ЗИНАИДА ПУРИС
ТАЙНЫЙ КЛИЕНТ
Аленка работала в гипермаркете. Ежедневно к ее кассе на огромных тележках подъезжали горы товаров, перекочевывали на конвейерную ленту, и всё, от маленькой баночки с горчицей до тяжелен-ного пакета с постельным бельем она, подгоняемая писком сканера, должна была подержать в руках. Взять деньги, отдать сдачу – это само собой, но кроме того надо было каждому говорить «здрасьте», «до свидания», «спасибо» и даже какое-нибудь пожелание, типа «приходите еще» или «удачи вам». «Удачи вам» Аленка говорила чаще, чем «приходите еще». Никакого желания, чтобы покупатели опять приходили в магазин, у нее не было.
Эту работу она нашла быстро. Всезнающая бабушка, у которой она сняла угол, сказала, что «Ашан» набирает кассиров. Аленка боялась, что потребуют диплом или спросят, где раньше работала, но никто ни о чем таком даже не заикнулся. Назад она летела на крыльях: ей не придется махать шваб-рой в заплеванном подъезде и печь по ночам пряники «частнику» как печет ее подружка Лариска, уе-хавшая в город раньше нее. Только и делов, сиди себе в белой рубашке с галстуком, жми на клавиши да деньги считай.
Бабушку тоже звали Аленка. Вернее Алена Георгиевна. Ее телефон дала ей тетя Валя. Тетя Ва-ля недавно купила дом у них в деревне, и уже успела наглядеться на Аленкино житье. Она и надоуми-ла ее уехать:
– Пропадешь ты тут, сопьешься как твоя мать.
Аленка не соглашалась:
– Нечего я не сопьюсь. За мной вон мальчишки бегают. Я замуж выйду, ребеночка рожу и буду жить нормально.
– Думаешь, они бегают, чтоб замуж тебя взять? Они-то знают, зачем бегают, а ты… Ты девчон-ка добрая, облапошить тебя ума большого не надо. Ребеночку не только есть-пить, ему отец нужен. Трезвый. Твои мальчишки самогон пьют с пятого класса, чего от них ждать?
Аленка считала, что тетя Валя сильно преувеличивала, но спорить она не умела и в ответ тяже-ло вздыхала, а соседка расценивала эти вздохи как доказательство того, что ее слова достигли цели.
В четверг в магазине было на редкость малолюдно. Два, три человека и сканер получал пере-дышку, Аленка тоже отдыхала от его непрерывного писка. Глазела на покупателей, не переставая удивляться тому, как смело они заполняют свои тележки, небрежно швыряя в них яркие пакеты. В де-ревне она, придя в магазин, подолгу думала, что купить – пряников или печенья, селедку или сосиски, а тут никто даже не смотрит на цены, не заглядывает в кошелек, чтобы посмотреть хватит ли у них де-нег.
Если бы мать побывала в «Ашане», она бы точно бросила пить. Столько всякой всячины ждет, чтобы ее съели! Какие конфеты! А торты! Аленка уже кое-что попробовала. Сначала упорно доедала деревенскую картошку, покупала только хлеб, молоко и конфеты дешевые, но потом все-таки устрои-ла себе праздник. Фруктиков разных купила, пирожных, йогуртов. Фруктики не понравились. Назва-ние – не выговоришь, вкус не поймешь. Бананов бы купила, и то лучше.
Подъехала тележка, покупатель неторопливо выкладывал на конвейер покупки. Немолодой уже, лет тридцать будет, а одет… Аленкин взгляд успел засечь потешные шорты, больше похожие на семейные трусы, мятую футболку и серьгу в ухе. Тележка полупустая, значит, живет рядом. Издалека за такой мелочью никто не поедет. Она рассматривала озабоченное лицо покупателя, а когда встрети-лась с ним взглядом, вспомнила о своих обязанностях и сказала:
– Добрый день
– Добрый, - ответил он. Голос приятный. Негромкий, как будто приглушенный. У Аленки по-чему-то перехватило дыхание.
– С вас тысяча двести пятьдесят, - сказала она извиняющим тоном.
– Без проблем, - успокоил ее покупатель и положил перед нею деньги.
– Спасибо, - прошептала она и, спохватившись, громко сказала. – Приходите к нам еще.
– Приду, - пообещал он, и толкнул тележку к выходу.
Аленка гордо выпрямила спину. «Ага, нужен ты больно. Штаны свои клоунские сначала сни-ми».
