Эвелин умерла. Скончалась сегодня утром. От ножевого ранения. Говорят, что на ее лице маячила чудовищная улыбка. Если бы она была жива, я готов поклясться, ее глаза смеялись. Умереть вот так.
Я сидел на траве и пил кофе в бумажном стаканчике. Кофе был горячим и обжигал язык. Я не обращал на это внимание. Вспомнив ее улыбку, я сжал стаканчик, и кофе выплеснувшись наружу, обжег мои пальцы. Но я продолжал сидеть и сжимать эту чертову бумагу. Мне хотелось испытать боль, прожигающую до отупения. Это лучше, чем воспоминания. От них у меня ширилась пропасть в душе и кружилась голова. На секунду, оторвавшись от лицезрения сухой травы под ногами, я посмотрел по сторонам и … увидел Люсьена Гассе. Он стоял под деревом и не сводил с меня глаз. Я не хотел видеть его, после убийства Эвелин мне показались отвратительными его спокойствие и непринужденная осанка. Комок подкатил к горлу, и я отвернулся.
Я готов был всех убить, уничтожить и закопать под землю, а потом броситься с высокой скалы.
***
Почему-то все, кого я знал, рано или поздно умирали, вернее их убивали, в конце концов. Я уже свыкся с этим. Знакомясь с кем-либо, я в шутку рассчитывал дату, когда их не станет. Терри, Блейк, Мелисса, а теперь и Эвелин. Я закрыл лицо руками. Это был мой злой рок, и спастись от него невозможно. Сколько раз я провожал своих друзей в дальний путь и кидал им цветы на прощанье. Да, я молился за них. Больше ничего. На большее у меня не хватало сил.
Когда мне было шесть лет, мой отец подарил мне собаку. Перси – так я назвал ее. Это имя известного журналиста порой не давало мне покоя. И вот я нашел к чему его применить. Я любил эту собаку. Скажу честно, не чаял в ней души. Даже хотел переехать в ее конуру, но отец сказал, что если я не выкину эти бредовые идеи из головы, он выкинет меня вместе с Перси на улицу. Я согласился. Все равно мы с Перси были не разлей вода. Когда я приходил из школы, он приносил мне тапочки, виляя хвостом, и радостно прыгал мне на руки. Я скармливал ему свои любимые пирожные. Мне кажется, они даже больше нравились ему, чем мне.
Одним июньским днем его утопили. Привязали камень к шее и скинули в реку. Я до сих пор не узнал, кто это сделал. Кому-то был невыносим мой счастливый вид. Теперь у меня никого нет. Так лучше.
Ночью мне снилась Эвелин, она закричала: «Не надо!» и я проснулся. С меня шел пот градом, я не мог успокоить дыхание, словно бежал сотню километров. Я взял сигареты и вышел на балкон. С рассветом я выкинул пачку и наблюдал, как медленно поднимается солнце. Я мысленно просил, сожги меня. И подождав немного, зашел в комнату. Вот так. Мои просьбы оставались отвергнутыми.
Я шел мимо магазинчиков, бутиков с одеждой и газетных киосков. Кто-то загородил мне дорогу, и я поднял голову.
- Нам нужно поговорить, – сказал Люсьен.
Так просто, без обиняков. Я последовал за ним. Это должно было произойти. Мы сели в маленьком уютном кафе. Он заказал кофе и вопросительно поднял бровь, взглянув на меня. Я кивнул. Через некоторое время официант принес нам две дымящиеся кружки, они слегка звякнули о блюдца, когда он положил их на стол. Люсьен, похоже, не торопился, он с удобством расположился в мягком кресле и зажег сигарету. Я наблюдал, как он пускал кольца дыма, и это настолько заворожило меня, что я не расслышал вопроса, который он мне задал.
- Ты был там?
Я отрицательно покачал головой. – А ты?
- Да. - Он изучал панораму за окном.
- Ну и как все прошло? - Это был, безусловно, глупый вопрос, но я не мог удержаться.
- Замечательно, - ответил он и затянулся.
Внезапно мне стало душно. Стены давили на меня со всех сторон, и я начал задыхаться. Я давно задыхался в этом проклятом омуте. Заметив мою реакцию, он устало признался: - Я любил ее.
Я фыркнул и пригубил кофе. Зачем он это сказал? Я все понимаю, но зачем же врать?
- Знаю, - согласился он. – Но теперь тебе лучше?
Я ничего не ответил. Его дорогие часы поблескивали, когда он мял салфетку. Он хотел что-то сказать, но я перебил его: - Ты что, оправдываешься передо мной?
