«Утро.5:38. 5.09.2002год. Коктейльный столик.
Пишу точное время и место. Не переживай, что я сбегаю от тебя сегодня в такую рань, просто в «Цветном заповеднике» санитарный день и мне надо появиться на работе раньше, чем туда нагрянут санинспекторы. Это важно. Очень, очень…
Не куксься. Я поцеловал тебя перед уходом, а ты поежилась, точно кошка. И как только родители разрешают тебе ночевать со мной? Или ты попросту сбегаешь из дому? Здесь я делаю паузу,… знаешь отчего…
Не скучай.
Целую, целую, целую.
Вечно. Роман.
P.s.
Обожаю тебя, малыш. Если ты ещё не завтракала, я приготовил сок и бутерброды, они в белой коробке из-под печенья. Ключи, как обычно, в ванной, верни их вахтёру, пожалуйста. Не опоздай в школу. Пока!
Люблю. Роман
Р. s. s. Дорогая, дорогая, дорогая Анечка, не мог удержаться, чтобы тебе ещё чего-нибудь не написать. Записку приклеил к зеркалу, писать очень неудобно….. прости за гадкий почерк. Но всё же… погода сегодня очень хорошая, так что вечером, возможно, пойдём гулять. Кстати, помнишь, ты искала аудиокассету Винса? Так вот, я нашёл её под комодом. Вы, Мунки, все такие растяпы ужасные! Хорошо, хорошо, не обижайся. Я побежал. Встретимся у Артура (Винсомноику передал ему). Пока.
Твой. Роман.
………………………………………………………………………………………………………………
Маленькая чёрная точка. Рисую на листке в линейку маленькие чёрные точки. Бессознательно.
Ветер…. Карандаш выпадает из рук……..
А на листке в линейку чёрные точки….
Ладони вверх, ладони вниз. Покрываю их. Кажется, это прожитые дни. Линейный календарик.
Моё имя красно-чёрное. Человек со знаменем. Александр.
Октябрь и облетевшая липа. Голые ветви – морщины неба. В нем летят кошка и ангел. По пустоте.
Мама звала в дом. Ждёт чай. Теплота.
А мне зачем? Сижу в старой беседке. Закутался в пальто. Пальто - чужая кожа. Кожа моего старшего брата. Он завещал его мне вместе с октябрем. Подвиньтесь, мистер Октябрь, места мало на скамье. Я крохотный, а вы громадина. Листопад на голове. Танго в ногах. Поистине холодный тип. И говорите: скрип, скрип. Раскачиваете проржавевшие качели пальцем. Скрип-скрип.
А мне что? Я божок, мнимый немой, но из семьи Мунков. Сам себе творю, сам себе летописец, сам себе каратель, сам себе мантия. Хочу - проживу день, хочу - десять тысяч лет. Хочу – ногу в ад, рукой в раю пошарю. Глаз в феврале, сердце в июле.
Вот такой я: клоп в латах, осенняя библия и александровский календарь.
Повернусь вправо – тень, влево - тень. Беседка – тень. А в доме окна – свет. Камин, картины, гарнитур.
Сестра сидит у окна. Кудрявая ворона. Профиль – Эйфелева башня.
Она – беглянка. Вчера открыл сердце проветриться, а она через порог перескочила и в бега. Смотрю на неё, а внутри всё открыто. Некому дверь запереть. Хлопает на ветру. И больно, больно. Анна.
Ни словом, ни мыслью, ни телом… не родная. Перебегаю к ней по взгляду. Ресницы – копья, руки – в кровь. Нашла себе короля и засовы задвинула. Ни словом, ни мыслью, ни телом…
А я? Костлявый, многоглазый, тихий. А он? Король.
А я? Крылатый. А он? Копья…
- Александр, иди в дом! Хочешь простудиться? – мама.
Встаю. Рукава длинные, тапочки пушистые. У уха скрип. Тень повесилась, буду горевать. А октябрь хохочет. Покачивает её.
Из склепа беседки на похороны улицы. Процессия – вечер.
Александр остановился посреди дорожки и обернулся. Листок в линейку слетел со стола, смешался с не выметенной листвой.
Опали мои клёны. Дрожал и медленно шёл. Тяжело идти. Колко по кускам предрассудков, упрёков, желаний.
Но я крылатый! Крылатый!! В безглазой атмосфере подпрыгнул, побежал. Мои крылья чёрные.
Клетка. Светлая внутри, синяя снаружи. А на жёрдочке мама - Главная канареечка, грудка – жёлтый халат.
- Саша, на улице холодно… - равнодушно бросила мне. Поправляла причёску у зеркала
- А то сам не знаю! – снимаю пальто, под ним пижама.
- Простудишься, - прицепляет к кудрям заколку.
- А вам какая разница, рыба?
- Прекрати! – резко, вычурно обернулась ко мне. Пальчики в волосах.
Ну, брось в меня, брось своей головной брошкой! Брось, брось, брось….
- Саша…
Оставил её щебетанье в коридоре. Пальчиковое создание.
