Повесть- импровизация в 3-х частях с прологом эпилогом и некрологом
Пролог
«Уже полно»- сказал резво герр-майор Вольфганг Мессер. Печально смотрел я на враждебную толпу. « Арестовать немедля»- сказал подпоручик Склобин Аристарх Арсеньевич Младший и забил гвоздь в колено Селяниновича. Ночь шептала прозрачным светом теней по разрушенным избам. Молчанье и тьма, покой, и сон царили в селениях, полуживых и изнемогающих от тотального пришествия диктата черных арийцев. Голод почувствовал каждый, находящийся в концентрационном перемещающемся лагере, для изнуренных батальонов степных буржуа.
Я сидел на полу, в сырой карцерной обстановке и завидовал Склобину, так как он жил нескромно, выше всяческих норм и положений. Смотря через плечо своего кота в таинственную оконную раму – видел звезды ночной экипировки Мессера. «Гуляет»- подумал я и захотел отвернуться от мимо проходящего младшего ефрейтора Мараули. Но мешало чувство, точнее запах и взгляд пленника, требующего воды и молока к полуночной трапезе. Мараули следил робко за подпрыгивающим котом.
Не знал я, что будет завтра, потому что никто не мог этого предположить. Вспоминались далекие суровые родственники и злые времена 1923 года, когда буйствовала красная речка, обагренная телами большевиков. Я так же думал о детстве - босом и железном - как приятно, что теперь все в прошлом. Вдруг вспомнилось недавнее лето 42-го года, когда в плен попал истощенный мальчик Кое - полудохлое кровавое месиво.
Часть 1
Лагерь военно-городского пошиба принимал свирепых старожил эпохи. Главным фактором местной фауны было количество активных ребятишек, чинивших мало-помалу отпор «эсэсовцам». Огромное впечатление осталось у меня от того, как голодные, грязные и оборванные партизаны шли по ночному болоту возле нашей заставы. Их взвод повели к нам для проведения оперативных вмешательств в пользу «С.С». толпу раздели и умыли кипятком, затем дали униформу заключенных беженцев из Китая. После недолгих процедур весь отряд ломало и крючило. Оставляя свои инициалы на робе люди, тихо ютились в помещениях камер заключенных.
Ефрейторы отдавались сладко созерцаемым пыткам, сулящим мукой вновь прибывшим. Среди нас ярко выделялась личность – строгая, пружинистая, как мозолистая водянка- это смущало нас должным образом.
Вольфганг Мессер был бабой - моей покойной бабушки дочкой, которую сбил немецкий истребитель во время родов. С того, что получилось - собрали корявую девочку. В связи с этим девочка развивалась с мужским характером и смелой трактовкой идеологических призывов. Окончивши государственный аграрный университет с технико-монументальным уклоном, Мессер получил сверхсекретную специальность токаря- нянюшки, что его и привело к национал- социалистам. Власти распорядились о его зачислении в коммерческий концлагерь, для повышения квалификации. С тех пор он ведет интерактивную деятельность скульптора некрологических вестников, которая незаметна для уха чиновников, но требует неограниченной практики на молодых организмах. Подчиненные и пленные- все обожали ее слушать. Голос Вольфганг был сиплым от бурного курения в постели и звучным, так как она училась хореографии и рисованию в хоровом кружке для заключенных. Мессер шел к главному событию - изощренной и гротескной пытке маленьких истощенных мальчиков. В этот вечер, наконец, должно было осуществиться верное практике действо - в порядке исключения был доставлен груз совершеннолетних ребятишек.
Все началось около полуночи. Я хотел воспользоваться туалетом. Спускаясь по лестнице - услышал клич хора новых ребятишек. Их голоса звенели как вой сирен и миноносцев. Я зашел под лестницу и все увидел через щель, которая позволяла так же и слышать.
