Сибирия – это далеко от Парижа?
Вам удавалось когда-нибудь воплотить свою мечту в реальность? Мне и моей семье - да! Вояж по Европе на собственном авто с пробегом в девять тысяч километров! Польша, Германия, Франция в течение трёх недель приветливо принимали, по-дружески обнимали и погружали нас в особое счастливо-улыбающееся состояние. В этакую туристическую нирвану, из которой мы до сих пор не вышли, хотя отпуск давно завершился. Свечи уставшей Шкоды-Октавии ещё помнят изысканную терпкость бензоколонок Шампани, Эльзаса, Лотарингии, Нормандии, Бретани, а наши вкусовые рецепторы - красное Сомюр и утку в чёрносмородиновом соусе на раскалённом фаянсовом блюде. Память цепко ухватила малейшие подробности, стремясь разложить всё по полочкам, а рука сама тянется к бумаге и ручке. Есть такая фраза: «Писать, как и писать нужно только тогда, когда очень хочется. Иначе не имеет смысла». Сегодня, как раз такое состояние – хочется.
Правда, не о сказочности увиденных мест, не о гастрономических шедеврах французской кухни - о другом. В настоящее время довольно легко можно соприкоснуться с Европой, идёт большой поток информации и товаров. Многое впитывается, переваривается, усваивается - мы меняемся, постепенно переставая удивлять иностранцев своей самобытностью. Ещё каких-нибудь лет десять – пятнадцать назад всё было иначе. Человек наш, попадая за рубеж родной страны, чувствовал себя косолапой белой вороной. Помните бесконечные истории про хитроумную сантехнику, про выпитую воду для мытья рук в ресторанах? Да, что там - сам лично, девять лет назад, в первый день пребывания во Франции, не разобравшись, с большим наслаждением вымыл голову унитазным гелем. Прошло немало лет, и в своём недавнем турне я с интересом присматривался к соотечественникам, желая приятно убедиться, что альбиносовый цвет нам более не характерен. Убедился ли, спросите? И да, и нет. Птичья пугливость и настороженность испарились, а вот медвежий рык всё ещё иногда раздаётся. Но, пожалуй, сначала вернусь на девять лет назад.
Трудился я тогда на станкостроительном предприятии, продукция которого довольно успешно раскупалась за границу. Проданное оборудование, а именно - тяжёлые механические прессы, мы выезжали монтировать на место, к заказчику. География поездок была довольно обширная: Мексика, Япония, Китай, Южная Корея, Индия, Италия, Испания и другие дали. Стоит ли говорить, как возвышало и облагораживало душу приобщение к иноземщине? В памяти всплывает один эпизод. Придя юношей на завод и проработав недели две, был приглашён я на пьянку, где в центре внимания находился сильно «уставший» слесарь, недавно вернувшийся из Парижа. В сильно засаленной, грязной спецодежде, со стаканом водки в руке, он возвышался на самом почётном месте и что-то говорил, перемежая в едином потоке французскую и родную матерную речь. И так это у него здорово выходило, с таким замечательным прононсом, что присутствующие не замечали уже ни тусклой лампы, ни запаха солярки, ни кильки с луком, а прямо-таки явственно осязали самолучшие мужские парфюмы, ароматы дорогих вин, сыров и табаков. В общем, всё то, о чём вдохновенно повествовалось. Водка чудилась не то ромом, не то коньяком и не существовало в тот миг для меня более образованного, более эрудированного и обаятельного человека, чем рассказчик. Который, как выяснилось позже, в слове «ещё» делает три ошибки, но тогда казалось, что он даже говорит сложноподчинёнными предложениями.