А в гостиной Анна. Красит ногти под тиканье часов. Тик… так. Маятник. Тик… так… Сердце…. Сердце- маятник. Её резиденция – диван.
Малышка смотрит азартную передачу, прижимая к груди дурацкого юбилейного мишку. Ей стукнуло пять в прошлую субботу. А мне вчера исполнилось шестнадцать. И Анне вчера исполнилось шестнадцать. И миру вчера исполнилось шестнадцать.
Вчера был король со свитой. Шестнадцатилетний бал. Он праздновал, как викинг. Я же был, как шут. Колпачный насмешник. Танцевал глазами, а закончил слезами. Пир, пир, пир…. Король Артур! А я провозглашаю Его настоящее имя - Лоэнгрин, Лоэнгрин, Лоэнгрин, Лоэнгрин!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Сгинь, сгинь, сгинь!!!! Негласный Лоэнгрин!
- Саня! А этот дядька только что выиграл кучу денег! Он жулик, да? – Малышка – София, обратилась ко мне. Её голубые глазки; глазки пушистого пластмассового мишки.
- Нет, заяц, теперь он просто миллионер.
- И купит себе кондитерскую!
- Да…, - я улыбнулся ей, - мы с тобой пойдём туда и купим большой торт, - коснулся пальцами её густой русой чёлки. София надула щёки и посмотрела на меня.
Другая. Другая: черноволосая трость, моё отражение. Отражение сушит ногти. Перебирает воздух пальцами. Посмотрела на меня. Хлыст.
Ноги…. Книжный шкаф…..
Вобрала моё лицо в свой взгляд. Мои глаза, как у кошки, зелёныё, как у кошки. Арийский нос. Грустную улыбку недвижимых губ. Узкое худое лицо. Пряди чёлки, разбросанные по лбу… чёрные. Ей нравилось, всегда безумно нравилось глядеть на моё лицо, как будто от рождения грустное и обиженное. Глядеть и гадать: отчего так?
Анна опустила глаза и высохшей рукой принялась листать свежий номер «Бизнес и вы».
Она шаркала ступнями по ковру, получая от этого неимоверное удовольствие, и вчитывалась в заголовки статей, покусывая нижнюю губу. Я уселся рядом с ней, поместив руки на коленях. Анна замерла, остановив выбор на информации о политике дефолта, а её рука, доселе парившая над диваном, плавно ухватилась за край журнала.
Подёргать за ниточки.
- Анна…
Мама, уже сменившая халат на длинное коричневое платье, ходила по коридору.
Подёргать за…
- Анна, - шепчу почти на ухо.
- От…, - повернулась ко мне, поморщилась, - отстань.
Я обхватил её затылок своей ладонью.
- Убери руку, чёрт, - гневный шёпот. Так невнушителен.
- А помурлыкать? – растянулся в улыбке.
Анна поёжилась.
- Мур, мур, мур…., - я не переставал, - мур, мур… поцелуй же меня, сестрёнка, мур…
Наклонилась ко мне… Ох, ах, ох…Блеск для губ имеет вкус. У Анны он жутко малиновый. Липкие губы. Липкие губы. Липкие губы.
Она с закрытыми глазами неторопливо прикасалась ко мне липким полуоткрытым ртом. Неторопливо, неторопли… ме… медленнее, медленнее, так, словно собиралась умереть по приближению каждой последующей секунды. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… тик…так… мамины шаги в такт. Каждая королева рано или поздно изменяет королю с шутом. И отдаются в моём сердце мелодией губной гармошки поцелуи-секунды.
Малышка переключает каналы, постукивая пятками о креслице. Чёрно-белый фильм… шляпки, перья, шляпки… монолог барабана… А Анна, словно монахиня, поддавшаяся прихоти, прячет свой взгляд, прячет, словно от проклятого ею святого распятия. Крест – мои глаза, нос. Я не святой, но во мне распятие видимое только ей. Бом, бом, бом…. Поднимаются к небесам гостиной раскатистые звуки… малышке – хохот дамы, Анне позывные к гильотине. Поёт король, гремит король: королева в темнице.
Встала: чёрные гольфы; юбка короткая, мятая; блузка с попугаем. Бом, бом… невеста барабана.
- Куда? – я поймал её за юбку.
- Отвали! – вырвалась. Силуэт в проёме. Силуэт исчез.
«Сволочь… какая же он сволочь!»
- Мам, я ухожу! – Анна накинула на себя куртку.
- Хорошо, дорогая, вернись не позже 10… - слабый мамин голос раздался из спальни.
Дверь захлопнулась.
Анна поймала себя на мысли, что человек, которого она только что целовала, являлся вовсе не её братом. Другим. За сомкнутыми веками он ежесекундно менял обличия, и она поняла, что рядом с ней тот, кого она давно заветно запечатлела в памяти, как и тогда: живого и тёплого. Романа.
Ветер раздувал её юбку… с неба мёртвая вода - снег.
Вышла на тротуар.
Он сер и холоден. И кажется, снежинки….. снежинки с душераздирающим криком падают на асфальт, разбиваясь в кровь, а деревья скрипят, покачиваясь от ветра, вторя искаженными голосами: «Анна, Анна»… и хотят дотронуться, запустить свои нагие ветви в девичью голову, разодрать, разорвать нервы… умыться криком.
