Имя человека – самый сладостный и самый
важный для него звук на любом языке.
Дейл Карнеги
«Олег, вставай, в школу пора...»- с первого сентября шесть раз в неделю, больше двухсот - в год и так до окончания школы навязывали мне нелюбовь к своему имени. Ведь можно было, как все нормальные люди просыпаться под звон будильника. Всё равно всю жизнь по будильнику вставать. Пусть бы он и терпел. Так нет же, надо было именем теребить ребёнка с утра пораньше! Почему-то, когда не произносились эти слова, всё было как-то по-другому, и жизнь была спокойней, никому не было до меня дела, да и к имени своему претензий не имел.
В школе: «Абалин, к доске...». Официальный тон похожий на команду кинолога, будто кипятком ошпаривал самонадеянный юный ум. Шёл отвечать. Мычал – жевал, выслушивал нотации и, оглоушенный «парой», в сопровождении тёплых сочувствующих взглядов соплеменников, возвращался на место. В глубине души обидно: не рассчитал, что спросит, и не подготовился, а перед одноклассниками почти герой. «Историчка» вредная была, натуральная истеричка, чуть что - к директрисе бежала, замечаниями и двойками загружала наши светлые дневники. Но бывало и так: «Теорему... нам расскажет – Олег». Выходил и помидорный стыд заливал лицо... шею... уши... Это конец. Учительница по математике приятная, тактичная средних лет женщина умела себя держать с классом, а я стоял на всеобщем обозрении и перегорал в парах вскипающей совести... Педагог интересовался, не случилось ли что? Мог бы соврать, но неведомая мощь сжимала мою засохшую рыбью гортань и - ни звука... Нет оправданий... Молча, не поднимая головы, садился за парту. Потом чей-то голос – это Валька-отличница напросилась ответить, чтобы сгладить мою вину...
На всю нашу старенькую восьмилетку я был единственный, кто носил имя Олег. По крайней мере, не приходилось слышать, чтобы кого-нибудь ещё так звали, и мне это нравилось. «Как ныне взбирается вещий Олег...» - моё любимое стихотворение. Храбрый варяг – тёзка, не таким ли я хотел стать? Вещим меня в школе не называли, а вот «Кошевой» долгое время оставалось моим прозвищем, и в этом ничего зазорного я не видел. Напротив – гордился. Я горел в полную силу: увлекался спортом, моделированием, рисованием; много читал; занимал призовые места в конкурсах и спортивных состязаниях...
Тёплым летом во двор вытаскивали мою железную кровать, на которой я спал под звёздным небом. Свежий воздух, стрекотня кузнечиков, жужжание докучливого комара... Утром в районе пятого часа из-за ограды зычный дискант: «Але-га-а! Але-га-а!» Ванька с Витькой – мои «корешки» детства – так звали меня на рыбалку, и звучало это по-свойски приветливо, и представьте - ни какого раздражения! Я, не мешкая поднимался, одевался, тихонечко пробирался на кухню, отрезал четверть батона и пару кругляков варёной колбасы с впаянными кусочками сала, вытаскивал из-за буфета кривую деревянную удочку и догонял дружков...
Бывало, мама гладила меня по русой голове и приговаривала: «Олежек, лапонька...» Что вы?.. телячьи нежности! Обижался: «Я не маленький!..» Ну и в самом деле, нельзя так относиться к возрастающим мужчинам. Материнская любовь – ясное дело, но можно было придумать что-нибудь достойней. Прямо хочется крикнуть: «Милые женщины, не приуменьшайте ненаглядных сыночков ваших, не удерживайте их у своих юбок – им твёрдость характера надо вырабатывать!..»
Но когда в восьмом классе белокурая красавица вдруг сказала мне: «Алеш...» Меня никто так не называл. Не важно, по какому поводу она произнесла моё имя, но главное, что её устами и непринуждённо, по особенному нежно. В этом было что-то очень близкое и родное. Всей сущностью я улавливал тающие отголоски божественного звучания. Она выбрала меня. По этому поводу завистники-однокашники выразили неприязнь, и в их холодных произношениях имя моё стало обрастать ругательскими сплетнями...
По окончанию школы мы всей семьёй уехали далеко и навсегда. И первая любовь скрылась за непостижимым горизонтом напрасных грёз, увековечив память сладким звучанием «Алеш».
