МОЛИТВА
Зимним холодным вечером Виктор Кузьмич Пенкин получил неожиданное известие. Теща с Украины сообщила о болезни и просила приехать.
- Маша, - позвал Виктор Кузьмич жену, пившую на кухне чай. – Маша, твоя мама больна, - вздохнул, чувствуя тяжесть сообщения. – Просит нас приехать.
Маша, пробежав глазами наклеенные на бланк строки, подняла на мужа готовые задернуться туманом карие глаза.
- Пенкин, - произнесла она тихо, - что же ты стоишь?
Виктор Кузьмич вздрогнул, услышав вместо сочного звонкого голоса шепот человека, у которого внезапно подскочила температура.
- Пенкин, нам надо срочно собираться.
Виктор Кузьмич любил жену самозабвенно. Ради нее был готов на все. Но еще он любил порядок и не терпел поспешных решений.
- Маша, - начал он осторожно, опасаясь пролить мысль как воду из стакана. – Машенька, на улице зима. Гололед. А до мамы, дай Бог ей здоровья, полтыщи километров.
- Ну и что? – раскрасневшаяся жена встала из-за стола, поправила пояс зеленого бархатного халата, подаренного мужем к Международному женскому дню.
- Причем здесь расстояние, когда моя мама больна?
Виктор Кузьмич сглотнул слюну и почувствовал, что все его аргументы присохли к горлу, как бинт к ране. Маленький и худой, он не мог возражать рослой и полной жене. Особенно, когда она подходила вплотную, обдавая жаром своего большого тела.
- Хорошо, - только и ответил Виктор Кузьмич. – Давай собираться.
Выехали утром. Еще замерзшее солнце не показалось из-за горизонта, а бежевая «Таврия» Пенкина намотала на колеса не один десяток километров.
Дорога порой напоминала настоящий ледяной каток. И тогда «Таврия» ползла, как улитка. При каждом юзе сердце Виктора Кузьмича улетало в пятки. И он с тоской начинал думать о тех сотнях километров, которые предстояло преодолеть.
Думал он и о том, что машина загружена под завязку. И если вдруг занесет нелегкая в заснеженный кювет, выехать будет чрезвычайно трудно. Правда, как человек предусмотрительный, Виктор Кузьмич прихватил с собой лопату и большой полиэтиленовый мешок чернозема, с осени приготовленный им для высадки рассады. Только поможет ли это? Сберег бы Бог от всяческой напасти!
Тут на ум Пенкину пришла молитва, которую его мать читала всякий раз перед дальней дорогой. Он обрадовался ей как радуется ребенок материнскому прикосновению. Прочитал мысленно, подивившись, что не уча, вспомнил все слова. Успокоился. Почувствовал легкость на сердце.
Под вечер были на месте. Теща, слабо надеявшаяся на приезд дочери с зятем, очень обрадовалась. Ей и впрямь требовалась помощь. Поэтому пробыли Пенкины на Украине целую неделю. А когда пришло время возвращаться в родной Энск, душа их сияла радостью исполненного долга.
Выехали опять же утром. Машина шла легко. В багажнике лежали теперь лишь мешок с землей да лопата. Впрочем, дело не в грузе. Дорога домой всегда кажется легче и короче. Но какое-то тревожное предчувствие мешало радоваться возвращению. Будто что-то забыли, не сделали. У Виктора Кузьмича засосало под ложечкой.
- Маш, - тронул рукой дремлющую жену. – Документы проверила?
- Проверила, а что? – сон отпустил ее веки.
- Предчувствие, понимаешь, какое-то…
- Да ну тебя, - жена махнула рукой, - вечно мучаешься сомнениями. За дорогой лучше следи.
Пенкин до белизны в пальцах сжал руль. Но тревога, как отшельник бродившая по душе, все усиливалась. Когда же «Таврию» остановили на украинско-российской границе, Виктор Кузьмич пережил нервный озноб.
Но пограничники были настроены доброжелательно. Проверили документы, пожелали счастливого пути. Затем к машине подошел толстогубый таможенник с длинными казацкими усами.
- Ну, что везем с неньки Украины? – вяло поинтересовался он.
- Ничего, - ответил Виктор Кузьмич и пожал плечами. Мол, что с Украины теперь возьмешь? В России-то жизнь побогаче.
- Ничего? – не поверил толстогубый и покрутил пальцами кончик правого уса. – Откройте-ка багажник.
В полупустом багажнике он потрогал руками лопату и взялся за полиэтиленовый мешок.
- А здесь что?
- Здесь? – переспросил Пенкин. – Земля.
- Земля? – лицо таможенника приняло глубокомысленный вид.
- Ну да, - подтвердил Виктор Кузьмич, - чтоб под колеса подсыпать, если застряну.
- Так, - что-то соображая, толстогубый стал вить веревки из своих пышных усов. – Это что ж, - произнес наконец, - дожили до того, что москали стали мешками вывозить нашу украинскую землю? Нет, вы видите! – призвал он на помощь своих товарищей. – Вы видите, как наш знаменитый чернозем, за который некоторые страны готовы платить валютой, вывозят в Россию?
Пенкин оторопел.
«Вот оно, - льдинкой всплыла мысль. – Случилось! Знать, не обмануло предчувствие-то!»
- Да бросьте вы, - решительно возразил таможеннику, - наша в мешке земля, российская. Неделю назад в Украину завез.
- А чем, гражданин, докажете, - не унимался толстогубый. – Может, у вас документ какой есть?
- Есть, - подтвердил Пенкин. – Декларация, - протянул согнутый пополам листок таможенику. – Видите, черным по белому здесь написано, когда пересек границу.
- Да, - изучил документ таможенник, - что пересекли – верю. Но про землицу-то нашу ни слова!
- Нашу, нашу землицу, - поправил Виктор Кузьмич, вскипая. - Из России она! Из моего огорода!
- Нет, - побагровел таможенник, - чернозем украинский. И вывезти его я не дам!
Дело приобретало неприятный оборот.
«Оно конечно, - размышлял Пенкин, - можно и сдаться, высыпать землицу и всех делов. Но как быть с принципами? Как землю российскую этому нахалу отдать?»
- Вот что, уважаемый, - стараясь сохранять спокойствие, сказал Виктор Кузьмич таможенику. – Ничего запрещенного я не везу. Ну где, скажите, написано, что я не могу ввезти и вывезти свою землю? Не знаете? Значит, и задерживать меня не имеете права.
В этот момент к ним подошел старший таможенного поста.
- Ты что, дурак, на политический скандал нарываешься? – шепнул на ухо толстогубому.
Пенкин не слышал слов, но заметил, как тот изменился в лице, и его пышные усы обвисли.
- Я, гражданин, извиняюсь, - обратился подошедший уже к Виктору Кузьмичу , - вы, конечно же, свободны. Только прошу вас больше такого странного груза с собой не брать. Земля, понимаешь, как планета, - на всех одна. Но на границе к ней отношение особое. Политическое, можно сказать, отношение!
…Долго после таможни Пенкин приходил в себя. Притихла даже жена, ошеломленная случившимся.
- Нет, ты представляешь, - изливал горечь Виктор Кузьмич. – груженый едешь – без слов пропускают. Пустой – к земле придерутся. Ну почему так, Маш?
Маша молчала. И вдруг внезапная догадка молнией озарила мозг. Молитва! Он не прочитал перед отъездом молитву!
И тотчас губы Виктора Кузьмича самопроизвольно растянулись в улыбке. И тревога, отшельником бродившая по душе, исчезла…
Александр АГАФОНОВ.
|
