Ой!.. О чем говорить я не знаю! Что поведать миру? Какую тайну правого предсердия откупорить?
А, вот одна мысль – буду ее думать. Брат мой поступил учиться. Подделал документы и сбегал в какое-то училище. Там придурки не разобрались и его приняли и теперь он в училище, да еще на специальности, которая на базе 11 классов. «ИКС» называется. Нет, они там не уравнения решают, я-то тоже сперва так подумала. Так брат меня полчала крыл, даже мама рот раскрыла, говорит: никогда такой речи изысканной не слыхала. «ИКС» расшифровывается как инновационные компьютерные системы, а больше Юрка ничего не рассказывает, – там все в жутком секрете.
У нас большая семья. Всех я не вспомню, скажу только, что у меня есть брат Юрка, – семнадцатилетний увалень и его сестра Мила… Стоп! Какая Мила? Господи боже, Мила – это я.
Еще какие-то братья есть, похожие словно кролики и много их, как кроликов. Я, когда в первом классе училась, посчитала – вроде четверо, а когда в девятом – вроде полтинник. У меня по математике пятерка. Подделанная, разумеется, поработала бритвой.
Мама позавчера каких-то детей в школу таскала. Говорит мне: «Мила, это твои братушки – Мишенька и Антушенька… А я их не помню… Курить надо меньше…»
Еще вроде есть какой-то маленький, похожий на китайца. Кажется Ки Ри Лу. Тьфу ты! Кирилл, господи, что наворотила! Он – сумасшедший, но конечно не такой, как я.
Кирилл обожает теряться. Постоянно мы забываем его на рельсах, когда на громадной скорости приближается трамвай, на дороге, когда недалеко автобус и в лифте, когда тот ломается и сутками не открываются двери. Кирилл – ко всему привычный и, может быть, поэтому начал кусаться. Всех кусает, кто бы к нему ни подошел: метод самообороны, наверное, такой.
Словом невесело нам в нашем… доме. Все курят, все пьют и все друг у друга сигареты стреляют.
В школе скучно. Посадили меня рядом с диким иродом: Сезамовым кличут, а на самом деле его следует звать Шизамов. С ним посадили. Чтоб под ним парта обвалилась! Классная объяснила это тем, что так девочки быстрее станут мужчинами, а мальчики – женщинами, она всегда слегка путала слова, но смысл оставался неискаженным.
В пятницу, 13 декабря, когда мы учились утром, классная решила устроить нам час стирки. Это она так «классный час» называет и понятно почему. Половина народу пока она за тряпкой сходила, свалило через окно и не посмотрело, что третий этаж.
Шизамов, было, задумал прыгнуть, даже окно для этой цели открыл, вдруг вплывает Марта Иосифовна и говорит:
– Можешь, конечно, прыгать, но у меня новость интересная есть…
Сезамов застыл.
– Что за новость? – грубо спросил он. – От меня-то чего?
– Ты садись, – махнула рукой учительница. – Садись за парточку…
Васька фыркнул и сел.
– О будущем будем говорить, о будущем, – замогильно провыла учительница и извлекла из рукава карты Таро. – Подай мне верное гаданье! – взвывала она и шторы вдруг закрылись. – Будущее скрыто, но раскроется! – еще громче выкрикнула Марта Иосифовна и замолкла.
Васька покрутил пальцем у виска и сделал попытку зажечь сигарету.
– Убери курево, – умиротворенно попросила учительница. – Убери этот никотиновый яд! Я зажгу египетские благовония, которые, если верить мифам Древней Греции жгли во время погребения Тутанхамона.
Ну вот, началось. Марта Иосифовна всегда знала лучше другие предметы, нежели свой.
Она поднялась, прошествовала к шкафчику и, достав тоненькие красные палочки, зажгла их и вставила в цветочные горшки.
– Теперь – другое дело, – проговаривая слова, сказала учительница. – Я ощущаю будущее!!!
Я поежилась.
– Вы потише ощущайте, а то сейчас директор придет, – сказал кто-то.
Марта Иосифовна устремила огромные глаза на Сезамова.
– Я знаю про тебя одну тайну… – проговорила она. Наверное, так должны говорить пришельцы.
