Судьба в один рубль
Человеческий глаз видит все, что хочет…
Но, порой, кислота отнимает эту роскошь,
оставляя несчастного наедине с тьмой.
Не позволяйте славе кислотой разлиться
по вашему сердцу…
Тень тополя мирно спала на белых сугробах и никак не ожидала, что кто-то может потревожить ее сон. Спала она настолько сладко, что позабыла о холоде, которым гордо дышал январь: весь вечер он превращал землю из спящей девы в пробудившуюся невесту, подобно тому, как волшебник движением волшебной палочки способен обратить камень в прелестный цветок. Яркая луна освещала решетчатые окна черного замка; ты спросишь, мой друг, почему черного, я отвечу: каждый его житель был узником, а свет проникал туда лишь через узкие створки решетки. Это была тюрьма, такая же, как и тысячи тюрем, знаменитая крепость Закгасс, чьи громадные стены не могли устоять перед гениальным умом беглеца. Какими бы не были стены, как бы строго не следили за узниками глаза часовых, некоторым все же удавалось бежать. И я уверена, в эту холодную ночь большая часть заключенных разъедает глазами потолок, пытаясь вызволить из мыслей план побега. Так оно и было. На четвертом этаже разбуженная тень могла видеть красные руки узника, крепко сжимающие ледяные прутья.
Старая облезлая крепость напоминала средневековый замок, где король и королева вели свою разноцветную жизнь: встречали послов, говорили о мире и объявляли войну, кружились в огромной зале под излюбленный мотив, смачивая губы красным вином.… Все это, может быть, и было, но теперь, в длинных темных коридорах, в сырых камерах, где покинул землю не один смертный, на узкой плащадочке, где гуляли узники, жадно вдыхая аромат свежего воздуха, разноцветную жизнь вести было некому.… Все жители замка, как голодные собаки, делили одну не разгрызаемую кость – однообразную, бесплодную жизнь… Стенам крепости каждую минуту приходилось выслушивать дикие вопли своих обитателей, их проклятья и угрозы; замок впитывал в себя тонны человеческих слез. Звезды, эти верные друзьям романтиков, слушали мольбы о помощи, иногда и целые биографии; посчастливилось одному солнцу – оно с горячей гордостью считало «спасибо», брошенные узниками за теплые лучи, и только один потолок падал от бессилия – куда деться от вечно-угрюмых взглядов, что ранили беднягу отвращением? Сотни глаз ежедневно поливали его презрением, гневом, надеясь, что когда-нибудь трещины поглотят его и вся эта крепость рухнет, как карточная пирамида…
Но кем же была разбужена наша тень? Кто посмел прервать ее сладкий сон? Тень привыкла засыпать под тихие шаги часовых, под гулкие голоса заключенных, которые разносило эхо, под прикосновение весельчака-ветра, любившего погонять хлопья в воздухе; ей все же пришлось открыть глаза, чтобы увидеть обидчика. Вот что она увидела: возле воинствующей троицы – так прозвали три тополя, расположенных настолько близко друг к другу, что их ветки заплетались между собой, стояла некая дама в белом, прозрачная, как луч солнца, белая, как снег; подол ее платья был таким длинным, что покрывал расстояние от троицы до площадки, предназначенной для утренних прогулок заключенных. Ее изумительный взгляд, полный сил и надежд, мгновенно озарил темное место светом; прелестная головка, утопавшая в белых кудрях, держалось прямо, подобно тому, как держит голову императрица, вступая на престол, а сквозь кудри выглядывали аккуратно вплетенные белые венчики, пронзившие воздух своим чудным ароматом. Ее неподвижность, грация, чистый взгляд и величие, объединившись, подарили земле долгожданный восторг, которым способна поразить только женщина. На белоснежной груди блестел крест, в ушах сиял жемчуг, а гибкие руки грел перстень; она была так восхитительна, и тень, подумав, что еще спит, переметнулась на другую сторону, вытаращив глаза на этот огненный шарм. Она часто видела здесь призраков, но такой красоты не встречала давно. Трудно было поверить, что светлая кудрявая головка, ослепительный взгляд, а, главное, живой огонек в голубых глазах, - всего лишь приведение. Сраженная благоуханием снизошедшего на землю цветка, тень продолжала любоваться им, пока глаза не сразила тьма. На противоположной стороне, скрестив руки на груди, стояла темная мужская фигура, в упор глядевшая на чудный цветок; ветер то и дело вздымал над землей черный плащ, обрушивая на прозрачные плечи иглы холода. Но плащу все нипочем, будь, то холод или дуло пистолета, направленное в сердце, - этот всесильный рыцарь с бесстрашными глазами, чувствовал себя прекрасно и в яме с сотней волков – он никого не боялся и не привык проигрывать. Он был не мене привлекателен, чем наш цветок, разве что лепестки его были черного цвета… Большие могучие руки, распущенные волосы, касающиеся плеч, и красный собачий глаз на шее (больше это походило на глаз оборотня) делали его горцем, одерживающим победы над простыми смертными; хитрая улыбка являлась улыбкой властелина ночи, в которой он вершил великие дела. Грозно глядя на милую женщину, он заставил вздрогнуть от страха дремлющую птичку, ставшую, как и наша тень, случайным свидетелем дальнейших событий, - настолько силен его взгляд. Тень также содрогнулась, приняв темного стражника за чудовище, которое вот-вот потащит красавицу в свое логово. Но, к счастью, чудовище продолжало стоять на месте, осматривая цветок. Эта зыбкая тишина длилась довольно долго, пока смирная лебедка не сделала шаг навстречу грозному ворону.
Через мгновение их руки чуть было не соприкоснулись, и тень невольно прикусила губу, думая, что чудовище сейчас запрокинет красавицу на спину и унесет. Но чудовище поклонилось королеве света, а та, в свою очередь, сделала реверанс:
-Приветствую вас, Прощение!- громовым тоном произнес ворон.
-Здравствуйте, Наказание!- пропела белая пташка.
-Черт сказал, что я буду иметь дело со Страданием,…что заставило вас заменить ее?
Прощение вздохнула.
-Она никак не может дописать список страданий жителей Помпеи. Каждый день выслушивает по сто человек, и все они заставляют ее проливать море слез… Она без конца молится, но не находит покоя. Вы ведь знаете, бедняжка ищет душу, которая при жизни унизила ее и заставила страдать; она не простила обидчика и теперь страдает сама: ей нельзя улыбаться, а уж смеяться тем более, нельзя видеть родственников и гулять в наших садах, а, главное, - стричь волосы до тех пор, пока она не найдет эту душу и не простит… Волосы растут с такой быстротой, что ее коса покрыла собой яблоневые сады, и теперь мы не можем гулять там.
Наказание ехидно улыбнулся.
-Я говорил, ее надо было к нам.… Наши костры одним своим видом заставляют страдать!
Прощение с грустью отвела взгляд в сторону, а затем вновь впилась в лицо собеседника.
-Что же эта душа ей неизвестна? Почему она не может найти ее?
-Она потеряла способность видеть разные лица. Страдание всегда видит одно и то же лицо, хотя приходят к ней совершенно разные души…
-Но ведь есть вы, Прощение!- воскликнул Наказание. - Неужели Бог не хочет, чтобы рай оставался раем? Почему он позволяет страдать? Вы можете простить ее!
-Я давно это сделала, - уверенно сказала наша лебедка, - она не может простить обидчика!.. Тот, кто не научился прощать, не знает, что такое свобода, ведь обида поглощает его целиком; ему чуждо добро, он видит перед собой зло, чтобы мстить… Утешение уверена, ее утешение – простить, но, видимо, Страданию этого не понять…
Наказание вплотную приблизился к Прощению, женщина, спокойная, разве что поддавшаяся унылости, продолжала стоять на месте. Он протянул ей руку, взглядом спрашивая: «Не хотите, ли пройтись, милый друг, зимняя ночь чудесна!». Взгляд Прощения ответил: «С удовольствием! Когда я еще пройдусь по тюремному дворику со слугой Дьявола?!». И, бесшумно шагая по рыхлому снегу, они медленно уплывали вдаль.
Сонная тень, чье сердце билось с бешеной скоростью, проводила до поворота ночных гостей и горько вздохнула. Белые руки, непринужденная походка, развевающееся на ветру платье – шаги самой роскоши, самого совершенства; как только роскошь скрылась за углом, печаль схватила нашу тень и с силой бросила к надеждам: может, роскошь еще вернется… Мысли о прекрасном призраке не давали тени заснуть и, пересиливая сознание, она глядела перед собой в оба, чтобы ничего не упустить.
А между тем Наказание и Прощение подошли к задней части крепости имевшей особый контроль: именно здесь, год от года, под маленькими окошками находили разбившихся узников; находили длинные простыни, свисавшие с самой верхушки черного замка. Как заключенные попадали на верхние этажи крепости, оставалось загадкой, поэтому за этими стенами установили усиленный контроль. Часовой справа, часовой слева, еще один – хрустел по снегу под окнами, и еще один – стоял у задних ворот. Как видит дорогой читатель, задняя часть тюрьмы охранялась гораздо лучше, чем передняя; восемь зорких глаз поминутно оглядывали ее с ног до головы.
