Рассказ.
Брат за сестру.
- Дзинь. Дзинь. Дзи-и-и-и-и-нь! Дзинь-дзинь-дзинь. Черт! У меня уже глотка болит вот так звенеть каждое утро. А ну подъём, молодая гвардия!
Чей то голос накатывал сквозь барьеры сна, явно намереваясь разрушить царившую в моей голове идиллию безмятежности. Будильник! Вот мой враг № 1 сейчас. Не открывая глаз, я стал шарить рукой по тумбочке, пытаясь выключить этот ненавистный визжащий механизм. Пальцы коснулись чего-то холодного. Вот оно.
- Эй, парень!- вдруг раздался в моей голове голос.- Я не твоя девчонка, чтобы меня лапать вот так, в наглую. Я ещё, может быть, будильник- девственник.
Моя рука замерла. Что за странный сон. Разговаривающий будильник. Уж лучше разговаривающая голая тетка - вот это было бы дело! Я стал жать на будильнике подряд все кнопки.
- Хорош тыкать в меня своими пальцами. Дотыкался. Уже почти ничего не работает.
Я открыл глаза. Комната. Моя комната. Уже хорошо. Поворачиваю голо-ву к тумбочке. Ого! Если бы там лежала куча денег, я бы удивился, навер-ное, куда меньше, чем сейчас. На меня во все свои четыре прямоугольных глаза смотрел будильник. Да ещё и улыбался. Мерзкая такая, знаете, улы-бочка, как будто он всё про меня знает и ещё подумает, молчать об этом или нет. Я в ужасе протёр глаза ладонями. Будильник никуда не исчез.
- Ты кто?- задал я свой далеко не самый умный вопрос.
Будильник заулыбался.
- Наоми Кэмбол. Что! Не похож! Ну поцелуй же меня, мой пупсёночек!
Тут я в ужасе вскочил и сел на кровать. Будильник и впрямь разговаривал, живым человеческим голосом, чем-то напоминая мне голос Игоря Керника. Предмет восхищения начал в это время подмигивать мне своими огоньками, явно на что-то пытаясь намекнуть. С меня хватит, решил я и выдернул шнур из розетки.
- Убива-а-а-а-а-а-ют!- заорал нечеловеческим голосом «механизм». Больше я его никак не могу назвать. И отключился.
Я судорожно отбросил шнур от себя. Ничего себе утречко! Здравствуй но-вый день! Я покосился на будильник. Нет! Хватит на сегодня.
Вскочив ногами на холодный пол, я принялся бегать по комнате вокруг кровати, отплясывая танцы диких народов Севера, напевая себе:
- Уча-буча, ум-чача, щас дадим вам стрекача.
И другая подобного рода тарабарщина. Топот стоял невообразимый. Слоны отдыхают; в Африке, или Индии. Короче, главное, пусть отдыхают, я их здесь заменяю. Топаю, как пять слонов вместе взятых. Уф!
Родители каждый божий день твердили мне: «Сынок! Делай зарядку по ут-рам. Вырастишь здоровым и сильным». Это чаще всего говорила мама. Отец, отрываясь от газеты, как правило, добавлял: «И умным». «Почему умным?- ломал я голову, пытаясь вникнуть в его фразу. А потом понял, когда мне так осточертела эта зарядка с её приседаниями, отжиманиями, что я, как самый настоящий профессор, разработал программу своей хаотической зарядки. Семья, конечно, была не в восторге. По-моему, они даже уже стали жалеть о своих советах. Я знаю, кто точно желает мне мучительной смерти по утрам.
- Прекрати!- кричит из соседней комнаты сестра.- Совсем ополоумел, что ли!
Родители проснулись, так что реагируют на мои выходки вполне спокойно. Они у меня самые спокойные. Отец, глядя на потолок: «Когда-нибудь он точно свалится нам на головы». « Надеюсь, не в мою чашку»,- добавляет мама.
Утро и сопутствующий ему завтрак в самом разгаре. Подогретые булочки, распространяя нежный аромат, томятся в ожидании своих спасителей. Пара специалистов (я имею в виду родителей) здесь уже побывали. Отряд не заме-тил потерь. Булки в строю, грозно выпучив свои румяные бока. Сотрясая де-ревянные степени лестницы, со второго этажа в столовую устремляется моя сестра Маринка. Мы с ней каждое утро соревнуемся в скорости по одеванию и спусканию, вернее, сбеганию, по лестнице. Сегодня мой «простоволосый чертенок» впереди. Я же как двадцатипятилетняя беременная женщина вальяжно спускаюсь вниз, думая постоянно про себя: «Только б не родить, только б не родить». Я подхожу к кофейнику, пытаясь осуществить мыслен-ное проникновение в его содержимое. Маринка, откусывая своими бело-снежными (сразу говорю: паста не «Колдекс») зубами кусок булки, читает оставленную отцом газету. Я встряхиваю кофейник. Что-то внутри булькает. Неужто кофе, притворно изумляюсь я. Наливаю себе полный стакан. Это был последний, как будто специально кто-то отмерял. Наверное, весь дом сегодня пил из этого кофейника! Взяв в придачу ещё и блюдце, я сажусь за стол на-против сестры. Булки тают прямо на глазах. Просто фасмагория какая то, простите за выражение. Беру сразу три булки. На подносе остается одна. Ей будет одиноко, я знаю, но что делать. Жрать, простите, охота до невозмож-ности. Возмущения Маринке нет предела. Ещё не прожевав до конца, она пытается что-то возразить своему старшему брату. Я всегда этим тычу ей в глаза, хоть старше её на какие то три минуты. «Зато какие это были три ми-нуты!»- восклицаю я часто в порыве ораторского настроения.- Я такое тво-рил в это время, а тебя не было. Ха!»
- Это что за наглость!- говорит Маринка, вертя в руке чашку.- Давай-ка, ложи булки на бочку (т.е. стол).
- Ты уже съела своё. Эти достанутся мне.
И как бы в подтверждении своих самых твердых намерений я откусываю кусок. А затем неожиданно для неё тоже проделываю со всеми остальными булочками. На что только не пойдешь, чтобы утолить голод в этом доме.
- Ну ты!- от возмущения Маринка не знает, что сказать.- Я всё маме расска-жу, как ты обираешь свою сестру.
Мама как раз в это время появилась на нашем горизонте, ища ключи от ав-томобиля в ящике тумбочки.
- Мам, скажи Петьке, чтоб он кончал свои дурацкие шуточки.
Глаза сестренки горят от возмущения, а руки заплетают в это самое время волосы в косу.
На помощь маме в поиске ключей приходит с улицы папа. Я тоже вступаю в контратаку.
- Пап, скажи Маринке, чтоб она меня больше не обижала. А то совсем за-шпыняла, ей Богу. Вот сейчас. Заставляет меня кормить себя булками, да ещё кофе подносить.
Меня понесло, просто не могу остановиться.
- Пооткусывала, значит, ото всех булок и заявляет. Не нравится. Дай другие. У нас рабство то вроде бы отменили. Я вот, если хотите знать, до сих пор принадлежу к членам движения аболиционистов и меня коробит такое отно-шения к личности.
