Биографии. История жизни великих людей

Биография
Джон Нокс - шотландский Лютер, получил образование в университете Глазго и в 1530 году был рукоположен в римские священники. Однако через изучение Библии и произведений Августина и Иеронима он перешёл в протестантизм (1545, год смерти Висхарта). Нокс сразу же занял крайнюю оппозицию, что часто происходит с сильными и решительными личностями, имеющих такой же склад характера, какой был у Павла. Нокс ненавидел мессу как «отвратительное идолопоклонство и профанацию Вечери Господней», а папство — как величайшее антихристианское отступничество и вавилонскую блудницу, предсказанную в Библии.

Его первая протестантская проповедь в приходской церкви Сент-Эндрюса основывалась на Дан. 7, чтобы доказать, что папа является последним зверем, человеком греха, антихристом. Некоторые из слушателей говорили: «Другие рубят сучья папизма, а он бьет прямо в корень, чтобы уничтожить дерево целиком».

После недолгого проповедования протестантским солдатам в гарнизоне Сент-Эндрюса, он был захвачен и в качестве пленника помещен на французский флот (1547 г.). В течение девятнадцати месяцев он был рабом на галере, «закованным в кандалы и ужасно обеспокоенным и тяжко страдающим от своей телесной немощи». Несмотря на опасность Нокс сохранял верность своим убеждениям. Когда его позвали, чтобы он поцеловал образ Святой Девы, Нокс заявил, что это — «не Матерь Божья, а раскрашенный кусок дерева, более подходящий для плавания, нежели для того, чтобы ему поклоняться», и вслед за этим выбросил изображение в Луару.
Получив свободу, он в течение пяти лет (1549–1554 гг.) работал в Англии как инициатор английского пуританства. Нокс проповедовал в Бервике, в приграничных районах Шотландии, в Ньюкасле и Лондоне. Его избрали одним и шести капелланов Эдуарда VI (1551 г.). С ним советовались по поводу Статей Веры и пересмотра литургии. Ему предложили возглавить Рочестерскую епархию, но он, в значительной степени, из-за враждебного отношения к епархиям, светскому бизнесу, церковным ризам и «другим оставшимся папским глупостям», отказался от этого предложения.
После восхождения на престол «Кровавой» Марии, Нокс по настоятельной просьбе друзей в числе последних бежал на континент и провел пять лет (с января 1554 года до января 1559 года, прервав своё изгнание путешествием в Шотландию с ноября 1555 года по июль 1556 года) во Франкфурт-на-Майне и, главным образом, в Женеве. Здесь он увидел «самую совершенную школу Христа со времен апостолов». Хотя четыре года спустя он как восхищенный ученик сидел у ног Жана Кальвина, он стал более кальвинистским, чем сам великий реформатор. Нокс проповедовал перед английскими изгнанниками, принимал участие в издании Женевской Библии и своим пером помог делу становления протестантизма в Англии и Шотландии.
Восхождение на престол королевы Елизаветы открыл путь для его окончательного возвращения и главной работы его жизни, хотя Елизавета отказала ему в проезде через свои владения и никогда не простила его «удар» по достоинству и правящей способности её пола.

Ещё до своего возвращения, пока горели костры Смитфилда, он анонимно опубликовал своё произведение «Первый удар трубы против чудовищного правления женщин» (1588 г.), которое было нацелено на ужасное правление Марии Тюдор и Марии Гиз. Эта единственная и в своём роде особенная, но несчастная книга начинается с предложения: «Продвижение женщины к правлению, превосходству, господству или владычеству над любыми государствами, народами или городами противоречит природе, является оскорблением Бога, наиболее противоречащим явленной Его воле и принятому установлению, и, наконец, есть искажение любой справедливости». Он обращается к факту творения, ветхозаветной традиции, св. Павлу, древним философам и законодателям, отцам, салическому и французскому закону. Ошибка Нокса состояла в том, что из нескольких плохих примеров он вывел радикальные выводы, которые вскоре нашли подтверждение в правлении Марии Стюарт, но опровергнуты правлением Елизаветы (как и в наши дни правлением королевы Виктории). Неудивительно, что королева Мария и королева Елизавета видели в этом произведении личное оскорбление. Нокс сам предвидел плохие последствия от своей книги, ожидая, что его назовут «подстрекателем и однажды, возможно, обвинят в государственной измене». Однако он был слишком отважным, чтобы отступать, и остался верен своему мнению до конца, но, не желая мешать Елизавете, он так и не опубликовал планировавшиеся Второй и Третий удары.