«О-у-о» - раздавалось из легких, и тяжелые удары кувалдой вдохновляли одиозную фрау Вольфганг Мессер. Судя по глазам кота, это была еще только разминка. Он, взяв в пасть карандаш, метался со скоростью одинокого мухобоя. А фрау оценивала проведенную разминку недобрым замахом по левой щеке следующей невинной жертвы. С остальными фрау решила разобраться игрой накалывания на шахматы. Глаза шахмат покрывались слезливыми и мироточенными запахами, когда на них накалывали смеси из маленьких мозгов и средних тел.
В общем страшное царило действо под первым этажом, на котором находились усталые, молодые флегматики. Финалом практических и отвратительных изощрений стало занимательное купание Кое в нечистотах. Он нырял вынуждено на дно пикантной смеси из сала, лимонного сока и резины. Изрядно раскрасневшийся мальчик пугался руки Мессер, вооруженной шашкой наголо 1545 года выпуска. После часа изнурительного купания Кое унесли, предварительно переодев его и экипировку вьетнамского кимоно расцветки яркой гагаузской вишни мезозойского отлива. Он не мог двигаться и производить приятных колебаний желудком. В его распаленном мозгу проскакивали первые признаки гуманитарных галлюцинаций.
Притащив несчастного на первый этаж, стража усадила его на дробленный ужин с пойлом из козлиного копытца. На мальчика снизошел взгляд одинокого и унылого холерика.
- Не долго хочешь быть здесь? – заявил он.
- Еле всплыл…- категорически отрезал мученик.
- Что же этакого я сказал не так? Обидно мне!- возмутился холерик.
Кое молча питался засохшей мерзостью в углу, при этом мямлил только два слова: «нет» и «за!» он был очень оживленным.
- И все-таки я задал вопрос! Как звать тебя - настоял холерик.
- Кое - отрапортовал юнец с безумным причмокиванием челюстью.
- А я Давид Драгеншниллер. Будем носить трусы, если я тебе их подарю! – с благоговением спуская веревку на штанах сказал узник.
- Нет…- взаимно вежливым реверансом откланялся Японский Городовой.
- Не желаете ли моих носков надеть? – предложил Шварц Иванов.
Так мальчик познакомился с выпускниками старших курсов хорового кружка. На следующий день был отправлен гонец с письмом на 1-й этаж о сборе очередного хорового состава, в котором Кое назначался тенором-солистом. Начались генеральные репетиции.
- Скоро великое празнетство язычников – сказал Мессер. – Так что начнем-с рисовать с ритуальной партитуры хоровод.
- Подпевайте! – шлепнул кисточкой по мольберту радостный Вольфганг.
Я слушал первый хоровой концерт Мюллера Вяточкина, яростно припевая высокие фальшивые ноты, а после репетиции я обычно захаживал к Кое, что бы похвалить его отвратительные запоминающие данные. Мы часто виделись за уютами камер на четвертом этаже, в сушке для исподнего. Нам представлялась свадьба Мессер со Склобиным. Они приходили по разному, но всегда к любопытному целому. Кое, во время недолгих наших свиданий гладил рыжего замусоленного кота и рассказывал о своих начинаниях в хореографических движениях. Всем сердцем мы болели за наш спортивный интерес в создании Мессером художественного хороводного ансамбля криков и марьяжа.
Часть 2
- Колись! Кто спрятал мои шерстяные подлокотники? – живо разметал сомнения Давид.
- Нет. Я волнуюсь. Мамуля не разрешала брать чужое – стеснительно провизжал Городовой.
- И не я! – сказал Японский, будучи болен маразмом и шизофренией.
- Предлагаю танцевать – радостно залился Шварц.
- Посмотрите на ноги, у него колени подвязаны теми тряпками, что ищутся нами! – воскликнул торжествуя Кое и мелкими скачками подкрался к Драгеншпиллеру, чтобы обнять глобус коленного сустава.
- Всем компота! – зашипел Городовой.
- Танцевать! – пригласил всех Давид.
- Уже скоро темнеет. Надо зажечь лампады – заметил Шварц.
