Риточка чисто прибрала стол, смахнув все крошки на ладонь, и вытряхнув мусор в ведро. Сама помыла чашки, правда одну разбила, но зато остальные три совершенно до блеска оттерла и повесила на сушилку. Все тарелки аккуратно расставила на полке. Даже мыло аккуратно промыла в теплой воде, смыв пену, прежде чем положить на подставку.
После окинула взглядом кухню – все было в порядке. Она даже улыбнулась, представив, как удивится мама. Затем подумала, чтобы еще сделать? Она взглянула на часы. Одна стрелка на восемь, другая на два. Наверное, еще есть время. Может быть, приготовить еду? Она сможет. Это не так сложно. Например, сварить суп – для этого надо всего лишь налить в кастрюлю воды и покрошить туда моркови, картошки. А когда мама вернется с работы, ее будет ждать теплая еда.
Рита даже засмеялась от удачной выдумки.
- Ай да я! - вслух произнесла она и решительно натянула на себя мамин фартук. Помыла руки, долго плескаясь в теплой воде, пока не вспомнила снова – ах, да, суп! – и снова засмеялась.
Она наполнила большую коричневую кастрюлю водой, поставила на плиту. Теперь надо было включить газ. Она не раз видела, как это делается, но все же было боязно. Любопытство победило страх, она несколько раз чиркнула спичку о коробок и занялся огонь. Рита как зачарованная следила за игрой пламени в своих руках, пока пламя не опалило пальцы. Она вскрикнула и выронила обгоревшую спичку из рук. Из глаз полились слезы. Она выбежала из кухни, прошла в свою комнату, забралась в свое любимое большое мягкое кресло и так сидела, обхватив обожженный палец, тихо скуля. Боль понемногу прошла, и Риточка успокоилась. Взгляд ее упал на не заправленную постель.
- Нехорошо, что не убрано, – подумалось ей. Рита уже забыла о неприятном происшествии, встала с кресла и подошла к большой кровати, где она спала. Сбоку на стене висело большое зеркало в старинной раме, местами потрескавшейся от времени. Рита знала, что на обратной стороне его написано аккуратным каллиграфическим подчерком «Милой и нежной Анастасии, лорд Милкворд». Надпись эту видела Риточка давно. Иногда ей даже казалось, а не привиделось ли, на самом ли деле когда они приехали в этот дом, и зеркало стояло у стены, она сумела прочитать надпись? Можно было бы посмотреть, проверить, существует таинственное посвящение или она придумала это в своем воображении, но сделать это Рита не могла – боялась подходить к зеркалу. Она не помнила, мать ли ее предупреждала, или еще откуда-то появился страх. Но чувствовала опасность. Что-то предостерегало ее смотреть в зеркало. И каждый раз, когда она должна была повернуться в его сторону, или, проходя мимо, она закрывала глаза.
Рита застелила постель, подоткнула одеяло, аккуратно расправила складочки на покрывале. Включила радио. Ей нравилось слушать передачи, особенно когда она оставалась одна. Не с кем было поговорить. Она села в кресло, и закрыла глаза.
Лена торопилась домой. Только что закончилась смена. Она работала диспетчером в автобусном парке. Сутки через трое. Сутки на работе, сутки отсыпаться дома, после рабочей ночи, и сутки на домашние дела. По такому нехитрому графику она существовала. Муж Андрей работал в том же парке водителем. И хотя дома муж отсутствовал почти ежедневно, денег в семье не хватало. Ее зарплата уходила на оплату квартиры. Раньше она жила с матерью, но когда они расписались с Андреем, начались скандалы. Мать считала нужным вмешаться в отношения дочери, а Андрей на дух не переносил никакого вмешательства. После памятного вечера, когда Андрей разбил единственный старенький телевизор, Лена сдалась и нашла комнату в доме напротив. А мать с того дня стала сникать, становилась рассеянной, забывчивой. Как-то Лена застала мать на стуле, в коридоре. Она сидела, прислонившись щекой к спинке стула, и отстраненно улыбалась, смотрела на Лену, не узнавая ее, и указывала пальцем на пол. Повсюду была вода. Лена бросилась к ванной. Краны были открыты до упора, душ лежал на полу. Вода давно залила пол в ванной и перекинулась на комнаты. Лена ползала, собирая воду, и плача ругалась. Пришлось выкинуть залитые водой книги, лежащие стопками на полу, шкаф они с Андреем увезли в съемную комнату. Выкинула подмокшие овощи, хранящиеся на кухне.