Оставшиеся 12 лет своей жизни Нокс посвятил неистовой борьбе и триумфу Реформации на своей родине, которую он так живо, правдиво и бескорыстно описал в своей «Истории». Незадолго до своей смерти он услышал об ужасной бойне гугенотов в Варфоломеевскую ночь, и, собрав все оставшиеся силы, громогласно проповедовал с кафедры в Эдинбурге, говоря о своем негодовании и Божьем возмездии «того жестокого убийцы и подлого изменника короля Франции» (Карла IX). Последние его проповеди были посвящены распятию нашего Господа — теме, которой он хотел завершить своё служение. Нокс председательствовал при введении в должность Лоусона в качестве своего коллеги и преемника, прочитав яркую речь и завершив её молитвой. Когда он покидал церковь, вдоль улиц выстроилась толпа людей, которая следовала за ним до его дома, чтобы попрощаться со своим пастором. Последнее утешение он нашел в Первосвященнической молитве (Иисуса Христа; 17-ая глава Евангелия от Иоанна. — Примеч. перев.), 53-й главе кн. Исаии и нескольких псалмах, «услышав» прочитанное и «поняв намного глубже». Он умер 24 ноября 1572 года, устав от жизни и тоскуя о небесах, в возрасте 67 лет (По более точным данным — в возрасте 57 лет), в мире, без борьбы, оплакиваемый духовенством, дворянами и простым народом. На своем предсмертном одре Нокс мог с честной совестью сказать перед Богом и Его святыми ангелами, что он никогда не торговал религией, никогда не учился угождать людям, никогда не давал воли личным чувствам, но верно использовал свои таланты для назидания Церкви, к присмотру над которой он был призван. Его похоронили на кладбище церкви святого Гиля, не воздвигнув ему никакого памятника. Место захоронения отмечено простым камнем с его именем.
Нокс был величайшим из шотландцев, как Лютер был величайшим из немцев. Он был воплощением всех благородных и бурных сил своего народа и своей эпохи, направив их к одной цели — глубокому преобразованию учения, богослужения и дисциплины на основании Слова Божьего.

Томас Карлайл, будучи сам типичным шотландцем, называл Нокса «самым шотландским из всех шотландцев, и вплоть до сегодняшнего дня образцом всех качеств, принадлежащих в национальном масштабе самым лучшим из известных нам шотландцев: крайне острая проницательность и умения распознавать, достаточно храбрости и, что ещё лучше, не какое-то особое осознание храбрости, а готовность во всем простодушии делать то, что требует внутренний голос врожденного мужества. В целом, красивый и простой, но совершенно несовместимый со всем лживым в слове или поведении; безжалостно презирающий и ненавидящий то, что современный язык называет притворством… самый ясный, отважный, особый и действенный человек; боящийся Бога и не имеющий иного страха». В произведении Безы Icones (Женева, 1580) Нокс изображен с острыми чертами лица, высоким лбом, длинной заостренной бородой и флегматичным. А в издании Лаинга представлен «Сомервильский портрет» с продолговатым строгим лицом, высоким лбом, заостренной бородой и большим белым воротником, что, по всей видимости, было единственным подобием с великим реформатором.

По своей гениальности, образованности, богатству идей и широте влияния Нокс стоял ниже Лютера и Кальвина. Но по смелости, силе и чистоте характера был совершенно равен им.

МакКри («Жизнь Джона Нокса») удачно сравнивает Нокса с тремя ведущими реформаторами: «Нокс сильно напоминал Лютера по личной неустрашимости и популярному красноречию. Он близко подходит к Кальвину в своих религиозных настроениях, суровости манер и некотором духе меланхолии, который наполнил его характер. Также он напоминает Цвингли по своей горячей преданности принципам гражданской свободы и объединению стремлений по преобразованию Церкви с попытками улучшить политическое положение людей. Это не значит, что я помещаю нашего реформатора на уровень с этим триумвиратом. Великолепие окружает великого немецкого реформатора, возникающее частично из его внутреннего героизма, а частично из интересной ситуации, в которой он долгое время сражался с римской курией на глазах всей Европы, что отодвинуло его от всех тех, кто начал такую же славную карьеру. Женевский реформатор превосходит Нокса в масштабе теологического познания и в непревзойденной твердости и ясности своего суждения. А реформатор Швейцарии, хотя и уступающий ему в ораторском искусстве и завидной храбрости, превосходит его в самообладании, предусмотрительности и тех видах красноречия, которые проникают в сердце, убеждают без беспокойства и управляют без намека на властный тон. Но «хотя он не достиг первых трёх», из выдающихся людей этого времени я не знаю иного, кроме Нокса, кто наилучшим бы образом подходил для того, чтобы стать сразу вслед за ними, рассматриваем мы его врожденные таланты или то важное служение, которое он исполнял».

