Спроси Алену

ЛИТЕРАТУРНЫЙ КОНКУРС

Сайт "Спроси Алену" - Электронное средство массовой информации. Литературный конкурс. Пришлите свое произведение на конкурс проза, стихи. Поэзия. Дискуссионный клуб. Опубликовать стихи. Конкурс поэтов. В литературном конкурсе могут участвовать авторские произведения: проза, поэзия, эссе. Читай критику.
   
Музыка | Кулинария | Биографии | Знакомства | Дневники | Дайджест Алены | Календарь | Фотоконкурс | Поиск по сайту | Карта


Главная
Спроси Алену
Спроси Юриста
Фотоконкурс
Литературный конкурс
Дневники
Наш форум
Дайджест Алены
Хочу познакомиться
Отзывы и пожелания
Рецепт дня
Сегодня
Биография
МузыкаМузыкальный блог
Кино
Обзор Интернета
Реклама на сайте
Обратная связь






Сегодня:

События этого дня
29 марта 2024 года
в книге Истории


Случайный анекдот:
- Вась, не забудь купить молоко, слышь?!! - Да слышу, слышу... - Молоко не жирное - 0.5% жира, не перепутаешь?!! - Да не перепутаю, будь спокойна... - Не портвейн как в прошлый раз, сволочь ты этакая, а молоко, запомнишь?!! - Ну конечно же, запомню... - И не кагор как в позапрошлый раз, скотина, ты меня понял? - Дусь, ну понял я, понял... - Ну иди давай... Через 10 минут в магазине: - Чего она говорила взять - портвейн или кагор? Да не буду гадать, возьму и того и другого.


В литературном конкурсе участвует 15119 рассказов, 4292 авторов


Литературный конкурс

Уважаемые поэты и писатели, дорогие мои участники Литературного конкурса. Время и Интернет диктует свои правила и условия развития. Мы тоже стараемся не отставать от современных условий. Литературный конкурс на сайте «Спроси Алену» будет существовать по-прежнему, никто его не отменяет, но основная борьба за призы, которые с каждым годом становятся «весомее», продолжится «На Завалинке».
Литературный конкурс «на Завалинке» разделен на поэзию и прозу, есть форма голосования, обновляемая в режиме on-line текущих результатов.
Самое важное, что изменяется:
1. Итоги литературного конкурса будут проводиться не раз в год, а ежеквартально.
2. Победителя в обеих номинациях (проза и поэзия) будет определять программа голосования. Накрутка невозможна.
3. Вы сможете красиво оформить произведение, которое прислали на конкурс.
4. Есть возможность обсуждение произведений.
5. Есть счетчики просмотров каждого произведения.
6. Есть возможность после размещения произведение на конкурс «публиковать» данное произведение на любом другом сайте, где Вы являетесь зарегистрированным пользователем, чтобы о Вашем произведение узнали Ваши друзья в Интернете и приняли участие в голосовании.
На сайте «Спроси Алену» прежний литературный конкурс остается в том виде, в котором он существует уже много лет. Произведения, присланные на литературный конкурс и опубликованные на «Спроси Алену», удаляться не будут.
ПРИСЛАТЬ СВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ (На Завалинке)
ПРИСЛАТЬ СВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ (Спроси Алену)
Литературный конкурс с реальными призами. В Литературном конкурсе могут участвовать авторские произведения: проза, поэзия, эссе. На форуме - обсуждение ваших произведений, представленных на конкурс. От ваших мнений и голосования зависит, какое произведение или автор, участник конкурса, получит приз. Предложи на конкурс свое произведение. Почитай критику. Напиши, что ты думаешь о других произведениях. Ваши таланты не останутся без внимания. Пришлите свое произведение на литературный конкурс.
Дискуссионный клуб
Поэзия | Проза
вернуться
    Прислал: Татьяна Долгополюк | Рейтинг: 0.70 | Просмотреть все присланные произведения этого Автора

(главы из художественно -документальной повести)

















... Я склонюсь над твоими коленями
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую…

Николай Заболоцкий













Глава 1

Часть 1. Год 2001-й.

