Мне пришлось побывать на Казыре весной, в начале марта 1976 года. Случилось так, что я оказался в некотором финансовом затруднении. И вот, прогуливаясь по улицам районного села Курагино (Красноярский край), я встретил своего двоюродного брата, с которым еще в отрочестве жил на Сахалине. Узнав, что я приехал определяться на работу, Витька - так звали брата - обрадовался.
- Отлично, Саня,- тряс он меня за плечо,- отлично. Ты где остановился?
- В гостинице. Сейчас думаю, где денег раздобыть.
- Я тоже об этом думаю,- развел руками Витька,- есть одна мыслишка, но это потом, а сейчас пойдем ко мне…
Мысль брата оказалась оригинальной: совершить поход на Бахтат. Это одно из озер, расположенных в верховьях Казыра. План был прост: наловить на озере рыбы и, через магазин, продать. Мое положение не позволяло долго рассуждать. Выехали мы через два дня. Нужно было доехать до старинной деревушки с поэтичным названием Черемшанка. Потом пересесть на грузовую машину, совершавшую всего один рейс до Боа, такого же, как и Черемшанка старинного поселения. От Бора, проделав почти тридцатикилометровый переход на лыжах по Саянским отрогам, мы добрались до маленького хуторка. Вокруг него, в радиусе примерно пятнадцати километров, находились около тридцати крупных озер, одним из которых и был Бахтат. Отсюда нам предстояло подняться по замерзшему Казыру еще на одиннадцать километров – до метеорологической станции – последнего человеческого жилья в этих, некогда золотоносных, местах.
- Не пора ли перекусить?- спросил я брата, кивая на одну из трех избушек, составляющих весь хутор.
- Бесполезно,- криво усмехнулся он,- кержаки живут. Чужих не принимают.
- Ерунда,- возразил я,- это было при царе Горохе. Пошли.
Подойдя к почерневшим от времени воротам, мы увидели в них ложку, воткнутую промеж двух досок, и повернутую выемкой в сторону глубокого, притихшего двора.
- Зря идем,- гундосил Витька,- не пустят.
Но я оказался прав. О том времени, когда здесь старец Филарет исповедовал "двоеперстие", никто уже не помнил. Был предан забвению и бесчеловечный обычай, не позволяющий человеку "с ветру" пользоваться домашней утварью.
Хозяева обрадовались нам. Как-никак – свежие вести принесли… Прихлебывая чай с медом, я спросил:
- А для чего ложка в воротах?
- Пост у нас ноне, вот и воткнули,- ответила хозяйка,- но это, скорей, от уважения к предкам, а не оттого, что мы держимся старой веры. Мы о ней, почитай, забыли.
Узнав, что мы идем на метеостанцию, хозяева просили передать привет местному леснику – Гошке Голубю.
- У него и остановиться можете,- посоветовали они,- Гошка никогда не отказывает в приюте. Прямо к нему и ступайте.
Гошка Голубь принял нас хорошо. Выставил четверть самогона, напластал сала, принес чесноку. Пока закусывали, поспела картошка.
Скрипнула дверь на петлях, и в горницу вошла крупная с клуглым лицом и близорукими глазами девушка, закутанная в большую мохнатую шаль. Слегка картавя, она поздоровалась с нами и прошла в дальнюю комнату.
- Дочка,- пояснил Гошка.
- Не скучно ей здесь?- поинтересовался я.
- А,- крякнул Гошка,- привыкла.
Пришла жена Голубя, не старая еще женщина. Увидев нас, улыбнулась.
- Гостей Бог послал. Вот и хорошо.
Она засуетилась.
- Что же вы без огня сидите? Керосин есть. Слава Богу, живем хорошо.
Она принесла большую керосиновую лампу, протерла ее, привернула фитиль, поднесла спичку и вставила стекло в гнездо. Причудливые тени заполошились по стенам и потолку. Потянуло стариной. Мне казалось, что я нисколько не удивлюсь, если вдруг сейчас распахнется дверь, и на пороге объявится какой-нибудь беглый каторжник.
- Танька! – негромко позвал Гошка,- иди ужинать!
За столом я получше рассмотрел дочь радушных хозяев. Было в ней что-то неуловимое, отчего у меня возникло подозрение: все ли у нее дома? Но вскоре я убедился, что Таня по-своему умна, но, видимо, нехватка образования и отсутствие возможности общения с новыми людьми наложило свой отпечаток на ее характер.
Гошка уложил нас спать в комнате Тани. Лежа на вонючей медвежьей шкуре, я долго не мог уснуть. Беззаботное посапывание брата перенесло меня в деревню, из которой мне пришлось уехать после очередной крупной ссоры с моей женой…
Утром Гошка вытащил вчерашнюю четверть, но я пить отказался. За завтраком все поглядывал на Танину комнату, но Таня не выходила. После завтрака хозяин принес короткие, но широкие лыжи, оклеенные снизу камусом.
- Осторожнее напутствовал нас Гошка,- не поломайте. К вечеру баньку натоплю, не задерживайтесь.