В другой раз они гостили у матери с Викой, старшей дочерью. Вике тогда шел четвертый год. Вика плескалась в ванной, а Лена сидела рядом и присматривала за играющей дочкой. Вот она льет на себя воду, забавляется с полосатым резиновым дельфином, почему-то в белую и синюю полоски… Какая у дочки маленькая аккуратная розовая, по-детски пухлая ручонка. Брызги воды и радостный смех. Мыльные пузыри и довольные глаза дочери. Наблюдая за незатейливой детской игрой, Лена наслаждалась ожиданием. Небольшим отдыхом, в череде дневных забот и нерешенных проблем.
В коридоре хлопала дверь. Мать ходила из комнаты в комнату, из комнаты на кухню. Мягкая, добрая, мудрая, пережившая войну… такой, а не сморщенной худой беспомощной старухой хотелось ее помнить. Никогда не повышала на Лену голоса, даже когда та шалила. Отдавала лакомые кусочки, протягивала ей: «Возьми, тебе же хочется!». И Лена вспоминала – брала! Порой лишая мать возможности самой отведать сласти, конфеты.
Дочка встала в ванной. Лена приготовила полотенце. Уверенными сильными движениями стала вытирать дочери волосы, когда дверь в ванну распахнулась.
Напряженный, надсаживающийся крик одновременно с ударом распахнувшейся двери о стену. Мать стояла на пороге. Заметив ее перекошенное от ненависти лицо, и нож в руке, Ира оцепенела. И находясь в этом секундном ступоре, удивленная, она словно в замедленной съемке наблюдала, как та медленно опускает нож и погружает острое лезвие в ладонь. Капли крови падают на пол, медленно образуя небольшую красную лужу.
- Опусти сейчас же нож, слышишь? – кричит Лена, пугая дочь. Пытается ухватить мать за руку, но та уворачивается. Лена чувствует недюжинную силу в ее руках.
Вид крови на полу, на руках… Мать поднимает глаза и начинает голосить, надсадно, словно прося милостыню на вокзале.
- Помогите. Помогите. Меня хотят убить, – она кричит и продолжает размахивать ножом. А когда резко поднимает руку, капли крови брызгают на стены, кровь падает в ванну, где стоит Вика, окрашивая воду в розовый цвет. Капли падают и на дочь, которая стоит в наполненной ванне, голая, испуганная. Времени на раздумья нет, Лена хватает мать за запястье и крепко сжимает.
- Помогите, меня хотят убить, – уже громче зовет мать.
«Слишком много крови» – проносится в голове у Лены. Кровь почему-то обильно капает из неглубокого пореза.
Лена рывком выталкивает мать из ванны и закрывает дверь на задвижку, ожидая в любой момент сокрушительного удара. Мать не стучит, не ломится. Вика стоит и молча смотрит на Лену. Стены, пол, вода в ванной – все в крови. Лена кинулась вытаскивать ребенка из кровавой ванны, завернула ее в полотенце, обняла. Они стояли обнявшись и молчали. Лена боялась выходить из ванны и долго еще прислушивалась к звукам снаружи. Лишь через четверть часа она тихонько приоткрыла дверь, выглянула наружу, и подождав немного, придерживая ребенка за руку, прошла в комнату. Мать спала.