Он смотрел на меня какое-то время. Его холодные глаза пронизывали насквозь. Потом он мягко и досадно улыбнулся. Я допил кофе, поднялся и бросил ему: - До встречи, Люсьен. Он не двинулся. Я чувствовал его взгляд на своей спине и тихо добавил: - На том свете.
***
Эвелин была прекрасна. Прекрасна и порочна в одно время. Порочной она стала потом, когда познакомилась с Люсьеном. Я знал, что все самое прекрасное и возвышенное рано или поздно попадет в лапы к невообразимо чудовищному и беспощадному. И это был Люсьен. Он был воплощением зла. Там, где ступала его нога, происходило разрушение и хаос, несмотря на то, что сам он оставался нетронутым цветком. Этакой дьявольской лилией. Настал черед Эвелин, и она пала. Я видел ее падение до того, как они стали любовниками. Я пытался ее остановить, но разве можно помешать тому нечеловеческому обаянию, с каким Люсьен притягивал ее к себе как паук свою жертву. Он умел красиво, неподражаемо ухаживать, но глаза его оставались холодными. Всегда. Я ненавидел его всем сердцем. Я знал, кто ее убил. В душе я догадывался. И вот, я решил убедиться. Начать прямо сейчас.
Эвелин жила на Оак стрит. Мне нравилось это название, также как и сама улица. Наверное, я тоже хотел бы жить на ней. В юности я коллекционировал желуди. Все нормальные парни любили собирать марки, значки или картинки с девочками, а я как последний олух увлекался желудями. Думаю, это было связано с тем, что возле моего окна рос старый дуб. Каждое утро я подходил к нему и хлопал по его стволу со словами: - Привет, старина Бен. Было интересно, ес-ли бы он однажды ответил мне. Но он оставался глух, как все деревья. А может, потому что он был стар и рос тут еще задолго до моего рождения.
Я шел, насвистывая простейшую мелодию, скользя по знакомым переулкам. Конечно, я был в курсе, что дом опечатали, но вряд ли кто-то был против незваных гостей. Кроме самой Эвелин. Она бы не позволила вторгнуться в ее личную жизнь. Хотя я, не желая этого, влез куда мне не следовало еще при ее жизни. Я осторожно перешагнул через натянутые ленты и вошел внутрь. В доме было тихо и немного жутко. Словно смерть прочно обосновалась здесь и не спешила покинуть свое пристанище. Я обогнул диван и направился в спальню. Прости Эвелин – мысленно сказал я, перешагивая порог. Я уловил тонкий аромат духов. Он невидимой пеленой расстилался в воздухе. Я взглянул на кровать и окаменел. Только что мне померещилось, как Эвелин откинувшись на подушку, смеялась. Я видел ее точеную шею. Эту совершенную линию, спускающуюся к ложбинке между грудей, сравнимую лишь с изящным изгибом нежного бутона только что распустившейся розы. Люсьен прислонившись к изголовью кровати, задумчиво смотрел перед собой. Его глаза, затуманенные легкой дымкой, насмешливо изучали узор на обоях. Длинные ресницы его слегка дрогнули, когда она протянула руку и погладила его колено. Да, она смеялась, но на ее лице отразилась боль. Как ты могла быть счастлива с ним? Любить его? Того, который никого никогда не любил и не полюбит. Кто не был на это способен. Я прижал ладонь к разгоряченному лбу. Да, определенно, это место влияло на меня. Отсюда надо уходить. Срочно. Я, не теряя ни минуты, подошел к комоду и открыл первый ящик. Всякая мелочь и косметика беспорядочно сгрудились на его дне. Я механически перебрал этот мусор и рванул следующий. В нем были личные вещи Эвелин. Нижнее белье и ключи. Я дотронулся до изысканного кружева и задрожал. Пытаясь унять дрожь, я перерыл все остальное и нащупал пальцами шероховатую поверхность. Так и есть. Вот оно. То, что я искал. Дневник Эвелин. Мне было известно об этой привычке. Да и что скрывать раньше я тоже регулярно записывал события в моей жизни. Потом мне надоело, и я бросил это занятие. Дневник был размером с увесистую книгу. Немного тяжеловат, но, не задумываясь, я распахнул плащ и спрятал ее. Сейчас я чувствовал, как что-то твердое прижали к моей груди, будто к ней прислонили кирпич. Развернувшись, я двинулся к входной двери. Ветер гудел за окном и до меня донесся едва уловимый голос: «Не уходи». Я поспешно захлопнул дверь и сбежал с крыльца. Затем, переведя дух, от-правился на Оксфорд стрит чего-нибудь перекусить.
