Учитель – человек, который может делать трудные вещи легкими. Ральф Эмерсон
Сергей Ганусевич, шестнадцатилетний корреспондент гимназической газеты "Ювента", отложил сборник анекдотов. Составитель там так излагал школьный, но уже бородатый казус:
"Внучка-восьмиклассница, вынимая книги, уронила какой-то листочек. Дед Адам подобрал бумажку и с доброй усмешкой вопросил:
– Машуня, неужели тебе уже записки пишут?
– Деда, это мальчишки из десятого. Они всем нашим девочкам написали.
– Всем? И что же?
– Ну: "Приходите вечером за школу, будем целоваться".
– Во – нахалы! Неужто пойдешь?
– Вот еще! Да мы их, дед, поставили на место. Отписали: "Если только целоваться, то обратитесь к пятиклассницам"!.."
Да, Сергей вспомнил себя, еще во втором классе. Колька Лындин на перемене догнал забившуюся в угол Ирку Микриевскую и поцеловал ее. Человек чести, Сергей схватил шустряка за ворот. И, ой, туго пришлось бы Кольке, если б Серый не почувствовал, что его самого кто-то сзади оттягивает за шиворот. Директор!
– А чего он? – стал оправдываться борец за нравственность, не выпуская охальника. – Чего он девочек целует? Пусть извинится!
И только приход матери Сергея Ольги Федоровны, учительницы химии, которую срочно вызвала из кабинета посланная директором практикантка, выручил этого Лындина.
Только педагоги начали говорить нужные слова нарушителям спокойствия, глядь, бежит эта практикантка – надо было видеть ее лицо:
– Там все взрывается!
Ольга Федоровна тут же развернулась и бегом назад. Ученики невинно сидели и якобы готовились к уроку по изучению свойств щелочных металлов. На столе образцы лития, натрия, калия, стаканы с водой, другая посуда и наглядность. Что же произошло?
Оказывается, один из учеников потихоньку, стоя у стола, перелил воду из стакана в миску, отрезал кусочек калия и, когда практикантка отвернулась, бросил в эту посудину. Началось шипение, калий стал бегать по воде, появился – ужас! – фиолетовый огонь. Это так впечатлило приставленную хранительницу дисциплины, что она забежала на другой этаж. Калий, понятно, сгорел, но тут уже показала свой взрывной характер Ольга Федоровна!
Старшеклассники, у которых она преподавала, не раз в течение недели подлавливали Сергея утром, когда он шел в свой класс, а Ольга Федоровна еще привязывала своего "Жигуленка":
– Серый! Родúла как? Рвет и мечет? Ништо? Клевая настройка?
Зато сверстников своих Сергей сам не раз водил в химический кабинет. Можно было с гордостью показать не только пробирки, колбочки, реторты, но и как мама из воды может сделать шипучку или цветной напиток.
Потому всегда ходил в школу с великой охотой, а когда еще и приезжал вместе с матерью, то его самооценка в собственных и значимость в пешеходных глазах возрастала еще больше.
Чего не мог сказать о посещаемости музыкалки. Приходил на урок сольфеджио, внимательно осматривал аудиторию и со словами:
– Опять нет мест? – покидал ее…
Ему уже тогда нравились не ноты, – больше словá. Вспоминая свои музыкальные страдания, сегодня только смеется:
Как на нотную вечерю,
я к сольфеджии хожу –
ДО РЕМИ ФАСОЛЬ примерю
и ЛЯСИ ей покажу!..
Для творчества надо выходить из себя и там, вне себя, забывать свои "лишние мысли" до того, что если и напишется о себе, то это будет уже Я сотворенное и значит, как МЫ. М. Пришвин
"В начале бе Слово и Слово бе Бог…" Вот – Сло-ово бе-е Бо-ог! И книга – храм этого Бога!
Почему бы не верить в Бога, не любить Божий храм? Но…
Почему умные, глупые, смешные и занудные слова перетасованы в переплетах, как четыре масти?
Почему страницы кишат ашипками и апичятками?
Почему строки скользят ровно, не дрожат, не воют, не цветут, не спят, не летают, не хохочут, не смердят, не жуют, не свистят, не пенятся, не смеркаются, не дохнут, никого не любят, ничего, кроме вранья, не умеют?
Почему главные предложения скрывают свою бездарность за придаточными, вводными?
Почему нежные слова, как голубые звездочки, не мерцают, а жестокие – не лязгают рваным железом?
Почему меж слов нет знаков любви, ненависти, красоты, голода, безразличия, опьянения, доброты, других чувственных вместо горбатых "?" и возбужденных "!"?
Почему меж строк угадывается такая абракадабра всмятку, которая не делает чести ни одному ничего не читающему негодяю?
Почему?.."
Нет, прочь "лишние мысли", он станет настоящим мастером слова. Сергей оделся и заглянул в кухню:
– Ма, пора!
– Ты что, это всерьез?
– Да, конечно. Я должен по настоящему вжиться в образ.
– С ума сойти, и не вернуться!
Сергей пожал плечами.
– Пойми, на что ты себя обрекаешь? Ведь ты привык к комфорту! Не выдержишь и одного дня этой собачьей жизни!
– Настоящий писатель не думает о лишениях.
– Ты упрям, как всамделишный овен! Можешь делать, что хочешь – с меня хватит! Можешь отправляться хоть в Африку и вживаться в образ зайца, и пусть тебя раздерут львы! Зато узнаешь, какие чувства терзают душу, когда тело терзают дикие звери! Можешь прыгать в океан и вживаться в образ дельфина! И пусть тебя сожрут акулы прежде, чем ты утонешь! Можешь... Можешь... – Ольга Федоровна уже не находила слов. – Ну, скажи мне, что ты пошутил?
Сергей взял маму за плечи, вытер своим платком ее слезы и нежно поцеловал.
– Ты должна меня понять. Я так давно мечтал о правдивом и образном отражении действительности. Настоящий писатель никогда не станет писать о том, чего не знает, чего не испытал на собственной шкуре. Сколько писателей переработало матросами, чернорабочими, грузчиками, носильщиками! Сколько журналистов рисковало своей жизнью ради нескольких правдивых строчек! А я ведь ничем не рискую. И потом, я все-таки все время буду рядом.
– А что отец, приедет, скажет?
– Скажет: "Молоток! Настоящий писатель!" – Сергей тихо вздохнул и добавил:
– Я так хочу стать писателем.
Он решительно встал.
– Ну, пора!
Они вышли во двор.
– И, ма, не вздумай баловать меня своими деликатесами. Делай все так, как я тебя просил, иначе мне придется все повторить сначала.
С этими словами Сергей лег на землю. Ольга Федоровна надела ему ошейник и пристегнула цепь, второй конец которой прикрепила к собачьей будке.
Потом она стояла и плакала, а он, положив голову на ее туфли, легонько терся ухом о щиколотки. Наконец, она убежала в дом, а он влез в будку, улегся на свежее сено и заснул.
Ему снилась сладкая мозговая кость, небо, усеянное звездами, и далекая загадочная луна…
|