Танец был долгим и белым. После двенадцати все устали. Сверху протрубили отбой сангвиники и все замолчали – слушали храп недовольного прошедшими репетициями Мессера. У Городового блестели подковы. Ближе к утру повыползали странные букашки, кусая хоботами ноздри Шварца и его пятки покрылись малиновыми родинками.
Днем начался футбольный матч смежного состава между флегматиками и холериками. Тонкой вереницей психологической атаки прошли холерики по левому флангу. В ответ опустошенным молчанием засели в обороне три флегматика. Пританцовывая с мячом, пронесся капитан Давид.
- Гол! – заявили судьи подчиненным.
- Счет 32 – 98 в пользу холериков, – вопил комментатор Японский по истечении первого раунда.
Второй тайм длился почти 5 минут.
- Нокдаун, – страшным бормотанием разошелся Мессер и начал награждать болельщиков.
Кое наградили серебряной чайной вилкой. Икота радости у него сопровождалась подергиванием века. Шварцу вручили трехкилограммовый дендрометатель марки ASUS 1895. Он покраснел и растрогался в поклонах. Мне Мессер вручила паяльник и колбочку с кислотой. Склобину достался многоугольный ящик для сопения в таинственных местах. А себе фрау оставил диковинную вещицу – консервный взрыватель для будущих пыток мародеров.
Вечером всех кормили баклажанами. На второе подали кусок топленого мыла с глазурными виточками и надписью «Дальше некуда». Затем всем принесли пижаму и компот. Кое видел, что мне скучно и пригласил меня в сушилку для исподнего, чтобы провести оставшиеся часы дня со мной.
- Хочешь пить? – заведомо удостоверился я,– Сейчас вскипячу.
- Не стоит. Мне жажда по нраву после компота, – категорически отказался парень.
- Может крендель из молочных недоварок? – заявил я ему.
- Это можно! – ломая язык, ответил юный чтец диалогов.
Кое вежливо покрутился на изломанном табурете и взял в зубы крендель под номером два.
- Теперь может, зайдем в ящик предсказаний, чтобы сравнить будущее, – печально смотря на него, поинтересовался чмокивающий организмом я.
- Да. Все равно мы будем сейчас искать ответа на пути непрогибающего нас вероисповедания, – сказал преподобный юниор.
После трехчасовой беседы мы знали, что будущее наше заключается в космосе.
- Гармония мира в наших пальцах вращается вяло, прекрасное вчера уже превратилось в унылое послезавтра. Ну и пусть, зато завтра привезут счастье, и небо в хрусталиках одарит прекрасной манной. Мы рыбой уплывем в тридесятое царство национальной эпопеи, – сказал я.
- Я пошел… Мне надо… - ответил Кое.
Одним вечером, сладко вздыхая, я пялился на творческий процесс выдергивания волос из бровей мальчиков. Между тем, я решил признаться в корыстных любовных междометиях именно сегодня. Я пригласил дорогого мне приятеля на четвертый этаж. Стал робким и проницательным. Я очень желал взаимно чистого отношения между нами и начал двигать поршнями, вбивая пыль любовных грез в голову собеседника. Кое держал ухо кота востро. Кот фыркал, не стыдясь ничего. Коридоры были полны распихавшихся ушей узников, которые передавали шифрограммы, ударяя пальцами в потолок соседа снизу.
Присев женственно, на одно колено, я протянул вымпел ароматных слов и цветок.
- Понимаешь, я родился бабой, и по этому не могу без вожделения. Ты мой ангел-Победоносец без костей, я люблю второе кушать и тебя вспоминать! С тех пор как ты бреешься, я начала стричься!
Кое был обескуражен.
- Браво! Восхитительно! Дайте второе! – орали находящиеся узники.
- Ну что? Может тебя стесняет что-нибудь? – хлопая в ладоши, шептала я.
- Мы подыграем!- визжали пленные.
- Я росла в жестких тапочках, мое сердце выковано механическими молоточками. Мама мне сказала… да! Мессер моя мама, что мне надо носить обруч на хрупкой шее, тогда меня возьмут пионеры замуж. Ну почему ты молчишь?
