Безвозвратно потерянному прошлому.
Я еще слышу, как тебя убивают.
И.К.
Платок, да, ещё не забыть платок – подарок сестры Сары. Красный такой платок с золотыми кистями. Не забыть бы. Она так долго его искала мне в подарок, два города пешком обошла, сорок базаров. Это хорошо, что её сейчас с нами нет. Хорошо. Она бы не смогла быстро собраться в дорогу. Раз - и готово. У Сары было столько нарядов, столько украшений… Она любила всё красивое. Ой, не забыть бы платок. Его надо спрятать куда поглубже, мало ли что, вдруг как в тот раз, заведется моль - и нет платка. Тогда эта пузатая мелочь поела старенькую накидку младшей Аи. Она и то переживала. Если что станет с сестринским подарком, не переживу. Он – это единственное, что у меня от неё осталось. Не забыть платок. Где же он? Вот и бусы Рут, и кольца Аи, и мужа сандалии, где платок? Помнится, последний раз надевала его в дождь и всё боялась, что промокнет подарок-то и исчезнет. Я и надевала платок всего лишь раз десять. Ценен он мне, ох, как ценен. Дорог, как не знаю что, от сестры единственной, и теперь уже безвозвратно ушедшей сестренки – всё, что осталось. Красный платок с золотыми кистями. Где же? Как в воду канул. А эти пришельцы, которых Лот пригласил на ночь, может, это они приложились к платку? Глядишь, лежал подарочек сестры – яркий такой, красивый, вот и приманил чей-то лукавый взгляд. А что, нет? Так, наверно, и было. Кто из двоих взял, кто знает? Вроде и выглядят прилично, и одеты, и говорят умно… И не ушли ещё, вон стоят у дверей, торопят. Мужу говорят, чтоб и нас торопил… Дочкам что, они быстрые, молодые. Рут уже подле отца крутится - ничего не собрала. Аи тоже с ноги на ногу переминается. Все меня ждут. А я не могу уйти без платка. Ну, где же он? Если к подарку приложил руку кто-то из гостей, то они слиняли бы быстро, не стали нас ждать. Лоту что-то набурчали, муж и нас заторопил. Бог, говорит, так повелел. А это, мол, посланники Божьи, ангелы. А я их за воришек. А откуда мне знать… Пришли в город под вечер, а город наш неспокойный. Кто не знает? Здесь порой такие страсти творятся, что Бог, видно, теряется. Бывает такой разврат… И молись-замолись – без толку. Соседи творят такое - жуть. Глаза закрываешь, а стоны слышишь… Хорошо, что дочки нашли свою подмогу. Зятья у меня ничего. Только вот у младшенькой какой-то странноватый муж, всё норовит ей больно сделать. Это, видать, сущность его такая, характер так проявляется. Хозяин как-никак… Что муж и жена? Муж и жена – одна веревка. С Богом – уже трое. А веревка, свернутая втрое… О, мой злится. Чё, спрашивается, ну не могу я уйти без сестры, это как будто предательство. Оставить платок в доме, который должен разрушиться. Должен сгореть. Это ангелы так сказали. Сказали, что нет больше в городе ни одного праведного, кроме нас… И зятья тоже чудаки. Лот, ещё не рассвело, сбегал до них. Сказал, мол, так и так – пришла весть от Бога, послание, что город наш Содом за грехи, что до неба аж достали, разрушен будет. Ангелы истребят сие место, потому что велик вопль на жителей его к Господу, и Господь послал их предупредить и спасти кающихся… Зятьки наши в смех ударились. Хохочут, никак оба дурачками сделались. Я всегда знала, подозревала: так оно и будет. В один прекрасный день город поглотит и их. На песке их дом построен, на песке. И пред ветром не устоит, и пред дождем посильнее… Да молчала, что дочек попусту травмировать - и так жизнь не мед. У Рут вон проблема с зачатьем. Всё мертвецы родятся, жуть какая. Всех лекарей ханаанских обошли, а всё мёртвые дитятки. Авраам вон в сто лет жене своей девяностолетней ребенка сделал - и живого, и какого, а моя дочь… Видно, не больно уж жалует её Господь наш. Видно, я согрешила. Так каюсь, сколько можно? Уже все молитвы прозубрила, а толку. Да что это за такое, где платок? Красный ведь, с золотом, видный – а нету. И эти торопят. И дочки, в одну, завывают… Зятья, значит, отказались