Признаться честно, ходьба на лыжах не была для меня чем-то новым, но вот на камусных идти пришлось впервой. Сначала все шло хорошо, но когда начали спускаться с горы, то на склоне осталось множество отметин, формой своей напоминающие лунки, размером с мою голову. Мы сходили на затерянное в горах вонючее озерко, там наловили мормышей – водяных блох – на наживку. На Бахтат пришли за полдень. Развели на берегу костерок, расчистили в нескольких местах снег на льду, пробили пешней по пять лунок, бросили несколько пригоршней мормышей в эти лунки (для прикорма), остальных мормышей бросили в банку с водой и поставили на огонь. Вскоре вода закипела, и мормыши стали красными.
- Теперь бери их – и прячь за губу, что б не мерзли, а то ломаться будут,- поучал меня Витька. Но сколь я ни пытался взять в рот эту пакость – так и не решился. Подышу на них – и только. Стало темнеть, и мы засобирались.
- Завтра еще придем,- сказал Витька,- на сегодня хватит. Если сорожек отбросить, то окуней килограммов десять будет. Еще дня два-три – и мы с грошами…
Когда пришли к Голубю, у него сидели двое мужчин. Один лысый, лет под шестьдесят, другой – молодой, огромный.
- Морин,- подал руку лысый.
- Володя,- пробасил второй.
Мы с братом тоже назвались.
- А ты не того ли Рокина сын, который в Черемшанке живет?
- Да, того самого,- ответил Витька,- только он сейчас в Красноярске, а мы вот с братом решили порыбачить немного. Деньги нужны.
- Деньги всем нужны,- философски изрек Морин…
После бани поужинали и сели играть в карты. Однако игра быстро надоела, и все стали укладываться спать. Каково же было мое изумление, когда Морин лег на кровать Тани. Но когда сама Таня легла к Морину – я был ошарашен…
Утром, на озере, я спросил брата:
- Кто такой Морин?
- Инспектор. Лес охраняет, реки. В другом районе, правда. А Володя – телохранитель Морина. Отец мне рассказывал, что Володя подковы ломает и стреляет на слух. Его в цирк звали - отказался. Хороший парень. А вот Морина дважды пытались убить. Первый раз промахнулись, а во второй раз Володя успел закрыть его собой. Полгода в больнице провалялся. Сейчас опять с ним.
- Нашли, кто стрелял?
- Кто искать-то будет? Один участковый на сто километров. Да и тот из райцентра не вылазит. И кого ты в тайге найдешь? В книжках находят…
- А как же Таня? Что у нее с Мориным?
- Откуда я знаю?
Я весь день думал о Тане и Морине, но прийти к какому-то определенному выводу не смог. Вечером меня ждал новый "сюрприз". В избе был один Володя. Он сидел за столом, уронив пьяную голову на свои огромные руки. Увидев нас, ушел в Танину комнату.
- Дела,- проворчал Витька.
Пришла Таня. Молча прошла к себе. Послышалась возня, кровать заскрипела. Я поспешил выйти на улицу, Витька вышел за мной.
- Переживаешь?- спросил он.
- Не по себе, как-то.
- Тебе-то что? Пусть спит, с кем хочет,- урезонивал меня брат…
Пришел Гошка.
- Чего на морозе-то? Пошли в избу.
Гошка разложил на столе охапку березовых веток, поставил банку с водой и принялся отделять от веток почки. Мы с братом стали помогать. Заслышав шум в Таниной комнате, Гошка удрученно покачал головой.
- Беда, братцы. Сердце рвется. Я же отец…
Хлопнула дверь, вошел Морин. Подошел к Таниной комнате, глянул через порог. Зачерпнул ковшом из бочонка воды, напился и вышел вон.
- И чего человек мучает себя?- сокрушался Гошка,- увозил бы ее к себе. А так ни сам покою не найдет, ни ей не дает покою, ни нам с матерью. Любит он Таню, прости господи. Оттого и прощает все. А Таня Володю любит. Я поначалу встревать пытался, а потом махнул рукой. Что я могу поделать? Два раза из петли вытаскивал. Пришлось смириться. Третий год мучаюсь. Может, ноне увезет ее Морин к себе? Устал я, ребята. Устал.
- А что Морин здесь делает?- спросил я хозяина.
- В тайге сохатого сторожат.
- Так нельзя же,- удивился я.
- Это тебе нельзя,- скривился Гошка…
Утром брат не смог подняться – заболел желтухой. Три дня пришлось быть не у дел. На третий день Витьке полегчало.
- Что будем делать?- спросил я его.
- Рыбачить.
За два последующих дня мы наловили по мешку рыбы. Сорожек отдали Гошке, а окуней распределили по рюкзакам.
- Таня уезжает,- поделился новостью Гошка,- забирает ее Морин.
- На каторгу,- проворчал Витька.
Мы стали прощаться. Спустившись к реке, увидели Таню, укладывающую большие узлы в сани, устланные сеном.
- Уезжает,- пихнул я Витьку в бок.
- Да Бог с ними,- ответил он…
В Курагино я пробыл до июня. Потом уехал на Сахалин. С тех пор прошло много лет, и я как-то подзабыл о своих молодеческих мытарствах. Но недавно пришло письмо от брата. Он пишет, что Гошка Голубь утонул, в Морина опять стреляли и, кажется, убили, а про Таню и Володю ничего не слышно.
|