-Верю, Господи, Ты давно уже простил рабу Твою Пелагею, любимую бабушку мою, не ведавшую, что творила она, когда, будучи несмышленым ребенком, не обученным вере из-за раннего сиротства, поддалась девочка глупому ликованию взрослых людей, рушивших колокольни и стены Петропавловского собора в самом сердце провинциального Александровск-Грушевского, переименованного с приходом новой власти в город Шахты. Прыгала, кривлялась, изображала дикий танец Пелагея вместе с другой детворой на руинах храма. Ты простил ей этот грех, Господи, ибо дал женщине сил мужественно вынести на протяжение всех последующих лет перипетии судьбы, свалившиеся на нее из-за этой вины. Не оставляй же рабу Твою и сейчас. Укрепи ее, Господи, ибо самое большое несчастье в жизни пришло к ней на склоне лет, дабы еще раз испытать ее сердце горем. Она пережила одного из своих детей.
Перекрестившись на икону Спасителя, Татьяна подошла к изображению Казанской Божьей Матери. Она не была прихожанкой церкви и посещала ее изредка по велению сердца и души. Сейчас сердце и душа требовали попросить у Бога покоя и умиротворения для ее престарелой бабушки, никогда не ведающей этого самого покоя и живущей в тревоге за все человечество.
-Матерь Божья, пошли здоровья и сил бабушке моей, Пелагее Васильевне, матери рода моего, и попроси Всевышнего продлить дни ее жизни…
Горячий шепот молитвы сопровождался тихими всхлипами и долгими вздохами. Татьяна понимала, что на все есть Воля Божья и не внучке дано удержать земное существование мужественной восьмидесятисемилетней женщины, чьи глаза от постигшего ее горя вдруг обесцветились, а память превратилась в обрывки воспоминаний. Понимала Татьяна и причину своего душевного порыва. Не так давно, навещая бабушку, она услышала от нее слова, которые, ярко высветили из глубины души старой женщины устоявшееся чувство родственной любви:
-Я просыпаюсь рано, в четыре часа. Умываюсь и молюсь за всех вас, - сказала бабушка. А потом, наклонившись вперед, будто вовлекая в заговор, полушепотом добавила:
-Пока все спят, Бог меня первую услышит.
Как же хотелось сейчас Татьяне, чтобы и ее молитву услышал Бог.

Часть 2. Год 1932-й.

Ничто не предвещало беды в сентябрьский день, когда деревья расцвечены пестрыми листьями, отдавшими весь сок свой августовскому солнцу. Они, эти листья, еще не слетевшие к ногам, но уже шелестящие от легкого дуновения ветерка, поют шепотом свою загадочную песню, которую хочется слушать, сидя в ажурной тени на удобной скамейке в сквере.
Только нет дела ни деревьям осенним, ни всем их листьям до того, что этот год выдался голодным. Толпы исхудавших горожан вынуждены из-за этой беды бродить по селам в поисках еды. Они обменивают на несколько картофелин, на кусочек сала и на пригоршню муки свои одежды и домашние вещи, гоня прочь от себя мысли о том, как хороши они были в своих нарядах и как необходимы ранее были им те самые вещи, которые сейчас спасают от голода их семьи.
Отправилась в этот путь и восемнадцатилетняя Пелагея. Молодую женщину редко называли этим именем. Поля, Полечка, Полина - это имя, нежное на слух и легкое в произношении, с раннего детства прочно вошло в ее жизнь, стало именем собственным, а строгое - Пелагея, осталось напоминать о себе лишь записью в паспорте.
Полина рано повзрослела. Терпеливой и выносливой сделала ее та нужда, из-за которой, ради куска хлеба и тарелки супа, ей, двенадцатилетней сироте, приходилось нянчить долгими ночами на редкость беспокойного чужого младенца. Иногда ее били то чайником, то селедкой, то ли чем-то еще, попавшимся под руку грозной базарной тетке, за то, что силы ее к рассвету истощались, и она вдруг засыпала у колыбели, уже не слыша ни плача дитя, ни окрика хозяйки. Позже, когда подрос ребенок, и в ее услугах перестали нуждаться, пошла Поля в услужение к двум старым девам, преподающим ранее в гимназии какие-то предметы, а теперь скучающим от своей бесполезности. Она убирала дом, стирала белье и ходила на рынок, строго отчитываясь за каждую потраченную копейку. Готовили еду сестры сами. Потом наливали себе пахучий дымящийся суп и садились за трапезу, а девочке приказывали находиться вблизи, вдруг что понадобится:
-Хо-о-о-чешь кушать? - спрашивала по очереди каждая из сестер, черпая варево из тарелки и отправляя его в свой рот. - Хо-о-о-чешь кушать?..
Насытившись, обе, сурово хмурясь, сливали остатки супа из двух тарелок назад в кастрюльку:
-Ешь, чертова обуза!
Стойко перенеся все тяготы и лишения, сформировалась Полина к семнадцати годам в привлекательную девушку, мимо которой не мог равнодушно проходить Семен. Он уже давно любовался ею со стороны, но долго не решался заговорить с девушкой. Наконец, Семен придумал хитрый способ знакомства:
-Приходи убирать в моей мастерской, я хорошо буду платить тебе,- предложил он, а сам решил:
-Хороша! Женюсь!
Подумала - подумала Полина, да и согласилась вначале на работу, а потом и на женитьбу. Надежным показался ей парень.
. . .

