Владимир ШАВЕЛКИН
ГОЛУБОЕ И РОЗОВОЕ
Мучение такое не каждому дается,
Оно тебе, приятель, за то, что ты живой…
( из бардовской песни)
Однажды Сашка сказал другу Виктору:
-Когда я смотрю на чужую женщину с вожделением, чувствую неудобство в сердце.
-Да?! Я этого как-то не ощущаю,- ответил Виктор.
-Быть может, это развилось после того, как стал ходить в церковь?
Виктор в церковь не ходил и не был крещен.
-Нет, оно и раньше было. Только не так ясно сознавалось. А чувствовалось остро,- Сашка вспомнил студенческие годы…
Они гуляли шумной компанией на квартире в кирпичной пятиэтажке. Две комнаты на четвертом этаже были обставлены стандартно – стол, стулья, диван, кровать, шкаф. Снимала жилье Оля, братсковатого вида девчонка в очках. С ней были небольшого роста, красивая, с маленькими аккуратными чертами лица, ладной фигуркой и точеными ножками, с как-то зазывно глядящими глазами Женя. И высокая, с длинным телом, вытянутым лицом и носом и выступавшими сильно вперед зубами белокурая Лена. Парней тоже трое – курносый светловолосый Сашка, бурят Петька с носом всмятку и черным ежиком волос, и квадратный, словно шкаф, улыбчивый, себе на уме Васька. Их крики и танцы за полночь привели к тому, что соседи вызвали милицию. Пришлось прятаться в шкаф, кому под кровать, а Оле гасить свет, отпирать дверь и лгать – мол, уже разошлись. Милиция уехала.
-Ну ладно, давайте ложиться спать,- предложила Оля.– Свет не будем включать. Вдруг они на машине стоят за углом, караулят…
Все легли, не раздеваясь. Сашка неожиданно для себя, подстроили – догадался - девчонки и Васька, оказался на кровати с Леной. Петька прильнул к Оле на диван, а хитрован Вася соответственно к Жене, им постелили на полу. Но разве можно спать, когда рядом с тобой лежит девушка?! Сашку это донимало. Наконец не сдержался – Лена ему совсем не нравилась, а он ей очень – и как бы случайно положил руку на ногу в теплом с вафельными прожилками чулке. Лена словно ждала этого. Лежавшая до того прямо, лицом вверх, она стала с тихим стоном поворачиваться к нему. Сашке сделалось неприятно, противно, нехорошо на душе, он отнял руку. Лена застыла, затихла. Сашка еще немного полежал, уже без внутренней борьбы, со скверной в сердце. И уснул. Морозным январским утром он возвращался в общежитие. Сияло солнце, сверкал, переливался чистый снег. Дорога вывела к лестнице у высокого холма. Сашка невольно поднял голову вверх, и впервые за это утро увидел небо, голубое и ясное, со светлыми легкими вуальками облачков. Стоявший на холме заброшенный белый храм и синева ударили в глаза и еще ярче напомнили, как он чуть не измазался. А сейчас не знал, как избыть муторный осадок в душе…
Летом Сашка заночевал в общежитии во время практики со знакомой девчонкой в одной комнате. Девчонка была симпатичная: нос с горбинкой, миндалевидные карие глаза, удлиненно-нежный овал лица. Она часто подсмеивалась над Санькой, его нерешительностью в обращении с женским полом.
-Ой, а Портнягин то, разве на что способен?!- задирала со смехом при подружках.
Дразня, прижималась плотным и твердым бедром. Ее горячее дыхание, пылающий румянец на щеках, ироничное подтрунивание вводили Сашку в смущение. И Сашка решил доказать - способен.
-Нина,- лежал он раздетый на кровати.- Меня здесь клопы кусают. Можно я к тебе?
-Нет,- твердо отозвалась Нина. До этого они болтали о всякой всячине, сразу не засыпая.
