Грязь, надежда.
Снег уже серый, под ним собралась вода. Через несколько дней он растает. Это весна. Наполнились глубокие колеи на сельских улицах. Грязь.
Стволы деревьев словно почернели в ожидании обновления. Кое-где на ветвях – ажурные темно-зеленые шары. Это омела, паразит. Будут расти листья, и будет расти омела. Жизнь и смерть растут вместе, и победа одного над другим хотя предсказуема, но половинчата и не окончательна.
Теплеет, и дети, несмотря на запрет, пытаются рыться в своем песке красными холодными ручками. Оказывается, там зимовала пара машинок. Появляется соседский мальчик, который виснет на яблонях ловко, как обезьяна.
В сенях живет мелкий козленок, новорожденный сын нашей Белки. В сарае ему еще холодно. Козий ребенок беленький и слегка кудрявый, кричит тоненьким голоском и пачкает пол. Его гладят дети, а я ношу к матери на кормление каждые четыре часа. Мы его любим. И еще он – наша будущая пища.
Все пробуждается и начинает источать запахи. Жизнь пахнет. Что бы там ни думали горожане, она не только благоухает. Сейчас, когда еще далеко до прихотливого аромата цветов, пахнет сыростью от земли. Пахнет штукатуркой от мокрых стен. Пахнет навозом, а значит – надеждой на плодородие. Пахнет из выгребных ям, значит – мы еще живы. Ненавязчиво пахнет растущая трава. Когда налетает ветер с юга и с востока, он приносит запах хвойной свежести из леса. Воздух полон неясных обещаний и примирений.
Весенние дожди наводили бы уныние, если бы я не знала их истинного смысла: сделать наш труд не тщетным. Иногда появляется солнце, и беленые дома выглядят торжественно, а кирпичные – скорее обиженно.
Весной наружу является все, что есть в человеке: способное цвести - расцветает; гнилое - бурно бродит. Обостряется шизофрения. Ко мне зачастила соседка наискосок, Галина, одинокая нервная женщина. Наверное, мы с ней даже дружим, что же еще нам делать, двум нервным женщинам. А может, просто любезно презираем друг друга. Но ведь можно иногда позволить себе кусочек бабской дружбы? Вот ее костлявое тело пролезает в щель неплотно закрытой калитки.
А ты знаешь, что говорят про вас в селе? - интригует меня Галина. - Как твой муж зарабатывает деньги в Киеве?
И как же?
Выигрывает их в игральные автоматы!
Ладно, не станем разрушать радости Галины. Пусть наслаждается сказочным представлением о мире. Пора детства прекрасна даже тогда, когда приходит с большим опозданием.
Начало посадок. Люблю ли я эту землю? Не знаю, есть ли смысл произносить высокие слова. Скажем так, я всего лишь счастлива обладать ею. Кроме того, она кормит меня и моих детей. Я люблю ее упоенный запах после летнего дождя. Тоской земли по дождю пахнет зимой грязная морковка, когда ее сунешь под кран. И ненавижу ее во время засухи, разбивая тяпкой ее окаменелость, вытирая пот над бровями.
Снова на пороге Галина, голова закутана в три платка, поскольку постоянно мерзнет.
Вот я недавно была в церкви, и батюшка сказал, что вы совершаете великий грех, разводя кроликов. Потому что наши предки тысячелетиями их не ели.
Я не знакома, конечно, с вашими предками, отвечаю, но кроликов они не ели просто потому, что им никто не предлагал. Зато, если батюшке будет угодно, в “Домострое” он найдет множество рекомендованных блюд из зайцев.
А “Домострой” подделан безбожниками и еретиками!
Как же, специально старались, чтобы осквернить вас с батюшкой.
Цветут абрикосы. Из окна кухни – закатное небо сквозь их розовую и белую благоуханную нежность. Абрикосы гудят соседскими пчелами. Если оставить во дворе ведро с водой, то к вечеру там будет много мокрых, сцепившихся между собой мертвых пчел.