Было уже далеко за полночь, но лица часовых не выражали сонливости – серьезные, твердые, как сталь, никогда не ржавеющие, они следили за крепостью в надежде выяснить ход побега заключенных. Но черный замок упорно молчал, а его верхние этажи, куда, не моргая, глядели часовые, сохраняли полное спокойствие. Тишина убивала ожиданием; которую ночь крепость засыпала и просыпалась совершенно спокойная, с улыбкой на лице – за последние три месяца ни одного трупа под окошком. Естественно, стража нервничала, пила и ела с одной мыслью – раскусить побег узников. Вероятно, самые смелые, решившие, что высота от верхних этажей до земли не может отобрать жизнь, давно прыгнули вниз, предвкушая силу перемен; но ведь в замок, то и дело прибывали узники,…неужели никто из них не решался на это «воздушное спасение»? Как знать. Читатель, знаешь ли ты, кто в один миг становится первообладателем свободы? Миллионы свободных минут становятся его другом и врагом, бесконечным сокровищем и безграничной грязью! Этот лакомый кусок, в конце концов, вонзает нож в грудь, ибо любая борьба с ним мучительна… И вот, наш первообладатель уже не дышит. Я говорю о том несчастном, который с первых минут пребывания в клетке мечтает о смерти. Я говорю об узнике… Что ж, возможно, кто-то сейчас и строит себе лестницу в новую жизнь, но это лишь внутри крепости, а снаружи – по-прежнему тишина…
Ночные гости Закгасса знали его как свои пять пальцев, но зимняя свежесть и умиротворение, наполнившие их сердца, не пускали во внутрь: им так было хорошо на улице. Через минуту Наказание и Прощение вплотную подошли к первому часовому, причем голоса их были довольно громки. Наказание дыхнул на серьезного паренька и усмехнулся: тот, увидев перед собой струйку рыжего огня, вскрикнул и перекрестился:
-Мой будущий дровосек, - сказал Наказание низким тоном, поправляя плащ. - Я приготовил ему одну из лучших деревянных подстилок!
Прощение, которой понравились редкие черты лица часового, тихо произнесла:
-Бедный мальчик! Как хороши наши шелковые подстилки, как бы величественно он на них смотрелся, как истинный король! Но, увы, глаз Дьявола опередил глаз Господа…
Наказание снова дыхнул в лицо часовому, продолжая удерживать огненную струю, однако, паренек принял ее за признаки усталости.
-О, Прощение, мой милый друг, вы же совсем его не знаете! Это один из искусных лгунов, он предавал и предавался восемьдесят семь раз и это в свои двадцать три года! Он продал приезжему вельможе свою невесту, за что тот договорился о его работе в крепости; он выгнал из дома мать, и, узнав, что она умерла в позоре, прося милостыню, не соизволил организовать похороны…беднягу загрызли собаки.
Прощение ужаснулась, умоляя не продолжать дальше, и, перекрестившись, облегченно вздохнула.
-Кроме того, он подарил своего ребенка несчастной старухе, у которой их никогда не было. Представьте себе, его совершенно не мучает совесть! Он давно продал душу дьяволу, и наша деревянная подстилка, я утешу вас, это моментально горящее дерево, раз, два…и ты уже в пламени, для него лучшая постель!
Прощение слегка покачнулась, Наказание удержал ее.
-Хватит, о нем, пожалуйста! У меня очень чувствительное сердце, я чувствую, что прощение не для него, но я начинаю прощать!..
Наказание щелкнул пальцами, огонь исчез. Однако часовой по-прежнему ощущал тепло, и с каждой минутой ему становилось все жарче и жарче. По лбу катились капли, грудь горела; парень решил, что его одолевает болезнь и до последнего неподвижно стоял на месте.
-Что вы делаете?- испуганно спросила красавица. - Вы его убиваете! У вас на столах столько разных грехов, такое разнообразие пищи есть только в вашем царстве! Наши финики, яблоки и гранат – мелочи по сравнению с вашим обедом!..
-Успокойтесь, дружище, всякое существо ищет самый сладкий кусочек, и я не исключение… В его душе столько черни, столько грехов… Сегодня у меня будет пир!
Он поднял голову и, закрыв глаза, отдался наслаждению. Больше всего на свете черный слуга любил глотать души, искалеченные сотней грехов, а затем, умиленно кидать косточки в рыжее пламя, откуда поминутно доносились страшные крики. Ничто так не грело его сердце, как тысячи ям, пылающих огнем. Он чувствовал себя его Создателем…
-Я немедленно покину вас, если вы не прекратите! Никогда не прощу себе, что стала свидетелем убийства!- в ужасе кричала Прощение. Видя, что ее крики – пустая трата времени, она подошла к Наказанию, и дернула его за плащ. Страшная боль вцепилась в руки: она обожглась и, теряя равновесие, упала бы на снег, но черный слуга подхватил ее левой рукой, продолжая вершить самосуд.
Часовой, не в силах более терпеть жар, начал раздеваться; сначала он снял шинель, затем шапку, сапоги и так вплоть до рубахи. Его тело накалялось, и, казалось, вот-вот начнет плавиться. Черный плащ щелкнул пальцами и, придерживая свою драгоценную ношу, пошел прочь. Парня продолжало одолевать тепло: он смотрел на землю и не верил, что ее греет снег, ведь в его душе рос июль. Наконец, сознание перестало принимать действительность за реальность, и, упав от бессилия, он начал засыпать. Сжав в руках комок снега, часовой улыбнулся – ну какой же это снег? Это зеленая трава, полная соков. Наткнувшись на голые ветки деревьев, на лице снова показалась улыбка: ну какие же они голые? На них столько листьев, а на листьях столько птиц! В конце концов, он заснул.
Очнувшись, Прощение не на шутку разозлилась выходке «друга»:
-Не смейте больше в моем присутствии убивать! Вы заставляете меня страдать! Честно говоря, мне и так не сладко от нашей встречи…
-Вас что-то смущает?- как ни в чем, ни бывало, спросил Наказание.
Но красавица молчала.
-Приступим к делу. Ночь ждать не будет.
-С удовольствием.
Наказание оглядел крепость.
-Милое Прощение, отсюда плохо видно наших героев. Есть более удобное место…
-Я вам полностью доверяю, - повиновалась красавица.
Завернув за угол, они вновь оказались у троицы тополей. Тень прослезилась от счастья, заметив вернувшуюся роскошь. Мгновенно Наказание исчезло, и Прощение услышала над собой радостный крик; она подняла голову и увидела, что ее «друг» сидит на ветке тополя. Женщина удивленно покачала головой и тут же очутилась рядом с ним.
-Место действительно удобное, - говорила Прощение, вглядываясь в решетки. - Отсюда видно все. Замечательно! Итак, мою надежду зовут Богдан, ему девятнадцать лет, его камера на третьем этаже, вон, то окошечко, видите?
Она указала на крайнее окно правой части замка, тот кивнул головой.
-Не торопитесь, мой друг, я еще не сделал самое главное…
Он достал из кармана черный веер и протянул его Прощению.
-Слуга Господа не может принять подарок от слуги Дьявола!
-Но слуга Дьявола не может не восхищаться слугой Господа! Вы ведь знаете, каково для меня выговорить последнее слово… Примите этот скромный подарок, мое сердце хоть чуть-чуть успокоится!
Тень, слушавшая их разговор, нахмурилась: «Подхалим! Подлиза! И что тебе надо от этого прелестного цветка?».
Но верная Богу Прощение, не уступала:
-Нет. Не могу.
-Возьмите! Отгоняя им жару, вы будете вспоминать меня…
Прощение ужаснулась: «Боже упаси, вспоминать вас! Как бы мне потом это все забыть!..».
-Нет, я не могу, - повторила она и, помолчав, добавила, - и не хочу! Подарите это кому-нибудь из узников, может, пригодится!
Раненный в сердце Наказание, держал свой гнев в горле. Его рука с силой бросила веер в первое попавшееся окно.
-Как зовут вашу первую надежду?
-Богдан. Богдан Андреевич Гранин, каменщик.
-Так, так, так… - протянул плащ, разворачивая длинный желтый свиток, который он незаметно вынул из кармана. Глаза побежали по страницам, пальцы судорожно искали нужную строку.
-Нашел! Богдан Андреевич Гранин, тысяча восемьсот сороковой год рождения…не женат, детей нет, стоп, ему же всего девятнадцать лет! Что так мало отписали? Когда встречать?
-К счастью, жизни не я пишу; я, конечно, понимаю, он вам необходим, но и в нашем царстве не помешали бы его руки…
Наказание вопросительно посмотрел на нее:
-Хм!.. В свои девятнадцать лет он шесть раз украл, совершил тройное убийство из-за денег и продал все нажитое матерью.… Это дорогой фрукт! Очень смекалистый, быстрый, заботливый, и пусть забота лишь о себе. Здесь написано, что мой Господин хочет сделать его вторым своим палачом, после меня, разумеется. Он прекрасно видит в темноте, владеет оружием! Мы обучим его шпаге и за безразличие наградим свободой! Для приближенных Господина огня не существует! Он будет дышать кислородом, а не задыхаться от дыма!