***
Эвелин покачивалась на стуле и лукаво смотрела на меня. Иногда мне казалось, она пыталась что-то уловить в моих чертах и не могла.
- Эвелин, - укоризненно одернул ее я.
Она перестала качаться, но взгляда не отвела. По-прежнему он щекотал мои нервы.
- Винсент, - протянула она. – У тебя есть девушка?
Я чуть не поперхнулся. Мне следовало надуться и проигнорировать ее за такие дурацкие вопросы, но я спокойно произнес: - Нет, Эвелин.
- Почему? – настаивала она.
Я стиснул зубы.
- Потому! – отрезал я, наконец.
- А я тебе не верю! – воскликнула она, дразня меня, словно ребенок.
- Я же сказал тебе нет! – не выдержал я и закричал. Я вздрогнул от собственного крика и огляделся. Оказывается, это была автобусная остановка. Какие-то подростки прошли мимо и посмотрели на меня как на чокнутого. Правильно. Так мне и надо. Нечего орать на людях.
Присев на кровать я зажег ночник на тумбочке и открыл дневник. В верхнем углу на внутренней стороне обложки я заметил дату и подпись, написанную мелким аккуратным почерком. Что-то не припомню, чтобы люди ставили подпись в своих дневниках. Но Эвелин можно понять. Она была другой. Открыв первую страницу, я наклонился и разобрал:
Чез напился и дрыхнет в дальней комнате. Me esta hasta las narices. Когда-нибудь я задушу его.
Я напрягся на дате и, наконец, смог прочитать ее. 11 июля 1984 г. Три года назад. Ну, хорошо, думай Винсент, вспоминай кто это. Но как я ни старался, в голову мне ничего не приходило. Я выбился из сил и лег на подушку. Да-мм, это оказалось не так просто, как я думал. Не заметно для себя я уснул и проснулся только тогда, когда птички уже весело щебетали за окнами. Я зажмурился от падающих лучей, проникающих сквозь занавески и встал, вяло потащившись в ванну. Включив прохладный душ, я наслаждался под его струями, и тут меня словно обдало кипятком. Чез Баскет, 28 лет. Бывший дружок Эвелин. Баскетболист и тупоголовый идиот. « Корзинка» без мозгов. Не знаю, но меня воротило от его вечно неопрятного вида и заблудившейся рожи. С этим чудом она встречалась пару недель. А потом он исчез, и больше я не слышал о нем. Когда я спросил ее, где же Баскет, она махнула рукой и неопределенно ответила: «Где-то шляется». Я оставил это дело не раскрытым. А может она… его… ну, как в записи из дневника… Ладно, сейчас мы расследуем другое. Да мне все равно, что с ним стало. Значит, Чез числился в списке ее фаворитов. Но бедняга никак не мог быть причастным к ее убийству. От своей природной нехватки ума. Чез отпадает. Так, кто следующий. Я жевал яичницу и усиленно размышлял. Мое сердце говорило имя, но я не поддавался соблазну. Сначала нужно проверить. Следующая запись была и вовсе неразборчива, поэтому я не стал к ней приглядываться. Перевернув страничку, я натолкнулся на кусочек записи:
Приходил Люсьен. Этот дьявол завораживает меня, сводит с ума. Я даже не могу ды-шать в его присутствии. Но он абсолютно равнодушен ко мне, к тому же у него есть любовница. Я знаю. Но как же он чертовски обворожителен!
Я читал ее любовный бред и кусал от досады губы. Неужели я ревную? Как глупо. Я помню, как он впервые появился перед ней. Мы стояли в букинистическом магазине и выбирали книги. В руке она держала корзинку с овощами. Кажется, я нашел, что искал - «Закат Европы» Шпенглера. Как вдруг мой взгляд проскользнул мимо полок и устремился к входной двери. Звякнул колокольчик, дверь открылась, и вошел Люсьен. Все замерли и уставились на него. А он в своей непринужденной манере направился вперед, презрительно кривя губы. Он смотрел на меня, и легкая улыбка промелькнула на его лице. Внезапно Эвелин вскрикнула и уронила корзинку. Я нагнулся и начал собирать разбросанные баклажаны и зелень. Она так и стояла, не шелохнувшись, словно увидела привидение. Люсьен оценивающим взглядом скользнул по ее фигуре, в его глазах плясали опасные огоньки. Я выпрямился и дернул ее за руку. Она очнулась и повернулась ко мне. По-моему она даже не заметила, что уронила корзину, а молча взяла ее у меня. Мы вышли в каком-то трансе оттуда, а Люсьен, наверное, с насмешкой наблюдал за нами. Всю дорогу она то прибавляла шаг, то останавливалась, как вкопанная, то вдруг пускалась бежать.
