***
Весна в этом году выдалась ранняя. Теплый, но все еще сырой апрельский ветерок залетал в распахнутые окна и перемешивал уличные ароматы прелой листвы и талого снега с больничными запахами лекарств и хлорки, теряясь где-то в глубинах больничных коридоров.
У окна стояло двое. Один, облокотившись на подоконник, задумчиво пускал густые сизые клубы дыма. Другой, сидя на подоконнике, играл со спичечным коробком. Подбрасывал его вверх, ловил, опять подбрасывал и снова ловил.
- Ну так что? – спросил игравший коробком. - В воскресенье едем?
- До воскресенья еще дожить надо, – сухо ответил другой, выдыхая очередную порцию сизого дыма.
- У тебя всегда так, – фыркнул игравший. – Скажи сразу – лень задницу от дивана оторвать. Второй месяц собираемся. Тхло пропустили. Мужики вон рыбу мешками таскают.
- Это не от меня зависит, - вздохнул куривший. – ГВ всунет опять ночное дежурство – вот и вся рыба.
- Да пошли ты ее подальше! – игравший перестал играть коробком и спрятал его в карман халата. - Нашла крайнего. Как дежурить в выходной – Иванов. Как задержаться после работы – опять Иванов. Будто в больнице никого другого нет. Вон пусть молодых ставит. Не перетрудятся. Ты сколько здесь работаешь? Лет двадцать?
- Двадцать два, - уточнил Иванов.
- Вот видишь. Пора и свой голос иметь. Раз бы отказался, больше бы не полезла.
- Да не могу я так, Никита, - Иванов задумчиво выпустил сизый клуб дыма.
- Сможешь, Степа, сможешь. Первый раз всегда трудно, - Никита похлопал Степана по плечу. - Слушай, а она к тебе явно неравнодушна!
- С чего ты взял? – Иванов удивленно вскинул брови.
- Так она тебя по каждому поводу вспоминает. Ты сам подумай. В выходные кто чаще всех дежурит? Ты. Выговоры кто чаще всех получает? Опять ты. Премия у кого больше всех? Опять у тебя. Я бы на твоем месте подъехал к ней наедине с бутылочкой, с цветочками. Баба она ничего, только мужиков не любит.
- А сам что? – Степан ехидно взглянул на собеседника. - Взял бы и подъехал.
- У меня жена, дети, - наиграно вздохнул Никита. - Еще аморальное поведение припишут.
- Сводничество тебе припишут, - резко оборвал его Степан и выбросил окурок в открытое окно. Окурок, плавно описав дугу, шлепнулся на грязный снег и сердито зашипел. - Ты был сегодня у той, из двадцать шестой?
- А что с ней станется? – отмахнулся Никита. - Она какая-то ненормальная. Пятый месяц, а она орет, что ей рожать пора.
- Ты с ней поосторожней, - произнес Степан. - Она – протеже ГВ. У нее папа – большая шишка. Так что зря свой рот не раскрывай.
- Учту, - Никита потянулся. - Что-то сегодня рожать никто не хочет. Застоялись руки без работы.
- А тебе что? – Иванов усмехнулся. - Плохо?
- Так недолго и квалификацию потерять.
- Кто бы говорил.
- Доктор Иванов, вас просят зайти во второй родильный зал, - раздалось откуда-то сверху.
- Накаркал, - улыбнулся Степан. – Делать ГВ нечего – понаставила динамиков по всей больнице.
- Любит баба технические средства, – Никита сполз с подоконника, разминая затекшие ноги. - Я представляю, что у нее дома творится. Наверное, сплошной научно-технический прогресс.
- Доктор Иванов, вас просят... - динамик захрипел и замолк.
- Вот тебе и прогресс, - улыбнулся Степан. - Ладно, пойду. А то сейчас медсестра прилетит.
- А ты разве не любишь, когда за тобой бегают?
- Люблю, но не на работе, - Иванов зашагал четким размеренным шагом по гулкому коридору.
- А как же рыбалка? – крикнул ему вслед Никита.
- Потом поговорим, - отмахнулся Степан и, засунув руки в карманы халата, повернул в сторону родзала.
***
- Ну, что у нас там? – натягивая перчатки, спросил Иванов у возившейся с инструментами молоденькой медсестры.
- Роженица Семенова Людмила Николаевна, - отчеканила медсестра. - Плод нормальный. Без патологий,
- Молоденькая, - улыбнулся Иванов, взглянув через приоткрытую дверь на лежавшую на операционном столе роженицу. – Это хорошо.
- Что хорошо? – не поняла медсестра.
- Хорошо, что без патологий, - пояснил Иванов, подставляя руки под струйку воды, еле сочившейся из крана. – И что молодая тоже хорошо. А что это значит?
- Что? – опять не поняла сестра.
- То, что рожать будет сама, - Иванов быстро сменил халат, привычным движением натянул перчатки и повернулся к сестре. – Студентка?
- Да, - медсестра стыдливо опустила глаза.
- Какой курс?
- Четвертый. Я у вас на практике.
- Давно?
- Вторую неделю.
- А почему я тебя раньше не видел? – Степан стал перекладывать приготовленный инструмент.
- А я в патологии была, а теперь сюда перевели.
- Направили, - поправил ее Иванов.
- То есть направили, - повторила студентка и покраснела.
- Степан Петрович, мне сейчас убирать или потом? – вдруг прервала разговор внезапно вошедшая толстая санитарка с ведром и шваброй в руках.
- Ты. Ивановна, имеешь одну плохую черту, - Степан повернулся к санитарке. – Вернее две – появляться не вовремя и внезапно. У меня роженица на столе, а ты со своей шваброй. Иди, покури пока.
- Так я не курю, - удивилась санитарка.
- Тогда проветрись, - посоветовал ей Степан.
Санитарка шмыгнула носом. О ее пристрастии к крепким напиткам знали все в больнице. От главврача, до практикантов, хотя она безуспешно пыталась это скрывать. Знали, и не обращали на это никакого внимания. В роддоме каждые руки были на вес золота, особенно если это были санитарки и медсестры, которые не имели привычки здесь подолгу задерживаться. И только Ивановна верой и правдой служила здесь чуть ли с момента открытия роддома. На замечание врача, она только шмыгнула носом и повернула обратно.
- Ну ладно, я потом зайду, - она оставила в уголке ведро и шабру и, аккуратно закрыв за собой дверь, удалилась.
- Ну что? – Иванов снова обратился к практикантке. – Начнем?
Девушка пожала плечами:
- Начнем.