В перерыве она не пошла в столовую. На выходные собиралась съездить домой, надо бы купить чего-нибудь, чтоб не с пустыми руками. Перерыв большой – сорок минут – должна успеть. Только пе-реодеться надо, в форменной рубашке покупки делать не разрешают. Такие порядки.
Магазинные порядки Аленке и нравились, и нет. По сравнению с совхозной столовой, где она за семьсот рублей в месяц чистила картошку – небо и земля. Там мат-перемат, кто пьяный, кто с по-хмелья. На работу ходишь, как в цирк. Тут по другому: все культурно, вежливо, зарплатой не попре-кают. На премию даже подталкивают. Работай, поворачивайся шустрей, тебе тут же премия. Разве плохо? Только в деревне она, хоть и была кухонной работницей, а по столовой ходила как хозяйка, могла любого послать. А тут - «добрый день», «приходите еще». Какая-нибудь корова неповоротливая двумя пальчиками из тележки пакетики достает в час по чайной ложке, охота ей в лоб дать или хотя бы сказать: «Чего телишься? У меня, между прочим, премия от скорости зависит», а ты ей: «спасибо, рада вас обслужить».
Чтобы купить что-нибудь, Аленке надо выйти через служебный ход и войти в магазин, как обычный покупатель. Дурость, конечно, но против начальства не попрешь. А начальства в «Ашане» больше, чем покупателей. Менеджеров одних как мух летом. Только и заняты тем, что подгоняют. Подгоняют и проверяют. Клиентов даже подсылают липовых. Возьмет такой пачку стирального по-рошка и ждет, когда ты ему за это в ноги кланяться начнешь, а ты ему ни здрасьте, ни спасибо. Все, считай, премия накрылась. А еще тайный клиент может маленький пакетик в большой засунуть, и если не заметишь, опять без премии - считается, что у тебя воруют. Не у них, главное, воруют, а у тебя. Ки-но!
У центрального входа Аленка увидела своего недавнего клиента. Он недалеко ушел от магази-на, видно, встретил знакомого, стоял и задумчиво слушал своего друга. Аленка очнулась, когда он встретился с ней взглядом. Она успела покраснеть, а он кивнул ей без улыбки, с серьезным лицом.
Сообразила, что накупила ерунды только когда в белой рубашке с галстуком уже сидела за кас-сой. Как с ума сошла: надо было консервов разных набрать, или еще чего-нибудь дельного, а она - мармеладок-шоколадок. Ни закуска, ни еда. Мать, она же без царя в голове, раздаст все ребятишкам, сама и попробовать не успеет.
Прошлый раз, когда Аленка ездила домой, она ее встретила трезвая. Ждала, окна вымыла, зана-вески постирала. Дома чисто как в Кремле, и на столе в стеклянной банке гладиолусы. Аленка глазам не верила. Мать и блинов напекла и курицу пожарила. А вечером отец пришел – узнал, что она прие-хала. Сначала как люди сели за стол: стаканы, тарелки, тост сказали: «За тебя, дочка». А потом… Всю ночь орали: то ругались, то песни пели в два горла. В шинок без конца бегали. А утром, наверное, в долг им давать перестали, так они на нее насели. Как только не обзывали, чем только не попрекали. Аленка бросила на стол сотню и уехала. Месяц не приезжала, и вот опять собралась. Все-таки мать жалко.
В деревне про отца говорят: неплохой мужик. «Хороший», - ни разу не сказали. Он и правда неплохой – не ворует, не озорует. Один раз подарок ей принес – картину.
– Смотри, дочка, - твой портрет.
Аленка в школу тогда еще не ходила и не знала, что такое портрет. Он объяснил, что девочку на картине художник срисовал с нее. Она глупая была, поверила, потом, когда подросла то, конечно, поняла, что отец по пьяному делу шутки шутил, но все равно картину называла не иначе, как «порт-рет». Тем более девочку на картине звали Аленушка.
Мать говорила, что когда они поженились, отец не пил. Может, и не пил, только Аленка его трезвым ни разу не видела. Даже на паспорте он выпивши. За эту пьянку мать его и выгнала. Он дале-ко не ушел, у бабушки жил, у матери своей. А у них дома начались гулянки. К матери подружки со всей деревни повадились. Сначала Аленка радовалась – мать то салат «оливье» сделает, то селедку под шубой. Дома уберется, сама нарядится. Подружки выпивали, пели песни, истории рассказывали, а пе-ред уходом чай пили с конфетами. Жизнь была – малина. Аленке нравились и истории, и конфеты. По-том отец начал приходить, вроде как отношения налаживать, а потом про мать стали говорить: «спи-лась». Аленка сначала возмущалась, заступалась за нее, а потом перестала. Чего уж там, спилась, спо-рить не о чем.
