Пролог
Я стояла у окна нашей гостиницы. Меня слепило солнце. Я высунула язык и сказала: «А». Я была сумасшедшей. Хих. Больной. Я жила да и живу в этом мире через призму… Вместо глазиков у меня виноградинки, а вместо носа крючечек. Хотя я боюсь крючков, особенно крюков. Это с детства. Ротик у меня гармошкой или гусенечкой. Я больна. Я знаю это, но не отрицаю – смысл отрицать? Хах. Их не исправишь. Они так сказали. Они вершат наши жизни! Гребаное государство… Демократия… Мой друг Родя, бомжик, очень любит купаться. Еще он любит пузырики, а я нет. Я плачу, когда они лопаются.
«ААААААААА» - кричала я. А это весело! Попробуйте! На 23 этаже кричать перед закрытым окном… Эйнштейн тоже язык высовывал, но психом его не считали. Не люблю это слово: псих. Фу! Называйте меня сумасшедшей, больной, чокнутой, но только не психичкой. Белые фуксии…
Проведите эксперимент: раскройте все-все окна вашего дома и откройте все-все двери. А потом идите на работу, в магазин... Куда вам там надо? Ха! Не сможете?? Конечно, нет. Там же вся ваша жизнь. Ваша жизнь – это то, что находится в вашей квартире. Вы привязаны к ней, как ноготочек к пальчику. А я вот нет. А я свободна. Даже Родя не свободен, а я свободна. И мне плевать. Я просто свободна. А люди боятся свободы. Они боятся таких, как я. Вот и отлавливают, как мышек и сажают в четыре стены. Типа: «Ха! И где эта ваша свобода??» А она здесь. В груди! Ха-ха-ха!!! Я смеюсь!! И вовсе мой смех не похож на эту противную букву: Х. И собака гав-гав не делает, а из гортанных переливов петуха, только реальный псих может сделать «кукареку». Я снова смеюсь!
Но я вас не осуждаю за ваши правила, за вашу систему. Я вас презираю, мне искренне вас жаль. Но я больная – мне можно. Карррррртон! Карррррртон! Не могу ничего с собой поделать – просто балдею от этого слова.
Я все помню. И как попала сюда помню. И что было до этого тоже помню. Помню. Но не вспоминаю. Но сейчас. Я хочу. Хочу рассказать вам свою историю. Историю безумной.
Часть 1. Детство.
Я была обычным ребенком. Самым что ни на есть. Меня любили и мамочка, и папочка. Я обожала сказки и часто слушала разные истории. Я ненавидела взрослых и их пустые хлопоты, дорожки, пересуды. Любовь-морковь… Фигня! Драки, приключения, боязнь смерти, враги и друзья – вот что мне было нужно. Он научил меня всему этому. Я была там. Я видела все это. Клянусь видела! И то, что я там не осталась…
Он был очень свободным. От него пахло свободой. Он жил в своем детском мире, а я была почетной гостьей. Вы, наверное, поняли, о ком я говорю? Хотя, вы же выросли! Чурбаны! Я говорю о Питере Пене, если это имя вам еще хоть что-то говорит. Я бы рассказала вам, сколько приключений у нас было! Сколько храбрых дел я совершила! Если бы вы знали, как отважно мы боролись с пиратами!!! Ведь это только в книжке Крюк погиб, он правда погиб, но воображение Питера оживило его, каждый раз оживляет. Я бы рассказала вам, но вы взрослые – вы не поймете, а я помню каждую деталь. Но вы взрослые и над нашими приключениями вы посмеетесь.
Он был очень свободным. Он мог бросить все, он мог уйти от всего. Он говорил то, что думает. Он вел себя так, как думает. Он не подчинялся никаким правилам, кроме тех, что были заложены в его мозгу природой: дышать, пить, ходить в туалет, есть… Но даже некоторые из таких естественных правил он мог нарушить. Он не знал слова: «гравитация». Он летал… Он мог неделями есть воображаемую пищу и жить! Нормально жить. Для него нормально, конечно…
Вы думаете он был глупым? Вы думаете, он был обычным несносным, ничего не понимающим ребенком? О, как вы ошибаетесь! Ибо он понимал ВСЕ. Он знал мир взрослых лучше взрослых. Его взгляд – взгляд не только что увидевшего мир глупыша, но взгляд здравомыслящего человека, он просто смеется над всеми вашими заморочками и пустыми проблемами. Он все понимает. Все. И это понимание привело его к истиной свободе. Не к глупому слову: «демократия», а к слову «свобода». Но и ему пришлось платить. Он одинок. И всегда будет одиноким. Он никогда не останется один, но будет одинок всегда. Одинок в понимании взрослом, да он никогда не сможет полюбить. Потому что он знает всю правду об этой любви. Он видел подноготную любви. Он видел кляксы, дырки, стелы… Лгуны и вруны. Он читал их мысли. И он никогда бы не смог полюбить – потому что он, Питер, не умел лгать. Играть, придумывать, воображать – да, но лгать – нет. Таким нет места здесь, и он улетел.
