Биографии. История жизни великих людей

Биография
Муза с хлыстом
(статья была опубликована в газете "В новом свете" от 17 - 23 июля 1998 года)

История этой троицы будора¬жит воображение по сей день. Они прожили вместе пятнадцать лет, большую часть из них - под одной крышей. Досужие современники немало травили Маяковского за то, что он взял себе эту странную роль - быть третьим в браке. Но Лиля имела какую-то мис¬тическую власть - и над ним, и над мужем, и над всем, что ее окружало. Вот случай.
"На одном из заседаний журнала "Новый ЛЕФ", где председательствовала Лиля Юрьевна, Осип Брик начал отчитывать Пастернака за то, что тот напечатал стихотворение в каком-то другом журнале. Пастернак имел весьма жалкий вид, оправдывался совершенно по-детски и, казалось, вот-вот расплачется. Маяковский просил Пастернака не нервничать, успокоиться: ну, мол, нехорошо получилось, с кем не бывает. И вдруг раздался резкий голос Лили. Перебив Маяковского, она начала просто орать на Пастернака. Все растерянно молчали, только Шкловский не выдержал и крикнул ей то, что, по всей вероятности, думали многие:
- Замолчи! Знай свое место. Помни, что здесь ты только домашняя хозяйка!
Немедленно последовал вопль Лили:
- Володя! Выведи Шкловского!
Что сделалось с Маяковским! Он стоял, опустив голову, беспомощно висели руки, вся фигура выражала стыд, унижение. Он молчал. Шклов¬ский встал и уже тихим голосом произнес:
- Ты, Володечка, не беспокойся, я сам уйду и больше никогда сюда не приду.
Он ушел, а Маяковский все так же молчал..."
Это молчал человек, обычно привыкший говорить. Хулиган, горлопан, легко усмирявший толпы разъяренных зевак. Никого и ничего не бояв¬шийся, заставлявший краснеть и заикаться самых бойких острословов. Кроме... "Надо мной, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одно¬го ножа". И еще: "Лиля всегда права", - так говорил он.
Они познакомились в 1915 году. Маяковский тогда ухаживал за младшей сестрой Лили Эльзой, ставшей впоследствии французской писа¬тельницей Эльзой Триоле. Однажды он навестил Эльзу у Бриков. Читал "Облако в штанах". Именно в тот вечер Маяковский увидел Лилю впервые. И полюбил - сразу и навсегда. Она вспоминала: "Это было нападе¬ние. Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня. Два с половиной года не было у меня спокойной минуты - буквально. Меня пугала его напористость, рост, его громада, неуемная, необузданная страсть. Любовь его была безмерна. Когда мы познакомились, он сразу бросился бешено за мною ухаживать, а вокруг ходили мрачные мои поклонники. Я помню, он сказал: "Господи, как мне нравится, когда мучаются, ревнуют..."
Не знаю, мог ли он предположить, какой вихрь мучений и ревности обрушится вскоре на него самого.
Они обменялись кольцами - Маяковский носил кольцо с инициалами, подаренное Лилей. Она приняла от него в подарок кольцо с гравировкой "Л.Ю.Б." - Лиля Юрьевна Брик. Монограмма читалась как слово "люблю".
Это была странная семейка. Заг¬лянуть за порог их спальни стремились многие, липкие сплетни окружали их. Но ситуацию, шокировавшую добропорядочных граждан, Лиля Брик обыграла со свойственной ей непосредственностью. В те времена свободных нравов и любовных теорий типа "стакана воды" никаких объяснений не требовалось. Позже, когда коммунистическая мораль или людское любопытство доконали даже невозмутимую Лилю, она сформулировала все просто: мы дружили.
Близкие родственники по сей день утверждают, что на момент знакомства с Маяковским брак Лили и Осипа уже распался. Якобы они уже два года фактически были в разводе, но оставались в дружеских отноше¬ниях и жили в одной квартире. Сама же Лиля признавалась, что только через три года она "могла с уверенностью сказать" мужу, что они с Маяковским любят друг друга: "Мы с Осей больше никогда не были близки физически, так что все сплетни о "треугольнике", "любви втроем" и т.д. - совершенно не похожи на то, что было. Я любила, люблю и буду любить Осю больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сы¬на. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, ни в какой литературе. И я не могла не любить Володю, если его так любил Ося". Эта женщи¬на обладала даром одухотворять все, что ее окружало. Вплоть до платьев, шпилек для волос и записных книжек, которые она в изобилии дарила поэту.