Электричка до деревни ползет три часа, причем не столько ползет, сколько стоит, у каждого столба. Столько времени трястись в вагоне да еще на жестком сиденье – мало радости, зато от станции до дома всего пять минут ходьбы - скатилась с насыпи и - вот он, ее дом!
Тяжелую сумку Аленка оставила в сенях. Двери все настежь, но дома прибрано, пахнет вкусно. Она заглянула на кухню. На столе в луже сметаны плавал пучок укропа пополам с сорняками, здесь же яичная скорлупа, картофельные очистки и большая эмалированная миска с салатом, нарезанным бес-форменными ошметками. Она не сразу увидела мать, ее не было видно из-за стола: уткнувшись носом в подушку, она спала беспробудным сном пьяницы здесь же на кухне, на старом диване. Мятый ситце-вый халат задрался, выставляя напоказ грязные ноги.
Аленка с расстройства села на табуретку и сразу же вскочила, а кусок мыла, успевший прилип-нуть к юбке, упал на пол. Она пнула его ногой.
– Дура! – закричала она. – Дура!
В сердцах она принялась швырять в раковину грязную посуду, смахивать со стола картофель-ные очистки и пришла в себя, только когда подмела пол и впихнула мусор в переполненное ведро.
Из-за стола показалась всклокоченная голова:
– Дочка… Я тебе сгущеночки купила…
Аленку опять стала душить обида:
– Ты зачем напилась? Ты же знала, я приеду. Сгущеночки она купила…
– Я салат тебе сделала, ешь, не ругайся.
– Не ругайся, - передразнила она. – Ты этот салат топором что ли рубила?
– Кушай дочка, не обижайся.
У Аленки на глазах выступили слезы.
– Ну как не обижаться, мам? Ну, зачем ты пьешь? Все люди живут как люди, а она пьет как лошадь…
До вечера мать сидела дома. Она не меняла виноватого выражения лица, ловила Аленкин взгляд и поддакивала каждому ее слову. На огонек заглянула тетя Валя и, пока пили чай с купленными в «Ашане» сладостями, пытливо расспрашивала Аленку о городской жизни:
– А мальчишки? В городе за тобой мальчишки бегают?
– Не-а, - честно призналась Аленка.
– Не бегают? – с недоверием переспросила тетя Валя. – И что, прямо никого у тебя нет? Ни од-ного кавалера?
– Ну, - замялась Аленка. – В общем, есть один, но он…Он мне не очень нравится.
– Что за причина? Говори, раз начала.
– У него сережка в ухе.
Тетя Валя засмеялась:
– Ну, Аленка! Ну, артистка! Сережка - это ерунда, главное, чтобы человек был. Говори начис-тоту, чем нехорош? Выпивает или грубиян?
Аленка задумалась:
– Нет, он не выпивает и не грубиян. Он добрый, культурный. Разговаривает тихо. Смотрит хо-рошо, – и добавила со вздохом: - Только одевается плохо. Шорты какие-то позорные.
– Нашла причину. Да это пока молодой. Если парень самостоятельный, - заработает, и одежда будет, и машина. Ты тоже не принцесса, тоже не бог весть как одета, дубленки даже нет.
Мать виновато закивала.
– А если он старый? – решилась спросить Аленка.
Благодушие тети Вали сменилось настороженностью:
– Как старый? Сколько ему?
– Лет тридцать.
Она облегченно вздохнула:
– Ну, тридцать это еще ничего, это не такой уж и старый.
У матери с лица вмиг сошло виноватое выражение.
– Как же не старый? – накинулась она на соседку. – Двенадцать лет разницы!
Тетя Валя стала оправдываться:
– Но он же ей не нравится, - она повернулась к Аленке: – Ты же сама сказала, что он не нравит-ся тебе, ведь правда?
Аленка растерянно молчала.
Гостья ушла. Мать с ведром воды вышла во двор напоить теленка и пропала. Аленка мыла чашки, убирала со стола, а когда спохватилась, выбежала из дома – ее уж след простыл. Она метнулась за калитку – никого. Только местные пацаны, все как один в бейсболках козырьками назад, курили, прислонившись к забору. Один из них показал на нее пальцем:
– Смотри, Аленка приехала. Ты че, насовсем что ли?