«Заткнитесь!», - в их сторону. – Заикнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь!!!
Порывы. Порывы. Порывы… Стороны, стороны, стороны… головокружение…
Бросилась через дорогу, не обращая внимания на машины, на удивлённые взгляды.
«Люди - манекены, кто в шляпах, кто без шляп…. »
Смешалась с толпой прохожих.
Улыбка кривая, дерзкая. Души уценены. Любого смерти продать. Только она живых не покупает.
Одеть бы красное и очутиться в могиле с Романом, с увядшими пол месяца назад цветами.
Пурпурная роза. Розовая роза.
Он причёсывался у прихожей. Высокий. Красивый. Кареглазый. Я смотрела ему в спину. Смотрела до тех пор, пока не появилась резь в глазах. Но он не оборачивался, продолжая бессмысленно проводить гребнем по волосам. Он…… Он…. Он застрял в состоянии безвременной прострации…. проводил по волосам….. по волосам…. по волосам…… И я почувствовала, что что-то чертовски неправильное одолевало наше октябрьское утро.
- Аня, помнишь девушку Карла…. Ту… наркоманку, с которой мы познакомились около месяца назад….? Кажется, её звали… Вандой, - он плавно опустил руки. Гребень ударился об пол.
- Помню…. Что с ней? – я вздрогнула. Стены то сужались, то расширялись. То сужались…
Я услышала его дыхание,….. а может, мне…. показалось…..
- Она повесилась, - Роман посмотрел на меня, - три дня назад.
Я клянусь, что видела, как на его лице тысяча гримас, с бешеной скоростью сменяли одна другую. Они плаксивые, и хохочущие, и кричащие, и каменно спокойные…… и опять плачущие.
- И что Карл? – я отвела взгляд.
- Ничего…. Он говорит… «всё это в порядке вещей»…
- Тебя это задело….? – я слышала музыку….. она исходила из его тела…. пела женщина… и рыдала…..
- Однажды Ванда сказала мне, что внутри неё растёт Пери… и начала танцевать, скидывая с себя одежду….
- А ты? – стихии смеха и страха охватили душу…
- Я….
- Ты, - я хохотала, готовая заплакать, - Ты…. Ты….. Ты…
- Я ушёл.
- Почему……? Почему она так сказала……..?
Отражение девушки шло по витринам городских магазинчиков, как в другом мире, в котором все с другой стороны. Две одинаковые стороны.
- Она…. Ждала ребёнка…
Ха, ха, ха, ха, ха…….. я смеялась слезами……. Я рыдала хохотом…..
- ….. Это был мой ребёнок……
Ха, ха, ха, ха, ха…..ааааааааааааааа…………
Витраж. За ним на красном бархате витрины стоит изящная девушка-манекен, в изумрудно-болотном платье с длинными расклешенными рукавами.
Анна приняла положение такое же, как модель живого.
«Смерть пришла в этом платье. Пришла ко мне? Когда пришла?».
Обхватила себя руками и, словно в припадке жуткого холода, отошла.
Не знаю, куда иду. Иду, пока идётся. Иди, пока идётся. Иди от… идиот…
Девушка оглянулась вслед прошедшему мимо нее парню… колёса коляски… спрятать голову под крыло и задумчиво молчать.
Усмехнулась и пристала к мужчине с просьбой дать сигарету. Он только презрительно посмотрел на растлённое дитя и……. дальше.
Анна забыла о нём, направившись к другому, третьему… руки пусты.
«Все к черту, к черту, все равно сдохните, а я раньше….. раньше я». Плечи дрожали.
Она завернула за угол и ударила ногой по фонарю: «Сволочь». Что за руки облепляли твоё тело…?
Любили тебя, лелеяли тебя, а теперь тебя ударяет моя нога….
Во всём теле слабость. Сесть…. Впереди скамейка.
Скамейка белая. Девушка взобралась на неё с ногами.
Хочется….. хочется… курить?…Но нет,…не сигарет…. большего, чем сигарета: настоящего яда…. яда не яда….. лекарства-яда, чтобы биться в конвульсиях под присмотром медички – абстиненции.
Холодно. «Жизнь – дрянь».
- Что ты тут делаешь? – спросил парень, подошедший к ней.
Его голос звучал, как песня из радиоприёмника, мелодично и плавно спускаясь в долины ушей.
- Артур?
- Не надеялся тебя встретить… гуляешь? Одна? – он опустился на скамейку, спрятав руки в карманы куртки.
- Нет,… жду кое-кого… - надуманный ответ.
- Кого?
- У тебя сигарета есть, Артур Вайда?
- Ты же бросила…
- Подняла.
- Весело живём, - Артур достал пару из пачки, - тебе помочь?
- Спасибо, не надо.
Молодой человек бессмысленно держал зажженную сигарету, а Анна курила и смотрела в одну точку.
«Раствориться в тенях улицы».
Зажигались фонари.
Висело молчание.
- Пойдём в «Жёлтый карлик», - внезапно предложила Анна.