- Да успокойся ты! – не выдержал я, схватив ее за рукав.
- Винсент, - выпалила она – ее глаза бешено сверкали. Я не ожидал такого поворота событий.
- Боже, я влюбилась! Это он. Я сразу узнала его.
Я мрачно ждал окончания ее нелепого выпада.
- Ну, и? – бросил я.
Кажется, она растерялась.
- Не знаю, - сказала она, как-то поникнув духом.
Я не хотел, я не мог вынести ее увлечения. Пусть это будет кто угодно, но только не Люсьен. Он разорвет тебе сердце и напьется твоей кровью. Я кричал ей безмолвно. Но она лишилась разума.
- Ты влюбилась в Люсьена? – с горечью спросил я.
- Как ты сказал? – сразу же оживилась она.- Кто? Ты его знаешь? Пожалуйста, Винсент, - она смотрела на меня умоляюще, чуть не плача.
Разве я мог вынести ее страдания.
- Люсьен, - отозвался я. – Люсьен Гассе.
- Он француз? - с жаром не унималась Эвелин.
- Нет, только на половину, - я не хотя рассказывал ей о Люсьене и жестоко терзался. Я понял, что теперь ее болезнь не излечима. Исход был одним. И я даже боялся назвать его. Все было решено заранее. С того самого дня.
***
Люсьен Гассе. Честно говоря, это имя с самого начала раздражало меня, словно назойливая гадость, прилипшая к моей плоти. Я бессилен. Я бессилен против этого имени и его самого. Как бессилен человек перед лицом своей участи. Для меня имя «Люсьен» – нечто, связанное с неотвратимым роком, болью, дьявольской колесницей. Оно зачеркнуло всю мою жизнь и мне остается лишь узнать обстоятельства, более подробные события… «Люсьен» = крах = боль = несчастье, но не смерть. Почему не смерть? Я знаю, что нельзя желать смерти кому-либо, имеющему такое же право жить, как и ты? Это грех. Мысленное преступление. Пускай только мысленное – все же это преступление. Несмотря ни на что, больше всего на свете я желал его смерти. Чтобы он исчез, стерся с лица земли, которая стонет под его ногами. Мои пальцы заливаются кровью. Я вижу слезы Эвелин. Я слышу ее крик … и чувствую его улыбку. Я листаю дневник, и страницы его пропитаны кровью. Они пахнут настолько сильно, что у меня кружится голова. Я должен. Нет. О, боже,…наверное, я поспать и прийти в себя. На мгновение я подумал, что если бы Люсьен оказался в этот момент возле меня, я, не задумываясь, задушил бы его. Я сделал бы это с радостью.
Дневник VIII.
Тихий звон доносится за окнами. Прохладный ветер – мой нечаянный гость. Я растворяюсь в кофейной гуще, я уже погружен в нее, плыву как в реке. Сам смеюсь над собой. Думаю о N.
Я сравниваю N с прекрасной лилией. Также тонка и изящна, трепетна и хрупка.
И днем и ночью я думаю о тебе, мой прекрасный цветок. В твоих глазах отражается небо. Если бы я мог смотреть в них всю свою недолгую жизнь. Что такое вечность по сравнению с нашей жизнью, суетной и ничтожной. Словно песчинка в бескрайнем пространстве космических далей. Я готов вечность скитаться этой песчинкой, быть навеки изгнанником, лишь бы еще раз увидеть небо в твоих глазах.
Я целую твои веки и вдыхаю твой аромат. Почему ты не цветок, тогда бы я лелеял и
любовался тобой каждую минуту, мгновение, сливающееся в часы, дни, годы…
Ты для меня лилия – божественная и неповторимая, слишком совершенная для этого мира.
Будь со мной навсегда. Звезда. Моя Звезда. Нет выше той любви, какая скрыта в моем сердце. Она обжигает меня своим огнем.
Будь со мной. Навсегда.
Я бежал через поле, перепрыгивая встречающиеся холмы, спотыкался, чуть не падая, но все же бежал. Куда? Зачем? Не знаю. Ноги сами несли меня. Только не опоздать. Я бежал как сумасшедший. Казалось, полю не будет конца. Впереди что-то мелькнуло. Дерево. Это был большой старый дуб. Похоже то, что надо. Я остановился и пошел к этому месту. Дуб глубоко уходил корнями в сухую землю. Широкие ветви качались над моей головой. Кто-то стоял под ним ко мне спиной.
- Эвелин?- я подошел ближе.- Эвелин! – я бросился к ней.
Тут она повернулась, это оказался Люсьен.