- Всё!- Маринка вскакивает со стула.- Тебе не жить, аболиционист прокля-тый,- и бросается за мной. Отскочив, я улепётываю в гостиную, делая неве-роятные зигзаги по комнате. Родителям смешно, а мне как-то нет. Я знаю, что будет, если она меня поймает. Ужас просто. Мальчишкам лучше не знать.
- Дети, не шалите,- с улыбкой произносит мама.
- Да. Дети. Вон какие лоси выросли, а всё никак не успокоятся. Мебель не поломайте!- кричит нам отец, когда я, скрутив сестренку, повалил её на ди-ван. Опасность ликвидирована. Нужно подержать её так пару минут, пока пар не выйдет, и всё, «Вася не чешись», как говорит один мой знакомый. Се-стренка брыкается как необъезженная кобыла; но я, ну вы знаете меня, коро-ля обуздания дикости, ни на минуту не ослабляю хватку.
Родители в это время нашли ключи. Они, оказывается, провалились у отца в кармане пиджака через дырку в подкладку.
- Марина! Петя! Вы как там?- заглянув в гостиную, поинтересовалась мама.
- Всё в порядке,- заявляю я, прижимая Маринку к себе.- Мы заключили пакт
ненападения.
- Угу,- мычит сестренка.
Родители ушли. Мы с сестренкой сидим молча по разные стороны дивана, с патологическим упорством рассматривая узоры обоев на стене. Правда. Красивые. Я поворачиваю голову и смотрю на Маринку. Её волосы растре-пались в разные стороны, отчего даже приобрели некую пышность. Внезапно я начинаю хохотать как полоумный, тыча в неё пальцем. Повалившись на ди-ван, я не могу сдержать смех. Сестренка не может понять, в чем дело. От смеха внезапно я падаю с дивана на пол, стягивая за собой маленькую по-душку.
- Что такое? Да объясни же наконец!- спрашивает меня Маринка.
А у самой уголки рта тоже невольно растягиваются в улыбку.
- Лоб. Посмотри на свой лоб.
Встав с дивана, она подходит к большому зеркалу, висящему на стене. Зерка-ло сделано в форме сердца. В одной из его половинок появляется смущенное лицо моей сестры. На её лбу красуется цветная наклейка с надписью: Дурак. Вроде бы банальное слово, но в данной обстановке оно вызывает у меня бур-ную реакцию, не спровоцированную, разумеется, самим словом и его прича-стностью к моей сестре.
- Дурак,- читает сестра.
Она осторожно отрывает наклейку, растирает покрасневший лоб, поворачи-вается и говорит, бросая в меня скомканную наклейку:
- Сам такой!
Она уходит в столовую, смущенная и обиженная. «А что обижаться?»,- ду-маю я. Бумажка как бумажка. Поднимаясь с пола, я кричу ей:
- Ты что, обиделась?
-Нет.
- Ну вот. Точно обиделась. Совсем шуток не понимаешь. Хочешь, я себе её на лоб приклею? Смотри!- войдя в столовую, я демонстративно пришлепы-ваю наклейку себе на лоб. Начинаю кружиться рядом с ней в ритме вальса. Я, между прочим, хожу в школу танцев. Маринка молча моет тарелки, как буд-то не замечает все мои старания загладить вину. Блин. Я точно начинаю чув-ствовать себя виноватым как сто чертей. Вот что значит быть совестливым человеком.
- Ладно. Признаю. Я дурак. Всё. Теперь я – Петька-дурак и пусть меня рас-пнут на школьном заборе, пусть меня обмажут дёгтем и вываляют в перьях, только скажите, моя королева, что вы меня прощаете,- я легонько касаюсь её хрупкого плеча.
- Хватит, Петр! Нам пора идти в школу,- Маринка, вытерев руки, устремля-ется наверх за учебниками.
- Да! И когда это я успел стать Петром?- я плюхаюсь на стул.- Кажется, не заметил, как стал совсем взрослым.
От отчаяния я засовываю целиком булку в рот и начинаю её жевать. И ещё эта школа. Уж-ж-ж-жас!
……………………………………………………………………………………
Маршрутный автобус типа «Пазик» №124 плавно подъехал к остановке. Из открывшихся дверей наружу хлынул народ, в большинстве своём школь-ники. Возвышающийся рядом храм знаний с табличкой «школа № 43» притя-гивал их словно магнит. Вокруг мелькали рюкзаки, портфели, набитые тет-радями и учебниками, стоптанные кроссовки, повидавшие не один урок физ-культуры, неровно обстриженные шевелюры панковидных молодых людей и девушек, хайтековские лица очкариков, бормочущих какие-то формулы, уп-ругие попки юных модниц, уже созревших, как они считали, для настоящей любви, отнюдь не платонической, кожаные куртки борцов за школьный по-рядок, стремящихся побольней толкнуть слабого. Господи, как же мне оты-скать себя в этой куче! Нашел. Вот он я, стою около лавочки на западной стороне школьного двора под большим дубом. Отсюда открывается прекрас-ный вид на школу, метров двадцать до её центрального входа, тихо, спокойно можно покурить, пока до звонка остаётся где-то пять минут. Черный плащ уже не согревает, но он мне нравится своей легкостью и элегантностью. Об-мотав шею шарфом, я выгляжу этаким лондонским денди средней полосы России. Курить мне запрещают родители, но мне как-то. Только вот сестра. Лучше ей не показываться на глаза с сигаретой в зубах, а то чего доброго по-лучишь два наряда вне очереди. У нас в 11 «А» совсем ошалели видно от учебы и ввели трудовую практику для своих учеников за курение на терри-тории школы. Попался с сигаретой в зубах, будь добр помыть полы в классе, надраить доску, полить цветы, или, в крайняк, отправят тебя на растерзание завхозу, он у нас просто зверь, у него от работы точно сдохнешь, не дожив до пенсии. Моё положение усугубляется ещё и тем, что моя сестра- староста 11 «А» и за мной особый контроль, никакой поблажки для брата. Что я, лошадь что ли, чтоб на мне пахали! Увольте. Бросив окурок на ещё зеленую траву, я вдыхаю полной грудью воздух природы, сохраненной на клочке школьного участка. Дышите, люди, наслаждайтесь каждым мгновением жизни. На гори-зонте появляется Оксана. Идет по мою душу, вернее не идет, а плывёт по до-рожке в обтягивающих синих джинсах и вельветовой ветровке на меху. Руки в черных перчатках взъерошивают длинные светлые волосы, спадающие на плечи нежной волной. Её белоснежная улыбка обращена ко мне и, наверное, я должен быть без ума от счастья, но я радости особой не ощущаю. Возмож-но, я дурак. Подойдя ко мне вплотную, знает, что я это не люблю, она при-жимается к моей спине, так что я ощущаю всем телом её упругие груди, и, обхватив руками талию, шепчет на ухо:
- Скучаешь?
- Может быть, совсем чуть-чуть,- говорю я хриплым голосом.
Близость женского тела заставляет моё тело дрожать. Я чувствую себя сла-бым под напором чувств, которые не могу контролировать. Оксана не отста-ет, ей нравится меня нервировать.