Однако, по всей вероятности, реальные события были далеко не столь романтичны. Или наоборот, куда более романтичны.
Лиля никогда не была ангелом. Это знали все. Увлекалась легко, влюблялась пылко. Из-за одного знаменитого актера даже пыталась травиться. О ее связях и страстях ходи¬ли легенды. Она пользовалась неве¬роятным успехом у мужчин. Даже Ва¬силий Катанян, сын последнего мужа Лили, признавал "ее раскованное поведение и вольные взгляды": "Если ей нравился мужчина и она хотела завести с ним роман, особого тру¬да для нее это не составляло. Ее не останавливало семейное положение "объекта" или его отношения с другими женщинами. Она хотела любить этого человека, проводить с ним время, путешествовать, но при этом... дружить с его женой".
Откуда же тогда, спрашивается, такое непонятное целомудрие в отношениях со своим собственным мужем?
Она с легкостью приручала тех, кого хотела приручить. Даже если это была чужая жена. И называла это ласковым словом "дружба". "Она умела быть грустной, женственной, капризной, гордой, пустой, непосто¬янной, влюбленной, умной и какой угодно", - писал про нее Шклов¬ский. А другой современник добав¬лял: "Зрачки ее переходят в ресницы и темнеют от волнения; у нее торжественные глаза; есть наглое и сладкое в ее лице с накрашенными губами и темными веками... Муж оставил на ней сухую самоуверенность, Маяковский забитость, но эта "самая обаятельная женщина" много знает о человеческой любви и любви чувственной".
Сама Лиля глядела на вещи куда прозаичнее и четко сформулировала секрет своей непонятной власти над людьми: "Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают. И разрешать ему то, что не разрешают ему дома. Например, курить или ездить куда вздумается. Ну а остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье".
На Западе издано огромное количество исследований с совершенно однозначными свидетельствами: Лиля и Осип и не думали прекращать супружеских отношений. Но в России почему-то это предпочитают отрицать — с легкой руки самой Лили. А она была светская женщина, с чувством меры, к тому же она жила; в советской стране.
Но с близкими знакомыми она была куда более откровенна. Андрею Вознесенскому, который общался с Лилей Юрьевной в пору ее увядания, она как-то рассказала одну историю. Свидетелем рассказа был болгарский поэт Любомир Левчев. Лиля призналась, что не очень любила интимные отношения с Маяковским. Она и Осип иногда запирали поэта на кухне, чтобы остаться вдвоем, и занимались любовью. А Маяковский стучал, царапался в дверь и плакал у порога. Андрей Андреич писал, что долго не мог прийти в себя после ее рассказа, простить не мог. И даже перестал было навещать эту фантастическую старуху. Но вскоре примирился - ведь Маяковский любил ее, и любил такою. "Значит ему нужна была такая - с хлыстом".
Наверное, самым потрясающим талантом Лили Брик было умение дарить страдания. И не просто страдания - но страдания возвышенные. Такими их делала тоже она. То, что в любом другом исполнении было бы обыкновенным адюльтером, у нее превращалось в поэзию - в "любовь" или в "дружбу". Страстная и жестокая в любой страсти, она никогда не расставалась со своим "хлыстом". Видимо, взращенное Лилей стремление к трагичности чувств постепенно стало для Маяковского необходимостью.