После этого случая Лена и вызвала врача. Страшный диагноз – болезнь Альцгеймера. «Вам придется приготовиться к самому худшему, состояние будет быстро и неуклонно ухудшаться» - объяснил врач Лене. С тех пор ей приходилось жить на два дома. Каждый день она забегала к матери, приносила продукты, меняла ей белье, расчесывала волосы. Лена сидела рядом и смотрела, как болезнь опустошает мать, убивает ее личность. Мама уже не узнавала ее. Старуха. Сморщенная, бестолковая старуха. Лена ловила себя на мысли, что не подобает так думать о матери, отгоняла от себя обидные мысли. И все же, забирая грязные простыни, или соскребая со стола остатки каши, она представляла, что ее мать умерла. Умерла давно, а вместо нее подсунули эту осунувшуюся старуху, которую она должна была обслуживать. В наказание?
Когда Лена садилась рядом, брала мать за руку, она не чувствовала никакой приязни.
- Как дела? – спрашивала Лена, чтобы не молчать.
- Как у меня могут быть дела? Ты проголодалась? Давай я тебя покормлю? – мама вскакивала, но Лена брала ее за руку – Сиди, сиди. Я сама.
Лена проходила на кухню. Старый дубовый сервант, большой стол, крепкие стулья – мебель, запомненная ею с детства. Производящая впечатление стабильности, прочности. И мама. По-прежнему крепкая физически. Болезни избегали ее. Но вот разум…
На плите стояла кастрюля с водой. Она вылила воду в раковину. Подняла валяющийся коробок спичек.
«Страшно оставлять ее одну. Спалит квартиру, или затопит. И себя погубит» – в который раз размышляла Лена, собирая разбитые черепки чашки - «Надо переезжать сюда. Только что скажет Андрей? И как же дети?» Лена понимала, что сиделка им не по карману. Даже отложить что-то на черный день не получается, не то, что платить деньги чужим людям.
Уже много лет мать ходила, бездумно, неосознанно, не помня, куда идет и зачем. Весь смысл ее жизни теперь состоял в этом непрекращающемся хождении. И шёпоте. Она шептала постоянно, обращаясь к неведомому, изредка поднимая глаза на Лену. Иногда в ее взгляде Лена видела понимание. Как наваждение. Воспоминание. Хотя уже не один год как мать утратила понимание мира, себя, родных, настоящего.
Лена приходила каждый вечер, когда не работала. Прибирала комнату, собирала разбросанную одежду, которую мама зачем-то доставала из шкафа. Окидывала на прощание комнату взглядом. В большом зеркале на стене видела свое отражение, поправляла волосы. Зеркало осталось от бабушки. Она плохо помнила ее. Бабушка умерла, когда Лене было семь лет. Все, что она помнила - ласковые сильные руки и ее властную резкую речь. Бабушка умерла быстро. Еще вчера она сидела в углу, в большом старом кресле, и давала распоряжения по дому, а на следующий день внезапно остановилось сердце. Лена помнила, как она нашла ее – вошла в комнату, и бабушка как обычно сидела в кресле, только глаза немигающе сурово смотрели сквозь нее. Лена позвала мать, и та неожиданно резко выставила девочку из комнаты, прикрикнула, чтоб не мешала. Из кухни наблюдала Лена, как приехали двое страшных, небритых мужчин, и вышли из бабушкиной комнаты с огромной простыней, небрежно держа ее, как старый ковер… «Там бабушка», - думала Лена и не испытывала никаких эмоций.
Зеркало всегда, сколько она себя помнила, висело на этой стене, и иллюзорно увеличивало комнату в два раза. Скорее всего, не антиквариат, а просто добротная довоенная хорошо слаженная вещь. Может быть слишком добротная. Есть зеркала, которые зрительно уменьшают фигуру, или даже зрительно приукрашивают. Отражение в таком зеркале смотрит на вас весело, улыбаясь, и заражает положительной энергетикой на целый день. Однако вы обманчиво полагаете, что все еще свежи и полны сил. Бывают зеркала, которые немного полнят, или даже искривляют чуть-чуть пропорции, достаточно, для того, чтобы настроение испортилось на долгое время. Это же, бабушкино зеркало, по мнению Лены показывало именно то, что есть. Не больше, не меньше. Лена видела именно женщину средних лет, усталую, с синяками под глазами, что соответствовало истине - она не высыпалась, не питалась сбалансировано. На работе за целый день перебивалась парой бутербродов, пила кофе в больших количествах, чтобы не заснуть. А приходя домой налегала на выпечку, сладкое… В зеркале она видела свою болезненную бледность и первые седые волосы. Вышедшую из моды блузку и надставленную юбку, перешитую уже два раза, из-за быстрого набора веса.