- Расслабься, Петь. Я не собираюсь тебя насиловать. Хотя?- начинает тереть-ся об меня своим телом.
Стойкий оловянный солдатик позавидовал бы моему терпению. Я вырыва-юсь из её объятий, поворачиваясь к ней лицом.
- Ты что-то хотела от меня? - говорю я, подхватывая портфель с лавочки. Не подошла же ты ко мне, чтобы только прошептать пару нежных слов на ушко.
- А что! Ты не веришь в искренность моих чувств к тебе?- Оксана стоит на-против, засунув руки в карманы, и изображает изумление. Актриса, твою мать.
- В твои чувства ко мне я верю, и знаю, какие они, так что давай, выклады-вай, что у тебя за проблема.
Мы медленно идем по дорожке в направлении входа. Оксана вещает о том, что ей нужно помочь в немецком, так как Вера Андреевна её невзлюбила и прочее…
Флаги подняты. Учёба в разгаре.
Математика: Тоска.
Химия: Горячо!
Литература: Здесь здорово. Царство живого великорусского языка. И, конеч-но, Анастасия Викторовна, красавица наша. Век бы ей любовался. Видели бы Вы, как она в своём строгом красном костюме со спадающей челкой, по-стоянно поправляя очки в черной оправе, декларирует стихи Некрасова, Тютчева, Есенина, углубляется в помыслы героев Толстого, Чехова, Достоев-ского, Замятина. Блеск! Сижу всегда на первой парте с Антоном Сергеевым, которому литература нужна как курице третья нога. Что хорошо, так как он не отвлекает своими рассуждениями о значимости прочитанного произведе-ния, не спрашивает твоего мнения, ему всё по фиг, лишь бы «Спартак» был чемпионом. Здесь я с ним солидарен. Выхожу с литературы, будто кило ма-рихуаны съел, такой я впечатлительный. Маринка любит меня подкалывать на этот счёт, будто бы я готов питаться только литературой, а Анастасию Викторовну мне на десерт подавали бы. Ну уж дудки! Литература литерату-рой, а еда – всегда, и лучше повкусней.
История: Опричнина. Иван Грозный. Людовик XVI.Тесты. Тесты. Тесты.
Геометрия: Нет уж, увольте.
Физкультура: Дорвался! Меня из спортзала чуть ли не силком вытаскивают. Хотя не скажешь по моему виду, что я такой уж сильный, что подковы гну. Обычный парень, любящий поиграть в мяч. После сдачи норматива по под-тягиванию красоты мира как-то блекнут, а перед глазами до сих пор эта пе-рекладина и постоянные крики преподавателя: «Подбородком касаться же-лезки! Я кому сказал, касаться, а то сейчас слезешь и будешь у меня ещё и отжиматься». Добрый человек, ничего не скажешь. Но я его люблю, как пре-подавателя, способного добиться от ученика максимум проявлений его воз-можностей, что для педагога, по моему мнению, имеет первостепенное зна-чение, и физкультура здесь не исключение. Моей Маринке этот урок как кость в горле, никак не проглотить, а надкусить - это всегда, пожалуйста. Она у меня эстет и физическую культуру как таковую презирает, считает, что её как культуры не существует. Может часами про это говорить, уши вянут. Я же ей в ответ говорю, что «ты будь эстетом, кто тебе мешает, а два километра будь добра пробежать, да ещё уложиться в норматив. Не нам с тобой менять этот мир. Мы - его порождения и его рабы». Так философски рассуждая, прислонившись к прохладной стене, я жду Маринку, пока она прицепляет какие-то листочки на школьную доску объявлений. Мимо идет Димка «Сера» со своей подружкой Аленой. Увидев нас, они приветливо машут руками.
- Привет, комбинатор!- Димка хлопает меня по плечу.- Как дела? Давно не видел тебя у нас в «Скорпионе», совсем заучился что ли? Привет, Марин.
- Привет Вам, дети порока!- я легко толкаю его в плечо как знак приветствия и шлю улыбку Алене. Нравятся мне эти люди, сил нет!
Сестра, закончив со своими бумажками, присоединяется к нам.
- Приветик!- она обнимает подружку, затем и Артема.- Рада вас видеть, хоте-лось бы почаще. Школу то не очень жалуете,- она произносит это с усмеш-кой, что для старосты класса весьма недурно.
- Марин, ты не представляешь, где мы с Димой побывали за это время!- Але-на взмахивает руками от проявления чувств.
- В «Диснейленде»,- предполагаю я.
Дима хохочет. Оценил шутку.
- Да нет. Мы побывали в одной из крупнейших американских звукозаписы-вающих студий, где записывают свои песни Мадонна, Стинг, Блейк ай Пис, Эменем и другие звезды шоу-бизнеса.
Это уже интереснее. Похлеще, чем «Диснейленд»
- Как вы туда умудрились попасть,- спрашиваю я за нас с сестрой обоих, так как знаю, что её тоже гложет этот вопрос. Маринка помешана на таких штуч-ках.- Собрали сто крышечек от пепси и получили счастливый билет?
- Давайте, выкладывайте,- сестренке уже не терпеться узнать об их поездке, она аж издергалась вся.
Аленка и Дима таинственно переглядываются друг с другом:
- Скажем?
- Всё равно узнают.
- Мы получили билеты через Алекса,- заявил Дима.
Мой энтузиазм сразу испарился. Америка- это конечно хорошо, но Алекс, братцы, всё портит. Этот тип - скользкий, изворотливый проныра, никогда не смотрящий тебе в глаза, но умеющий залезть тебе в душу и так там потоп-таться, что потом думаешь, как же это всё произошло, ведь я был так осто-рожен, был предупрежден насчет него и его штучек-дрючек. А он поманил сладким леденцом, нарисовал воздушные замки и ты уже веришь ему как са-мому себе. Вот, например, один раз я решил достать два билета на матч всех звезд российской баскетбольной суперлиги. Уговорил пойти со мной сест-ренку, вместе болеть за Холдена, Пашутина, Моню. Билетов не достать. Нет, и всё тут. Алекс откуда-то узнал о моих планах и раз на перемене подвали-вает ко мне со своими дружками и говорит, что может достать билеты, и на-зывает цену, вполне приемлемую. Суть в том, что я получу билеты уже око-ло стадиона, где мне их передаст один знакомый Алекса парень, работающий там. Я пояснил, что хочу места поближе к площадке, чтобы спокойно на-блюдать за игрой. Он согласился. Мы ударили по рукам. В день игры мы с Маринкой, которой до этого я наобещал фантастическое зрелище, которое мы сможем увидеть вблизи, приехали часов в семь вечера на стадион. Было довольно темно. К нам вышел парень, передал билеты от Алекса и ушел. Мы, довольные, не посмотрев на номера мест, вваливаемся внутрь и уже только потом замечаем, что получили места на самых верхних ярусах трибуны, от-куда смотреть на баскетбол не доставляет такого уж большого удовольствия. Ну бегают внизу человечки, ну и что, радости никакой от этого. Я в шоке. А Алекс отмазался, заявив потом, что тот парень просто перепутал билеты. Бывает! Я потребовал разницу, а он заявил, что не банк и гарантий не даёт. Возражения не принимаются ввиду наличия за его спиной крупных парней, готовых в любую минуту тебя затоптать. Всё забылось со временем, но оса-док остался. Он учится в параллельном классе, так что я лишил себя удо-вольствия, видеть его каждый день.