- Ты? – я в ужасе отпрянул.
- Что с тобой?- вид у него был озабочен. Я пятился назад, как вдруг толстые ветви зашевелились и, протянувшись ко мне, обвили мое тело. Я закричал от боли, но они все сильнее сдавливали мои ребра.
- Эвелин,- Люсьен подошел ко мне. Нежная улыбка играла на его губах. – Да, что с тобой?
- Я не Эвелин! Отпусти меня, ты, вонючий козел! – я кричал, извиваясь от боли и теряя послед-ние остатки сил.
- Что ты говоришь, Эвелин, - он взял меня за подбородок.
- О, нет! Прошу тебя! – я почти перестал ощущать свое тело, грубые ветви пронзали меня слов-но раскаленные прутья. Люсьен наклонился и приник к моим губам. Я дернулся, захлебываясь кровью.
Я вскочил тяжело дыша. Вот черт! Это сон. Всего лишь дурной сон. Я лег, дрожащими руками вцепившись в одеяло. Я никак не мог остановить дыхание. Странно. Я действительно чувствовал полное бессилие и тошнотворную пустоту. Я весь вспотел и дрожал как в лихорадке. Проклятье! Мне уже сны снятся с этим ублюдком! Я стиснул зубы. Сукин сын.
***
Утро выдалось чудесным, если его можно так назвать после того ночного кошмара. Как мне могло такое присниться? Я в раздумье. Глупости. Дела ждут своего продолжения.
Я шел по улице к автобусной остановке, размышляя о своих дальнейших планах. Странно, но я вдруг осознал, что не могу читать ее дневник. Как ни старался, не получается. Она мне не разрешает. Это кощунство с моей стороны. Но я должен, иначе я никогда не смогу подтвердить свои догадки. Я беру дневник, но пальцы не повинуются мне, точно деревянные они застывают. В отчаянии я кусаю губы. Что же мне делать? Никогда я не причинял ей боли, но, листая ее записи, я заглядываю в ее душу, в ее сокровенные мысли. Для меня они также драгоценны, как и она сама. Я не могу действовать против ее воли, но… Внезапно, мне послышалось, как кто-то окликнул меня. Я приподнял голову и увидел Рэйчел. С Рэйчел О’Нил я познакомился два года назад. Мы стали друзьями, в шутку я называю ее «цветочницей», потому что она ухаживает за клумбами в Национальном парке. Она была приятельницей Эвелин. Рэйчел смотрела на меня с легкой грустью и в то же время радостью. Она держала маленькую сумочку в руках. Конечно, мы не виделись пол года. Мне бы хотелось с ней поговорить, поэтому я предложил ей зайти в ближайшее кафе. Она согласно кивнула, и мы зашагали бок о бок. От нее пахло цветами и свежевырытой землей. Светлые волосы ее слегка колыхались на ветру. Мы вошли в первую попавшуюся забегаловку. В помещении пахло жареным мясом и тушеными овощами. Я поморщился и указал на стол в углу возле окна. Усадив Рэйчел, я уселся сам и заказал кофе. Почему-то мне стало не ловко. Казалось, что Рэйчел уже все знала сама, стоило ей бросить один взгляд на меня. Мое лицо все выдавало. Я посмотрел в окно. За окном несколько парней в шутку затеяли драку. Я лениво наблюдал за ними. Принесли кофе.
- Как твоя работа? – спросила Рэйчел.
- Все также, - ответил я без энтузиазма. Я продолжал смотреть в окно. Я знал, что веду себя как последний идиот, но я просто не мог физически посмотреть ей в глаза. Зачем? Чтобы она видела мою боль? Мое отчаянье? Я продолжал сидеть, будто мраморный монумент. У меня не хватало смелости ни на что другое. Вдруг я ощутил ее руку на своей. Она была теплой и мягкой. Рэйчел сжала мои пальцы. Я перевел свой взгляд на нее. В ее глазах я прочитал сочувствие и понимание. Я так устал. Мои губы задрожали, и я изо всех сил сжал ее ладонь. Она побледнела, но не дрогнула. Я наклонился к ее пальцам и поцеловал их. Она протянула свою руку и дотронулась до моего лица. Рэйчел,- сейчас как будто разговаривали наши души. Она молчала.
- Мои часы? – тихо спросила она.
- Я починил их.
Она радостно улыбнулась.
- Винсент, я… Благодарю,- горячо произнесла она.
- Не стоит, пустяки.
Ее часы не имели серьезной поломки. Я с удовольствием починил их практически без труда. Для нее они были не менее дороги, чем счастливые воспоминания детства. Это была ее фамильная драгоценность, доставшаяся ей от дальней родственницы.