уходить. Посмеялись и сгинули во тьму. Лот до солнышка вернулся, рассказал. Рут чуть всплакнула. Аи только махнула рукой. А рука у неё, Бог мой, вся синяя – это муж её давеча потаскал. Ух, и демон – глаза такие бегают, зеленые… Я его, честно, недолюбливала. Ах, а кастрюльки мои, тарелки, чайнички?.. В начале года Лот сам слепил из свежей красной глины вазу с фигурками. Там я и дочери. Как же вазочку не взять? Погибнет, разобьется… Кому осколки нужны? Вазу ещё прихватить бы. Вон она на окне. А эти смотрят. Иди, говорит один из них, с белыми, как молоко, волосами, ничего не бери. Да как я не возьму?! Это же всё чрез руки мои прошло. Всё моими ладонями согрето. Здесь в каждой вещи я. Во всем… В каждой ложке, в каждом стакане, в каждом кувшине, в каждой палочке, пылиночке… Как я вот так вот всё это брошу? И плакать до смерти хочется, ух, как в горле запершило, но нет, глотаю комья слез. Глотаю. Неудобно как-то. Вон как ангелы пялятся. А вот на крючке платье Рут, я сама его сшила, когда Рут выходила замуж. До сих пор помню её первую кровь, это случилось днем, она сидела вон на том стульчике у окна, солнце играло зайчиками у неё в волосах… Она перебирала бусинки для… Торопят. Муж подбежал, схватил за руку, за локоть, талию. Вырвалась. Где платок? Куда вот он мог подеваться? Я вроде последний раз, когда в дождь надевала, посушила его во дворе, сложила аккуратно и в… вот дура-то старая, я ж его под подушку спрятала, вместе с душистыми травами, чтоб голова не болела.
И подушку бы взять с собой, хоть одну. Сама ведь шила и пух начесывала, сушила на солнышке, на крыше… Один раз чуть с крыши не слетела… Вай, и тут нет. Где тогда? У дочерей в сотый раз спрашиваю, не видели платок мой, тетя ваша, которую давно уж Бог к себе прибрал, подарила, нет? Крутят головами – не видели. Торопят – скорей, мам. А у меня прямо руки опускаются, ноги не держат. Как же я уйду из дома, где любила, где детей зачала, где родила, где вырастила… Здесь в доме было всё: и счастье, и горе, и радость, и слезы… Так что же, оставить всё? Всё. И платок – память, и прошлое… Оставить. Оставить себя – ту молодую, красивую… Предать юность, чувства, всё то, что должно сопровождать по жизни в будущем? Нет, не могу. А зачем я должна всё это бросить? Из-за чего? Из-за того, что вчера под вечер заявились незнакомцы, а следом за ними и весь город?.. Лучше бы Лот отдал этих пришельцев городу. Понимаю, грешу, но они у меня похищают прошлое. Похищают меня – то время, когда звонко смеялась и порхала, время, когда щеки горели румянцем, а глаза искрились голубыми небесами… Тогда меня Лот на руках носил, каждую ночь любил, холил и лелеял. А сейчас уже и забыла, когда он меня последний раз поцеловал… Лет сто назад, да какой - двести… Уже и не притрагивается ко мне лишний раз, не обнимет даже. К чему мне это? Мне дорого и родно то, что остается, от чего… Платок, платок… Они уже распахнули дверь и ждут на пороге. Один ангел взял за руки мужа и зовет, и тянет… Мне же не до этого, не до них… Мне нужен платок. Всё переверну, а найду. Найду память сестры, её подарок, её… Пускай погибну… Дочери хватают меня, ангелы хватают, тут и Лот на подмоге. Тащат к дверям, чуть ли не пинками, волоком… Вот я уже спешу вместе с ними, под руки, прочь из города. Люди, соседи, весь Содом вышли посмотреть на наш побег, на мой растрепанный волос. Я кричу, тянусь к дому… Ору, что не могу, что там ещё моя сестра, в доме осталась сестра. Ангелы ускоряют шаг. Содомляне – горожане - смеются, скалятся, тычут пальцами, плюют вслед. Я захожусь от крика, плачу. Платок, Господи, там остался платок моей сестры. Она сорок базаров обошла в поисках подарка для меня, она хотела, чтобы я носила его всегда при себе как память о ней. Как талисман нашего родства, нашей крови. Я ведь всех потеряла. Уже даже и не помню, как выглядели мать с отцом, где похоронены… Только сестренка осталась во мне – её