- И вы связались с таким человеком?!- спрашиваю я.- Вы там случайно не на скамейках ночевали и жили не в шалаше? Ведь он известный кидала, а на-дуть вас ему раз плюнуть, что сигарету выкурить: бросил, затушил.
- Да нет. Всё было нормально, как он и обещал,- сказала осторожно Алена, скосив глаза на Диму.
- Точно! Всё прошло тип-топ,- подтвердил тот.
Я им не верил. Уж прости меня Господи за мою подозрительность, но чувст-вовался где-то подвох. Хотя мне какое дело. Благими намерениями устлана дорога в ад, где и место Алекса. Эти люди - мои друзьями, и я о них искренне беспокоился. Затронутая тема не способствовала развитию разговора. Все как-то погрустнели.
- Мы пойдем, а то у нас ещё дополнительные занятия по английскому языку,- извиняющее сказал Дима.- Приходите сегодня вечером к Жафару, отпразд-нуем его день рождения.
- Петя! А мы же совсем забыли об этом,- Маринка в ужасе посмотрела на ме-ня.- Что будем дарить?
Алёна и Дима медленно поднимались по лестнице на третий этаж. Я внима-тельно смотрел на них. Алена, столкнувшись со мной взглядом, отвела глаза. Что-то здесь не так.
- Найдем, что подарить, не беда,- успокаиваю я сестру.- В крайнем случае, сами завернёмся в фольгу и преподнесем себя в качестве подарка. Будем жить у Жафара, а он будет нас кормить. Классно придумал?- мы спускаемся на первый этаж, чтобы получить вещи в гардеробе.
В коридорах было пусто, только одинокая уборщица со шваброй в руках танцевала половой вальс. Занятия продолжались. Люди работали.
Осень всегда навевает тоску, хочется, знаете, сесть где-нибудь в уголке и поплакать, может тогда тоска уйдет прочь. Но сильные духом сильны надеж-дой. На улице я обнимаю сестренку за плечи и спрашиваю, глядя вдаль:
- Ты любишь?
Маринка, улыбаясь, не глядя на меня, шепчет:
- Люблю!
Мы спускаемся по каменным ступеням вниз и наши лица светлы и прекрасны как лица людей, нужных хоть кому-нибудь в этом разнесчастном мире.
……………………………………………………………………………………….
Бойтесь данайцев дары приносящих! Их помыслы чисты, их души открыты, но… Их дары сродни ударам молний бесчисленных демонов неба. Один из таких демонов сидит сейчас передо мной. Маргарита Васильевна Керн дос-тойна моего уважения хотя бы за то, что не боится… Чего? Всего! Моего пса Бипса, что живет во дворе в своей будке, охраняет территорию от непрошен-ных гостей. Одна его будка словно сарай, такая она огромная. Можете пред-ставить, что гости думают о собаке, которая в ней живет. Бипс - лайка, пода-ренная родителями в день, когда мне исполнилось шестнадцать. Маленький и пушистый словно медвежонок, он вылез из своей коробки, пестря черно-белой окраской, облизал меня своим шершавым языком и в довершении все-го облаял, пробуя на мне свой ещё не до конца окрепший голос. Теперь он внушает страх не только кошкам, но и людям.
Маргарита Васильевна, когда в первый раз пришла к нам, весело потрепала по холке громадного пса. «У, какой пупсёнычек!» - произнесла она при этом. Бипс посмотрел на человека, зевнул и залез обратно в свою будку, понимая, что здесь не удастся сотворить шоу, как он любил, когда по двору бегают ис-пуганные люди, ища подходящее место для укрытия, а он сотрясает воздух грозным лаем.
Эта женщина не боится ни природной стихии, ни аварий, ни сверхъестест-венных сил, ни мышей и крыс, даже голых мужчин она не боится, (мы прове-ряли) и ей нравиться Максим Галкин. Она – сверх - женщина, она - наша те-тя. Жила долгое время в Германии, в пригороде Баден-Вюртенберга, со сво-им мужем Клаусом, владельцем сети аптек в самом Бадене. Мы знали, что где-то в Германии у нас есть тетя, мне запомнилась одна фотография её мо-лодости - жгучая брюнетка в синем платье с распущенными волосами, держа в руке соломенную шляпу, стоит в поле подсолнухов и видно, что она счаст-лива, в этом месте, и, наверное, с тем человеком, который делал этот снимок. Есть ещё много других снимков, целая куча, но мне почему запомнился этот. В общем, молодость ушла, отправился на небеса и старик Клаус, а тетя оста-лась одна. Решила навестить своих родственников в России. Мама, конечно, была вне себя от счастья, остальные члены семьи восприняли её приезд со сдержанным любопытством. Что будет? А получилось так, что она посели-лась у нас, и до сих пор, кажется, не собирается съезжать. Плевать, что там, в родной Германии, осчастливлю лучше свою родню.
И вот я сижу на диване, коротаю унылый вечер около камина, листая жур-нал «Вокруг Света» и смотрю, как тетя ловко орудует вязальными спицами. Она вяжет свитер любимому племяннику. Носки уже готовы. Чтобы доста-вить тёте удовольствие, я сейчас в них. Она не такая уж старая, пятьдесят с хвостиком, могла бы завести дружка что ли. Нет, ей надо сидеть и бомбар-дировать мою голову вопросами, да ещё, знаете, со скрытым подтекстом. Как дела в школе? Кто тебе в классе нравиться? Каким предметам отдаешь пред-почтение? Есть ли у тебя подружка? Что знаешь о Германии? И т.д. и т. п. Я «отпиннываю» вопросы внешне легко и непринужденно. В школу не хожу, ничего не знаю, моя подружка- жизнь земная, её хочу лишь я познать. Тетя улыбается. Я ей в ответ. Гармония!
- Где твоя сестра?- спрашивает Маргарита Васильевна, откладывая в сторону на стоящий рядом низенький столик своё вязанье, чтобы отхлебнуть кофе.
Я пожимаю плечами:
- Не знаю. Наверное, пошла к своей подружке Кире. Что-то насчет спектакля обсудить.
- Уже довольно поздно, девять часов вечера, ей пора бы уже вернуться. Ваши родители,- она бросила взгляд на настенные часы,- не велели разрешать вам гулять до поздна. Не хотелось бы их огорчать.
- Придёт, не маленькая. Может, вы хотите, чтобы я за ней сходил? Я с радо-стью, тут не далеко.
Я уже мысленно предвкушал вечернюю прогулку до дома Киры.
- Не стоит. Думаю, её там нет.
- Не понял,- я смотрю на тетю.- А где она, по-вашему?
- На свидании.
- На чём?- переспрашиваю я, откладывая в сторону журнал.