- Свободно мыслите! Никогда не ел баклажанов на ночь!
- Я тащусь медленно, но уверенно, никогда не замечая, кто я! И рядом со мной мой плюшевый кумир Киркоров - будущий Нострадамус попсовой эпохи. Если ты возьмешь мою печень - не переживай, я отдам Богу душу! Прикоснись к этим мягким плацам ног моего кота! На твоих глазах я коченею от трепета.
- Волю! Плоскогубцы! Рiдне Днiпро!- распевали взбунтовавшиеся пленники- самурайцы.
Находясь в полном шоке от услышанного, Кое дергал Рыжего за ногти и шею. Рыжий хотел мяукнуть, но одного броска хватило вполне, для перелома вставных шейных позвоночков. Кот замолк и опух. Кое выглядел ни чем не лучше него.
-Он лишь всегда… ты понимаешь? Мяу!- сказал он и навзничь расплясался в сложных танцевальных движениях французского балета мимиков. Вдруг упал вырубившись.
Все были удивительно пьяны и обескуражены.
Часть 3.
Тяжелый день был пройден. Мозг Кое начал затмевать реальность. Он, погружаясь в нелепые воспоминания, печатлел прошедшее время. Воспоминания складывались штабелями из маленьких кадров мозаики.
- Мама, мама! – готическим хрипом отсылал позывные с горы ребенок.
- Паралитически хорошо - думала Тимофеевна.- Помой свои консервы и вытри влажным началом матраца!- сказала матушка.
Редкий Псих иногда посещал выпуклое семейство. Бегая окрылено с криками «Ура!» и «Настало!» он радовался закату зимой. Это способствовало развитию проницательного воображения и теоцентризма юного философа Кое. Один раз летательная функция отказала во время бега - и по деревьям грянуло звуковысотным криком. Взъерошивши поверхность земли, мощное оружие, владельцем которого была Тимофеевна, потрясло юнца. После активного вставления помидоров в землю, многогранное мышление мальчика привело к кладбищу. Красота воспевалась в танце дождя. Дуб шелестел и капал гусеницами на спины влюбленным собакам. Целыми, с косточкой, оставались продукты и руки, умытые первыми прыщами и веснушками юности. По прошествии наблюдений связанных с ажурными склепами, возникло ловкое желание уйти вдохновленным. Он любовался трепетными корявыми корнями звезд на чернеющем небосводе, зрелищными стогами амброзии, антиквариатными крестиками, которые осветлялись потоками гваделупской равнины, истоками алчущих художеств выпуклостями пятикантропа. Грезы прервались видением сверкающих лохмотьями очертаний, промеж надвигающихся на него ветвей терновника. Подходя все ближе, Кое созерцал скобы на ресницах, ремень по диагонали, косо защищающий от посягательств летучих стереотипов. Рядом с этим барахлом кричала от удовольствия почти утонувшая фемина. Подумав о диете и подростковых окружностях, решительно, по Красноармейски, он сделал искусственное эквилибристическое размышление одним мозгом. Сглотнув обиду за промокшие от гусениц кальсоны, с громким плачем на всякий случай Кое ринулся в холодную гладь. От восторга у него выпучились локти, и веки покрылись разводами аллергика. Кое приступил к импровизационным спасательным движениям. Забрав девочку с опустошенными идеями, тащился уставший юнец бродом вдоль берега. После интенсивных критических мероприятий девчушка хлопнула дверью и ушла с ним домой. По пути они разговорились. Оказалось, что у юной девицы не менее сложное детство, а также и будущее.
- Где тебя растили твои родные и дальние попечители? – спросил герой её ныряния.
- В Урюпинске, - залихватски выдвинула аспект Маришка.
- Ты всегда хочешь тонуть, спасаясь средством моего вмешательства? – поинтересовался наемный ребенок.
- Да, я любила, когда меня папка швырял с друзьями за борт, - пинками уклонилась радостная натура, - а ты что делаешь так поздно в самом центре виртуального лесного массива?