***
Степан направился в соседний зал. Практикантка вкатила следом столик с инструментами. В зале, отделанном белым кафелем было два операционных стола. На одном, укрытая серой от многочисленных стирок простыней лежала молоденькая, почти девчонка, девушка. Возле нее возилась пожилая сухая акушерка.
- Степан, - сурово пробормотала она, едва Иванов переступил порог. – Где ты ходишь? У нее воды давно сошли.
- Дела, Валечка, дела, - отшутился Степан.
- У тебя не дела, а работа, - строго заметила акушерка.
- За что я тебя люблю, Валечка, так это за то, что с тобой бесполезно спорить. Ну что? – Иванов наклонился над пациенткой. – Как настроение?
- Поганое, - выдохнула девушка и отвернулась.
- Это хорошо, - пробормотал Степан себе под нос.
- Эта девица заявила, что ей ребенок не нужен, - Валентина возилась с инструментами. Она перекладывала их по своему усмотрению. За годы работы акушеркой у нее установился четкий порядок раскладки инструментов. Все лежало так, чтобы в нужный момент можно было сразу отыскать необходимое. Нарушить этот порядок имел право только один человек – Степан, который незаметно от Валентины перекладывал инструменты по своему усмотрению. Практикантка только удивленно хлопала глазами, наблюдая за этой игрой.
- А кому он нужен? – хотел было пошутить Иванов, отодвигая подальше от своей помощницы столик с инструментами, но, встретив колючий взгляд Валентины, вернул его на место.
- Ну-с, - Степан осторожно ощупывал живот роженицы. – Пора. Не робей. В первый раз всегда страшно. Давай. Тужься. Сильнее. Еще. Еще.
- Не могу, - девушка от боли закатила глаза.
- Сможешь, - Иванов пытался подбодрить девушку. – Дыши глубже и тужься сильнее.
- Не могу, - стонала девушка. – Не могу.
- А трахаться под забором ты можешь? – вдруг прикрикнула на нее Валентина, помогая Степану вытащить ребенка на свет. – Тужься, тебе говорят. Еще. Сильнее. Дыши. Дыши.
- Не хочу. Не могу, - девчонка билась в истерике. – Зачем он мне? Куда я с ним? Я еще слишком молода. Не хочу! Не могу! Не надо.
- А раньше ты о чем думала? – Валентина пыталась утихомирить рожавшую.
- Не знаю. Я не думала... Так получилось. Не хочу, не могу, - девчонка вскрикнула и потеряла сознание.
- Что ты млеешь? – акушерка хлопнула роженицу по щеке. – Степан, она уплывает.
- Дай ей понюхать, - спокойно сказал Степан, продолжая возиться с ребенком, который никак не хотел появляться на этот свет.
- Нашатырь! - крикнула Валентина в сторону практикантки.
С перепугу и от волнения та перепутала флаконы. Дрожащими руками подала первый попавшийся. Валентина заорала:
- Что ты суешь? Дают практикантов – самих откачивать надо! Нашатырь давай!
Студентка постаралась взять себя в руки. Быстро отыскав в куче баночек и пузырьков нужный флакон, протянула его Валентине. Та выхватила его, сунула под нос роженице.
- Ну что? – Валентина смотрела на Степана.
- Не идет, - сопел тот. – Ставь капельницу! Укол!
- Шприц! - Валентина протянула руку в сторону практикантки. – Десять кубиков.
Студентка быстро вставила иглу в шприц и протянула Валентине. Та резким движением всадила иглу в сгиб локтя девушки и мгновенно выдавила содержимое.
- Ну как? – Степан, не прерывая своего дела, спросил у Валентины, возившейся с девушкой.
- Лучше, - проворчала Валентина. - Но без изменений.
- Ты, Валентина, как всегда лаконична и точна.
Степан возился с ребенком, пытаясь вытащить его на свет. Валентина откачивала девушку, которая, потеряв сознание, никак не могла придти в себя. Один спасал еще не родившегося. Другая – еще не родившую. Практикантка, стоя в стороне, только наблюдала за ними, стараясь в точности выполнять указания врача и акушерки.
- Что ты возишься? – Валентина нервничала. – Тяни быстрее!
- А я что делаю? Давай, родной, выходи, – Иванов сделал последнее движение и вытащил ребенка на свет. Новорожденный всхлипнул и замолк.
Валентина ловко перерезала пуповину и, завернув новорожденного в обрывок простыни, положила его на соседний стол. Степан что-то прошептал ей на ухо. Та выскочила из родзала и через мгновение вернулась со шприцем. Иванов сделал еще один укол роженице. Валентина возилась с капельницей. Она никак не могла попасть в вену. Чертыхаясь, она наконец-то всадила иглу. Все склонились над девчонкой. Та приоткрыла глаза.
- Кто? – еле слышно прошептала она.
- Мальчик, - сказала как-то тихо Валентина и, помедлив, добавила. – Мертвый.
Пациентка снова потеряла сознание.
- Ничего, - сказал Иванов, стаскивая перчатки. – Оклемается. Увози ее и оформи бумаги.
- А сам что? – Валентина поправила капельницу. - Не можешь?
- Я тебе доверяю, - вяло откликнулся Иванов и, бросив перчатки на край стола, вышел из операционной.
***
Не снимая халата, Степан тщательно мыл руки по нескольку раз намыливая и смывая густую мыльную пену. Делал он это, не торопясь, словно хотел отмыть едкую невидимую грязь. Теплая, чуть рыжеватая, вода текла тоненькой струйкой, но увеличить напор Иванову было лень, и он аккуратно подставлял по очереди каждый палец под ручеек. Не успел он ополоснуть последний палец, как на пороге появилась практикантка.
- Степан Петрович, - с волнением в голосе произнесла она. - Мне нужно с вами поговорить.
- Одну минуточку, - Степан сполоснул еще раз руки, встряхнул ими и закрыл кран. Кран обиженно зашипел, выплюнув остатки воды, и замолк.
- Ну, так о чем вы хотели со мной поговорить? – Степан снял полотенце с вешалки и, с таким же усердием, как и мыл, стал вытирать руки. – Я слушаю.
Практикантка мялась.
- Я по поводу операции, - проговорила она и снова замолчала.
- Я слушаю, - Иванов бросил полотенце на стул и закурил. – Что-то не так?
- Нет, - пробормотала практикантка. – То есть да.
- Я вас не понимаю.
- Степан Петрович, - практикантка еле выдавливала из себя слова. - Ребенка ведь можно было спасти.
Иванов бросил недокуренную сигарету в раковину и тут же закурил следующую.