Через несколько лет взаимной идиллии случилась первая серьезная размолвка. Это было по возвращении Лили Юрьевны из-за границы. Они решили не встречаться ровно два месяца. Маяковский начал добровольное отшельничество в своей квартире в Лубянском проезде. Хотя никогда раньше он не уединялся так надолго, даже для написания какой-либо вещи. Он умел сочинять стихи на ходу, в трамвае и даже в бильярдной. Он все время был с людьми.
Маяковский корчился от горя, умирал без своей Лили. "Теперь я чувствую, что меня совсем отодрали от жизни, что больше ничего и никогда не будет. Жизни без тебя нет. Я сижу в кафе и реву. Надо мной смеются продавщицы. Страшно думать, что вся моя жизнь дальше будет такою". Он посылал ей письма и извинялся за то, что он их пишет. Давал слово больше не писать и писал вновь. Целовал ее мизинец. Перечитывал ее ответы - "клочочки". ("Я понимаю, что ты их пишешь больше для того, чтоб мне не было зря больно... Я ничего, никаких твоих "обязательств на этом не строю и, конечно, ни на что при их посредстве не надеюсь".} Присылал птиц в клетках - как напоминание о своем затворничестве. Умолял помнить, считал часы — срок разлуки кончался в три часа дня 28 февраля. И писал поэму "Про это".
Лиля сохраняла спокойствие. Она словно наказывала его за что-то. "Вы себе представляете, — говорила она, - Володя такой скучный, он даже устраивает сцены ревности". Или: "Какая разница между Володей и извозчиком? Один управляет лошадью, другой - рифмой". Его исступленные любовные судороги она принимала с удовлетворением и покровительством: "Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи .
Книжка "Про это" вышла с большим портретом Лили на обложке.
А что касается причины Лилиного гнева и Володиного изгнания - скорее всего она кроется в тех самых сценах ревности, которые позволял себе Маяковский. Когда-то ему нравилось, что "мучаются и ревнуют". Теперь мучился и ревновал он сам. "Заботься, детанька, о себе, о своем покое, - писал он Лиле. – Я надеюсь, что я еще буду когда-нибудь приятен тебе вне всяких договоров, без всяких моих диких выходок. Клянусь тебе своей жизнью, что при всех моих ревноетях, сквозь них я всегда счастлив узнать, что тебе хорошо и весело".
К слову - письма Маяковского к Брик просто переполнены неимоверными нежностями, сюси-пусями во всей красе словесного изобилия поэта. Их количество на квадратный сантиметр письма не поддается исчислению - и так на протяжении всей жизни. Сотни, километры писем и телеграмм. Он слал их отовсюду -даже с парохода, из вагона, не говоря уже о дальних и близких поездках. Тут и "дорогой, ослепительный и милый лисеныш", и "Лилятик", и "Кашалотик", и "Деточка Кисик", и "целую 1000005678910 раз", и "люблю тебя одну", и "скушно, скушно, скушно, скушно без тебя", и "весь твой со всеми четырьмя лапами", и "лечи, детка, свои милые нервочки". И даже "милый, милый Осик" присутствует почти в каждом письме. Подписывался Маяковский всегда "Твой Щен". Или "Щенок". И рисовал смешную лопоухую собачку.
Они помирились, съездили в Ленинград, потом вместе с Осипом - за границу. Но уже в июне 1924 года Маяковский пишет: "Я теперь свободен от любви и от плакатов". Лиля призналась ему, что прежней страсти больше нет, она охладела. Судя по всему, ее очередное увлечение было тому виною. Новый роман начался еще в 1922 году, и Маяковский знал о нем. Но, прирученный своим Лисенышем, терпел. И все так же осыпал ее нежностями и благоговением. Она научила всех принимать ее такою, какая есть, и внешне в их отношениях почти ничего не изменилось. Все так же семейство Брик оставалось рядом, Маяковский опекал их, а с 1926 года они переехали в общую квартиру в Гендриков переулок.
К этому времени Брики активно втянулись в творческую деятельность Маяковского, она занималась его издательскими и финансовыми делами, Осип вовсю увлекся теориями "ЛЕФа", даже давал Маяковскому советы по стихосложению. Именно он посоветовал убрать концовку стихотворения "Домой!", ставшую позже знаменитой:

Я хочу быть понят моей страной,
А не буду понят - что ж.
По родной стране пройду стороной,
Как проходит косой дождь.

Маяковский послушался. А Лиля лаконично заключила: "Единственным советчиком Маяковского, которому он доверял больше, чем себе, был О. М. Брик".
Вскоре поэт уезжает в Америку. Там у негозавязывается роман с Элли Джонс, после которого на свет появилась девочка Елена-Патриция - дочь Маяковского. Но о рождении ребенка Элли сообщила ему лишь несколько лет спустя в Ницце. Фотографию "двух Элли" Владимир Владимирович держал у себя на письменном столе, но продолжения встреч не было. Он по-прежнему засыпал свое "дорогое солнышко" бесконечными "люблю-целую" и возвращался в их общий дом. В четырехкомнатной квартире он занимал одну комнату. Смежная с нею была общей гостиной. Две другие занимали Брики.
Еще через год начинается другой роман Маяковского - с Наташей Брюханенко, Наталочкой. Он называл ее "моя товарищ-девушка". Он ухаживал красиво, он был здорово увлечен: "Вот такая красивая и большая мне очень нужна", - говорил Брику. Ему нравился ее высокий рост, и когда кто-то из знакомых сказал, что не так уж она и высока, Маяковский обиделся: "Это вы ее, наверно, видели рядом с очень большим домом". Месяц они провели в Ялте. Он повел ее по набережной, заглядывая во все магазины и покупая самые дорогие духи. Потом у цветочного киоска принялся скупать цветы, приговаривая: "Один букет - это мелочь. Мне хочется, чтобы вы вспоминали, как вам подарили не один букет, а один киоск цветов и все духи города Ялта". Он познакомил ее с Бриками, она восхищалась им. Но меньше чем через год их романтические отношения прервались.
Ни Маяковский, ни Наталочка не открывали причин охлаждения. Они стали просто дружить - по уже устоявшейся традиции. Но многие видели в этом разрыве скрытое влияние Лили. Она всегда спокойно относилась к увлечениям Маяковского, требуя того же и от него. Но если чувствовала, что дело зашло слишком далеко, тут же принимала меры. Ее власть над ним не терпела посторонних вмешательств. "Пожалуйста, не женись всерьез, а то меня все уверяют, что ты страшно влюблен и обязательно женишься!" - писала она Маяковскому в Ялту.
В этих ласковых упреках сквозило не только уязвленное самолюбие женщины, теряющей верного поклонника. Еще один - меркантильный - интерес подогревал Лилю Юрьевну. Так по крайней мере считали многие.
Ведь женитьба Маяковского неизбежно положила бы конец их совместной жизни. А к этому времени семейство Брик было уже целиком на содержании поэта. Их письма того времени просто пестрят просьбами о деньгах: "Киса просит денег", - телеграфировал Осип. В поездки за границу Киса снабжала Маяковского длинными списками необходимых ей вещей - шляп, чемоданов, духов. "Очень хочется автомобильчик! Привези, пожалуйста!"
И он тщательно выполнял все ее поручения. И слал, слал суммы: в каждом письме - "перевел столько-то" или "получи гонорар там-то". Извинялся, что "плохо позаботился". "Лиленок. Тебе надо поехать лечиться. Если поедешь, могу четвертого послать пятьсот долларов. Если заработаю, приеду тобой в Италию". "Получила ли ты деньги? Я их послал почтой, чтоб тебе принесли их прямо в кровать". "Получил ли Осик белье из Берлина? Какой номер его рубашек? Кажется, 39 воротничок?"
Он был человеком огромной души. Неимоверного размаха. Любая мысль о том, что его близкие могут в чем-то нуждаться, причиняла ему боль. Любая мысль о том, что близкие могут использовать его, казалась ему кошмарной пошлостью.
Следующая страсть Маяковского еще больше переполошила Лилю. Это была уже не "товарищ-девушка". Он полюбил серьезно, сильно. Русская парижанка Татьяна Яковлева завладела душой поэта. Он уговаривал ее бросить Париж, ехать с ним в Москву и стать его женой. Она колебалась. Он посвящал ей стихи:

Ты не думай, щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда, иди на перекресток
моих больших и неуклюжих рук.
Не хочешь? Оставайся и зимуй,
и это оскорбление на общий счет нанижем.
Я все равно тебя когда-нибудь возьму -
одну или вдвоем с Парижем.

А она тяготилась "недоверием" со стороны Лили. "Вообще все стихи (до моих) были посвящены только ей. Я очень мучаюсь всей сложностью вопроса", - писала Татьяна маме.
Их любовь закончилась для Маяковского - в который раз - трагично. Ему не дали визу в Париж. Через некоторое время Татьяна вышла замуж за другого. А Осип Брик познакомил поэта с Вероникой Витольдовной Полонской. И это был последний роман Маяковского. Исступленный, надрывный.
В предсмертном письме он писал:

"Лиля - люби меня. Товарищ правительство, моя семья - это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.
Если ты устроишь им сносную жизнь - спасибо.
Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
Как говорят - "инцидент исперчен",
любовная лодка разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете и не к чему перечень
взаимных болей, бед и обид.
Счастливо оставаться. Владимир Маяковский".