Зачем-то поступил в профтехучилище. Через «не хочу» научился курить и выпивать. Потом армия. Танковая «учебка» и одно имя на сто двадцать человек – Рота. «Рота, подъём!.. Рота, строиться!.. Рота, ша-гом марш!.. Рота, песню запе-вай!.. Рота, отбой!..» и т.д. Ну, ещё унизительно частное – «товарищ солдат!» (Да-да, именно с восклицательным знаком, иначе выражение не котировалось и вообще теряло свою значимость.) Почему-то это обращение продвинутые командиры всегда произносили с ненавистью. По обыкновению скудную последующую речь, обогащая ухищрённой формы матерками без окончаний. Как скажете ещё авторитет поддерживать? Этому учили их, и свой значимый опыт они с прилежным усердием передавали нам – будущим доблестным воинам.
Моё личное имя? Да какое там имя! Забыл и не помнил. Даже в письмах из дома – просто: «Здравствуй сынок...» Слава Богу, на вечерней поверке регулярно напоминали фамилию. И я уразумевал, что я – есть, меня знают. Пусть так – унизительно, с презрением, но ничего – терпели. В большой компании всегда легче выжить...
В войсках было проще: среди срочников наши имена приобретали нормальную дружескую форму и докучливое «товарищ» произносилось лишь для соблюдения уставной субординации в общении с офицерами и прапорщиками. В сочетании же с должностным термином «солдат» - использовался в прелюдии к необходимым притеснениям молодняка. Фраза «товарищ солдат», выданная на бис в знакомой тональности, хорошенько отбивала мозги. И дальше, как правило, служащий забывал своё домашнее имя и начинался воспитательный процесс с использованием заученных обрубков матерных слов. Нет-нет, без рукоприкладства! Какие физические глумления, если в полку «живой пример» дослуживал четвёртый год! Из них два - своё запачканное имя он предавал забвению в дисбате. Естественно, не добровольно, а под неустанным руководством обслуживающего персонала. Там по отработанной программе негодяев перековывали в будущих героев соцреализма - учили по настоящему любить Отчизну...
Вспоминая его рассказы, думаю, он мог бы по первому указанию военачальника затянуть свои чресла поясом Аида, махнуть на посошок грамм – сто... и с кличем «За Родину!», нет - «Банзай!» или по-новому - «Аллах Акбар!»,- броситься в распростёртые объятия огненной геенны. Интересно, а как в его исполнении звучало бы «Браво!» или - «Дорогие товарищи...»?
Однажды не задолго до демобилизации, чеканя шаг, ко мне подошёл один солдатик, прибывший с очередной партией из «учебки», и короткой двойной очередью выпалил: «Товарищ старшина, разрешите обратиться!»
Я машинально застегнул крючок воротника гимнастерки, надвинул на лоб пилотку и, под провисающим ремнём, расправил «хэбэ». Товарищ рядовой стоял как вкопанный, словно часовой у мавзолея Ленина. Он ни только изображал восковой шедевр, но и его стеклянные глаза выказывали пустынную глубину, присыпанную золой тоски по родному краю. Мне вспомнились будни в Добельском (небольшой городок в Латвии) учебном подразделении... и я мысленно пожалел его: «Да, натерпелся же паренёк...»
- Обращайся ко мне по имени. Меня зовут Олег. А тебя? – растрогался я.
- Рашид Мансуров! – отрапортовал тот.
- Не суетись дорогой, всё будет хорошо...
Не прошло и недели, как мой Рашидик изменился и даже чересчур. Стал вести себя развязно... Хвала «черпачкам»: вернули... пусть не в прежний вид, но к порядку молодца призвали. И я подумал: «Что для него имя? Пусть зовётся – товарищ. За «такими» глаз да глаз нужен, а то глядишь, натворит чего... Советская Армия – не игрушки...»
Затем гражданка. Устроился в милицию и через три года поступил в университет на заочное отделение педагогического факультета. (Для продвижения по службе требовалось высшее образование, неважно какое.)
В нашей группе, как и на всём факультете, процветало женское царство. Я и мой коллега по работе купались в букетах манящих запахов парфюма, и с греховным вольным и невольным вожделением засматривались на приятные личики и обтекаемые формы сокурсниц...