- Размышляю о практических ритуалах и вестнике просветленного суицида. Мне очень зябко от любого порицания бренных мучеников сурового века.
- Ну вот и все! Мы пришли… Иди обратно, - мило проворковала подружка стесняясь.
Утром мальчик решил, что он хочет молока и толченого сыра. Тем временем Тимофеевна доила торговцев за бешеные загривки. Кое мастерил завтрак после вчерашних впечатлений топором. Юнец приготовил восхитительное яство: супчик из всех крылатых, моченные синюшки с колечками хрена, напиток из настоек дуба, традиционной овсянки и остатков рафинада. Бережливо накрывая на стол, маленький кулинарный маньяк ждал восторга со стороны Тимофеевны и заблудшего на пир лесной едкого, прожорливого Психа.
- Эх! Разошлись мои пристрастия! Сейчас двину тост из слова и пойла, - разгулялся неминуемый идиот.
- Что такое, че выпучил зенки? Угостись мерзостью, каналья! – завопила беззубая гордая антигрешница Тимофеевна.
- Угощайтесь, чем Бог не шутит. Пойду еще светлячков нарою для гарнира, - утомленно пролепетал Кое-кок.
- Значит, говоришь, телка ощетиниласьуже? Надобно сухарей замочить, к зиме собак угостить нечем будет!
- Та я уже сама волком лажу, без надоев полсела ходит. Моя работа.
- Ну и неловко ж мне. Завтра грядки перейдут во властвование самого Гитлера. Самолично и единообразно захаживал с речью о порабощении грядок собственною персоною и национал-социалистами.
- Иго немецкое истреблять надобно всякоручно. Поползновение черное птиц воронов, эгоистов конченых, Русь-матушку перепрячем быстренько, перекуем эсэсовцев, супостатов мерзостных! И воссияет греко-римская звездочка на небе радужном.
В тени могучего можжевельника раздавались громкие удары головой об лопату.
- Туго здесь! – думал юнец, - нет живности, улетела вся.
Неожиданно, возле забора, прямиком к калитке двинулась тень кувшина.
- Молоко парное облезлых телят купите, и продайте дверную ось, - обратилась особа.
- Сколько просите?
- В два раза больше выйдет!
Отворяя калитку, Кое запустил гостью во двор.
- Ой, неожиданность то какая! Здравствуй и привет, Мариша!
- Любо-дорого дома, а тут дышится лучше и быстрее. Я рада. Ты на корточках, - торжествуя шепнула миссис, - бесплатно, хоть цистерну отдам.
- Кувшина три хватит! Спасибо.
- Я пошла к папеньке, хочешь – заходи.
- Хочу. Сегодня?
Уходя, дети обнялись.
- Лекарство не сварила, а надобно, - орала Тимофеевна.
- Рецепт молодости знаю один, - шептал таинственно Редкостный, - берешь тесто, мажешь морду, залазишь в печку, кричишь громко «Караул!», и придет такая краса – обзавидуешься!
- С такими советами иди на огород яшуров гонять. Мне каравай в рот – тебе сусликов!
- Одумайтесь! Вы кощунственные речи произносите. Однако провидение чародейных истоков предастся забвению и порицанию. Существует кара Всевышнего. Око Всесмотрящего настигнет нас, детей небесных. Многобожная ересь тленна! – воздвинул полусвятой малец.
- Ты понимаешь действия эти чрезмерные? Критику интенсивную включает, наверное! Ишь ты, учить надумал. Забыл, как зимою в чулане малину с праздником перепутал! Не стыдишься при мне всякие мерзости ляпать! – возмутилась старуха.
- Эх ты, инквизитор затрапезный, на литургию зовущий. Совсем стыд в себе разобрал? Крышу набок сбила религиозная картина! – поддержал Псих.
- Ну что вы разорались? Я вещал истины пригожие христианскому миру. Скучно закончите жизнь неблаговещенскую.
- Ступай со своим верованием и отныне подумай, а пока не могу смотреть на тебя!