- Зачем?
Практикантка опешила от такого вопроса.
- Как зачем? Ведь это ребенок!
- Детка моя, - усмехнулся Степан. - Ты слишком молода, чтобы что-то решать в этой жизни.
- Но ведь это...
- Да. Может быть, - Степан выпустил клуб дыма. - Я тебя прекрасно понимаю. Молодость, честь, совесть, долг. Мы это тоже когда-то проходили. Но с годами это проходит. И любой искусный хирург, в конце концов, становится мясником.
- Степан Петрович, но ведь это же... – практикантка потрясенно хлопала глазами.
- Я знаю, что ты хочешь сказать, с равнодушным видом продолжал Степан. - Да, это моя вина. Недосмотрел. Но когда гибнут двое, нужно спасать хотя бы одного. Двоих не вытащить. Тут дело времени. Спрашивать и устраивать консилиумы тут не приходится. То и доводится решать все самому. А тут никто не подскажет где правильный путь. В этом случае нужно было спасть мать. У ребенка были явные признаки шизофрении. Этой сопливой девчонке он сто лет не нужен. Ей самой еще в куклы играть надо. Рано или поздно она бы его сдала в детдом или проще - отказалась бы от него прямо здесь. А ты знаешь, сколько их здесь таких – отказников? И они никому не нужны. Ни мне, ни тебе, ни ей. Никому. Ты бы съездила хоть раз в дом ребенка и посмотрела, что там творится. Сколько там уродов. И они никогда не станут нормальными людьми. Никогда. Но они хотят жрать. Они хотят спать. Они еще многого хотят. И за ними нужно ухаживать. А кто это будет делать? Ты? Нет, ты для этого слишком интеллигентная. А я слишком жесток. Но я не родился таким. Меня таким сделали.
- А как же гуманизм? – практикантка чуть не рыдала.
- Знаешь, - Степан швырнул окурок в раковину. - Лучше один раз в жизни перетерпеть большое горе, чем все время страдать от малых бед.
- Вы, - практикантка негодовала. – Вы не человек! Вы – зверь!
- Возможно, - усмехнулся Иванов. - У зверей заведено разумно. Естественный отбор. Кто сильнее, тот выживает. Кто слаб, тот должен погибнуть. И чем раньше, тем лучше.
- Но это же звери! – воскликнула студентка.
- А чем мы лучше? - Иванов направился к выходу. – Мы – те же звери. Класс млекопитающие, отряд приматы.
- Степан Петрович, - студентка вытерла слезы. – Я должна... Я обязана…
- Что? – Степан задержался у двери. – Что обязана?
- Я обязана написать докладную Галине Васильевне.
- Пиши, - спокойно ответил Степан и вышел за дверь.
***
Студентка все еще растирала слезы по лицу, когда в комнату вошла санитарка.
- Уже закончили? - сердито спросила она. – Можно убирать?
- Да, - практикантка пропустила тетку в родзал. Ивановна подхватила свой инструмент и поковыляла в зал. Практикантка, немного поразмыслив, достала из своей сумочки тетрадку, вырвала чистый листок, взяла ручку и, примостившись на подоконнике, села сочинять докладную.
Из-за стены донеслось звяканье ведра и чавканье тряпки. Затем все стихло, и раздался зычный голос санитарки.
- Твою мать! Опять нагадили! А мне убирай!
Практикантка отложила ручку. В дверях родзала появилась Ивановна со свертком в руках.
- Черти полосатые! - бурчала она себе под нос.- Хотя бы за собой убирали! Так нет! Все мне делай!
Ворча, она скрылась за дверью. Практикантка снова принялась за докладную. С чего начать, она не знала. ей никогда не доводилось писать подобные бумаги. Но она была так возмущена произошедшим сегодня, что считала своим долгом сообщить об этом вышестоящему начальству. Сказать на словах она не осмеливалась и вот теперь, покусывая кончик ручки, она мучила бумагу, выводя ровным четким почерком строчки. Не успела она написать и полстраницы, как в дверях снова появилась Ивановна
- Ты скажи Степану, - бросила она практикантке, меняя воду в ведре. - Что больше я убирать за ним не буду. Сами пусть в подвал ходят. Нашли дуру! Наделают и бросят, а мне убирай!
- И часто? – практикантка вопросительно посмотрела на санитарку.
- Что часто? – не поняла санитарка.
- Убирать приходится, - пояснила студентка.
- Каждый день. С утра и до вечера, - тетка плюхнула на пол воду и стала молча разгонять ее по углам. Вдруг осознав суть вопроса, добавила. – А ты про это? Нет, не часто. Но случается.
- И как?
- А ты сама попробовала бы, - хмыкнула Ивановна. - Я тут сколько лет уже санитаркой, но все привыкнуть не могу. Такого насмотришься. Те, что со второго этажа – нормальные, а с третьего. Таких бывает нарожают, что смотреть страшно.
- А Степан Петрович, - практикантку разрывало любопытство. - Он как?
- Степа? – задумчиво переспросила санитарка, опершись на швабру. - Степа – золотые руки. Кабы не он, тут знаешь чего бы было. Почитай, половину с того свету вернул. И все довольны. Только вот с Галиной у него что-то не ладится. Ест она его, как собака кость. Кабы не врачи да санитарки, сжила бы вовсе со свету.
- Значит, есть за что, - тихо произнесла практикантка.
- Да шут его знает. Ну, бывает, согрешит. Так не со зла, а для пользы. Сами ж потом бегают, спасибо говорят. Если бы не вы, Степан Петрович, так и не знаю, что бы было. Тьфу! Сначала делают, а потом хватаются. Да поздно. Доктор, помогите! А он что? Стожильный? Всем не поможешь. А что это тебя Петрович заинтересовал?
- Да так, - отмахнулась практикантка, перечитывая уже написанные строчки. - Просто пытаюсь понять, что он за человек.
- А что тут понимать? – санитарка снова принялась за уборку. - Человек он хороший. Только смурной какой-то. Вроде и весело говорит, а глаза грустные. Пошутить любит, и поговорить тоже. А вот о себе ничего не рассказывает, словно скрывает что-то. Лишнего не скажет.
- Не скажет, - задумчиво повторила практикантка.
- А про то, что ты тут сегодня видела – помалкивай. Не твое это дело. Он врач, ему виднее, что и как, - санитарка растерла грязь, вылила грязную воду из ведра в раковину и, смыв остатки, поковыляла к выходу. - Не нам с тобой решать, детка, что и как. Ну, раз так вышло, так оно, значит, и должно было быть.
