Здравствуйте, меня зовут Коша.
Это уменьшительное от Кошак или Кощей Бессмертный, как называет меня моя Мама – видимо, потому что она считает меня ужасно тощим. Мой папа называет меня вообще по-другому: Мишо Коцур. Он объясняет это тем, что Мишо на его языке означает чуть ли не медведя – ну, я, вообще-то, достаточно лохмат, а Коцур в чижмах на его языке – это не что иное, как Кот в сапогах.
Мне кажется, это намёк на то, что мне нужно покупать какую-то обувь. Хотя, возможно, я ошибаюсь – я пока не очень силен в многоязычии. Порой мне даже кажется, что мои Мама и Папа разговаривают не только на английском, но и вообще на разных языках.
Я еще очень маленький, как говорит моя Мама, мне всего три месяца и примерно половину из них я живу с моими Родителями.
Вообще-то, это не мои родные Мама и Папа – я, как говорят, эдОптед – то есть, усыновленный. Меня взяли из приюта для бездомных животных – шелтера. Как я попал в шелтер – я не помню, потому что с тех пор, как я открыл глаза, я видел вокруг себя только разные кошачьи морды, ровный свет и разного рода решетки. Потому что всех попадающих в шелтер держат пару недель на карантине, а потом направляют в самое противное на земле место – в операционную.
Эти придурки в операционной без особых разговоров растянули меня на операционном столике и воткнули мне в ногу ужасный шприц, наполненный какой-то гадостью. Было не столько больно, сколько обидно – хоть бы слово сказали... Впрочем, времени обижаться не было, потому что в следующую минуту я почувствовал ужасную боль, которая потом куда-то уплыла – видимо, я просто вырубился. А очнувшись, я обнаружил у себя на пузике выбритый прямоугольник, замазанный каким-то клеем, противно воняющим. Под клеем просвечивала полоска разреза сантиметра в два-три. Голова гудела, я ничего не мог соображать и попытался избавиться от этой стягивающей кожу нашлёпки.
Попытки мои не принесли ничего, кроме боли в животе и мне ничего не оставалось, как зализывать эту вонючую плёнку, пытаясь утихомирить боль. Потом голова прояснилась, а боли стало еще больше, и я начал мяукать всё громче и громче, пытаясь привлечь внимание обслуживающего персонала. Но таких, как я, бедолаг было несколько в послеоперационной комнате и все они орали, пожалуй, погромче меня – ну, некоторые из них были и постарше, надо сказать. Понятно, что в их легких воздуха было побольше и им еще обиднее было терять свои мужские качества. Что до меня - мне, в принципе, по фиг, потому что я никогда об этих качествах и не подозревал и даже не знал бы о них вообще, если б не разговоры вокруг.
Я не знаю, как я пережил ту первую ночь после операции - это был такой стресс, какого я не пожелаю даже собакам, которых я интуитивно считаю своими недругами.
Наутро толстая тетка-волонтир, от которой противно воняло кроликами, птицами и даже собачатиной, схватила меня за шкирку и посадила в большую переносную клетку, куда засунула еще пару-тройку моих товарищей по несчастью. Переговариваясь со своей напарницей и громко хохоча, она поволокла клетку куда-то по длинному коридору. Я, было, подумал, что нас снова поместят в нашу прежнюю карантинную комнату, но тетка приволокла нас в совершенно другое помещение. Две стены этого помещения занимали отдельные клетушки для кошек и котов, третья имела несколько прозрачных дверей в небольшие комнатки-общежития, где сидело по три-пять зверюшек. Четвертой стены, по сути, не было, потому что всю ее занимала длинная стойка регистрации с компьютером и полками, а рядом с ней была входная дверь, через которую не было видно ничего, кроме небольшого холла, куда постоянно входили и выходили разные люди.
Посреди этой комнатищи стояла огромная клетка с ворохом нарезанной бумаги и встроенным краником с питьевой водой и ванночками для питья и сухого корма – туда тетка нас и высыпала.
Есть мне не хотелось вообще, а вот к водичке я кинулся как сумасшедший, на секунду забыв о боли... во рту пересохло до такой степени, что я не мог даже мяукнуть нормально, да еще этот противный пластиковый вкус от нашлёпки на животике...
Напившись, я оглянулся и обнаружил двух соседей по клетке - котишка еще помладше меня - цвета незрелой морковки, скорчившись в углу, постанывал – явно был тоже после операции, но я его раньше не видел. Второй был чуть старше меня, из тех, кого люди называют бешеными – он сидел в другом углу и, когда я хотел подойти к нему познакомиться, глухо заурчал и встопорщился. Ну и ладно, не очень и хотелось, просто вежливость никому обычно не мешала – подумал я, и, отойдя в сторонку, осторожно присел, стараясь не потревожить свою рану, и задумался.