Хотя, надо признаться, что заигрывать ему нравилось. Он заигрывал с Венди, Тинкер-Белл и со мной. Это все кого я знаю. Он же быстро все забывал. Это было частью всепоглощающей игры на острове Нетинебудет. Я влюбилась в него. В него влюбляются все, без исключения. Свобода, друзья мои. Свобода. От него не пахло ароматом за 3000 евро, он не ездил на Мерседесе, боже как отвратительно вписывается вся эта мерзость в абзац о Питере Пене, он был свободным. И это было лучше и дороже всего. Но я понимала его. Я видела и его взгляды, и его поступки, слышала его слова… И хотя я вздрагивала, когда он касался меня: в глубине души я знала: это игра. Он не был развратным кабелем или пустоголовым грязным кретином, воображающим из себя мирового принца с умопомрачительным жезлом. Хах. Он был тонким игроком. Знал ли он, что причиняет боль? То была не боль, а скорее укол, ну, как манту.
На острове растет необыкновенный виноград. Здесь такого нет, а там… Я объедалась им каждый день. Мы швырялись виноградинками, делали из виноградинок заколочки для меня и глазики для Питера… Было весело.
Почему я вернулась? Даже не знаю… Он не хотел, чтобы я улетала. Я была нужна ему, но не так, как вы думаете… Плоский мир. Тут не объяснишь этими скудными словами. «Ты нужна мне!» - для вас подразумевает «Я люблю тебя!». Особенно если это сказал мальчик девочке.
Но я все равно улетела. Все улетают. Все, что не создано воображением Питера Пена улетает. Пропащие мальчики и частые гости – дети. Но младенцы продолжают выпадать из коляски, а Питер снова прилетает в какой-нибудь счастливый дом и улетает уже совсем не один. Он не может быть один.
Ничего не меняется на острове Нетинебудет.
Наверное, он хотел, чтобы я, чтобы такая как я осталась, для того, чтобы разрушить еще одно правило. Естественное правило. У меня не было способности Питера забывать. И хотя на острове вся предыдущая жизнь кажется туманом, я все еще помнила ту жизнь. Нельзя быть очень свободной, когда все помнишь.
Часть 2. Тинейджерство.
Вырастая, я становилось немного не такой как все. Начну с того, что все люди меня бесили. Мне было их жалко. Почему? Ну посмотрите! Это же муравьи – это стая муравьев. Зубри. Зубри. Зубри. Хахахахах! Знаете, зачем придумана школа? Чтобы дать нам знания, о которых мы через месяц забудем, и которые никогда-никогда нам не пригодятся? Нет. Хотя этот вопрос вряд ли был первой мыслью, пришедшая вам на ум. Школа придумана для того, чтобы приучить нас к системе. Делай так. Делай то. Учи это. Без этого ты ничто. Школа дает нам понять, что значит изомер или гомолог, но совсем не может вдолбить нам простых жизненных истин. Убийства, воровство, насилие…
Вы что! Не дай бог господин Гоголь напишет хоть что-нибудь про секс! Мораль. Везде мораль. Это не школа – это огромная книга басен: прочитал, поржал, забыл. Бедные дети их же нельзя развращать. Они как будто слепые. На уроках. Слепые. Они живут в своем пространстве. И они тоже все знают. Математичка торчит от «Секса в большом городе», а директор каждый вечер трахает свою жену. Ребятки!! Мы все знаем!! И тем не менее, как только учитель начинает говорить что-то такое пошленькое, например, ругнется матом или пошутит как-то очень неудачно на тему ниже пояса, все, вы меня слышите, ВЕСЬ класс подумает: вот кретин! Это система. От этого никуда не деться. Учитесь.
