Светлана Хмелёва (Инесса Калиновская)
Когда же наступит утро...
Осень пришла также внезапно, как ночную мглу сменяет рассвет, совсем юный и очень нежный. Листья на деревьях вмиг окрасились невообразимыми сочными красками, и деревья, теперь казалось, надели самые праздничные наряды. В то утро она проснулась счастливая от своих светлых мыслей. Быстро приготовив завтрак на троих, выпила чашку горячего кофе, собрала детей в школу. В это утро она надела одежду такую же яркую и праздничную, как осенние листья, что, конечно же, смутило её саму, ведь по обыкновению она носила одежду только в тёмных тонах. Но сегодня она чувствовала себя особенной, самой красивой, самой смелой, самой умной, и в душе очень надеялась, что этот солнечный тёплый денёк бабьего лета принесёт только радостные ощущения. Вместе с ребятишками вышла на улицу и радовалась, как ребёнок погожему деньку. На работе дела шли споро, ей удалось переделать кучу дел, найти подход к угрюмым и не очень вежливым посетителям, и сделать всё возможное, чтобы и для них этот день стал хоть на несколько мгновений более светлым и радостным. Весь день она напевала слова известной песни "И улыбка, без сомненья, вдруг коснётся ваших глаз, и хорошее настроение не покинет больше вас", и от этого её собственное настроение поднималось ещё на несколько ступенек вверх. «Вот и всё, день рабочий окончен, сейчас прибегу домой и приготовлю праздничный ужин в честь славного осеннего дня,» - думала она и неслась на всех парусах в свою квартиру. Открыв входную дверь, она поняла, что дома никого нет, и обрадовалась ещё больше тому, что успеет приготовить ужин до прихода детей и мужа. Всё получалось как нельзя лучше. Меню она продумала по дороге с работы, поэтому успела без особого труда всё приготовить в срок. Дверной звонок нарушил тишину, и она отправилась открывать дверь очень довольная собой, ведь стол был накрыт белоснежной скатертью и на ней красовался новенький сервиз, и, конечно же, сам стол ломился от её кулинарных изысков. Открыв дверь, она впустила в дом своих детей, велела им надеть самые красивые платья, и мыть руки, чтобы сесть за праздничный стол. Осталось только дождаться мужа, и можно было начинать пир! День подходил к концу, приближался вечер и её муж с минуту на минуту должен был вернуться с работы, но не через десять, ни через пятнадцать минут он не пришёл. В сердце затаился страх - это не предвещало ничего хорошего. Она не заставила своих детей ждать, пригласила за стол и предложила начать праздник осеннего дня. Детвора с радостью принялась поглощать еду, она же не могла проглотить ни кусочка. В желудке пробегал холодок, и её начинало трясти только от одной мысли, как будет проходить вечер или что ещё хуже вся ночь. С детьми они ещё немного поболтали, убрали всё со стола, и каждый занялся своим делом. Дети, к счастью, не заметили её тревоги, а отсутствие отца в такой поздний час ни у кого не вызвал удивления, так происходило довольно часто. Он практически раза два в неделю приходил домой тогда, когда они спали. Вечер прошёл быстрее обычного, она уложила детей спать, а сама отправилась на кухню. Она сидела, погружённая в свои мысли, всё казалось ей сейчас нереальным, ненастоящим. Так прошло четыре часа. Она уже успела забыть утренние ощущения счастья, потому что знала, что произойдёт этой ночью. И вот от поворота ключа щёлкнул дверной замок, да так громко, что она вздрогнула. Пришёл он, её муж, отец её детей, её мучитель. Нетрезвой походкой он прошёл на кухню и плотно закрыл дверь.
- Не ждала?- спросил он еле ворочающимся от избытка спиртного языком.
-Ждала. Есть будешь?
- Нет, меня покормили, а ты уже ела?
- Нет, мне не хотелось.
- А может ты не ела, потому что бросила отраву в еду, чтобы избавиться от меня?
- Нет, ответила она, - еда съедобная, перестань нести чушь, я слишком гуманная, я никому не причиню вреда.
Она собралась выйти из кухни, но не тут-то было. Он схватил её за волосы и с силой прижал к стене.
«Где ты была весь день, чем занималась, пока меня не было, кто тебе звонил, с кем ты сегодня встречалась? Только не вздумай мне врать, я же вижу, что ты сегодня другая, вырядилась в это платье, для кого?» Она пыталась отвечать мягко, но чётко, чтобы не заставлять его переспрашивать и нервничать. Пулей пронеслась мысль о том, что она, предвидя финал сегодняшнего дня, так и осталась в своём праздничном ярком платье, предусмотрительно не сменив его на одежду чёрного цвета. Ответить на все вопросы она не успела, он с размаху ударил её в солнечное сплетение, она на мгновенье задохнулась от неожиданности и непроизвольно от сильной боли стала сползать по стене, но он крепко держал её за волосы, и ни согнуться, чтобы ослабить боль, ни вырваться из его рук не представлялось возможным.
«Ну, - продолжал он, что не нравится быть униженной и оскорблённой? Что ты молчишь?» Она не в силах была что-либо говорить, боль от удара сковала всё тело, даже вдохнуть или выдохнуть она не могла. Её муж, такой порядочный, аккуратный и приветливый на людях, вёл себя с ней совсем по-другому. Каждый раз, возвращаясь домой под шофе, он ждал минуты, когда дети укладывались спать, и устраивал ей судилище с побоями. Он имел ещё одно важное умение – он бил её всегда в те участки тела, где практически не оставалось следов, так, что обвинить его в избиении никто не мог. А если она иногда заговаривала со своими подругами о том, что он её бьёт, ей никогда никто не верил, отсмеивались и укоряли за то, что она пытается очернить собственного мужа в глазах людей. Так продолжалось девять лет её жизни с ним. И в эту ночь ничего не изменилось, он наносил удар за ударом, пинал ногами, задавал вопросы, и не получив ответ, снова нещадно бил. Она никогда не кричала, боясь разбудить детей или получить осуждение от соседей, ведь в народе крепко укоренилась мысль о том, что если муж бьёт жену, значит, любит, или жена обязательно в чём-то провинилась. Родителям своим она тоже ничего не говорила, боялась, что и мать её, и отец будут очень переживать. А он, пользуясь тем, что она никогда не сопротивлялась и не предавала огласке всех его садистских наклонностей, упивался своей властью над ней, и бил так, как ему хотелось. В такие минуты лицо его страшно искажала злоба, глаза наливались кровью, и от этого её душа уходила в пятки, а сердце поминутно замирало. И только тогда, когда он сам уставал от своих вопросов и принимался курить, у неё появлялась возможность перевести дух и незаметно бросить взгляд на часы, чтобы знать, сколько же времени ещё продлится экзекуция. В такие минуты она была полна решимости, она намеревалась завтра же пойти в милицию, к нему на работу, в администрацию, к самому господу Богу или, если придётся, к чёрту, чтобы наконец-то избавиться от этих мучений и оградить себя и своих детей от нелепого сосуществования. А он после выкуренной сигареты продолжал над ней издеваться и, насладившись своим всемогуществом, уходил в спальню и умиротворённо засыпал.
Она, пережив весь этот ужас ночи, не могла сомкнуть глаз до самого утра. И сотрясаясь от страха, что он проснётся, пыталась ответить на вопрос: - «За что?» И никак не могла понять, почему это с ней происходит. Потом наступало утро, он трезвел, просил прощения и она свято верила ему и… прощала, и также, как и сегодня ждала, когда же наступит утро…
|
