-Дорогая, я вынужден Вас огорчить, - мягко произнёс доктор, поднимаясь со стула, стоящего рядом с моей кроватью. - Ваша болезнь, к сожалению, плохо изучена, и единственное, что я могу посоветовать — побольше отдыхать, совершать неторопливые прогулки, не переживать понапрасну. Давайте своему сердечку нагрузку, но не сильную, а регулярную. Вы понимаете меня, мой ангел?
-Разумеется, доктор, - вздохнула я. - Ну надо же, как некстати выяснились обстоятельства моего недуга! Через несколько дней в доме моей подруги состоится бал-маскарад, я так хотела принять в нём участие, - к концу фразы мой голос стал совсем грустным. Однако доктор был настроен более оптимистично:
-Голубушка, - воскликнул он, - Вам совершенно не обязательно становиться затворницей! Не пейте шампанского, воздержитесь от быстрых танцев, выходите почаще на воздух, если почувствуете, что в зале стало душно — глядишь, всё и обойдётся.
-Вы так считаете? - я даже приподнялась с подушек. Он энергично закивал:
Всенепременно, дорогая. Положительные эмоции ещё никому не навредили. Странная штука — человеческий мозг. Иногда стоит лишь отвлечься ненадолго от собственной болезни, как организм сам забывает о ней и... поправляется. Кто знает... - мужчина развёл руками. - Однако всё же поберегите себя, - он дружески похлопал меня по руке, подхватил свой потрёпанный саквояж и, улыбнувшись, направился к выходу.
Как только дверь за ним закрылась, ответная улыбка, которой я попрощалась с любезным доктором, сползла с моего лица. По тому, как старательно он убеждал меня в том, что не следует отказываться от развлечений, можно было судить о настоящем положении дел. Если брать во внимание моё паршивое самочувствие, то ситуация была отнюдь не столь радужной, какой мне её хотели преподнести. Я будто две недели ничего не ела и при этом всё время бежала — мышцы противно дрожали, на лбу выступил холодный пот, а каждый стук сердца отдавался в пульсирующей жилке на правом виске. И это только потому, что я торопилась попасть домой до того момента, как хлынет дождь — небо было затянуто тускло-серыми облаками со вчерашнего вечера, а сегодня к полудню оно угрожающе потемнело. Пришлось прибавить шагу, и я оказалась под крышей за пару мгновений до тяжёлых капель, прорвавших чёрные небеса. Поднялась на второй этаж, в свою комнату — и упала в обморок. Вот так прогулялась...
Мои подозрения насчёт правдивости картины состояния моего здоровья подтвердились, как только в комнату вошла моя тётя. Она улыбалась, однако я знала её достаточно хорошо, чтобы видеть натянутость этой неестественной гримасы, припухшие от слёз веки и беспокойные руки, сжимающие белый кружевной платочек:
-Как ты себя чувствуешь, Алекси, детка?
Мой отец обожал Грецию. Ему даже удалось побывать там три или четыре раза. Из последней поездки он привёз целую библиотеку книг, несколько статуй, посуду, одежду и это дурацкое имя Александрия... Впрочем, спасибо, что не Македония или Клеопатра. Как меня только не называли! Алекс, Сандра, Акси... Тётя придумала свой вариант.
-Вполне сносно, тётушка, - я жестом предложила ей сесть. Она аккуратно устроилась на краешке кровати:
-Хочешь перекусить? - спросила она, уже приготовившись снова подскочить и умчаться отдавать распоряжения. Моя неугомонная тётушка Милдред! Две минуты без активного действия способны свести её с ума. Помнится, однажды она подвернула ногу и была вынуждена соблюдать постельный режим. Куда там! Вместо положенной недели её хватило только на три дня. За это время она связала шарф, вышила две подушки и практически наизусть выучила новую поваренную книгу. Стоило ей оказаться на ногах, как она решительно отодвинула в сторону нашего повара и не успокоилась, пока не приготовила все виды джемов, о которых узнала.
-Спасибо, тётя, пока не хочется.
-Тогда мы выпьем чаю через час, Энтони как раз закончит со своим вишнёвым пирогом с корицей. А пока нам нужно обсудить, в чём ты поедешь на бал к Рэйчел.
Рэйчел Хамфри — моя подруга. Каждый год её родители устраивают костюмированный бал 22 июня, аргументируя это тем, что в их возрасте очень хочется повеселиться до рассвета, но выдержать это можно только в самую короткую ночь. На мой взгляд, они совсем не старые, однако некоторым гостям действительно тяжело бодрствовать всю ночь напролёт. Супруги Хамфри великодушно предоставляют им такую возможность. Ещё не было случая, чтобы кто-то уснул или заскучал во время грандиозного приёма в их великолепном особняке.
-А ты не поедешь? - удивилась я. Тётя Милдред обожала праздники и старалась не пропускать ни единого приёма, посещала все ярмарки — в общем, вела активную светскую жизнь.
-Как это я не поеду! - притворно возмутилась она. - Просто мой костюм готов давным-давно, а ты даже не намекнула, какой образ привлекает тебя в этот раз.
Да, тётушка явно намеревалась следовать совету милейшего доктора Куинси, отвлекая себя и меня от моей невесть откуда взявшейся болезни. И я была ей благодарна: куда приятнее размышлять о платье и предстоящем маскараде, чем о лекарствах и трясущихся руках.
-Я думала о костюме Шахерезады, тётушка. - В самом деле, эта прелестная сказочница из захватывающей книги «1000 и 1 ночь» произвела на меня самое благоприятное впечатление, и мне очень хотелось понять, каково это — носить столь вызывающую одежду. Прозрачные ткани, вышитые золотом, тяжелые шёлковые шаровары, которые держатся на бёдрах, звенящие браслеты...По сравнению с остальными девушками я буду выглядеть практически раздетой, однако на мне будет ещё один неотъемлемый атрибут восточного наряда — чадра, наполовину скрывающая лицо. На маскараде ты можешь себе позволить быть тем, кем хочется - в этом кроется его опасность и притягательность.
-А ты не замёрзнешь? - встревожилась тётя. За это я её и люблю — никаких комментариев по поводу откровенности костюма. Я покачала головой, отметив, как заискрились тётушкины ясные глаза. Определённо, у неё уже появились идеи.
Опиши мне подробнее, - она вся обратилась в слух.
Пять дней спустя в четверть девятого вечера мы с тётей подъехали к приветливо распахнутым воротам. Я надеялась, что смогу провести ночь без сна, однако была не слишком в этом уверена. В последнее время мне плохо спалось, сны были смутно-тревожными, я часто просыпалась. Мне казалось, что за мной наблюдают откуда-то с улицы, поэтому пришлось отказаться от привычки распахивать на ночь окно. Скорее всего, мои сновидения были вызваны духотой в комнате и отсутствием свежего воздуха. Правда, наутро я не могла вспомнить ни единого отрывка из собственных снов и мне казалось, что я упускаю нечто важное. Впрочем, я чувствовала себя отдохнувшей, несмотря на беспокойные ночи, и была решительно настроена повеселиться.
-Лекси! - Рэйчел что-то торопливо сказала молодым людям, с которыми беседовала и поспешила мне навстречу. Вот и ещё один вариант моего славного имечка.
-Здравствуй, дорогая! - я легонько обняла её, чтобы не помять необыкновенной красоты платье. - Шикарно выглядишь!
-Спасибо! - .она кокетливо расправила лепесточки цветка на плече. Длинное, светло-зелёное платье без всяких юбок и кружев красиво облегало её стройную фигурку. Его можно бы было назвать простым и даже строгим, если бы не гирлянда цветов, вьющаяся от левого плеча до самого низа. Нежно-кремовые орхидеи были искусственными, однако выглядели натурально и абсолютно не вульгарно. Свои пышные, мелко вьющиеся медные волосы Рэйчел уложила в элегантный пучок и украсила его настоящим, живым цветком. - А твой наряд.. - она не нашла слов и развела руками. - Всех сразишь! - уверенно произнесла подруга. Потом перекинулась парой слов с тётей Милдред и, подхватив меня под руку, утащила в дом.
Её семья определённо разбиралась во всякого рода вечеринках. Огромный зал, украшенный цветочными композициями и искусно задрапированными отрезами шифона, сверкал. Отполированный воском паркет отражал блеск свечей, небольшие столы с лёгкими закусками стояли возле стен, чтобы не мешать танцорам, и хрустальные фужеры с игристым вином ловили искры света, удерживая их в своей таинственной, дурманящей глубине. На балконе расположился приглашённый оркестр, музыканты давно настроили свои инструменты и заиграли неторопливую, ласковую мелодию. Огромные двери, ведущие из зала в сад, были распахнуты настежь, прохладный свежий воздух с медовым ароматом пионов расходился упругими волнами, скапливаясь густыми пластами; складывалось впечатление, что насыщенный воздух с миллиардами частиц различных запахов можно резать ножом на куски. Однако он не был удушающим и не сковывал движений. Зато с этим успешно справлялись взгляды, которые я то и дело ловила на себе. Они делились на три категории — неодобрительные, заинтересованные и восхищённые. В общем, равнодушным мой костюм арабской принцессы не оставлял никого. Что ж, мне это льстило. Наряд и вправду был хорош — мы с тётей шили его три дня. Атласная ткань бирюзового и белого цветов струилась по телу приятным холодком, прозрачная газовая накидка прятала руки и пространство между коротенькой кофточкой и шароварами. Условно прятала, конечно, как и чадра на лице. Она делала акцент на глаза, ложась на скулы невесомой пеленой и, следует признать, с непривычки немного мешала.
Рэйчел и я сильно выделялись в толпе девушек, запечатанных в плотные корсеты и длинные юбки, смахивающие на взбитые сливки. Впервые в жизни я чувствовала настоящую свободу, моё тело отдыхало, и я наслаждалась каждым мгновением, одновременно сожалея, что на следующий день придётся снова влезать в кукольное одеяние. А расшитые серебристыми нитями тёмно-бирюзовые бархатные тапочки с загнутыми носами были самой удобной обувью, которую мне когда-либо доводилось носить. Уверенно скользя по залу, я ощутила всю прелесть плоской подошвы. И всерьёз задумалась над тем, чтобы посшибать каблуки со всех своих туфель.
Мы приблизились к одному из столиков, накрытому роскошной вышитой скатертью жемчужно-жёлтого цвета. Я положила в рот небольшое печенье, облитое шоколадной глазурью, на мгновение приподняв чадру, и огляделась в поисках сока. Мне никогда не нравилось спиртное, к тому же, по совету доктора, от него следовало воздержаться. Я окинула взглядом другие столы... и замерла. Параноидальное чувство слежки, от которого я просыпалась по ночам, возросло в бессчётное количество раз, мне даже стало жарко — кровь мощным потоком разлилась от заколотившегося сердца. ЕГО взгляд был изучающим, пристальным — ОН не следил, а наблюдал, однако моя тревога была такой же, как во сне.
-К-кто это? - пробормотала я внезапно охрипшим голосом. Рэйчел быстро посмотрела на того, к кому был прикован мой взгляд и, наклонившись ко мне, прошептала:
-Это художник-портретист. Он только что приехал в Англию — насколько мне известно, из Италии. Его дед жил здесь — помнишь Оруэллский замок?