А самое дрянное – оценки. Вещи поганее и грязнее нет. Разве что деньги, но это в принципе одно и то же. Когда учитель по русскому критиковал мое сочинение и ставил жирную тройку, я искренне хотела оценить его пенис. Я бы поставила три. Он бы ощутил абсолютно то же самое, что я чувствовала тогда. Кстати, иногда я это и говорила... Как ни странно именно в школе раскрывалась моя свобода. Потому что, воистину приятно быть человеком в тюрьме.
Я не влюблялась. Мне было противно. Глупые отличницы, тупые двоечницы. Я хотела взять ножницы и срезать их носы. Но я этого не делала. Я сама научила себя тому, что убивать, калечить и насиловать плохо… Насиловать… Насиловать… Их избранники были такими же тупыми и глупыми. От них пахло потом или дешевым одеколоном. У них были прыщавые лица и они все, все, все считали себя Апполонами неземной красоты. Эти придурки думали, что все от них просто должны тащиться. Они не восхищались безответной любовью, они давили ее. Как когда делают вино. Босыми, старыми ногами давят виноград.
Ну да – мальчики такие придурки, а девочки ангелочки! Да щас. Девочки еще хуже. Девочки – это пустые журналы. Они думают только и исключительно об обложке. И о репутации. 100, нет 1000 знакомых, до хрена друзьяшек. Ха! Ха! Ха! Если девочка крууутая, в смысле еееее, как крута, в черной юбке и с двумя пирсингами – она тоже такая же. Индивидуальность… Е-мое. То же яблоко, только те зеленые, а это красное. Разница в обложке, в обертке! Глупая дешевка.
Часть 3. Юношество.
И все-таки мне удалось влюбиться. В моей 11 по счету школе, в 10 классе. Его звали Ашуд. Он был ахрененным. Ему нравилась моя свобода, мне нравилась его харизматичность. Еще он безумно красиво говорил. Он говорил про мир, про небо, про систему, про меня. Ему нравилось, что я такая необычная. Что я не такая, как все. Что я говорю все, что думаю. Ему нравилось меня не понимать. Он ничего не требовал. Он просто был.
Мы часто делали друг другу подарки. Однажды я подарила ему свою мечту…
У меня была мечта оборвать листик так, чтобы от него осталось только полоска, стебелек, разделяющий листик на 2 части. И у меня получилось!! После полгода попыток – вот он идеальный, стержень. Суть, душа листа. Я подарила ее Ашуду. Он сказал, что обязательно сохранит ее.
Я никогда не напивалась и не принимала травку. И без этого люди считали меня пьяной наркоманихой. Мне не нужна была всякая гадость, чтобы почувствовать себя свободной. Иногда материлась, но редко. Я все еще продолжала ненавидеть людей. У меня не было подруг. Кошка гуляет сама по себе.
Ашуд сам меня бросил. Ему надоело мое истеричное, как он говорил, поведение. Ему достало встречаться с сумасшедшей дурой. Он просил меня стать нормальной. Подогнуться под систему. А я просила его остаться. Я умоляла не уходить. Я потом еще долго писала ему смски и звонила, молча в трубку. Мне понравилось! Мне стыдно признаться, но мне понравилось быть любимой! Мне понравилось целоваться, проводить вместе вечера, разговаривать не с зеркалом, а с кем-то живым и да, мне нравилось касаться его. И когда я себе в этом призналась – меня потрясло. Меня проняло. Тело покрылось мурашками. Я же свободна! Я же свободна! Я могу оставить квартиру открытой и уйти, я никогда ни за кем не бегаю, я презираю этих набитых дур… И тут, я поняла, что становлюсь одной из них. До этого я вела себя неординарно, но тогда я в первый раз почувствовала себя больной.
Часть 4. Уже не ребенок.
Есть 2 вещи, которые похуже оценок, о которых узнаешь еще будучи школьницей, но воистину понимаешь только в более взрослом возрасте.
Во-первых – деньги. Грязные, вонючие пуки людей. Пукнул – рубль, пернул – доллар, обосрался – евро. И в этом говне крутится мир. Почему животные обходятся без этого, а мы нет? Без этого было бы гораздо проще. Да, даже если это и есть зачем строить из этого горы, запускать океаны, создавать города?
Почему из-за того, что государство бедное, люди должны умирать? Как мы столкнулись с проблемой обжорства, когда миллионы гибнут от голода???
Эти бараны не знают, что делать со своим навозом. Зачем им знать? У них же есть кнопка «смыть».