– Какую тайну? – испугался Сезамов.
– Ты учишься в этой школе! – крикнула учительница. – Я угадала?
Сезамов заморгал.
– Пошутила… – сказала учительница и одним махом трансформировалась обратно, в тихую Марту Иосифовну.
– Ты вот куда думаешь идти учиться? Куда и на кого? – спросила она у Васьки.
– Я еще не думал, Марьфовна, – сказал он. – Явно, что не на слесаря…
– Ясен пень, – сказала учительница и рассмеялась.
Она всегда говорила со всеми по-человечески, без этого официального бреда.
– Еще не подумал? – повторила она и выражение лица ее смягчилось. – Худо все это! Нельзя же тянуть до последнего! Вытянете и придется либо сматывать, либо обрезать…
Эта фраза мне показалась глупой и я плюнула на пол от смеха.
– Напрасно, Милоида, – глянула на меня Марта Иосифовна. – У тебя лицо такое… На улице работать будешь…
– Ничего подобного, – ответила я. – Я в нашу педурку пойду…
– В педурку? – спросила, сощурившись, Марта.
Я кивнула.
– А я поговорю и тебя не примут, – счастливым голосом сказала Марта. – Не примут… Тра-ля-ля… И тем более после педурки практика… Пе-да-го… ну сложное слово…
– Этой практики у ей завались, – полоснул себя ребром ладони по горлу Сезамов. – У нее братьев столько, что не сосчитаешь…
Марта Иосифовна грустно улыбнулась.
– Я тоже была такая, – с ностальгической грустью сказала она. – Думала, что раз у меня есть братья, мне другие дети не страшны… Оказалось не так… Слышали, я в тюрьме сидела… Вот, в детском садике, при свидетелях, зарезала пятерых кухонным ножом… Благо, родители только благодарны были, не посадили меня надолго. Пять лет отсидела и с чистой совестью на волю!..
Она уселась на стул, соединила пальцы в замысловатый узор и замолчала. Мы подлетели к ней:
– А с кем можно потренироваться, если не с братьями и чтоб его не убить?
Учительница обрадовалась и щелкнула пальцами.
– Правильно сечете, – похвалила она. – И чтоб не убить? Х-мм. Разве только Сашка Путило из седьмого «В». Но он хулиган, предупреждаю сразу… Ужасный… С замашками такой наглости, что вам и не снилось.
Все разочарованно загудели.
– Давайте я его возьму, – тоскливо сказала я. – Помирать, так с музыкой.
– Спасибо, – сказала Марта и затрясла рукав моей куртки. – Вот выручила… Вот молодец… Я бы его, честно говоря, никому бы кроме тебя и не доверила бы…
Н-да… Весело живем.
Вышла из класса, а Сезамов мне и говорит:
– А ты дура!
– Сам дурак! – сказала я и направилась к классу, где учился мой подшефный…
У кабинета номер двадцать шесть стоял подросток с лицом Арнольда Сталонновича Дамма и смотрел прямо перед собой. От мускул глаза у него собрались в кучу.
– Позови Путилу, – попросила я и отодвинулась, так как Дамм обдал меня ароматом нечищеных зубов, открыв рот и крикнув:
– Путяк! К тебе!
Из класса выплелся еще более худший экземпляр. Коротко подстриженный, белобрысый и с изможденным лицом.
Увидел меня, вздрогнул, открыл рот и запел:
– Как по морю, морю синему, по синему, по Хвалынскому, что плывут тут, выплывают…
Арнольд пихнул его в плечо.
– Это – не учительница пения, – сказал он.
Путило осекся и торопливо извинился.
– Саша, – начала я тоном учительницы-идиотки. – Ты знаешь, где мы?
Путило сплюнул на окно.
– В школе, – буркнул он. – Все?
– Нет, – с достоинством ответила я. – Ты знаешь, кто я такая?
– Ну…
– Я… – я бы продолжила говорить но он внезапно замолчал и, уставившись в окно, начал бормотать на старославянском.
Удивившись, я вошла в класс и подошла к его классной, которая с увлечением рылась по рюкзакам. Она испугалась, что кто-то вошел и стукнулась головой о парту.