Естественно многие стремились попасть в список «выездных» чтобы получить возможность посмотреть мир, но фортуна в лице начальника цеха улыбалась далеко не всем. И тем сильнее, ярче, радужнее была гамма эмоций, когда наконец-то удавалось осуществить мечту. Работал в нашем коллективе щуплый и хилый деревенский мужичонка, всю жизнь отдавший заводу. Под занавес, перед пенсией, поощрили его загранкомандировкой. Не знаю, какое чувство пришло к нему первым: счастье или страх - больно уж робок был Николай. Дядька этот далее родного Воронежа никогда не выбирался, разве, что в лес на шашлыки, потому волновался и переживал крайне сильно. Позднее в Шереметьево, перед рейсом, на нервной почве заскочил мой коллега в туалет. Как такое произошло неизвестно, только закрывшаяся дверь упорно не желала открыться обратно, а посадку уже объявили. Тяга к мечте подсказала выход. Растеряно подёргав замок, он стал барабанить в перегородки, панически вопрошая первое пришедшее в голову:
- Здесь русские есть?
Что, надо сказать, прозвучало вполне органично, ибо русских не оказалось и ему пришлось перелазить верхом, под потолком. Перепуганный, вымазанный с ног до головы побелкой, успел-таки прибежать Коля на регистрацию.
Уже в воздухе начиная изучать чужой язык по разговорнику, я с большой радостью обнаружил, что многие слова совпадают до буквы, а некоторые схожи и понятны. Так, например, бортовой иллюминатор - окошко, в которое можно что-то рассмотреть, обзывается почти родным и близким словом «Юбло». Что пытаемся разглядеть, подходя к человеку? Правильно. Но это так, отвлёкся. Хотя с другой стороны вот такие лингвистические находки или мелочи быта, встречающиеся повседневно, как ничто другое помогали нам впитывать новизну и взращивать ростки просвещения. Порой самое никчемное занятие завершалось архимедовским криком: «Эврика!»
Напарник Игорь, прожив несколько дней в Италии, решил заняться нехитрой стиркой носков. Тазика или чего-либо подобного там не оказалось, что впрочем, неудивительно. Ведь это был отель, причём довольно приличный, но жить ещё предстояло несколько месяцев, поэтому мероприятие не отложишь. Это ныне трудно удивить умывальником с металлической пробкой в сифоне, перемещающейся вверх-вниз на специальной тяге, а тогда на все это мы смотрели как солдаты первой мировой на английский танк. Уверенно задвинув крышку вниз, набрав воды и завершив процесс, неизбежно подошёл к моменту слива. Попробовав ногтями, вилкой и ножом подцепить заслонку, и убедившись в бесполезности попыток, крепко призадумался. Оставлять всё в таком виде было негоже, горничная картины явно не оценила бы. Поэтому призвав на помощь всю силу недюжинного технического ума (как-никак мой друг приехал монтировать высокотехнологичное оборудование) и внимательно исследовав рукомойник, ползая на коленях со всех сторон, обнаружил-таки потайную пипочку, при нажатии которой открывалась зловредная пробка. Надо ли говорить о полёте души в тот миг? Какую эйфорию вызывало зерно прорастающей цивилизации!
Нам так нравилось окультуриваться! Совершенно неподдельный восторг накрыл меня с головой, когда в поезде Париж - Шомон захотелось вымыть руки. Сколько не нажимал снизу на краник, сколько не изучал его на предмет открывающих ручек - тщетно, вода отсутствовала. Лишь посантиметровое обшаривание пространства подсказало выход – кнопка для её пуска располагалась под ногой. Понимание того, что так удобней, что это норма, всё приходит позже, но, сколько эмоций в начале, сколько скулящей и повизгивающей радости. Да, да, именно такой, ибо со стороны я сильно напоминал молодую собачонку, обнюхивающую новую незнакомую среду.
Одним из самых чистых бриллиантов в копилке историй о нашей непуганой наивности – маленький эпизод с ещё одним великовозрастным «щенком» по прозвищу Самоса. Лет пятьдесят ему было, может чуть больше. Зачем считать года? Да затем, чтобы убедиться, что и в этом возрасте мы бываем сродни слепым кутятам. В Миланском аэропорту встретили его коллеги, прожившие там достаточно долго и съевшие не один килограмм макарон. Достаточно долго для того, чтобы бил ключом в них стержень бывалых, коренных миланцев. Прекрасно понимаю я Самосу, в миру Александра – когда с трапа смотришь на всё большими глазами, то воленс-неволенс проникаешься доверием к опытному, руководящему спутнику. Матёрое всезнайство необходимо своей услужливостью: «стань сюда, иди туда, возьми это, нажми то» - иначе нельзя, ведь голова кругом идет. Наступил момент небольшого затмения и у Александра. Подобно мне у рукомойника, в поиске открывающих элементов, вопросительно он посмотрел на аборигена. Последовала подсказка:
- Надо поднести руки и назвать фамилию. Встроенный чип, запомнив её, будет впредь открывать при произношении.