Вокруг сновали люди – большие и маленькие. Маленькие старались просунуть свои ручонки в клетку, пытаясь нас погладить или поиграть с нами, но, если честно, мне лично было совершенно не до игр, поэтому я предусмотрительно отодвинулся в центр клетки, почти зарылся в нарезанную бумагу и даже ухитрился прикорнуть.
Похоже, прокимарил я, просыпаясь и вновь погружаясь в дрёму, довольно долго, потому что не заметил, как поток людей иссяк и вокруг стало довольно тихо – только где-то за стенкой взлаивали щенята и орала дурным голосом молодая кошошка по имени Принцесса. Я видел ее в карантинном отделении, вот уж фифа - совершенно ничего особенного, а мнит себя и вправду принцессой – постоянно требует, чтобы ей оказывали внимание, опрокидывает все плошки с водой и едой, пытается открывать лапой защелку на клетке, а это бесполезно. Я как-то давно тоже попробовал погрызть эти защёлки, но чуть не сломал зуб и вовремя остановился.
Я сел, отряхнулся и стал вылизываться. В это время седой мужик просунул свой толстый палец в клетку и умудрился меня задеть, кискиская. Я посмотрел на него, как на придурка – не видит что ли, что котёнок после операции, и на всякий случай цапнул его за палец зубами - в общем-то слабенько и почти случайно, просто от неожиданности. Он засмеялся – похоже, ему понравилось. Рядом с ним стояла симпатичная женщина и смотрела на меня, тоже улыбаясь. Она мне как-то сразу понравилась , и я подошел с решетке и коротко мявкнул, здороваясь.
Толстая тетка-волонтирша открыла клетку и начала нас расхваливать на все лады как на рынке. Какой, на фиг, товар из нас – сидим тут как уроды или калеки после таких операционных... Она снова за шкирку вытащила нас с рыжим и стала совать в руки седому. Его спутница, которая только на меня и смотрела, осторожно взяла сначала рыжего из теткиных лап и заворковала над ним. Мне стало обидно – я с ней здоровался, а она сюсюкает с этм недомерком. Я мявкнул обиженно, выпрыгнул из теткиных рук на пол и пошел под клетку. Меня аж затрясло от обиды, холодного кафельного пола и своей никомуненужности. Я сел под клеткой и заплакал.
Пока я жалобно мяукал, спутница седого мужика, оказывается, положила уже всё еще стонущего рыжего обратно в клетку и наклонилась ко мне. «Ну, иди сюда, малыш » - сказала она, и я, захлебываясь слезами, пошел к ней на руки. Она осторожно, стараясь не задевать мой животик, подняла меня и и посадила на своей руке, слегка прижав к себе. От нее пахло совершенно обалденными тонкими духами, чем-то очень вкусным и просто очень уютным. Я зарылся носом в ее светлые пушистые волосы и, всхлипнув, притих.
Тетка закрыла клетку и предложила этой паре вместе со мной пройти в «адаптационную комнату». За стеклом, кроме кошачьих общежитий, оказывается было еще три малюсеньких комнатки, в которых ничего не было, кроме встроенной скамьи,обтянутой клеенкой. Тетка забрала меня из теплых рук и поволоклась в эту комнату свиданий, приглашая пару следовать за нами. Я испугался, что они передумают и стал отчаянно орать и вырываться из теткиных рук. Она буквально впихнула меня в комнату, впустила идущих за нами людей и закрыла за нами дверь.
Мужчина и женщина сели на скамью и посмотрели на меня. Я, как положено порядочному котенку, смирно сел, выпрямив спинку, обернул лапы хвостом и тоже прямо и открыто на них взглянул. Они оба расхохотались. «Смотри, какой он славный» - сказала женщина и, приподняв меня всё также осторожно, усадила между собой и мужчиной. От погладил меня своим толстым пальцем и сказал: «У него совершенно шикарные огромные уши, я б его за одни уши только выбрал». Посмотрел бы на себя, между прочим! У него тоже были большие уши – но я бы, пожалуй, его за это не стал выбирать. Я бы выбрал женщину - мне ужасно понравился её запах и пушистые волосы.