Прощение склонила свою белокурую головку. В душе она давно пожалела, что решилась на эту встречу.
-Но Богдан и нам необходим! У него золотые руки, жаль он не понял, что именно руки должны были кормить его, а не зловещие планы убийств!.. нам так нужен каменщик! Послушайте, мы хорошо заплатим, а вы найдете другого, возможно, и лучше!..
Речь Прощения была тихой и скромной, в то время как Наказание говорил сурово и громко. Красавица изо всех сил пыталась склонить его на свою сторону:
-Дружище, где я еще найду такую душу? Ваше дело – забирать честных, добрых людей!
-Я дам вам за него двести тысяч!- не выдержала Прощение. - Двести тысяч! Я найду вам замену! Хотите, я сегодня же разыщу каменщика, которому скоро на небеса! Только Гранин сможет строить нам прекрасные храмы, где стены не помешают солнцу заглянуть в любой уголок! Храм Николая Угодника, куда ходят молиться после умиротворения на Платоновых аллеях, пал от разрушения…камни буквально развалились на кусочки… Он в два счета построит новый, более просторный… двести тысяч!..
«Копейки!- подумал Наказание. – Наши костры итак пустуют! Твоей святой головке никогда не понять гениальность преступника, которого не мучает совесть, который смотрит на жертв, как на дорожную пыль! Их сила – самая великая!».
-Какие-то двести тысяч за такое сокровище!- удивился плащ. - Дружище, да вы смеетесь! Как-то раз я продал вам душу старухи за пятьсот тысяч, причем старуха всего лишь убила кота!
Прощение задумалась; ей нужно было, во что бы то ни стало выкупить душу каменщика. Она вспомнила разговор с его матерью, умолявшей найти в раю место для сына; старушка рыдала ночами напролет, а наша добросердечница не могла отказать.
-Триста тысяч!- предложила красавица, но, не видя никакой реакции, добавила, - триста пятьдесят!
Наказание рассмеялся.
-Ну, вы меня обижаете! При всем моем уважении и любви к вам я не могу продать это сокровище за гроши! Называйте вашу следующую надежду!
Однако перед глазами Прощения стояла кричащая мать каменщика. Но ведь в любой ситуации можно найти выход...
-Я приму ваш подарок, - с грустью проговорила она. - Если хотите, я возьму его на бал…с ним я буду всегда думать о вас!
«Так-то лучше!»- заметил про себя Наказание.
-Милое Прощение, ваше внимание мне очень дорого!
Он подлетел к окну, куда швырнул веер, просочился как вода сквозь решетку, поднял что-то с пола и вернулся. Узник, спящий на полу у стены, даже не шевельнулся, а ведь от Наказания всегда веет теплым холодом – постойте около него минуту, другую и на лбу у вас выступит пот…
«Как хорошо, что я не увижу больше ее слез! – размышляла красавица. - Это опухшее лицо наконец-то осветит улыбка и ей станет легче!..». Однако в сердце гремел гром: что она скажет ангелам, когда появится на балу с дьявольской вещицей? Что она скажет Богу?
Черный слуга склонился перед своим очарованием и протянул веер; тень вздрогнула: «У них свидание? Да быть не может! Ангел не может любить демона, моя красавица не может любить это чудовище! Кто-нибудь, защитите ее!».
-Благодарю, - покорно сказала Прощение. - Так вы согласны продать мне душу?
-Без разговоров!
-Значит, триста пятьдесят тысяч…
-Четыреста пятьдесят!
Она вцепилась взглядом ему в лицо, как дикая кошка; чуждая ей злоба начала пускать корни.
-Как четыреста пятьдесят?
-Друг мой, я же говорил, что за старуху, убившую кошку получил пятьсот! А в нем столько грехов, его место в аду! Или вы передумали?..
-Нет, что вы.
-Тогда давайте обсудим вашу следующую надежду!
С этими словами он сел рядом с ней и попытался обнять, но Прощение изогнулась и переметнулась на другую сторону. Взгляд ее говорил: «Что вы себе позволяете? Обнимайте свои костры! Еще раз тронете, я исчезну!». Взгляд Наказания ответил: «Не бойтесь, мой друг, я не сделаю вам ничего плохого. Наше царство лишено красоты. Так позвольте мне хотя бы в эту ночь наслаждаться ею!».
-Мою вторую надежду зовут Кирилл Александрович Стефанюк. У него была своя ювелирная лавка…
-Так, так, так…- перебил ее плащ, шурша страницами. Казалось, рулон его бесконечный.
-Когда смерть?
-Третьего февраля.
-Так, нашел! Кирилл Александрович Стефанюк. Заставил жену повеситься, изнасиловал собственную дочь, однако раскаялся… хм! Молится без перерыва пятнадцатые сутки! Всю картину испортил! Где его камера?
-Вон там, ближе к входу на шестом этаже.
Наказание подлетел к камере. Красавица последовала за ним. Узник не спал; он сидел на полу и плакал. Руки его были в крови: весь день он делал дыру в стене с помощью гвоздика, который случайно нашел в дверной щели; губы шептали: «Настенька, Настенька…». На несколько минут он впускал тишину, а потом снова прогонял: «Настенька, Настенька…». Так звали жену заключенного.
-Совсем раскис! Так дело не пойдет! Истинный преступник не должен бояться совести! На кого он похож! Он вызывает омерзение!
Прощение обрадовалась – уж эту душу, он ей точно продаст! Тревога потихоньку рассеялась.
-Но, скажите, зачем он вам?
-Он был неплохим ювелиром. Многие дамы мечтали о его камнях. И наши не исключение: графиня Томилина хочет, чтобы он сделал ей перстень, какой подарил ее дочери, моя сестра Утешение не против носить браслет, изготовленный его руками… Но это все мелочи!
-Это сущие пустяки! Его грехи не менее вкусные, чем Богдановы! У меня найдется хороший костер для него, он будет страдать!
-Постойте, - продолжала Прощение, не желая сдаваться, - за него просит дочь Анечка, которая выпрыгнула из окна после того, как он совершил свое злодеяние,… Она простила его и просила встречи, но встретиться они могут в том случае, если душа его попадет в рай!..
-У вас каждый за кого-то просит!- взбесился Наказание. - И что же мне теперь все души вам продавать? Это наша законная собственность, вы итак украли у меня лакомый кусочек, его я вам не отдам!..
-Я не украла, а купила!
-Если бы не ваша красота, милый друг!..
-Пятьсот тысяч!- выдала красавица, раскаляя его черные глаза упорством.
-Подумайте, Прощение, этим существом вы очерните свои сады! Оно сотворено из одних грехов! Ему нет прощения!
-Но он раскаялся!
-Ну и что…может, претворяется! Неужели у вас некому делать украшения?
Как Господь мог разрешить пустить его в свое царство?
-Господь приказал повиноваться воле одного из наших жителей, так делается раз в году перед рождеством. Мы танцуем, и кто протанцует дольше всех под открытым солнцем, может просить все, что угодно! И представьте, шестнадцатилетняя Анечка танцевала сорок пять часов!
-Впечатляет! И все же я не могу вам продать ее…
-Шестьсот тысяч!
Наказание задумался: «Тысячу, пожалуй, можно потратить и на себя! Несправедливо, что такими деньгами командует один и тот же голос!».
-Шестьсот, говорите? Ах, я вновь теряю драгоценность, Господин накажет меня! Он разрешил продать самых ненужных…
-Шестьсот пятьдесят!
-Хм… Хорошо. На шестьсот пятьдесят я согласен! Давайте деньги и расстанемся, черт меня уже заждался!
-Но у меня есть еще одна надежда!
-И как вам не стыдно? Отбирать у бедняги весь его хлеб! Я совсем устал, спина затекла…
«Все у вас не, слава Богу! – подумала Прощение. - Зачем я согласилась на эту встречу? Ведь чувствовала, покоя не будет!..».
-Мне нужен отдых. Умеете ли вы танцевать, дорогое Прощение?
Вопрос ошарашил красавицу– уж, чего-чего, а танцевать со слугой Дьявола – никогда! Пусть лучше она будет вечно гореть в его кострах, чем минуту кружиться в объятиях с Наказанием! Где справедливость? Ей так трудно дышать рядом с черным слугой, а он просит свести расстояние между их глазами до нескольких сантиметров! Чем заслужила она этот кошмар? Как бы спокойно и уверенно не держалась Прощение, ноги ее начинали подкашиваться: страх, смятение, ненависть овладевали душой, воздух казался грязным, земля обожженной, а все вокруг – кошмарным сном. Ей хотелось поскорее выкупить несчастные души и исчезнуть, но Наказание, как назло не пускал; невидимой нитью он привязывал к себе красавицу все сильнее и сильнее, и она чувствовала эту нить.… Как сладко греться в белых облаках, наблюдая за течением какой-нибудь речки; все, что было на земле, казалось чужой бессмысленной жизнью; истинное счастье было здесь, в ее любимых садах, под тенью финиковой пальмы. Она оберегала это счастье всеми силами, потому что на земле жизнь была серой и что самое ужасное – мгновенной… Она вспомнила о сыне, с которым скоро предстоит встретиться, и журчащая радость полилась в сердце – совсем скоро Прощение увидит своего мальчика. Конечно, смерть – это слезы, страх и бесконечные думы об умершем, но для нее смерть сына – радость, ведь они будут вместе. Нужно только подождать. Вспомнив о ребенке, Прощение на минуту позабыла о собеседнике, рассеянно глядевшим на стены крепости. Тревога вновь показала свое лицо.