Семен был отпрыском многочисленной семьи, родословными корнями уходящей в ассирийскую нацию, но с начала века обрусевшей и давшей России и самобытного композитора, и талантливого врача. Сам Семен особых наук не изучил, но дело свое имел: у него была небольшая пекарня, в которой выпекались хрустящие вафли и маленькая мастерская, где мужчина вулканизировал прохудившиеся калоши жителям города и окрестностей. В голодный год пекарня закрылась. Одна вулканизация прокормить семью не смогла, и вскоре после женитьбы, уехал Семен работать в соседний Новочеркасск. Дома он бывал лишь по выходным дням.
. . .

Правой рукою, бережно прикрывая живот, в котором уже восемь месяцев существовала другая жизнь, левой рукою, занятой узлом с тряпьем, держалась молодая женщина за поручень вагона, поднимаясь на ступени поезда. Состав был переполнен пассажирами, которые, уже не вмещаясь во чрево вагонов, гроздьями свисали на его подножках, на что закрывали глаза станционные работники... - В тамбур мне не попасть, да и тесно там, и душно, - подумала Полина.
- Вдруг живот придавят, лучше останусь на ступеньке.
Красный глаз семафора дернулся, подскочил вверх и замер там: проезд открыт! Паровоз, долгим гудком известив об этом и пассажиров, и провожающих, дергаясь и лязгая тормозными колодками и сцепками, выпуская из трубы клубы серого дыма, начал набирать обороты, приведя в движение длинный фанерный хвост.
Из станционного здания на перрон выбежал мужчина с бутылкой воды в руке.
"От поезда отстал, что ли?" - подумала женщина и закричала: -Давай сюда! - и посторонилась, дав пассажиру возможность ухватиться за поручень.
Мужчина заскочил на подножку вагона отъезжающего состава и нечаянно толкнул своей ногою ногу женщины. В ту же секунду Полина почувствовала, как пальцы левой руки ее разжимаются, и она проваливается куда-то вслед за своим узелком.
Упав на железнодорожное полотно между стенкою перрона и рельсами, больно ударившись о насыпь, Полина не потеряла сознания, и потому увидела, как медленно надвигаются на нее ступеньки следующего вагона. Вот - вот они зацепят ее распластанное тело и потащат впереди себя, кромсая его на части. В последний момент женщина сжалась в комок, развернулась поперек насыпи и уперлась ногами в рельсы, чтобы откинуть себя к стенке перрона, но… ноги, скользя, сорвались с упора и легли на рельсы.

. . .

-Ну вот, Вы и проснулись, чудненько! Лежите спокойно! Вставать не надо! - такой монолог пожилого человека в белом халате удивил Полину.
-Проснулась… Разве я спала?
И вдруг действительность ворвалась в сознание жестокой правдой. Крик ужаса и железный лязг приближающихся колес - последнее, что было перед этим самым сном.
-Что со мной? - еле выговорила она пересохшими губами.
-К сожалению, мы были вынуждены ампутировать вам обе ноги ниже колен, - ответил доктор. - Вы очень молоды, но должны понять: с этим можно жить. Вторая проблема гораздо серьезнее: ваш ребенок. Его сердце не бьется. Он погиб. Мы должны сделать вам еще одну операцию, но на нее необходимо Ваше согласие. Сейчас я приглашу акушерку, она поговорит с вами…
Руки Полины, до этих слов лежащие плетьми вдоль тела, взметнулись к животу, прижались к нему в поисках тех толчков, которые стали привычными:
-Нет! Нет! - закричала женщина. - Не дам дитя. Мне уже все равно не жить. Я умру вместе с ним! Я умру вместе с ним… Я умру…
. . .