- Как поживает Люсьен? – она не хотела задавать этот вопрос, но он невзначай вырвался у нее. Она смутилась и слегка покраснела, осознав глупость своего выпада. Она знала о моей ненависти к нему. Однажды я сам признался ей.
- Как всегда, - холодно ответил я.
- Недавно я видела его в парке. Мне показалось, он был опечален чем-то, что мучило его.
- Он? Был опечален?! – я не выдержал и нервно рассмеялся.
– Это был не он, - тоном, не терпящим возражений, заверил ее я.
- Но…- протестующе начала она.
- Рэйчел, - оборвал я. – Это чудовище не знает, что такое печаль, боль, страдание. Это дьявол во плоти. Это … - я не знал, как еще выразить свою ненависть.
- Это был он, - упорствовала она.
- Нет, я не верю,- я гнул на своем.
Она пожала плечами. Ее глаза посмотрели на меня с какой-то грустью.
- Ты так слеп, Винсент, - она покачала головой.
Да, да, Рэйчел ты права, я слеп от своей любви. Я живу ею, дышу. И ничего не могу с этим по-делать. Я допил кофе. Она поднялась, и мы вышли оттуда ровно в полдень. Она пожала мне руку на прощанье, возможно, она хотела что-то сказать, но передумала. Затем она развернулась и пошла в сторону своего парка, а я побрел в свою мастерскую. В 14 00 ко мне должен был прийти клиент. Но сейчас я немного устал. Несмотря на это, я был рад встречи с Рэйчел. С «цветочницей» Рэйчел.
Дневник VIII.
Сегодня мы сидели в Национальном парке прямо на траве.
Я ощущал твой запах, он пьянил меня и заставлял пылать все мое тело. Я с трудом сохранял спокойствие, когда как в сердце моем бушевал ураган чувств, сметающий мой рассудок. Я живу и сгораю вблизи тебя. N, я тщетно страдаю, как мне хочется сказать тебе о своих чувствах, раскрыть их перед тобой. Но я не в силах преодолеть себя, перейти через грань своей боли, пусть моя плоть сгорит заживо, но я никогда не скажу тебе…, что я люблю тебя. Люблю больше всего на свете.
Я счастлив находиться рядом с тобой, видеть тебя, слышать твой голос, но отчаянье сдавливает меня стальным обручем.- Ты никогда не узнаешь о моих чувствах, о моей любви. Позволь же любить тебя внутри моего сердца, внутри моей души.
Я закрываю глаза и стараюсь быть спокойным. Но твой облик заставит ожить даже камень.
Моя Звезда и вот опять я твой.
Я лег на кровать, сцепив руки за голову. Я старался расслабиться. День выдался утомительным. Клиент оказался ворчливым стариком, толком ничего не объяснивший. Но часы его поразили меня. Черный, словно обсидиан циферблат с тонкими серебряными стрелками. Изящные и легкие, похожие на дамские. Антикварные. Такие сейчас не делают. По виду старик не казался безбедным, поэтому я сократил свою цену вдвое. Что ж, работа ради искусства. Он просветлел от моего решения и поспешно удалился, будто исчез. Завтра я отдам их ему.
Веки мои тяжелели. Перед самым сном я вспомнил о Рэйчел. «Цветочница». Вдруг перед глаза-ми всплыла картина. Когда мы сидели в Национальном парке, я умирал от своей любви. С нами была Рэйчел. Она положила голову мне на плечо, но я смотрел на Эвелин. Я жестоко страдал в который раз. Так близко и в то же время так недосягаемо далеко. Она сидела рядом с Люсьеном. О чем она думала? Конечно о нем. А он? Только о себе. Я провалился в сон.
Мне снилось, что я сижу в парке один. На месте, где сидела Эвелин была расположена красиво ухоженная клумба. Рядом стояла Рэйчел и поливала ее, напевая какую-то песенку. Я хотел подойти к ней, но некто схватил мою руку. Я оглянулся. Подожди, - сказал Люсьен. Тут я осознал, что не могу двинуться с места. Рэйчел,- позвал он. Она подошла ко мне и стала поливать мои ноги. Я заметил, что они были по колено в земле. Я ощутил душераздирающую боль. Ткань моих брюк лопнула, и я увидел, как зеленые начали прорастать сквозь меня, разрезая мою кожу на клочки. Они протыкали мое тело. Я онемел от ужаса. Внезапно длинный стебель прорвал мою грудь и вышел наружу. Все стебли покрылись почками и затем одно за другим на ни них стали распускаться белые цветы. Последний цветок распустился возле моего лица. Он раскрыл свои лепестки и внутри него я увидел … свое сердце. Он двигалось в такт с моим дыханием. Я закричал от ужаса.