- И пойду. До встречи, наверное, вам! – всплакнул народный любимец.
Эзотерик-любитель шагал по выбоинам, спотыкаясь. Аттестуемый молчанием и воем прогорклых зверушек молодой и сильный плечом Кое раздвигал просторы лесных сияний.
- А вот и люди появились, и огонь мерцает, - продрогшим ознобом вымолвил путешественник, - тук-тук, можно в шалаш?
- Ух ты! Радость умчалась. Достань веник – протри протекцию, - сказала новоиспеченная Маруся.
- Кого там занесло, черт побери? – раздался военный голос с хрипотцой.
- Папа, это тот ныряльщик, про которого басню Крылов изваял.
- А…Жениться? Держи краба, полосатик. Доча! Собери диван, зови повара и гостей, чай пировать хочется ужо.
- Да не голоден я, - отобразил свои действия в танце юный спасатель.
- Зовут все меня Селянинович Андрейко. Главный здесь я.
- А…Уважением латаете отряды мужественных солдат?
- Да какое в наше время уважение? Партизанить будешь?
- Надобно. Жениться рано, а жить негде.
- Будешь моим лазутчиком, тогда посвящу в зятья.
- Хорошо. Я жажду крови и вечеров уютных с вами.
- Выходим ночью, опушку зачистим возле речки – и домой.
Отряд пешеходов обильно взмок. Обрадованный новыми километрами приключений уже мужчиной вернулся в дом юный философ.
- Аюшки! Взорвал Террикончик наносной? – облокотившись на канделябр, улыбнулась Маричка, - пошли кухню покажу, переделанную взводом. Там граната есть взорванная.
- Идем, дорогая.
Мальчик, истекая челюстью, облизал кастрюлю...
***
Видения перешли от состояния эксгумации к реальности. Быль настораживала явью.
- Как долго семафорил маг волшебством возле тебя! И вот ты смотришь. Респект тебе и уважуха!
После сказанных изощрений, лицо Бальчиша исказилось улыбкой.
- Кто ты? – мудрствованно развивая волосы, заинтересовался взволнованным горловым визгом учтивый юнец.
- Вот беда! Она приходит стадом, а иногда и единоутробно. Я любовь, потерянная девственниками. Нешто забыл, как праздновали начало игуменской пытки бразильеров!
- Где я? – шокировано вращал головой и руками партизан-самооборонец.
- Мозг твой, видимо, затмило! А как же мы распевались в библейских упражнениях йоги, как умилялись в хоре меланхолики, когда видели твою жесткую голову. Ты что, сейчас совсем замолчишь? Врача!
- А Марийка вызывала меня?
- Нет. Только бред про собак и психа слышался в этой адской комнатушке. Ты посмотри, вот друзья, а вот Рыжый.
- О… А что вы тут?
- Да поставьте Баха ему, он же ненавидит нас! – сказал Давид.
- А меда нету? – спросил Кое.
- Жевал на днях, а нынче нет сьестного. А может, компрессик? – выдвинул Шварц.
- Шутить рано, надо нашкрябать пропилена, чтобы желудок позабыл про нормальный карбонад. Оставьте – пусть отдохнет бедолага, и так наваяли хворь. Не беспокойся, недолго мучаться тебе в беспамятстве, скоро заврачуют ненастье лекари.
Еще три дня благоговел безумный Кое под клофелином. Он пытался что есть мочи – но не вышло вспомнить и йоты былого. Ему, конечно, носили старинные, памятные заморочки – но, увы, даже Рыжего починили, а его не удалось.
- А я не хочу сегодня петь, ведь не конь же, каждый день хороводы вырисовывать маслом! – хвастался Шварц Иванов.
- Смотрите, я бабочка, шесть лет кряду куколкой заворачивался! – восхитился неугомонный Японский Городовой.
- Неуклюже как-то в этих условиях стирать шампунем и щеткой из щетины дохлого путника, - печально откланялся Драгеншпиллер.
