Ты погоди, Николай. Не спеши собираться, - Михалыч, бессменный машинист сцены, жестом указал студенту на «карман» между двумя тяжелыми шторами. Там у самого щитка управления сложным механизмом , под тусклой желтой лампочкой стоял небольшой столик.
- Бери стул, Николай и присаживайся. Все остальное может подождать. – Он опытными движениями расстелил газету и начал доставать пластмассовые стаканчики да нехитрую закусь.
- Ладно вам, Михалыч, - заупрямился Коля, - 31 декабря сегодня, Новый Год, а мы чего, пьянствовать будем?
- Не пьянствовать, Николай, а обмывать завершенную сложную работу,- разъяснял Михалыч, нарезая колбасу.
- Да какую там «сложную работу», - вздохнул Коля, придвигая стул,- я же говорил, в редукторе вся причина, усталость металла и всё такое…
- Усталость, так усталость,- согласился Михалыч, откупоривая бутылку, - всё в этом мире устаёт, Николай, и наша сцена тоже. Ей ведь знаешь уже сколько лет.
- Сколько? – Автоматически поинтересовался Коля, присаживаясь на стул.
- О! Это долгая история, Николай. – Михалыч налил водку в стаканчики,- ты не задумывался, почему это в нашем провинциальном театре такая сцена установлена, которой и в столице позавидовали бы?
- Да нет, вобщем. – Согласился Коля. – Только на долгие истории я не согласен. Мне к своим бежать надо. У нас «тусняк» новогодний, и мне ещё за Иркой зайти нужно…
- Подождет «тусняк», Николай, и барышня твоя подождет, - Михалыч поднял стаканчик, - Давай лучше выпьем с тобой за эту самую сцену, которая работает уже без малого тридцать лет, и видала очень многое. Пусть такие «усталости» случаются у неё в жизни очень редко.
- Ладно, - согласился Коля, - пусть не ломается больше.
- Так что за долгая история о сцене, только вкратце, - напомнил Коля некоторое время спустя.
- Да, Николай, попробую «вкратце» тебе рассказать, - согласился Михалыч.
- Театр наш до начала восьмидесятых, был самым обыкновенным, захудалым провинциальным… э…подмостком. Но тут, вдруг, назначают в город первым секретарём Прохорова Ивана Арсеньевича, слыхал о таком?
- Нет, не слыхал, - признался Коля.
- Конечно, не слыхал, - вздохнул Михалыч. - А Иван Арсеньевич заядлый театрал оказался. Вот и перестроил полностью наш театр. Выписал сцену из какой-то заграницы, самую современную по тем временам. Ты же знаешь, у нас она и вращается, и люки потайные есть, даже кран этот, как его…- Михалыч поморщился.
- Deus ex machina, - подсказал Коля.
- Точно. Машина. И вот когда сцену рабочие заметь, иностранные, закончили монтировать, вызывает он к себе Сергея Ивановича, бывшего главного машиниста, теперь уже покойного. И говорит ему:
- Я вашему театру это чудо оставляю. Смотри за ним, Иванович. Береги и люби. Пока как к живому относится будешь, в театре вашем будет всё хорошо. Будет дружба, мир и полный аншлаг, как говорится.
- Ты не смейся, Николай, -Михалыч поморщился,- в те времена не было еще этой телепередачи. И продолжил:
- И сцена наша работала как часы. А как с ней покойный Сергей Иванович управлялся. Мог с закрытыми глазами все декорации сменить вот с этого пульта. – Он гордо похлопал по щитку. – Да и не ломалось у него ничего и никогда. Весь механизм знал как свои пять пальцев, да и молодых учил тоже…
- Вас учил, Михалыч?
- И меня, а как-же. Да я с ним мог целый день пока шли репетиции, под планшетом в трюме просидеть. То смазывали, это подкручивали. Слушалась она его, машина. Как родного ...
...А потом он умер... инсульт врачи сказали, - Михалыч помолчал. - А теперь…и у сцены нашей...усталость… Вот так.
- А Иван Арсеньевич нам не только сцену сделал. Он и актеров известных сумел привлечь сюда, в новый театр. Да и молодые все к нам стремились. Эх, Николай. – Михалыч мечтательно закрыл глаза, - какой раньше у нас театр был!..Какие спектакли!..Какая публика!..
- А потом? - с интересом спросил Коля.
- А потом всё как везде, Николай. Прохоров в столицу уехал. Актеры тоже ... разбрелись, где получше. Вот только один Щелыгин, из «старых» остался.
- Петр Аркадьевич?
- Он самый, Николай. По молодости раньше, только |