Самоса кивнул и легкомысленно выполнил указание, поднося ладони:
- Чааалыых…
Справедливости ради скажу, что не всё так было безнадёжно, не всегда мы оказывались побеждёнными, не постоянен был смех со стороны европейцев. Уже упомянутый Игорь жил и работал близ озера Кома в Италии. Место тихое, сонное, небогатое на события. Поэтому, когда соседняя деревня…или местечко, или…в общем, соседняя Виллариба приехала на футбольный матч с их селом, то они всем русским поселением (вчетвером) отправились на трибуны. Футбольный клуб соседей прибыл по всем правилам: автобус игроков, автобус фанатов - этаких местных тиффози. На стадионе страсти кипели как в чайнике. Приезжие проиграли и, конечно же, устроили погром. Но видимо это происходило не впервые - начеку был отряд карабинеров. Под конвоем всех сопроводили в автобус и медленно, со скоростью шага, двигался тот сквозь толпу местных победителей. Сыпались обидные речёвки, ругательства и оскорбления в открытые окна. Упиваясь безнаказанностью, какой-то «чужак» отвратительно цеплялся к каждому, с кем ровнял автобус. Никто не мог остудить юнца, что называется ему слово – в ответ десять. Но ведь и общался он с итальянцами. Разумеется, наступил момент, когда гудящий улей поравнялся с нашей четвёркой. Найдя в лице Игоря очередную жертву, этот субъект, с футбольным мячом вместо головы, изрёк что-то длинное и непристойное. Несколько длиннее, чем Матерацци Зидану. Игорь отреагировал медленно, но внятно:
- Иди на ...!
Фанат онемел. Его будто выключили - эффект был силен. Явно не ожидая такого ответа, не поняв не буквы, задира растерялся. Долго еще двигался автобус, долго кричали мячеголовые тиффози, но была в этом броуновском движении одна застывшая, недоумённно смотрящая немигающими глазами частица. Частица-субъект.
Всё-таки мы молодцы. Ум наш более пытлив и что намного важнее: менее заштампован стереотипами. Любознательность - неотъемлемая составляющая национальной ментальности, развита в нас гораздо сильнее, чем в европейцах. Взять французов, к примеру, – ни один из них при общении с нами ни разу не поинтересовался хотя бы одним русским словом. Даже для хохмы. Почему? Самовлюблённо считают, что их речь гораздо красивее? Музыка любви?
Нет, пожалуй, вру. В одной из командировок, когда были прохладные дни, главный механик фирмы мсье Кутюрье зябко потирал руки и приговаривал:
- Сибирия…
Явно стараясь вызвать у нас приятные воспоминания.
Разве могут французы испытать ту радость, то чувство счастья, которым в полной мере насладился каждый из нас, изучая чужую фонетику? Помните: «Счастье – это когда тебя понимают»? Устав как-то от ежедневных винных вливаний, решил попросить я стакан молока в уютном ресторанчике. Но, вот беда - вылетело из мозговой шкатулки нужное слово, коротенькое «ле», а молока хотелось нестерпимо. Спиной, затылком, всеми нервными окончаниями улавливал я волну блаженства, которая как цунами шла по лицам сидящих за столиками. Перебрав все подходящие звуки французской и английской речи, уже перешёл к мычанию и приставлению рожек к голове. С улыбкой смотрела этот театральный этюд молоденькая официантка Ан-Софи. Она, конечно, всё давно поняла, но помогала публике получать наслаждение. Скучное, дремотное поедание сыра прекратилось здесь после первого же появления нашей четвёрки. Знанием языка похвастаться мы не могли, разве что старший группы знал три слова: «Мерси», «Пардон» и «Па проблем». Последнее регулярно употреблялось им во всех случаях, когда первые два явно не подходили для обоюдного взаимопонимания. Как нельзя лучше подходило оно для заказа еды в ресторане, когда гарсон перечислял возможные варианты.