- Пути Винсанта неисповедимы…
- Я не собираюсь пить.
- А я и не об этом, - Артур стряхивал пепел.
Пепел летел. Падал снег.
- Зачем тебе в «Жёлтый карлик?»… там, кроме алкоголиков и проституток нет никого…
- В этом мире, кроме алкоголиков и проституток итак никого нет, - девушка затушила сигарету об скамейку.
- А как же Роман? - голос Артура звучал неоднозначно. - Его причислили к лику святых? Напомни мне.
- Где ты видишь Романа?
- Давай не об этом… - Артур щурил глаза, - не надо мне портить настроение... у меня завтра показательное интервью с одной метрессой из «Индустриал консалтинг».
Анна усмехнулась.
- Тогда пойдём в гости, - она выпрямила ноги и, держа их на весу, разглядывала свои туфли.
- Мне вчера твоего брата хватило, - приставил кулак к губам.
- А что он?
- Синдром 21 пары… возможно…
- Поедем в гости…. к Роману в гости.
Артур замолчал и, медленно подняв глаза, посмотрел в пасмурное небо.
- Птицы.
- Где? – Анна запрокинула голову.
- Две… разные…
Перед ней висело только серо-синее ватное одеяло.
- Две разные птицы небо поделить не смогут… - Артур щёлкал ногтями, - …мой автобус.
- Ага, - она выдохнула. Небеса потрескались, раскрошились. Упал и разбился об её голову их кусок. Заболела шея.
- Артур, Артур, Артур…
Автобус ушёл. Снег. Король исчез.
Анна не меняла своего положения, она безмолвно сидела, всё так же вытянув ноги и запрокинув голову. Сидела и ждала, когда её шея порвётся. Больно. Снег.
Колокольчики… снежинки. Много ли птиц с бантами на шее? Я знаю, чего ты хочешь…Губы красным
Волосы в кудри…Я знаю, ты слышишь…Успеешь… много? Нет. Много? Сплети из волос мост… Иду через жизни…Иду, видишь? Иду, знаешь, иду… Снежинки… колокольчики….
Кто-то подошёл сзади, задел её волосы.
Чья-то жизнь рядом. Чья-то теплота.
- Час… это много, - мягкий шепелявый голос, – Артур испарился, забыв, что оставил меня в кафе…. испарился, не осмыслив своего поступка….
- Вечность – много, час – миг…, - опустила подбородок.
Теплота обошла скамейку справа и села на самый край. Анна выдохнула,… посмотрела на неё.
Живая кукла… боже, боже, боже…. Фарфоровый мальчик. Мальчик. Мальчик. Смотрит вперёд себя.
Волосы волнистые, белые, белые, белые, белые… седые… завитки возле ушей… Глаза огромные… тёмные… ресницы длинные… Такой, кажется, весь хрупкий, эфирный… в красной куртке и громадных кроссовках.
Анна пристально разглядывала мальчика, решая, галлюцинация он, снег и кровь, или существо человеческого рода, внезапно появившееся после чьей-то смерти из полотна свободной души.
Кукла повернула к девушке голову. Спокойная и красивая. Безукоризненная работа мастера кукольника… боже.
- Тебе нравится небо? – он забрался на скамейку, обхватил свои колени. Вопрос – недоумение.
- Меня зовут Анной, - девушка рассматривала его глаза… пустые. Небо. Смотришь – грустно. Смотришь – счастье. Смотришь – свобода. А оно не меняется. Глаза - небо.
- Э…л….а…й….а, - однотонно протянул.
- Как?
- Элайа
Колокольчики, колокольчики… Элайа…
- Ты молитвы знаешь?
- Какие? – Элайа облокотился о дощатую спинку.
- За упокой.
- Нет.
- Плохо, - Анна стучала каблуком по дорожке.
- Плохо?
- Очень плохо.
- Очень, очень? Плохо…
- Аббат Элайа не знает молитв,… поэтому его надо распять на Голгофе… веропреступник.
Анна поднялась со скамейки и встала напротив мальчика. Он исподлобья смотрел на неё, мысленно считая секунды. Один, два, три, четыре… Её руки бездумно опускали его колени, скрещивали ноги… пять, шесть, семь… чувствовали ладони, плечи… Восемь… девять… оказался по средине… крест… десять… рука на край… другая на край… одиннадцать, двенадцать… сомкнул веки.
Кружилась голова. Анне хотелось громко кричать, топать. И петь, петь, петь….
Кукла на кресте. Кукла… кукла… кукла… на кресте… кукла… кукла на кресте… кукла… крест…
Элайа знал, что Анна не снимет его бренное тело с креста,… молчал, встречая ладонями снежинки…
А она сидела возле скамьи на корточках и беззвучно плакала.
Винсант однажды вколачивал молотком гвоздь в маленькую ладошку на кипарисовом кресте….. или это…………. кошмарный сон.
- Элайа, можно…
Он встал. Снял с себя куртку и накрыл ею плечи девушки. Анна подняла к нему глаза. Ангел. Маленький ангел. Брелок бога. Всю жизнь за плечами, он, маленький, со странной изящной худобой. Ангел.
