Папа. Проведя пару месяцев в новом доме, она постаралась получить очередное журналистское задание и отправилась в Гонконг, где назревали очередные политические неприятности и летали японские бомбардировщики... Скрепя сердце Хэм поехал за ней, начиная понимать, что семейная жизнь с Мартой может оказаться куда более опасной авантюрой, чем война.
К тому же она не знала жалости не только к себе (что, с его точки зрения, было очень здорово), но и к нему - что было непростительно. Однажды в Лондоне, перебрав за ужином спиртного, Хэм с друзьями попал в автомобильную катастрофу и угодил в госпиталь с травмой головы. Когда Марта его увидела, то неожиданно начала смеяться. Ей показалось, что это очень забавно: неуязвимый Папа с забинтованной головой, а из бинтов пробивается всклокоченная борода... Эрнест страшно обиделся. Женщины в его романах переживали за раненых мужчин, а не хохотали как ненормальные. К тому же единственный вид иронии, который Папа не выносил, - это когда смеялись над ним. Когда кто-то пытался сделать его объектом своей шутки, он просто свирепел.
Там же, в Лондоне, едва оправившись от травмы, Хэм сделал предложение своей последней жене, Мэри Уэлш. Она тоже была хороша собой, тоже была журналисткой и, похоже, тоже не особенно боялась тараканов, мышей и бомбежек. На восьмой день знакомства он ей сказал: "Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я хочу стать твоим мужем".
Она любила Хемингуэя, его вообще любили женщины. Они очень скоро понимали, что, несмотря на трубку, густую бороду и рубленые фразы, о нем можно заботиться как о ребенке, и - более того - именно этой заботы он и ждет. Сам Папа не мог всерьез заботиться о ком бы то ни было, кроме своих литературных героев, и выбирал себе именно таких женщин: самостоятельных, сильных и смелых, не ждущих помощи, но способных защищать. Ни одна из его жен не была слабым и нежным существом, грезящим о ванне с шампанским. И ни одна не была добропорядочной в том смысле, который вкладывали в это слово жители его родной деревни Оук-Парк.
... Так почему же он все-таки покончил с собой?
Хэм был не очень стар, но очень болен. Давление скакало, старые раны и шрамы, полученные в войнах и авариях, все чаще напоминали о себе. Многочисленные травмы головы сказались на зрении. Теперь он мог читать только первые десять минут, потом буквы расползались иероглифами, картинами художников, так любимыми им когда-то. Но хуже было то, что и писать он больше не мог. Даже надиктовывать свои тексты не получалось - не только буквы, но даже слова и мысли растекались, превращались в кашу, а кашу из слов он терпеть не мог: всю жизнь Хемингуэй положил на то, чтобы его слова были твердыми, а фразы - чеканными...
И ему стало страшно.
Страх, загоняемый внутрь в течение долгих лет, расцвел манией преследования - Хэм начал бояться каких-то агентов ФБР, или марсиан, или финансового краха. Мэри Уэлш не могла понять, чего он боится больше, врач честно поставил диагноз, и диагноз этот тоже был страшным; паранойя. Папе, конечно, сказали, что во всем виновато давление...
Однажды Мэри застала его за скверным занятием: сидя в своем кабинете, Хэм сосредоточенно вставлял в ружье два патрона. "Это недостойно, - сказала она ему спокойно. - Ты всю жизнь был мужественным человеком!" (Она сознательно не сказала "старался быть".) Потом Мэри вызвала доктора. Они осторожно отобрали у Папы ружье и решили снова положить его в Мэйо, клинику нервных расстройств. Конечно, под псевдонимом, конечно, с соблюдением конспирации и всех мер предосторожности, конечно, туда никогда не доберутся вездесущие агенты ФБР... конечно, там лечат кровяное давление.
Хемингуэй вроде бы согласился лечь в больницу. Сказал, что сам соберет все необходимое, и направился в комнату, где стояли его ружья. Его опять остановили, опять отобрали патроны, опять объяснили, что настоящие мужчины так себя не ведут.
Он застрелился 2 июля 1961 года в возрасте 62 лет и не оставил никакой записки.
...Когда-то очень давно, вскоре после гибели отца и задолго до его собственной смерти, мать вдруг прислала ему посылку. В ней был шоколадный торт, ее собственные картины и - ружье, из которого застрелился отец. Зачем она это сделала, никто так и не смог понять, а потом об этом и вовсе забыли.
Лестер Хемингуэй боготворил старшего брата с самого детства: Эрни был большим, сильным, потом стал известным, потом - знаменитым, потом - кумиром Америки. Лестер был младше Эрни на 16 лет и изо всех сил старался брать с него пример. Он тоже увлекся боксом, заставил себя полюбить охоту, рыбалку, журналистику и даже войну. Лестер, пожалуй, оставался единственным родственником, кто мог приезжать к Эрнесту в гости, слушать истории и пить вино...
В 44-м в Лондоне, когда он служил в киногруппе военной хроники армии США, Лестер встретился с Эрни и его новой пассией, Мэри Уэлш. Мэри ему понравилась. Впрочем, Лестеру нравились решительно все женщины брата, решительно все его поступки и абсолютно все его романы, рассказы и повести. О своих собственных романах он, к сожалению, этого сказать не мог. Самым значительным из того, что создал Лестер, стали, бесспорно, воспоминания "Мой брат, Эрнест Хемингуэй", изданные в 1962 году, через год после самоубийства Эрни. Эти мемуары долгое время служили главным источником для биографов, и Лестер охотно отвечал на их вопросы - было видно, что он подражает старшему брату даже после его смерти.