– Чтоб ты сдохла! – сказала мне классная Саши. – Чуть инфаркт не схватила… Ты кто такая будешь?
– Мне поручили шефство над Путило, – отрекомендовалась я. – Знаете такого?
Учительница, все еще сидя на полу, поскребла лоб рукой.
– Что-то помню, – сказала она. – А вообще-то я сильновато ударилась: тут помню, там не помню… Я же просила, чтобы мальчика прислали… Ну Марта Иосифовна давно с ума сошла…
– А я почему не гожусь?
Учительница осеклась и торопливо спрятала глаза.
– Уж больно трудный, – сказала она. – Гений… Переписал поэмы Пушкина в прозу, облек Гоголя в стихи, сделал из Островского увлекательное чтиво… Гений! Но рассеянный! Забывает поесть… Полы вымыть… В туалет сходить… У него родители контрактники… Нейрохирурги, вроде… Укатили в Америку, а его с бабушкой бросили… Он ее натурально не слушается…
– У меня три младших брата, – сказала я. – Справлюсь как-нибудь…
Классная подозрительно посмотрела на меня и, открыв журнал, выдрала оттуда страницу с адресами:
– Найдешь, – пояснила она. – Его адрес там, внизу записан.
Пока я шла из школы домой я думала, как же с гениями обращаться. Тысячи книг написаны про обращение с дураками, а с гениями, представьте себе, не одной.
Я завела домой Мишку с Антоном и двинулась к Путило, который если верить журналу жил на четырнадцатом этаже.
Жил он в высотных домах, где лифт не работал не по причине поломки, а от природы.
Найдя нужную дверь, я позвонила. Дверь мне открыла отчаянно молодящаяся женщина лет шестидесяти.
У нее была очень красивая прическа тридцатых годов, которая была у моей любимой киногероини – Скарлетт О’Хара, из «Унесенных ветром». Я думала, таких причесок теперь не носят.
Путило одетый лежал на диване вверх ногами и держал в руках тоненькую тетрадь. На обложке тетради я заметила надпись: «Стихи. Авторский сборник. Я небо презрел…».
– Вот там вот натоптано, – сказал он бабушке и та, сняв парик, а это был именно парик, моментально вытерла указанное место.
После этого она водрузила парик обратно и уставилась на Сашу.
Тот никак не отреагировал на мое появление, продолжал лежать на диване…
– Сашуля, к тебе одна женщина пришла, – сказала бабушка и ткнула пальцем в меня. – Вот она! Не смотри на вазу!
– А что этой женщине надобно? – спросил он. – Выпроводи ее, не видишь, я работаю.
Бабушка пожала плечами и начала теснить меня к двери.
– Извиняй, дочка, – разводя руками, сказала она. – Мне творчество внука важнее.
Я выглянула из-за ее плеча. Путило и не думал повернуться.
– Бабушке, между прочим, надо помогать, – заученно сказала я.
Бабушка горячо закивала головой и ослабила хватку.
Путило встал с дивана и подошел почти вплотную ко мне.
– Я бы с радостью, – сказал он. – Но видишь какие у меня изнеженные пальцы… С ними решительно невозможно мытье полов… Выгони эту дуру! – рявкнул он. – Мне пришла в голову отличнейшая строчка!
Бабушка повторно развела руками и почти вышвырнула меня на лестничную площадку.
Вот оно, о чем предупреждали учителя! Никакой он не хулиган, я была подло обманута…
Вернувшись домой, я наябедничала папе. Он не слушал, но я все равно говорила.
– Дура ты, Милка! – наконец сказал отец. – Ты бы ему Пушкина почитала, он бы и растаял… Или Булгакова… Приведи его ко мне, я гляну, что за фрукт…
На следующий день я караулила Путило в коридоре.
– Сашенька, – тем же дебильным тоном начала я. – Ты мне не поможешь?
– Что? Кто? Я? Тебе? Да ты кто? – задал он подряд несколько вопросов.
– У меня же братья, трое их… Точнее не трое, а больше… – начала я, часто сбиваясь.
– Говори быстрей, нету времени, – сказал Путило, оглядываясь, нет ли кого из одноклассников.