Ивановна тихо прикрыла за собой дверь. Какое-то время еще были слышны в коридоре ее шаркающие шаги. Но вскоре и они утихли. Практикантка осталась одна. Помедлив, она снова взялась за ручку и продолжила свои записи.
***
- Можно? – Степан приоткрыл дверь в кабинет главврача.
- Степан Петрович? – послышался низкий женский голос из глубины кабинета. – Проходите.
Иванов бережно прикрыл обитую серым дерматином дверь, мягко ступил на ковер начальницы.
- Хотела вызвать, да ты сам пришел. Присаживайся, - начальница кивком головы указала на кресло.
- Да я постою. Я на минуточку. Вот, заявление на отгулы принес, - Иванов протянул ГВ листок бумаги.
- Это подождет, - Галина бросила листок на стол. – Садись, Степан. В ногах правды нет.
- Правды нигде нет, - съязвил Иванов.
- Не остри. Я с тобой, Степан, поговорить хотела. Вернее ты сам меня вынудил.
- Я? - удивился Иванов. – Каким образом?
- А ты что сам не догадываешься? На, читай, - Галина протянула ему исписанный мелким четким, словно печатным, подчерком листок. Иванов косо глянул на бумажку, прочитал пару строк.
- Уже пожаловалась, - не то спрашивая, не то заключая, вздохнул Степан.
- Уже. И не пожаловалась, а сообщила.
- Раньше это называлось донесла.
- Степан! - Галина сурово глянула на Иванова.
- У нас это умеют. Я закурю? – Степан достал из пачки сигарету, сел в кресло напротив начальницы.
- Кури, - Галина пододвинула ему пепельницу и встала из-за стола. – Разговор, как мне кажется, у нас будет долгим. Ну, рассказывай. Что и как?
- Так тебе уже все подробно расписали, - Степан выпустил кольцо сизого дыма.
- А, может, я от тебя хочу услышать.
- К чему повторяться? – Степан сделал еще одну затяжку и погасил сигарету. - Признаю. Готов понести самое суровое наказание.
- Прекрати паясничать! – Галина хлопнула ладонью по столу. - Ты что? Не понимаешь, что ты наделал?
- Понимаю, - вяло произнес Степан. - Одним идиотом стало меньше.
- Да я не об этом, - Галина начала срываться. – Ты понимаешь, что будет, если этой бумажке дать ход? Комиссии, проверки.
- Тебе виднее. Ты же у нас начальство.
- Степан, ты сам в петлю лезешь, - Галина нервно расхаживала по кабинету. - Неужели нельзя было все сделать тихо?
- Милая Галина Васильевна, в нашем деле тихо не получается, - Степан мял окурок о край пепельницы. - Не я это придумал. Не я все это начал. У вас, Галина Васильевна, память стала короткая.
- Память мою попрошу не трогать, - Галина перестала расхаживать и снова опустилась в кресло. - Она у меня как раз в порядке.
- Разве? – ухмыльнулся Степан. - А мне кажется, что вы что-то подзабыли? Может напомнить?
- Не надо, - Галина сникла.
- Что не надо? – Степан удивленно вскинул брови. - Совесть опять спать не дает? Хочешь дать ход этой бумажке? Давай. Комиссии, проверки. Видали мы их. Пусть едут. Все равно ни до чего не докопаются. Бумаги в порядке. Водянка мозга, порок сердца. Мертворожденный. Что-нибудь еще придумать? Придумаем. Все как положено. Ни больше, ни меньше. А то, что какой-то там практикантке с перепугу привиделось – извини. Пусть нервы лечит, а не доносы строчит. Умные все стали, - Иванов пытался говорить сдержанно, но волнение чувствовалось в каждой его фразе. – Дерьмо вынести – нет, мы это не проходили! Это не наша обязанность! А заявы строчить – это мы всегда пожалуйста!
- Хватит орать! – Галина резко встала и подошла к окну. – С девчонкой я улажу. Завтра переведу ее в другую больницу. К Сементовскому. Там показательная клиника. Ее дальше стола регистрации не пустят. Но с тобой, Степан, я теперь буду разговаривать по-другому. Еще одна подобная выходка и я не посмотрю ни на что! Ни на стаж, ни на то, что у тебя руки золотые.
- Это комплимент?
- Прекрати! Вылетишь в одно мгновение!
- Угрожаешь?
- Нет, – Галина повернулась к Степану. – Предупреждаю.
- Галя, Галя, - вздохнул Степан. - Как власть меняет людей. Лет двадцать назад...
- Не надо, - Галина нервничала. - Про то, что было двадцать лет назад, знаем только я, ты и Валентина. Она – человек стойкий. Промолчит, если что. А тебе трепаться? Не в твоих интересах. Дай сигарету.
- Не знал, что ты куришь.
- От такой жизни не только закуришь.
Иванов бросил пачку сигарет и зажигалку на стол. Галина резко выхватила сигарету, щелкнула зажигалкой и затянулась.
- То, что было двадцать лет назад, касается только меня.
- Ой, ли! - Степан усмехнулся. – Знаешь, меня часто мучает один вопрос. Зачем все-таки ты это сделала?
- Я и сама не знаю, - Галина жадно затянулась, по-мужски выпустила дым через нос.
- Знаешь, - твердо проговорил Степан.
- Скорее всего нет.
Степан снова усмехнулся.
- Скорее всего? Значит, знаешь.
Галина вдавила недокуренную сигарету в пепельницу.
- Просто иногда бывает так тоскливо и одиноко, что места себе не находишь. Сидишь одна в пустой квартире. Никому не нужна. Всеми забыта. Если кто и звонит, то только по делу. Галина Васильевна, сделай то, устрой это. Надоело! Выть хочется.
- Повой, – посоветовал Иванов.
- С кем? – Галина грустно улыбнулась. - Иногда страшно становится. Скажи я тогда нет, может, все было бы по-другому. У моих сокурсниц уже внуки.
- Бабушкой стать захотела?
- Да нет. Просто забыть не могу. Двадцать лет прошло, а не могу. До сих пор помню его глаза. Голубые, бессмысленные. Ничего больше не помню. Только глаза.
- Ты сама этого хотела, - сухо произнес Степан.
- Да. Я этого хотела, - согласилась Галина. – А что мне оставалось делать? Заявиться домой? Здрасьте, это ваш внук. Ты же знаешь моих родителей - интеллигенция. Позор! Дочь нагуляла! Сын без отца! Куда мне было деваться? Я молодая была. Дура! Все искала кандидатуру подходящую. Чтоб и родителей устраивал и меня. Во всем. От положения в обществе, до секса. Вот и довыбиралась.
