Сашка был настоящим красавцем. Ему бы в Голливуд с его черной шевелюрой, смуглой кожей, карими глазищами, широкими плечами, но он как родился в захолустье, так и прожил в нем свою короткую бесславную жизнь. Там и умер страшной бестолковой смертью.
Зимой и летом Сашка разгуливал в белых штанах и гавайской рубахе, расстегнутой на смуглом животе, даже если кусал мороз. Лишь на плечах небрежно накинута болоньевая куртка из прошлого века. Сашка был все время пьян.
С утра его белые штаны уже вихляли по деревне, иногда собирая придорожную грязь коленями или задом.
Когда-то Сашка был маленьким. Ему было пять, когда я родилась, и он со своей мамой и моей бабушкой ходил забирать меня из роддома. В кармане у него лежало собственноручно написанное письмо. В нем было всего лишь три слова, предназначенные мне, только что явившейся на свет: Я тебя люблю.
Сашкина мать была крупной, сильной женщиной. Родила она Сашку без мужа и уже за тридцать, что в те времена в маленькой деревне было делом,мягко скажем, необычным. Тетя Лида дружила с моими мамой и бабушкой, а я пыталась дружить с Сашкой. Пыталась, потому что по достижению мной более-менее сознательного возраста, Сашкина "любовь" ко мне прошла, или же он так был разочарован увиденным в роддоме, что сие глубокое чувство не нашло развития в его пятилетней душе. Поэтому в свои десять он относился ко мне пренебрежительно-снисходительно,как и подобает нормальному мальчишке. Все же помню, как он с компанией дружков-ровесников катали меня на санках, стараясь почаще их перевернуть.
Не смотря ни на что, я просто обожала ходить в гости к тете Лиде. Сашки чаще не было дома, но это меня не расстраивало, так как от тети Лиды я всегда получала что-нибудь вкусненькое и в добавок разрешение рыться в старых сашкиных игрушках.
В этом было особенное удовольствие. К кому бы в гости мы не ходили, я теребила родительской рукав, требуя выяснить, нет ли в доме коробки с игрушками.Обычно коробки были, и ,как ни странно, почти у всех они выгляели одинаково: картонная коробка из под печенья, полученная в местном сельпо, или же фанерный ящик, до верха забитый полкоманными пластмассовыми средствами развлечения среднестатистического советского ребенка: машинки без колес, куклы без волос или с провалившимися глазами, какие-то пирамидки, совочки, лопатки...Самое главное, что дома стояла такая же точно коробка с подобным барахлом, но то было барахло знакомое и потому неинтересное. То ли дело в гостях!
Но было и еще одно чудо, которым обладала тетя Лида. Приоигрыватель. Коричневый чемоданчик, открыв который можно было лицезреть вертушку для пластинок. Сорок пять оборотов в минуту. К чуду прилагались несколько заезженных винилов, покрытых сетью царапин-морщин. Обычно "под занавес" тетя Лида включала одну или две песни в ответ на мой умоляющий взгляд. Взрослых "этот шум" больше раздражал, чем доставлял удовольствие.
"Ладно, послушаем, как Миша хрипит"-добродушно соглашалась бабушка, и тетя Лида ставила пластинку Михаила Боярского. Ап, и тигры у ног моих сели... Счастью моему не было предела.
Иногда Сашка все же оказывался дома, и тогда я отправлялась к нему в комнату(отгороженный фанерной стенкой закуток, два метра на три), и там действовала ему на нервы. Вспоминала бабушкины рассказы про Сашку маленького, как он боялся волка из мультфильма "Ну, волк, пгоди". Именно волк, а не заяц. Этим я пыталась его дразнить, но он лишь добродушно смеялся.Однажды я нашла на полке мундштук для сигарет и с присущей девчачьей вредностью пошла показывать тете Лиде с "наивным" вопросом"А что это?". Надеялась, что Сашке влетит за курение. Помнится, не удалась моя затея. Одалживала у Сашки книжки "почитать", одна из них до сих пор лржит где-то, Сашка мне ее великодушно подарил. Герцен, "Сорока-воровка". Мне было лет шесть.
Потом как-то незаметно наши визиты прекратились, я уехала из деревни в город и лишь на выходные приезжала к бабушке. Когда мне было лет двенадцать,зачем-то потащились мы с бабулей на танцы в деревенский клуб, людей посмотреть, себя показать. Сашка, с папуасской шевелюрой, яркий и невероятно красивый, держал на коленях девушку с круглой попой, которую неустанно гладил свободной рукой. Баба моя,естественно, рассказала девченке историю про то, как Сашка шел за мной в роддом с запиской "Настя, я тебя люблю". Сашка улыбался и шептал девченке на ушко: Видишь, какой я влюбчивый, вот возьму и влюблюсь в тебя. Девченка счастливо хихикала. Это был последний раз, когда я видела Сашку таким. Нормальным.
