Ты спрашиваешь, что же останется нам...
Когда вырастут дети, когда кончится вся эта череда требований и потребностей, когда выполнен долг перед страной, семьей, близкими, когда закончится суета и человек останется наедине с самим собой...
Знаешь, я по молодости однажды очутилась работающей в 1 Медицинском институте, на кафедре пропедевтики внутренних болезней. Ну не хотелось мне в музпеде дальше учиться. Работа санитаркой, суточная, отделение женское, в основном старушки. Больные жалкие, сварливые, требовательные - в общем разные. Но была одна - Елена Васильевна. Она лежала в коридоре у окна - огромного арочного окна в больничный парк. Осень, последние листья на кленах, голые черные ветки на простуженном небе. Она лежала и смотрела в окно. Пожалуй самая тяжелая больная на отделении, ее и положили-то в коридоре, поближе к посту медсестры, на всякий случай...
Мы с ней часто разговаривали, я умывала ее по утрам влажной тряпочкой, а она доверчиво и благодарно жмурилась. Никогда не просила судно - поднималась на кровати, держась за привязанный к спинке бинтик, одевала халат, и мы шли "гулять" до туалета - она на костылях, мне дозволялось лишь поддерживать под локоток и пережидать остановки, когда она отдыхала. Потом долгий путь обратно к постели. Она никогда не стонала от боли, лишь подбородок трясся. У нее был рак.
Потом ее выписали умирать домой. Она была одинока, и мы с девчёнками приходили к ней дежурить в свои выходные.
В комнате у нее была огромная изразцовая печь, железная кровать с шишечками, большой концертный рояль и книги. Книги везде - на полках, на стульях, в шкафах, на полу... А стены сплошь увешаны фотографиями облаков.
Она вышла замуж девицею осьмнадцати лет, а через час мужа арестовали. Его расстреляли как белогвардейца. Всю жизнь Елена Васильевна прожила одна, витая в облаках - служила в Институте метеорологии, что-то там изучала в небе... Ни детей, ни мужчин в ее жизни так и не случилось. Я кормила ее, протирала, терла пыль в комнате,читала ей, играла на рояле - Баха, Грига, Моцарта... Чаще всего она просила 15 прелюдию Шопена. Самая мрачная. Ее сам Шопен боялся. И солнце било из всех трех высоких окошек эркера, расщедрившись вдруг на излете октября.
На мою долю выпало четыре дежурства. Умерла она не со мной.
К чему я все это?... Перед смертью Елена Васильевна подарила мне Евангелие. Карманный вариант с золотым обрезом. На последней страничке, чистой, которая прикрепляет книгу к корешку, была надпись синим химическим карандашом. "Только книги, да стены, да дни"...Это то, что останется нам в конце пути. Когда вырастут дети и внуки, когда перестанут мелькать суетливые будни и утомительные выходные. Только книги да стены да дни. |
