На улице бесприютно и тоскливо. Фонари с трудом пробивают сырую полумглу, блестя прозрачными синеватыми шарами над спешащими, сгорбленными прохожими. С неба – то ли снег с дождём, то ли дождь со снегом. Не поймёшь. Спасаясь от холода, город натянул на себя серость моросящих мелкой дрянью облаков, отчего, глядя на скукоженную и пронизывающе-льдистую улицу, на душе становится тошно и одиноко.
Конец октября. Осень.
Пытаясь хоть как-то защититься от хлещущего по лицу ветра, добираюсь до заветной дубовой двери. Наконец-то!
Здесь - тепло, уют и нега. И совсем ничего не изменилось. Хотя нет! Вместо двух ступеней вниз, в зал, – пандус. И девушка в гардеробе – другая. Симпатичная, улыбчивая, но другая. Во всём остальном – стабильность, мера и достоинство. Кафе - бар «Погребок».
Бодрячок - бармен в невинно-белой сорочке с галстуком-бабочкой. Стойка, освещенная неоновым светом спрятанных за зеркалами ламп. С десяток тёмных столов. Камин в полстены. Небольшой, очень уютный зал с игривым, как родничок, искусственным пламенем свечей. Здесь много театрального, наигранного, но это место, куда я иногда сбегаю от ежедневных забот.
Стряхнув с волос холодную ледяную крупу, мимоходом гляжу на своё отражение в зеркале. Не отец семейства, а смешной, мокрый, потерявшийся в огромном мире щенок! Затем, осторожно сняв насквозь промокшую куртку, сдаю её в гардероб.
Кажется, что тут, в «Погребке», живёт моя детская тайна. Стоит чуть-чуть забыться, отвлечься, и грянет под сводчатым потолком лихое, пиратское: «…Пятнадцать человек на сундук мертвеца!». И попугай душки – Сильвера заорёт надтреснуто, под стать своему вечно пьяному хозяину: «Пиастры!». И откроется в противоположной, драпированной под дикий шершавый камень стене дверца в моё заветное, заповедное «вчера».
…Расплатившись, подхватываю кружку пива и ступаю в зал.
Пиво здесь варят сами, особое, с мутноватым цветом и совершенно неподражаемым вкусом и запахом. Почти домашнее. «Гоубешное», как говорила когда-то моя бабушка.
Наверное, ещё и из-за этого, тревожащего душу запаха, я раз за разом прихожу сюда. Прихожу, чтобы снова окунуться в детство. Вспомнить, как подглядывал с печки за наяривающим на гармошке весёлым, разгорячённым отцом. Как учил, повторяя за бабушкой слова, свою первую молитву Господу Богу.
В баре я занимаю всегда одно и то же место. Место у камина. И это тоже маленькая традиция и тайна. И пусть пламя в камине искусственное, всего лишь электрическая имитация жизни, зато тепло самое настоящее. Сейчас, после кружения по мокрому, слякотному городу мне только этого и надо.
Расслабиться и, закрыв глаза, укрыться от поднадоевших житейских проблем. Помечтать. Самую малость. Только для того, чтобы подлечить усталую душу…
Человека, сидящего на моём излюбленном месте, я заметил не сразу. А когда обратил на него внимание, менять что-то, уходить к другому столику, стало просто неудобно. Он смотрел на меня взглядом, в котором, как на хорошо написанной иконе, светилось понимание и прощение. Что-то такое, отчего не хотелось отмахнуться, отворачиваясь и отвечая недоверием.
- Присесть можно? – спросил я немного скованно.
Он кивнул и улыбнулся. Открыто и белозубо:
- Пожалуйста!
Протянув ладонь, большую и тёплую, представился:
- Дмитрий! Или Митя! Как вам удобнее!
- Сергей!
С каждым мгновением он мне нравился больше и больше. Широкоплечий, с окладистой, тёмной бородкой-шотландкой, с красивой, чуть насмешливой улыбкой, он вписывался в обстановку этого барчика как последний, заключительный кусок сложной и прекрасной мозаики.
Этакий морской волк, на денёчек сошедший с корабля, чтобы, посмотрев на наш обледенелый город, завтра же отправиться к экватору, в какую-нибудь Индию или Таиланд.
- С рейса приехал! – ему явно хотелось поговорить.- «Газель» у меня, грузовая. Вот и мотаюсь по командировкам. Архангельск – Питер – Москва – домой. Устаёшь, как последняя собака! Подъёмы под Архангельском затяжные, обледенелые! Будто не на машине – на себе груз везёшь. В Москве и Питере тоже не сладко. Суета, толкотня! Того и гляди – или ты в кого въедешь, или в тебя! Пару суток не поспишь, домой приедешь, отваляешься – и снова на колёса, снова Архангельск – Питер – Москва! В неделю раз – точно скатаешься!