-Я издала какой-то тихий звук, понадеявшись, что сойдёт за согласие. Подружка нахмурилась:
-Ты хорошо себя чувствуешь, Лекси?
-Да, - выдавила я, не в силах оторваться от хищного взгляда. Рэйчел лукаво улыбнулась:
-Вкуса у тебя не отнимешь, дорогая моя. Хочешь, познакомлю? - и, не дожидаясь моего отказа, который был готов сорваться с губ, приглашающим жестом подозвала его. Я с ужасом наблюдала за тем, как он поставил на стол нетронутый бокал с белым вином и направился в нашу сторону, неторопливо и грациозно:
-Добрый вечер, леди. - Угольно-чёрные глаза, не мигая, смотрели на меня — я же, в свою очередь, молилась на крошечный кусочек ткани, прикрывающий моё лицо. Мне удалось сконцентрироваться, пока незнакомец, сверкнув ослепительной улыбкой, прикоснулся губами к руке Рэйчел. После этого она хитро подмигнула мне, радостно помахала кому-то, воскликнула «Простите, я вас оставлю», - и исчезла, растворившись в толпе.
-Ваша подруга — сама деликатность, - усмехнулся красавец. - Позвольте представиться — Габриэль Оруэлл, - он почтительно склонил голову. По закону этикета следовало присесть в реверансе или подать руку. Наряд не оставлял мне выбора, и Габриэль осторожно поцеловал мою руку, задержав её в своей ладони и не отводя умопомрачительных глаз. Прикосновение меня обожгло - еле сдержалась, чтобы не вздрогнуть.
-Александрия Хантер, - я невольно вздохнула. Обычно в этом месте начинались комментарии по поводу моего имени. Но Оруэлл меня удивил:
-Вы — дочь Чейза Хантера! - обрадовался он. - Мы с ним встречались, когда мне было 6 лет. Я ездил в Грецию со своими родителями. Вижу, он сдержал своё слово. «Если у меня родится дочь, - процитировал он, гениально копируя интонацию моего отца, - я назову её Александрией — в честь великой страны».
-Жаль, меня там не было, - печально улыбнулась я. - Моё имя — это моё проклятие.
-Проклятие... - как-то отрешённо отозвался Габриэль. Но тут же вернулся в реальность, снова обезоружив меня сногсшибательной улыбкой: - Не хотите потанцевать?
Мне стало не по себе. Если один его взгляд колдовал над моим несчастным сердцем, задавая ему ритм, а мимолётное прикосновение действовало сильнее удара... Что со мной будет во время танца, когда я окажусь в кольце его рук? Сойду с ума или потеряю сознание? «Вот и узнаю», - я даже рассердилась на себя. В самом деле, Габриэль ведь не виноват, что ко мне в голову лезут всякие глупости. Поэтому я ответила: «С удовольствием», - и легко кивнула, принимая приглашение. Вот теперь, кстати, каблучка стало не хватать — парень был выше меня на целую голову.
Его рука легла мне на спину — как раз в том месте, которое было прикрыто накидкой, по толщине не дотягивающей до листа бумаги. «Кажется, я погорячилась. Это не удовольствие, а пытка какая-то». Партнёр притянул меня к себе, чтобы нас не задели гордо проплывающие мимо пожилые дамы, и с первыми аккордами новой мелодии уверенно повёл меня в танце. Если рисовал он так же превосходно, как танцевал, то его состояние должно было насчитывать миллиарды.
Я полностью пришла в себя, чувствуя себя в его объятиях неожиданно спокойно и уверенно, и наконец смогла как следует разглядеть его лицо. Габриэль был нереально красив — классические черты, может, чуть жестковатые — в них не было одухотворённой утончённости или кукольной смазливости, однако чувствовалась сила — та, которая испугала меня в самом начале. Свою роль сыграл также контраст крупно вьющихся блестящих кудрей, чёрных, как смоль, аккуратно обрамляющих идеальный овал его лица, гладкой, необычайно белой кожи и невозможно чёрных глаз. Гипнотических, непроницаемых... никогда не встречала подобного цвета, по сравнению с ним меркло ночное небо и колодезное дно. Длинные густые ресницы и и брови с лёгким надломом (пожалуй, его лицу свойственно ироническое выражение) только добавляли мрачных оттенков. Оруэлл выглядел зловеще, пока его губы не складывались в улыбку — она совершенно его преображала, и на месте дьявола оказывался ангел. Но, даже улыбаясь, он являл собой воплощение тёмных сил — я чувствовала исходящую от него опасность. Правда, стоило сократить расстояние — и его аура уютно накрыла меня чёрным бархатом, тревога пропала без следа. Загадочная личность...
-Мисс Хантер, о чём задумались?
О Господи, в нём есть хоть один недостаток? Пока анализировала собственные ощущения, не обратила внимания на голос. Ему бы подошло определение «сладкий». Приятный, в меру низкий, вибрирующий. Думаю, если бы дикие коты обладали даром речи, получалось бы именно так. А лёгкий акцент лишь прибавлял ему шарма.
-О Вас.
-Мне это льстит, - Габриэль чуть крепче сжал мою руку. - И к какому выводу Вы пришли?
-М-м... Вам приходилось часто посещать подобного рода вечера, потому что Вы ещё ни разу не наступили мне на ногу, - не делиться же с ним собственными размышлениями. Но я и не соврала — партнёр двигался легко, не сбивался с ритма, хотя и поддерживал беседу.
-Это вряд ли доставило бы Вам удовольствие. - Нет, это не улыбка, это орудие убийства...
Я почувствовала досаду, когда музыка перестала звучать. Высшее общество диктовало свои правила, и одно из них запрещало молодому человеку танцевать с девушкой больше одного танца подряд, только если они не были помолвлены.
-Вы плохо себя чувствуете? - обеспокоенно спросил Габриэль, явно не собираясь меня отпускать. Я удивилась, поскольку на тот момент у меня не было никаких претензий к своему состоянию, и уже собралась было сообщить об этом. Но внезапный приступ головокружения и слабости пресёк мои намерения.
-Несколько секунд назад всё было просто прекрасно, - пробормотала я.
Теперь мне было не до приличий. Впрочем, Оруэллу тоже — он прижал меня к себе, не давая упасть, и я благодарно прильнула к своему спасителю. Несведущему человеку, коих в особняке насчитывалось добрых три четверти, мы могли показаться влюблённой парой. Наши обескровленные лица составляли интересный дуэт, да и в целом мы смотрелись более чем оригинально. Высокая, статная фигура Габриэля в смокинге — эдакий модернизированный мрачный Аполлон — и моя, хрупкая, в невесомых персидских одеждах. Презанятнейшее зрелище, к тому же отличный повод для сплетен.
-Может быть, выйдем в сад? - негромко поинтересовался Габриэль. - Или послать за доктором?
-Нет, благодарю. В последнее время мы с ним слишком часто виделись. Лучше в сад, - проговорила я.
-Вы сможете дойти, мисс Хантер? - Оруэлл галантно предложил мне руку, однако смотрел внимательно, настороженно. Вероятно, опасался, что я потеряю сознание и рухну на паркет.
-Полагаю, что справлюсь, - я заставила себя прикоснуться к парню, чтобы взять его под руку. Странно он на меня действовал. Я будто превратилась в магнит о двух полюсах, и Габриэль — редкий сплав драгоценного металла — одновременно притягивал меня и отталкивал. Шарм, животный магнетизм, очарование, магия, гипноз — не знаю, что именно это было. Он мог одним своим взглядом внушить ужас до дрожи в коленях, но, стоило оказаться с ним рядом, на расстоянии вытянутой руки, как становилось невозможным прервать этот контакт.
Пару минут спустя я с наслаждением дышала живительной ночной прохладой, убрав чадру с лица и заткнув крошечный кусочек невесомой ткани за расшитый пояс. От головокружения не осталось и следа, однако я не спешила отдаляться от своего спутника. Не было нужды заниматься самообманом, юлить и лукавить — Габриэль понравился мне, причём так сильно, что это чувство пугало меня не меньше его взгляда — убийственного, как у хищного зверя перед броском. Какое противоречие... Я запуталась в собственных ощущениях и вздохнула.
-Давайте посидим чуть-чуть, - предложил Оруэлл. Мой еле слышный вздох не остался незамеченным.
-Если Вам этого хочется, - любезно уступила я. - Но если из-за меня, то не стоит, я вовсе не устала.
-Тогда погуляем ещё, - потрясающий голос прозвучал так, будто я только что сделала его обладателю подарок, о котором он мечтал всю жизнь. Правда, тон сменился на серьёзный, когда собеседник зада мне вопрос:
-Тогда почему Вы расстроились, мисс Хантер?
Вот! Отличная подсказка. Сам того не подозревая, парень натолкнул меня на мысль:
-У Вас такое красивое имя — Габриэль Оруэлл, - восхищённо произнесла я. Оно было таким звучным, мягким, переливчатым - произносить его было приятно. - А моё такое длинное, неудобное, к тому же чересчур пафосное.
-Ну что Вы, - ласково упрекнул Оруэлл. - Александрия, - мечтательно произнёс он, - Торжественное, величественное... Другое дело, что Вам оно не очень подходит, - его очаровательная улыбка в этот раз была полна сочувствия, тёмный взгляд - понимания . - А как Вас называют Ваши близкие?
-Кому как нравится, - я неопределённо пожала плечами. - Тётушка предпочитает «Алекси», Рэйчел — моя подруга — и того короче, просто «Лекси». Нашего дворецкого устраивает вариант «мисс Аааалекс», - передразнила я, понизив голос и добавив в него неотъемлемую нотку беспокойства. Габриэль развеселился, а у меня перехватило дыхание, в который раз за вечер — до чего он был красив!
-Ну а Вы, мисс Хантер? Какая вариация — Ваша любимая? - Оруэлл даже замедлил шаг и остановился. С ума сойти, ему в самом деле было интересно!
-Не знаю, - моя улыбка вышла печальной. - Я смирилась со своим именем, поскольку оно напоминает мне об отце. Если хотите — можете придумать сами, - оживилась я. - А то я чувствую себя престарелой вдовствующей герцогиней, когда Вы, соблюдая правила этикета, называете меня «мисс Хантер».
-Уже придумал, - негромко произнёс Габриэль. Чёрные глаза, дьявольский огонь которых был отчётливо различим даже в отсутствие каких-либо источников света, абсолютно не сочетались с мягким выражением прекрасного бледного лица. Они завораживали меня, иначе как объяснить тот факт, что я замерла, не в силах пошевелиться или сделать вдох, когда он склонился надо мной, подойдя недопустимо близко? Его губы скользнули по моему виску, задержавшись на пульсирующей жилке, коснулись волос и нежно шепнули: «Рия...»
Теперь мне не хотелось убегать. Я была готова простоять так целую вечность — вдыхать ночной воздух, пронизанный цветочным ароматом. Изысканные, деликатные ирисы и благородные розы тонкими нотками вплетались в божественную симфонию пионов, создавая дивный букет и удивительно гармонируя с необычным парфюмом моего соблазнителя. Мята, лайм, горький миндаль и ваниль — эта композиция взрывалась свежестью, неуловимо обволакивая ледяными волнами и подчиняя кровь её зову. Холодный аромат мог стать визитной карточкой Габриэля, он был подобен его ауре — неповторимой, незабываемой... Как этот вечер.