– Нужно их домой дотащить… Помоги… Ты же все-таки мужчина…
Путило хмыкнул, а потом стукнул кулаком в стекло, стекло задрожало.
– Ладно, – сказал он. – Если муза отпустит меня, я помогу тебе… Но особо не надейся, я могу и просто забыть… В коридоре, возле продленки…
Я еле до конца уроков досидела. Надо же: согласился братьев домой оттащить. Мне меньше мучений, опять же – отцу новую жертву приведу.
Коридор возле продленки был разрисован детьми… Тут были и маты, и какие-то непонятные рисунки, которые принято называть «граффити».
Обычно здесь шум-гам… Учителя на четвереньках убегают из продленки. Говорят: себя дороже… А тут – тишина. Странно…
Может быть, их увели куда? Тоже нет. Вроде бы куртки у всех на месте… Да вон и Валентина Григорьевна за столом, только глаза у нее чего-то круглые как блюдца. Все столпились возле стола, за которым сидит Саша Путило, и что-то рисует.
– Саша, – тихо позвала я.
Он поднял голову.
– Ты опоздала… Я тут тебя второй урок дожидаюсь…
– Ну, у меня же шесть уроков, – осторожно напомнила я.
Путило отмахнулся.
– Значит так, – сказал он детям. – К завтрашнему дню нарисуете мне все комнаты своей квартиры… Мне это нужно видеть… Отдадите… Я буду думать, стоит ли на вашу наводить воров или нет… Понятно?
– Поньятно, – нестройным хором ответили продленщики.
Одев братьев в чужие и дорогие вещи (мы только так им новые вещи и приобретаем: я их в продленке одеваю в другие), я вытолкала их в коридор. За мной просочился Путило.
– Ты меня «Сашенькой» не зови, – хмуро попросил он. – Меня не прельщает это имя…
– А как можно?
– Зови Доном Хуаном, это мой любимый книжный герой.
Я сделала вид, что знаю, кто такой Дон Хуан.
Братья тем временем хотели подраться, но Дон Хуан крикнул:
– А ну-ка сидеть! Чего разбушевались? Сейчас пойдем!!!
Самое удивительное, что братья пошли за ним. Я их столько дрессировала, и то они за мной не ходили, а за ним вот пошли… Даже особо не кричали и не хулиганили.
Воспитательница детского сада, которая вместо работы вечно сидела на скамейке и курила, перекрестилась:
– Случилось чего? – тревожно спросила она.
– Почему? – удивилась я.
– Обычно вы идете так, что за полкилометра слышно…
Мы забрали из садика Кирилла и прицепили его к руке Мишки, предварительно обработав руки суперклеем. Может быть, так не потеряется… Мы довольно быстро дошли до дома. К слову сказать, Путило мне не слишком помогал, просто шел рядом и один раз чуть не попал под машину.
Бабки, сидевшие в нашем дворе, удивились, потому что обычно появление братьев ознаменовывалось разбегающимися кошками и собаками.
Мамы дома не было. Не было также никакой записки о ее хотя бы примерном местонахождении. Отец взглянул на Путило и, вызвав его в кухню, полчаса о чем-то с ним беседовал. При этом слышались звуки сталкивающегося стекла и подозрительное бульканье. Саша выплыл из кухни, держа в руках стопку:
– Вот такой мужик! – сказал он. – Мы с ним по этим… по душам поговорили. Чаю, опять же попили… Сбегай, купи хлеб…
– У нас есть, – торопливо сказала я.
– Да не у нас, дура, – сказал Дон Хуан и постучал по притолоке. – Не у вас! А у меня дома хлеба нет… Вот я тебе и говорю: сходи да купи…
– Какой? – спросила я.
– Запиши, – икнув сказал Дон Хуан. – Возьмешь бородинского краюху и два пузыря с фантой… Деньги в шкафу… Тьфу ты, я ж не дома! Не бери пузыри… Только хлеба…
Я взяла пакет и двинулась в магазин. Я люблю ходить по магазинам одна, хотя с братьями это прибыльней, они завсегда что-нибудь уворуют бесплатно.
Пока я посматривала на духи фирмы: «La mort1», прошло довольно много времени. Украсть их так и не получилось, краснощекая продавщица крепко держала свою лапу на запечатанной коробочке.