Успокоительный и обезболивающий уколы сделали свое дело. Расслабленная и безразличная ко всему, лежала молодая женщина на больничной койке, рассыпав по подушке свои русые вьющиеся локоны. Ей не было никакого дела до ее беды. Она не слышала послеоперационной боли, зато четко ощущала, как шевелятся пальцы на ногах.
-Зачем они лгут? - спокойно думала Полина. - И ноги мои целы, и ребенок мой жив. Вот вернется из Новочеркасска Семен, и я попрошу его забрать меня отсюда. И пусть узнает, где узел мой. Мне поехать надо, запастись продуктами, а то от голода в груди молока не будет. Только в вагон или хотя бы в тамбур попасть постараюсь, на ступеньке стоять я теперь боюсь…
Мысли женщины текли плавно и не нарушали внутреннего покоя. Успокоительный и обезболивающий уколы сделали свое дело.

. . .

Тем временем, молодой муж Семен, через сменщика узнавший о трагическом происшествии, беспокойно стоял у дверей больницы и трясущимися руками ломал одну за одной и папиросы и спички, разбрасывая их вокруг себя. Ему так и не удалось закурить в ожидании докторского разрешения увидеть жену. Он был против всяких поездок, но денег, зарабатываемых им, не хватало. К тому же, Полина всегда принимала решения сама. Но если бы он был дома…
Наконец доктор вышел к нему. Протирая кусочком бинта снятые с переносицы очки, он низко опустил глаза, действием этим получив возможность не смотреть в перекошенное волнением лицо Семена, и заговорил:
-Я глубоко сострадаю вам. Колесами поезда вашей жене раздробило кости на обеих ногах. Ноги пришлось ампутировать по колени. Коленные чашечки сохранены и со временем она сможет воспользоваться протезами. Но есть еще одна беда. Ваш ребенок погиб… Семен невольно вскинул руку, загораживаясь от слов доктора, но тот продолжал: -…вашей жене необходима еще одна срочная операция, поскольку не удаленный плод вызовет заражение крови и тогда невозможно будет спасти и женщину. Мы должны перевезти вашу жену в родильное отделение, где ей сделают кесарево сечение… Наше решение вызвало у больной нервный срыв, она отказалась дать согласие на операцию и поэтому убедить ее в необходимости такого шага должны Вы. В противном случае решение такое согласие должны будете подписать Вы. А сейчас можете пройти в палату. Сестра даст Вам халат и тапочки. Потом зайдите ко мне, пожалуйста.
. . .

Подойдя к палате, Семен не сразу решился войти. Ему надо было справиться с теми слезами, которые заливали его глаза, не давая быстро подняться по лестнице. Сейчас он увидит жену, такую любимую, и скажет, что никогда в своей жизни не оставит ее, что станет опорой ей на всю жизнь, что будет много работать и повезет Полиночку, нет, понесет (!) на руках к лучшим специалистам, чтобы сделать протезы. Он поможет ей научиться ходить на этих протезах, и они по-прежнему будут самой прекрасной парой на свете. Жалость к жене рвала сердце на части, но еще на меньшие части разрывалось его сердце из жалости к долгожданному ребенку, который вот-вот мог бы появиться на свет.
Наконец, справившись с волнением, Семен вошел в палату. Бледное лицо жены было умиротворенным. Простыня, укрывающая Полину до груди, стекала складками с ее высокого живота, на котором лежали обе руки женщины. Она прижимала ладони к телу, надеясь услышать, хотя бы слабый толчок плода в ответ на ласковые слова ее, обращенные к маленькому существу. Ей казалось, что говорит она достаточно громко, для того, чтобы ребенок смог услышать свою маму. На самом деле, губы женщины время от времени едва шевелились, чуть растягиваясь в блаженную улыбку. На минуту Семен замер у двери, потрясенный увиденным. Но, вдруг ощутив, как чувство любви его к жене удвоилось, а может быть, удесятерилось, он метнулся к кровати, захватил в свои широкие ладони маленькие женские руки и начал неистово их целовать…
…Вошедшая с термометром медсестра, застала мужчину прижатым ухом к животу беременной жены, слушающим как стучится маленькое сердечко ребенка, еще вчера насмерть перепуганного и материнским криком, и страшной болью. Оно на время затаилось в чреве матери, спряталось от этого страшного внешнего мира, в котором происходит что-то тревожное и непонятное. Но вот ребенок услышал те же ласковые слова, которые до этого дикого страха часто говорили ему мама и папа. Те слова, которые слышал и слушал маленький плод, упираясь пятками в стенки живота, расширяя свое жизненное пространство. Сердечко его опять поверило в безопасность и откликнулось на материнскую и отцовскую ласку неистовым стуком…
…Через три недели Полину перевезли в роддом, где 13 октября она разрешилась девочкой. И поскольку жизнь ребенку спасла родительская любовь к нему, девочку так и назвали: Любовь.