Через несколько бесконечно сладких секунд Оруэлл отстранился. Может быть, мне показалось? Нет, дикое пламя по-прежнему бушевало в турмалиновых (1) глазах. Но, в отличие от меня, Габриэль отлично владел собой и невероятно спокойным голосом поинтересовался:
-Вы позволите так себя называть?
-Конечно, - наконец-то получилось выдохнуть. Голос не сорвался, даже не дрогнул. Отлично!. Я мысленно похвалила себя. - Спасибо, - искренне поблагодарила я, - Ваша идея прекрасна.
-Счастлив Вам угодить, - мой спутник учтиво склонил голову в знак оказанной любезности. - Буду рад, если Вы отплатите мне той же монетой и тоже откажетесь от официального обращения.
-Хорошо... Габриэль, - неуверенно произнесла я. Лучезарная улыбка осветила его лицо:
-Звучит куда приятнее, чем «мистер Оруэлл». Вы хотите вернуться? - он перехватил мой быстрый взгляд, брошенный в сторону особняка.
-Моя тётя и Рэйчел наверняка беспокоятся, заметив моё отсутствие, - невесело пробормотала я. Назад мне не хотелось.
-Желание леди — закон, - Габриэль хитро подмигнул мне. И как он догадался, что я сейчас всему на свете предпочту его общество? - Тогда погуляем ещё немножко?
«Немножко» растянулось на всю ночь. Мы бродили по тёмному лабиринту аллей, сидели в небольшой уютной беседке, выточенной талантливым резчиком из светлого дерева, стояли у фонтана, рассматривая в воде отражение звёзд...Оруэлл оказался непревзойдённым собеседником — с отменным, острым чувством юмора, богатейшим словарным запасом и умением не только рассказывать, но и слушать. Правда, я старалась говорить поменьше — он столько всего знал! Я была в восторге от каждой минуты нашего общения, забыв про чувство усталости, голода и времени — голос Габриэля уводил меня далеко от привычных потребностей. А я и не думала сопротивляться.
Мы вернулись в дом на рассвете. Одного взгляда, брошенного на присутствующих, хватило, чтобы понять — нас никто не искал, ни один человек не заметил нашего отсутствия. Все были пьяны... или слишком пьяны. Праздник удался на славу. Весёлые комментарии по поводу гостей, спящих в крайне неожиданных местах и находящихся в самых нелепых позах, сыпались из нас, как горошинки из мешка. Около двадцати минут потребовалось на то, чтобы разыскать тётю Милдред. Мы обнаружили её на втором этаже, в библиотеке, сладко посапывающей в огромном кожаном кресле. Мне не пришлось её будить — приехал наш кучер Барни, добродушный весельчак крепкого телосложения и исполинского роста, он отнёс её вниз. Мы спустились следом, но я хотела попрощаться, поэтому задержалась возле открытой двери кареты:
-Я была счастлива познакомиться с Вами, Габриэль, - тепло проговорила я. На мгновение мне показалось, что он чем-то расстроен и даже сердится, однако задумчиво-недоброе выражение исчезло с идеального лица, сменившись на столь полюбившуюся мне улыбку:
-Могу ответить только взаимностью, - Габриэль поцеловал мне руку, точно так же, как в самом начале маскарада, не отводя от меня по-прежнему горящего взгляда. Однако теперь он не был жгучим, не испепелял мою душу и не прожигал её насквозь. Он согревал, и было безумно сложно добровольно отказаться от этого тепла. В свете призрачно-хмурого утра, с традиционным туманом и витающим в свежем воздухе ароматом дождя, я отметила удивительное свойство и без того восхитительных глаз. Они меняли свой цвет. Чёрные угольки превратились в спелые черешни и приобрели оттенок не то сливового ликёра, не то бургундского вина. Насыщенно-бордовый цвет сочетался с фарфоровой кожей, хотя, надо признать, выглядело это несколько жутковато. Я полагала, в его глазах царит вечная ночь, однако бездонная чернота с рассветными лучами превращалась в кровь.
-Рия, - бархатные нотки вернули меня к действительности, - могу я попросить Вас об одной услуге?
Я кивнула, стремительно перебирая в уме, чем же я была способна помочь Габриэлю. Как всегда бывает в таких случаях, ничего стоящего мне в голову не приходило.
-Я бы хотел попросить у Вас разрешения нарисовать Ваш портрет. Я понимаю, что позирование — не самое увлекательное занятие, но смею надеяться, что Вы согласитесь... Обещаю, что во время работы буду рассказывать Вам самые интересные истории, которые мне известны, чтобы Вы не скучали.
Вот это да! Безусловно, это самое заманчивое из всех одолжений, которые мне когда-либо приходилось делать.
-Вам не придётся меня уговаривать, назначайте время и место, - улыбнулась я. - Только не говорите Рэйчел, иначе она вывернет меня наизнанку, выспрашивая подробности наших с Вами встреч.
-Я не ошибся в Вас, - Оруэлл помог мне войти в карету. - Если Вы не будете против, я бы предпочёл работать в своей мастерской, Как Вас найти, чтобы я мог прислать экипаж?
Я подробно объяснила Габриэлю, как добраться до нашего особняка, и мы условились встретиться в субботу. Пятью минутами позже я сидела в покачивающейся карете, закрыв глаза и откинувшись на спинку жёсткого диванчика. Тётушка Милдред, заботливо укутанная здоровяком Барни в тёплый клетчатый плед, спала младенческим сном, А я перебирала в уме все детали прошедшей ночи и молила время бежать быстрее. Оруэлл очаровал меня, и я отчаянно надеялась, что его интерес ко мне был не только профессиональным.
Все чувства, которые не давали о себе знать ночью, разом нахлынули, едва я переступила порог дома. Поэтому я быстро переоделась, съела бутерброд с сыром, выпила чашку горячего шоколада и, рухнув на кровать, проспала до вечернего чая. Тётя Милдред не стала задавать мне никаких вопросов — у неё раскалывалась голова, и она, безостановочно охая, выпила травяной настой и отправилась к себе досыпать. А я засиделась в библиотеке до полуночи, штудируя книги о портретистах и живописи. Я провела там четверг и пятницу, прерываясь лишь на сон, еду и ванную, с пользой сокращая оставшееся до встречи время. Мне хотелось понять Габриэля — возможно, я пыталась разгадать его, поэтому на подсознательном уровне искала ответ на страницах книг, ведь он был воплощением тайны. К тому же мне была противна сама мысль о том, чтобы выглядеть невеждой в его глазах. Вообще-то мы мало говорили об искусстве, хотя я была более чем уверена, что Оруэлл мог многое поведать. Но подготовиться не мешало. Я старалась усвоить как можно больше информации, запоминала характерные приёмы того или иного художника, разглядывая случайно (и очень удачно) подвернувшийся под руку альбом с миниатюрными копиями знаменитых гравюр. Мне бы хотелось понимать, о чём идёт речь, если бы наш диалог принял такой оборот.
Добровольное просвещение самой себя отвлекало разум от сомнений, крошечные ростки которых набирали цвет, стоило мне подключить логическое мышление. Я не могла ухватить сути доводов, которыми Габриэль мог руководствоваться, предлагая мне встретиться. Неужели он был настолько фанатично предан своему делу, что даже девушка с такой неброской внешностью могла вдохновить его на создание очередного шедевра? Бледная кожа сливочного цвета, золотисто-карамельные волнистые волосы и глаза неопределённого сине-зелёного оттенка. Красавица Рэйчел, обладательница огромных изумрудных очей, восторгалась цветом моих глаз. «Морская волна», - мечтательно и задумчиво говорила она. Я подходила к описанию более прозаично, с иронией отзываясь о собственной радужке, окрестив её окрас «цветом бутылочного стекла». К тому же я не была гениальным творцом, талантливым служителем искусства — ну что могло заинтересовать такого человека, каким являлся Оруэлл? Его признала и высоко оценила публика — картины Габриэля с молотка улетали на аукционах за баснословные деньги. Об остальных его достоинствах вроде безупречной внешности и необычайно развитого интеллекта лучше вообще промолчать. Придя к столь неутешительным выводам, я пала духом. Даже когда субботним утром к дому подъехала роскошная чёрная карета, я продолжала в сотый раз прокручивать эту мысль в своей голове. Чертополох сомнений начал увядать лишь тогда, когда я увидела, как просияло и осветилось незабываемой улыбкой фантастически красивое лицо Габриэля. Он вышел мне навстречу, помог выйти из кареты и, поприветствовав меня уже известным, но всё так же обезоруживающе действующим поцелуем, проводил в свой замок.
Под стать хозяину, строение было величественным и запоминалось с первого взгляда навсегда. Думаю, построили крепость веке в тринадцатом — она выглядела массивной, внушительной и явно предназначенной для оборонительных целей. Отсутствовали изящные украшения вроде мраморных фигур или резных перил. Материалом служили округлые тёмно-серые камни; стены, пол, сторожевые башни — всё было сделано из камней, что создавало впечатление незыблемости и несколько подавляло. Снаружи замок не казался жилым помещением, от него веяло холодом и пустотой. К тому же суровая, неприступная крепость стояла на огромном холме, возвышающимся над дикими, тёмными лесами (удивительно, что мы не заблудились в них). Воображение рисовало картину зловещих комнат и пустынных коридоров. «С привидениями», - таинственно шепнул внутренний голос, и я зябко поёжилась. Оруэллский замок был открыт всем ветрам, я даже приготовилась вздрагивать от прикосновений свирепствующих внутри сквозняков. Наивная девочка!
Я приросла к полу, едва переступив порог. Интерьер разительно отличался от фасада — царивший в холле полумрак разбавляли сотни маленьких свечей в хрустальных подсвечниках, напоминающих по форме лепестки лотосов, поэтому стены не выглядели мрачными - камни поглощали отблески пламени и неярко, матово бликовали. На широкой лестнице, ведущей на второй этаж, лежала ковровая дорожка тёплого шоколадного цвета, двери других комнат были настоящими произведениями искусства, выточенными из серо-коричневого шероховатого дуба и гладкой белой липы. В воздухе витал аромат свежезаваренного крепкого чая... Мои представления об убранстве особняка были разбиты вдребезги.
-Позвольте угадать ход Ваших мыслей, - Оруэлл забавлялся, наблюдая за моей реакцией. - Вы ожидали увидеть затянутый паутиной склеп в сырой пещере с летучими мышами?
Я смутилась. Неужели выражение моего лица настолько красноречиво?
-Ну, в общем, да.
Габриэль ободряюще сжал мои пальцы:
-Когда я впервые увидел этот дом, то думал точно так же. Но, полагаю, Вы догадались, что архитекторы и строители считали главной целью защиту, а не красоту. Хотите осмотреть дом? Или разрешите мне поэксплуатировать Вас в своих корыстных целях, а экскурсию устроить позже?
-Поступайте так, как считаете нужным, - уступила я, - сегодня мне решительно некуда торопиться, я полностью в Вашем распоряжении. Отправите домой, когда надоем.
-То есть никогда? - засмеялся Оруэлл. - У меня есть пара свободных комнат...
Мы поднялись наверх и оказались в небольшой комнате с уютно потрескивающим камином и аккуратным диванчиком возле него, старинными креслами недалеко от окна и столиком, заваленным ворохом набросков. Габриэль хотел смахнуть их на пол, но я остановила его:
Можно взглянуть? - Моя рука потянулась к верхнему листочку. Оруэлл почему-то обрадовался:
-Вам правда интересно?