- …Ангел – хранитель….
- Хочешь мороженого, - Элайа улыбался и мёрз.
Зебра… в чёрно-белой полосатой футболке. Стоял и улыбался. Протянул ей руку. Анна встала.
Снежная тень…. Пасмурное небо… ангел на голову ниже неё…
- Вот, возьми, - сунула ему в руки красную куртку.
- Не стоило…
- Спасибо тебе огромное, но мне срочно нужно ехать.
- Куда? - беззастенчиво поинтересовался ангел.
- К старому другу… рандеву…
- ………..рандеву?
- Поехали вместе.
- Ран…де…ву…
- Проводишь меня…
- Страшно?
- Страшно…
- Кто же этот старый друг…?
- Пам–пам-пам.
В автобусе пахло машинным маслом и сбивчиво работало радио. На переднем сидении дремала плохо одетая бабушка, сжимавшая в кулачке засохшие незабудки. Кроме неё в автобусе ещё…. пара человек… ангел и кошка…
Анна, не отрываясь, смотрела в окно, поездка казалась ей пустым глумлением над остатками дня и прожитой жизнью.
«Я плачу по самоубийце. Роман – огромная черная дыра. Я попала в неё, и теперь меня больше нет. Каким он был? Тихим, печальным, никому неугодным, а теперь он холодный. Но я же в нём и холод пробирает до костей, чёрт побери. Они закопали его, но я же слышала, как билось его чёртово сердце. Всё билось… и билось. Когда его опускали в могилу, оно билось, но никто: ни Артур, ни тётя, ни все его идиотские друзья – никто не слышал его, кроме меня. Никто не видел, как он улыбался…. И Артур. Он после так сожалел… а, оказалось,… просто пришёл на похороны. Ему было наплевать похороны это или же день рождения...
Я думала, что он полюбил меня. Но в мёртвом Романе любви ко мне больше, чем в живом Артуре………….
Как я завидую: он умирал и смеялся. Он смеялся».
- Конечная остановка, - Элайа.
Прощай, автобус.
Оба оказались на свежем воздухе. Элайа дышал открытым ртом и облизывал губы.
Анна всхлипывала, косясь на него. А в рассказе шоссе, широкая холмистая местность, завод.
- Если после этого бог не борзописец, кто же он… Какой хороший автор не опишет прелюдию к свиданию достойной всяческих похвал…?..
- Прелюдия к свиданию?
- Святое место…., - Анна.
Кладбище.
Анна со скрипом отворила дверцу чугунных ворот и пошла, прямо, не останавливаясь.
Куча кладбищенских ворон сновала туда-сюда, покаркивая и копошась. Пестрели, принесённые кем-то кому-то, живые цветы и складывали обессилевшие резные листья.
Кладбище: красивые чугунные оградки, аккуратные каменные дорожки, сектора…………..
Пропасть свежо вырытой могилы… падай!… Элайа поглядел в пустую глазницу, плюнул в неё и побрёл за Анной. Она поднималась на неизвестный этаж гостиницы, стены которой увешаны некрологами и датами….. Поднималась, обходя оббитые бархатом кресла её постояльцев.
Они за чашечкой кофе шевелят одеревенелыми пальцами.
И в их глазах лишь страх, предрекающий живым возможно нескорое, но неизбежное………………
Ходят живые,… их шаги… уйдут…….
Анна захохотала, на долю секунды нарушив
сонную глубину падающего снега………………………………………….. падал…….. снег. Загробная песня тишины потустороннего мира… ла…. лала-ла-лала………………………..
- Рандеву, - почти про себя произнёс Элайа.
Он остановился «…. женщина – птица,…. летящая к дому… Дорога… миф… братья… сёстры…».
Анна бежала по дорожке, вымощенной квадратной плиткой, подпрыгивая и размахивая руками.
- Э……ллаааааааайййййййййййййййй…….. ааааааааааааааааа, - эхо.
Оно пронеслось над головой мальчика воздушным змеем, оторвавшимся от рукояти аниного голоса…. Зацепилось за пуговицу красной куртки и повёло к хозяйке. Та сидела возле надгробья, осторожно поглаживая двумя пальцами маленький железный щиток с портретом.
- Аня, твой змей запутался в волосах ивы… я достал его…
Маленькая девочка в удивительно пышном жёлтом сарафане с большими клубниками, резко выглянув из высокой травы, изумлённо посмотрела на соседского мальчишку, державшего в руках сломанного змея.
- Я тебя не люблю больше,… забирай его себе! – горделиво заявила малютка, принявшись топтаться на месте босыми ножками. - Я теперь танцую, видишь…
- А кого ты любишь…? - прищурил глаза от яркого солнца.
- Я пряталка… прыг – скок, - и исчезла в траве.
- Аня… Аня…, - мальчишка бросил змея. Пустился за ней.
Так много теней и совсем узеньких дорожек… детское зелёное королевство…. Аня! Аня! Аня!