В беседе с малознакомыми людьми у меня есть один принцип. Собеседник из меня плохой, скорее слушатель. А слушателю, как никому другому, важно вовремя сделать большие глаза и иногда, совсем не часто, проронить восхищённое «Вах!!!».
Этого я и стараюсь придерживаться. Поэтому сейчас я просто кивнул в знак того, что внимательно слушаю.
Видимо, Митю этот подход устраивал, и поэтому он продолжил:
- Как с Мурманска, с пароходства, уволился – сразу сюда, в ваш город. Купил квартиру, жену, дочек перевёз. У нас там сопки да мерзлота. Красот, конечно, тоже хватает. Одно обидно – лета почти не видим, – он отхлебнул пива, вытер усы и полез в карман.
- За трубкой! - почему-то сразу решил я. И не ошибся.
- Хотите посмотреть? – спросил Митя, уже подавая её мне.
Я повертел вещицу в руках и протянул обратно. Трубка была маленькой, тёмно-коричневого дерева, с изящно вырезанной мордой какого-то получеловека-полузверя.
- Это мне в Гонконге подарили! – он неторопливо набил её и так же неспешно, со вкусом, затянулся ароматом табака. – Полицейский тайский!
Он снова посмотрел на меня внимательно, добродушно и, с удовлетворением отметив интерес в моих глазах, выдохнул вместе с дымом:
- Мы там в рейсе были, когда в торговом флоте служил. Три – четыре месяца дома не бываешь. На землю ступить хочется – жуть! А тут в город вышли, ноги поразмять. Ребят-то своих я через полчаса потерял. Иду по улице, по сторонам глазею. В переулок какой-то зашёл – а там девчушка, симпатичная такая, маленькая. Орёт что есть мочи, от парней отбивается. Ну, я и вступился. Троих уронил, ещё двое сами, пока на ногах, убежали. У девчушки истерика, плачет. Поставил я её на ноги, глажу по плечу, утешаю! Пока утешал – полиция приехала. В участок привезли. Вместе с девчонкой этой. Язык у них, у тайцев, птичий. Чирикают что-то, бегают, суетятся. Что по-английски, что по-русски – никто и ничего! Пока переводчика вызвали, пока разобрались, пока протокол составляли. Чуть было из-за этой каши на корыто своё не опоздал. Потом, правда, начальник тамошней полиции сам, без переводчика: «Сисибо!» просвистел. Да трубку с изображением божка какого-то подарил!
Митя перевёл дух. В процессе рассказа пиво у него в кружке закончилось. Он сидел уже немного опьяневший, слегка снисходительный ко мне, сугубо гражданскому человеку.
- Девушка! – окликнул он скучающую у стойки официантку – Ещё пива, если можно!
На минуту он замолчал. Затем сделал большой, аппетитный глоток из только что принесённой кружки и заговорил снова:
- Хотите, фотографию своих покажу? Вот…- Митя достал из кармана фото, – В центре - Мариночка, жёнушка моя дорогая! Справа – Валюшка, старшенькая! Слева – Наденька. Мышонок мой! Младшая! Симпатюли, правда? Знаете, как скучают, когда меня дома нет! А уж я-то как скучаю!
На его глаза навернулись слёзы. Я кивнул. Я понимал его чувства. Дома меня тоже дожидались двое дочерей. И тоже скучали, когда меня подолгу не было.
- Мы с ними в прошлый год в Карелию ездили. К друзьям моим армейским. Места там, я вам скажу! Таких озёр, как в Карелии, нигде нет! Вы уж мне поверьте! А рыба!.. На голый крючок хватает! Так отдохнули! Никаких Сочей не надо! – Митя снова приободрился, увлекаясь собственным рассказом. – У меня там случай один был… Забавный…Холостовал я ещё! Поехали мы с ребятами на остров, браконьерить. Естественно, взяли водочки. Выпили перед стартом. Потом на остров приехали. Сеточки закинули. Снова выпили. Сеточки сняли. Икры напотрошили аж две бочки по пятьдесят литров! За удачу выпили. А потом я уснул. Проснулся – лодок нет, палаток – тоже нет. Ни еды, ни костра, ни спичек! Один я на острове. Две бочки с икрой свежесолёной под кустом стоят – и больше ничего! …Представьте! Неделю там жил, одной икрой питался, пока ребята обо мне не вспомнили, – он засмеялся весело, задорно и пьяно. – Теперь на икру смотреть не могу! Даже на кабачковую!