-Разумеется, - я осторожно собрала листочки вместе, чтобы было удобнее рассматривать. - Вас это удивляет?
-Признаться, да. - О чёрт, когда-нибудь его чарующая улыбка доведёт меня до сердечного приступа. Нельзя быть таким красивым, - Все предпочитают видеть готовые полотна.
В незавершённых работах есть своя прелесть, - я покачала головой в знак осуждения любителей законченных картин. - На мой взгляд, в них больше чувства... и жизни... Что-то не так? - встревожилась я, глядя на Габриэля. Он пристально всматривался в моё лицо, слегка нахмурившись, и поэтому я едва сумела сдержать вздох изумления, когда его взгляд осветился глубокой нежностью, настолько осязаемой, что я почувствовала её тепло.
-Моя мама говорит точно так же, - ласково улыбаясь, пояснил он. - Это самый преданный поклонник моего творчества. Я оставлю Вас на минутку, - спохватился Оруэлл, - чувствуйте себя, как дома, располагайтесь поудобнее. Мне необходимо взять мои инструменты.
Я присела на краешек одного из кресел, обтянутого неяркой бордовой тканью с вышитыми на ней коричнево-бежевыми цветами, и принялась разглядывать рисунки. Одного взгляда, брошенного на самую первую картинку, оказалось достаточно, чтобы оценить мастерство Габриэля. Несколько уверенно проведённых линий передавали самую суть увиденного им, сходство было поразительным — подтверждением тому послужили обнаруженные мной наброски с вечера в доме Хамфри. Очевидно, Габриэль обладал феноменальной памятью — на маскараде он ни разу не брал в руки карандаш, следовательно, все зарисовки воспроизводились по запомнившимся образам. Вот Рэйчел — кокетливо стреляет глазками в сторону группы парней, миссис Дарем — грозная леди необъятных размеров, худощавый скрипач из оркестра с элегическим выражением лица, близняшки Флетчер — очаровательные белокурые создания, только-только появившиеся в свете... Количество женских портретов преобладало, однако я не успела огорчиться по этому поводу, наткнувшись на своё изображение. Потом ещё на одно... В целом набралось три листа с семью картинками на тему Александрии Хантер, то есть меня — в полный рост, с детальной прорисовкой костюма, до пояса — с акцентом на руки, в которых я держу цветок, профиль, отдельно нарисованные глаза...
-Вы — настоящий мастер, Габриэль, они безупречны, - похвалила я, протягивая стопку эскизов Оруэллу, который как раз вернулся. - Мне только показалось, что Вы несколько... м-м... приукрасили мою внешность — здесь, в Ваших работах, я выгляжу куда привлекательнее, чем на самом деле.
-Вы правильно подметили — Вам показалось, - усмехнулся парень.
-Итак, что от меня требуется? - я поспешила направить диалог в другое русло. Это не ускользнуло от Оруэлла, однако он не стал развивать дискуссию по этому вопросу, за что я была весьма ему благодарна. Габриэль занял кресло напротив, поставил на колени то ли мольберт, то ли большой блокнот и взял карандашик:
-Главное — не нужно позировать. Я не люблю, когда модель застывает в неестественной позе, мне начинает казаться, что я рисую статую. Ведите себя естественно, только старайтесь не делать резких движений, например, поворотов головы.
-Хорошо, - согласилась я. - Правда, у меня были другие представления о процессе создания портрета.
-Это традиционная школа, - подтвердил Габриэль, почти не обращая внимания на бумагу, над которой порхала его рука с зажатым в ней грифелем. Чёрные глаза скользили по моему лицу, мне даже стало немного неловко. - Меня учил рисовать мой дедушка. Его уроки запомнились мне на всю жизнь, никто другой не сумел бы развить во мне всё то, чем я владею. - В бархатном голосе послышалась горечь и непонятная угроза. Наверное, это было вызвано какими-то неприятными воспоминаниями. Чтобы отвлечь его, я задала вопрос:
-У него была своя методика?
-О, да, - рассмеялся Габриэль. - Рия, Вы и представить себе не можете! Думаю, таких своеобразных уроков никто больше не получал. Вместо графита и листа бумаги у меня были острые палочки и восковые или глиняные пластинки. Тогда я пробовал себя в натюрмортах. Допустив оплошность, приходилось выравнивать поверхность и начинать сначала. Полагаю, именно тогда во мне выработалось терпение. На новом творческом этапе условия ужесточились. Когда я захотел перейти на ступень портретиста, дед выдал мне широченные доски и нож. Стало ещё веселее. Поэтому рисовать, точнее, вырезать, необходимо было без ошибок. В противном случае я занимался деревообработкой, - усмехнулся Оруэлл, - срезал верхний слой и долго шлифовал «холст».
-Кошмар, - ужаснулась я.
-Согласен, - кивнул Габриэль, - однако моя злость прошла. Если бы не эти варварские методы, я был бы никем. Царапал бы жалкие карикатуры, вцепившись взглядом в бумагу и трясясь над каждым штрихом. А так я почти уверен в точности своих движений и могу любоваться Вами, практически не отвлекаясь на движения руки.
Золотисто-янтарный мёд лести тягучей струёй пролился на моё самолюбие, я опустила взгляд. Парень не стал смущать меня ещё больше и заговорил о другом:
-Рия, а Ваш отец учил Вас чему-нибудь?
-Да, - я вспомнила, что они были знакомы, - благодаря папе я научилась разбираться в камнях и сейчас периодически подрабатываю оценщиком драгоценностей.
-Намёк понятен, - Оруэлл хитро прищурил глаза, - фальшивку не дарить.
-Габриэль! - со смехом воскликнула я. - Вы так хотите увидеть румянец на моём лице, что всё время пытаетесь вогнать меня в краску? То намекаете о наличии свободных комнат, то о подарках... Да если бы моя тётушка знала, она бы мигом помчалась покупать обручальные кольца!
Карандаш замер в сантиметре от бумаги:
-Она не знает, что Вы здесь?
-Нет, - беспечно ответила я, - позавчера тётя Милдред отправилась на годовщину свадьбы своей подруги в соседний округ, и вернётся не раньше, чем через неделю. Пока навестит всех родственников, пока расскажет и выслушает последние сплетни...
-А кто-нибудь в курсе Вашего местонахождения? - взгляд неотрывно следил за мной, и я на мгновение ощутила себя кроликом, которого загнал в угол огромный волк.
-Мне уже исполнился 21 год, Габриэль, - я попыталась свести дело к шутке. - Вы что, в самом деле намереваетесь оставить меня здесь и беспокоитесь о наличии свидетелей? Так радуйтесь - их нет.
-Вы — храбрая девушка, Рия, - промурлыкал он, возвращаясь к рисованию. - Приехали в оторванный от всего мира замок к человеку, о котором практически ничего не знаете, причём с его кучером, да ещё и не сообщили никому об этом. Это даже не соблазн, это провокация.
-Храбрость - один из вариантов глупости, - заметила я, обходя стороной последнюю фразу. Да, представляю, какой фурор производил художник в светском обществе одним умением поддержать беседу. Не каждый молодой человек обладал способностью выражать свои мысли с подтекстом, полунамёками, которые так высоко ценились в женском кругу. Габриэлю, похоже, это не доставляло никакого труда.
-Храбрость - добродетель, которая чаще всего наказывается смертью. Слышали такое высказывание? - поинтересовался Габриэль. Я отрицательно покачала головой и попыталась поменять положение, что не укрылось от острого взгляда Оруэлла:
-Вы устали? - заботливо спросил он, откладывая работу в сторону. - Давайте пройдёмся немного, я ведь обещал показать Вам дом, - он снова взял меня за руку, помогая встать. Я прислушалась к себе — внутренний голос молчал, не реагируя на прикосновение. Либо в этом правда не было ничего предосудительного (я благоразумно предпочла не углубляться в кодекс поведения незамужней девушки), либо он — голос - уже смирился и махнул рукой на свою хозяйку.
-Габриэль, мне кажется, что Вы брали уроки не только рисования, но и магии. Вы угадываете мои желания ещё до того, как я сама пойму, чего мне хочется. - Я обрадовалась его предложению, потому что действительно устала сидеть. К тому же лёгкое, но мерзкое головокружение напомнило о своём существовании, и мне хотелось вдохнуть прохладного воздуха.
-Вы раскрыли мой секрет! - парень подыграл мне, приняв трагический вид. - И теперь я бессилен, - скорбно продолжил он, - колдовство не действует. Я не имею ни малейшего представления о том, какую часть дома Вы хотите посмотреть.
-А можно взглянуть на Ваши картины? - я сделала глубокий вдох, борясь с неотвратимым приступом слабости. «Только не сегодня!» - мысленно попросила я. Как некстати... Впрочем, потеря сознания никогда не случается вовремя и не приходится к месту. Я надеялась, что всё обойдётся, а работы Габриэля могли бы отвлечь меня от досадных размышлений о возможном обмороке.
-Безусловно, - кивнул Оруэлл. Мы остановились возле закрытой двери в противоположном конце коридора. Пока он открывал дверь маленьким железным ключиком, я украдкой изучала его лицо. Мне показалось, что оно приобрело жёсткость и сделалось непроницаемым, однако я не видела причин, послуживших этой перемене. Может, они были связаны не со мной. Или мне и впрямь привиделось.
Из открывшейся двери повеяло холодом, я вздрогнула, но решительно шагнула внутрь. И осталась стоять на пороге — в комнате царила безлунная ночь, ничего не было видно.
-Я открою Вам один секрет, - Габриэль оказался за моей спиной, и его пробирающий до трепетной дрожи голос прозвучал так же интимно, как на балу, когда он впервые произнёс моё новое имя. Он отпустил мою руку и оставил меня на несколько мучительно долгих секунд. Потом появился с двумя горящими свечами в хрустальных бокалах с толстыми стенками. Один из них протянул мне.
-Обещаю, что не выдам его, - тихо произнесла я, опасаясь смотреть в чёрный омут полыхающих глаз. Мой взгляд, уже приспособившийся к темноте, заметался по сторонам в поисках спасения и задержался на оплавленной свече с медленно стекающим по ней воском.. Габриэль предпочёл всё объяснить, не дожидаясь моих вопросов:
-Как я уже говорил, второй ступенью моего творческого развития стали портреты, - темп его правильной речи немного ускорился — очевидно, парню хотелось поскорее добраться до сути, но опустить предысторию не было возможности. - Около двух лет мой дед не разрешал мне приближаться к карандашам и краскам — чтобы я не расслаблялся, А я и не думал этого делать, просто в резьбе я добился определённых успехов, и мне хотелось поработать с цветом. Дерево мне порядком надоело, поэтому однажды, рискуя поплатиться собственным здоровьем,я решил доказать, что готов к новому этапу. Для этого я пробрался в личный кабинет деда накануне дня его рождения и провёл там всю ночь, вырезая его портрет. На его же письменном столе, - усмехнулся он. Я воспользовалась возникшей паузой, чтобы сделать глубокий вдох, потому что забывала дышать — настолько живым и увлекательным выходило повествование. - Наутро дед подарил мне мольберт, папку акварельной бумаги и прочие инструменты, аргументируя это тем, что «старинная мебель не должна страдать от нашествий юного варвара, даже во имя искусства». Хотя позже этот хитрец признался, что мой «шедевр» ему понравился, а сам он просто ждал от меня решительного шага. Я не утомил Вас своим монологом? - обеспокоенно задал вопрос Габриэль.