– Тебе-то что?
– В столовке некому картошку чистить. Ха-ха-ха!
– Вот и шли бы в столовку, закусывать бы научились, - огрызнулась она.
– Мать свою учи закусывать. Ха-ха-ха!
– Дураки! – Аленка покрутила пальцем у виска. – Как хорошо, что я ваши рожи тупые не вижу каждый день.
Назад Аленка уезжала так, будто совершала побег. Лишь бы скорее оказаться в электричке. «Да не надо мне твою курицу, у нас в «Ашане» этих кур даром раздают», «Да отстань ты со своим варень-ем, кто его сейчас ест, варенье твое?» Бежать, бежать, уехать и не видеть, и не слышать. Обойдутся без нее, не маленькие.
Электричка тронулась, по привычке Аленка смотрела в окно на крышу своего дома, но думала она не о нем. Сейчас тронется поезд и все: и мать, и «Ашан», и Алена Георгиевна окажутся далеко. Все время, пока она будет ехать, она будет думать о своем, тайном, и представлять себе новые встречи со своим клиентом. Их будет много, этих встреч, электричке долго ехать до города.
Аленка обслуживала последнего покупателя. Очереди в ее кассу не было, потому что наступало время перерыва. Она чуть ли не с утра мечтала оказаться в столовой – не успела позавтракать. От го-лода ее отвлекали покупатели, но сейчас, когда до вожделенного обеда оставались считанные минуты, есть хотелось так, что темнело в глазах. Она терпеливо ждала, когда представительный дяденька в оч-ках достанет из своего толстого кошелька нужные купюры, а взгляд, скользнув по соседней очереди, уловил знакомую фигуру. Это он, ее клиент! Но стоял он в соседнюю кассу. Мгновенно забыв о голо-де, Аленка отсчитала сдачу и, наградив дяденьку широченной улыбкой, сказала ему: «Приходите к нам еще, мы рады вас обслужить». Она была уже далеко от своего рабочего места, а дяденька все стоял, словно дежурная фраза, произнесенная по обязанности, поразила его в самое сердце.
Она переоделась в свой сарафан и выскочила из служебного входа. Сдерживаясь, чтобы не бе-жать, она двинулась размеренной походкой, не выпуская из виду выходящих из центрального входа. Она успела. Ее клиент как раз вывозил из магазина свою тележку. Сегодня он загрузил ее полностью. И еще сегодня он был не в «семейных трусах», а в джинсах. Аленка, не стесняясь, рассматривала его: высокий, худой, широкие плечи. А когда он подкатил тележку к красной горбатенькой машинке, она вытаращила глаза – фары у машины были оторочены большими черными ресницами. Аленка остолбе-нела. Ресницы были загнутые, верхние - длиннее нижних, всё честь по чести. В машине кто-то был, стекло отсвечивало, и не было видно кто. Ее клиент, жестикулируя, поговорил через открытую дверь с невидимым водителем, а потом, сгрузив покупки в багажник, сел-таки в машину.
На рабочее место Аленка возвращалась в недоумении. Машина с ресницами! Кому такое могло в голову прийти? Не игрушка ведь. У того, кто их налепил, точно с головой не все в порядке.
В десять часов Алена Георгиевна ложилась спать. В это время она теряла интерес и к разгово-рам, и к телепередачам, просила убавить громкость телевизора и уходила в свою комнату, а потом, пе-реодевшись в длинную ночную рубашку, шла на кухню запивать водой сонную таблетку. В первый раз, когда Аленка увидела ее, пересекающую темную комнату в белой рубашке, да еще с распущен-ными волосами, она чуть не умерла от страха. Сейчас привыкла. Она разложила диван, достала из тумбочки белье и, когда застилала постель, услышала у себя за спиной звенящий голос:
– Ты не помыла чашку!
Аленка оглянулась. Хозяйка потрясала чайной чашкой, из которой она недавно пила молоко.
– Я сейчас помою, извините.
– Ты поставила грязную чашку вместе с мытой посудой. Что с тобой происходит?
– Я больше не буду.
– У тебя неприятности? Ты ходишь сама не своя. На работе что-нибудь?
Аленка отрицательно покачала головой и бросила косой взгляд на часы. Они показывали пять минут одиннадцатого.