Называлось это чревоугодное заведение «Белая лошадь» (возможно, поэтому, так непривычно было для всех потребление молока в нём) и располагалось по соседству с центральной площадью Ножана - небольшого местечка с населением что-то около четырёх тысяч. Рядом на здании мэрии, под самой крышей, невидимый для глаз, жил своей жизнью какой-то прибор издающий порою сильнейшую по громкости сирену. Звучала она нечасто, несколько раз в месяц и как-то совершенно бессистемно. Могла заголосить в любое время суток, да так, что слышно во всех концах городка. Однажды во время крепкого сна, при открытых окнах, меня буквально подкинуло с кровати неожиданным её рёвом. Вырывающееся из груди сердце и природная тяга ко всякого рода загадкам, укрепили меня в твёрдом желании всё прояснить. Утром следующего дня, на почте, все мои вопросы мигом разрешились, но удивление осталось, по меньшей мере. Женщина терпеливо объяснила, что это сигнал для людей страдающих кардио-сосудистыми заболеваниями, особо восприимчивых к перемене атмосферного давления. Прибор предупреждает о необходимости принятия лекарства. Вот это да!
В голове мелькнуло: « от такой сирены сердечник ночью скорей до утра не дотянет, чем от непринятой таблетки».
- Чудная информация, - вырвалось вслух, - какой замечательный город! Хорошо, что не поленился и утолил информационную жажду.
А городок, правда, был прекрасен, особенно по вторникам и четвергам. По этим дням Ножан тонул в цветах, тогда как обычно - в них просто купался. Центральная площадь, прилегающие улочки и подступы к ним – всё это погружалось в запахи и раскрашивалось замысловатой палитрой. Рынок, где торгуют одними цветами! Ни колбасы, ни окороков, ни картошки. Как же они любят цветы! Они везде: на клумбах, в окнах, за окнами, на балконах, на стенах домов. Поразительно, но никто не ломает, не рвет, не изучает, как устроен горшок с геранью внутри. Говорю же – не любознательны, не похожи на нас.
Один знакомый заводчанин прожил здесь чуть более года. И обосновано считал, что этого времени с лихвой хватило для завершения культурного самообразования, а потому стремился привить местному населению привычку вспоминать о русских с теплом и лёгкой улыбкой. Владимир Иванович Протопопов носил очень подходящую кличку «Тарзан». Было в его характере что-то от киношного персонажа. Та же кипучая энергия, стремительность и чистота помыслов. Первое, что было сделано – установка прочных, дружеских отношений со старенькой аптекаршей. Зайдя в аптеку, Владимир мило улыбнулся и уверенно изрёк:
- Мадам, сильвупле, алколь.
- Алколь? – мадам явно растерялась, за несколько десятков лет работы такое просили впервые.
Переспросив несколько раз, крайне неуверенно, хозяйка всё же скрылась за дверью и вернулась с пятиграммовой ампулой спирта.
- Но, но, - замотал головой Володя и улыбнулся шире прежнего, - гранде алколь.
Руки его при слове «гранде» начали совершать «рыбацкое» движение, раздвигаясь вширь. Синхронно с руками движение сдублировали глаза старушки:
- Гранде?
Намеренно привожу их диалог без перевода, т.к. пояснять здесь что-то нет нужды, а по-русски пропадает весь смак этой тарабарщины. Языком Тарзан владел так себе, оттого не мог сразу объяснить бабуленции сколько же именно спирта его устроит. В конечном итоге сговорились на литре. Этого хватило дней на десять, а затем вновь улыбка, вновь аптека. Каким боком алкоголь к возделываемой ниве просвещения? Катализатор. Любое брошенное зернышко необходимо поливать, стимулировать, а уж зерно знаний тем более.