Он был самым героическим представителем героического народа. Страх Божий сделал Нокса бесстрашным перед человеком. Одаренный сильным и оригинальным интеллектом, он заметно выделялся как человек действия, имеющий в качестве своего трона кафедру проповедника, а в качестве меча — слово. Как государственный деятель и как богослов, он владел редкой политической проницательностью и интуитивным знанием людей. Вслед за Кальвином, он был основателем пресвитерианской формы правления, которая остаётся жизнеспособной и действенной в течение более трёх столетий. Подобно св. Павлу и Кальвину, внешне он был мал ростом и слаб телом. Однако по своей нравственной силе ему не было равных. «За час он с кафедры даёт слушателям больше жизни, чем шестьсот труб». Когда он стал старым и дряхлым, опирающимся на свой посох и руку верного слуги, его приходилось поднимать на кафедру. Но ещё перед завершением проповеди он так воодушевлялся и становился таким энергичным, что, казалось, «он разобьёт кафедру на куски и вылетит из неё». Очень хорошо охарактеризовал Нокса граф Мортон, только что избранный регентом, когда, стоя над его открытой могилой, он сказал то, что с тех пор стало девизом всей жизни Нокса: «Здесь лежит тот, кто никогда не боялся лица человека». И по-другому, но также отметив бесстрашную личность Нокса, Иаков VI, подняв руки, возблагодарил Бога за то, что три выживших ребёнка Нокса были девочками, «потому что если бы это были мальчики», — сказал он миссис Велч, — «в моих трёх королевствах никогда не было бы мира».

М-с Велч была дочерью Нокса и встречалась с королём в Лондоне в 1622 году, чтобы испросить его разрешения вернуть на родину своего больного мужа (достойного пресвитерианского служителя, который был изгнан из страны за сопротивление восстановлению епископальной формы правления). Иаков, в конце концов, уступил её мольбам при условии, что она убедит мужа подчиниться епископам. Но леди, подняв свой передник и держа его по направлению к королю, ответила в духе своего отца: «Пожалуйста, Ваше Величество, я скорее принесу здесь его голову». М-р Велч умер в Лондоне вскоре после этой единственной беседы. Его вдова вернулась в Айр и пережила его на три года; «жена и дочь, достойные такого мужа и такого отца» (МакКри, «Жизнь Джона Нокса»). Нокс был женат дважды и имел двух сыновей от первого брака с Марджори Боус, урождённой лондонкой, и трёх дочерей от второго брака с Маргарет Стюарт, происходившей из знатной шотландской семьи. Сыновья получили образование в Кембридже, но умерли молодыми, не оставив после себя потомства.

У Нокса был дух непреклонного древнееврейского пророка. Он противостоял королеве Марии, как Илия противостоял Иезавеле, не растроганный её красотой, улыбками и слезами. Он сам рассказывает о четырёх из пяти встреч, которые были у него с элегантной, воспитанной, очаровательной, но несчастной леди, чьё очарование и неудачи ещё вызывают сочувствие в каждом человеческом сердце. Трудно представить более разительный контраст: Нокс — нужный человек на нужном месте, и Мария — неправильная женщина не на своём месте; он по своему характеру и цели — настоящий шотландец, она по своему образованию и вкусам — француженка во всём; он находился в силе своего зрелого возраста, она — в цветении молодости и красоты; он — сама честность, она — весела и легкомысленна; он верит в Божью суверенность и право людей не подчиняться и свергать предательских правителей, она — в собственное абсолютное право правления и обязанность пассивного подчинения со стороны своих подданных; он ненавидит её религию как идолопоклонство, и её политику как гибельную для Шотландии, она же боится его как грубого фанатика, дерзкого бунтовщика и чародея, находящегося в союзе с Вельзевулом.