- Не на чём, а где. Я видела, как за ней пришел молодой человек, и они вме-сте отправились гулять.
Я удивлён, если не сказать больше. Моя сестра встречается с парнем, ещё неизвестно с кем, а я об этом ничего не знаю. Вот так новость! Что-то в груди заныло, как будто там провели острым ножом. Больно. Я наклонился впе-ред, вперив в Маргариту Васильевну взгляд.
- И кто он?
Тётя удивлённо смотрит на меня.
- Тебя это так интересует?
- Да!- выдыхаю я.
- Кажется, она назвала его Владом. Милый парень. Мне он понравился.
- Значит, он вам понравился,- я натянуто улыбнулся.- Тогда всё в порядке,- и лёг на диван. Мысли в голове крутились как заведенные, сталкиваясь друг с другом, чуть не высекая искры. Влад по кличке «Жердь», капитан школьной гандбольной команды. Смазливый блондин с повадками бульдога. Постоянно клеился к сестре. Я помню его глаза, глаза зверя в человеческом обличье, ко-гда он бил по лицу Федьку Смолянкова из 9 класса, раз за разом, удар за уда-ром, размазывая кровь по лицу парнишки, за то, что тот пожаловался учи-тельнице, что Влад отбирает у него карманные деньги. «Не пакости това-рищам», приговаривал садист. Потом отбросил полубессознательного Федь-ку, наивного шахматиста, и пошёл к своим друзьям. Алекс протянул ему пла-ток, похлопав по плечу: «Молодец! Так ему, поганцу». Федька никому не рассказал. Замалчивая жестокость, вы её поощряете, но уже в большем раз-мере. В школе эти ублюдки никогда не проявлялись и были на хорошем сче-ту. Но я то знал, кто из них чего стоит.
Представьте, что вы знаете то, что знаю и я. Как бы вы поступили? Уж не обрадовались бы, это точно. Что теперь делать? Маринка для меня больше, чем просто сестра, набор родственных хромосом, она – часть моей души, часть моего сознательного «Я», мой проводник в мир беспредельных мечта-ний и в то же время тормоз на пути порока. Она – ниточка жизни, за кото-рую я цепляюсь. И я не позволю растоптать то, что так дорого мне. А «Жердь» уж постарается, я то знаю. На первом свидании ничего не будет. На втором тоже. Третье будет для него испытанием. Четвертое – роковым, для моей сестры. Пособие для влюблённых, читайте и запоминайте. Осталось узнать, какое это у них по счету свидание. Я молю Бога, чтобы не четвертое, только не че-твёр-то-е.
В вестибюле раздаётся звук открывающейся двери, затем какой то шум и приглушенный смех. Я вскакиваю с дивана и иду к ним.
- Постой, Петр. Пусть влюбленные поворкуют в одиночестве,- говорит мне тетя.
- Конечно!- заявляю я,- только одним глазком взгляну на этого милого пар-нишку. Страсть как хочется с ним познакомиться.
В вестибюле горит свет, но никого нет. Входная дверь чуть приоткрыта, и поток холодного вечернего воздуха касается моего лица. Я подхожу к двери и застываю в нескольких сантиметрах, пытаясь не шуметь. Снаружи говорят.
- Так ты возьмешь его или как?- произносит мужской голос.
- А ты хочешь этого?- спрашивает моя сестра.
- Конечно! Это же подарок. Давай поступим так. Можешь ничего сейчас мне не говорить, но если ты возьмешь его, значит, соглашаешься встречаться со мной, если нет, что очень бы не хотелось, то значит… значит не судьба. Я не обижусь.
Молчание. Я прислоняюсь к холодной двери лицом, повторяя про себя: «Не бери, пожалуйста, не бери». В эту минуту я готов сам выскочить на улицу и всучить Владу его «троянского коня», но не могу. Маринка должна сама это сделать, иначе моё вмешательство лишь всё усугубит. Мы сами выбирает до-рогу, по которой идти. Выбор воли. Мы предполагаем, а Бог располагает, как часто говорят.
Раздается его голос:
- Я рад твоему выбору. Ты не пожалеешь, обещаю.
Я отшатываюсь от двери, понимая весь смысл сказанного. Маринка взяла по-дарок.
- Надеюсь, что не пожалею,- говорит моя сестра.
Они прощаются. Возможно, даже целуются. Я из своего укрытия не вижу.
Маринка входит в дом и закрывает за собой дверь. В правой руке она сжи-мает маленького плюшевого медведя. На лице играет легкая улыбка, глаза блестят. Меня здесь, естественно, уже нет. Сбросив туфли, она кричит в гос-тиную:
- Я дома!
- Кто это «Я»?- спрашивает невозмутимо тетя.
- Свои. Только не стреляйте!- произносит сестренка, поднимая вверх руки, переступая порог гостиной. В руке она сжимает кусок пирога, что успела схватить на кухне. Садиться рядом со мной на диван, вытягивая ноги в джинсах.
- Боже! Как я устала.
Никакого ответа. Тетя занята выкручиванием очередной петли на свитере. Я угрюмо листаю журнал, буравя его взглядом. Сестренка, посмотрев на нас обоих, удивленно произносит:
- Весело же вы проводите вечер, если судить по этим первым минутам. Эй!- она толкает меня в плечо,- Что-то ты не весел, братец. Хандришь. А вот я.
- Знаю, что ты, - говорю я, не отрываясь от журнала,- завела себе дружка.
Мой тон не внушает ничего хорошего, сестра это сразу понимает. Она выра-зительно на меня смотрит, даже тетя отвлекается от своего занятия.
- И что!
- А то, что ты его должна бросить. Ты сама не знаешь, с кем связалась.
- А ты, значит, знаешь,- сестренка начала заводиться.- Я встречаюсь с теми, с кем хочу, а не с теми, на кого укажет мой брат.
Она нервничала, отчего стала кусать ногти на руках, детская привычка. Надкусанный кусок пирога лежал на столе.
- Обьяснись, Петр,- попросили Маргарита Васильевна.- Что значат твои сло-ва?
- Да ничего они не значит!- в сердцах произношу я.- Пусть с кем хочет, с тем и встречается. Она же у нас взро-о-о-ослая!- и отбросив журнал, ухожу в на-правлении столовой. Где-то там папа прятал ликёр. Пока его нет, можно.
Две женщины переглядываются друг с другом, ничего не понимая.
- Может, неудачный день?- делает предположение тетя.
- Ага! У него, кажется, последние 10 лет неудачные, - произнесла Маринка, беря пирог со стола.- Я пошла спать. Спокойной ночи.