Её спина. Девочка сидела на корточках возле крошечного лохматого животного, осторожно поглаживая двумя пальцами его ухо:
- Я теперь его люблю! Не бойся, пу…шистя… бедный мой…
Мальчик сел рядом с ней:
- Кто это? Смешной какой!
- Смеющийся кот!
- А зовут как?
- Ромммммм…..ан…….. Даль 27. 06.1980 – 1. 10. 2002гг., погладь…………………ааа………
Элайа долго смотрел на щиток…. Роман Даль…. тёмно-русый молодой человек с глубокими чёрными глазами и еле заметной улыбкой, помещённый в позолоченную рамку заботливыми руками наёмника Аида.
- Мой хороший… бедный мой…, - Анна упёрлась ладонями в надгробье и поцеловала Романа.
Поцеловала Романа. Поцеловала Романа. Поцеловала Романа….
- Зачем ты его целуешь, он же бродяжный… - мальчик дёргал её за бретельку сарафана.
- Хочу и целую,… отпусти, а-то порвёшь! Нажалуюсь на тебя маме…
- Попробуй! Попробуй! Попробуй! – мальчишка схватил Анну за подол.
- Ааа! Смеющийся кот!!! Помоги!
Ха-ха ха-ха-ха….. Твоё тело сплошная червоточина….. Ха, ха, ха…
Анна принялась рвать свою юбку, рыдая и задыхаясь. И всё повторяла: «Смеющийся…. Смеющийся кот…..!»
- Что ты делаешь, сумасшедшая? - Элайа встал на колени, пытаясь поймать её руки. - Хватит. Не надо ничего портить. Всё? Всё? – он улыбнулся.
- Смеющийся кот…, - Анна судорожно обняла мальчика.
Кричали вороны. Снег.
- Элайа… это больно?
- Что?
- Больно умирать?
- Нет, не больно, - он поднимал пряди её волос, - может быть больно перед смертью… после смерти, а умирать не больно, нет. Просто на миг тебя нет и всё…
- А ты умирал?
- Да, потом я плакал… или нет,… помню, что не стоило,… было темно…. легко, ничего не хотелось, правда,… Темнота, темнота… и всё, и всё… кто-то ходил…
- Где?
- В темноте…
Анна повалила мальчишку на траву, а он хохотал и злил её, дёргая за оборочку на подоле.
- Ты! Ты убил его!….. убил смеющегося кота,… теперь у него глазки в темноте… ненавижу тебя, ненавижу, сопля…
- О чём ты? – радостно отшучивался мальчишка, легонько отбиваясь от неё.
- Ты убийца… - Анна неожиданно выпрямилась, её голос оборвался.
На протоптанной детскими ножками тропинке лежал мохнатый улыбающийся зверь, грязный, с залысинами, которые обнажали пластмассовый каркас.
- Он же игрушечный, дурилка!
- Он живой… он мёртвый…., - Анна тыкала зверька пальцем, - … не дышит. Его усопшить надо… ты молитвы знаешь?
- Какие?
- За усопшение…
- Только заобеденную…
- У нас даже нет креста!
- У меня на шее крестик, - мальчик полез за пазуху. Маленькое распятие.
Идём. Идём. Крестовый поход. Идём, идём. Крестовый поход.
Отче наш сущий на небесах, да святится имя твоё, да прибудет царствие твоё…
Смеющегося кота хоронили под иронический наигранный плач… на поляне полной полевых цветов и бабочек. И ярко светило солнце… маленькому Магдалине и маленькой Иуде…
- Я знаю тебя?
- Знаешь…
- Ангел, - Анна уткнулась губами в его ангельскую щёку.
Элайа вздрогнул. Девушка прижалась к нему.
- Холодно…
- Я слушаю, как бьётся у тебя сердце. А у меня бьётся? – невнятно бормотала.
Заползла руками под ангельскую одежду, ангел покрывался мурашками. Она касалась его худой горячей спины, волн грудной клетки, ощущала, как под ладошкой билось живое ангельское сердце.
И глаза её….. и тёплые руки… красивая картинка. Элайа обнял Анну и подул на неё…
Глупая радость с зашитым ртом. Тогда она посмотрела на небо сквозь белую чёлку Элайя,… но увидела только время…. которое стояло у надгробья со снятой шляпой, и из его головы сыпались прожитые минуты, сказанные фразы и предложения в чашу ее памяти. Такая большая говорящая лысина. Через минуту время прикрыло её своей, купленной у бога фетровой шляпой, и убежало по могилам в город.
- Конец…
Губы у глаз… синие, синие губы, синие, синие глаза…
Глаза синие…. глаза стеклянного идола бесноватой оргии слов в мыслях красногубой девушки… прекрасны… глаза – ширмы… глаза Романа…. за ними пьют чай в семье, где его не ждали ни тени матери и отца. Слепой собакой бегала их нежность, их жалость, не находя хозяина.
Разукрась белое, красным нарисуй на черном, а нам не добраться до греха их скупой справедливости. Белое останется белым, краски чувств вымерли, сгорели дотла. Черное поглотит красное, но оставит под собой, в себе, мутирует в волокна ума и останется красным под черным, а их справедливость – треск дерева в волшебном лесу. ААААААААААААААААААААА……………………………………………Она знала это.
