(рассказ пенсионерки)
В конце октября это было.
Гляжу я как-то: возле скамейки на троллейбусной остановке маленький щеночек сидит. Сам тёмный, а на лбу белое пятнышко.
- Ты чей? – наклонилась над ним.
А он на меня глянул и давай хвостиком вилять.
Я перед ним сардельку положила. Так он её не жуя проглотил. И снова мордашку поднял, на меня смотрит: мол, давай ещё.
- Ты, - говорю ему, - посиди тут, никуда не уходи; я тебе куриного супчика принесу…
Вскоре щенок уже лакал похлёбку… Наелся от пуза, зевнул и тут же, прямо на пожелтевшей траве, разлёгся…
Так я его каждый день кормила, недели две.
“Однако, - думаю, - нужно беднягу куда-то определять: зима скоро, замёрзнет он…”
Взять его себе? Но у меня дома и так было четыре кошки; да и не смогла бы я – пожилая женщина, к тому же гипертоник - три раза в день собаку с пятого этажа выводить…
Стала я всех своих знакомых обзванивать, но щенок никому не был нужен. Дала я тогда объявление в газету. Один человек откликнулся; но, когда я ему сообщила, что зверёныш бездомный и непородистый, он вежливо извинился и положил трубку…
В начале ноября ударил двадцатиградусный мороз. Щенок дрожал как осиновый лист, и только мой тёплый и наваристый суп его спасал.
А однажды я встретила свою давнюю приятельницу. Разговорились мы с ней. Я ей про четвероногого пострела и рассказала. А в конце посетовала, что, мол, некуда пристроить бедолагу. Она дала мне адрес одного своего знакомого, Генки, мужика лет пятидесяти, по прозвищу “пропоица”. “Но ты не думай, - добавила, - он сейчас с водкой “завязал”, хозяйством занимается. Живёт один в частном доме, и как раз пса себе подыскивает - чтоб, говорит, веселее было вдвоём…”.
Пришла я по адресу. Так, мол, и так, говорю хозяину, если у Вас есть желание, то могу привезти Вам щеночка. Непородистый, но хорошенький, ласковый.
Почесал тот в затылке и махнул рукой: неси…
На следующий день я привезла своего питомца Генке. Пустил он щенка в хату. Глядим: тот всё вокруг обошёл, везде понюхал… и в углу улёгся.
- Ну вот, - хозяин говорит, - тут ему и постелю, раз он это место выбрал…
- Спасибо Вам, - я была растрогана. – А то замёрз бы малец… Как его назовёте?
- Хм, - Генка ухмыльнулся. – Ну, раз он у меня в четверг поселился, то пускай и будет - Чет… - И он погладил щенка по макушке. – Согласен, лопоухий?
- А я Вам пока с продуктами помогу, - говорю…
Так зверёныш и остался у Генки.
Поначалу всё шло хорошо. Я два раза в неделю щенку суп в термосе приносила и несколько сарделек. Он радостно взвизгивал; а затем, виляя хвостиком, подбегал ко мне, вставал на задние лапы и всё норовил лизнуть мои руки. А уж я его и за ушком почешу, и по спинке поглажу…
Однако вскоре я заметила, что четвероногий малыш заметно погрустнел. К тому же исхудал: хозяин-то его в основном одной лапшой кормил, редко когда молока наливал. “Ничего, - успокаивала я себя, - встанет Генка на ноги, тогда и собака лучше заживёт…”.
Но со временем хозяин стал меня неприветливо встречать… А затем и вовсе, увидев меня на пороге своего дома, принимался ворчать: мол, у меня дел невпроворот, а ты меня беспокоишь… Ну, и прочее… А когда я однажды у него на столе увидела бутылку, а его самого пьянющего; да ещё когда он мне отказался привести пса, которого запер в чулане, - тут я ему своё недовольство и высказала, да на повышенных тонах. А он как пошёл меня материть!.. После чего крикнул, чтоб, мол, духу моего в его избе не было…
Я тогда по глупости подумала: и впрямь, чего я к мужику привязалась? Ну, взял он бутылку. Сегодня Крещение, праздник. Да и не каждый день он пьёт, не алкаш какой-нибудь. Собаку худо-бедно, но кормит; а без него она и вовсе была бы на улице. И вообще, кому понравится, когда в его дом чужой человек приходит, да ещё с претензиями…
И перестала я к Генке ходить: считала, так спокойнее будет – и мне, и ему, и собаке…
Но меня так и тянуло к Чету. “Как там мой пострел?” – всё время думала…
Видно, на почве переживаний подскочило опять у меня давление. В марте легла на три недели в стационар... А когда выписалась, ещё дней десять из дома не выходила, берегла себя… И вот, уже в середине апреля, не выдержала я и решила заглянуть к Генке. На всякий случай бутылку с закуской взяла, чтоб не с пустыми руками в гости идти… А как туда пришла, чуть в обморок не упала: вместо деревянной покосившейся хаты кирпичный двухэтажный коттедж стоит, забор металлический со звонком в двери. Позвонила я, но никто не вышел.