Лена оставляла матери булочки. Их не надо подогревать. Оставляла сок в бутылочке – чтобы не было проблем открыть ее. Привозила сыр, фрукты. Кормить было сложно – она не была уверена, что мать все съедает, поскольку при уборке находила нетронутый хлеб, или завернутое в туалетную бумагу яблоко, а то и целую миску с кашей, покрытой плесенью. Оставив все на столе, она плотно закрывала дверь, чтобы мама не могла никуда уйти из квартиры. И торопилась домой, к детям, к мужу.
Стало совсем темно. Спать Рита еще не хотела. Включить свет – для этого надо было вставать. А вставать - боязно. Рита сидела в кресле, прикрывшись пледом, широко раскрыв глаза и прислушиваясь к тишине. Тишина состояла из неторопливых шагов соседей сверху, каких-то стуков за стенкой, неясных шорохов. В темноте Рита могла различить очертания платяного шкафа, чуть освещенного лунным светом, стол, на котором лежали вещи, - так она думала, что это какие-то вещи, потому что в темноте больше было похоже, что это какой-то карлик уселся на поверхность стола и криво ей усмехается. Стул рядом. Она надеялась, что это стул. А сверху, может быть халат, брошенный небрежно, а вовсе не притаившийся уродец.
В комнате стоял какой-то неясный, еле-различимый запах разложения. Страх сковывал движения. Она сидела, стараясь не шелохнуться. Словно одного ее движения достаточно, Чтобы произошло что-то непоправимое, страшное.
Она подняла глаза – в ночной темноте на фоне стены отчетливо выделялось старинное зеркало. На ровной стеклянной поверхности шла волнами голубая рябь.
«Если я закрою глаза, будет не так страшно», - подумала Рита, и прикрыла глаза. Но с закрытыми глазами она явно различала чье-то присутствие рядом. Чужое дыхание.
«Мама, мамочка, мама» - шептала она, стараясь даже не шевелить губами. Пытаясь слиться с креслом, стать с ним одним целым, не привлекать внимания.
Она открыла глаза, все было по-прежнему. Хотя по-прежнему ли? Или карлик переместился на край стола? В зеркале отражается луна, или все же оно светиться изнутри?
Она почти не дышала. Нога, вылезающая из-под пледа, окоченела. Но укрыться теплее Рита не решалась. Она уже подумывала, что, может быть, стоит вскочить и добежать до выключателя. Резко включить свет и наваждение исчезнет. Вот мама посмеялась бы над ее страхами. Медленно, практически незаметно, она стала опускаться в кресле, пока ее голая нога не ощутила прикосновение холодного пола.
«Теперь вскочить и рвануть. Выключатель на стене у двери…» - подумала она, как вдруг краем глаза заметила, что тень на столе пошевелилась. Или снова показалось?
Она замерла. Снова сфокусировала взгляд на вещах на столе. Хотелось думать, что это всего лишь брошенные тряпки. Или мешок с нитками? Что она могла оставить на столе? Она не помнила, чтобы доставала что-то из шкафа. А с утра стол был пустой. Это она помнила совершенно отчетливо. То ли потому что глаза стали слезиться, то ли от напряжения, но ей показалось, что карлик помахал ей рукой.
Очень хотелось чихнуть. Нос чесался, но она не смела поднять руку.
Карлик совершенно отчетливо кивнул. И тогда Рита чихнула. На мгновение закрыла глаза, прикрыла рот рукой, словно пытаясь удержать чих, но напрасно. Она ясно понимала, что теперь она обнаружила себя. Посмотрела на стол. На столе никого не было. Ни вещей, ни карлика. Совершенно пустой стол.