Часть Ш. Годы 1933-1934

Депрессия, рожденная беспомощностью, сковывала мысли Полины, едва затихала ее маленькая Люба, накормленная досыта грудным молоком, на руках у матери. Боясь пошевелиться, чтобы не помешать сну ребенка, она, выбравшая теперь самое удобное для себя место - на полу, терпеливо ждала, пока придет на помощь кто-нибудь из близких, заберет из ее рук Любу и уложит девочку в кроватку. Полина сразу сообразила, что дочку тоже можно укладывать на полу, рядом с собой, обложив подушками, чтобы теплее было ребенку, но для этого должна была кончиться такая долгая зима…
Весной Семен привез протезы. Надев их, Полина сразу же упала, после чего, ставшая излишне прямой в общении и не стремящаяся смягчать свои слова, отрезала все уговоры Семена повторить попытку:
-Я буду ходить по земле своими ногами, а если ты стесняешься меня, можешь оставить нас. И не надо мне никаких протезов, никаких колясок. Я знаю, что мне делать. Купи старую камеру от колеса автомобиля и клей резиновый, я буду клеить себе сапоги.
Эти сапоги нарисовались в ее воображении, когда она разглядывала раны на коленях, натертые при ходьбе. Слои ваты, покрытые сверху мягкими тряпками, сбивались и комкались при движении, надавливали и растирали в кровь не огрубевшую кожу. Ватные накладки на колени надо было чем-то фиксировать. Забегая вперед, скажу, что так и проходила женщина на коленях, всю свою долгую жизнь, одевая их в изобретения из резины, постоянно обновляя и совершенствуя свои модели. И один Бог знает, сколько тонн ваты превратилось в труху от ее тяжелой, но гордой походки.
Растить Любу помогали все женщины рода, благо только сестер у Полины было четыре. Жили они все вместе в большой квартире, приспособленной под "коммуналку". Да и сама Поля за год уже привыкла к своему положению, стала уверенней подвижней. Семен, оставивший работу в Новочеркасске и вновь открывший свою мастерскую, не выдержал испытания, он жалел и жену, и себя, и ребенка… Его постоянная душевная боль требовала лекарства - спиртного. Все чаще он приходил домой в подпитии. Потом, протрезвев, чувствуя себя виноватым, он старался угодить жене во всем, потакал ей, потому что не переставал любить ее по-прежнему. И от этой любви забеременела опять Полина. Она хотела этого, втайне думая: "вдруг Любаша умрет и не будет у меня дитя". Пережитый ею страх потерять ребенка прочно засел в ее сознании. В августе 1934 года родила женщина вторую дочь - Инну. Сразу же добавилось забот, но и смысла жизни тоже.

Часть IV. Год 1937.