- Так я тоже был кандидатом? – удивился Степан.
- А чем ты лучше? Такой же, как и все.
- И много их было?
- Кого? – не поняла Галина.
- Кандидатов.
- Достаточно. А тебе то что? Ты все равно бы не прошел по конкурсу.
- Секс?
- Нет. Положение в обществе, - Галина закурила снова. - Мои предки с ума сошли бы, если бы узнали, что их зять – медик без стажа, без квартиры, без машины. Да еще рыжий. Наверное, это пошло об этом говорить, но что было, то было. Правда одна. И правда была в том, что я, в конце концов, залетела. Аборт было делать поздно. Сроки поджимали. Идти в роддом страшно. У отца связи кругом. Узнал бы сразу. А тут ты работать начал. И неплохо. Вот я и подумала, что ты бы мог помочь. По старой дружбе. Я тебя через Валентину нашла. Стерва она хорошая, но человек верный. Она все и устроила. А я сама рассчитала все до малейших деталей. Даже документы заранее оформили. Да что я тебе рассказываю? Ты же все сам прекрасно знаешь.
- Все, да не все, - Степан крутил в руках зажигалку. - Зачем?
- Зачем? – переспросила Галина. – Я и сама себя спрашиваю зачем? Я потом думала, а может, он жив остался? Может, его кому подбросили?
- Нет, - угрюмо произнес Степан.
- Я и сама знаю, что нет. Укол и все. Единственное, что успокаивало, вернее, смягчало боль – так это то, что он родился уродом. А все эти лекарства. Все скрывать пыталась. До последнего дня скрывала. Но, хватит об этом, - Галина загасила сигарету и села за стол.
- А что же ты не завела еще?
- Боялась, - Галина стала перебирать бумаги на столе. - Боялась этих белых стен. Этого стола. Всего боялась. Боялась, что все повторится сначала. А ты не боишься?
- Уже нет.
- Привык?
- Разве к такому привыкают?
- Совесть не мучает?
- Совести нет. Есть страх, что сорвешься, сделаешь что-то не так. Что тебя раскроют. Что кто-то предаст. Кто-то донесет. Думаешь легко распоряжаться чужими жизнями, когда в считанные секунды ты должен все решить? Взвесить все за и против. Jus vitae ac necis.
- Что? – Галина оставила бумаги в покое и удивленно вскинула брови.
- Право жизни и смерти, - перевел Степан. - По латыни.
- С каких это пор ты выучил латынь?
- С тех самых, когда двадцать лет назад я сделал первый шаг в сторону пропасти. И вот уже двадцать лет я балансирую над ней как канатаходец, боясь упасть вниз.
- А ты философ, - заметила начальница.
- Может быть, - Степан достал сигарету из пачки и, не спрашивая разрешения, закурил.
- Остановись.
- Не могу. Уже не могу. Понимаю, что все - пора остановиться. И не могу. А впрочем, какая разница кто это сделает? Я или кто-то другой. По крайней мере, я это делаю быстро и тихо. А другие делают это всю жизнь и считают себя богами.
- А ты?
- Я не бог. Я ремесленник, которого бог поставил перед трудным выбором. И помощи мне ждать неоткуда и не от кого. Вот такие пироги, Галина Васильевна, - Степан загасил сигарету, встал.
- Да, - протянула Галина. - Разговор у нас с тобой, Степан, действительно получился долгий. На целых двадцать лет. Что там у тебя? Ты что-то хотел?
- Заявление на отгулы, - Степан пододвинул начальнице листок.
- Не хочу тебя отпускать. Да ладно. Сколько их у тебя?
- Три дня.
- Возьми неделю, - Галина нацарапала на листке пару слов. – Отдохни, как следует. А с девчонкой я разберусь.
- И сошла благодать на их головы, - ухмыльнулся Иванов и направился к выходу.
- Постой! - окликнула его Галина. – Я давно хотела тебе сказать, но все не решалась. Тот ребенок. Мой... Которого... Ну, ты понимаешь. Он ведь и твой, Степа.
Степан оцепенел.
- Как?
- Вот так, Степан Петрович. А теперь иди! - в голосе начальницы зазвучал приказной тон. – Уходи! И больше меня ни о чем не спрашивай! Никогда и ни о чем! Ты понял?
- Понял, - едва слышно пролепетал Степан.
- А теперь уходи! - скомандовала Галина, и Иванов безропотно вышел за дверь кабинета.
***
Зима в этом году началась как-то резко и внезапно. С утра шел дождь со снегом. Дул пронизывающий насквозь ветер, от которого ежились не только прохожие, ни и, казалось, даже деревья и дома. Вороны, беспричинно каркая по любому поводу и ссорившиеся из-за корки хлеба, приумолкли и куда-то попрятались. К вечеру все утихло. Ветер утихомирился, словно устав без конца обдувать окоченевших в ожидании трамваев людей. На смену дождю с неба посыпал густой пушистый снег. В какие-то полчаса он укрыл всю землю, скрывая под собой еще не убранные дворниками листья и осеннюю грязь. Ночью ударил мороз и окончательно сковал льдом еще стоявшие в выбоинах асфальта лужи. Наутро зима объявила о своем приходе. Все были уверены, что этот первый снег, как и всегда, превратится в серое месиво. Но зима совсем не собиралась сдавать свои позиции. С первого дня она утвердилась окончательно. До самой весны. Морозы были небольшие, но снега выпало столько, сколько не выпадало ни в один год. Дворники не успевали расчищать обгрызенными деревянными лопатами узенькие тропинки, как с неба опять и опять сыпались густые белые хлопья, засыпая их труд. Людям ничего не оставалось делать, как самим, выстроившись друг за дружкой, прокладывать тропы, ругая снег, погоду и дворников.
У окна стояло двое. Один, задумчиво пускал сизые клубы дыма, то и дело стряхивая пепел в банку из-под кофе. Другой пальцем ковырял только что приклеенную полоску бумаги на окне. Бумажка служила скорее своеобразным украшением, нежели защитой от холода. Рассохшиеся рамы, сколько их не замазывали и не заклеивали, все равно пропускали холод внутрь, перемешивая зимний морозный воздух с затхлым теплом батарей и запахом больничного коридора.
- Ну что, Степан, - спросил ковырявший. – Как у них там, в Германии?
- Нормально, - отмахнулся куривший. – Немцы они и есть немцы.
- Небось высший класс? Аппаратура, персонал. Ты там не подцепил случайно кралю какую-нибудь? Немки они очень даже...