После самоубийства Маяковского Лиля напишет сестре: "Я знаю совершенно точно, как это случилось, но для того, чтобы понять это, надо было знать Володю так, как знала его я. Если б я или Ося были в Москве, Володя был бы жив.
Стихи из предсмертного письма были написаны давно, мне и совсем не собирались оказаться предсмертными: "С тобой мы в расчете и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид". "С тобой мы в расчете", а не "я с жизнью в расчете", как в предсмертном письме.
Стрелялся Володя, как игрок, из совершенно нового, ни разу не стрелянного револьвера; обойму вынул, оставил одну только пулю в дуле - а это на пятьдесят процентов осечка. Такая осечка уже была 13 лет тому назад в Питере. Он во второй раз испытывал судьбу. Застрелился он при Норе (Полонской), но ее можно винить, как апельсинную корку, о которую поскользнулся, упал и разбился насмерть".
И еще она напишет, что Маяковский был "неврастеник" и у него была "своего рода мания самоубийства и боязнь старости".
Кто-то из современников впоследствии вспоминал, как на могиле Лиля отвернулась со словами: "Какой ужас! Если бы это сделал Ося я бы не пережила!"
Она еще дважды была замужем - сначала за Виталием Примаковым. Его расстреляли в 1937 году. Последние сорок лет - за Василием Катаняном.
Лиля покончила с собой. Ей было 86 лет, она узнала, что неизлечимо больна. Приняв снотворное, села писать последнее письмо. Рука слабела под действием лекарства, четкий почерк постепенно расплывался, буквы превращались в орнамент, в загадочную и страшную "диаграмму смерти" (фраза Вознесенского). Она начала выводить слово "нембутал". Написала три первые буквы. И оборвалась линия.
Ее колдовство, ее тайна, ее сила - все исчезло вместе с нею. И кто посмеет судить ее.

Катя Прянник.



Лили Юрьевны Брик более 100 лет с того времени, как ее биография начала порождать мифы. ЛЮ (так ее называли в кругу друзей) осталась в истории 20-го века как муза Владимира Маяковского. Начиная с "радостнейшей даты" (июль 1915), вся его поэзия (за исключением стихов, адресованных Татьяне Яковлевой) была посвящена Лиле. Поэт называл ее автором всех своих стихов.
Но с уходом Маяковского мифологические сюжеты не покинули биографию Лили Юрьевны. Она не была красавицей, но ее пронзительные "глаза-небеса" вдохновляли не только, Маяковского, но и всех, кто когда-либо переступил порог ее дома. Среди его завсегдатаев были Сергей Эйзенштейн, Лев Кулешов, Борис Пастернак, Всеволод Мейерхольд, Виктор Шкловский, Каземир Малевич... Этот перечень имен можно продолжать бесконечно.
У ЛЮБ было особенное предчувствие таланта. Молодые художники, в которых она угадывала творческий дар, в дальнейшем получали известность. Она охотно давала им советы и выступала в качестве протеже.
Лиля Юрьевна была не только хорошим советчиком, она принимала активное участие во всем, что происходило вокруг нее. В первые годы революции вместе с Маяковским и его окружением она входила в Левый блок деятелей искусств, позднее помогала поэту рисовать плакаты для окон РОСТА.
В 1918 г. Лиля снимается с Маяковским в поставленной по его сценарию картине "Закованная фильмой". ЛЮ примеряет образ балерины, сошедшей с экрана кино к своему реальному возлюбленному. От фильма осталось всего несколько кадров, но по словам Маяковского, фирма "Нептун" обезобразила его сценарий "до полного стыда".
В 1926 г. Лиля возвращается в "кинему". На этот раз она выступает в роли продюсера. Предприимчивая ЛЮ организовывает съемки документального фильма Абрама Роома "Евреи на земле". Маяковский совместно с Виктором Шкловским трудились над сценарием. Собирая материал, Лиля посещала еврейские колонии в Крыму.
В 1928-29 гг. Лиля пробует свои силы в кинорежиссуре. Вместе с Виталием Жемчужным они написали сценарий и поставили полуигровой-полудокументальный фильм "Стеклянный глаз". Это была динамичная кинопародия на заполонившую экраны "буржуазную кинематографию". Пресса 1929 г. не обошла вниманием успех фильма: "Смотрится картина с интересом. Ее следует использовать на всех экранах, в особенности в клубе, для работы с со зрителем по вопросу об оздоровлении и развитии советской кинематографии".