Сутяев, облокотившись ладонями о подоконник, посмотрел в окно. За унылым стеклом, замызганном пылью Садового кольца, серыми тараканами ползли машины.
-Тьфу ты, - мысленно про себя выругался Зиновий Петрович.
Жизнь, будто в насмешку, день за днём преподносила очередной ребус. Она словно испытывала: а как на этот раз, Зин, с достоинством ты выйдешь из этой новой бодяги, с гордо поднятым лицом или опять со стыдом на слегка помятой и унылой физиономии, потеряв очередной бал жизненного рейтинга.
Вот взять великих. У них только и заботы было, что мыслить и изрекать на века. А здесь - не жизнь, а помойка! Ни хрена не изрекается!
На службе сократили, да и кому нужен внештатный корреспондент занюханной многотиражки, которого и сокращать-то не нужно: за штатом он, можно так, по-простому - под зад коленом. Извини, мол, Зиновий, поисписался ты, кризис у тебя первого старшего возраста: ни тем прикольных не выдаёшь, ни показываешь вершин творческого мастерства, а нам, штатным, скоро самим придётся по подземным переходам частушки петь.
Старый «Жигуль-копейка», на который он всеми правдами и неправдами копил чуть ли не всю сознательную жизнь, скоро прикажет долго жить: столько не живут, а латать механизм тоже бабульки нужны! Тогда даже бомбить не на чем будет по ночам и вечерам, развозя пьянь, дрань, да потаскух. Разве что, придумать, да стать первым московским велорикшей, как в каком-нибудь Таиланде. А там глядишь, и через пару-тройку лет – директором первого транспортного во всей России «Рашн-Вип – рикша»- станет! А филиалы разбросать на Дальнем Востоке, где братских китайцев скоро будет как клопов в старой перине. Они этих рикш на ура примут!
Вон Сократ сказал: «Ведь государство растит людей, прекрасное - хороших, противоположное - дурных». Хорошие люди своё государство отвоевали в 41-ом - 45-ом. Стало быть, какое было государство? И чем оно воздало тем, кто его отвоевал? Юбилейным стрёкотом кинокамер под три корочки хлеба, да словами прочувствованными?! А какие те, кого тогда же взрастил фатерланд? Вон, сволочи, как заботятся о своих – позапрятали аж в Южной Америке. Не то, что Нюрнберг, никакой корреспондент не докопается толком: то ли он бывший бюргер был простой, испугавшийся красного нашествия в 45-ом, то ли душегуб проклятый, который не истинных арийцев пачками в Майданек, да Заксенхаузен отправлял. И живёт себе бодренький тиран, хлеб жуёт вставными, наворованными из печей, золотыми коронками.
А что там - правитель усатый шизой был, что - там. Всё одно! Победителей не судят! Тот бы победил с косой челкой, он бы был великий отец всех народов, а тот в кителе и в бурках – изгоем человечества и параноиком. Только вот кишка у них тонка оказалась у вшивых бюргеров-полуинтеллигентов. Руки поднимать, чтобы собственные подмышки нюхать, это да! Орать: «Хайль» на каждом перекрёстке – легко! А по русским болотам, да лютым сугробам ползать – это тебе не по вычищенному до блеска Унтер ден Линден маршировать! Да и чтили наши люди своё государство. Любили. Может и не любили (с трибуны-то каждый любит!), но чтили и боялись это уж точно! Да ещё наш языческий фанатизм покрепче оказался их просвещенного. И людьми бог страну не обидел! Много людей оказалось, кто костьми готов был лечь и лёг за родную страну. И так, по-простому, без патетики и демократии.
Платон вон, старый мудрёноносец, то же хорош: «Государства таковы, каковы люди: они произрастают из человеческих характеров».
Вопрос простой: «А характеры тогда откуда произрастают?». Что оно мне моё родимое даёт, чтобы у меня нормальный характер произрос? Чтобы я что-то ему в ответ давал? Соцобеспечение даёт?- Нет. Заботу о здоровье - нет. Заботится, чтобы у всех работа была достойная и зарплата на ней? Может, образование и культуру дает? Защиту от внешних и внутренних врагов ? Так, вид делает, да и ладно! Не пришибли тебя ещё пока, Зин, ну и радуйся, чего насупился?!