Недалеко от Ножана, в Коломбье-лез-Дье-Эглиз, есть мемориальный комплекс памяти Шарля де Голля. Высоченный холм упирается в небо огромным сорокаметровым крестом - Голль тоже был немалого роста и размещает миниатюрный скверик с небольшим домом-музеем. Совсем рядом расположена и могила Шарля. В один из дней приобретенное в аптеке стимулирующее средство подтолкнуло Владимира к замечательному поступку. Очень я был горд за него потом, убеждаясь воочию, как не похожи мы на сонно-инертных европейцев. Купив бутылку водки и пару стаканчиков, поехал наш герой помянуть президента. Немного – немало. Кажется, дата на календаре этому способствовала. Забегая вперёд, скажу, что все мои истории совершенно реальны.
У кассы вдруг обнаружил Вова небольшой пробел в знании языка. Спросить по-французски: «Как пройти к могиле?» - оказалось затруднительно. Память выдала только фразу: «Где сейчас живёт президент?» Именно с ней он и обратился к мадмуазель в окошке. Надо ли говорить, каково было удивление кассира!?
- Что Вы, месье, он давно умер!
- Да, знаю я, что умер. Где он сейчас…живёт?
- Говорю же Вам, месье Шарль более не с нами.
-Понятно, а где он …живёт?
Через десять минут такого общения девушку, возможно, хватил бы удар, если бы её всё-таки не осенило, и она не указала путь настойчивому туристу.
Подойдя к захоронению, коллега влился в большую группу людей, молча стоящую у надгробия. Деловито протиснувшись меж ними и аккумулировав вопросительные взгляды, уверенно расположился со стаканчиками и бутылкой водки на плите спокойно спящего вечным сном Шарля. Наполнив до краёв оба, по традиции выпил один и не менее сосредоточено стал пробираться на выход. Уже почти добрался он до крайнего ряда, когда последовал вопрос, очевидно от самого недоуменного, откуда-то сбоку, прозвучавший робко и приглушенно:
-Мсье, Вы кто?
-Я? Я русский.
Удивление достигло апогея, своего пика в огромной синусоиде, пробежавшей по душам и лицам этих скорбящих, оказавшихся родственниками самого де Голля! Но это выяснилось позже, а до этого Владимир успел эту синусоиду зашкалить, вывести за пределы графика:
-Каждый русский, прибывший в вашу страну, считает своим долгом приехать сюда и почтить память великого француза, большого друга России - Шарля де Голля.
Для понимания ситуации, надо знать одну особенность моего друга – чрезвычайно важное, серьёзное лицо, сохраняющиеся независимо от произносимого.
Французы что-то быстро и шумно говорили, Россия из рычащего медведя превратилась в симпатичного, обаятельного друга. Возможно, остаётся им и по сей день. До сих пор радостно за Владимира: из зернышка его вырос и вызрел великолепный плод. Плод дружбы.
Разумеется, для того чтобы что-то взрастить нужна прополка. Виртуальная тяпка прошлась по грядкам и в моём огороде, удаляя сорняки. Много лишнего произрастало. Даже не лишнего, нет, а скорее с перепутанной биркой. Некоторые события помогли их развесить верно.
Вылетая во Францию, я был полон различных мифов подогревающих воображение, рисующих прекрасные и одновременно ужасные перспективы долгожданной встречи с чужой землёй. Сладкие грёзы приходили в голову вместе с таким стереотипом: «все француженки необыкновенно красивы, худы, изящны, словом все сплошь Одри Хепберн». Которая как потом выяснилось, родилась в Бельгии и к этой стране отношения не имела.
Мрачные мысли вползали в подкорку рука об руку с газетными штампами времен социализма: «в мире капитала, со звериным оскалом, трудятся от зари до зари, изнашивая организм непосильным трудом».
