Биографии. История жизни великих людей

История жизни
Иван Петрович Мартос художник характерный для своего времени.
Есть что-то грустное и нежное во всех произведениях этого скульптора. Какое-то сожаление об утраченной красоте древнего мира, скорбь об исчезнувшем счастье. Мартос - ученик Торвальдсона - более всех приближается к Канове. Но в нем есть трогательная сантиментальность современника «Бедной Лизы», что-то милое, наивное чисто-русское. Мартос родился в Малоросии на родине Боровиковского и, несмотря на весь свой холодный греческий облик, сохранил в себе еще уютное обаяние малороссийской природы. Он всегда далек от - жизни; он или в прошлом или на пороге смерти. Минин и Пожарский, несмотря на отделяющее их от Мартоса двухсотлетие, все-таки кажутся ему чересчур реальными, и он придает им более отдаленный греческий облик.
Но во всех произведениях его так ярко отражаются мечтания его времени, период Наполеоновских войн, Карамзин и «История Государства Российского», что Мартос, несмотря на сюжеты столь далекие от жизни, может быть назван бытописателем своего времени. Он учится в Академии Художеств (1764-1773) и, окончив курс, уезжает за границу. Здесь он работает в мастерской Торвальдсена и рисует у Менгса. В Россию он возвращается в 1779 г. уже вполне сформированным художником. Однако, в памятнике графу Н. И. Панину в Благовещенской церкви он еще несколько сух и лишен индивидуальности. В 1792 году он высекает одно из лучших своих произведений, надгробный памятник княгине Е. С. Куракиной на кладбище Александро-Невской Лавры. Склоненная женщина рыдает на могиле умершей княгини. На подножии обнимаются и плачут сыновья покойной. Все проникнуто горем, трагедией осени. Этот грустный умирающий вздох, предсмертный трепет слышен во всем его творчестве. Есть что-то обаятельное мягкое в его надгробных памятниках. Чисто-русская поющая тоска, воспоминание о невозвратной прелести прошедшего. Он любит грусть, любит кладбища со склоненными крестами, плачущие ивы над забытыми могилами. Он всю свою жизнь посвящает памяти умерших. Панин, Куракина (1792), Турчанинов (1792), графиня П. А. Брюс (1786-1790), Нарышкин, княгиня Гагарина, барон Корф, великие княжны, дочери Павла I, сам Император, — все они имеют памятники Мартоса.
Даже, когда он берется возвеличить чью-нибудь жизнь, то и тут в его созданиях есть что-то грустное и задумчивое. Таковы памятники Ришелье, Потемкину-Таврическому, Императору Александру I, Императрице Марии Феодоровне и Ломоносову. Но особенно прекрасен его плачущий ангел над могилой А. А.Аракчеева в Грузине. Даже “Холоп венчанного солдата” и тот оплакивается Мартосом. Иногда он берется и за другие темы, — сюжеты из мифологии. Так, создает он “Амура”, “Актеона” и “Амура и Сафо”. Современники его в восторге от всех его работ. Денис Давыдов пишет об его памятнике, поставленном в Москве Минину и Пожарскому:
“Так правосудная Россия награждает!
О зависть! Содрогнись сколь бренен твой оплот!
Пожарский оживает,
Смоленский оживет!”
В этой работе Мартос остается верен своему искусству.
Нижегородский мещанин Минин с правильным строгим профилем лица гораздо более напоминает римлянина. Какая разница между грациозным памятником Суворову - Козловского и этим произведением Мартоса лишь несколько лет спустя. Эпоха почти таже, но целая пропасть разделяет эти произведения.
Князь А. А. Шаховской, известный поэт того времени,
воспевает Мартоса стихами:
“И Ломоносова пылающим пером
Певца любви Хариты нам списали,
И Мартоса магическим резцом
Свое творение оне же изваяли!
Так пишет он по поводу “Амура”.
“Сафо, ласкающая фавна в присутствии Амура” также вызывает четверостишие Шаховского:
“Вот Сафо, вот фавн, вот хитрый бог любви,
Вот гений Фидия, очаровавший взгляды!
Так, Мартос Грек! в его крови
Течет священный огнь Эллады!”

Так относятся современники к Мартосу, так чувствуют они его. В частной жизни он является добродушным, трудолюбивым человеком, любимым товарищами и учениками. Постоянное изучение древнего мира делает из этого хохла по происхождению то, что под конец жизни он так офранцуживается, что почти разучивается говорить по русски. По наружности он полный, добродушный грек, с острым носом и карими умными глазами. Множество художников пишут его портреты. Соболевский (1812), Варнек, Росси (1813), Антонелли (1820), Завьялов (1833), Гальберг (1835) и Мягков — все наперерыв стараются запечатлеть его черты.
До глубокой старости он продолжает работать. “Внимание лестное во всякое время, — пишет он, — утешительнее и сладостнее еще в летах поздних, когда призрение и успокоение делаются необходимыми”. “Сей Нестор наших художников, — пишет современник, — и в маститой старости еще жарко любит свое искусство”. “ И мрамор плачет”, говорит Глинка, смотря на его памятник Императору Павлу I. « …»
Барон Н.Н.Врангель. "Русские скульпторы XVIII века".

Подготовка текста и комментарии - А.А.Алексеев