А смыслом жизни молодой женщины, ставшей матерью двух дочерей: стала одна большая цель: ей надо вырастить детей здоровыми и умелыми, ведь не зря Бог даровал ей девочек. Взрослые, они станут ее опорой.
Семен продолжал пить, не каждый день, но часто. Его не остановило рождение второго ребенка. Полине пришлось найти няньку Инне, а подросшую Любу она стала отправлять к концу работы в мастерскую отца, благо находилась та в метрах пятистах от дома. Но определить этот конец дня с каждым разом становилось все труднее. Семен стал чаще оказываться к вечеру не в мастерской, а в соседнем винном подвальчике. Пятилетняя Люба, находя его там, тянула отца за руку:
-Пап, ну пойдем домой, мама зовет!
Семен освобождал свою руку из маленькой ладошки дочери, доставал из кармана деньги и спрашивал:
-Какие конфеты хочешь, дочка?
-"Кавказские".
Затем он шел домой качающейся походкой, то и дело, спотыкаясь о каждую кочку. Люба плелась за ним, прижав одной рукой к груди кулечек с конфетами, а другой - волоча за собой мешок с калошами и рабочим инструментом. Дома мама доделает ту работу, которую не успел сделать за день отец. Семен давно научил жену этому мастерству.
Так и жила семья Полины в заботах о хлебе насущном, тревожно замечая, как сгущаются и наплывают на судьбы людские черные тучи с северной стороны. Они накатывают своей зловещей тяжестью на сгорбленные от труда спины людей, заставляя их все ниже и ниже склоняться под ударами судьбы. Но страшно роптать людям, ибо даже кухонные разговоры полушепотом могут услышать эти тучи и пролить на людей дождь из слез и горя.
В далеком Ленинграде арестовали, а потом расстреляли старшего брата Семена, работавшего врачом, объявив его врагом народа за участие в каком-то заговоре, называемом "Ленинградским делом". Трудно было понять, что это значит. Брат был гордостью рода. Его высокий интеллект, жизнелюбие и человеческая доброта не могли сделать его врагом никому. Семен тяжело переживал эту потерю, вмиг протрезвев. Он, как мог, утешал старых родителей. А они сломились, покорились страху за судьбы остальных детей: за самого Семена, за его старшую сестру Анну и младшего сына - шестнадцатилетнего Колю.
Страх оказался оправданным. В строгий кабинет был вызван отец Семена:
- Ваша семья проживает в нашей стране незаконно, так как вы являетесь подданными Ирана. Правительство требует, чтобы за двадцать четыре часа вы покинули наш город и выехали на свою Родину. В противном случае…
Сборы были недолгими. Семен собрал семейный совет. Усадив на колени дочерей, он дрожащим от волнения голосом стал уговаривать Полину уехать вместе с ним.
- Моя Родина здесь. И девочек Родина здесь. Я не поеду никуда. Я напишу письмо Калинину и попрошу, чтобы и тебе разрешили вернуться. А сейчас уезжай.
Да, женщина, наверное, ты права, - после долгого молчания проговорил Семен и, закрыв ладонями лицо, заплакал. Наконец, справившись со слезами, он вынул из кармана пиджака ключ от мастерской, и сказал:
-Хорошо, что я научил тебя делу, ты сможешь прокормить детей пока меня не будет. Я отвезу родителей и обязательно вернусь.
Притихшие Люба и Инна, ничего не понимающие в этом разговоре, не могли знать, что сидят на коленях у отца в последний раз. Они понимали одно: папа уедет, а потом вернется.

Глава 2.
Часть 1. Годы 1938. Иран.

Пережив все тяготы дальней дороги, родители Семена, он сам, его сестра и младший брат, наконец, добрались до далекого Ирана. Для молодых мужчин эта страна была чужой. Они родились и выросли в России, отвергнувшей их. Им пришлось учить чужой язык, а он давался с трудом. Трудно было понять и полюбить незнакомый Иран, признать его Родиной, и он отомстил за эту нелюбовь вначале Коле, а потом Семену.
Молодые иранцы, узнавшие от Коли, что он приехал из Советского Союза, стали расспрашивать парня о жизни в этой стране. Коля, тоскующий по русским друзьям, по тете Полине и по маленьким племянницам, не научившийся помнить зла, причиненного его семье русскими властями, начал рассказывать собеседникам, окружившим его столик в небольшом кафе, о том, как хорошо ему жилось в России. Он разговаривал громко и с акцентом, привлекая к себе внимание людей, но, увлеченный своим рассказом, совсем не заметил двух угрюмых мужчин, одетых в черные одежды. Они подошли к Коле, отвернули лацканы своих пиджаков и, показав мальчику полицейские значки, увели его в участок. Оттуда парня переправили в тюрьму, обвинив его в пропаганде враждебного коммунистического строя. Суд был скорым. Колю приговорили к смертной казни через повешение. Казнь тоже не стали откладывать надолго. Она была показательной, дабы неповадно было всем остальным "возвращенцам" вспоминать прелести коммунистического быта. Коле набросили веревку на шею, огласили приговор, затем выбили из - под ног опору. Но веревка оборвалась и парень, переживший дикий страх смерти, оказался лежащим на пыльной земле. По Корану, глубоко почитаемому в Иране, оборванная во время казни веревка говорила палачам о том, что Аллах дарует приговоренному жизнь. Но ненависть к советской стране замутила их рассудок. Они начали вешать парня во второй раз. И опять оборвалась веревка. С третьей попытки приговор был приведен в исполнение. Шестнадцатилетнему мальчику, рожденному в России, но принадлежащему Ирану, не нашлось места и в восточной стране, чтобы жить и радоваться жизни.
. . .