- Никита, ты неисправим, - отмахнулся Степан.
- Ну все же? – не отставал Никита. - Какие они - немки?
- Холодные, как рыбы.
- А в постели?
- Не знаю, - Степан аккуратно стряхнул пепел в банку. - Не пробовал.
- Что ж так? – удивился Никита.
- Некогда было.
- Бедный. И чем же ты так был занят? Целый год и ни одной бабы?
- Я не для этого туда ездил.
- Ну конечно, ты же у нас правильный. Работа и еще раз работа. Кстати, о работе. Ты когда выходишь?
- Послезавтра.
- А чего сегодня приперся?
- Да так, - Степан затушил сигарету о край банки. – Новости узнать.
- А какие у нас могут быть новости? Трудимся, не покладая рук. Каждый день по полторы смены. Как пчелки. Вот, ты объявился. Теперь полегче будет. Зарплату нам повысили. На пять процентов. На бутылку даже не хватает, - Никита помолчал. - Да, у нас новые порядки – рожать идут со всем своим. Марля, спирт, лекарства. Так что наше дело теперь – только помочь.
- И давно?
- Нет. Месяца два.
- А если кто не принес?
- Тогда свое достаем. Ты же знаешь, у нас запасов лет на сто хватит. Но свое не разбазариваем. На черный день бережем.
- Плюшкины, - съязвил Степан.
- Не Плюшкины, а экономисты, - поправил его Никита. - Может скоро платными станем.
- Интересно.
- Конечно. Ты там у себя в Германии все по симпозиумам да конференциям мотался. А мы тут к рынку идем.
- Ну-ну.
- Что ты нукаешь? Реформы в действии. Только толку от них, как с козла молока. Нам то что – наше дело маленькое. Пусть начальство думает. Оно для того к нам и приставлено, чтобы думать. А мы уже исполнять должны, как пионеры. Готов? Всегда готов!
- Ну ладно, заболтался я с тобой, - Иванов отошел от окна. – Пойду к ГВ схожу. Отмечусь.
- Так ты еще ничего не знаешь? – удивленно воскликнул Никита.
- А что я должен знать? – остановился Степан.
- Так ГВ у нас уже не работает.
- Как не работает? – удивился Степан.
- Давно уже. Еще в конце мая уволилась. Не то выше пошла, не то уехала куда-то. Слухов много, да никто толком не знает. У нас теперь Сементовский заправляет. Объединили с его клиникой. Мы у них вроде филиала получаемся. Вот он порядки свои тут и наводит. А ты что, не знал?
- Откуда? Я ведь только вчера приехал, – Степан задумчиво вздохнул. - Значит, ушла?
- Я ж тебе о чем толкую.
- А почему?
- А кто ее знает? Ты как уехал в Германию, так она через неделю и свалила.
- Да, дела, – вздохнул Иванов. – Ладно, пойду хоть Сементовскому покажусь. Бывай.
- Степан! - окликнул его Никита. – А на рыбу когда поедем? Мужики таких окуней таскают – закачаешься.
- Потом, - Степан махнул рукой и привычным путем зашагал по узкому больничному коридору.
***
- Можно к вам? – Иванов приоткрыл дверь кабинета бывшей начальницы.
- А! Степан Петрович! – из глубины кабинета навстречу выскочил маленький кругленький человечек и схватил Степана за руку. - С приездом. Как добрались? Как там Германия?
- Нормально, - ответил Степан, желая поскорее отделаться от нового начальника, но тот, потащил его вглубь кабинет и усадил в кресло.
- Видите, Степан Петрович, - Сементовский словно оправдываясь, пожимал плечами. – А я теперь здесь заправляю.
- Поздравляю.
- Да бросьте! Знаете ведь, как трудно в чужой коллектив вливаться. Но, слава богу, вы вернулись, поможете мне, - Сементовский хитро прищурился. – Введете в курс дела. Расскажете, что и как тут у вас.
- А то вы не знаете?
- Я здесь человек со стороны, - заискивающе лебезил Сементовский. - Мне ваши порядки и обычаи пока не понятны и непривычны. Вот вы меня с ними и познакомите.
- Да я, Михаил Ефимович, только что с самолета. На минутку решил заскочить, проведать.
- С корабля, значит, и сразу на бал? - пытался пошутить Сементовский. – Соскучились по работе?
- Честно сказать? – Степан задумался. – Не очень.
- Вы просто отвыкли. Ну мы это быстро исправим, - тараторил Сементовский. - Пару дней я вам дам отдохнуть от Германии, а потом сразу за работу. У нас третье отделение без заведующего осталось, так что после выходных выходите и сразу принимаете дела.
- А Никита как же? – удивился Степан. – Это ведь его отделение.
- Никита? – Сементовский замялся. – С Никитой, Степан Петрович, у нас неприятная вещь получилась. Разве он вам не рассказывал?
- Нет, а что?
- Да так, - Сементовский постарался перевести разговор на другую тему. - Ну, как там Германия?
- Так что с Никитой?
- Жалоба на него пришла, - нехотя произнес Сементовский.
- По какому поводу?
- Грубое обращение с больными. Нагрубил одной из пациенток.
- Всего-то? – усмехнулся Иванов.
- Разве этого мало? – удивленно вскинул брови новый начальник. – Ведь это недопустимо! Это противоречит врачебной этике!
- И что теперь?
- Пришлось перевести его в лечащие врачи. Вы ведь понимаете, что я не мог оставить бумагу без внимания, - Сементовский как-то сник. Вытирая лысину носовым платком, он постарался поскорее избавиться от Степана и от лишних расспросов. – Ну, я вас, наверное, задержал. Вы еще и дома не были? Идите, отдыхайте. А с понедельника снова за работу.
Он проводил Степана к выходу, пожал ему руку и с улыбкой на лице выставил его за дверь. Степан хотел что-то его спросить, но передумал. Засунув руки в карманы, он отправился домой.
***
Сидя на подоконнике, Степан курил, пуская под потолок колечки сизого дыма.
- Степан Петрович, вас просят подойти в родзал, - подскочила к нему неизвестно откуда появившаяся молоденькая медсестра.
- Не понял, - удивился Степан. – Вроде бы меня сегодня на операцию не ставили.
- Я не знаю, - медсестра пожала плечами. - Валентина Сергеевна просила, чтобы вы подошли. Срочно.
- Странно, - Степан слез с подоконника. - Зачем я ей понадобился?
- Не знаю, - медсестра теребила край халатика, едва прикрывавшего ее коленки. – Просили срочно.