Жёлто-оранжевые отблески пламени играли на белоснежном фарфоре прекрасного лица дрожащими лучиками, запутывались в блестящих волнах непослушных волос, загорались во тьме гипнотизирующих глаз золотыми звёздочками... Я была готова бесконечно любоваться этим воплощением совершенства, но любопытство требовало финала истории:
-Что Вы, ни в коем случае! Продолжайте, прошу Вас. - Оруэлл легко улыбнулся:
-Итак, я начал овладевать техникой цвета. Критика со стороны деда утратила прежнюю суровость — ещё бы, теперь он получил доказательство тому, что это не безрассудное юношеское увлечение. Он видел во мне ту же страсть, ту же невыразимую любовь к рисованию, которая сжигала его, и старался мне помочь, научить всему, что знал он сам. И одним из тайных знаний, которые дедушка мне передал, стал особый рецепт приготовления красок. Это и есть тот самый секрет. Но я не вижу смысла углубляться в нудные подробности относительно химического состава. Я просто хочу показать Вам результат, - эти слова Оруэлл сопроводил плавным жестом, указывающим на стены помещения.
Мы подошли к одной из работ. Вопреки ожиданиям, вместо чьего-нибудь лица передо мной предстал красавец-тигр - роскошный, холёный зверь с густой шерстью. Он положил голову на мощные лапы и мог показаться расслабленным, даже сонным,если бы не его прищуренные жёлтые глаза, насмешливые и властные. В свете неяркого пламени хищник выглядел опасно и величественно, отличить его от подлинного, живого прообраза помогала лишь рамка и необычный окрас. Мех тигра был полосатым, вот только вместо чёрного и ярко-оранжевого цветов использовались тёплый коричневый — почти плюшевый, персиковый, молочный - и белый. Удивительно нежная окраска звала прикоснуться, обещая ласкающее прикосновение эластично пружинящих волосков. Пушистый мех не уступал собольему — сиял и переливался, на мгновение я поддалась соблазну и даже шевельнула рукой, но не осмелилась дотронуться до картины. Невероятно...
Я повернулась к Габриэлю. Только его безупречная красота могла заставить меня оторваться от созерцания тигра:
-Простите, Габриэль... Кажется, я разучилась говорить, - смущённо улыбнулась я и снова посмотрела на грациозного зверя. - Он... - я не сумела подобрать достойный комментарий и с усмешкой развела руками.
-Вам понравилось? - он шагнул ближе и тоже перевёл взгляд на свою работу.
-Ещё бы... Кстати, Вы не говорили, что рисуете животных.
-Потому что никому не показывал картин, которые находятся в этой комнате, - спокойно объяснил парень. - Секрет, помните? - Он указал на мою свечу: - Но для того, чтобы постичь эту тайну, придётся потушить свет. Вы достаточно любопытны, чтобы пойти на это?
Моё сердце забилось сильнее, и кровь мгновенно отхлынула от разом похолодевших пальцев. Но я только кивнула в ответ, и мы одновременно погасили свечи. Комната погрузилась во мрак.
А картина абсолютно непостижимым образом источала мерцающий свет. Она не ослепляла лучами и не создавала вокруг себя ореол, но тигр был виден так же отчётливо, как если бы я смотрела на него в одиннадцать часов утра.
-Фантастика... - похоже, тигриный портрет произвёл впечатление даже на мой голос — сил едва хватило на еле слышный шёпот. Но спросить я постаралась громче: - Почему такие цвета, Габриэль?
-Вы полагаете, это моё представление? Особое видение, присущее художнику? Я должен Вас разочаровать — такие тигры существуют на самом деле. Название работы идентично этой разновидности. «Золотой тигр», красиво, верно? - Вопрос явно был риторическим.
-Вы видели его? - Определённо, тигр и его не менее опасный создатель могли бы поладить. Если бы не развязали битву за территорию.
-Довелось однажды встретиться, - подтвердил Габриэль. - Но не его, а её, я видел добропорядочную мать тигриного семейства. Здесь же я нарисовал самца, совместив в нём все черты, которые мне импонируют. Цвет меха я взял от золотой тигрицы, цвет глаз — от неё же. А вот разрез уже от суматранского. Позаимствовал от каспийского длину шерсти, от амурского - форму головы. Бенгальский тигр — самый крупный из всех — помог мне определиться с размерами. Прошу меня извинить, - в бархатной мелодии голоса Оруэлла явно слышалась улыбка. - Подсел, что называется, на любимого конька.
-Мне интересно, - заверила я, - Вы так много знаете!
-Я хотел бы сказать то же самое о себе. - Никогда не встречала голоса выразительнее - сейчас в нём звучала горечь. - Вот дедушка знает много... Эти краски - его изобретение.
-Они бы ничего не стоили без Вашего дара, Габриэль, - тихо произнесла я, глядя в золотисто-жёлтые, как дорогое шампанское, глаза тигра, и чувствуя кожей взгляд других глаз — непроницаемых, загадочных, чернее мрака этой комнаты. Вот уж не знаю, с кем бы я чувствовала себя свободнее. С портретом тигра, который был написан так талантливо, что казалось, будто зверь в любую секунду мог покинуть тесные рамки? Или же с Оруэллом? Габриэль вздохнул и заговорил, прервав мои размышления:
-Благодарю Вас, Рия, Вы щедры на похвалу. Но одного таланта недостаточно. Мне бы очень хотелось усовершенствовать состав... - Я заметила, что свечение, подобное драгоценному лунному камню, стало тускнеть и меркнуть. - Вы и сами видите, насколько у краски недолговременный эффект. Я экспериментировал бессчётное количество раз, но приходил к одному и тому же неутешительному результату — мерцающее волшебство длится ровно четыре минуты и тридцать семь секунд.
-И поэтому Вы никому не показывали эти картины? - мой голос наполнился сочувствием, а взгляд с сожалением проводил окончательно растаявший свет. Теперь мы снова очутились в кромешной тьме. Но собеседник не спешил зажигать свечи:
-Отчасти, - согласился он. - Хотя и без того причин было предостаточно. Во-первых, меня сочли бы за сумасшедшего, вздумай я организовать выставку ночью или в помещении, не пропускающем внутрь солнечный свет. Полотна выглядели бы в нём слишком вычурными, кричащими, потому что создавал я их, рассчитывая на тёмное время суток. Хотя это далеко не самый важный аргумент. Хуже всего то, что краски, однажды испытавшие на себе воздействие солнечных лучей, утрачивают свойство свечения навсегда. Картина теряет свою сущность, из неё будто уходит душа, она погибает...И вместо творца я чувствую себя убийцей, - парень произнёс фразу со сдержанной яростью вперемешку с болью, и мне стало его очень жаль.
-Не вините себя, - мягко попросила я. - Может быть, это даже к лучшему. Если Вам так дороги именно эти работы, Вы сможете поделиться ими только с избранными людьми...
Я почувствовала дрожь в коленях слишком поздно. Сердце забилось в сумасшедшем ритме, воздуха стало не хватать. Я бы непременно упала, но меня подхватили сильные руки Габриэля. Парень прижал меня спиной к своей груди, и я бессильно откинула голову ему на плечо, стараясь восстановить дыхание. Выходило из рук вон плохо, будто меня гнал табун неукротимых мустангов:
-Рия, у Вас серьёзное заболевание? - требовательно спросил Оруэлл, почти прикасаясь губами к моей щеке. Я не могла видеть сказочной красоты его лица — вокруг по-прежнему было темно — однако обострившееся обоняние уловило незабываемый аромат. «О Господи, о чём я думаю?! Соберись», - приказала я себе. Но тело почти не слушалось — только благодаря Габриэлю я ещё оставалась на ногах:
-Насколько мне известно, да, - тайна моего недуга была раскрыта, я едва не плакала. Мне так не хотелось делиться с Оруэллом этим неприятным секретом...
-Милая, продержись ещё минутку! - отчаянно взмолился Габриэль, когда я стала оседать на пол, стремительно теряя остатки сил. «Приятные галлюцинации», - вяло подумала я, с трудом сконцентрировавшись на последней фразе. Сердце колотилось так, что заглушало остальные звуки. Пальцы оледенели, вся кровь устремилась к обезумевшему органу, который пытался пробить грудную клетку, и начала закипать и пузыриться. Рёбра горели от ударов, сотрясающих всё тело, а разум цеплялся за спасительные слова: «Уже недолго»... Бедный Габриэль! Я доставила ему столько неприятностей...
-Рия, это смертельно?!! - страдание в божественном голосе заставило меня судорожно кивнуть — в груди уже не было воздуха.
-Значит, судьба... - выдохнул Габриэль. - Прости...
Нежное прикосновение прохладных губ к своей шее и удивление — любопытно, за что же он извинялся — были моими последними ощущениями перед тем, как я потеряла сознание.
Я очнулась в той комнате, где Габриэль рисовал мой портрет. Самочувствие было отменным — головокружение прошло без следа, сердце совершенно успокоилось, тело не затекло — значит, мой обморок не слишком затянулся.
Я лежала на небольшом диванчике возле камина, а парень стоял у окна, спиной ко мне. Но стоило мне открыть глаза и шевельнуться, как Оруэлл оказался рядом со мной. Он сел на краешек дивана и прикоснулся рукой к моей щеке, однако ничего не сказал. Габриэль выглядел подавленным и виноватым, а я силилась понять, в чём кроется причина столь странного поведения. Я умирала — сильнейший приступ в комнате со светящейся картиной отличался от предыдущих настолько, что ошибиться было невозможно — и Габриэль спас меня, отчего-то я была уверена в том, что это сделал он. Неужели он раскаивался в своём поступке?
-Спасибо... - шепнула я, улыбнувшись парню. Он застонал и закрыл глаза, потом сделал глубокий вдох и, убрав ладонь с моего лица, рассеянно взъерошил свои волосы:
-Не стоит спешить с благодарностью, Рия, - невесело произнёс Оруэлл, отрешённо уставившись на стреляющее искрами пламя в камине. - Скорее всего, ты возненавидишь меня и никогда больше не захочешь видеть, когда узнаешь правду...
-Не понимаю... - медленно произнесла я, мимоходом отмечая, что местоимение «Вы», которое, кстати, всегда меня раздражало, кануло в небытие. Габриэль повернулся ко мне:
-Выслушай меня до конца, пожалуйста. Я начну издалека, поэтому будет непонятно, какое это имеет отношение к тебе. Просто следи за рассказом, хорошо? - Я кивнула, и Оруэлл вновь перевёл взгляд на огонь. Он немного помолчал, собираясь с мыслями, потом решительно заговорил:
-Много веков назад на территории Британии существовали кельты. Именно существовали, поскольку жить им не давали - остров всегда был лакомым кусочком в глазах чужестранцев. Первыми о себе заявили римляне, которые захватили их земли в 3-4 веках, К тому времени, как в Британию прибыли англосаксы, римляне и кельты слились воедино. Забавно, но римские захватчики, искренне полагавшие, что победа осталась за ними, не заметили, как традиции якобы поверженного народа постепенно подмяли под себя их культуру. По уровню духовности кельты превосходили всех без исключения — наверное, именно поэтому они не слишком старались сопротивляться, зная наперёд, что сами смогут поработить лопающихся от гордости «победителей». И были правы — англосаксы, вторгшиеся в кельтские, или, вернее, в кельтско-римские владения, образовали ряд королевств, объявили себя правителями... и тоже смешались с «покорёнными». Обособленные кельтские семьи, стоящие до конца за чистоту крови и рода, остались только на севере страны, но вскоре добрались и до них.