Вынести еще одно горе было уже не под силу старикам. Они, раздавленные им, потеряли способность к передвижению. Их глаза стали слепнуть от слез, а руки дрожать, но сердца дедушки и бабушки продолжали болеть о семье сына. По силам - ли безногой женщине поднять внучек?
Душа Семена, обледеневшая от стольких напастей сразу, оттаивала, едва он, оставаясь наедине с собой, начинал вспоминать о жене и детях. Но как сказать родителям, что он хочет просить у правительства Ирана и Советского Союза дать ему возможность воссоединить свою семью, как оставить их, вмиг постаревших и слабых?!
Первым заговорил отец:
-Иди в посольство. Проси. Ты должен вернуться. У нас есть Анна, мы не вправе удерживать тебя.
Сам обратиться в Посольство Семен не успел. На следующий день его вызвали туда повесткой:
-Ваша жена в России обращалась к Правительству Советского Союза с ходатайством о разрешении въехать в Россию для воссоединения семьи. Это - русская хитрость. Вы - брат казненного советского шпиона. Вас, видимо, как и его, заслали сюда русские, а теперь хотят заполучить назад. Не выйдет. Мы ответим на запрос, что Вы не хотите возвращаться в Россию. Садитесь, пишите отказ.
-Нет! Я хочу!..
-Разве? Пишите отказ! И вообще, с вашей семьей надо разобраться. Пожалуй, ее всю ждет та же участь, что и вашего брата.
Ничего этого не знала Полина, тоскующая по мужу. На свое ходатайство о возвращении Семена, она получила ответ: "Ваш муж …N….Семен……N…..от возврата в Советский Союз отказался.
. . .

Страх. Это коварное чувство навсегда поселилось в семье, ставшей уже немногочисленной. Семен же, отчаявшийся увидеть жену и детей, решился на дерзкий поступок. Он устроился работать на пароход и стал ждать, когда же направится судно в какую - нибудь из республик Советского Союза. Так он оказался в Баку. Умудрившись сбежать с корабля, Семен добрался до Ростова. Чувство тоски по жене и детям, надежда на скорую встречу были попутным ветром молодому мужчине. Всего шестьдесят километров отделяли его от семьи. Но в Ростове беглец, объявленный в розыск, был задержан сотрудниками милиции и отправлен в Иран, как нарушитель границы. Там Семена приговорили к принудительным работам, связанным с химическими разработками. За несколько лет тюрьмы Семен потерял свое здоровье и вышел на волю больным и поседевшим.

Часть 2. Год 1938. Россия.