Кое снисходительно и боязливо обламывал ногти. Ему думалось, что он никогда не выберется из депрессии, и общество будет преследовать его стопы даже на краю обрыва. Он решил во что бы то не стало «давать деру». Он дергал свой волосатый череп и планировал побег.
Приближался долгожданный ужин. После этой трапезы несчастный мальчишка хотел совершить срочный и бесповоротный побег. Взяв с собой комплект чистого спирта и полиэтилена, простынь, изрядно разорвавшуюся, батончик, и вставную спичку, Кое отправился на четвертый этаж. В сушке для исподнего он соорудил самокрученный трос. Сквозь маленькое решетчатое слуховое окошечко беглец выкинул сначала ногу от правого бока, а затем левую. Долго просовывалось туловище, а особенно руки. Осторожным движением зубов юнец спустил трос и начал постепенное скольжение в низменность. Как только он соприкоснулся с бетоном, он понял – назад не залезть. После этого на корточках, с опущенной шевелюрой салабон продвигался по лагерной секреции. Светил фонарь, выли заключенные волком и танцевали канкан, дружно соображая, что рисовать гуашью на гобелене. Кое полз, и в голову стучалось дятлом от возникших слуховых эффектов. Проползая очередную торчащую из земли шпалу, философ уже наблюдал благочестивые леса. Прорыв спичкой метра три, малыш изрядно побагровел и запачкался. Решив облиться жидкостью из темного бутыля, Кое любезно потер ею всезадушевное одеяние.
- Вот она прямая речь попугаев! И райское миропомазание, - закусив батончик за щеку, подумал игумен.
Окрыленный радужными представлениями, юнец уже мчался к воле, представляя небесное сияние и много кустарников в бабочках, бежал скачкообразными порывами между крон лесотундры.
- Мироздание несет благое, соответственно с этим райское чтиво беспрепятственно мироточит откровением монастырей Господа нашего. Благо Всевышнего безропотно повинуется ему, и нет наслаждения величественнее, чем жизнь во имя любви и Господа!
Внезапно послышался лай и выстрелы. Спустивши псов и охранников, Мессер стремительно, по шмидтски, настигла пяты бедного мученика. Растерянный таким поворотом событий, Кое запетлял в сторону огромного каньона. Дьявольская медная луна пророчила безысходность. Устремленный побегом герой рвался дальше. Вдруг земли под ногами не стало…
Эпилог
«Вот и ушел мой ненаглядный. Мальчик наконец-то избавился от бренного существования. Как я пыталась переманить его на сторону любви и благоразумия. Надеюсь, что существование твое приобретет новые формы, самые светлые и беспорочные», - сквозь слезы думала я.
Мараули следил робко за подпрыгивающим котом. Рыжый безумно точил взглядом его погоны, ему не хватало ежедневных почесывающих экзекуций Кое.
- Мелочи! Прыгай выше, займешь третье место! Почетным будешь спринтером, - держа сухарь под мышкой, заявил ефрейтор.
Рыжый прыгал и скучал.
С тех пор многое переменилось. Японский Городовой получил повышение. Японский назначился надзирателем на этаже холериков, а Городовой следит за буйными флегматиками. Мессер уже давно живет со Склобиным, у них родилась Коля Склобина Джуниор младшая, никто не интересовался этой судьбой, а знали только, что это растет настоящее будущее. В честь Шварца Драгеншпиллер украсил свою кровать. Теперь картины Арнольда висят украшением на ее входе. Шварц начал качаться в сторону науки подсознания. Редкий невропатолог разорвал бы столько мозговых клеток пополам, если бы не Шварц и Гегель. Коллекция герр-майора фрау Мессер пополнилась новыми некрологическими вестниками, в числе которых был зафиксирован вестник о Кое. В пещере среди многих камней и утесов серебрилась клинопись.
Некролог
Седьмого марта 1943 года от удара об землю скончался юноша шестнадцати лет, уроженец села Старые Дрожжи Ладожского уезда Ус-Пакиэстонского округа Римский Коеслав Милосердович, свидетельство о смерти прилагается… |