…Если честно – я ему завидовал. Его горевшей в сияющих глазах страсти путешественника, первооткрывателя. Его знанию жизни, обычаев и людей.
Всё, что я мог себе позволить, – это путешествие за город, на свои шесть соток. Мне было жалко себя, свою жену, своих детишек. Я не оправдал, а теперь уже никогда и не оправдаю их надежд. Наверное, я просто неудачник, смирившийся с жизнью.
Мне, в отличие от Мити, нечего было рассказать. В моей жизни не было ни дальних островов, ни красивых мулаток. Даже карельских озёр – и тех не было.
Я скучен, сер и односторонен, как лист Мёбиуса.
- А хотите, на следующий год вместе куда-нибудь махнём? – Митя заглянул в мои глаза, прочитав там что-то, что полностью раскрывало моё бесперспективное существование – В ту же Карелию! Или ещё куда! Куда захотите! Вот…- он выложил на стол блестящую золотым визитку – Возьмите! Потом, когда будете готовы, позвоните мне. Я вам такие места покажу! Такие места! А то – сюда заглядывайте! Я по средам всегда здесь! Мы с Мариночкой, с жёнушкой моей дорогой, так договорились.
- Митя? – Неожиданно прошелестел за моей спиной певучий, с ласковым укором, голос. – Домой пора, Митя!
- А вот и Мариночка, лапушка моя! – обрадовался Митя.
Я обернулся. Рядом со мной стояла красивая, черноволосая женщина лет тридцати. Перед ней – инвалидная коляска.
- Домой пора, Митя!
- Сейчас!
Митя подтянулся на руках, ловко перебрасывая тело на дерматиновое сидение, и посмотрел мне в глаза.
Это продолжалось всего лишь мгновение, но…Что там творилось, в этих глазах, Господи! Такой взрывоопасной смеси из боли, отчаянья и драчливого задора я никогда не видел! Затем Митя собрался, и глаза его снова засияли покоем и всепрощением.
Ног у него не было. Только культи. Две нелепые культи до колен.
Женщина докатила коляску до стойки бара, затем поспешно вернулась, будто вспомнив что-то важное.
- Знаете…- сказала она немного виновато, – Вы не обращайте на него внимания! Небось рассказывал тут всякие небылицы. Про жену, про детей, про путешествия свои дурацкие! Не было у него ничего! Ни жены, ни путешествий! Детей тоже никогда не было! Выдумывает он всё! Нет у него ничего, кроме компьютера и Интернета! Счастлив он этим, понимаете? У него ног с десяти лет нет, как в аварию попал! – она на мгновение замолчала. - Да! И ещё! Визитку, наверное, он вам подал? …Так вот! Я прошу вас! Не звоните! Пожалуйста!
- Понятно! – растерянно протянул я и добавил - Простите! А то, что его Митя зовут – это-то, правда?
- Это – правда!
- А вас? Вы кто для него?
- Вера! Сестра. Мы вдвоём живём! – затем повернулась и закончила, будто смахнув с плеча пылинку:
- Прощайте!
- Прощайте! – отозвался я, закуривая.
Вера подошла к коляске. Привычно подтолкнув её, пошла к выходу.
Я примерно представлял, что будет через полчаса. Митя доберётся до своей квартиры. Ляжет отдыхать, чтобы утром, яростно о чём-то мечтая, снова выйти в Интернет. Я - окунусь в улицу и побреду на остановку. Потом сяду в автобус и поеду домой, к своим.
Я не знал и, наверное, никогда не узнаю, кто из нас двоих счастливее. По моему убеждению, в этом мире существует какое-то непонятное нам равновесие. На каждый минус находится свой плюс. И на каждый плюс есть минус. Даже в такой ситуации. Может быть, та, виртуальная жизнь, ничуть не хуже моей.
А может, – я не прав!
Затушив сигарету, я направился в гардероб.
Что-то кололо в душе – беспокойно и щемяще, но.… Всё-таки хорошие у них имена! Крепкие, настоящие. Дай вам Бог удачи, ребята! Дай вам Бог!
А в среду я всё-таки приду. И пусть Дима врёт, если ему это доставляет удовольствие. От меня не убудет. И в Карелию мы махнём. Вместе с Димой, Верой и моими лапушками.
Вот только восстановлю за зиму свой жигулёнок. А ещё лучше – с Женькой договорюсь. У него микроавтобус. На всех хватит!
Да! И ещё! По пути надо будет забежать в магазин. Купить своим девчонкам по шоколадке. Они обожают шоколад!
|