-Вы не ответили,…я был бы счастлив, если бы вы станцевали со мной. Кого бы вы хотели видеть в качестве музыкантов? Я мигом все устрою!
-Наказание, я совершенно не умею танцевать!- растерянно ответила красавица.
-Не верю! Да вы созданы для танцев!
-Но я действительно не танцую…да и к чему все это, вас ждет Черт, еще одна надежда и вы свободны…
-Вы меня гоните? – с иронией спросил слуга Дьявола.
-Нет, что вы! Просто это лишнее…
-Значит, вы и в правду не умеете танцевать?
-Не умею.
-В таком случае я дарю вам учительницу!
Он щелкнул пальцами и перед глазами Прощения появился огромный костер, в котором танцевала прекрасная девушка. Никакой музыки не было, но она танцевала так, будто рядом был и скрипач, и пианист, и барабанщик…музыка была в ней самой. Она четко отбивала по углям черными туфельками, лаская ветер шелковыми волосами; Прощение любовалась бы ею вечно, но, удовольствие прервала бы грустная улыбка танцовщицы. На лице виднелось нечто, похожее на улыбку, но никакой радости, никакого наслаждения… Глаза ее жгла печаль. Прощение вскрикнула, и чуть было не упала. Тень не верила глазам: в огне танцует девушка? Может, это все же сон? Успокоившись, она продолжила свое наблюдение.
-Лола, милая, выйди, я разрешаю.
Девушка боязливо глядела на Наказание, не решаясь сделать шаг.
-Я сказал, выйди!
Она вышла и повисла в воздухе. От непривычки голова закружилась, и танцовщица стала терять сознание.
-Спустимся вниз! – крикнул Наказание.
Через мгновение все трое стояли на снегу – «уставший» Наказание, опечаленная Прощение и не менее печальная танцовщица. Ступив на снег, девушка наконец-то по-настоящему улыбнулась и присела. Глаза нежно скользили по снегу, как весенние лучи по цветку.
-Я разве сказал тебе сесть? – прошипел Наказание. - Встань!
Но силы покинули ее, и она продолжала сидеть.
-Неужели вам жалко места на земле? – вмешалась Прощение. - В том, что она сидит, нет ничего плохого!..
-Согласен с вами, мой друг, но Лола – танцовщица и должна танцевать! Встань!
Девушка приподнялась.
-Лола, дорогая, эта королева красоты совершенно не умеет танцевать! Покажи ей, как это делается!
Лола умоляюще посмотрела на Наказание, силы ее иссякли: она спит всего три часа в сутки, все остальное время – танцует…
-Пожалуйста, не надо! Я не могу больше!
-Танцуй, Лола, Прощение ждет!
Девушка перевела взгляд на красавицу.
-Если не хочет, пусть не танцует, я сама научусь! Отпустите ее!
-Лола, танцуй!- приказал плащ, топнув ногой.
И девушка застучала черными туфельками, махая руками, словно крыльями. Из глаз ее полились слезы. Заиграла музыка, но как не пыталась Прощение понять, откуда она исходит, ничего не получалось. Музыку словно рождал воздух. Наказание хлопал в ладоши, Прощение просила остановить Лолу.
-Не правда, ли, она лучшая танцовщица? Вам нравится?
-Очень! Но, пожалуйста, хватит, ей больно! Пусть отдохнет!
Наказание сверкнул взглядом; девушка продолжала танцевать. Прощение чувствовала, как слезы рождают туман. Черный слуга заметил их.
-Вы плачете? Вас так тронул танец?
-Зря я надеялась на ваше сердце,…наверное, оно так же, как и эта бедняжка горит в огне,…жаль, вам не понять, что такое любовь.
-Вы хотите, чтобы я любил ее?
-Я говорю о любви к ближнему.
-О, не стоит тратить время, ваши законы не для меня! Лола, спасибо! Тебе нет равных!
Девушка поклонилась и присела; ладони поднесли к губам снег. Она мигом проглотила его, и лицо снова засияло улыбкой.
-Лола, ты совсем распустилась! Я не разрешал садиться! Встань!
-Пусть сидит, она нам не мешает, - прошептала Прощение.
-Ее место в аду! Знали бы вы о грехах этой богини танца, друг, никакая жалость вас бы не сломила. Она убийца!
-Мне все равно.
-Почему нельзя просто наслаждаться танцем? Какая разница, с каким лицом она танцует!
-Наши законы не для вас, вы сами так сказали, потому я не в силах объяснить вам этот вопрос. Давайте обсудим мою третью надежду и попрощаемся!
Но Наказание никак не хотел выпускать из рук эту прекрасную пташку, ему так нравилось сжимать в руках ее крылья.
-Я сказал, подарю вам учительницу. Теперь Лола ваша. Она научит вас всем премудростям танцевального искусства!
-Каким образом душа Дьявола может стать душой Бога? Эти жертвы ни к чему, Лола – житель вашего царства, у нас танцовщиц хватает!
Черный слуга, которому никогда ни понять, что такое доброе справедливое сердце, злобно усмехнулся; еще чуть-чуть и он схватит красавицу своими длинными когтями и бросит в костер, чтобы любоваться ею вечно… Она так пленила его черное сердце; как же завладеть такой святыней? Как превратить ее из королевы света в королеву тьмы? «Надо просить помощи у Дьявола! – решил плащ. - Подумать только! Она краше избранницы Господина! Как он будет мне благодарен, если такое сокровище переступит наш порог! Я непременно добьюсь своего!».
Изнуренная Лола рухнула на снег, который тут же растаял; ее глаза медленно сомкнулись, а губы поцеловали холодную землю. Наказание, чья власть измерялась не только душами, но и силой, не мог смириться с победой Прощения; ему не хотелось отпускать танцовщицу, а вслед за ней и саму красавицу. Он подошел к обессиленной Лоле и с силой вырвал голову девушки, так что алые капли очернили светлый лик Прощения; на ее платье блестели красные пятна. Она вскрикнула и в ужасе закрыла лицо ладонями. Тени стало плохо: она впервые была свидетелем убийства, и ужасное впечатление заставило ее спрятаться. Вдруг Наказание почувствует третье дыхание среди этой безжалостной ночи? Но плащ чувствовал и видел лишь тех, кого желал видеть, поэтому нашей тени не стоило бояться.
Открыв глаза, Прощение увидела своего «друга» напротив, жадно глядевшим на ее белое платье; в его глазах светилась власть, сознание отказывалось подчиняться разуму. Он был похож на вампира, предвкушающего кровь жертвы; сжав руки в кулак, Наказание зажмурился, ибо силы были на исходе – еще секунда и Прощение будет лететь сквозь мрак на его спине к вратам ада, еще секунда и черное сердце сожмет белое…
Чувства, оставленные на земле, не решались вернуться в его черствую душу, ее самолюбие и зло преградили им путь. Однако это прозрачное коварство, это ходячее подчинение и зло ощущало жар – чувства расчищали дорогу. Но он не желал чувствовать, он желал властвовать над чувствами других… Что нужно для счастья дьявольскому палачу? Огонь, где день и ночь горят грешники, сила, чтобы разжигать его и слабость, чтобы подчиняться; последнее оказалось самым страшным – Наказание мечтал быть на месте Дьявола и эти мысли никогда не покидали его грязное сердце. Как видите, никакой любви, никакой жалости, а уж тем более доброты… Он знал о существовании Прощения, слышал о ее божественной красоте и умении танцевать; и вот здесь, стоя рядом с этим нежным цветком, он понимал, что начинает чувствовать, но Дьявол запретил ему и думать о подобных пустяках, потому Наказание собрался и сжег мысли о Прощении…
-Где она?- спросила красавица, оглядываясь по сторонам. - Что вы наделали?
Пятна крови на платье исчезли, как и алые капли на лице. Снежная гладь ослепляла глаза; тела Лолы нигде не было.
-Она не нужна вам. А раз она не нужна вам, то мне и подавно! У меня сотня танцовщиц! Честно говоря, Лола, если можно так выразиться, истанцевалась. Ее танцы уже давно мне надоели, все эти дроби, присядки… Думаю, Катерина танцует не хуже. Теперь у меня новая танцовщица!
-А что же с Лолой? Она жива?
Наказание рассмеялся.