Тогда я – к соседям. Разговорилась с бабушкой, которая жила через дом. Оказалось, Генка ещё зимой избу свою пропил и теперь где-то “бомжует”…
У меня аж ноги подкосились…
Воротилась я домой. Несколько дней сама не своя была, всё из рук валилось. “Куда ж он собаку-то дел?” – думала.
Наконец, не выдержала и пошла всех нищих и бомжей, каких встречала, про “Генку-пропоицу” спрашивать. Но никто такого не знал.
Неделя прошла, другая… И вот однажды возле Успенского Собора увидала я лохматого мужика, просящего милостыню. Которого раньше не встречала.
- Генку? – переспросил он. – А псина у него с белым пятном на морде?
- Он самый! – Я аж за сердце схватилась.
- Ви-идел я этого доходягу, - протянул мужик. – Только он обычно не здесь промышляет, а на колхозном рынке… Выпить очень любит. А как захмелеет, о своей горькой доле плачет… Но сообразительный – до ужаса! Ведь какую штуку придумал, - лохмач закурил. - Ему одному, с его красным носом, никто больше не подавал. А вот когда он стоял с кобелём и бумажку с надписью в руках держал: мол, подайте на корм голодной собачке, – прохожие в его фуражку червонцы клали, а иногда и полтиннички… Главное в этом деле, как он говорил, … как его…имидж… Нужно, чтоб у пса глаза были грустные и рёбра по бокам выпирали… А для большей жалости – чтоб, мол, ещё и хроменький был. Поэтому он своего кобеля… как это он сказал…на спецдиету посадил, - мужик усмехнулся, - на “сухариную”; да ещё раз в неделю псу по передней лапе – хрясь сапогом! Говорит ему: хочешь жрать – терпи… А что, он Ваш знакомый?…
- Скажи, ради Христа... - говорю, а сама прямо задыхаюсь. - Вот тебе двадцать рублей…
У него аж глаза заблестели:
- Ух ты! Благодарствую…
- … где его найти?…
- Генку?… Как-то он говорил мне, что возле монастыря ночует, у “автоприборовской” поликлиники. Шалаш, мол, там у них…
Не раздумывая, спешу на остановку, сажусь в троллейбус и еду…
Иду к виднеющимся неподалёку куполам храма... Обхожу монастырь кругом, миную старое кладбище… и в зарослях крапивы вижу небольшой шалаш. Подхожу, заглядываю вовнутрь: всюду - пустые консервные банки, бутылки из-под пива и водки… А на матраце молодой мужчина в грязной порванной кофте храпит…
- Эй! – позвала я его. – Слышишь?
- А… - тот открыл глаза. – Тебе чё, мамаша?
- Сынок… - говорю, а у самой сердце готово выпрыгнуть из груди, – я вот тебе десятку дам. Только скажи, где мне Генку найти?
Мужчина сунул червонец в карман.
- Утром ушёл, - бурчит. – Куда – не знаю…
- А собака при нём была?…
- Сбёгла… ещё вчерась… И слава Богу. Надоела хуже грыжи. Только скулит и воет. Да ремень, гадина, грызёт. Он её и пинал, и бутылку в неё кидал, - бесполезно… А тут только её от рябины отвязал да за собой потащил, она как с цепи сорвалась – давай в сторону кидаться. Генка схватил дубину и ну ей псину по башке фигачить. А та как дёрнется – ремень из рук Генки и выскользнул… Он – за ней, да куда там: она хоть и хромая, а так сиганула!..
- А в какую сторону она побежала, ты не видел?
- Генка сказал, на стройку чесанула, у поликлиники…
Я почти бегом к недостроенному зданию, которое было метрах в пятидесяти от монастыря…
Ступила на бетонную плиту, а сама трясусь от волнения.
- Чет! – позвала. И прислушалась.
Тишина.
Принялась обходить все комнаты, бродила около часа… И вдруг в коридоре на полу заметила красные капли. С замиранием сердца направилась в ту сторону, куда они вели.
В одном из помещений след крови обрывался. Я присела, чтобы увидеть, нет ли ещё где капель. И тут справа от себя услышала возню и скуление.
Упав на колени, заглянула в проём стены – небольшое овальное отверстие, ведущее в довольно объёмную полость прямоугольной формы, в которую еле пробивался свет. И в дальнем углу увидела лежавшую на животе собаку. Присмотрелась: знакомый окрас шерсти, только сильно выпавшей, краешек белого пятна на лбу… А возле правого уха пса - сгусток спёкшейся крови.
- Чет… - позвала я его.
Молчание.
- Чет, это я…
В ответ услышала злобное рычание.
- Ну, что ж ты, дурачок, делаешь? Тебя перевязать надо. Иди ко мне, не бойся…
С полчаса я звала пса - всё было напрасно.