улыбка, смех, глаза… Платок. Ладно вазочка, ладно кастрюльки, чайники, тарелки… ладно… Платок сестры. Господи, ослепи их, как ослепил тех заблуждающихся и возжаждавших тел твоих ангелов содомлян. Ты же можешь, я сама видела. Видела, как следом за теми двумя, которые сейчас ведут нас к спасению, пришли мужчины города и потребовали у Лота, чтобы он отдал им незнакомцев. Гостей. Лот тогда предложил дочерей, я чуть с ума не сошла, конечно. Волосы на себе начала рвать, заплакала, в молитву ударилась… Ты же ослепил извращенцев. Они искали дверь нашего дома, ползали на коленях, бились головами о стены, кусали землю… а не нашли дверь, так и расползлись кто куда. Почему, ну почему ты сейчас не хочешь помочь мне?! Ладно, Бог, не ослепляй. Дай мне платок сестры, красный с золотыми кистями… Сделай так, чтобы он в сию секунду, да пусть и не в сию, но появился у меня на голове, прикрыл мои растрепанные, беснующиеся на ветру волосы. Сделай, Господи, это маленькое чудо. Тебе это ничего не стоит, а я успокоюсь, еще больше уверую. Пойду сама, добровольно, и не обернусь на город, который ты собираешься уничтожить. Не обернусь на прошлое, счастливое прошлое… Не обернусь, обещаю! Только верни мне платок сестры, покойной, любимой сестры. Прошу тебя. Молю. А ангелы твои подгоняют, твердят одно по одному, чтобы не смели нигде останавливаться, не смели оборачиваться, не смели… Только вперед и вперед, подальше от греха, от Содома. Подальше… У меня нет сил на шаг, меня почти уже несут. И мысли теряются, и хочется остановиться, прилечь, вернуться… На веки будто ложится сон. Нет, это просто тяжесть бессонной ночи и безумного утра. Тяжесть потери, непоправимого… Тяжесть предательства. У меня больше нет дома. Нет прошлого. Нет счастья. Нет любви. Нет, нет, нет…
А впереди гора – невозвращения, и скалы пялятся острыми пиками – измены. А где-то там, в городе за спиной, в доме с низенькой крышей, где вокруг виноград и смоковницы, в комнатке с большим окном, там ещё вазочка стоит с вылепленными на ней фигурами, там где-то под матрацем, наверное… Точно, наверное, глубоко сунула и всего-то, вот дура. Надо было всю кровать осмотреть, там где-то лежит себе одинешенько платок. Подарок. Лежит себе, лежит… Пытаюсь успокоить всхлипывания. Делаю ещё одну нелепую попытку вырваться, вернуться. И понимаю. Понимаю, что поздно. Всё, поздно. Поздно. Шаг сделан. И не один шаг. Тысяча шагов, уже даже больше тысячи шагов от дома, от… себя. Иду молча. Лот что-то иногда спрашивает… И дочери, вижу их испуганные глаза. Скоро должно начаться уничтожение города – нашего теперь уже прошлого. Гляжу в глаза дочерей… Они не жалеют, что покинули. И муж счастлив. Он – угождает Богу. Он у Бога любимец. А я… Я жалею. Жалею прошлое. Что для человека прошлое? Это мама и её грудь, это папа и его сильные руки, это первое слово и первые шаги, это новая игрушка и бабушкины сказки, первая любовь и слезы, первый поцелуй и первая ночь. Беременность – чувство, как внутри тебя стучит ножкой малыш. Роды, и как губы ребенка обхватывают сосок твоей груди. Первое слово «мама», и… Слезы не удержать, их не посадить на цепь, как и не посадить на цепь прошлое. Будущее всегда на цепи – вон болтается где-то впереди… А прошлое, отпусти его, оставь, предай и… Спотыкаюсь. Уже и город, куда спешим, как его? Сигор. Уже темнеет, и ангелы исчезли. Последний наказ их был всё тот же – идите и не оборачивайтесь. Небо пронзает шум. Позади слышно шипение падающих звезд. Гул огня, взрывы, далекие крики… Ночь проясняется… Оранжевые языки далекого пожара освещают дорогу вперед. Вот и всё. Всё. Понимаю, слезы глотаю, кричу… Вспомнила почему-то, как белила стены дома, и капелька белил попала на руку. Рука впитала каплю, кожа на том месте стала белой и засохла коркой. Тогда я почувствовала, как сроднилась с домом. Своим домом. Как срослась с ним в одно. Этим священнодействием мы объединились. Стали одним. Я тогда погладила ладонью побеленную стену, отдала дому своё человеческое тепло. Он поделился теплом своим. Ведь в нем столько нашего дыхания, наших чувств, переживаний, энергии… Дом – живой. И как, как мы могли его предать, оставить одного погибать? А в доме всё, что всегда сопровождало и помогало по жизни - все эти кастрюльки, поварешки, подушки, безделушки… Платок красный с…