Я слушала, затаив дыхание. Если бы мне не посчастливилось увидеть работы Габриэля, думаю, я приняла бы его за писателя или профессора истории — настолько увлекательно и складно он излагал свои мысли, будто книгу читал. Тем временем повествование стало более конкретизированным — Оруэлл перешёл на личности:
Предводитель захватчиков, Беорн и его сын Гиферис облюбовали участок северной земли, тот самый, с немногочисленными кельтами. Впрочем, неприятное соседство можно было стерпеть. Вот только Гиферис повёл себя, как настоящий варвар, каким, собственно, и являлся. Ему понравилась Риннон, дочь кузнеца Ллуйра, а поскольку спрашивать женщину о взаимности не было принято, он просто заколол её отца, который пытался ему помешать, и забрал девушку. Но не учёл одной детали. Похищенная девушка всю свою жизнь посвятила служению Бригантии — богине воды, плодородия и врачевания — и готовилась стать хранительницей тайного знания лекарей. Для этого ей необходимо было отказаться от женского начала и нетронутой прийти в храм. До проведения церемонии оставалась пара недель, однако Гиферису было решительно всё равно. И Риннон, потерявшая цель и смысл жизни, покончила с ней в болотной трясине, а её обезумевшая от горя мать — Айлин — потерявшая и мужа, и дочь, сожгла дом Беорна и прокляла Гифериса. Она обрекла его род на вымирание и пообещала мучительную смерть для любого, кто родится в этой семье. Пожелание сбылось — никто из потомков Беорна, в том числе и сам Гиферис, не доживал до тридцати пяти лет. Они падали с лошадей, тонули, давились рыбьими костями, горели в пожарах... А в 1066 году Вильгельм Завоеватель отрубил голову последнему из рода Беорна и «взошёл на трон». Его правой рукой был Асмуд — превосходный стратег, владеющий всеми видами оружия. - На этом месте Габриэль прервался, то ли подбирая слова, то ли восстанавливая в памяти цепочку событий. Я терпеливо ждала продолжения, хотя и правда не могла уловить связи между событиями многовековой давности и сегодняшним днём. Но ведь Оруэлл предупредил, что так и будет, поэтому я собиралась дослушать до конца.
-Тебе известно что-нибудь о вилл-о-виспах? - как-то нерешительно задал вопрос Габриэль. Я призадумалась, потом кивнула:
-Блуждающие болотные огни.
-Верно, - Оруэлл задержал свой взгляд на небольшом овальном зеркале. Почему-то он старался не смотреть на меня, как будто ему от одного моего вида становилось больно. - Об этих огоньках сложено немало легенд. Кто-то считает их душами умерших, кто-то — некрещёных или брошенных в лесу детей. Их действия тоже трактуются по-разному — виспы заманивают путников в болото, сторожат зарытые сокровища, служат маяками... Все эти сказания объединяет гибель несчастной Риннон, от её смерти легенды берут начало. Теперь вернёмся к Асмуду — лучшему другу Вильгельма и по совместительству его советнику. Асмуд жил со своей дочерью — мать девочки умерла, не перенеся родов — и, несмотря на мужское окружение, ему удалось вырастить очаровательную, нежную девушку по имени Ксирилия.
-Никогда такого не слышала! - восторженно воскликнула я. - Ксирилия... - имя плавно перекатилось во рту, как круглый леденец.
-Имя «Александрия» гораздо красивее, - невозмутимо произнёс парень. Само собой, это заявление понравилось мне куда больше вышеупомянутого имени. Но я не стала заострять внимания на лестных словах, потому что очень хотела узнать конец интригующей не то истории, не то сказки, и не хотела ничего упустить. Оруэлл вернулся к повествованию:
-Когда норманны обжились на захваченных землях — а случилось это примерно через четыре месяца после их победы, добытой, к слову, не самыми гуманными методами — Ксирилии исполнилось 17 лет. Девушкой она была красивой, положение в обществе занимала далеко не последнее — в общем, была завидной невестой. И ей несказанно повезло — она приняла предложение юного норманнского воина Эрона, которого искренне любила и против брака с которым не был против её отец. Такие союзы считались невероятными, поскольку устраивали всех без исключения, даже невесту. Приготовления к церемонии шли полным ходом, времени оставалось немного, меньше недели, когда Ксирилия пропала. Её искали три или четыре дня, прочёсывали местность, обшаривали леса и переворачивали вверх дном каждое жилище. Асмуд почернел от горя, Эрон впал в отчаяние и был в таком взвинченном состоянии, что его старались обходить за несколько метров — на всякий случай. Накануне торжества Ксирилия вернулась — ещё более молчаливая и невыразимо прекрасная. На все вопросы относительно её местонахождения девушка отвечала, что заблудилась, или же улыбалась — тогда все забывали, что они хотели узнать, зачем и как их вообще зовут. Эрон ликовал, заполучив драгоценную невесту обратно, помолодевший Асмуд закатил пиршество, вошедшее в историю... А через девять месяцев у Ксирилии и Эрона родилась Вирджиния, прелестное дитя с белоснежной кожей и такими тёмными зелёными глазами, что любой, рискнувший в них заглянуть, чувствовал, как его затягивает болотный омут и в лёгких заканчивается кислород.
Ксирилия переменилась после своего таинственного исчезновения, однако люди предпочитали списывать всё на беременность. Белокурые волосы стали меньше виться и приобрели пепельный оттенок вместо прежнего золотистого, трогательная хрупкость переросла в плавную, тягучую женственность, а улыбка из открытой превратилась в загадочную. Среди англосаксов, которые из поколения в поколение передавали сказание о несчастной семье кузнеца Ллуйра, ходили слухи, будто дух Айлин заманил Ксирилию на болото и вселился в её тело. Но молодая женщина была приветлива, почти всё время проводила с дочкой и оберегала её настолько неистово, что над ней начали беззлобно посмеиваться и забыли о предрассудках. К тому же, стоило человеку преодолеть необъяснимый страх, возникающий в первые секунды знакомства с маленькой Вирджинией, как он навсегда попадал под её очарование. «Точно так же дело обстояло с тобой», - ласково подумала я, любуясь изящным профилем парня, словно выточенным из прозрачно-белого оникса. Каждая минута, которую мы провели вместе, навсегда врезалась в мою память — и первое впечатление действительно было пугающим. «Да... какой бы увлекательной ни была история, мысли то и дело переключаются на её рассказчика», - усмехнулась я про себя. Поразительно, что моё сердце образумилось и перестало отбивать барабанную дробь всякий раз, когда мой взгляд останавливался на ангельском лице Габриэля. Я похвалила сердечко за хорошее поведение, порадовалась тому, что мои размышления совпадают с паузами в речи Оруэлла и настроилась слушать.
- Печальная сказка о девушке, которая погибла в болотной топи, перестала быть вымыслом в день, когда Вирджинии исполнилось 16. Риннон была в таком же возрасте, когда решила свести счёты с жизнью. Через несколько дней среди норманнских детей прокатилась эпидемия, симптомы которой заводили в тупик всех врачевателей. Детишки бледнели, теряли силы и страдали галлюцинациями, утверждая, что к ним приходит ангел и показывает волшебные сны. Норманны запирали детей дома, не сводили с них глаз, однако наутро оказывалось, что кто-то ещё стал жертвой неизвестного существа. Англосаксы, злорадствуя, с удвоенным усердием заговорили о мстительном духе Риннон — их дети оставались нетронутыми, поэтому они строили разнообразные теории, одна красочнее другой. И правителю Вильгельму не оставалось ничего другого, как обратиться к старейшинам порабощённых племён. От них Завоеватель узнал, что в какой-то степени он сам был повинен в происходящем. Вильгельм исполнил пророчество, придя на эту землю и отняв жизнь у последнего из рода Беорна. И едва не сошёл с ума, услышав бредовую, с его точки зрения, байку о душе Айлин, занявшей тело Ксирилии и новом воплощении Риннон в облике Вирджинии. Весь ужас заключался в том, что совпадения - исчезновение дочери Асмуда перед свадьбой, перемены в её внешности и поведении, рождение Вирджинии, способной одним своим взглядом испугать любого до потери пульса, а теперь ещё и эпидемия — выстраивались в логическую цепочку. И она была очень убедительной. Настолько, что далёкий от таинства магии и мистических обрядов Вильгельм был готов, если потребуется, принять участие в какой-нибудь церемонии, лишь бы спасти своего шестилетнего сына, которому не удалось уберечься от болезни.
Убедившись в невиновности англосаксов, воин отправился назад, в город. Развитие городов под влиянием торговых отношений шло полным ходом, и, если захваченные народы обитали в поселениях деревенского типа, то Вильгельм и его люди предпочитали более цивилизованные места. Сам правитель со своей семьёй жил в крепости, окружённой высокими стенами — с северной стороны её окружали нетронутые леса, с остальных сторон к зданию вели выложенные серым камнем дороги. Британия больше не являлась островом язычников, живущих в гармонии с природой и колдовскими силами. Поэтому картина, представшая глазам Завоевателя, казалась дикой, неправдоподобной и кошмарной до дрожи. На широком дворе возле главного входа в замок на земле лежали обескровленные Асмуд и Эрон, высохшие, белые до синевы. Вокруг них кружком сидели дети — человек двадцать, не меньше — и передавали друг другу чашу с тёмной густой жидкостью. В центре стояла Ксирилия и одобрительно улыбалась, наблюдая за ними. Когда чаша опустела, дети разом поднялись и направились в сторону леса. Мужчина хотел остановить их, но не успел и шага сделать в их сторону, остановленный злобным взглядом Ксирилии.
Лишь после того, как женщина с детьми непостижимым образом прошла сквозь толстую бревенчатую стену и скрылась в лесу, воин нашёл в себе силы заглянуть в чашу, чтобы подтвердить свою догадку. Там была кровь.
Его обнаружили утром, сидящим на земле, тогда же недосчитались детей, Ксирилии и Вирджинии. Лишь новость о том, что остальные малыши исцелились самым чудесным образом, вывела его из оцепенения. Воин был безмерно счастлив увидеть своего выздоровевшего сына, с содроганием вспоминая полумёртвые лица. Дети никогда не вернулись домой, а блуждающие лесные и болотные огни снискали себе дурную славу. С теми, кому довелось увидеть вилл-о-виспа, творилась всякая чертовщина — люди сходили с ума, покидали свои дома или вовсе бесследно исчезали. Говорили, что огоньки — это души пропавших малюток, они пили кровь своих жертв и за счёт этого могли продлевать свои жизни до бесконечности.