Девушка поднялась…
- Поиграем, ангел….
Ты водишь, водишь ты. Побежала!
Бегали среди могил, тревожа землю шагами тяжелых жизней. Анна на секунду остановилась и потрогала его крылышки……. Спаси его….
Вороны скрежетали голосами.
Кружилась.
Девушка кружилась с закрытыми глазами возле серых памятников; ее растрепанные кудри развивались, поднимаясь и опускаясь, летели в сторону и путались, и смешивались с воздухом, и были поцелованы им. Черный каскад, изгибающиеся линии в пространстве. То круги, то разломанные месяцы, то, как крылья птицы. Волны, разбивающиеся о берег.
Танец с тысячами мёртвых……………………
В моём сердце Хольда… бушуют две твердыни, кривя горизонт,… Анна идёт каблучками к воротам… ла…ла…ла… идёт по облакам…. Идёт по асфальту….
Элайа остался один.
После он нашел девушку возле шоссе.
Она сказала, что необходимо машину, жизненно необходимо. Потом выбежала на проезжую часть, размахивая руками, не боясь быть задавленной…. думала, что бросится под машину, только досчитает до…. двадцать второй…
Анна ходила по белой разделительной полосе, как по канату, покачиваясь и вытянув в стороны руки. Она твердила: «Я – перпетуум-мобиле, я – перпетуум-мобиле».
Элайа сидел на обочине, что-то напевая себе под нос.
Снегопад прекратился. И Анна перестала сходить с ума по билету на этот вечер. Она подошла к мальчику и села рядом. Мимо пролетали машины, и звуки их судьбы вместе с колесами, и плач их детей, и смех жен, и свет звезд, не покидающий их….. Стало холодно, Анна придвинулась поближе к Элайе, всунув свои руки в его ладони.
Пустое и мирное шоссе. Луна засыпала за тучами, над тучами, на тучах.
- Элайа, пойдём домой.
- Пойдём…
Асфальтированная линия, по краю которой они шли, вела к городу…
- Я каждый день буду приносить цветы смеющемуся коту… ты со мной?
- Нет… мне пора…
Ты помнишь, где могила смеющегося кота?
Нет, я давно забыла….
……………………………………………………………………………………………………………….
Мой дом… Увидимся…
Элайа махнул ей рукой.
Дверной звонок…
Открыл Александр, в широкой светло-зеленой рубашке и тапочках. Он молча впустил сестру, запер дверь и остался в коридоре смотреть, как она раздевается. Анна быстро запихала ботинки под прихожую, повесила на крючок куртку и побежала вверх по лестнице в ванную.
* * *
Александр прижался спиной к стене……. Маленькие ступни….. хочу уснуть…
не помогло, матушкины капсулы, дурные таблетки… заплетающиеся нервы вокруг головы, как коронованный… узнает, что пил… убьёт.
Он, опираясь худыми кистями о деревянные перила и еле переставляя ноги, поднимался на второй этаж. «Где же Анна?»
Потрескался, полезет отовсюду вязкое, зло танцует возле кабака, блуди…… и не спросил… а если… а если… разорвется, была… грустно,… кто же снял этот тоскливый фильм … ревную… и что… а жизнь, она….. хоть упади и развались как хрустальный предмет, бокал или…
Я сам Анна….. Я сам Анна…… Я люблю Анну…. За то, что я сам Анна…. В. говорил, я должен любить Анну, потому что я сам Анна…
Тишина и одиночество. В. хотел перекроить меня так, чтобы я никогда не полюбил того, кого он называл Лисом, потому что за ним должна была придти смерть. В. поймал его и закопал в нашем саду. В. божился, что Лис опасен и зол,… что Лис забирал себе человеческие лица,… крал и пожирал человеческие души….
Вечный В. Мунк….. Но однажды, когда я стал Анной…. Я увидел…. Это животное…. И пожелал быть Анной с Лисом. В. узнал об этом…. И улыбнулся…..
Сказал, что я останусь….
И я остался….. остался Анной в Александре…. Анна самолюбива и любит Анну, своё отражение и …. Я понимаю, что теперь мы полностью запутались в зеркалах. Но я по-прежнему хочу быть с Лисом….
«Виню тебя», писал я после поздравлений во всех открытках, подаренных мне братом…
Виню тебя за то, что ты отобрал у меня спокойную жизнь….. я рос и каждую секунду ждал, ждал его…… и каждую секунду желал быть Анной с Анной……
нет……………………………………………………… этого, нет у меня,……нет, не хочу……..………………………………………………………………….(и несколько любимых нот… си, ля… ми…)
Юноша, поднявшись на второй этаж, сразу же вслушался в слабый шёпот падающей воды.
Сел в кресло, размещавшееся рядом с дверью в ванную комнату,… и взял книгу, доселе лежавшую на нём.
Перелистал её. Не прочёл ни одной строчки…… «Проломившийся разум»
В голове эта мысль и еще одна, которая состоит из кучи разных, бессвязных слов: глава, минута, абсолютно чёрное тело… день, вышивка гладью, рот………………,… но она… ему не нужна. Это Жизнь…….