Я снова проснулся. Было восемь часов утра. Я обратно лег, пытаясь отогнать дурные мысли. Как-то все подозрительно затянулось. Я решительно подошел к столу и взял дневник. Пропуская страницы, я остановился на последней записи.
13 июля 1987 г.
Сегодня мой последний день. Я знаю об этом как ни странно. Он думает, что я не знаю. Но это не будет для меня сюрпризом. Он хочет моей смерти. Наверное, он всегда хотел этого. Я не буду стоять у него на пути. Моя смерть – плата за его любовь. За его безрассудную любовь.
Хочу сказать еще, что умираю без сожаления. Потому что главное я испытала. Я люблю. Я люблю тебя, Люсьен Гассе. И всегда буду любить. С самого первого взгляда и до последнего вздоха. Прости меня за слабость, потому что не могу сдержать глупых слез. Прощайте все. Прощай моя судьба, прощай моя любовь.
Я стоял с дневником в руках. Слезы текли по моим щекам. Она обо всем знала. Теперь я понял. Я подошел к шкафу и, открыв ящик, взял пистолет. Что ж, сегодня все решится. Я взял дневник и спрятал его за пазухой. Когда я вышел на улицу, ветер поднял ворох листьев и погнал их по дороге. Секунду я наблюдал за их пляской. Может быть в последний раз.
Дневник VIII. (13 июля 1969г.)
И вот я свершил это. Ради тебя, моя Звезда. Ради своей любви.
Я долго страдал и мучился, но пытка эта выше моих сил.
Простишь ли ты когда-нибудь меня, мне не узнать.
Мои пальцы обагрены кровью, она стекает вниз, капая на пол. Я завороженно смотрю на нее, мне нравится в ней все, блеск, цвет, запах. Я словно в волшебном очаровании. Ведь я все же сделал так, как всегда хотел поступить. И тяжкий грех не давит на меня своим свинцовым грузом, не раздирает мою грудь. Моя звезда горит еще ярче. Я, наконец, свободен. Свободен от своего решения. От всего этого.
Я чувствую, что счастлив.
Ах, как легко мне дышится после стольких дней мучительных переживаний. Настал мой час.
Моя Звезда. Прости меня. Я больше не тот прежний я.
Теперь я запачкан кровью, пропитан ею, словно губка. Я виноват перед тобой. Но это мой выбор и даже ты уже не сможешь повлиять на него.
И вечным сном уснешь ты среди своих цветов.
***
Я шел на Оак стрит. 11 число. Середина августа подарила нам все свое тепло и красоту. Настроение мое не было мрачным. Я поднялся по ступенькам, перешагнул ленты. Ничего не изменилось. Я прошел в спальню. Сейчас около 9 часов утра. Я огляделся вокруг, подошел к кро-вати и лег на нее. Здесь спала Эвелин. О Люсьене я старался не думать. Я поднял глаза к потолку и увидел интересный узор. Раньше я не замечал его. Большая остроконечная звезда, искусно нарисованная, красовалась над кроватью. Я начал подробнее изучать ее. Я опять почувствовал дрему. В голове мелькнуло, что сегодня надо отдать часы старику, сходить в магазин и в прачечную. Возможно, позвонить Рэйчел.
Я спал, и мне снилось, как я качаюсь на качелях. Я ощущал беззаботность и радость полета. Я посмотрел в сторону, и сердце мое забилось от волнения. Эвелин придерживала шляпку одной рукой, другой раскачивая меня взад-вперед. Она смеялась, и я никогда не видел ее такой счастливой. Никогда. Я проснулся, мои щеки были мокры от слез. Я не знал, сколько прошло времени, с того момента как я лег. Не видя ничего вокруг, я встал, открыл ящик комода и положил ее дневник на место. Вдруг я похолодел. Возле него лежал точно такой же дневник. Почти механически я протянул руки и взял его. Пытаясь унять дрожь, я начал открывать его, как внезапный голос настолько испугал меня, что я подскочил на месте. Я ошарашено уставился в угол кровати, откуда он доносился. Это был Люсьен Гассе. Он сидел, непринужденно облокотившись о спинку кровати и положив одну ногу на другую. Его глаза пронзали меня словно жесткие прутья из моего сна.
- Чей это дневник? – его тон оглушил меня своей резкостью.
- Я не знаю,- сказал я толи себе, толи ему.
Он иронично улыбнулся и слегка подался вперед с грацией дикой кошки.
- Не знаешь? – настаивал он.