Её белые носочки замелькали по ступеням. Я в это время достал из нижнего ящика стола ликёр «Цербер», взял стакан и плеснул себе чуть-чуть. Жуткая вещь, вам скажу! Жжет горло огнем, словно огнемёт внутри тебя сидит и по-ливает пламенем нёбо. Схватившись за край стола, я попытался выдохнуть, словно какой-то дракон, готовившийся к атаке. Как только его отец пьёт! Раз он может, значит и я смогу. Спрятав бутылку под свитер, я тоже отправился наверх в свою комнату готовиться ко сну. У сестренки свет в комнате был уже выключен. Притворяется, что спит. Не раздеваясь, я лёг на кровать, по-ставив бутылку рядом. Окно не было зашторено, поэтому звёздное небо ра-довалось моему появлению падающими кометами. Ярко вспыхнув, они зату-хали где-то далеко, навечно исчезая с человеческого взора. Так же ярко вспыхивая на какое-то время, думал я, вскоре затухают человеческие жизни, сгорая в огне собственного честолюбия и зависти других. Почему? Мне тоже интересно. Возможно, потому что человек не может «гореть» ярко и долго одновременно. Сжигает себя без остатка. Тлеющих точек на пространстве человеческого поля бесчисленное множество. Они не горят, они что называ-ется «тлеют», согревая своим теплом окружающих. Так что же лучше? «Го-реть» или «тлеть». Я выбираю…
Когда я очнулся утром, голова раскалывалась невыносимо. Помню, что ли-кёр после нескольких глотков прямо из горла пошел, как говорят, на «Ура». Алкоголь развязал мне язык, и я стал разговаривать сам с собой, надеясь, что Маринка за стеной всё слышит. Я просил прощение за своё самомнение, обещал никогда больше не вмешиваться в её личную жизнь, пусть хоть с кем дружит, но только не с Владом, что он урод, каких свет не видывал, и встре-чаться с ним – себе дороже, я то уж знаю. Пусть он красавчик, спортсмен, но душа его темна, а сердце как камень. И хочет он только одного - твоё тело. «Расклад прост, сестренка - шептал я в темноте - не дай растоптать себя это-му поганому миру, ты даже не представляешь, как он жесток. В нем правят такие люди как Алекс и Влад. Пожалуйста, не дай. Я верю, что ты смо-жешь…». За стеной Маринка ничего из этого не слышала. В её наушниках от плеера Дима Билан разрывался на части от любви.
Чёртов ликер всосался в мою кровь без остатка, превратив её бог знает во что. Цербер с этикетки на бутылке подмигивал мне. Поганый пёс! Я со зло-стью пнул бутылку. Будильник на этот раз молчал, показывая девять часов одиннадцать минут, утра разумеется. Как будто чувствовал, что я сейчас не в настроение. К тому же я проспал школу. Почему-то сожаления не было ни-какого. Узнай о моих мыслях учитель математики, он бы меня по головке точно не погладил. Я представил себе: «Колыванов! Опять опоздал. Ты чем думаешь? Давай-ка к доске, реши мне логарифм, вон тот, внизу, который по-сложней. Посмотрим, что за мыслительные процессы роятся в твоей голо-ве». Любит он меня помучить. Ладно, о чём я думаю. Опоздаю на второй урок, он меня точно по графитной доске размажет, будьте уверены. Я сбро-сил с себя всё, натянул на тело чистые джинсы и майку, схватил рюкзак и пулей выскочил из комнаты. Маринка, вредина, наверное, уже в школе. Ко-гда я уже взял куртку с вешалки рядом с входной дверью, эта самая дверь внезапно отворилась и вошла тетя в спортивном костюме. В руке она держа-ла ножницы для обрезания кустарников.
- Ты куда это собрался?- спросила она меня удивленно.
- В школу опаздываю,- ответил я, пытаясь её обойти.- Что за глупый вопрос.
Когда это получилось, я распахнул дверь и торопливо зашагал по выложен-ной плиткой дорожке. Кто окажется быстрее: время или я? В дверном проеме показалась фигура тети.
- Петр, постой!- крикнула она.
- Что ещё!- я недовольно обернулся.
- С тобой все в порядке?
- Да куда уж лучше,- язвительно я произнес.- А что?
Тетя как-то неловко помялась и произнесла:
- Так сегодня же воскресенье.
Меня словно обухом по голове ударили. Воскресенье! Единственный выход-ной во всей учебной недели, и я о нем забыл. Жуть. Я потрогал свой лоб. Не горячий.
- Воскресенье,- произнес я тихим голосом.- Значит, в школу идти не надо.
- Конечно же, милый, какая школа. Возвращайся в кровать и выспись как следует.
В голосе Маргариты Васильевны слышались нотки сочувствия.
- Хорошо. Вы идите, а я сейчас, постою ещё немного.
Тетя зашла в дом, оставив дверь открытой. Я же обессиленный опустился на корточки, положив рядом рюкзак.
- Что со мной происходит, черт возьми!- я схватился руками за голову.
Может, пора обратиться к психиатру. Может, я отравился ликером? И вооб-ще, это реальный мир, или может быть просто моя фантазия. Всё. Хватить. Так можно и по настоящему «уехать» в неизвестном направлении.
Рядом с моим лицом послышалось смрадное дыхание, и чей-то язык принял-ся вылизывать мои руки. Бипс. Я притянул его здоровенную мордаху к себе и прижался лбом к его холодному носу.
- Бипс, уйди, собака ты дикая.
Но Бипс никуда не уходил. Он требовал ласки, толкая меня своим носом. Со-бака не человек, она радуется тому, что есть сейчас, а не тому, что будет ко-гда-то. И сейчас рядом с ним был я, его хозяин, и просто был обязан с ним поиграть. Собачья философия. Бипс навалился на меня всей своей массой и повалил на траву. Смеясь, я стал отбиваться от этого динозавра, выросшего в неволе. Вырвавшись, я бросился бежать по траве, он за мной. Так мы как угорелые носились по двору, то он за мной, то наоборот я. Сколько было ве-селья, лая, криков. Соседская кошка Мотя, сидя на заборе, удивленно смот-рела на нас, двух оболтусов, развлекающихся никому не нужной беготней. Уставшие, мы с Бипсом уселись на крыльцо, тяжело дыша. Гляжу, а рядом с Мотей на заборе уже сидят её четыре спиногрыза. Они мне покоя по ночам не дают, орут под окном, как будто их режут, не знаю чем. Бипс ими тоже за-интересовался и навострил уши.
- Гляди, Бипс,- я повернул его морду в сторону их банды, которая тоже, вид-но, учуяла что-то неладное.- Твоя добыча. Взять их!- заорал я.
Бипс ринулся к забору, чуть не сломав его своей энергией, и разразился громким лаем. Кошки кубарем слетели вниз.
- Молодец, собачка!- говорю я ему. Так им, блохастым, чтоб жизнь медом не казалась.
Бипс подтвердил мои слова лаем.
- Это кто тут блохастый! – послышался внезапно чей-то голос.
Над забором показалась голова соседской девчонки, Аньки из 9 класса.
- Ты что это, сосед, безобразничаешь,- она придала своему голосу официаль-ный тон.- Моих кошек инфаркт чуть не схватил от твоих шуточек.
В подтверждении её слов на плечи Аньки взобрались два котенка. Их шерсть от испуга вздыбилась, а глаза были похожи на два огромных блюдца.
Вообще то мы с ней дружим, помогаем друг другу в трудных ситуациях. Но сейчас я вдруг ни с того ни сего на неё разозлился. Вместо того чтобы сле-дить за своими кошками, лазающими по нашему двору, она вздумала меня учить. Пошарив в кармане куртки, я нащупал там кусочек кукурузы. Как он там оказался, бог его знает. Взял я его, значит, и запулил в Аньку, и попал ей прямо в лоб.