Впрочем, всё, что происходило с самим Вильгельмом, не столь важно, - Оруэлл слегка нахмурился и с досадой в голосе добавил: - Я мог опустить всё, что было сказано. Просто мне показалось, что будет логичнее восстановить историю с самого начала. А во-вторых.., - Габриэль прервался и едва не испепелил мою душу чёрным пламенем бездонных глаз. Фраза повисла в воздухе. Но Оруэлл вернулся к спокойному, даже безмятежному, повествованию, в очередной раз поразив меня своим самообладанием... или безупречной игрой:
- После лондонской коронации Вильгельма Завоевателя, известного так же под именем Вильгельма Нормандского, произошло много событий, слишком значительных, чтобы помнить о такой мелочи, как необъяснимая эпидемия или исчезновение людей. Вскоре «ксирилианская ночь», как окрестили её британцы, обросла вымышленными подробностями и превратилась в полулегенду-полусказку, которой теперь принято пугать детишек на Хэллоуин. Хотя в одной семье она до сих пор считается преданием, хранящим тайну происхождения рода. О ней я и хотел рассказать.
В 1117 году в графстве Оксфордшир был основан старейший университет Великобритании — Оксфорд, расположенный на Темзе в 90 километрах от Лондона. Его имя упоминалось в «Англосаксонской хронике» за 912 год, то есть до того, как он трансформировался из обыкновенной крепости в учебное заведение. Сперва Эверест науки покоряли священнослужители. Это длилось до 1249 года — пока не открылся первый колледж, «Университетский». В этом же году должность преподавателя кафедры теологии получил Эберхард Оруэлл. - Кое-что стало проясняться. Габриэль приоткрыл мне дверь в святая святых — в историю своей семьи. Я только не понимала, каким образом его родословная имела отношение ко мне и почему он начал с давних, почти мифологических времён. До того, как Оруэлл назвал имя своего предка, я слушала его очень внимательно — теперь же ловила каждое слово, каждую интонацию, чтобы составить как можно более полное представление о его родных. Надеялась, что это поможет мне чуточку лучше узнать и понять его самого.
- Эберхард много путешествовал. Того требовала не только его душа, но и работа — он обучал студентов и одновременно учился сам, выискивая редкие книги и посещая храмы и церкви. Однажды мужчина оказался возле кафедрального собора Палермо на Сицилии (2). Там он познакомился со своей будущей женой — Марией Эспозито.(3) Буквально через неделю они обвенчались в одной из палермских церквей, а после уехали в Англию. У девушки не было родственников, поэтому она без всяких колебаний последовала за мужем. Разница в возрасте, казалось, только укрепила их отношения — когда они поженились, Эберхарду исполнилось сорок семь. Мария годилась ему в дочери — ей было двадцать три, но это не помешало их сыну Джеффри появиться на свет через полтора года с момента их знакомства. Преподавательскую деятельность Оруэлл оставил, благо происходил из состоятельной семьи, в деньгах не нуждался и на работу устроился исключительно из любви к теологии. Эберхард вернулся к занятиям живописью — ещё бы, у него появилась муза в лице горячо любимой супруги, он даже написал с неё несколько икон. Да и как было не схватиться за кисть, глядя на прелестную женщину с крошечным младенцем на руках?
Семья Оруэлла жила в разъездах. Мария разделяла интересы мужа, кроме того, она сама увлечённо изучала архитектурные различия церковных сооружений, а Джеффри рос на редкость общительным ребёнком и мог тысячей жестов объясниться с любым иностранцем. Перешагнув порог совершеннолетия, юноша углубился в переменчивый, текучий мир европейских языков и какое-то время путешествовал самостоятельно. А когда его родители решили осесть на одном месте — эксперимента ради — он вернулся, причём не один. Теперь в просторном, со вкусом обставленном доме на Санта-Кроче (4) жили не только Эберхард с Марией, но и Джеффри с Селией.
Внешне женщины отличались друг от друга, как лето и зима. Мария напоминала хрупкую статуэтку из прозрачно-белого фаянса — у неё была светлая кожа без малейшего намёка на румянец, волнистые волосы цвета золотой соломки и тёмно-малахитовые глаза, сверкающие на солнце двумя сочными изумрудами. А Селия была цыганкой — смуглой, с влажными чёрными глазами, на дне которых вспыхивали страсть и страдание — чувства, не покидающие вольнолюбивых итальянских цыган испокон веков. У неё была роскошная грива иссиня-чёрных кудрей, ниспадающих до тонкой талии и броские цветные наряды. Однако эти различия, пусть они и бросались в глаза, были поверхностными и ничуть не помешали женщинам подружиться. Селия была очень женственной, музыкальной, артистичной... а ещё она до безумия любила собственного мужа. Мария недалеко от неё ушла. Просто её душа была переполнена умиротворением, одухотворённостью — пожалуй, здесь сыграло огромную роль рождение сына, а в Селии кипела страсть, бурлила жизнь, эмоции взрывались фейерверком... Такова была её сущность, её природа — и Селию приняли именно такой. Порой молодая женщина грустила — у неё была сестра-близняшка, Джемма, с которой они никогда прежде не разлучались. Джемме повезло не меньше, чем Селии — она встретила своего принца, который увёз её в Грецию. Но девушки всю жизнь росли рядом, тосковали друг без друга, хотя не испытывали недостатка ни в любви, ни во внимании, ни в средствах. Спасением для Селии стал её сын, появившийся на свет ровно через девять месяцев со дня свадьбы. Мальчика назвали в честь архангела, чьё имя означает Силу Бога. Габриэль.
«Габриэль... Оруэлл...», - имя зловещим эхом прошелестело в моей голове. Парень закончил рассказ, опустил голову и уставился в пол. Наверное, ждал моих комментариев. А факты не складывались, не вязались с цифрами, не сочетались с реальностью... Однако на сумасшедшего Оруэлл походил не более, чем я — на тяжелоатлета. Уж не знаю, что я хотела услышать в ответ, однако спросила... вернее, попыталась спросить — голос плохо повиновался мне:
-Как... как такое возможно?
Длинные пальцы Габриэля вцепились в блестящие кудри и будто примёрзли к ним:
-Я расскажу... Теперь я не имею права молчать.
Я растерялась. Мало того, что преподнесённый материал поверг меня в недоумение, Габриэль, выражаясь загадками, решил окончательно меня запутать. И, надо сказать, справился с блеском. Почему он не мог молчать? Я ведь не держала у его виска пистолет.
Оруэлл вскинул голову, и мне пришлось изо всех сил прижать к груди скрещенные руки, чтобы подавить порывистое желание обнять его. Выразительные глаза с отчаянием молили: «Верь мне!!!», словно парень был в чём-то виноват передо мной. Я и представить не могла, что талантливый, умный, знающий себе цену красавец может вызвать столь неожиданную реакцию. Мне хотелось защитить Габриэля. В его лице промелькнула беспомощность — показалась буквально на сотые доли секунды, я скорее почувствовала её, чем увидела — но и этого было достаточно, чтобы разбудить дремлющий материнский инстинкт. Ну надо же... Я всегда любила возиться с малышами и крошечными зверюшками, особенно котятами — мне нравилось чувствовать исходящее от них тепло доверчивости и искренней любви. Они не требовали ничего взамен, лишь радостно и щедро делились своими чувствами. И об этих трогательных существах хотелось заботиться, не позволяя разочарованиям и жизненной несправедливости разрушить их радужные миры. Но чтобы среагировать вот так на взрослого, сильного мужчину... Надо поинтересоваться — может быть, я упала и ударилась головой?..
- Рия, мне сложно об этом говорить, - тщательно фильтруя слова, произнёс Оруэлл. - К тому же ты наверняка не понимаешь, зачем я это делаю. «В яблочко», - усмехнулась я про себя. - Мария Эспозито, жена Эберхарда — пожалуй, проще начать с неё. Она не всегда жила в Италии, более того — женщина носила другое имя. «Мария» переводится с древнееврейского языка как «возвышенная госпожа», другой вариант означает «скорбь». А для итальянцев «Мария» - священная дева, чистая и невинная, девственная, - Габриэль многозначительно выделил голосом последнее слово. Не для того, чтобы смутить меня — скорее, он вручал мне подсказку - ключ.
-Девственная... Девственница! Вирджиния!.. - я едва не задохнулась и судорожно вдохнула большой глоток воздуха. Парень невесело улыбнулся:
-Да, Вирджиния. Я начал свой рассказ с кельтов не потому, что захотел блеснуть знаниями и произвести на тебя впечатление. Всё началось с этого колдовского племени, чья магия оказалась столь сильной, что даже не померкла, пройдя сквозь века и расстояния. Одному чёрту известно, где Ксирилия пропадала перед собственной свадьбой и что с ней произошло, действительно ли дух Айлин поселился в ней и помог заблудившейся душе Риннон разделить тело с Вирджинией... Мы сотни лет бьёмся над над разгадкой, как проклятые... хм, хотя почему «как», - непонятно пробормотал Габриэль и громче добавил: - Изучение рукописей и амулетов, сеансы спиритизма, посещение тех мест, где жил могущественный народ — всё оказалось бесполезным, подтвердить присутствие Риннон не удалось. Но Мария-Вирджиния знала, что ксирилианская ночь безвозвратно изменила её — возможно, просто разбудив то, что спало в ней крепким сном. Болезни отступили и больше никогда не напоминали о себе, отпала потребность в еде и сне, а девичья красота взорвалась пышным цветом и застыла в этом ослепительном мгновении.
«Мы сотни лет бьёмся над разгадкой...» - фраза стучала у меня в висках, мешая сосредоточиться. Я понимала, что схожу с ума, только не могла уловить, в чём именно это проявлялось. В том, что я слушала этот бред, как настоящую историю из жизни? Или в том, что не видела никакой связи между собой и всеми этими событиями? Я надеялась только, что не проведу остаток жизни в психиатрической лечебнице.
- Потрясающая внешность девушки послужила толчком к окончательному пробуждению её сущности, - продолжил Оруэлл. Я подавила вздох — мой собеседник так красиво говорил! Даже полоумная сказка в его исполнении звучала художественно-научным трактатом, положенным на райскую музыку. - Однажды вечером на неё напал преступник. Отбиваясь, девушка укусила его за руку... и, ощутив вкус крови, не смогла остановиться, пока не выпила всю... до последней капли.
Я приказала себе не задумываться над этими словами. Скорее всего, сработала интуиция — мне показалось, что будет лучше не вникать в их смысл.
-Ожидаемый ужас от содеянного так и не появился. Вирджинии хотелось петь от радости и необыкновенной лёгкости, возникшей во всём теле. Она наконец-то поняла, кем хочет быть.
-Кем? - шепнула я пересохшими губами. И сразу же замотала головой: - Нет, не говори... потом.
-Ты догадалась, - с лёгкой улыбкой произнёс Габриэль. Всего два слова — а сколько эмоций в них было вложено! Печаль, сочувствие, нежность, понимание, облегчение... Только пронзительный взгляд угольных глаз мог передать больше чувств, чем его бархатный голос.
-Лучше расскажи до конца, - выдавила я, поражаясь собственному поведению. Невероятно! Да мне следовало забиться в истерике, позабыть все слова и в панике кинуться искать выход, А я ждала развязки — причём с интересом. Определённо, моя нервная система решила позабавиться. Вот только ошиблась с выбором времени, места и... м-м... партнёра.