Сестра, ты, наверное, смотришь сейчас на меня с небес и думаешь, как я могла так поступить? Как? Почему не противостояла? Почему не отстаивала? Почему бросила, бежала, забыла, предала, оставила… Почему? Почему? Прости, сестренка, но почему твой Бог – тот, который тебя у меня забрал, и который, должно быть, сейчас с тобой рядом, не сделал для меня это маленькое чудо - не прикрыл мою голову твоим платком?! Появись твой платок на моих плечах, я бы благословила его – Бога. Упала бы на колени и молилась, молилась… пока Содом вместе с домом и вазочкой, где три фигурки, и желтая побелка, не стали пеплом… Молилась бы, не оборачиваясь… Может быть… Прости, сестра. Прости… Руки, мои руки, как птицы – дикие, необузданные птицы, взмывают вверх… Я вырываюсь. Отрываюсь от близких. Лот пытается меня схватить, но боится обернуться. Дочери закричали: «Мама!». Они справятся без меня… Я остаюсь стоять. Долго стояла, пока семья не скрылась за поворотом. Плакала. Вспоминала вроде, как рожала дома дочерей, и как Лот… Оборачиваюсь. Медленно поворачиваюсь всем телом. Вижу, как горит город. Мой город. Там горят мой дом и моя посуда, мои подушки… и вазочка, и… платок с золотыми кистями. Горит моё - всё, что было. Всё, чем была я! Всё, что осталось в сердце, в душе… Горит. Горит! Слезы на щеках тоже зажглись огнем. Я подняла руку, чтобы прикрыть глаза от обжигающего огня, и… на ладони увидела белое пятнышко… известки. Я – остаюсь. Я остаюсь с домом. Он возвращает меня. Взгляните, белое пятнышко растет. Я сливаюсь с прошлым… В считанные секунды поднятая рука покрывается «известкой». Сердце внутри немеет. Я сливаюсь с домом. Я становлюсь домом. Становлюсь… прошлым. Перед глазами красной лентой вижу платок. Это платок сестры. Вот он с золотыми кистями. Она так его искала, обошла два города, сорок базаров… Я обернулась… домом. Я остаюсь с прошлым и не жалею об этом. Не жалею… Остаться с прошлым, не значит не смотреть в будущее. Да и какое настоящее, какое будущее без… Ноги становятся твердыми, как камень. Белизна известки покрывает меня всю. Всю, всю… И я – счастлива. Я снова дома. Снова слышу, как «мурлычет» малютка Аи. Вижу, как Рут перед первыми месячными сидит у окна и перебирает бусинки. На печи кастрюля с едой, сегодня на ужин тушеные овощи, на подоконнике вазочка с тремя фигурами… На мне красный платок – подарок сестры Сары. Лот чинит колесо от телеги, и я знаю, что ночью он прижмет меня к себе и подарит… любовь…
Сердце сливается с дыханием. Я становлюсь...
И пускай потом скажут, что во свидетельство нечестия осталась дымящая пустая земля… и памятником неверной души – стоящий соляной столб. Пусть! Пускай скажут, что оставила живущим память о своем безумии, дабы не могла скрыть того, в чём заблудилась… Что ж, кто станет сберегать душу свою, тот погубит её, а кто погубит… Вспоминайте жену Лотову… Вспоминайте. Вот она, во всей своей красе… Безумная, но верная. А кто верен прошлому… Тому и таблетки от греха ни к чему. Зачем? Пускай их пьют те, кто бежит сломя голову, бежит от себя. Бежит за спасением… Мне же не нужно спасение такой ценой… Знаю, цена у всех своя и у всех разная… И у таблеток от греха тоже цена своя. И мне они не нужны. У меня свои… Спасибо… Я приняла их, запила водой, и… Женщина меня поймет. Да и мужчина поймет… Кто бы ты ни был, найди меня. Найди хоть кусочек. Быть может, именно для тебя, да, да, для тебя я стану… таблеткой.
Горьковато-соленой таблеткой от…
Глаза, мои глаза, зрачки, я вижу свет. Нет, это не огонь догорающего города. Это другой свет. Белый. Белый свет с золотыми…
|