Деньги – это все. Не говорите мне, что деньги не главное, что самое главное не купишь. Олололо. Родя (мой друг бомжик) живет без любви, без семьи… И поверьте, он отдал бы все, а из ценного у него есть только душа, чтобы жить также без любви, без семьи, но с деньгами… Деньги – это запасной выход из лабиринта. Ну знаете, в каждом дворе есть такой: ворота все закрыты, двери требуют кода – прыгаем в канализацию (люк в помощь).
Я не говорю о том, что заводить деньги это плохо. Наоборот, деньги – это прелестно. Это единственное, что делает нашу жизнь хорошей. Что придает ей не смысл, но сущность.
А во-вторых… Самое отвратительное. Хуже всего. Стереотипы. Стереотипы. Стереотипы. Они везде. Они всюду. Они как черви в нашем планетном яблоке. Изрыли все умы, прополоскали все мозги. Родоначальники системы. Худшее из всего, что было придумано.
Если толстая – некрасивая, если одинокая – значит несчастная. Хач – значит плохой, судимость – значит злой. И никого, никого не интересуют подробности, и никакие, никакие оправдывания не оправдают. Хоть на стенку лезь, яйца отложены. Стереотипы везде. В телевизоре, в газете, в суде. В суде! Никого не интересуют детали. Кому нужны снежинки, когда есть снежки? Она ни с кем не общается – ей трудно завести друзей. Она отличница – она умная. Она свободная – она больная.
Я на стенку лезь готова, я кричать готова, что я иногда и делаю, лишь сбежать от этих стереотипов, от плоского мышления, от плоских червей, от плоской жизни.
Часть 5. Взрослая.
Леро был настоящим мужчиной. У него были сильные руки и глубокие глаза. Он был богат и много работал. Мне было жарко, я помыла голову в фонтане и видимо случайно его намочила. Он посмеялся и мы вместе поехали в кафе.
Я низенькая, веснушчатая, с курносым носом. Обо мне думаешь: «хулиганка». Но я не хулиганка. Я жар-птица. Но привлекла я его опять же своей неординарностью. Он устал и просто требовал что-то новенькое, как человек, много лет кушавший свинину, захотел попробовать курятину. Я была превосходной курицей.
Он показал мне мир, о котором я мечтала. Не мечтала, конечно… Когда вспоминаю те времена – становлюсь обычной. Да! Я выросла! Я выросла!! Мне нравилось, что рядом сильный мужчина, которому я нужна в том значении, о котором вы думаете! Мне нравилось ходить по ресторанам, мне нравилось видеть восхищенные взгляды людей – я выглядела шикарно. Меня одевали лучшие дизайнеры, а красили лучшие косметологи. Мне это черт меня подери нравилось!!! Я выросла. Я выросла. Я поняла это сразу же, но осознала потом. Я становилась плоской. Я становилась картинкой. Где, где та свобода?? Пальцы будто нарисованные, глаза будто стеклянные… Я начала сходить с ума.
Нормальная жизнь – плоская жизнь. Где я?? Меня нет?? Где я?? Мне снился он. Каждую ночь мне снился Питер. Он звал меня, он разговаривал со мной «Ты меня предала! Ты обещала быть свободной!! До конца!». Быть такой как он…
Питер не умел любить – он не мог лгать, не мог привязываться – он все забывал, но он все же любил. И он все же любил – себя. Он не мог себя забыть и, по натуре своей, никогда себе не лгал. В его поступках, в его словах, жестах мельком, но все же проявлялась любовь к себе. Я часто дразнилась с ним. Шутя мы спорили, но всегда несерьезно, разве что один раз:
«- И все равно, почему нельзя вести такой же образ жизни, какой ты ведешь здесь там? – однажды спросила я его.
- Можно, но скучнее в 100 раз! И там ты скоро вырастишь и такая жизнь будет для тебя недоступна.
- Недоступна? Если вести себя также, то доступна. Все зависит от человека! Неужели ты бы там стал скучным джентльменом в сером костюме? – я поддразнивала его – Тебе что слабо?
- Это невозможно… Нельзя оставаться ребенком в мире взрослых! Вырастая, ты потеряешь все, что так ценишь сейчас!
- Невозможно? И это говорит сам Питер Пен!
Его глаза округлились, руки задрожали. Он не боялся ничего, не страшился никого, мог сделать все – кроме одного: вернуться и стать взрослым.
- Раз такая умная, сама попробуй! – он показал мне язык и довольно улыбнулся.
- И попробую! Неужели, чтобы жить так интересно, нужно обязательно пребывать на острове Нетинебудет и быть ребенком? Знаешь что, я вернусь и докажу тебе, что все зависит от души! – Питер посмотрел на меня. Я никогда еще не видела, чтобы он так смотрел. Его взгляд был пронзителен и глубок.