Вскоре его забрали в армию, и на два года я забыла о Сашке напрочь.
Я подросла, оперилась, началсь пора деревенской гульбы, летняя пора, яблочное вино, веселая компания, танцы...Надыбав где-то треть бутылки кубинского рома, мы выпили его на троих, и ,не помня себя ,пошли "на пляски". Мир был невероятно прекрасен, жизнь великолепна, радость неиссякаема. Все были друзьями, все были родными. В тот день мы столкнулись с Сашкой в дверях, и просто, ни слова не говоря, обнялись, как старые боевые товарищи на встрече однополчан. Мы с ним не разговаривали, ни до , ни после, нам вобщем-то нечего было сказать друг другу. И лишь позже, когда одна моя подруга сильно в него втрескалась и, будучи красоткой, добилась его внимания, я перекинулась с ним парой слов. Вспоминали про мою бабушку, имевшую злобный характер и тем широко известную. Потом Сашка предложил мне целоваться, но кажется я отказалась.
К тому времени Сашка успел жениться и сделать Сережку. В жены выбрал девицу с известной репутацией, да и сам слыл ловеласом и гулякой.Подружка моя оченй хотела его приворожить, поэтому выпросила у меня Сашкину фотографию, единственную имевшиюся в семейном архиве. Сашке на ней было года два, но это ее не остановило, и она использвала фото в каких-то магических изысканиях. Уж не знаю, помогло ли ей, но фото она так и не вернула, соврала, что он то ли сгорело, то ли потерялось, так что никакой памятки о Сашке у меня не осталось.
А потом умерла тетя Лида. Рак.Сильная женшина высохла, как осенняя ветка за считанные дни. Сашка запил со страшной силой, в пустую"хату" естественно, налетели "друзья", гулямба не прекращалась ни днем, ни ночью. Подруга моя все никак не могла "отойти" от ран, нанесенных ее сердцу стрелами Амура, и вечерами заставляла прогуливаться под окнами Сашкиного дома и распевать на пару с ней "Огней так много золотых...".Однажды против моей воли(что-то во мне дико сопротивлялось этому), она затащила меня к нему в дом. Двери были открыты, но света не было, скорее всего Сашка давно не платил за электричество и провода ему просто напросто обрезали. Пробирайясь в потемках по скрипучей лестнице я испытывала гадкое чувство, будто захожу в склеп. В доме тоже было темно, но в свете луны мы увидели Сашку, лежащего на диване.Я оторопела, хоть и видела, что он всего лишь спит.Картина была удручающей, со всеми элементами жизни "опустившегося" человека. Бардак, в то же время пустота, затхлый запах, нищета... Я вспоминала эту комнату десять лет назад, светлый уютный уголок, сахарная помадка в моём кулачке, ап, и тигры у ног моих...
"Тань, пошли отсюда",-прошептала я, но Танька опустилась на колени в изголовье и пзеловала Сашку, спящего. Он открыл мутные глаза, и так получилось, что сперва увидел меня."Кто это?"-прохрипел он. Тут же заметил Таньку, узнал, а меня никак в темноте не мог разобрать. Я не могла дождаться, пока мы уберемся оттуда. На улие я вздохнула полной грудью. Могла ли я что-нибудь сделать? Не думаю.
Прошло еще лет пять.Сашкины белые штаны мелькали с утра до вечера по деревне, частенько голливудского красавчика можно было видеть мирно спящим в канаве, гавайская рубаха на реаспашку. Иногда, когда в клубе была живая музыка, Сашка пел. Я и не знала, что у него такой красивый голос. Пел он всегда Цоя. "Спокойная ночь, а всем, кто ложится спать спокойного сна"...
Как-то по зиме приезжаю в деревню, и уж не помню кто, кто-то из местных бабок, тут же доложил: Слыхала про несчастье? Сашка сгорел в собственном доме! Уснул, видать, пьяный, и сигарету не потушил, или свечку жег. Света-то у него не было.До тла сгорело. А соседка, Валюха, выскочила с перепугу, дома-то у нах знаешь как близко друг к дружке, да от страха кондрашка ее хватила, прям на месте и померла".
Я пошла посмотреть. Лишь пара обгоревших бревен и запах гари. Запах сгоревшей жизни. Даже в гроб нечего было положить. А соседкин дом - целехонек. Было Сашке двадцать шесть лет. |