Первый был развенчан в ближайший вечер прохожими парижанками, на целых шесть месяцев, когда чуть не укрепился снова. В супермаркете столкнула меня судьба с красивой молодой женщиной, держащей за руку мальчика лет десяти. Как она была прекрасна! Словно на полянку с бабочками-капустницами прилетела нарядная, цветная, с длинными…крыльями соперница.
-Вот… вот она, настоящая француженка, - промямлил я себе под нос, уже ощущая, что миф снова стремительно пускает корни.
Расставил всё по местам мальчик, который открыл рот и поканючил тоненьким голосом, на чистейшем русском языке:
- Мамочка, купи колбаски…
Дама ответила, не менее певуче, по-вологодски окая:
- Хорошо, сынок, - и уже тихо самой себе, – интересно, здесь кофточки есть?
В такие моменты понимаешь - как же музыкальна и переливисто мелодична наша речь! Очень приятны и полезны такие наблюдения. Поскольку позволяют радоваться за Отчизну не меньше, чем воспоминания о национальном балете и былом величии хоккейной дружины. Впрочем, об этом я слышал и раньше, но всё как-то не верилось, думал – преувеличение. Следующая история ещё более убеждает в правдивости вывода. Несколько моих коллег, по традиции «набравшись» за ужином, всю ночь играли в карты и пьяно матерились в номере отеля. Откуда им было знать, что за стенкой, вместе с ними не спала и жадно ловила каждое слово русская эмигрантка? Выйдя на завтрак вместе с мужем итальянцем, столкнулась она в коридоре с нашей зевающей группой и блаженно изрекла:
- Какое же счастье - слышать родной язык! Боже, сколько лет прошло…
Вернёмся же к прекрасному полу. То, что во многих европейских странах настоящих красавиц можно встретить только на телевидении в образе диктора, стало ясно довольно скоро. Ещё один мой соратник Миша Варфоломеев, уже в приличном возрасте, был командирован со товарищи в Мадрид. Во время прогулки по городу, параллельным курсом, ритмично вышагивала обольстительная, очаровательная, сексапильная сеньорита. Настолько аппетитная, что Миша не удержался и помечтал вслух, совершенно не опасаясь быть понятым:
- Я бы ей юбку то…задрал.
Прелестница обернулась и критично посмотрела на мечтателя. Видимо возраст ей показался не просто приличным, а скорее даже критичным, поэтому ответом было ехидно-презрительное:
- А сможешь?
Всё это вот к чему: если вы вдруг увидите красотку на улицах Европы, то можете не сомневаться - перед вами русская женщина!
Что касается второго мифа, то и у него оказались глиняные ноги. В Париже возле Форума Центрального Рынка довелось видеть мне человека очень не хлопотно зарабатывающего на жизнь. Уродливо страшный, грязный, в лохмотьях мужчина выглядел болячкой, досадной коростой на лоснящемся, холеном теле городской улицы. Шарм изысканного зодчества, ухоженные, пахнущие парфюмом прохожие подчёркивали, усиливали контраст, но на этом и строился расчёт. Расчёт успеха. Достаточно был взглянуть на лицо, как тут же вспоминался Квазимодо из романа «Собор Парижской Богоматери». Обрисовывать его подробно нет необходимости, ибо Гюго постарался со всей силой своего таланта, а демонстрировать собственную бездарность на этом фоне совершенно не хочется. Человек зарабатывал на уродстве, на поразительной схожести с книжным персонажем, удерживая перед лицом большую портретную рамку, позируя для желающих «щёлкнуть» фотоаппаратом. В небольшую коробочку периодически летели монеты, которые через пару часов обменивались на вино, сыр и овощи в ближайшем маркете. Послеобеденный короткий сон и всё начиналось заново. Наблюдая процесс, я неожиданно понял – это не попрошайничество, это работа!
На Восточном вокзале рухнул ещё один трюизм, подкошенный двумя дамами, моющими полы в большом зале. Поначалу мероприятие ничем особенным не отличалась, до тех пор, пока не увидел на спине одной из них большой опрыскиватель, наподобие тех, что мы используем на дачах. Обладательница его неспешно и равномерно наносила на пол загадочный раствор.