- А громкая что, уже не работает?
- Громкая что? – не поняла медсестра.
- Громкая связь, - Степан показал на пылившийся под потолком динамик.
- Нет, - медсестра стыдливо улыбнулась. – Давно уже. Мы теперь вместо громкой связи.
- Ладно, - буркнул Степан, бросив недокуренную сигарету в банку. – Иду.
***
- Ну, что ты хотела? – войдя в операционную, спросил Степан у мывшей руки Валентины.
- Я? Ничего, - промычала она, продолжая тщательно намыливать руки.
- А чего звала? – удивился Степан.
- Ты вон у той красавицы спроси, - кивнула Валентина в сторону родзала.
- У которой? – Иванов заглянул в приоткрытую дверь зала. – Их там две.
- У той, что слева. Она тут целый концерт закатила. Подавайте мне Иванова и все.
- Так меня не назначали.
- Считай, что я тебя назначила, - Валентина закрыла кран.
- Так я не готов, - отнекивался Иванов.
- Зато она готова, - Валентина натягивала перчатки.- Потом разберемся, что к чему. Мой руки и вперед. Мало этой истерички, так и второй рожать приперло.
- А что второй зал? – открыв кран, Степан нехотя стал намыливать руки.
- Там Сементовский студентам лапшу на уши вешает, - пробубнила себе под нос Валентина. - Цирк, а не больница.
- Нашел время.
- А что ему? Он начальство. Пачкаться не станет.
- А Никита где? – Степан отряхнул воду с рук.
- А черт его знает? Не то в отгуле, не то в загуле. Короче, давай так, - командовала Валентина. - Ты иди к этой истеричке, а я – ко второй. Что-то она мне не нравится. Ну, с богом. – Валентина подняла глаза к потолку. – Пошли.
Быстро переодевшись и вымыв руки, Иванов вошел в родзал и подошел к лежавшей на левом столе роженице. Привычным движением ощупал живот. Схватки уже начались. Он взглянул на пациентку. Ее лицо показалось ему знакомым. Перемешивая привычные действия с въевшимися в мозг фразами, он пытался вспомнить, где он ее мог видеть раньше. Но никак не мог вспомнить.
- Не узнаете? - прошептала девчушка на столе. – А я вас помню, Степан Петрович.
- Лежите тихо, – бросил Степан, и его тут же осенило. – Так ведь это та практикантка! И как он мог ее забыть? Сомнений нет. Это она.
- Вот видите, - девушка пыталась улыбаться между схватками. – И я к вам попала.
- Ничего особенного я не вижу. Рано или поздно все женщины попадают к нам. Или почти все. Что у тебя там? – повернулся он к Валентине.
- Нормально, - отмахнулась Валентина. – Справишься один?
- Впервой что ли? – произнес в ответ Степан и повернулся к практикантке. – Толкай сильнее.
- Нет! Не могу! - девушка вдруг залилась слезами. – Не могу, не хочу!
Она пыталась спрыгнуть со стола, но мощные руки врача и вовремя подскочившая Валентина крепко схватили ее и прижали к столу.
- Только этого не хватало! - воскликнула Валентина. – Лежи смирно! Шустрая нашлась!
Девчонка билась в истерике. Слезы смешивались с криками от боли и обрывками фраз.
- Нет! Я не хочу! Мне нельзя! Нет, нет! Доктор, помогите! Ведь вам не привыкать! Я не хочу!
Валентина схватила со столика с инструментами шприц и со всего размаху всадила иглу в сгиб локтя, выдавив все его содержимое.
- Сейчас успокоится, - произнесла она, массируя место укола.
Девчонка пару раз всхлипнула, дернулась и затихла.
- Бардак, - шипела Валентина. – Моя тоже никак не разродится.
- Она у тебя какая-то тихая, - заметил Степан, искоса бросая взгляд на соседний стол. – Даже слишком. Ни криков, ни вздохов. Крепкая баба. Ну, хватит трепаться, работать надо. Справишься или помочь?
- Справлюсь.
Валентина вернулась к своей пациентке. В операционной стало тихо. Только звяканье инструментов, да привычные фразы нарушали покой. И вот, наконец, крик новорожденного прорезал тишину.
- Кто? – в один голос спросили Степан и Валентина.
- У меня мальчик, - торжественно произнес Степан.
- И у меня, - вздохнула Валентина и тихо добавила. - Мертвый.
Роженицы рыдали. Одна от безвозвратной потери. Другая - от приобретения. Бывшая практикантка выла навзрыд.
- Не хочу! Не хочу!
- Дура! - прикрикнула Валентина. – Ты посмотри пацан какой! Богатырь!
- Не хочу! Не надо! – вопила бывшая практикантка. - Куда я теперь с ним? Как я в глаза родителям посмотрю? Убьют они меня! Убьют!
- А что ты раньше думала?
- Я не знала! Я не знала, что так получится! Не хочу!
- Хватит! - Степан поднес ребенка к матери. – Смотри. Этот твой.
- Уберите его от меня! - закричала девчонка. – Уберите! Ненавижу! Вас ненавижу! Его ненавижу! Он мне всю жизнь испортил!
- Ты и не жила еще! - Валентина начала приходить в бешенство. – Сопливка! Хочу, не хочу. Головой думать надо было, а не... – Валентина осеклась на полуслове. Степан тщетно пытался приблизить пищащего ребенка к матери. Она отбрыкивалась от него, как только могла. Лежавшая на соседнем столе женщина тихо смотрела на происходящее и беззвучно плакала.
- Ей вот отдайте! - вдруг выпалила практикантка. – Он ей нужнее! А мне он не нужен никакой! Не нужен!
- Ты что несешь! – прикрикнула Валентина, косясь на Степана. – Радоваться должна!
- Не хочу! Не могу! – лекарство подействовало, и практикантка стала успокаиваться. Она уже не рыдала, а только тихо всхлипывала.
Степан бросил взгляд на Валентину. Та пожала плечами - делай, что хочешь. Степан подошел к практикантке и, склонившись, так чтобы никто его не услышал, прошипел ей на ухо:
- Ну, смотри, стерва! Если что...
Но та его не слышала. От волнения и введенного лекарства она провалилась в полузабытье. Степан выпрямился и кивнул Валентине.
- Меняем.
***
Прошло несколько обычных, ничем не примечательных дней. Одни пациенты прибывали, другие выписывались. Бывшую практикантку выписывать не торопились. Боялись нервного срыва. Иванов решил подержать ее в больнице, сколько будет возможно. От безделья и скуки она молча слонялась по больничным коридорам, прислушиваясь к разговорам рожениц и плачам новорожденных. Но ничего не вызывало у нее никаких эмоций и она словно привидение проплывала мимо распахнутых дверей палат, погруженная в какие-то свои, никому не ведомые, раздумья.