- Глупая. – Только и сказал он.
- А вот и попробую! Попробую!
- Обещаешь?
- Обещаю!
- Клянись!
- Клянусь!
Ему было интересно. Мне было очень интересно. Я была уверена в успехе своей затеи. Я обещала ему всю жизнь прожить, как он: вольно, смело, свободно»
А теперь это обещание рушится, рушится в прах… Я была безумно глупой. Нельзя, нельзя оставаться ребенком в этом мире. Никак нельзя. Поверьте моему опыту. Но я пыталась, и у меня почти получалось и мне нравилось, что я не такая, как все, что я вольная, что я смелая, что я свободная… В зеркало смотрела девушка, скрывающая веснушки под тональным кремом, родинку на губе под помадой, рыжие ресницы под черной тушью, душу под стеклом. У меня началась истерика.
Я ведь ничего в этой жизни-то и не сделала. Я не надрывала спину или мозги на работе, я вообще так работала, что считайте не работала… Я никого не спасла, я ничего не открыла и мне такой шанс… Я жила той жизнью, к которой многие прорываются годами, ради которой многие жертвуют здоровьем, семьей, душами… А мне просто в нужный момент приспичило помыть голову. И отказаться от этой жизни… Ради детской мечты… Я заорала, я заорала! Я стала взрослой! И мне начала нравится взрослая жизнь. И даже если Леро и выкинет меня на улицу, я все равно буду взрослой! Я буду взрослой! Я взрослая!
Часть 6. Живущая.
Леро заметил, что со мной что-то не так – сразу же. По взгляду. Я ходила в детские сады, читала детские книжки, часами простаивала у полок с детскими игрушками. Сначала, Леро естественно подумал, что я просто вдруг захотела детей, но я несла такой бред, что даже он испугался. Я пыталась объяснить ему. Я рыдала, ползала, орала считалки и пела детские песенки. Я расшатывала себе зубы, чтобы создать иллюзию зубов молочных. Я смотрела только мультики, я не выходила на улицу, меня никто не отпускал выходить на улицу. Через неделю за мной приехали врачи и увезли меня. В психиатрическую лечебницу. Ха!
Есть разница между дикаркой и сумасбродкой. Я была скорее сумасбродкой. Но есть также разница между сумасбродкой и больной. Я стала больной.
В больнице я истошно кричала, вопила. У меня отбирают свободу. Я билась в стены, я даже… Я даже пыталась летать… Я орала, что не могу больше, орала о прощении, я ведь старалась…
Меня накачивали какой-то дрянью, пускали электрошок… Сначала я ходила в смирительной рубашке, потом разрешили ходить просто в белом длинном по типу сарафана одеянии. Я стала спокойней. Я уже не вопила и не буянила, я стала спокойным психом. Не люблю это слово.
Леро оплатил первые 4 месяца в клинике, на большее его не хватило и я его абсолютно понимаю. Сумасбродка притягивает и отпугивает одновременно, больная… Зачем ему такие проблемы с девочкой, нужной тупо чтобы повеселится.
Меня выпустили. Платить было некому и решив, что я здорова, отправили на волю. Мои вещи ждали меня на выходе. Леро все оставил мне. Все мои платья, побрякушки. Ну, я кое-как их продала. Оставила только сумку большую, брючный костюм и пару трусов. Деньги от всего остального хранила в сумке. И гуляла, гуляла, гуляла…
Я думала о маме и папе. Все эти годы, я буквально насиловала их своим поведением. Я изнасиловала каждую клеточку на их теле, каждый нерв, я трахнула их сердца.
Они меня правда любили. Не могли не любить. Но я не могла к ним пойти. Не могла. Я вообще не знала, что мне сделать, куда мне идти? Я не чувствовала себя свободной, хотя для этого у меня вроде бы было все. Я была больной. Я была одинокой.
Я нашла Родю на какой-то свалке и первое, что я ему сказало было: «Не хочешь напиться?». Он ответил утвердительно и в ближайшем ресторане я заказала себе да и ему 6 бутылок вина. Дешевого, так что денег я потратила не много. Мне главное было напиться, а одной напиваться скучно. Мы с Родей пьянствовали всю ночь.
Проснулись на свалке. У мусорных контейнеров. Когда я проснулась, Родя уже вовсю копался в одном из баков то посмеиваясь, то матерясь.