Книга свалилась на пол,… Александр подобрал ноги на кресло. Таблетки, растворённые в кувшине, не давали ему покоя, он выпил стакан этой воды и думал, что умрет, но лгал себе. Он всё равно верил, что смерть повременит… пока….
Вышла Анна. Юноша внимательно посмотрел на нее. Она с отвращением отвела взгляд. Рука Александра свисла с кресла, он медленно пошевелил пальцами. Склонил голову на плечо, продолжая наблюдать за сестрой. Лицо застыло в личине спокойствия.
Он окликнул девушку искусственно нежным голосом: «Анна, вынеси мне Мицкевича, пожалуйста».
- Топай… к черту, - грубо отозвалась та, подходя к своей комнате.
- Анна, пожалуйста, - улыбаясь, попросил он….
Анна усмехнулась… зашла к себе, захлопнув дверь.
Но вскоре вновь объявилась…. Душа в махровом бледно-розовом халате. Она, как пришедший на необитаемый остров трамвай... к Робинзону,… а ему было бы всё равно… трамвай… или нет….. покинутый остров – это просто… всё не так…
Анна приблизилась к креслу и, держа книгу двумя пальцами, протянула уставившемуся на нее брату, со словами: «На, держи».
Александр осторожно взял её за переплёт, не сводя с девушки глаз. Когда она отпустила обложку, он почувствовать себя так, как если бы был одним из строителей разрушающейся Вавилонской башни.
Думающий выкидыш. Думающий о матери.
Он мысленно нарисовал сестре крылья херувима. Длинные маховые перья доставали до пола. И вся она светилась……………. И облетала.
Вскоре исчезла за дверями своей комнаты. Не было Её. Не было……
Александр, улыбаясь, постукивал пальцами по обложке стихотворного сборника.
Размеренно тикали часы, словно кто-то обстригал ногти.
Анна ходила в своей комнате. Слышно её шаги.
Время 5:20.
Александр вздохнул, бросил на пол книгу и отправился к своей комнате. Он недолго остановился возле её двери, поворачивал деревянную ручку. Открыл…
Прямо перед глазами… «Ванная…….» две в доме, одна для всех, другая – ему…… эта – пресловутый тайник комнаты……..
Прошёл. Открыл шкафчик над раковиной и, доставая умывальные принадлежности, в тысячный раз прочёл приклеенную к дверце записку:
«Я люблю нашу с тобой ванную! Её умиротворяющую, пропитанную сиреневыми оттенками атмосферу, полупрозрачную светло-фиолетовую занавеску, снизу перевязанную бантом. Выложенный мелкой плиткой пол, обшарпанный и потрескавшийся. Унылое окошко, поднявшее глаза к потолку и задевающее пальчиками ног плинтус. Большое овальное зеркало. Старую ванну на покрашенных синих облупленных ножках, цементных, тяжелых, похожих на лапы льва и потемневших от сырости. Пусть даже её белая эмаль давным-давно исцарапалась и протерлась, а дно улыбается, оскалив зубы в желтое амебовидное пятно, от которого, как лучики, расходятся изящные трещинки, и рядом дышит, удивленно открыв рот, отдушина в металлическом наморднике, а смеситель плачет ржавой слезой, я буду любить её. И сутулый кран, железные ручки, капризно хнычущие, при поворотах шей, господина душа, на железной подставке над ванной, который скучным взглядом смотрит на всех свысока, одну ногу поджав под грудь, другую лениво спустив, длинную и стальную, похожую на вынутый из тела гибкий позвоночник: хрящи, позвонки и позвоночная жидкость - вода.
Цементная эмалированная старушка стоит, как кровать. Могу свесить руки с двух сторон, и устало глядеть в стену, напротив. А на ней Тюльпан, который я люблю…. Шкафчик с лекарствами…
Я люблю её, люблю её……..
Я утопил в ней Лиса, Александр,…. теперь его не существует….. нечего бояться… он не заберёт себе твою душу, живи спокойно.
Не забывай на ночь чистить зубки.
Винс».
И далее следует приписка….. пастик расплылся, но всё же читаемо:
«Невероятно…. Целый день – вереница бредовости.
Я влюблён в абсолюте. Я не люблю. Я влюблён. Заключаю я.
Или люблю! Люблю с первого взгляда, с первого вздоха, с первого шага…
Нет. Здесь только душещипательность мистера Т., катящегося в своём дневном фраке по ухабам кошачьих лап. Из писем к детям… писем к детям…
Чего же я хочу? О боже,… боже мой….
Кого же я хочу душой? О боже…. Беспредельность тепла и нежности».
Винсант стоит у окна в ванной. Оно открыто…. Ему пятнадцать лет….
К его ноге жмётся крохотный мальчик….. перепуганный и голый.
- Ты знаешь, я тебя люблю, - Винсант гладит его по мокрой голове, - А ты?
- И я тебя люблю…
Посмотри, за края ванны полилась красная вода. Когда ты достал Лиса со дна, из его рта она стекала алыми струйками к подбородку….
|