- Нет, - сказал я, дрожа от чего-то неотвратимо приближающегося и страшного.
Он встал и направился ко мне.
- Твои невинные слезы удивили меня, - его глаза были от чего-то печальны. Рэйчэл была права. А я совсем запутался. Чей же это дневник? Хорошо бы мне знать самому. Но я не знаю. Как бы мне этого не хотелось. Люсьен сделал несколько шагов в мою сторону и натолкнулся на дуло пистолета. Он поднял голову, не спуская с меня своих холодных как лед глаз.
- Я знал, что ты придешь, - сказал я. Вернее это был не совсем я, мне бы ни за что не хватило смелости так вести себя.
- А я знал, что ты придешь, - он смотрел теперь на дуло.
- Чего ты ждешь? – произнес он. – Стреляй. Сверши свое правосудие, но знай, что оно будет только твоим.
- Замолчи! – я не мог вынести его слов. Они убивали меня.
- Ради нее, - сказал я.
- Она мертва! – закричал он. – Мертва! Мертва! Мертва, потому что …
Раздался выстрел, оглушивший меня ненадолго. Я вздрогнул и выронил пистолет. Люсьен лежал на полу. Тонкая струйка крови текла из его груди.
- Она мертва, - прошептал он чуть слышно. Кажется, потом он сказал что-то про звезду, чего я уже не расслышал. Он смотрел на потолок. Его глаза остекленели, я закрыл его веки. Подобрав пистолет, я сунул его в карман плаща и выбежал из дома. Темные тучи заволокли небо, я окончательно продрог. Вбежав к себе в квартиру, я поспешно запер ее на ключ. Ворвавшись в свою комнату, я включил ночник и сев на кровать, закрыл лицо руками. Я дрожал. Я, наверное, умер. Я убил его. Мое дыхание прерывалось, и легкие стягивало тяжелыми тисками. Тут я ощутил что-то твердое за пазухой. Я засунул руку под плащ, затем поспешно расстегнул его и вытащил книгу. Это оказался тот дневник. Я тяжело дышал. Почему я никак не мог открыть его? Что останавливало меня от этого? Я все же собрался с силами и раскрыл его. Но первая страница была пуста. Я перевел дух. Наконец, я принял решение просто пролистать его, даже не читая. Тут я заметил сухой лепесток, торчащий на середине дневника. Я открыл его на этой странице. Это оказался засохший лепесток чайной розы. Взгляд мой упал на сделанную запись, очевидно последнюю. Я молча начал читать:
Дневник VIII (10 августа 1987г.)
Итак, мой чудесный цветок, моя Звезда и ты сделаешь свой выбор. Ты уже сделал его, потому что я ничего больше не заслуживаю кроме твоей кары. Я уничтожил то, что так было дорого тебе.
Но пойми меня, ведь на это меня толкала моя любовь к тебе. Потому что я должен быть одним
твоим Обладателем, одним Возлюбленным. Ничто не должно нам мешать
Ни Блейк, ни Терри, ни все остальные. Все они и даже она убивали меня каждый день. Я видел, как она жестока с тобой. И вот я облегчил твою судьбу.
Она и не сопротивлялась мне. Ты будешь читать эти строки, когда я буду уже мертв. Я знаю это.
Но быть мертвым от твоей руки - для меня высшее счастье, потому что другого не существует.
Счастье взаимной любви никогда не могло существовать для нас. Потому что ты меня ненавидишь.
Но за что? Я не пытаюсь узнать. Я лишь молча замерзаю от твоего холода.
Но ты для меня Звезда. Моя Звезда, холодная и прекрасная.
Ведь все звезды прекраснее всего в своем холодном блеске.
И даже, когда ты свершишь свое правосудие, то знай, что моя любовь стоит выше смерти.
Ей не нужно тепло моего сердца, она настолько совершенно, словно другая форма жизни.
Поэтому я целую твои глаза и иду в свой дальний путь.
Когда-нибудь, может, мы встретимся вновь. И будем, наконец, счастливы.
Одно лишь отравляет мое сердце, это то, что я никогда не увижу небо в твоих глазах.
Моя Звезда. Свети для меня вечно.
Lucian G.
Дневник выпал из моих рук, глухо стукаясь об пол. Я чувствовал, что схожу с ума. Слезы заполонили мои глаза, и я ничего не видел за ними. На стене размеренно тикали часы. Я сидел так, смотря куда-то перед собой и не двигаясь.
Впереди я видел сидящую на стуле Эвелин, она смотрела на меня спокойными глазами, а потом внезапно улыбнулась. Своей последней нежной улыбкой, ведь Эвелин умерла.
|