Потом зацветут яблони. В дальнем конце дороги – сад на монастырском кладбище, осенью там сладкие красные яблоки засыпают иноческие могилы, почти сравнявшиеся с землей. Сейчас там печально. И никогда - страшно, как на мирском кладбище с другой стороны села, где красные звезды на памятниках. глумливые кресты из металлических труб, безобразные искусственные венки. Муж говорит мне: “Зачем это - хоронить родственников на кладбище? Лучше, как раньше, на своем огороде”. Чтобы быть вместе, и когда смерть разлучит нас. Будет ли тебе противно мое тление? Нет. Наши тела заживо разрушаются, и мы с каждым днем все более освобождаемся от них.
Пора жечь накопившийся за зиму мусор, и мы, морщась, бросаем в костер подарки цивилизации: пластик, полиэтилен и прочий яд, претендующий на бессмертие.
“Не могу уже! - жалуется мне Галина. - Не помню, когда я в последний раз нормально спала. Эти Артем с Максимом специально начинают в восемь утра визжать под моими окнами. Справа у соседей в шесть орет петух, потом выходит на крыльцо их бабка и перекрикивается с невесткой на огороде”.
Вряд ли дети специально ее будят, утешаю я. Дети и петухи – существа, которым свойственно шуметь.
А почему ты не можешь спать ночью? - спрашиваю.
Я нервничаю, и у меня болит сердце.
Вечера, наконец, стали густо-теплыми, прозрачно-сухими. Мы до темноты всей семьей на огороде, и с последним лучом заката внезапно охватывает чувство невыразимой близости, простой и чистой, как свежевспаханная земля, как телесно-кровные узы, как эта незатейливая жизнь без соседей сверху. Детская обувь в беспорядке валяется у порога, семья ест наскоро приготовленный ужин. Это и есть подлинный смысл слов “мы вместе”.
Мы живем пресной жизнью. В то время, когда химическая промышленность сделала большой шаг вперед в области общественного питания, “пресный” означает всего лишь “имеющий естественный вкус”. Мы ненавидим фэнтези (о, это слово – как прыщ на теле моего повествования! ) и “металл” – когда мотыгой по мозгам. Мы даже не консервативны. Просто всему свое время, время для РНР-скриптов, и время для посадки груш. Просто, просто, просто – повторяю я как молитву. Надеюсь быть услышанной.
Весна одаривает надеждой и Галину. Надеждой на любовь: к нашей соседке слева приехал, разведясь с женой, сын из другой области. Он весь какой-то постиранный, в белых джинсах (отвык уже от села), белой рубашке, блондин лет сорока, лицо самоуверенно-невыразительное. С похорошевшей от внимания Галиной они пьют чай у нее во дворе, возле туалета. Потом она рассказала мне с гордостью, как гость попросил у нее иголку и не вернул, якобы потерял. “Ты же понимаешь, что он хотел приворожить меня, зачем еще ему иголка!”
Посадка картошки – это удовольствие от общения друг с другом. Неспешный разговор о судьбе мира. Ровные “голландские” гребни. К вечеру руки пересыхают от земли. Я знаю, что люблю тебя, хотя даже не могу взять тебя за руку, слишком сухо.Дети и козлик носятся в еще невысокой люцерне. Все мы ужасно устаем.
Теперь моя очередь прибегнуть к сочувствию Галины. “Дети не слушаются. У козы понос. Еще не посадила горох, а лук уже зарастает бурьяном. Сил нет”. Она советует почитать Дарью Донцову. Проверено: действует, как целый день сплетен на лавочке.
Четвертый день дождя. Скотный двор совсем затопило, по щиколотку стоит желто-коричневая навозная жижа. Зайти можно только в резиновых сапогах. Как я устала от грязи! Взяла бы и выпустила всех поросят в поле, бегите, куда хотите! Но вместо этого дам им поесть.
По дороге к дому нога скользит, короткий миг физического недоумения, - и я лежу на спине. Внезапно раздражение сменилось смехом: вот и повод посмотреть в небо.
«Господа свиньи! - сказала я, поднимая тазик с дертью и картофельными очистками. Восемь пятачков поднялись ко мне. - Я приветствую вас в этот прекрасный весенний день!»
В этот прекрасный, отвратительный, счастливый, грязный весенний день. |