Карлайл так говорит об этой замечательной главе в истории Шотландской Реформации: «Беседы Нокса с королевой — это то, что чаще всего хотят показать читателям. Но, к сожалению, нельзя заставить ни одного читателя из тысячи начать симпатизировать их тону и тому объяснению, которое мы можем дать, или отдать должное Ноксу. Отношение, которое испытывает к себе молодая, красивая и высокопоставленная личность в Шотландии со стороны грубого Нокса, для большей части современников покажется неуважительным, жестоким и почти диким. Здесь как нигде Нокс предстаёт в качестве совершенного древнееврейского пророка: он отказывается смягчить любое выражение, назвать что-либо более мягко или на миг забыть, что вечный Бог и Слово Его — велики, а всё остальное — мало или вообще ничто; нет, если что-то восстаёт против Всевышнего и Его Слова, это самое страшное и пугающее, что может быть на земле. Он никогда не становится раздражительным с Её Величеством, но она не может сдвинуть его с главного, с того, на чём основываются его мысли и действия: исполняешь волю Божью и не будешь ничего бояться, идёшь против воли Божьей и тогда знай, что в вечности тебя не ждёт ничего, кроме ужаса. Ничто не могло сдвинуть Нокса с этого основания. Никакое рассуждение королевского скипетра, армий или человеческих властей не действенно, недостойно и становится не красивым, а ужасным, когда противопоставляет себя Всевышнему».

Из этих разговоров с королевой нам не следует делать вывод, что Нокс был женоненавистником: он уважал правильных женщин, когда они находились там, где должны были находиться, как и они уважали его. Письма Нокса раскрывают под его строгостью нежность и добрый, мягкий юмор. Но в данном случае он пожертвовал уважением к себе ради того, что считал своей главной обязанностью перед Богом и Церковью.
Кафедра проповедника оказалась более могущественной чем трон. Грубые ошибки королевы, у которой было больше проблем с тремя своими мужьями, — двое из которых были красивыми, но бессердечными и недостойными бандитами и убийцами, — чем у её деда Генриха VIII с шестью его жёнами, являются наилучшим объяснением национальной политики и личного поведения реформатора. Если бы папская политика Марии одержала победу, это означало бы конец протестантизма и свободы в Шотландии и, возможно, в Англии тоже, несмотря на то, что Нокс, сражаясь с нетерпимостью с помощью нетерпимости, заложил твёрдое основание для будущей свободы. В тот решающий момент истории он понимал, что «один кулак более опасен для Шотландии, чем тысячная армия врагов».
Если Ноксу не хватало мягких и милых черт христианского характера, то следует помнить, что Бог мудро распределяет Свои дары. Ни изысканная культура Эразма, ни мягкий дух Меланхтона, ни осторожный характер Кранмера не смогли осуществить великую перемену в Шотландии. Несомненно, Нокс был предопределён для своей страны. Только Шотландия могла создать Нокса, и только Нокс мог преобразовать Шотландию. Если кто и жил для какой-то цели и оставил в последующих поколениях неизгладимый отпечаток своего характера, это был Джон Нокс. До сегодняшнего дня его имя остаётся самым известным и наиболее популярным в Шотландии. Такие бесстрашные и верные герои — среди лучших даров Божьих миру.
Не стоит удивляться, что Нокса, подобно другим реформаторам, во время его жизни преследовала злобная клевета. Его даже обвиняли в противоестественных преступлениях, которые делали его смешным и одновременно отвратительным. Но знающие Нокса люди очень уважали его. Баннатин, его верный секретарь, в своём дневнике называет Нокса «светом Шотландии, утешением Церкви, зеркалом благочестия, а для всех истинных служителей образцом чистоты жизни, здравого учения и смелого обличения греха». Джеймс Мелвилл, слышавший последнюю проповедь Нокса, сказал, что он — «самый выдающийся пророк и апостол» Шотландии.
Последующие поколения по-разному оценивают Нокса, в зависимости от религиозной точки зрения. Для некоторых он всё ещё кажется полудиким фанатиком, опасным еретиком, или, в крайнем случае, «святым дикарем». В то время как Фрод считает его «величайшей фигурой во всей истории британской Реформации», а Карлайл называет Нокса «не просто гениальным человеком, а вдохновенным небесами пророком и героическим руководителем людей».