Никаких движений вокруг. Никаких шорохов. Но он мог быть где угодно. Может быть, он уже на полу, крадется к ней? Она резко убрала ногу с пола, поджала под себя, укуталась пледом. Сжавшись в комочек тихо шептала: «мама, мама, мама…»
Зеркало становилось все ярче. Теперь уже она не сомневалась, что светится оно само. Мерцающий голубой свет завораживал, приковывал взгляд Риты. Ей захотелось заглянуть в зеркало, но глубокий страх, даже ужас, при мысли, что на полу может быть карлик, останавливал.
Только когда что-то совершенно отчетливо плюхнулось на пол, и Рита вскочила с кресла и не помня себя от ужаса добежала до кровати, забралась на нее с ногами, и замерла. В темноте было отчетливо слышно какое-то сопение и это нечто направлялось в ее сторону. Взгляд Риты упал на зеркало. За зыбкой рябью казалось, что она могла обрести спасение. Или освобождение. Она подошла ближе, и взглянула в голубоватое сияние. Сначала она видела только блики и свет, а потом на голубом фоне увидела старуху. Сморщенное узкое лицо, маленькие сощуренные глаза, редкие седые волосы, едва достигающие плеч. Узкие потрескавшиеся губы, и маленький острый нос.
Рита в ужасе поднесла руку к лицу, и отражение повторило ее движение. В глазах старухи Рита видела умиротворение и покой. Она поманила ее рукой. Рита колебалась, оглянулась назад – она отчетливо слышала, как скрипят половицы, в темноте кто-то ходил по комнате, и более того, медленно приближался к ней.
Старуха протягивала ей руку, и Рита зацепилась за нее, как за соломинку. Она чувствовала, как комната теряет свои очертания, расплывается, ощущала что-то держит за ногу, тянет ее назад. Потом стало трудно дышать, и она уже не думала где находится, просто чувствовала страх, что не может вздохнуть. Рита силилась сделать вдох, и острая тягучая боль пронзила ее грудь. На какое-то время поглотила ее целиком, проткнула тело насквозь, и отпустила, словно бросила. Уже теряя сознания, Рита увидела свою мать, отца, бабушку. Они протягивали к ней руки и улыбались.
Лена нашла мать на кровати. Она лежала поверх покрывала. В верхней одежде. Больше уже она не встала ни в этот день, ни на следующий, ни последующие несколько месяцев, которые были ей отмеряны. Память ее окончательно угасла, она не обслуживала себя, не осознавала, где находится. Чтобы ухаживать за больной матерью, Лене пришлось уйти с работы. Она переехала, забрав с собой дочек, не слушая возражений мужа. Андрей было перебрался к ним, не было денег оплачивать еще одну квартиру, но через какое-то время он их оставил, не выдержав испытания запаха испражнений и вечного безденежья. Ушел к распущенной Галине, работающей кондукторшей в их парке, положив тем самым череду пересуд и предположений. Жалостливых и сочувственных взглядов бывших сослуживиц. Торжествующих Галкиных звонков, с требованием вернуть немногочисленные вещи Андрея. Вопросов девочек, в один миг оказавшихся привязанными тяжелым запахом мочи и недовольному брюзжанию матери. Мизерной пенсии хватало на крупы, хлеб и лекарства. За семь месяцев, что прожила еще мама, Лена накопила долг за квартиру. Перестала за собой следить, пустила на самотек воспитание детей.
Смерть Маргариты Самуиловны Ходус пришла неожиданным избавлением. Вернувшись после похорон, Лена забрала дочерей от соседки, уложила их спать. Села в кресло, и отдыхая после тяжелого дня, случайно бросила взгляд на зеркало и ей показалось, что в голубоватом свечении мелькнуло лицо ребенка. Маленькой девочки. Она медленно закрыла глаза, затем открыла. Легкие блики – отражения света и проезжающих машин. И больше ничего. Просто показалось…
|