- Ну, всё, сейчас от хлорки задохнёмся, - первое, что пришло в голову, а воспоминание о родных вокзалах ничего иного принести не могло. При виде уборщиц мозг мгновенно настраивался на едкий запах. Нос рефлекторно поморщился, но вдруг поймал приятное, ароматное облако. Раствор оказался дезодорантом. Каково?
Должен признать, что такие мифы-сорняки на поле знаний вычищать особенно приятно. Однако в борьбе за будущий урожай некоторые россияне слишком перестарались и перепутали осот со злаковыми, безжалостно удаляя с бурьяном и окультуренное. Стремясь посмотреть и увидеть, наш человек порой создаёт условия тепличной комфортности только для собственного Я. Постараюсь обрисовать картинку двухнедельной давности. В Шато де Амбуаз есть часовня, в которой захоронен Леонардо да Винчи. Место бесспорно интересное, народу многовато, но огромное число экскурсантов пытается само себя организовать, быть доброжелательней друг к другу. Не раз наблюдал, как группа из десяти – пятнадцати человек останавливается, ожидая щелчка фотоаппарата, боясь перегородить объект съемки. То тут, то там слышны бесконечные «пардон» да «мерси». Люди, боясь проявить бестактность по отношению к ближнему, терпеливо ожидают собственной очереди к музейному объекту. Расслабленно и неторопливо, вспоминая на ходу многочисленные шедевры великого Леонардо, я сделал шаг в часовню и остановился, чтобы дать глазам возможность привыкнуть к полумраку помещения. Несколько секунд ожидания завершились неожиданным окриком сбоку:
- Уйди!
Прозвучало это коротко и громко, как выстрел. После пары испуганных шагов вперёд оборачиваюсь и замечаю женщину лет пятидесяти пяти с фотоаппаратом, у входа, желающую запечатлеть понравившейся узор на камне. Освободившееся место тут же занял пожилой немец. Через пару мгновений также удостоившийся команды моей соотечественницы:
- Иди! – властность в голосе была достойна кинолога-дрессировщика.
Германец непонимающе повернулся на звук и удивлённо всмотрелся в его источник. Та попыталась быть более убедительной, подкрепив речь жестом руки:
- Иди отсюда!
От стыда пришло желание провалиться сквозь мраморный пол, поэтому я торопливо перешёл в противоположный закуток часовни, где собственно и была надгробная плита. Там меня поджидала вторая группа «руссо туристо». Гид уставшим, изнывающим от жары голосом рассказывала что-то про художника-изобретателя, а молодой человек лет тридцати эхом переводил с русского на русский, что де, по его мнению, неправильно сделали могилу. Что плита не та и не там, что по ней можно ходить ногами, что не в ту сторону лежит бедный Лео. Не тут закопали, да неправильно огородили. Гид стоически делала вид, что суфлёр ей совсем не мешает, а специалист по захоронениям находил всё новые и новые огрехи.
Недавно прочёл статью, как россиян в Чехии решили удивить средневековым шоу в национальном стиле. Позволю себе процитировать небольшой отрывок автора по имени Алекс:
«Поначалу все было весьма пристойно. Зрители с любопытством наблюдали за фокусником, который подбрасывал шарики и с легкостью их ловил. Кто-то хлопал, кто-то кричал "браво" и делился своим восхищением с соседями по столу. Но пронзительный крик "Еду несут" изменил картину до неузнаваемости.
Вот, люди вскочили с мест и принялись с жадностью озираться по сторонам: "Куда несут"? "Откуда"? Другие, оказавшись порасторопнее, моментально бросились к проходам, чтобы занять очередь. Они и сами не знали, куда вставать, но привычка занимать очередь, видимо, привита в советского человека с детства. Когда появился официант с подносом, на котором нежились аппетитные ломтики свинины и куриные крылышки, особо оголодавшие даже не дали выложить их на общий стол - хватали сразу с подноса, чем несколько смутили молоденького официанта, не ожидавших от туристов такой прыти.