-Ладно, - согласился парень. - Впрочем, я имел в виду, что Вирджиния намеревалась стать кем-то вроде карателя. Грабители, насильники, несправедливые судьи — все становились её жертвами. Она не спешила с выводами, собирала информацию — Вирджинии, вернее, уже Марии — не нужны были невинные жертвы. Человеческая кровь не туманила её разум, хотя и доставляла массу удовольствия — прилив энергии, невесомость, тепло — поэтому девушка рассуждала здраво и не считала, что поступает жестоко. Я солидарен с ней, - Габриэль на секунду отвёл взгляд от моего лица, чтобы я не приняла вспышку ярости на свой счёт, - если бы ты знала, какими низкими тварями были эти выродки, какие злодеяния они совершили... Я бы поступил точно так же, - злобы в голосе поубавилось. - Но шло время, и у Марии стали опускаться руки. Зла не становилось меньше, на место одних приходили другие, а она не была истребителем. Миссия, которую девушка на себя возложила, превратилась в тяжёлую работу, Мария больше не видела в ней священной возвышенности. В таком состоянии её застал Эберхард. Наверное, это может показаться кощунством, ведь они встретились возле церкви. Но именно такие встречи принято называть судьбоносными. Не потому, что два одиноких человека обрели друг в друге вторую половинку. Молодая женщина смогла разобраться в себе, а Эберхард — разочароваться. Любовь досталась ему дорогой ценой. Только представь — он всю свою сознательную жизнь верил в Бога, более того — он умел убеждать в Его существовании других и вдруг столкнулся с существом, один образ жизни которого подрывал всю его философию и противоречил ей. Девушка открылась ему на пятый день знакомства — к тому времени этот секрет оставался единственным барьером между ними. Но удар оказался слишком сильным, сердце Оруэлла не выдержало.
Я напряглась — ситуация оказалась очень знакомой. Теперь я слушала рассказ не только о старшем Оруэлле, но и о себе.
-Идя на поводу у своей интуиции, действуя по наитию, Мария сделала один глоток ещё не успевшей остыть крови. Полагаю, не стоит вдаваться в подробности... Ну а продолжение ты знаешь. Свадьба, ребёнок...
-Постой, - взмолилась я, сжав кулаки с такой силой, что можно было считать чудом то, что они не треснули, - а как же...
«А как же Я? Что со мной?!» - меня едва не затрясло в ожидании ответа, я жаждала услышать его... и в то же время боялась.. По сути, он был мне известен, не хватало лишь пары деталей, чтобы разложить всё по полочкам.
- Я не посмел бы так поступить без твоего согласия, Рия, - серьёзно произнёс Габриэль. - Но смотреть, как ты умираешь у меня на руках... - плавно льющаяся мелодия его голоса на мгновение прервалась, - чувствовать, как из тебя по капельке улетучивается жизнь, выветривается и растворяется в пустоте, и ничего не делать, обладая властью, способной всё изменить... У меня не было времени, чтобы подумать. Пришлось остановить процесс.
Моя рука непроизвольно потянулась к шее и остановилась на полпути. Правда находилась в одном касании от меня, а я всё не могла решиться. Да, Эберхарда было нетрудно понять — прожитые годы должны были в один миг наполниться фальшью. Обнаружив след от укуса, я словно признавала иллюзорность собственной жизни и оказывалась перед дверью, ведущей в другой мир - мир волшебства, на существование которого я всегда надеялась и в глубине души мечтала хоть на секундочку очутиться в его пьянящей атмосфере. Когда на тебя неожиданно падает давно похороненная и оплаканная мечта, ты теряешься и не знаешь, как с ней поступить.
Габриэль заметил мои колебания. Он придвинулся ближе, осторожно обхватил моё запястье и тихонько качнул его в мою сторону — так, чтобы кончики пальцев дотронулись до горла. Среагировала только моя рука — шея полностью онемела; было очень странно осязать свою кожу, которая утратила чувствительность. Пальцы воспринимали её, как обложку книги или крышку стола, причём поверхность была неровной. Так и есть — две небольшие затвердевшие точки...
-Решение остаётся за тобой, - напомнил парень, отпустив мою руку. - Я ведь сказал, что отсрочил смерть, заморозив некоторые функции твоего организма, поэтому сейчас они работают очень медленно — иначе твоё сердце не перенесёт нагрузки. Но хочешь ли ты стать одной из нас?
Мой мозг был готов взорваться от стихийного потока мыслей. Они сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе и кружились в бешеном хороводе, напоминающем вихрь. Я постаралась выхватить из разбушевавшегося торнадо наиболее связные идеи. Некоторые были привычными — после беседы с доктором я смирилась с судьбой и была готова к скорому концу. Ну, может, не настолько скорому, но всё же... А теперь на горизонте замаячила соблазнительная перспектива долгой-долгой, до бесконечности, жизни. Кого я обманывала? Встреча с Габриэлем вышибла меня из смиренного седла, в котором я терпеливо проживала оставшееся мне время. Моя душа давно вынесла вердикт, теперь всё зависело от того, что скажет он.
-Габриэль, - я набрала в лёгкие побольше воздуха, - а почему ты предоставил мне выбор?
Оруэлл неожиданно рассмеялся — искренне и весело. Я невольно залюбовалась им, хотя сильно удивилась:
-Извини, - успокоившись, выдохнул он. - просто каждый из членов моей семьи счёл своим долгом задать мне тот же самый вопрос. Это было так забавно! Мне пришлось объяснить одно и то же не меньше десяти раз всем вместе и каждому по отдельности, моей сентиментальной маме — дважды. Им очень понравился мой монолог. Разве что «на бис» не вызывали.
Я улыбнулась, представив себе картинку. Но по-прежнему ждала его слов. Наверное, в моём состоянии нельзя было упасть в обморок, но я едва не потеряла сознание, когда Габриэль склонился надо мной и нежно провёл рукой по моей щеке. Я видела наполненные страстью глаза, вновь превратившиеся из угольных в тёмно-вишнёвые, в паре сантиметров от своего лица:
-Милая, а разве я мог поступить иначе? Ты поразила меня тем, что так спокойно отнеслась к тому, что узнала, но кто знает, как бы ты поступила, если бы очнулась... такой?
-Какой? - улыбнулась я. - Прекрасной и бессмертной? Уверяю, я бы не стала расстраиваться.
Что касается крови... - я осталась довольна прозвучавшим в голосе спокойствием, - если я правильно поняла, то убивать вовсе не обязательно, ведь так?
-Так, - медленно кивнул Оруэлл, улыбаясь в ответ.
-После пюре из шпината по рецепту тёти мне ничего не страшно. - Я не лукавила: будь у меня выбор между тарелкой пюре и фужером с кровью, я, не колеблясь, схватила бы второе. - Меня интересует ещё кое-что. Габриэль... а если я откажусь?
Парень на мгновение замер и, как мне показалось, стал ещё бледнее, сравнявшись по цвету со снегом:
-Скорее всего... - задумчиво начал он, прислушиваясь к себе. А закончил решительно и мрачно: - Прости, Рия, но я сделаю вид, что не услышал отказа. Ты очень дорога мне, я не хочу тебя терять. Мне невыносима одна мысль о собственном существовании, в котором тебя нет. Пусть лучше ты меня возненавидишь, но будешь жить, видеть небо, слышать музыку... Я всё для этого сделаю.
«Вот оно!» - мысленно возликовала я, не пытаясь сдержать счастливой улыбки. Оруэллу потребовалось меньше одной десятой минуты, чтобы вывести меня на чистую воду:
-Победа за Вами, леди, - усмехнулся он. - Надо же... так ловко выудила признание! Зато теперь не отвертишься, - шутливо пригрозил он. А я встревожилась:
-Габриэль, что касается завершения превращения...
-Придётся пережить ещё один «поцелуй смерти», - взгляд и голос Габриэля были полны сочувствия, - и я не могу сказать, насколько будет больно.
-Ты не помнишь?
-Не знаю, - поправил парень. - Я родился таким.
-И вырос? - изумилась я, прокручивая в голове рассказ. Может, упустила что-нибудь...
-А мой отец? - вопросом на вопрос ответил Габриэль. - Он ведь менялся - до тех пор, пока не встретил маму.
Я хотела узнать, сколько же Оруэллу лет... или веков, но вдруг ощутила сильный толчок в груди. Чёрт...
-Рия, ты уверена в том, что собираешься сделать? - встревоженно спросил Габриэль, заметив, как я покачнулась от удара оттаивающего сердца. - Хотя... глупый вопрос. Как можно быть уверенным... - он замолчал, когда я приложила палец к его губам.
-Всё в порядке, - успокаивающе проговорила я. - И ты не сомневайся — ведь ты даришь мне жизнь, Габриэль.
-Тогда мне стоит раскрыть ещё один секрет, прежде чем мы войдём в эту жизнь. Рия, я увидел тебя за две недели до маскарада, в парке. Ты играла с полосатым котёнком и излучала такое счастье, что мне захотелось оказаться поближе к тебе, почувствовать эту атмосферу. Я проводил возле твоего дома каждую ночь — мне казалось, что я должен охранять тебя. Мне не хотелось, чтобы кто-то разрушил твой мир, в котором ты могла быть счастливой. И оказался на приёме не случайно...
С моих плеч свалился камень. Так вот почему я чувствовала чьё-то присутствие, когда ложилась спать! Как здорово — со мной всё было в порядке. Хотя нет, не совсем — сердце дрогнуло дважды.
-Надо спешить, - Оруэлл смотрел на меня с тревогой, однако улыбнулся успокаивающе. - У нас ещё будет время поговорить. Обещаю тебе — я буду рядом, когда ты очнёшься... и буду оставаться возле тебя, пока ты сама не укажешь мне на дверь.
-То есть никогда? - я вспомнила наш разговор в холле, сама взяла его за руку и крепко сжала. - Я верю тебе, Габриэль. Моя жизнь в твоих руках. Навечно, - прошептала я, впервые ощутив настоящий смысл этого слова и закрыла глаза.
Когда прохладное дыхание коснулось моей кожи, я торжествующе улыбалась.
Примечание.
1. Турмалин. - Драгоценный камень, отличающийся разнообразием цветов. Здесь имеется в виду шерл — чёрная разновидность турмалина, главным образом использующаяся в траурных украшениях. Считается камнем ведьм и колдунов.
2. Кафедральный собор. - Собор Успения Пресвятой Богородицы (итал. Cattedrale di Vergine Assunta; Madre Chiesa) — кафедральный собор Палермо (Сицилия). Является местом пребывания мощей покровительницы города святой Розалии, и центром исключительно сицилийского культа данной святой, известного с XVII века. В течение XII-XVIII веков неоднократно перестраивался, соединяет в себе черты арабо-норманнской архитектуры, готического стиля и классицизма. Известен уникальными гробницами сицилийских королей и германских императоров, в правление которых Сицилийское королевство достигло своего расцвета.
3. Эспозито. - В переводе с итальянского - «найдёныш».
4. Санта-Кроче. - Santa Croce — один из шести исторических районов Венеции. Расположен в центре. Название района переводится как «Святой крест».
Дополнительно: Все персонажи, за исключением Вильгельма Завоевателя, являются вымышленными. Достоверные исторические события, подтверждённые фактами — завоевания кельтских земель. Главной целью рассказа было описание любви между человеком и вампиром без употребления самих этих понятий. Слова ЛЮБОВЬ (по отношению к главным героям) и ВАМПИР в рассказе не встречаются. |