Когда в 1982 году Лестер Хемингуэй покончил жизнь самоубийством (он тоже застрелился), американская пресса заметила, что, видимо, в этой семье суицид становится устойчивой привычкой. И не ошиблась...
Через четырнадцать лет погибла Марго Хемингуэй... С родителями своими она давно не общалась, с обоими мужьями развелась, а детей, готовых оплакать ее бестолковую жизнь, у нее не было. Подруга, обеспокоенная тем, что Марго не отвечает на телефонные звонки, забралась по приставной лестнице в окно и увидела на кровати тело, уже настолько разложившееся, что для окончательной идентификации пришлось обращаться к записям дантистов. А потом в комнате Марго нашли пустую упаковку от сильнодействующего снотворного. Газеты отделались констатацией факта: не слишком знаменитая актриса, не слишком удачливая фотомодель, не слишком добропорядочная женщина средних лет, питавшая слишком очевидную слабость к алкоголю, умерла. Возможно, из-за передозировки. Но возможно, и нет.
Марго Хемингуэй подавала надежды, и перспективы у нее были блестящие. Даже детство ее было не обойдено вниманием: отчасти из-за того, что она была внучкой кумира нации, отчасти - из-за способности ездить на велосипеде без рук. "Марго - единственный известный нам ребенок, - писала местная газета, - умеющий кататься на двухколесном велосипеде, положив ноги на руль и держа в одной руке мороженое, а другой помахивая всем прохожим". Она рыбачила, лазила по горам и была очень похожа на дедушку... Только в отличие от него любила теннис. В 16 лет Марго бросила школу и перебивалась самыми разнообразными, иногда весьма экзотическими заработками, а потом отправилась в Нью-Йорк и стала моделью. Это потребовало диеты и интенсивных тренировок, но усилия были вознаграждены: фото на обложках "Вог" и "Тайм", где про нее написали, что она - "золотая девушка". В 20 лет Марго стала самой высокооплачиваемой моделью и получила $ 1 млн. за рекламу нового аромата от "Фаберже". Позже она признавалась: "Я ненавидела эту вонь, но мое лицо стало одним из самых узнаваемых в Америке".
Продюсер Дино де Лаурентис решил сделать из нее звезду и дал Марго главную роль в фильме "Губная помада". Фильм с треском провалился, а ее игру оценили от "ужасно" до "ужаснее некуда". Не помогло и то, что роль младшей сестры Марго играла ее собственная младшая сестра Мэриел, для которой этот фильм стал удачным началом: уже через 3 года она получила роль возлюбленной Вуди Аллена в фильме "Манхэттен". А Марго начала сильно пить, ее брак распался, развод был оформлен только в 78-м, но к тому времени она сбежала с французским режиссером Бернаром Фуше. В 80-м они поженились, жили в Париже, и Марго еще раз появилась на обложках модных журналов.
Она изо всех сил защищала своего деда и охраняла его память. Рассказывают, что как-то Марго избила Франсуазу Саган, когда та неосторожно назвала Хемингуэя "третьеразрядным писателем". Придя в себя на полу после страшного удара, Саган изменила свое мнение и произнесла: "Ваш дедушка был великим писателем". Еще Фуше хотел снять документальный фильм о Хемингуэе, в котором Марго должна была бы, путешествуя по Европе и Америке, интервьюировать всех, кто знал писателя. Но их брак был уже на грани краха, и этот проект так и не реализовался.
Потом Марго увлеклась буддизмом и магией американских индейцев, предалась одинокому пьянству, прибавила в весе 24 кило и к 88-му году выглядела абсолютной развалиной. Осенью 90-го ее доставили в клинику Бетти Форд с нервным расстройством на почве алкоголизма. Пройдя курс лечения с применением сильнейших психотропных средств, она выписалась. Однако через несколько месяцев к списку ее болезней - алкоголизм и эпилепсия - добавилась булимия, когда человек может есть сколько угодно и не чувствует, что сыт.
Лет за десять до гибели она единственный раз в жизни съездила на корриду, специально выбрав Памплону, где любовался этим зрелищем Эрнест Хемингуэй. И пришла в ужас. Умирающий бык метался по арене, из его ноздрей хлестала кровь. "Мне казалось, все это происходит со мной", - сказала тогда Марго, впервые разойдясь во вкусах с дедом.
Она не любила крови и выбрала свой, более аккуратный способ свести счеты с жизнью. Но осталась верна этой мрачной и странной "привычке" Хемингуэев. Ведь привычки - это наука уже доказала - наследуются каждым новым поколением, как цвет волос или глаз. И далекий правнук, сам того не ведая, прикрывает ладонью глаза от солнца или прикуривает сигарету, точь-в-точь как сотню лет назад это делал его прадед. И почесывает кончик носа мизинцем, и в волнении быстро ходит из угла в угол. И одним махом решает все проблемы, когда начинает казаться, что выхода уже нет.
Автор: Анна Мышкина
Сайт: People`s History
Статья: "КАРАВАН ИСТОРИЙ"


Перепечатка информации возможна только с указанием активной ссылки на источник tonnel.ru



Top.Mail.Ru Яндекс цитирования
В online чел. /
создание сайтов в СМИТ
https://stranaprotivnarkotikov.ru/