Я не ощутила ничего от той пьянки. Мои и так расстроенные нервы расстроились еще больше. Еще я кажется переспала с Родей. От Леро до Роди….
В моей жизни было 4 мужчины. Питер, Ашуг, Леро и Родя. Сексом я занималась только с двумя последними.
Мы с Родей подружились. Над людьми я теперь только посмеивалась. У меня не было сил на искренние, даже презрительные чувства или на глубокие проповеди. Я бегала, плескалась в фонтане и посмеивалась. Мой рот стал гусеницей – он умел только ухмыляться.
Капитан Крюк уже пытался сделать то, что сделала я. Ему не нравился Питер Пен тем, что тот не растет, а капитан рос, капитан тоже мечтал быть всегда ребенком, но у него это не получилось, а у Пена получилось. Вот он и обозлился. Он завидует самому главному, что есть у Питера – жизни ребенка, который выглядит как ребенок, в мире, созданном исключительно для ребенка. Крюка придумал Питер. Он все знал. Заранее все знал.
Часть 7. Ищущая.
Я ищу выхода. Я не знаю, что будет дальше и будет ли вообще это дальше. Я хочу умереть, но не сама. Не хочу быть такой слабой. Этого он мне бы никогда и не простил. Ненависть и безумие – две крайности. Я попала во вторую.
Ах! Если бы я могла все забыть! Как ты! Если бы… Но я помню, не вспоминаю, но помню.
Я писала всю эту историю для себя. Чтобы понять, что делать дальше? Я потратила последние деньги на то, чтобы неделю пожить в этой гостинице на 23 этаже. Номер нормальный, приличный.
Дети – виноград,
Взрослые – вино.
Виноград растаптывает весь этот смрад: стереотипы, системы, деньги… В этом мире нельзя оставаться ребенком. Объемный виноград превращается в жидкое вино. В случаи капитана Крюка вино затвердело и стало льдом, в моем – вино закипело и превратилось в пар.
Я очень хочу умереть, но я не хочу сама. Боже! Услышь меня. Бог… Взрослые могут быть одинокими, их неодиночество зависит лишь от количества любовной слизи, а дети не могут, потому что у детей есть воображение, есть остров Нетинебудет… У взрослых этого острова нет и никогда не будет, чтобы они не делали.
Я заканчиваю свою историю. Историю безумную. Но как мне кажется не только безумную, но и трагическую, а в чем-то даже романтическую.
Вместо эпилога.
И снова плача от огня,
От жара, холода и зноя,
Я потерялась – не твоя.
Заменой счастью и покою
Навстречу мне идет весна.
Она так близко, что мне страшно…
Я плачу – может не жива?
Глаза слезятся – им не мрачно,
Им не мрачно, что вокруг -
Лишь мрак один, и я дышу.
Сердца слышен жалкий стук.
Язык отсох и я молчу.
Стекло разбито на камнях,
Осколки лета дуют в душу.
Кровь теперь в моих стихах;
Кровь разжигает во мне стужу…
Мне страшно… где же все?
Где сон прощальный и открытый?
Найду спасение в воде.
Утоплюсь в гробу закрытом.
Мне дышать не тяжело,
Мне страшно жить, перил касаясь!
Облака сожму рукой,
Но в могилу оступаюсь.
Солнцу в гости я лечу,
От Луны я отрекаюсь!
В Солнце жарко, как в аду,
В ожогах смело возвращаюсь.
Вам понять меня легко:
Просто руку протяните,
Глаза закройте и прочтите:
Летите прямо, далеко,
Летите смело на Юпитер!
И вам не будет горячо,
И звезды там вас не обидят.
Летите прямо на Сатурн,
Перелетите сквозь Венеру.
Русалки там, плескаясь, ждут…
Прошу, оставьте это тело!
Летите на Меркурий, Марс,
Чтоб не видеть край Кремля.
Летите, не теряйте фраз,
Главное, чтоб не Земля!
И вот, вот ты уже летишь…
Над головой твоею космос.
От восхищения молчишь,
В тебе смеется каждый волос!
Лети, лети куда-то вдаль!
Замри в спокойствии великом!
И никакая больше тварь
Не посмеется над разбитым…
Сердце в такт забьется вдруг,
Со вселенной в одном ритме!
А потом пройдет и стук,
Добро восторжествует в битве!!
Видишь? Вот и дом богов…
Видишь сад? Ведь это рай!..
Смысл этих всех стихов:
«Улетай» |