Но что я могла сделать? До собаки мне было не дотянуться; а отверстие было слишком узким, чтобы я могла в него пролезть.
Собака опять заскулила – видимо, от боли.
Тогда я схватила лежавший рядом булыжник и принялась бить им по проёму - в надежде разбить его края и тем самым расширить отверстие. Изранила себе руки в кровь. Тщетно: камень в моих руках рассыпался на куски, а бетонная плита осталась невредимой.
Лоб и щёки у меня покрылись капельками пота.
И тут я осознала, что ничем не смогу помочь несчастному животному. В отчаянии я опустила голову на грудь и заревела:
- Четушка, милый. Неужели ты вот так и погибнешь? И унесёшь с собой горькую обиду на людей? Будешь плакать перед Боженькой и жаловаться Ему на нас, проклиная весь род человеческий? Знаю, я крепко виновата перед тобой: хотела поскорее избавиться от заботы. Но что теперь делать?.. Прошу тебя, Чет, поверь мне ещё раз. Я больше никогда тебя не оставлю. Я буду тебя лечить, ухаживать за тобой. Мы заживём счастливо…
Что-то ещё бормотала, сейчас уже не помню… А через некоторое время услышала шорох, доносившийся из проёма. Смотрю: пёс, вытянув шею, слизывает капли влаги с бетонной плиты.
Я вспомнила, что у дороги видела колонку.
Выбежала из здания, нашла круглую пластмассовую коробку из-под торта; очистила её от мусора и налила в неё из колонки воды… Затем вернулась к проёму и осторожно сунула в него коробку с водой.
Прошла минута, другая. Губы мои шептали слова какой-то молитвы… Наконец, послышалась возня и хриплое дыхание. И вдруг я отчётливо услышала чавканье…
Краешком глаза заглянула вовнутрь. Чет, лёжа на животе, жадно лакал воду из коробки. Его морда была от меня меньше чем в полуметре.
“Как быть?” – молнией пронеслось у меня в голове.
Я осторожно сунула руку в проём.
Пёс застыл и потянул носом.
“Только бы вспомнил…, - подумала я, - может, запах подскажет ему, воскресит в памяти прошлое…”
Я шевельнулась, и пёс зарычал.
- Чет… - тихо проговорила я, – не бойся…
И я попыталась приблизить к нему ладонь. Но пёс, продолжая рычать, сделал движение назад.
Я поняла, что дальше звать его было бесполезно: очевидно, зверь после всего пережитого панически боялся людей. А медлить было нельзя: если он опять отползёт в угол, всё будет кончено. И потому сейчас, в это мгновение, я должна была действовать.
“Господи, помоги…” – мысленно произнесла я. И быстро схватила левой рукой за ремешок на шее пса. Тут же упёрлась коленкой в край проёма и правой рукой ухватила собаку за грудь.
Чет громко зарычал, рванулся и чуть было не выскользнул из моих рук. Я ещё крепче вцепилась в его ремешок и шерсть и принялась тянуть пса на себя. И тут он вонзил свои клыки мне в запястье.
Я вскрикнула, но пальцы не разжала.
Оперевшись уже обеими коленками о бетонную плиту, я со стоном продолжала тащить собаку к себе. Но Чет упёрся передней лапой в стену изнутри. И мне пришлось на несколько мгновений освободить свою правую руку, чтобы убрать лапу животного от стены.
Пёс рычал и рвался. Однако с каждым разом всё слабее. Вот его голова уже снаружи. А клыки снова вцепились мне в руку. От боли я стиснула зубы и продолжала что есть силы тащить пса на себя… Наконец, ухватилась за его шерсть и кожу на спине, затем за лапу и вытащила собаку из проёма.
Облако цементной пыли запорошило мне глаза и нос. Я несколько раз чихнула. Затем, не выпуская пса из рук, взяла его в охапку и, с трудом встав на ноги, понесла внезапно обмякшего Чета наружу…
При свете солнца я увидела расширенные чёрные зрачки безумных глаз животного. Сдунула цементную пыль с его морды и быстрым шагом направилась к остановке.
Пёс тяжело дышал и больше не пытался вырваться из моих рук. Лишь слегка поскуливал. Видимо, сил у него уже не осталось.
Я шла с Четом на руках, и меня душили слёзы... А вскоре почувствовала, как у меня сильно застучало в висках, и испугалась, что по дороге у меня поднимется давление и я упаду.
“Только не сейчас… только не сейчас… – проносилось в моей голове. – Лишь бы добраться до остановки… И тут же – в ветклинику; она работает до девяти вечера, ещё успею… Сразу - обезболивающее, капельница… врачи знают… Ты будешь жить, Чет... Ты должен жить. Чтобы я могла растопить твоё сердце, которое превратил в кусок льда человек… этот венец творения… Чтобы, как прежде, завидев меня, ты взвизгнул от радости и, подбежав ко мне, лизнул мою ладонь…”
|