В мире существует множество эталонов - тщательно изготовленных умелыми людьми образцов меры веса, длины, еще чего-то, служащих для проверки таких же мер, находящихся в обращении. Но ни одному человеку не удалось еще и никогда не удастся изготовить эталон душевной боли. Она, эта боль, каждый раз проявляет себя по разному: то заставляет метаться по комнате в поисках чего-то неосознанного, что могло бы избавить душу от нее, то, напротив, придавливает своей тяжестью к постели так, что не остается сил шевелиться даже. И только голосам детей, иногда тревожно вскрикивающих во сне, удается выводить из безразличного ко всему на свете состояния, воспаленное горькими мыслями и дикой тоской по мужу сознание женщины. Но так бывает ночью.
Днем же, Полина полностью заменила Семена в мастерской. Она не только сохранила всех клиентов, но и расширила свой "бизнес". Накупив сапожных щеток и разной ваксы, женщина начала чистить обувь всем желающим, беря за это невысокую оплату. Люди потянулись к ее ларьку: кто из чистоплотности, кто из сострадания. Но проявлять это сострадание открыто не решался никто. Уж очень гордой была женщина и отвергала всякую жалость к себе. Сама же Полина готова была прийти на помощь любому, кто в этой помощи нуждался.
Люба всегда была рядом. Она садилась на маленький стульчик, немного поодаль от мамы, настолько, чтобы не слышать резкого запаха обувного крема, и терпеливо ожидала, когда мама даст ей какое-нибудь поручение. Девочке нравилось, что мама Поля считает ее взрослой и доверяет ходить в магазин или подметать пол в мастерской после работы. Еще Любе нравилось рисовать палочкой или тугой травинкой на влажной земле, не замощенной гладкими камнями, как вся остальная мостовая, и потому чернеющей вокруг ствола дерева, спасающего ее от жары густой тенью. Люба часто увлекалась этим занятием, воображая, будто она - умелый художник. И лучшими своими рисунками девочка считала те, на которых были изображены и мама, и папа, и она сама с сестренкой Инной. И ничего, что каждое утро на месте Любиного рисунка оказывались следы от метлы уличного уборщика. Она нарисует эту картину опять…
Вот и сейчас девочка настолько увлеклась своим занятием, что не заметила, как упала наземь с ее головы панамка и осталась лежать рядом, перевернутая книзу дном. Не сразу увидела Люба и то, как посыпались в ее шапочку мелкие монеты. Люди, проходящие мимо, думали, что просит девочка милостыню, и проявляли свое милосердие.
Когда же монеты, падая одна на одну, начали звенеть, подняла Люба голову на этот звон и увидела свою упавшую панамку, и деньги в ней. Обрадовавшись внезапному богатству, девочка собрала монеты в ладошку, и побежала радостно за конфетами, теми, "Кавказскими", которые раньше покупал детям отец.
С конфетами Люба вернулась на прежнее место. Она хотела, было, подойти к маме, рассказать ей о свершившемся чуде, угостить ее лакомством, но та разговаривала с какой-то бабушкой, а Любе нельзя было перебивать разговор. Девочка ждала-ждала, рассматривая яркие бумажные обертки, когда же, наконец, освободится мама, вспоминала папу и совсем не заметила, что съела сама все шесть конфеток Но тут же сообразив, как исправить оплошность, девочка опять положила панамку на землю…
Через время чудо стало понятным, но девочке была приятна людская доброта. Теперь она уже наблюдала, как прохожие останавливаются около нее, косят взглядом на работающую в стороне маму Полю, чистящую чей-либо ботинок и переговаривающуюся с очередным клиентом, а затем, доставая из кармана монетку, бросают ее в Любину шапочку и продолжают свой путь.
Через время, девочка повторила поход в магазин, ей захотелось купить для мамы шоколадку, но денег оказалось мало. Люба оглянулась на рассматривающую витрину женщину и обратилась к ней:
-Тетя, дайте мне денег!
Женщина удивленно взглянула на девочку и ответила:
-Как не стыдно тебе? Нехорошо просить деньги у людей! Кто заставляет тебя делать это?-
Незнакомое ранее чувство стыда заставило ребенка выбежать из магазина и стремглав броситься к матери:
-Мама, мама, забери эти деньги! Я не просила, люди их сами в панамку бросали! -
-Какие деньги? - встрепенулась Полина и, осознав вдруг, что произошло, возмущенно закричала:
-Никогда! Слышишь? Никогда не проси милостыни, ни у кого! Свое, что имеешь, отдай, но сама не проси! Ты все поняла?
Она больно сжала Любину ладонь, потом резко оттолкнула от себя руку несмышленой дочери, сгорбилась вся, закачалась, как маятник. Но уже через минуту, выпрямившись, Полина притянула негромко плачущую девочку к себе, и обе они замерли, слившись телами в один живой комок, пульсирующий той ночной болью, эталона которой никто и никогда не сможет изготовить. И в этот миг не слышала городского шума усталая женщина, все звуки для нее слились в испуганный детский шепот:
-Прости меня! Прости меня!- всхлипывала Люба. Ей было, отчего плакать. Никогда раньше не кричала на нее мама.


Мнение посетителей:

Комментариев нет
Добавить комментарий
Ваше имя:*
E-mail:
Комментарий:*
Защита от спама:
четыре + два = ?


Перепечатка информации возможна только с указанием активной ссылки на источник tonnel.ru



Top.Mail.Ru Яндекс цитирования
В online чел. /
создание сайтов в СМИТ