Три подружки – смазливые, умненькие девушки. Мне нравилось с ними общаться, а одна привлекала особенно... и я снова услышал трогательное – Алеш. Но ни-ни... Я - женат! (Хотя моя семья начала рушиться, едва успев создаться, всё же думы о любимой дочери удерживали от решительных поступков.)
Моя чрезмерная сдержанность...
Говорят, женщины любят «ушами», но и у нас имеется слух – слух душевный. И не каждую мы в состоянии услышать, а тех, кто нам предопределён небесами...
...Симпатия вышла замуж, и ещё одно имя навечно осталось непорочным в горячем сердце застенчивого парня.
В погоне за служебным жильём перевёлся в участковые. И тут я попал... В коллективе наличествовала закалённая гвардия – важные районные шерифы. Это сейчас основную часть занимает сомнительно образованная «поросль», а тогда, до начала девяностых, костяк исполнительного эшелона составляли умные и образованные люди. Вот эта элита и бросила меня в «омут» трёх административных участков!.. Как назло, в то не спокойное время люди повально кинулись грешить: воровство, хулиганство всех видов, самогоноварение, семейные разборки, сплошные разводы с захватывающими эпизодами бытового терроризма по поводу дележа хрущёвской площади и допотопной мебели... На крики о помощи от розовощёкого начальства получал равнодушный взор из-под горбатых бровей и реплику: «Справишься – будешь работать, нет – так и катись в свою ПиПиэСку (патрульно-постовую службу)». Но как же халявная квартира?.. Пришлось смириться и засучить по выше рукава. Буд-то провинившийся бурлак на Волге я закинул на плечо лямку длиною в «три избитых года» и потащил тонущий корабль несознательных граждан...
У дверей моего кабинета толпились обиженные, униженные, просто ябедники. Не стеснялись они навещать участкового и на дому; а затёртый рабочий стол прогибался под кипами материалов из кляуз и объяснительных...
Нервные клетки моего мозга травились перманентным воздействием негатива, который я ежедневно пропускал сквозь наивный разум, вырабатывая справедливое процессуальное решение... Моё имя обрело статус законника. Для кого-то оно стало утешением, примирением и спасением. Кому-то - ненавистным врагом: обвинением и наказанием. Сам же проклинал своё имя: «Нет, ни этому я хотел посвятить жизнь! Я слишком ответственный и доверчивый... не это моё предназначение!- и оправдывался,- поддался соблазну скорой пенсии... меня вынудили обстоятельства – моя семья нуждалась в жилой площади...»
Регламент, насыщенный рассмотрением вороха документов, ночные дежурства, бесконечные рейды по пьяным дворам и вертепным точкам, - вынудили на лета забыть о спорте. Ежедневно выкуренная пачка едких сигарет и неустанные задушевные философские беседы в обнимку со змием - настойчиво размягчали некогда крепко сбитое тело и вымывали запас духовных ценностей... Когда страсти затихали, на сон грядущий, в моём подсознании люминесцентным маячком пробивалось: «Господи, помоги...»
Перевёлся в уголовный розыск с надеждой заняться более интересной благородной работой...
Потом скандальный развод по выше изложенному сценарию минус терроризм и плюс хорошее ведро клеветы, и моё имя смешалось с грязью. Имя любимой дочери превратилось в кличку агента, подогреваемого наставлениями своей матери выуживать, чем я занимаюсь, чем живу, что у меня есть...
Нашёл в себе силы покончить с курением и умерился в алкоголе. Пришло время серьёзно подумать о более спокойном месте службы, но не успел. «Пинки» на работе (как говорится «Кто везёт, на том и едут», и как не парадоксально - того и наказывают), да ещё чья-то невидимая «волосатая лапа» цинично протежировала молодого сыщика, которому дорогу преграждала моя персона,- развеяли мечты как прах над бушующими водами прожорливого океана. Всё, теперь уже реально наступил «The end». Я сдал... Истощился мой организм, длительное время подвергавшийся моральным, физическим и психологическим испытаниям по роду деятельности и недавним домашним склокам вкупе с составляющими релаксации: сигарет и спиртного пойла. Спустя пол года медкомиссия признала меня негодным к продолжению службы. Я – больной(!) – впервые облегчённо вздохнул. И мне завидовали...
То вознаграждение, ради которого я ринулся на охрану правопорядка в водоворот преступного разгула, поделилось надвое: бывшей жене квартира, а мне скромная, но скорая, очень скорая пенсия с обязательным вычетом двадцати пяти процентов и список недугов впридачу. Моё имя отождествлялось с разбитым и невезучим человеком. Мне ни с кем не хотелось общаться, вряд ли и я был кому-нибудь нужен...