Стук вилок раздавался тут и там - казалось, вот он лежит, ароматный ломтик, только поддень его. Секундное замешательство и мясо отправляется уже в другую тарелку. Давка в проходах образовалась нешуточная, а народ все подходил и подходил. Раздосадованный фокусник как мог привлекал внимание туристов, но тщетно. Кто-то с жадностью пережевывал пищу, кто-то намеревался эту самую пищу раздобыть - до фокусов ли? И напрасно официанты увещевали, что принесут еще - всем хотелось набить желудок прямо сейчас и ни минутой позже.
Когда счастливые обладатели куриных крылышек и ломтиков свинины расселись по местам, те, кому еды не досталось, с тарелками и вилками наготове с нетерпением ожидали продолжения банкета, распуская нелепые слухи насчет количества еды.
- А я слышал, всего три захода будет.
- Так мало? А вдруг всем не достанется?
- Конечно, не достанется, вон сколько народу!
Свидетели этой беседы покрепче сжимали вилки в руках. Они знали - второго шанса может уже и не быть. Между тем, другие официанты принялись разносить пиво. А поскольку сей напиток предлагался абсолютно бесплатно - многие брали не один бокал, а три или даже четыре. Наиболее активные туристы заказывали ко всему прочему еще и медовуху, благо, она тоже не стоила ни копейки. Спустя минут сорок многие были уже навеселе.
Очереди к еде постепенно рассасывались, благо слухи насчет трех заходов оказались ложными. Люди, стоявшие в первых рядах, с отвращением запихивали в рот мясо, которое уже не лезло, а на тарелке рядом медленно остывали еще десять-пятнадцать кусков, схваченных впопыхах и просто из жадности».
Грустно. Пресловутое «облико морале». Казалось бы так много сказано и написано по этому поводу, что давно уже пора показать всему миру, какое оно у нас одухотворенно прекрасное. Ан, нет! Похоже, что даже вмешательство пластического хирурга не поможет убрать застывшую гримасу. Как-то довелось прочесть мне историю о Зиновии Гердте. В разговоре с одним известным литератором актер, в шутку, посетовал тому на то, что поэты пишут много книг, даже собраний и всё без видимой пользы.
- Читает ли их кто? Возьмите меня – совсем другое дело. Я за свою жизнь и сочинил-то всего две строчки. Зато, какую выгоду они принесли!
Выяснилось: постоянно гадящие в подъезде жильцы настолько отравляли существование Зиновию, что тот решился вывесить там объявление в стихотворной форме, собственного сочинения:
Дорогие, осчастливьте –
Перестаньте писать в лифте!
Добившись невероятного – стало чисто. Как жаль, что группа наших туристов, стоявшая передо мной в туалет на территории Шато де Вилландри, не читала тех магических строк. Лужи на полу кабинки и отпечатки туфель на стульчаке лишнее тому подтверждение. Неужели это неистребимо? Неужели косолапие не перековать на модельную поступь? Немцы уже устали с этим явлением бороться, придумав хитрое приспособление. После нажатия кнопки слива воды стульчак унитаза начинает вращаться, а специальная щетка, дезинфицируя, моет. Дочь испытала немало весёлых минут, когда осуществила смыв, не вставая с белого постамента и соответственно прокрутившись на нём.
Когда же канут в лету времена писающих в бассейн туристов? Забавно, но, похоже, потомки галлов сами обессмертили этот процесс. Дело в том, что бассейн на их языке звучит очень подходяще: «писин».
Уверен - людей, чьё поведение заставляет краснеть, меньшинство. Большинство же приятны и улыбчивы в общении. Безусловно, иностранцы не инопланетяне и порой ведут себя не лучше, но не будем, уподобляясь школьникам кивать на соседа и говорить, что тот тоже двоечник. Доля здоровой самокритики никому не вредит. Нашему человеку со всеми его плюсами убрать бы этот маааа-ааленький минус. Мы, действительно, образованная, читающая, с большим культурным наследием нация, но самим себя расхваливать неприлично, иначе уродливо завысится самооценка. Пусть о наших добродетелях говорят другие, нам же достаточно о них помнить и чаще демонстрировать. |