-Ну, Нина,- клопы действительно были (как будто их не было в другом углу, где стояла кровать девчонки). Больше кусала сердце похоть, воспоминание, какой у Нины живот, белый, рыхлый, словно весенний снег, он видел ее обнаженную на пляже. Сашка поднялся на локте. Нина, лежавшая спокойно, видя движение Сашки, подскочила в комбинации, прикрываясь одеялом:
- Куда?! Я же сказала – нет!- грубо рубанула она.– А то уйду или включу свет!
Сашка лег… А днем, бродя вдоль светло-зеленой и прозрачной реки, под широкими и тяжелыми в июле листьями тополей, отлакированными смолой, сквозь них нежно и высоко голубело далекое небо, Сашка ощущал в сердце неудобство, жгучий стыд от ночной сцены. Будто надавил клопов в собственной душе и гнусный запах этой твари смердил, сопровождал его всюду.
-Ну, хоть бы что-то случилось,- думал он. – А так одна грязь.
И понимал - если бы случилось, возможно, было бы еще гаже. И встал бы вопрос: что дальше?
Была в студенческом отряде кудрявая, с темным волосом и пышными черными бровями Наташа. Курносая, ямочки на щеках. Сашка Наташе сострадал, ее оставил другой парень. Видя, как ею любуются другие ребята, подумал однажды: «А почему бы ей не быть моей?» Наташа играла роль оставленной серьезно. Искренно призналась Сашке, что страдает. В походе с ночевкой они оказались в палатке рядом. Ночью Сашка под девичьей майкой нашел рукой и размял жидкий кисель груди. И не получил от этого никакого удовольствия. Только самодовольная мысль мелькнула: вот, другие заглядываются, а я обладаю. Она, вырвавшись, вышла из палатки, но через минут пять вернулась и легла рядом. Но все уже в Сашке погасло. Осталась только брезгливость. Утром было стыдно и неестественно смотреть в глаза друг другу. Ведь ничего дальше не могло, не должно было быть, потому что он не любил. Встретились глазами. И отвели взгляды, покраснев…
Волоокая вольного поведения девица Ира явно заигрывала с Сашкой. Ему она была не люба худобой, не вызывала душевного и чувственного притяжения. Не добившись взаимности, с длинными ресницами хохотушка пошла гулять, не дожидаясь окончания танцев, с другим. Сашка, выйдя из клуба подышать на крыльцо, увидел, как она целуется с ухажером у фонаря. В свете его кружились ночные бабочки и мотыльки. Было уже поздно, за одиннадцать. Самолюбие Сашки загудело: она принадлежит мне, я больше на нее имею права!
-Так что ж ты ее отталкивал?- задал себе вопрос.
Парочка тронулась в темноту. И Сашка решил проследить за ними. Пока обегал клуб и перескакивал через деревянный забор, двое исчезли. Сашка еще пробежался по полю, споткнулся в темноте о вывороченный ком, упал, зашиб колено. Но не столько болело колено, как жгло душу – обладать ею должен он!
Будто опозоренный, возвращался в деревню, куда они приехали помогать совхозу в уборке урожая. А вдруг кто-нибудь заметил, что он шпионит, она могла увидеть?