- Ау!- вскрикнула она.- Это что значит! Ты что это кидаешься. Я сейчас вот перелезу и …
Дальше я уже слушать не стал, что она со мной сделает. Не люблю я всего этого. Ссоры с соседями, поливание друг друга грязью всегда угнетало меня. Лучше уйти, а то скажешь что-нибудь обидное в порыве гнева, за что потом будет стыдно, и думай, как извиняться. К тому же сейчас я начал ссору. До-полнительный пистон от родителей. Получите, распишитесь. Подобрав ле-жащий на земле рюкзак, я пошел в дом. Анька ещё что-то говорила мне в спину, возможно даже обидные слова, мне было плевать. Но перед тем, как закрыть дверь, я всё же ответил.
- Мандар ханцикатор о деп май бут!- крикнул я ей.
Она, конечно, ничего не поняла. Фраза была на цыганском языке. Она укра-шала меч, обнаруженный когда-то исследователями. Статью об исследовани-ях я прочитал и узнал, что на мече было написано: «От меня немного, от Бо-га больше».
Как отреагировала на мои слова Анька, я уже не видел, захлопнул дверь. Но в большинстве своем люди восприняли бы их как ещё одно оскорбление.
Может, они правы? Богу видней с его колокольни.
……………………………………………………………………………………….
Нет ничего лучше, чем сидеть утром за столом с чашкой горячего какао, и есть кремовые пирожные, тающие прямо во рту. Не надо никуда торопиться, можно спокойно насладиться ароматом только что сваренного какао и не бо-яться, что пирожные у тебя сейчас отберут. Все спят. Кто-нибудь из моих трудоголиков всё равно встанет, походит по дому, взлохмаченный, заспан-ный, и опять на боковую. Трудная неделя требует хорошего отдыха. В доме стоит необыкновенная тишина, аж жутко становиться. Представляешь, как врывается какой-нибудь грабитель и берет нас всех, таких беспомощных, на прицел своего дробовика. Придется мне его тогда, наверное, закидать пи-рожными для острастки, чтобы спасти честь семьи. Мысли, конечно, дурац-кие, но думать в такие минуты о чем-то серьезном никогда не хочется.
Сегодня воскресенье не задалось с самого начала, по крайней мере для ме-ня. Родители уехали на встречу со своими бывшими одноклассниками, 20 лет прошло с тех пор, как они с криками выскочили из дверей школы и больше туда не заходили. Они мне сами рассказывали. Теперь решили освежить свои воспоминания. Приедут только сегодня вечером, так что нужно уже ре-шать, как отрываться в этот погожий денек. Позавтракав, я убрал со стола и отправился на диван, чтобы там предаться своим греховным раздумьям. В голову ничего путного не лезло. Можно сходить просто погулять, например, в парк Маяковского. Там собиралась часто кампания «Веспуччи», моего друга, чтобы весело провести время, как он сам утверждал. Я знал, что это за веселье. Накурятся травы и пугают мирных отдыхающих. Там ещё есть озе-ро, большое такое, можно будет покататься на лодке. Вариант. Внезапно за-звонил телефон. Ужасно длинная трель. Я взял трубку.
- Добрый день! Могу я услышать Марину,- долетел до меня очень знакомый голос «Жердя».
Вот засранец! Он уже домой ко мне звонит, скоро ещё и родственником ста-нет, не дай Бог, конечно. Я решил поставить точку в ещё даже не начавшемся разговоре и говорю ему, значит, вежливым таким голосом:
- Извините, молодой человек, вы не туда попали,- и уже собрался повесить трубку, как вдруг услышал:
- Петруччо, я узнал твой голос, хорош выпендриваться, давай, зови свою се-стру.
Я понизил голос до яростного шепота:
- Слушай, ты, забудь этот номер телефона, а лучше забудь мою сестру, по-нял! Ты ей не нравишься!
- Зря ты так, Петруччо,- успел я только от него услышать, потому что трубку у меня вырвала из рук внезапно появившаяся Маринка, отпихнув в сторону. Она состроила страшную гримасу и жестами заставила убираться. И что она с ним якшается, как с куклой какой-то! Я ни черта не понимал. Плюнув, по-шел обратно на диван. Где-то через 15 минут пришла Маринка и села напро-тив меня в кресло, разрядилась, как королева, принца ей подавай. Да ей ду-рачка деревенского много будет! Я мило улыбнулся.
- Красиво.
Она поправила складки своего синего платья.
- Правда?
-Нет!- выдохнул я так, что она аж отшатнулась.- Ужасно! В нем ты похожа на лягушку, посиневшую от холода.
Маринка засияла: «В твоих устах это звучит как самая лучшая похвала. Си-няя лягушка, это что-то новое в веяниях моды. Ква-ква!
Я молча смотрел мимо сестры на окно. Она тоже больше не предпринимала попыток со мной заговорить. Мы ждали. В коридоре раздался звонок. «Жердь» на улице, наверное, здорово постарался, нажимая изо всех сил на кнопку, потому что соловей не пел, он орал благим матом в коридоре. Ма-ринка, взяв сумочку, встала.
- Не ходи,- попросил я её.
- Извини, Петь, я хочу этого. Тебе не удержать меня. Пока,- и пошла к двери.
Я намертво приклеился к дивану.
- Скажи хоть, где тебя искать, если что случиться?- крикнул я ей вслед.
- В «джунглях», мы там будем.
И ушла. Вот она, взрослая жизнь. Не знаешь, когда начинается, но всегда знаешь, чем кончается. Ладно, Марина. Сегодня ты узнаешь, что значит жить по-взрослому. Отвечать за свои поступки. Ж-и-ть со своими поступками, о которых так бы хотелось забыть. Господи, о чём это я говорю! Это же моя сестра. А, может быть, я зря волнуюсь, и Влад просто покатает её на своей машине, подарит букет роз, сводит в кафе, как это делают все обычные пар-ни. Голова просто идёт кругом от всех этих предположений.
Чтобы избавиться от чёрных мыслей, я вышел во двор. Тётя всё ещё зани-малась своими кустарниками. Она уже просто не знала, чтобы такое сотво-рить из них, какую невиданную фигуру изобразить. Теперь тётя стояла, за-думчиво подперев ладонью подбородок, и смотрела на растущий перед ней «сырой материал». Тут точно нужна была рука творца, а Маргарита Василь-евна себя к таким относила.
Засунув руки в карманы брюк, я подошёл к ней.
- Дискобол,- произнес я.
- Что!- не поняла тетя.
- Из этого куста получится хорошая фигура «дискобола». Статуя такая есть, её ещё греческий скульптор Мирон сделал,- пояснил я.
- Ты так думаешь?- тетя задумчиво на меня посмотрела.- А я хотела из него сделать богиню победы «Нику».
- Извините меня, конечно, но разве можно из этого,- я выразительно показал на куст,- сделать некое подобие человеческой фигуры? Я думаю, что тут ва-шими ножницами не справишься. Тут, я даже не знаю, что нужно использо-вать.