Она отрешенно стояла у запотевшего окна и бессмысленно созерцала на падавший снег. Вот к воротам подкатила ярко-красная машина. Из нее выскочил немолодой, но все еще сохранивший мальчишечьи черты, мужчина с огромной охапкой роз и пакетом под мышкой. Хлопнув дверкой, он взлетел по ступенькам и скрылся за входной дверью клиники. Снег, тихо кружась, падал на крышу и капот автомобиля и таял от прикосновения с еще теплым металлом.
Не прошло и пяти минут, как двери роддома распахнулись, и на крыльце появился тот же мужчина с новым свертком в руках. За ним на крыльцо вышла женщина с ворохом роз и Иванов. Они о чем-то разговаривали. Слов не было слышно, но смысл их был понятен - одни благодарили, Иванов отшучивался.
В женщине с цветами практикантка узнала свою подругу по несчастью, а может и по счастью. Глаза ее светились от неизъяснимой радости. Ее спутник не знал к кому броситься. Не то целовать жену, не то пожимать руки врачу. Если бы не ребенок на руках, он сделал бы и то и другое одновременно. Вот новоиспеченные родители сели в машину. Мотор взревел, и автомобиль плавно отъехал от крыльца. Описав круг по двору, и посигналив выглядывающим в окна пациенткам и врачам, автомобиль скрылся за углом.
- Они увезли моего ребенка, - пронеслось в голове практикантки. – Вернее, уже не моего. Он никогда не был моим. И уже никогда не будет.
Она махнула рукой вслед отъезжавшей машине.
- Будьте счастливы, - и вновь посмотрела на крыльцо, где все еще стоял Иванов.
Желая совместить полезное с приятным, Степан курил, жадно втягивая сигаретный дым вперемешку с морозным воздухом. Вдруг он поднял голову и его взгляд столкнулся с взглядом практикантки. То ли от страха, то ли из чувства вины она резко отшатнулась в сторону, прячась за межоконный проем, и искоса посмотрела на врача. Тот, докурив, бросил окурок на снег и вошел внутрь.
Практикантка постояла еще немного. Будто бы ожидая, что еще кто-нибудь появится, но так никого и, не дождавшись, решила вернуться в палату.
По дороге ее обогнала Валентина и словно в пустоту бросила:
- Спускайтесь вниз. Вас выписывают.
***
Зима подходила к концу. Как всегда в перерыве между операциями и совещаниями Степан восседал на подоконнике и курил. По больнице уже ходила шутка, если Иванова нет в родзале, он на подоконнике с сигаретой в зубах. Словно во всей больнице не нашлось места для уединения. Но уединения Степан и не пытался найти. В последнее время он как-то слишком рьяно ударился в работу. Когда ему предлагали кого-нибудь подменить, он соглашался с удовольствием. Даже бесконечные совещания и заседания доставляли ему радость. Все поговаривали, что с ним что-то происходит, но что именно – никто не знал.
За окном лежал обрюзгший, местами провалившийся под собственной тяжестью снег. Из-за того, что его всю зиму посыпали солью и песком, он стал непонятного серо-коричневого цвета и напоминал старую пожелтевшую скатерть. В воздухе висел туман, из-за которого мало кто решался выходить на улицу. Было зябко и противно.
- Ну что? Когда на рыбу? – спросил у Иванова подошедший Никита.
- Да отстань ты со своей рыбой! - отмахнулся Степан. - Не до нее.
- Конечно, - Никита примостился рядом на подоконнике. - Ты ведь у нас теперь на подхвате. Послушай, и зачем тебе это надо? Тебе что, денег не хватает? Пашешь в две смены, как будто чего-то боишься не успеть. Ты же ведь давно не мальчик. Смотри, сломаешься.
- Не сломаюсь.
- Ой, ли! Я вот смотрю на тебя и поражаюсь. Сколько лет мы с тобой знакомы, а все понять тебя не могу что ты за человек. То во все тяжкие пускаешься, то вдруг ангелом прикидываешься. Ты что, прежние грехи замаливаешь?
- Да нет.
- А что тогда?
- Просто так. От скуки.
- Ничего себе, - свистнул Никита. - Если б каждый от скуки в работу бросался, так у нас коммунизм еще сто лет назад бы построили.
- Слушай, Никита, - перебил его Степан. – Хочешь на мое место?
- Не понял?
- Ну, мою должность хочешь получить?
- Зачем?
- Я тебя серьезно спрашиваю.
- Так меня ж недавно турнули? – удивился Никита.
- Да об этом уже все забыли. Ну так как?
- Должность не помешала бы, - Никита почесал затылок. - А вот работу твою...
- Я тебе работу и не предлагаю. Работу я Валентине передаю. А тебе – место.
- Не понял? – Никита сомневался. Предложение Степана было заманчивым, но, помня о размолвке с Сементовским, он не решался поверить в него всерьез.
- Ухожу я, - Степан выбросил окурок.
- Как уходишь? – удивленно воскликнул Никита.
- Совсем ухожу.
- Куда?
- Не знаю еще.
- Что-то ты, Степан, крутишь.
- Да ничего, - Степан закурил вторую сигарету. - Надоело все. Хочу отдохнуть годик-другой. А там видно будет.
- Место нашел получше?
- Да нет. Просто... Да ты не поймешь.
- Из-за Галины?
- Может да, а может и нет.
- Ты хоть что-нибудь о ней слышал?
- Нет. Исчезла без следа.
- И ты хочешь последовать ее примеру?
- Может быть. Ладно, не забивай голову ерундой. Иди к Сементовскому и принимай дела. Я ему уже тебя предложил.
- И что он? – недоверчиво спросил Никита.
- Не возражает, - заверил Степан.
- Ну ты даешь! - удивленно воскликнул Никита. - Бросить все так сразу. И без причин.
- Причина есть, - Степан затянулся и выбросил сигарету.
- И какая же?
- Причина во мне самом. А чтобы в ней разобраться, нужно время. Так что давай, дерзай на новом рабочем месте! И не поминай, как говорится, лихом, - Степан спрыгнул с подоконника. Снял пропахший сигаретами и лекарствами халат, бросил его на подоконник. Затем пожал Никите руку, хлопнул его по плечу и четким, уверенным шагом зашагал по гулкому больничному коридору к выходу.
|