«Боже, за что такое наказание?..- взмолился я. - Ниспошли мне здоровья и спокойствием одари... жизни благополучной прошу...»
«Не велики ли мои желания? Что и как быстро Он мне даст? Всё ли сразу? И зачем здоровье, если спокойствия не будет? И достойной жизни хочется... Но заслуживаю ли я чего?..»- вдруг нашли мученические рассуждения и втянули меня в туманные дебри апатии...
«Господи, веди путями своими праведными – большего мне не надо...»- смирялся я, предаваясь сну.
Отлежался, встряхнулся и серьёзно занялся собой... Словно морские воды во время отлива возвращающиеся в родную стихию группировалась во мне уверенность - я обновлялся... И к пятому году досрочного увольнения из правоохранительных органов забыл о лекарствах.
Я уже был готов к взлёту, но крысиный обман бывшего коллеги остановил меня. Задумался... и выяснилось странное совпадение – его зовут так же, как и того парня, который однажды предал меня в молодости... И тогда, я впервые оглянулся на прожитые годы и увидел, что моё доброе имя, некогда бурно цветущее, в жизненном пути деформировалось под тяжестью гнусных предательств, льстивого низкосортного лукавства и мелочного обмана, покрылось толстенным слоем тлеющей сажи мерзких сквернословий и уродливой зависти, облипло наростами титульного чванства и бесстыдной лжи, и - затенено высокомерной неблагодарностью...
Но чтобы сохранить блеск имени своего – необходимо вовремя отбеливать, не запускать пока на нём осадок порочности не прижился и не пустил терние ростки...
Ослеплённый мнимым благополучием в конце туннеля, я шёл на-поводу фатальности, избрав обманчивый короткий путь, оказавшийся лабиринтом, выложенным костями людских изъянов...
Как-то заглянул в православный календарь и обнаружил удивительную вещь – мой старший брат празднует свой день рождения в мои именины, я родился в день именин нашего отца, а он - в день Святого Богоявления...
Всё было решено и, наверное, не мной... Одним воскресным мартовским утром собрался и поехал в церковь. Встретился с батюшкой... Уходить не хотелось... Возвращался домой, а в сознании ещё долго звучал чистый голос пресвитера: «Причащается раб Божий...»
* * *
Вздыхала слёзная осень... Серое небо уже вторую неделю грузным покрывалом наваливалось на городские долины многоэтажек. За окном на лысеющих деревьях перекрикивались чернявые вороны, обеспокоенные веяниями севера... Я сидел за компьютерным столом и отстукивал: не вернуть и время вспять, и речную в блеске гладь капли дождика опять с шумом в холод пузырят...
Почувствовал сонливость и прилёг на диван, накрывшись шерстяным пледом... Неожиданно заиграл «сотовый»... Я лихорадочно нащупал мобильник под газетой на журнальном столике... нажал зелёную кнопку и поднёс к уху. Мелодичный женский голос пропел: «Здравствуйте молодой человек, как поживаете?»
- Нннормально...- ответствовал я без подготовки. Сложно было спросонья разобраться с мыслями: одновременно слушал, отвечал и перебирал «полки» медленно приходящего в сознание мозга, чтобы скорее найти нужную запись до боли знакомого голоса...
- Вы случайно не подскажете, какой сейчас год?- голос в динамике явно издевался над мутным рассудком абонента. Обычно спрашивают «Который час?» и совсем необязательно это делать по телефону. Абсурдность поставленного вопроса привела меня в некое замешательство, но невзирая ни на что я продолжал заставлять свой мозг работать быстрей, а он упорно сопротивлялся... Чтобы выиграть время я напрягся и сообщил текущую дату...
- Неужели ты забыл?..- продолжал вилять хохочущий голосок.
Я усомнился в своих догадках и подумал: «Вероятно, ошиблись номером...» А внутренний голос, выжимая мозги как мочалку, назойливо шептал: «Это – она, ну – та самая, что не помнишь?..»
- А-а... кх-кх...- замялся я.
- С девчонками сегодня вечером собираемся у меня, будем праздновать десятилетие окончания «универа». Приходи... Алеш...
Олег Абалин
|