Ну, да, можно отчитаться перед электоратом, когда след, вот ещё пару шпиёнов разоблачили: в кирпичи, суки хитрованы, враждебную помощь складывали. На подрыв, панимашь, родного государства! Можно ещё одного – другого адмирала (генерала, министра) снять, как тогда, когда Курск потонул, Чернобыль отпылил, новобранца сержант - «дедок» чуть без рук, без ног не оставил. А налоги вынь, да подай всегда. А мордочка не треснет? Какого фера оно принимает законы, где пенсии у пенсов по 3-4 тыщ рэ, а у них самих законников по 3-4 тыщ уё, а не наоборот!? Не считая всяких «откатов-перекатов». А почему к неф - газтрубе только своих? Все хотят тож! А попробуй на улице изумрудик найди, да где-нибудь на Старом Арбате толкни его. Тут же загремишь по тундре, по железной по дороге! Прав был старик Мольер: «Греша в тиши, греха не совершаешь!». Забывать стали классиков.
- Не... Зиновий Петрович глубоко затянулся «Мальборро» калужского производства. Я бы поспорил с Платоном: не из людей государства растут, а из .... Сутяев поперхнулся дымом и даже закашлялся от меткого сравнения. Наше, точно! А вот жопы выращиваются людьми и государствами. Или есть др. мнения?
- Демократия долбанная!- Сутяев опять глубоко затянулся. Свобода слова! Гнилая трепалогия. Орать, что министры, да президенты все сволочи – это завсегда! А что замдиректора себе садовый домик в четыре этажа из «сэкономленных» материалов лепит – это осквернять грязью хорошего человека и «выносить сор из избы». Ну, а как иначе: министры и президенты далеко и высоко, а зам директора – он тут вот родной, рядом - тебя не забудет!
Телефонный звонок заставил Зиновия вздрогнуть и отвлечься от гнилых и тоскливых мыслей.
- Здравствуйте! Низкий мужской хрипловатый и уверенный голос в трубке показался на редкость знакомым, но слышанным очень давно. – Мне бы Зиновия Петровича, если можно.
- Ну, я Зиновий Петрович, а вы-то кто будете и зачем я вам нужен?
События начинали интриговать.
- Привет, Зин, не узнал, быть тебе богатым!
- И вам не хворать, да кто вы есть-то ?
- Ну Родиона Филаретова - то помнишь?! С которым учился вместе в школе?
-У! Родька! Филя! Здорово, старик! Ну ты даешь жизни, лет сто молчал и вдруг нате вам объявился. Ну, где ты, что?
- Да...- голос чуть замялся, - так сразу в двух словах и не скажешь. Я-то собственно чего звоню. Ты помнишь, в этом году сорок лет, как наш школьный выпуск был. Ты-то тогда на двадцатилетие не приезжал, а я ходил. Друг друга узнавали по наитию, пальцами как дети тыкали – ой а это кто, Трифон что ли, а это никак Галька Кузя?
- Ну, понятно - Зиновий поморщился. Он помнил, как его приглашали будто вчера (а лет-то уж двадцать пролетело махом) в ресторан бывшие однокашники, да он тогда был, как в народе говорят, «в завязке», а сидеть и весь вечер «Боржоми» пить, делая вид, что: «да водка это, мужики, водка!» - и смешно было и противно с постной рожей сидеть рядом с веселящейся поддатой компанией, притворяясь, что тебе тоже куда как весело и смешно. И он решил не ходить.
- Так вот, я думаю, дай позвоню, пообщаемся. Расскажу тебе как в Сингапур ездил, да под Шаховской охотился. Да и тебя послушать хотелось, ты ведь стихи-то ещё не забросил?
- Да не, Родь, кропаю так, потихохоньку, да пытаюсь всё на прозу перейти. Вон сейчас все пишут, все писатели. Все кулинары, все музыканты и певцы. Кувалдами-то на путях пусть бабы машут. Да и те уж перевелись, старой-то закалки, а молодые - им бы в конкурс какой-никакой влезть, хоть красоты, хоть искусств любых не пыльных. Ну, в худшем случае – на рынок дешёвым шмотьём торговать, а то и на панель! Куда уж нам!
- Да ладно, не скромничай! А как твоя работа в редакции?
Зиновий чуть потускнел.