– Надеешься, что я уйду спать, и разговор закончится? – не отступала Алена Георгиевна. - Я тебе не мать - никакая твоя новость меня не убьет. Так что со мной ты можешь быть откровенна. По-нимаю, в городе соблазнов много, ты – девочка еще маленькая, но, чтобы не наделать новых глупо-стей, ты должна мне все рассказать. Чем смогу помогу
– Что рассказать?
– Говори честно, ты беременна?
– Ой! – Аленка прикрыла рот ладошкой. Смущенная улыбка растянула ей рот против ее воли.
– Чего хихикаешь? Не беременна?
– Нет! Вы что?!
Голос Алены Георгиевны зазвучал строже:
– Ходит, как опоенная, ничего не слышит, не видит ничего. И не беременна! Что тогда? Влю-билась?
– Ой, ну вы вообще! Ничего я не влюбилась… Устаю просто на работе.
С видом человека, которого на мякине не проведешь, хозяйка ушла спать, бросив напоследок укоризненный взгляд. Аленка виновато опустила голову, но стоило ей остаться одной в комнате, как рот опять разъехался в довольной улыбке. Несправедливые подозрения пожилой женщины не воспри-нимались ею как оскорбительный навет, наоборот, Аленку распирало оттого, что ее посчитали взрос-лой и опытной, а в ее несуществующий роман вдохнули жизнь, наполненную страстями.
Каждое утро она шла в «Ашан» в надежде, что сегодня она встретится со своим «тайным кли-ентом», тихим голосом он назначит ей свидание, и в ее жизни начнется то, что называется счастьем. И этому счастью не будет конца. Оно будет всегда. Покупатели шли неиссякаемым потоком, огромными тележками вывозили из магазина всякую всячину, Аленка как автомат говорила им «Добрый день» и «Здравствуйте», желала удачи, а тот, кого она ждала, не приходил. Вечером кассирши, снимая с себя галстуки, переговаривались и смеялись, а ее не радовало то, что утомительный день подошел к концу. Она уходила из магазина разочарованная, и только утром следующего дня ее охватывало радостное ожидание, и начинали блестеть глаза.
Сердце запрыгало в груди – ее клиент катил телегу прямо к ее кассе. Гору продуктов в ней вен-чала прозрачная коробка с тортом. Опустив глаза, она быстро, чтобы скрыть предательскую дрожь в руках, сканировала чужие покупки, деловито посматривала в монитор, называла сумму, отсчитывала сдачу. Наконец на ленте конвейера появился торт. Она подняла глаза. Но ее клиент был не один. Вы-сокая худая девица, вцепившись красными ногтями ему в плечо, что-то нашептывала ему прямо в ухо. Аленка, уже набравшая воздуха для приветствия, не смогла вымолвить ни слова.
– Здравствуйте, - сказал он раньше нее, и этот голос проник ей куда-то под ложечку. Захотелось плакать. Даже не оттого, что он пришел с этой дылдой. Ее руки автоматически сканировали пакеты, банки, коробки, она старательно прятала глаза, но все же не удержалась и встретилась с ним взглядом. Он улыбался! Какие голубые глаза! Какие ровные зубы! Аленка заставила себя отвернуться к монито-ру:
– Две тысячи шестьсот двадцать, - объявила она деревянным голосом.
Он протянул ей деньги.
– Спасибо, - говорить какие-нибудь пожелания «при этой» ей не хотелось.
– А это вам.
Перед ней легла шоколадка, узкая, длинная, импортная. Аленка только что сканировала ее, она стоила больше ста рублей.
– Мне? – не поверила она и услышала, как усмехнулась дылда.
Вечером все женщины в телевизоре напоминали Аленке «эту». Такое же выражение лица, та-кие же ногти, и все, как и «эта», с коломенскую версту ростом. Когда в десять вечера Алена Георгиев-на попросила убавить громкость телевизора, она выключила его совсем.
Она сидела в темноте с открытыми глазами и вспоминала свой «портрет». Ничего особенного, круглое лицо, глаза так себе, не очень уж и большие, рот обычный. Волосы вроде ничего, но, считай, их совсем нет, - не будешь ведь за кассой сидеть с распущенными волосами. Почему она раньше не догадалась, что никакой в ней не красоты?
Аленка убеждала себя, что надеяться ей не на что. «Дылда» выше его и, конечно, ему не подхо-дит, но как она в него вцепилась своими когтями! Хотя, что говорить, если бы у Аленки был такой муж, она бы тоже вцепилась, тоже старалась бы не выпустить его из рук. Добрый, умный, надежный, что же за него не держаться? Это мать - собрала отцу чемодан, отправила с глаз долой и ничего не по-теряла.