-Я оторвал ей голову! Кажется, она отлетела в ту сторону. Наверное, ее найдут у центральных ворот, - ответил плащ, указывая на тропинку, ведущую к главному входу.
Прощение не могла сдержать слез: она чувствовала себя виновной в смерти несчастного призрака. «Станцевала бы, нет же, отказалась! Уж объяснилась бы как-нибудь перед Богом,…а как я объясню, что не смогла предотвратить убийство? Господи, я буду вечно просить прощение за эту душеньку! Прости меня, Господи!..».
-Не молчите, друг мой, ваше молчание убивает! Успокойтесь, мне каждый день приходиться отрывать головы сотням непокорных!..
Глаза Прощения столкнулись с глазами Наказания – в них трепетала жалость. Столько сочувствия и скорби он никогда не видел; надо заметить, что взгляд женщины, которым она изо всех сил жалеет мужчину, самое худшее в его жизни…
-Мою третью надежду зовут Яков Евсеевич Громов, - твердо произнесла красавица, заглушая боль. - В прошлом известный актер, ныне – заключенный сто четырнадцатой камеры…
Черный слуга принялся искать сведения о Громове, с трудом отрывая глаза от собеседницы.
-Нашел. Яков Евсеевич Громов…
-Он сидит здесь двенадцатый год, - продолжала красавица, - но его вина – чистый вымысел, дело решали в спешке, судья был подкуплен. Он не убил и не украл. Я хочу знать, на каких основаниях ваш Господин присвоил эту душу себе.
Наказание читал историю Громова, пытаясь уловить смысл ее слов.
-Так, так, так.… Кажется, припоминаю. Комедийный актер, лицо всех театров Ярославля, истинный талант и великое мастерство!
-Совершенно верно. Он по праву принадлежит нам…
-Господин ценит истинный талант, ничего не жалея для таких натур. Громов – великий комедийный актер и повелитель хочет, чтобы он был шутом на наших балах.
-Шутом?- удивилась Прощение. - Шутом для Дьявола?
-Не понимаю, почему вас это так удивляет, дружище. В послании Господу, где Господин указывает всех, кого ждет ад, было имя Громова. Если Бог не согласен, они рассматривают этот вопрос и Дьявол по обыкновению уступает, но Господь со всем согласился!
-Да, но тридцатого января, в день его смерти, умрут три Громова… Господь решил, что это бывший генерал, карточный игрок, распустивший свое состояние… Он к тому же убил няньку своего сына! Она была беременна, причем беременна от него!
-Какие страсти!- усмехнулся Наказание. - Нам абсолютно все равно! Послание принято, и эта душа наша! Он будет шутом Дьявола!
Прощение вздохнула, одерживать победу третий раз не было сил…
-Но теоретически это наша душа! В таком случае я куплю ее!
-Хм…, - промычал Наказание, поражаясь ее уверенности; ему хотелось как можно больше выиграть от их встречи и пусть этот выигрыш денежный, его сердце будет довольно. - Понимаете ли, Прощение, это не совсем чистая душа, пожалуй, она самая дорогая из всех, кого мы сегодня обсуждали! Дьявол лично приказал мне заняться ею. Громова у нас ждет небывалый успех, Господин давно мечтает о собственном шуте, так что эту душу я никак не могу продать! Если я это сделаю, Господин меня покарает! А не подчиниться ему я не имею права!
-Я все прекрасно понимаю, и все-таки…
-Не пытайтесь склонить меня на свою сторону, кроме Господина я никому не подчинюсь!
-А я и не пытаюсь…
-Вот, пожалуйста, грехи Громова…да тут на четыре листа!.. – говорил Наказание, разворачивая свиток.
«На кой черт сдался Дьяволу этот актеришка! – думал он про себя. - Неужто мои шутки хуже? Или они устарели? Вот еще потеха – забавляться шутом! Нет, так дело не пойдет! Если он так нужен Господину, его душа бесценна! Но неужели его шутки лучше моих? И он будет рядом с Дьяволом, будет мешаться у нас под ногами? Это ужасно! Уж лучше продать его! Да!».
-Эта душа бесценна! Милое Прощение, мне очень жаль, но воля Господина для меня закон!
«Сколько бы из нее выпотрошить? – продолжил размышлять черный плащ. - Уж не меньше семисот тысяч!».
-Божья воля также для меня закон, и мне трудно продолжать наш разговор, но я такой же слуга как вы. Я понимаю, если вашему Господину так необходим шут, его душа дороже всех, и, тем не менее, у меня для нее одна цена – один рубль!
Наказание залился смехом, задрав голову; Прощение с безразличием слушала его страшный смех. Наконец, он успокоился, но время от времени посмеивался.
-Рубль! Мне! За шута Дьявола?
И вновь разразился смех; на лице Прощения царствовала суровость:
-Рубль, вам, за шута Дьявола, - холодно повторила она.
-Вы дали мне шестьсот пятьдесят тысяч за душу Стефанюк, который изнасиловал родную дочь, заставил жену повеситься, в котором грехи кишат, как змеи! А за человека, чьи преступления всего лишь тщеславие и эгоизм, вы предлагаете мне один рубль! где это видано!!! Он дороже первых двух вместе взятых! Он нам просто необходим!
-Я должна рассказать вам его историю, и вы сами поймете, что больше рубля за него никто не даст!
-Но ведь он не преступник! – возразил Наказание. - Это чистый талант, талантище! Вы видели, как он играл? Ему семьдесят три года, но любую роль он исполнит лучше молодого!
-Надеюсь, вы знаете, что талантами награждает Бог.
-Но если человек в аду, все его таланты – собственность Дьявола!
-Согласна, - сказала Прощение, решившая, во что бы то ни стало выкупить душу Громова. - Громов – великий актер, но слава не принесла ему ничего хорошего, она совратила его…
-Видите, вы сами говорите, что он великий актер. Кого он только не играл! Он примерял на себе все литературные образы!
Тень, давно позабывшая о сне, следила за их словами, боясь что-либо упустить. «Лавки с душами! – смеялась она. - Вам какую? Есть за пятьсот тысяч, за шестьсот, и даже за рубль! Торопитесь, ночь заканчивается!». Но наша тень делила мрак с одной тишиной, а та молчала. Кромешная тьма и капля света – это белокурое сияние…
-Я должна рассказать вам о Громове, - сказала Прощение и растворилась в воздухе. Наказание нашел ее на ветке тополя.
-Слушаю вас, милый друг, только, прошу, скорее, уже третий час!
Прощение кивнула головой и начала рассказ; в ее душе по-прежнему билась надежда на победу.
-Громов с детства мечтал о театре, он верил в свой талант, и ничто не могло ему помешать. Господь не поскупился, у него было все: обаяние, сила, ум, воля, он подчинил себе удачу и быстро достигал поставленных целей. Громов рано стал играть, стоило ему выйти на сцену – зал замирал, торжествовал, ревел! В двадцать лет он играл при дворе императора, а тот не мог прийти в себя от радости – не в одной стране он не встречал такой талант; Громова озолотили – проси, что угодно, живи, где угодно, женись на ком угодно, но предложение жениться актер высмеял, так как не видел в нем плюсов – семья бы отяготила его положение, жену нужно содержать и обхаживать, ему же нравилось, когда все обхаживают его. Так, он начал сухую накопительную жизнь – каждый день откладывал деньги в мешочек, который держал на чердаке своего дворца, мешочек наполнялся с такой быстротой, что через год понадобился новый и Громов, довольный своей работой, заказал еще несколько бархатный мешочков, обшитых золотыми нитями. К двадцати пяти годам он скопил целое состояние, побывал в Греции, Италии, Франции; сотни афиш с его именем украшали театры мировых столиц. Громов наслаждался и часто повторял: «Моя слава – это моя жизнь, моя жизнь – это моя слава!». Самое удивительное то, что деньги он продолжал копить, не зная, на что копит: все, чего бы этот человек не пожелал, за короткие сроки исполнялось, мечты, одна за другой, воплощались в жизнь. Он мечтал о славе – пожалуйста, все театры у его ног; мечтал о дворце – пожалуйста, император подарил ему роскошный дворец за Ярославлем со слугами и лакеями; мечтал о собственном театре – пожалуйста, ему удалось выкупить огромную концертную залу, висевшую на торгах, которую он превратил в шикарный театр с красными креслами, резными потолками и дубовой мебелью. Словом, все желания Громова быстро исполнялись, достаточно было о чем-то подумать, сыграть и то, о чем ты подумал, уже грело карман.