Придя домой, я узнала, что пришла мама. Дон Хуан стоял одетый и смотрел на явно украденные отцовские часы.
– Тебя за смертью посылать, – проворчал он. – Ох… Да что с тебя возьмешь…
Господи, сколько времени. Не может быть, чтобы я была в магазине так долго…
С тех пор Дон Хуан зачастил к нам, а я в свою очередь зачастила в магазины. Пока он у нас, я то мусор уносить уйду, то в магазин пойду, то в больницу. Правда мое лицо он пока не запомнил:
– Ой, – говорит, – кто вы… – и так каждый раз.
Он все больше с братьями, даже с Кириллом о чем-то разговаривает, хотя тот болтает довольно бессвязно.
В школе недомолвки: он забежит, глаза, как у наркомана после кайфа, горят, прошепчет мне, что нужно в магазин сбегать и вон из класса.
Мои злейшие подруги Машенька и Марфушенька заинтересовались:
– Это к тебе Маколей Калкин бегает? – спросили они однажды.
– А что, похож? – гордо спросила я.
– Не то слово, – восхищенно ответили девчонки.
– Так это его внебрачный сын, Калкина-то, – соврала я. – Он же первую жену в Россию заставил эмигрировать вместе с сыном… Вы что, не знали?
Они не знали. Обрадовались, сказали мне, чтобы я познакомила их с отцом Дона Хуана… Весело…
А «внебрачный сын» Маколея Калкина посерьезнел резко. Девчонки ему в качестве подарка связали шарф, как у Гарри Поттера и он стал очки круглые носить. Через очки смотрит, а глаза в разные стороны косят. Так и зима пришла – каникулы.
Мы собрались у нас и сидели на диване. Дон Хуан устроился в кресле по-турецки.
– Показывайте отметки, детки, – сказала мама и любя стукнула папу скалкой по голове.
Я дневник очень гордо дала: троек нет, хотя четверок и пятерок тоже.
– Ладненько, – вздохнула мама. – А что скажет Дон Хуан?
Она Путило тоже Доном Хуаном стала называть, очень ей это понравилось.
– Будет еще сын Хуаном назову, – все время повторяет она, а папа украдкой крестится.
Глянули мы «внебрачному сыну» Маколея Калкина в дневник и обомлели. Там одни пятерки. Вот такой он – под моим шефством был и обогнал…
Юрка посмеялся, зачетку – везде пятерки. А мне грустно – старалась-то я, а оценки они получили… У Мишки и Антона пятерки, а у меня… Э-ххх…
Наутро ко мне Дон Хуан прибежал, нервничал.
– Сходи за картошкой, – попросил он. – А то мне некогда… – и умчался…
Делать нечего, пошла в магазин. Настроение – хуже быть не может. Купила шесть килограммов и тащусь, на каждом шагу словно собачка останавливаюсь.
Вдруг из-за угла Васька Сезамов с пробором на голове.
– Куда идешь? – спрашивает.
– Картошку волоку… Слышь помоги, а…
Он умный, не стал ничего спрашивать, взял просто и понес… Молодец!
Мы полный ящик картошки к Путило натаскали, ух бабушка его удивлялась: там ящик с обувью был, мы обувь вытряхнули и туда картошки напихали…
Дон Хуан на следующее утро опять рано пришел. Я думала, ему сразу сказать: если за картошкой, то не пойду.
Смотрю, он улыбается.
– Вы – больные, – говорит. – Зачем столько картошки натаскали? До весны?
– Ну и хватит пока, – сказала я.
– А с кем ты за картошкой ходила? – занервничал вдруг Путило.
Я искусно покраснела, глаза спрятала и говорю:
– Да ладно, что там вспоминать…
Дон Хуан аж побледнел.
– Быстро говори, с кем! – кричит.
– Да с Сезамом, – ответила я. – С Васькой…
Он покраснел.
– А чего это ты с ним пошла? – спрашивает.
– Ты же занят был…
– Никогда больше не попрошу тебя ничего делать… Но чтоб с ним больше я тебя не видел, – сказал это, украл ложечку из сервиза и умчался.
Странные дела. М-да… |