- Да никак. Пока старый главный был, - всё вроде ничего было. А пришёл молодой горячий, без году неделя как научили его, что слово светофор пишется с одним «фе», а перед «е» нужно «в», - так тут же в главные – руководить. Так дядя папиного брата у него какой-то завглавпуп - замминистра где-то там... Ну и, короче, сам понимаешь, чего там рассказывать...
- Да брось ты, Зин, расстраиваться. Всегда так было, так есть и будет. Не усложняй. Взял бы издал своё чего ни то. Достойное занятие, если есть что сказать.
- Ага издал, тебе легко там со своими Сингапурами рассуждать, а тут...
- Ну да ладно,- перебил Сутяева собеседник, - так, ты как смотришь на всеобщий сбор-то?
- Да, никак – против я. Не пойду. Чего там делать-то? Слёзы лить про тяжёлое положение семейное – вон мать как девятый десяток разменяла, совсем захворала с давлением: еле тянет, дети своей жизнью живут, - да и сам я со своей печенкой дурацкой разве что на востряковское гожусь. Да кому это интересно?
- Ну, это ты, Зиновий зря, мрачно как-то на всё смотришь! А Люська-то твоя как? Вы вместе? Я чего-то вскользь слышал...
- Да хрен её знает, не интересует меня этот вопрос. Как развелись лет двадцать тому, так и одиночничаю. Иногда разве что, сходишь туда-сюда к трём вокзалом, найдешь не самую завалящую. Понятно, не випэкскорт, ну, да – по Сеньке - шапка! Зато дешево и сердито!
- Ну, ты уж, Зин, в крайности прям кидаешься! Так же пессимистично не годится смотреть!
- Н-е-е-т, Родион, нормально я смотрю, зрю в корень! Так что, не взыщи! Хочешь, приезжай, потолкуем, только без выпивки, под чаёк. Давно уж завязал я.
- Не узнаю я тебя, Зин, - вроде и ты и не ты...Ну, ладно, бывай, я тебе ещё позвоню.
А ведь не позвонит, хлыщ мидовский, разве что опять лет через двадцать. Только это уже вряд ли. Разве что на тот свет, если к тому времени туда какую-нибудь интерсвязь проведут.
Сквозь грязные окна еле просачивался уже послеобеденный близкий закат дня.
Он прошёл из спальни на кухню, взял с сушки стакан, зачем-то тщательно и долго его протирал и долго-долго стоял, будто выключив себя, опустив ещё не седую и не лысую голову и чуть прикрыв глаза. Достал из холодильника огрызок солёного огурца, подержал его в руке, сосредоточенно повертел, а затем положил на стол и следом медленно поставил пустой стакан. Постоял, опять не спеша открыл холодильник достал чуть начатую бутылку водки и налил полный до краёв стакан. Прошёл в спальню, достал из пузырька в тумбочке пару таблеток успокоительного, задумчиво повертел их перед глазами и затем решительно высыпал полный пузырек в ладонь, опрокинул ее в рот и так же решительно, как когда-то в молодости в три глотка запил всё холодной вонючей жидкостью.
- Ну, вот и развязал. Вот теперь хорошо, вот теперь здорово будет! – сказал он, будто кого-то убеждал в своей правоте. Посидел на кровати, почувствовал как вязкая пелена всё горячее из нутра обволакивает голову, плечи и как тело становится ватным и мягким. Ему становилось всё лучше и веселее.
- Да, надо пойти в ванную, выключить воду, наверное, уже полная. Он собирался после обеда помыться.
Уже слегка пошатываясь, он прошёл в ванную и, скинув старый махровый халат, медленно и не спеша улёгся в тёплую чуть отдающую ржавчиной воду.
- Вот теперь-то всё будет хорошо, - опять повторил он как заклинание, и потянулся к полочке над ванной к лезвию безопасной бритвы.
- Хрен вам, а не кризис жанра!
Вода стала медленно окрашиваться и то ли снежинки чистые и белые вдруг пролетели как-то сказочно сквозь грязное стекло, так и не запачкавшись, то ли сон начал его забирать в себя медленно и лениво, но было тихо, тепло и спокойно.
Садовое где-то далеко внизу еле слышно шумело, шипело, свистело и крякало как всегда.
|