Этого актера совершенно не интересовала семья; известно, что у него четырнадцать детей от разных женщин. Вот парадокс: он никогда не любил по-настоящему, но изображал любовь так правдиво, таким горящим взглядом, как не изображал еще никто. Разумеется, были увлечения, симпатии, но Громов гнал их прочь: «Я никому не отдам свою свободу! Лучше умру в дворцовых стенах в гордом одиночестве, чем буду выслушивать рыдания женщины, которая обязательно растаскает на безделушки весь дворец!». А ведь он ошибался, считая, что миром правит продажная любовь, Громов встречал простых крестьянских девушек, неглупых, довольно милых, с чистой невинной душой, но страх потерять все накопленное преследовал его всюду. Каждый раз, обнимая женщину, актер думал: «Что она может мне дать? Свои сопливые признания? Но от этого мой мешочек не пополнится! Что я ей могу дать? Ничего! Я заработал все это честным трудом, оттачивая каждую роль, каждое слово, это мой дом, моя роскошь, а роскошь женщины – всего лишь дополнение дворца, и то временное… Я знаю, все продается, как и женщины, покрути перед ними камешком и они сами рвутся к тебе домой! Моя слава вечна, и никто не смеет претендовать на то, на что претендую я!». Но он ошибался. Продается не все. Не купишь дружбу, не купишь верность, но душе Громова недоступны эти состояния…потому он не имел ни друзей, ни любви, были только поклонники и деньги - вот в чем он видел счастье. Я даже не могу сказать точно, какова его любовь к сцене, но, пожалуй, это то единственное, что и было любовью всей его жизни, однако деньги разбили эту любовь – мечтая о несметных богатствах, за свои выступления он стал просить баснословные суммы, такие, какие сам император в глаза не видел!.. суммы с каждым днем увеличивались и императорская казна сыпалась в карман короля сцены. К сорока годам Громов был самым богатым в стране, а его дворец – самым посещаемым местом на земле. День и ночь там играла музыка, в хрусталь рекой текло вино, смеялись пьяные лица, а он торжествовал – его обожали, ему подчинялись, его любили и ненавидели… Актер продолжал играть, и его совершенно не интересовало будущее: главное, что драгоценные мешочки пополняются.
Ему давались любые роли, словно прежде родился он, а потом уже писатели, создававшие свои образы, глядя на его милое лицо. Была ли у него любимая роль? Отдают ли актеры предпочтение одной излюбленной роли, которая подняла их на Эверест славы? Наверняка. Но у нашего таланта любимых ролей не было; любимым становилось все то, что могло удовлетворить его алчные желания – то есть все образы, в которых он перевоплощался, выходя на сцену. Однако, больше всего, ему давались, комедийные роли; со временем, устав от Гамлетов и Онегиных, Чацких и Метрафанушек, Громов раз и навсегда перешел на комедийные роли. Рассмешить публику – вот истинное предназначение нашего таланта, и он следовал ему, пока слава не вытащила из него все человеческое… проснувшись одним октябрьским утром в прекрасном настроении, увидев на кровати кошелек и шкатулку, откуда выглядывали бриллианты, он четко произнес: «Я могу стать сверхбогачом…самым властным и любимым мира сего!.. Мои роли – моя вечная любовь, а в ней любовь высшая – любовь к золоту, ведь только оно способно утешить, как несчастного бедняка, так и честного богача…» Не удивляйтесь, в понимании нашего таланта все богачи – честные добродушные люди…
Но Наказание не удивлялся, поскольку его мнение во многом совпадало с мнением Громова.
-Знали бы вы, как трепетало его сердце, когда люди, стоя, аплодировали несколько часов подряд; ему завидовали приближенные императора: Громов сразу же стал его любимчиком и тот советовался с ним по любому поводу. Некоторое время актер жил в императорских хоромах, давая представления каждый день. Однажды его разбудили крики, шум, гам, доносившиеся с улицы. Он вышел посмотреть, в чем дело, и увидел длинную цепочку людей, окруживших покои. Они выкрикивали его имя, хлопали в ладоши и с азартом глядели на стены дворца. Громов поднял себя до небес: он понял, что его любят больше, чем самого императора, и эта любовь способна на многое; люди готовы на все ради своего кумира. Он подошел к цепочке и поклонился; народ ликовал. Через минуту к его ногам посыпались кольца, серьги, бусы и многочисленные просьбы о женитьбе; Громов чувствовал себя целителем человеческих душ, который словом может раздавить любую болезнь, сердце «целителя» объяло горящий взгляд «больных» и начало лечить – он прочел несколько монологов, хватая с лиц улыбки, собрал «урожай», поблагодарил всех и удалился. Весь день он любовался богатством, брошенным к его ногам влюбленными жизнями. Что с ним делать? Подарить любимой женщине? Но женщина никогда не будет для него любимой, к тому же это плата за личные труды. Женщине он платит удовольствием. Ничего не пришло на ум, кроме одного: продать ларец с полученным богатством и пополнить мешочки. Так он и сделал.
Вскоре ни одна казна мира не могла покрыть громовские запросы: он требовал миллионы, да так открыто и уверенно, что умению требовать позавидовал бы любой король. В конце концов, император отказался принимать у себя актера, перестали расклеивать его афиши, перестали куда-либо звать. Громов думал, это временно, ведь еще никто не устоял перед его талантом, но и тут он ошибся: появились новые актеры, которые могли просто играть у императора, ничего не требуя взамен. А он наивно думал: «Вы еще будете валяться у меня в ногах, умоляя сыграть! Вы сами предложите мне любые деньги, лишь бы я явился в вашу залу!..». Однако никто его не звал, и заветные мешочки перестали пополняться. Эту потерю наш талант переживал больше всего; поднявшись однажды на чердак и увидев там десятки мешков с золотом, Громов расплакался. Как вы думаете отчего?
Наказание что-то промычал себе под нос, пожимая плечами.
-За последний месяц ни одна копеечка не пополнила мешок! Негде было и шагу ступить, а ему все казалось мало, мало.… Тогда он решился на самое страшное: продать свой театр и, наконец-то пополнить мешочки. Громов так и сделал – через месяц театр перешел в руки к какому-то архитектору, и мешок вновь зазвенел…
Наступили самые мучительные минуты в его жизни; в нем перестали нуждаться, про него перестали говорить, его перестали узнавать! И так как он жил один, каждый вечер стены дворца слушали монотонные речи: «Сегодня я был на городской ярмарке. Площадь кипела народом, но не один из них меня не узнал! Кто-то спутал меня с каким-то писакой, но не один не сказал, кто я…». Больно было и оттого, что не с кем поговорить: привыкший к славе и поклонению, он никак не мог привыкнуть к одиночеству. Громов начал бояться темноты; редко выходил из дворца и всюду ему мерещились мешки с золотом. Больше года он нигде не появлялся и, в конце концов, решил действовать: вернуться в театр.
Придя в театр, где когда-то начиналась его театральная жизнь, актер увидел афишу с именем нового народного любимца, и сердце его вскипело: «Мои роли будет играть другой?». Он даже не смог остаться на представление, слишком велики были омерзение и ненависть – актер не мог смотреть на того, кто, по его мнению, «портил» роли, предназначенные ему одному. Он выбежал из театра и помчался во дворец. «Театр уже не даст мне того, что давал раньше, - думал он, - нужно искать новый источник существования…». В который раз, осматривая свои бархатные мешки, Громова осенило: «Одного мешка вполне достаточно, чтобы жить, ни в чем, не нуждаясь, лет тридцать, но на что потратить остальные?». Этот вопрос завел в тупик: он скопил миллионные богатства, но не мог найти им применение. Ночами ломал голову над тем, что купить, куда уехать, но все, что не приходило в голову, было. Что же делать с такими деньгами? Громов не нашел другого выхода, кроме как по привычке копить дальше. Не найдя работы (он видел себя только великим актером, поэтому о другой работе и думать не мог), а так как возвращаться в театр не хотелось, он стал продавать все когда-то заработанное – вазы, лошадей, дома… Мешки снова зазвенели.
Спустя год, актер переселился на чердак – всю мебель он продал, ничто не держало в комнатах. Мешки с золотом – вот, что останется после его смерти, но Господу важно другое. Кому они достанутся? Кто будет его оплакивать? На это один неизменный ответ: никто. У него нет ни детей, ни жены, ни друзей, и как бы нам не хотелось, мешки с золотом не смогут прийти на его могилу. Народ помнил не Якова Громова, а гонорары, которые он требовал за свою игру.