Тётя снисходительно на меня посмотрела.
- Здесь главное терпение и упорство. Поставил цель - добейся её. Я долго прожила среди немцев, а они, как ты знаешь, народ практичный, даром время не любят терять, поэтому усвоила этот принцип очень хорошо. Все сомнения прочь, выкинь их из головы. Работай, действуй.
- А, это как в фильме «Изгой» С Томом Хэнксом, когда его герой от отчаяния решил покончить с собой, а так как он был, как ваши немцы, человек прак-тичный, то решил проверить прочность верёвки на манекене. Залез он на ска-лу, где над пропастью торчал сук, и повесил своего манекена на нём, а верёв-ка возьми, да оборвись. Практика показала, что… верёвка не оправдала на-дежд.
Маргарита Васильевна внимательно выслушала меня.
- Интересный пример, но я думаю, что до такой крайности в практике не нужно доходить. Это опасно. Герой твоего фильма, наверное, потом искрен-не радовался, что вовремя одумался и сделал правильный выбор.
- А если бы он не был таким, скажем, сообразительным человеком, что бы случилось?
- Даже не знаю. Конец был бы, наверное, плохой.
Тётя ещё о чём-то там мне говорила, а я думал о том, что нужно скорее бе-жать в «джунгли», на наш местный пляж и выручать сестру. Я вдруг отчет-ливо почувствовал, что если не поспешу, то потом буду горько сожалеть о своём бездействии. Чёрт меня понес тогда туда. Я схватил свой горный мно-госкоростной велосипед и побежал к выходу.
- Ты куда?- крикнула мне тётя.
Я обернулся: «Помочь одному человеку. И себе».
Никогда не крутил педали велосипеда так сильно, думал, что связки на ногах лопнут. До пляжа было где-то около 3-х км, но я бы проехал и все 10. Под конец в глазах уже рябило от постоянного мелькания предметов и местности. Свернув на десятках поворотах, я выехал на Мойку, которая вела прямиком на пляж. Я посмотрел вперёд и увидел желтеющую полоску пляжа и синюю гладь, которая в этот день была так спокойна и безмятежна.
Мой велосипед зарылся своими колёсами в песок, наклонившись вперед, и я полетел кубарем вниз. «А, черт с ним!»- решил я и бросился бежать дальше, оставив свой транспорт лежать на песке.
«Джунгли» сегодня были пустынны. Ни одного отдыхающего. Как никак осень на дворе! Я никак не мог найти Их. Должна быть машина, должна. «Жердь» бы не попёрся сюда пешком, да ещё с девушкой. Но пляж был пуст, бездыханен. Безжизнен! Я стал паниковать и побежал по кромке воды, ози-раясь по сторонам. Я пробежал, наверное, метров 100, запыхался, и накло-нился, чтобы отдышаться. Когда я выпрямился, то увидел. Белая «Тойота» нежно прислонилась своим боком к дереву метрах в 50-ти от воды в неболь-шой посадке. Двери были открыты. Я побежал к ней, споткнулся обо что-то пару раз, упал, разбрасывая вокруг песок. Внутри машины никого не было. Прислонившись к двери, я прислушался, стараясь определить по голосам, где они. Слева от меня раздался приглушенный вскрик, который был очень по-хож на женский. Я побежал на него, продираясь сквозь кусты и ветви деревь-ев, ничего не разбирая, стремясь только вперёд. Я увидел невдалеке челове-ческие фигуры. На траве лежала моя сестра, а над ней склонился «Жердь», и что-то делал с ней своими руками. Я точно не видел, что происходит, потому что он свое широкой спиной закрывал от меня сестру. Когда я ворвался на поляну, то первое, что услышал, это голос Маринки. Она кричала:
- Влад, что ты делаешь. Я не хочу! Оставь меня!- и стала вырываться из его объятий, размахивая руками.
- Заткнись, сучка!- он размахнулся и ударил её наотмашъ по лицу.- Я ещё не закончил.
Сестренка визжала, кричала, отталкивая его от себя, а он пытался её прижать к земле, наклоняясь всё ниже и ниже. У меня в ушах застыл Маринкин крик, превратившийся в сплошной гул из человеческих голосов. Оцепенение охва-тило все мои члены. Я не мог заставить себя сдвинуться с места, а только стоял и дрожал, широко раскрыв глаза. Внезапно пропал звук. Очнувшись, я понял, что неподвижно стою и закрываю ладонями уши. Не отрывая рук, я посмотрел на борющихся передо мной людей. И внезапно я понял, что мне делать. Мысль возникла ясная и отчетливая, как будто мне её в голове кто-то написал. Я огляделся вокруг и увидел под ногами круглый булыжник. Он был такой круглый, гладкий, а главное - лёгкий. Как во сне я взял его двумя руками, поднял над собой и подошел к Владу. Мне кажется, я тогда совсем ничего не слышал. Я хотел только одного, чтобы всё это прекратилось. Гля-дя на широкий затылок Влада, я со стеклянными глазами опустил камень ему на голову. Кажется, нет, скорее уж точно, я ему раскроил череп. Крови было уйма, целое море, никогда столько не видел, вживую. Он упал на бок, суча ногами. Передо мной возникло перекошенное от ужаса лицо сестры, которая должна была радоваться, что я её спас от позора. Она что-то мне говорила, но я ничего не слышал. «Хлесть!» Маринка со всего размаха залепила мне по-щечину. Вот тут то я и очнулся по-настоящему, как будто кто-то подключил меня к электропитанию. Первое, что я услышал, повергло меня в ужас: «Гос-поди, Петь! Что ты натворил! Ты же убил его!- кричала мне Маринка, тряся меня за грудки.
- Но он же, он же хотел тебя…изнасиловать,- произнес я непонимающим го-лосом, с трудом ворочая языком.
- Изнасиловать! Что ты несешь! Мы просто дурачились, вот и всё. А тут приходишь ты и камнем его по голове. Господи, он, кажется, не дышит,- она присела рядом с «Жердем», вытирая слёзы.
Потом Маринка повернулась ко мне и произнесла фразу, которая раз и навсе-гда оборвала мою жизнь.
- Ты убил его…
Больше я ничего не помню…
Постанафилактический шок после сильнейшего стресса выбросил созна-ние Петра в пустое пространство бесконечности. Он лежал на траве, кусая в приступе паники себе руки без малейшего признака понимания происходя-щего, а рядом сидела Маринка и рыдала, пытаясь его успокоить. Она при-держивала рукой разорванное платье.
……….…………………………………………………………………………..
Эпилог.
Петр так и не оправился от потрясения. После случившегося его помести-ли в психиатрическую лечебницу закрытого типа. Диагноз: резко прогресси-рующая шизофрения на почве сильного эмоционального стресса. Врачи так и не смогли объяснить, как это вообще могло случиться с ним.
Влад Дерипаскин оправился от травмы и поступил в университет.
Семья Колывановых уехала из города.
Никто так и не узнал, что случилось тогда в лесу.
Марина Колыванова покончила жизнь самоубийством в день трагедии.
|