-Духовное убожество,- думал он поутру.- Ночь, иногда одна ночь заносит в душу столько грязи, никак не можешь избавиться от нее. Как обозвать это состояние? Не в своей тарелке. Смущена и злобствует душа оттого, что кто-то может уличить. Ничего не скажешь, быстрое развитие событий – любовь в апогее за два часа. Кляну ее. Тьфу. Но чувствую и свое ничтожество, потому мне плохо. Главная вина не во мне, но все же. Превращаешься в монстра, схимник, внешне. Душою ты же не отвергаешь это? Тебе жгло все внутренности, и ты хотел ее, очень, даже забыл обо всем отталкивающем. И про тонкие ягодицы, и про любовь. Значит, с тобой можно, с другим нельзя?! Вот она, мера эгоизма. С утра я другой, и наши отношения уже другие. Неужели она меня засекла в подглядывании? Беликов чеховский. Но Маркес не отвергает чувственности, не осуждает такое… Быть может, для тебя с воспаленными нервами и существует эта ночь. Другим начхать, в том числе и ей. Измарался, изгадился. Нервы, нервы. Осталось два дня. Ничего, как-нибудь. Не хочу видеть ее глаза, ни показывать, что в моих. С утра вышла – шуточки, зевает: « Не выспалась…». Злость, злость и злость. Или месть. За что? Но как вести себя теперь с ней. На людей нельзя выливать свое внутреннее состояние дряни. Ты хотел сказать ей: «Иди, умойся. Не хочу целовать чужие облизки». И тебе было совершенно все равно ее восприятие. Вдруг бы она не согласилась, не пошла? Даже у проституток есть гордость… Витька и Васька тебя правильно не приняли сейчас, когда играли в теннис, раздраженного. Послушай. Какая тебе разница? Послезавтра разъедетесь, и будет безразлично. Пусть марается, себя позорит. Никак не могу обрести душевный покой. То одно из себя выбьет, то другое. Гадкое настроение, мерзкое. Не читается, не пишется, не спится, ничего не хочется. Думал: послушаю гитару, очищусь. Нет. Жжет внутри души и выть хочется. Кто-то творит гадости, а ты отвечай. Ничто не мило, сам себе не мил. Надо же так измараться, допустив лишь мысленное убожество да небольшое подглядывание. Пятно нанесла на мое сердце, не ведая о том…
Отмякает сердце. Прочитал письмо от друзей из города. Там меня, если не любят, то уважают точно… Есть еще свет в мире – природа! С утра соловьи издавали редкие трели. К полудню замолкли. На небе прогремел гром - кажется, что там ломают и перетаскивают мебель…
Волоокая Ирина, выйдя утром из корпуса, заспанная, в халате, с полотенцем на плече, как-то искусственно, неискренне улыбалась.
-Не выспалась!- потянулась, как кошка.
На ее бледном лице Сашка не заметил красных пятен. Вид у Сашки тоже не из лучших. Он сидел, белый и злой, опустошенный на лавочке и ждал, когда приедет совхозная машина. Рядом с деревянным одноэтажным корпусом ребята в майках стучали ракетками у обшарпанного стола, звонко скакал шарик. Бурят Петька брякал на гитаре, сидя на стуле с железными ножками. Сашка спал плохо, все чудились, давили сердце нелепые видения, кошмары. И поутру чувствовал – внутри нет света, точно перегорела в душе какая-то лампочка.
-А ты как спал, Саша?- обратилась по привычке уделять ему внимание хохотушка к парню.
-Ничего,- ответил он зло.- Нормально.
В душе опять мелькнула змейкой мысль: вдруг кто-нибудь видел и доложил Ирине?
Не понимая Сашкиной злости, Ира, хмыкнув и пожав плечами, длинные ресницы взлетели над цвета мутной зеленой волны прищуренными глазами, прошла, подняв выше голову, к девчонкам. Они стояли гурьбой у умывалки. Как всегда над чем-то смеялись.
Весь день Сашка ходил убитый, пережженный происшедшим. Вздыхал. Никакого большого чувства кроме телесного вожделения он и ночью не испытал…
Наступил следующий день. Вставало солнышко, заливались звонкоголосые птицы, веял мягкий свежий ветерок, сияли росою травы. Вся эта утренняя обнимающая благодать вдруг как-то коснулась, тронула сердце, колыхнула в нем радость, вернула в душу свет!
-Нет,- думал Сашка.– Обладать женщиной без любви нельзя, не можно, не должно, противоестественно.– Слава Богу, устоял,- светлел он сердцем и лицом.– Есть в нас, во мне что-то до того по-детски чистое, розовое, голубое, светлое, радостное, лазоревое, как это утро!
|