Хочется обратить внимание на его душу: отношение к жизни существенно поменялось. Он стал задумываться о том, что раньше вызывало смех – о настоящей любви; неожиданно для самого себя Громов представил себя в роли любящего мужа, обнимающего красавицу жену. Вспомнив своих коллег по театру, он ужаснулся: у всех у них были жены и дети, но ни один из них не жил во дворце.… Как вы думаете, Наказание, раскаивается ли этот господин Тщеславие? Увы.… Здесь, в тюремной камере, он ни разу не пожалел о своих поступках, о том, как лебезил перед императором и считал по ночам серебро, подаренное ему на приеме за великолепную игру. Я говорила, что господин Тщеславие не верил в бога? А вот Бог в него верил… Но наши надежды не оправдались. За одиннадцать лет актер разучился думать, что уж говорить о молитвах и прощении; единственное, обо что бились его мысли – оставленные мешки. Посмотрите на него. Каков взгляд! Он полон мучительной боли и ненависти! Любовь к холодным монетам – вот вся его жизнь. Посмотрите, Громов смотрит на луну. Знаете, о чем он мечтает? Перед смертью увидеть свои мешки целыми и невредимыми, и как бы сделать так, чтобы они никому не достались.… Ах, если бы он нас слышал! Его мечта сбудется, они никому не достанутся. Во время землетрясения дворец рухнет. Он даже не мечтает сыграть… Сцена теперь ему ненавистна, как и сама жизнь. Другие актеры – бездарности, все императоры – жмоты, все женщины – кровопийцы. Но ему посчастливилось: Громов не дал им своей кровушки…
Как мы видим, сердце и душа этого человека составляют одно целое, – камень, который не обточит ни одна вода. Чуждо все, кроме собственного «я». А ведь Господь с рождения приготовил ему одно из лучших мест в наших садах, где вечно горит солнце и течет вода; он получит свое – будет и солнце, и вода, однако в душе все равно будет темно. Безликая, опасная, ржавая душа…один рубль…надеюсь, вы догадались, почему. Ваши лакомые кусочки – Стефанюк и Гранин – полная противоположность Громову; они оба любили, они верили в чувства, в то время как наш талант лишь смеялся над этим… И пусть Гранин такой же алчный, как Громов, но все нажитое он продал ради любимой женщины…убийства совершил из мести ее обидчикам, что такое сделать что-то ради любимой Громов вряд ли поймет…а, главное, раскаяние! Стефанюк тоже любил… Узнав об измене жены, он каждый день избивал ее и в итоге бедняжка повесилась. Поддавшись слабости, этот человек не смог устоять перед красотой дочери…Знаете ли, сколько раз за день он просит прощение, призывая смерть? Я посчитала ради любопытства: 894 раза… Всю жизнь он посвятил семье: работал на желания жены без устали, он раскаялся. А ради кого или, может, ради чего работал Громов? Ну, и что, что наш талант не убил и не украл… Он не сумел познать то, что составляет счастье, какая слава вытрет с его щек слезу? Деньги не придут на помощь и еще одно: они не ответят ему взаимностью…Могилы Гранина и Стефанюк сумеют почувствовать на себе хоть одну слезу, потому что эти люди успели обрести дружбу…могила Громова будет пустовать под прицелом бездонного неба…
На земле остались портреты Громова и эти неисчисляемые мешки.… Если заглянуть глубже, не осталось ничего. На сцене другие актеры, в сердцах народа новые любимцы, теперь он проклинает себя за то, что никогда не женился и не познал чувство отцовства, теперь он плачет не из-за того, что нечем пополнять мешки, а из-за того, что не с кем и не на что их тратить… Одиночество разрывало его на части: он медленно сходил с ума…
Актер так не на что и не потратил свои накопления; они по-прежнему пылятся на чердаке. В Закгасс Громов попал совершенно случайно: я уже говорила, что его давно никто не узнавал, так вот пристрастившись к бутылке, наш талант оказался невольным свидетелем чудовищного преступления – убийства женщины тремя мужчинами; ее забили ногами. Заметив Громова, убийцы слегка поколотили его и бросили возле погибшей. Громов не мог и двух слов связать. Утром его нашел дворник и потащил в суд, там состряпали дело и отправили наш талант в камеру. Боясь потерять золото, Громов назвался другим именем и ни слова не сказал о прошлой жизни. Теперь он гончар Хромов. Это обернулось против него и в итоге – долгих тринадцать лет. Чертова дюжина…
Наказание вытер рукой пот, хмуря брови; после минутного молчания Прощение продолжила:
-Мы хотим заставить его страдать…
-Не кажется ли вам, что это миссия Господина?
-Здесь иное страдание. Мы поселим его с арабами, все они не имеют никакого отношения к сцене: это учителя и лавочники, у которых на первом месте – семья, дети, любовь. Мы хотим посмотреть, как он будет жить среди иностранцев, найдет ли себе другую работу, выживет ли… Может быть, ему все-таки удастся создать семью…
-Прощение, мы можем бросить его в огонь, и он будет вечно страдать! Он будет кричать от боли, съеживаясь в комок…
-Наказание, пожалуйста, продайте мне эту душу.… Неужели вам самому не интересно, сумеет ли он выжить?.. Я могу сказать пару слов о жизни этих арабов: каждое утро они встают с восходом солнца, раскладывают перед собой книги и, кроме желтых страниц, до вечера ничего не видят. Они учили и учились всю жизнь, и даже здесь на небесах, продолжают учиться… Они долго будут сторониться человека, который за весь день не взял в руки книгу; они не в праве высмеивать, но не сдержат смех над душой, которая без конца плачет из-за пузатых мешков. Словом, Громов будет для них новым учебником, который можно изучать вечно.
Прощение помолчала и добавила:
-Продайте мне эту душу!
-Но Господин… он покарает меня…
-Значит, единственная преграда – страх перед карой Господина, - задумчиво произнесла красавица.
-Я не боюсь его! Как вы могли такое подумать? Я ничего и никого не боюсь!
-Я сама поговорю с ним, зовите своего Господина…
«Да он одним взглядом прожжет твое белое платье! – ужаснулся Наказание, пораженный ее смелостью. - Он обманным путем заманит тебя в наше царство, и ты погибла…стоит тебе ступить на наши угольные полы, и твои белые ножки почернеют, пламя поглотит их…».
Наказание тысячу лет служил Дьяволу и знал все уголки его черной души: все слабости и предпочтения, соблазны и прихоти; если что-то затмило разум, Дьявол любой ценой попытается заполучить свое желание, но если это плод божьего царства…он растопчет его, чтобы не мозолил глаза. Обидно, что такая нега, как красота, - вечное достояние чужого царства. Он уничтожит ее и бросит в костер, чтобы никто не смог любоваться божьей изюминкой, кроме него самого. Он отдал бы Господу все сокровища мира, лишь бы тот наделил его силой создавать красоту. Но это невозможно. А смотреть на чудо, которое никогда не будет твоим – лучше его уничтожить…
Поэтому, черный слуга был прав: Дьявол убьет Прощение и заставит его бросить красавицу в костер.
-Не стоит, - сказал Наказание, борясь с самим собой. - Забирайте эту душу и расстанемся, мне невыносимо больно…
Прощение резко подняла голову; дикий ужас поразил сердце – неужели на глазах его блестят слезы? Но ведь он не умеет чувствовать!
-Вы согласны со мной, что душа, испорченная славой, для которой высшее благо – мешок с золотом, не стоит больше рубля? – нежно спросила она.
-Согласен. Не нужно денег, забирайте ее так, я найду другого шута.
«И это говорит сам Наказание?»- не верилось Прощению.
Бледный свет мелькнул в глазах красавицы; ее взгляд упал на снег, и она очутилась на земле. Наказание остался на ветке; что-то теплое текло по лицу, и это теплое жгло его ледяные щеки.
Оказавшись на земле, Прощение стала ждать своего «друга», но он не появлялся; она устремила взгляд вверх и душа ее налилась светом: Наказание сидел на ветке, склонив голову, безмолвно и неподвижно; печаль бродила по снегу чернотой глаз, куда прижалась пустота… Прощение никогда не забудет этот глубокий волнующий взгляд, будто ее «друг» расставался не с чужими душами, а со своим сердцем; он сгорбился, и стоя на земле, его можно было принять за странника, искавшего верную дорогу. Снять бы плащ, отрезать длинные волосы, отобрать память – и он обычный смертный, потерявшийся в собственных думах. Прощению вдруг стало не по себе, она заметила то, что боялась заметить: его черты лица показались ей выразительными, даже привлекательными, его глаза блеснули обаянием, от него веяло простотой… Прощение знала: таким вы Наказание больше нигде не увидите. Сейчас он вернется в свое царство, и вся его жизнь снова обратиться в слепое подчинение Дьяволу, где нет места чувствам…
Красавица грациозно прошлась вперед, вынула белые венчики из волос и распустила их в полную длину. Длинные кудри обвили талию, заворожив тень: как бы она хотела быть призраком! Кончиться эта ночь, цветок, спустившийся с небес, исчезнет, но останется восхищение, останется надежда на новую встречу… Сколько лет тень сторожит стены замка, засыпая под шаги часовых, сколько лет мечтает о крыльях, чтобы взлететь и покинуть навеки это гиблое место… Но, увы, она всего лишь тень, на нее наступают, ее видят, но не слышат и не замечают; однако она счастлива, и счастье это пришло сегодня – она будет жить ради своей красавицы, моля о новой встрече…
Наказание оторвался от заснеженной земли и коснулся взглядом Прощения (женщина знала, что он смотрит на нее). Красавица чувствовала себя легко и свободно, три долгожданных души у нее, бояться нечего. Она тряхнула головой, и кудри волной разлились по талии, через мгновение из них посыпались монеты. Сыпались они долго и звонко, так что у Наказания звенело в душе; он никак не мог оторвать взгляд от этого зрелища, раскрыв рот от изумления. Прощение глядела вдаль; надо сказать, призраки отлично видят сквозь стены, так как имеют обыкновение просачиваться через них, как вода. Белая гладь казалось ей родным облаком, а серые тени деревьев – тенью любимых фиников; далеко-далеко искрилось крохотное пламя, манившее к себе ее светлую душу. Как хорошо просто стоять и смотреть на огонек, и неважно, кто ты, главное, тебя ждут. Прощение вспомнила о сестре, о сыне и сладкая грусть растопила сердце; как хорошо чувствовать, что ты живешь…
Монеты все сыпались из белых кудрей; внимание черного слуги было отдано ей, богине сегодняшней ночи. Единственное, во что не хотелось верить, - что через минуту перед ним будет стоять не это очарование, а величие Дьявола, Прощение исчезнет и исчезнет навсегда. Он прогнал эти зловещие мысли, чтобы вдоволь насладиться счастливой минутой; душа его была открыта…
Растроганная тень любовалась красавицей, не веря в чудо, которое рождали ее волосы; как она прекрасна, как проста ее красота!.. Тени было и больно и радостно: она благодарила Бога за то, что родилась здесь, под стенами крепости, родилась бы она где-нибудь в лесу – не видать ей этого дива.