Всю неделю она ходила на работу через силу, отбывала положенное время а, когда возвраща-лась домой, смотрела телевизор вместе с Аленой Георгиевной, время от времени ловила на себе ее по-дозрительный взгляд и жалела, что не пошла печь пряники вместе с Лариской. Если бы можно было поговорить с кем-нибудь, обсудить, послушать советы, но говорить было не с кем. Девчонки-кассирши точно поднимут ее на смех - подумаешь, клиент шоколадку подарил. Да и говорить-то не о чем. Что говорить, она даже имени его не знает. Никто ее поймет.
В четверг она пришла на работу в приподнятом настроении. Покупателей встречала как долго-жданных родственников. Стоило человеку приблизиться к кассе, как он, получив свою порцию поже-ланий и приветствий, невольно утрачивал озабоченное выражение лица и начинал улыбаться. С лица Аленки улыбка не сходила вообще, с улыбкой она считала деньги, отдавала сдачу и смотрела в мони-тор. Она была возбуждена так, что не заметила, как подошло время перерыва. Она уже открыла рот, чтобы объявить это, как увидела его. Он неторопливо катил тележку к ее кассе.
Она быстро сообразила, что надо делать. Как только он остановился в конце очереди, Аленка доверительным тоном попросила ближайшего покупателя:
– Передайте тому мужчине, чтобы за ним не занимали.
Перед глазами все плыло, руки перестали слушаться, но внутри все ликовало. Про «дылду» да-же не вспоминала, «дылда» стерлась в памяти, словно ее никогда не было. И вот, наконец, он стоит напротив, впереди перерыв, и ни одного покупателя.
– Добрый день!
– Добрый, - ответил он так же, как в первый раз.
– А где ваша жена?
На его лице мелькнуло удивление:
– На работе. Она сегодня работает.
Аленка осмелела:
– А вы что же не работаете?
– И я работаю. У меня график такой – свободный.
Насчет графика Аленка не поняла, но переспрашивать не стала - побоялась сморозить какую-нибудь глупость.
– А-а-а… А машина с ресницами – чья такая?
Голубые глаза прищурились.
– Я думал вам известно только, что у меня на обед, а вы даже про машину знаете.
– Да я как-то видела вас. Такая машина чудная. Просто интересно, зачем ресницы?
– Да это дочь моя так развлекается.
Она не поверила ушам:
– Дочь?
– Ну да. Это ее машина.
Аленка никак не могла сообразить, как это дочь, которую она могла представить только груд-ным младенцем, может владеть машиной.
– Она что же, большая?
– Нет, небольшая. Вы же ее видели - маленькая красная машинка.
– Я не про машину, я про дочь…
– А дочь большая, - с готовностью ответил он и гордо добавил: - Выше меня.
Аленка утратила дар речи. Она понимала, что у него есть дочь, разъезжающая на красной ма-шине с ресницами, но, глядя на его улыбающееся лицо, не могла поверить, что он такой старый. Она так расстроилась, что, отсчитав сдачу, вместо «приходите к нам еще» сказала «удачи вам».
Алены Георгиевны дома не было. Аленка была рада нечаянному одиночеству, не надо наты-каться на подозрительный взгляд хозяйки и отвечать на ее пристрастные вопросы. Она открыла холо-дильник, заглянула в кастрюльку с вчерашним супом. Есть не хотелось. Тогда она открыла шкаф, в который ей разрешено было складывать свои пожитки, достала подаренную шоколадку, отломила ма-ленький кусочек и положила в рот. Шоколад растаял, и она отломила следующий кусок. Она не чувст-вовала вкуса. Ее тайный клиент слишком долго жил чужой для нее жизнью. Пока она месила резино-выми сапогами деревенскую грязь, ругалась с матерью и чистила картошку в столовой, все это время он, чтобы не затруднять жену, ездил по четвергам в «Ашан» за продуктами и, потакая капризу дочери, клеил ресницы на красную машину.
Шоколадка кончилась. Аленка сняла нарядную резинку, туго стянувшую ее волосы. Обхватив колени руками, она положила на них голову. Она впервые сидела, так же, как ее сестрица Аленушка на «портрете», и в этой позе ее печаль перестала быть настоящей и стала казаться сном.
|