Наконец, звонкий дождь утих и Прощение, тряхнув головой, аккуратно вплела венчики в кудри. Наказание понял: последние секунды она стоит на земле. Мигом он оказался возле нее, красавица стояла к нему спиной. Почувствовав его присутствие, Прощение обернулась, нежно улыбнулась и исчезла.
Он стоял на месте несколько минут, не слыша собственного дыхания. На снегу блестела гора монет, рядом – три мешка. Что-то мешало Наказанию шевельнуться, что-то приковало его к земле. Это была боль, но Наказание не верил в боль и все его мысли о Прощение оборвал образ Дьявола. Он улыбался каждый день, но по-настоящему улыбнулся только сейчас – в памяти остался ее прощальный взгляд. Все. Теперь Прощение никогда не распустит перед ним волосы, никогда не заговорит своим ангельским голоском…пора возвращаться. Наказание вспомнил о Черте, и, выстроив щелчком, мешки в ряд, принялся отсчитывать деньги. Не один математик мира не сравниться с ним в счете, он считал всю жизнь, правильно и быстро. Через пару мгновений был готов первый мешок: в нем было ровно четыреста пятьдесят тысяч, отданных за душу Гранина. Воздух накалялся – по нему монеты стрелою вонзались в мешок. Еще мгновение и был готов второй – шестьсот пятьдесят тысяч за душу Стефанюк. И тут внимание черного слуги привлекла одна оставшаяся монета; он взял ее в руки, покрутил и улыбнулся – это был рубль за душу Громова. Монета блеснула в воздухе и упала на снег. Наказание поднял мешки и исчез. Тень осталась одна.
Она робко глядела на лазурную гладь, вытирая дрожащей рукой слезы; она больше никогда не увидит глаза, омывающие ее душу огнем, но почему так печет в сердце? Невыносимо жарко…красавице кажется, что яркий свет больше не светит в ее сторону, дорога домой закрыта. Впервые на вратах она видит замок. Черный веер выпал из рук и прожег облако. Стыдно было сделать шаг, она боялась вдохнуть родного воздуху.… Но нужно идти. Как вы уже догадались, это была Прощение, не решавшаяся войти в райскую обитель. Переступить порог с дьявольской вещицей – грех, который никогда не смыть…
На ветках каштана шептались ангелы, некоторые из них утешали небесное светило, но слезы не отступали. Ангелы гладили ее мягкие волосы, наслаждаясь нежностью венчиков, проглядывавших сквозь шелковые пряди, просили улыбнуться, сдувая слезинки с белых щек, но печальная Прощение, как царевна-несмеяна, была твердой и несговорчивой.
Ангелы сжалились над бедняжкой – один из них, отодвинул ручонкой облако, так что стало видно земельную гладь, затем подлетел к Прощению и протянул ей крест. Красавица, доверилась интуиции – она знала, это добрый знак; женщина поцеловала крест и прикрепила его к своему крестику, висящему на шее. Ангел что-то шепнул своим друзьям и подобрал веер с облака. «Не оставляйте меня!» - просила мысленно Прощение, боясь, что райские врата могут навсегда перед ней закрыться. Но никто и не думал ее оставлять: ангел покрутил в руках веер, взглянул на Прощение и выбросил дьявольскую вещицу в дыру между облаками. Красавица посмотрела вниз – веер упал на Землю; она прижала к себе ангела и, поцеловав, сказала:
- Могу я ступить на вашу землю?
Ангел улыбнулся и кивнул головой. Счастливая Прощение подошла к вратам, с легкостью открыла их и растворилась в небесной блажи. Она снова дома…
А сброшенный веер, не найдя местечка в райской обители, хорошо пристроился на земле. Я расскажу одну интересную историю, которая связана с этой дьявольской вещицей. Рано утром чудо-веер нашла пожилая женщина, но почему чудо-веер? Женщина не верила своим глазам: он весь был из чистого золота, тяжелый, искрящийся на солнце, - несбыточная мечта крестьянки… Она мигом спрятала его под кофту и понесла домой. Тут же многолетний груз освободил ее сердце: нужно было женить сына инвалида, на которого никто не обращал внимания. Сын с детства любил свою соседку Рубину, но девушка к нему ничего не чувствовала. Рубина относилась к девушкам, которые ничего не делают и не заботятся о будущем – они ждут человека, сумеющего дать им это будущее; она твердо для себя решила – никакой нищеты, следует искать нормального жениха и не просто с именем, а с фамилией!.. Однако ей никак не удавалось найти свою мечту – внешность Рубины оставляла желать лучшего, а приданое ее было скудным и мелочным. Только сын счастливицы, нашедшей чудо-веер, Тимур не смотрел на ее приданое – она была ему дороже всех.
Чудо-веер вскоре озолотил дом инвалида: любой камень, которого он касался, тут же превращался в золотой кусок. Фантастика! Мать долго не верила глазам, пока их холодильник не наполнился доверху. Рубина с матерью вдруг обратили внимание на Тимура. Теперь они приходили в гости к «богачам» несколько раз в день и Рубина, ослепленная золотым блеском, рассказывала о своей чудо-любви к Тимуру. Сначала он не верил ей, но с каждым днем, все больше и больше влюбляясь в девушку, инвалид не выдержал и позвал замуж (она же несколько раз намекала о свадьбе). За день до торжества жених подарил невесте шкатулку с золотом и девушка, прыгая от счастья, не знала, на какой еще палец надеть колечко, или как на своей чудной шейке поместить три ожерелья.
Сыграли свадьбу. Улыбки не сходили с лих новобрачных. Да здравствует любовь, и пусть у каждого своя… Но какой переполох случился на следующий день! Сколько криков и проклятий услышали солнечные лучи! Дело в том, что Рубина, заснувшая в золоте (ей хотелось и ночью чувствовать себя самой красивой), проснувшись, ужаснулась – золото исчезло – вместо блеска колец и браслетов ее взгляд пронзила черная пыль… Откинув одеяло, невеста вскрикнула – на белой простыни лежали горы черной пыли, и ни одного напоминания о ее обручальном колечке. Выскочив из спальни, найдя чудо-веер, Рубина хотела, как обычно крикнуть, но замолчала, разглядывая находку свекрови. Какой ужас! Веер вовсе не из золота, а из какого-то черного камня! Она бросилась на улицу и прислонила его к простому камешку – и снова удар – веер больше не рождал золото! Что произошло?
Женщина бросила мужа и поспешила домой. Веер она забрала с собой, надеясь вернуть его к жизни: теперь весь город знал о чудо-веере, но ни одной душе не посчастливилось увидеть превращение камня в золотой слиток…
Следующее утро тень, да и вся крепость запомнили надолго, слухи о его находках разошлись по всей округе. «Будущий дровосек» Наказания, которому пришлось ощутить душераздирающий жар сегодняшней ночью, ничком лежал на снегу. Часовой, сменявший его по утрам, ужаснулся: на парне не было одежды, его синее тело покрылось инеем. Часовой со всех ног бросился бежать, но по дороге обо что-то споткнулся и упал. Он решил посмотреть на нечто темное и огромное, за что зацепился. Мужчина пошел обратно. В нескольких шагах от него лежала женская голова; лицо девушки исковеркала боль. Часовой грохнулся на снег, потеряв сознание.
Спустя некоторое время его нашел другой часовой, с трудом добежавший до крепости. Он позвал начальство. Реакция начальника была несколько странной: «Да что вы за тюфяки! Каких-то голов боитесь! Ну-ка пошли!». Увидев голову, он спокойно обмотал ее бумагой (ни капли страха, ни капли ужаса не было на лице начальника, будто здесь каждый день находили головы), и приказал отнести в лес: «И чтоб никому ни слова!». Осмотрев труп часового, начальник изумился: «Это ж надо так! В январе голышом ходить! Сообщить о смерти родственникам, и за работу, некогда рассиживаться!».
Тень расхохоталась: «До чего люди смешные! И как у них все просто! Пошел, отнес в лес, а чья голова, откуда… Как хорошо, что я родилась тенью!..».
Ноябрь, 2009 год.
|