«Ну что, малыш, пойдешь к нам жить?!» - спросила женщина, снова погладив меня. Она еще спрашивает!!! Я от звуков ее голоса совершенно обалдел, да еще такие вопросы! Конечно, пойду! Я тут же взгромоздился, невзирая на боль, ей на колени и попытался лизнуть ее в нос. «Ну, вот это, брат, уже лишнее» - возмутился мужчина, и, прихватив меня как нашкодившего засранца, снова усадил между ними. Тогда я сменил тактику – я вскарабкался к нему на колени, а потом, встав на задние лапы и положив передние ему на грудь, попытался понюхать его волосы, когда он ко мне наклонился.
Он, похоже, разгадал мой манёвр и засмеялся снова: «Ах ты, хитрюга лохматая... ну, иди, иди сюда!» - и он взял меня на руки точно так же, как это недавно делала его спутница. К моему удивлению, у него на руках было не менее уютно, только у него не было таких волос и вкусного запаха.
Толстая тётка заглянула в комнату. «Ну, что – подходит он вам? А то вон у меня там еще котят спрашивают» - и она указала за стекло, где и вправду переходили от клетки к клетке несколько человек.
«Да, он согласился у нас жить» - улыбаясь, сказала пушистоволосая женщина, и мы все вместе пошли оформлять мои документы.
Девушка за стойкой дала женщине кучу бумаг для заполнения, тетка временно отсадила меня в небольшую клеточку – одну из пяти, где висела табличка «Выбранные животные». Скажу вам, было приятно чувствовать себя выбранным, я даже не особо сопротивлялся, когда она снова ухватила меня за шкирку, водворяя туда.
Девушка-регистратор сказала, что в принципе, меня можно оставить в шелтере еще на 24 часа – если нужно время для какой-то их подготовки к моему присутствию в их доме. Я заволновался... за сутки они вполне могут и передумать! Но мужчина сказал : « Нет, мы возьмем его сейчас же и купим всё необходимое для него по дороге домой!». Женщина согласно кивнула и добавила: «Ребенок пережил такой стресс, не надо добавлять ему еще!» - и я был им благодарен за такие слова!
Наконец, бумаги были готовы, девушка за стойкой показала, что мой микрочип, который имеют все зарегистрированные животные, работает – она провела над моим загривком каким-то приборчиком и на нем высветился мой регистрационный номер. Честно сказать, до этого я и не знал, что у меня есть такое внутри! Потом она срезала мой клеенчатый ошейничек и выбросила его, и, скажу я вам, это было непередаваемо прекрасное чувство свободы и счастья!
Счастье моё, правда, быстро омрачилось, потому что меня посадили в высокую картонную, довольно тесную коробку с дырочками для вентиляции, и я практически не видел ничего по пути домой. По дороге машина останавливалась пару раз, мои Мама и Папа – я мог уже считать их своими Родителями, раз они меня усыновили – выходили куда-то минут на двадцать, возвращались, открывали багажник и складывали туда какие-то пакеты. Я пытался было поорать немножко, но это было бесполезно, потому что Папа сказал Маме, что меня нельзя вынимать пока из коробки – им, видите ли, посоветовали сделать это только дома и сразу высадить меня на горшок.
Папа иногда подозрительно принюхивался к воздуху в машине... ну, пукнул я там пару раз в этой коробке, да нашлепка это моя вонючая на животе – что я, виноват?! Посадить вас в коробку без окон и дверей - и вы, возможно, пукнете, волнуясь – куда это вас везут и не дают выглянуть!
Наконец, коробку со мной забрали с заднего сиденья и внесли куда-то... я по запаху понял, что мы уже дома. Честно сказать, езда в машине – занятие не для маленьких котят! Хорошо ещё, что меня хоть не вырвало в этой коробке - вот бы было конфуза!
Мама взяла меня снова на руки, а Папа уже насыпал специального песка в огромный пластмассовый ящик. Они что тут - на трех взрослых котов рассчитывали?! Мне за неделю не обгадить такое пространство! Мама посадила меня в песок и погребла сначала одной моей лапой, потом другой и сказала, что это – моё место для туалета. Как будто я сам не знал! Нас, между прочим, всех в шелтере этому делу обучали. Чтобы ее успокоить, я пописял почти сразу, деловито забросал это дело песочком и пошел знакомиться с комнатой. В течение вечера я в этот ящик еще раз пять наведался - чтобы доставить Маме и Папе удовольствие... и попрудил, и погадил – мне что, жалко что ли, пусть радуются!
Дом оказался огромным – аж пять уровней, по лестницам замучаешься лазить. Но я все же за пару дней справился, всё посмотрел, наметил любимые лежанки, узнал, что поесть дадут не только в ТиВи-комнате, где обычно Родители проводят вечера – у них там огромный угловой диван, по которому мне разрешено бродить и лежать, где угодно, но и на кухне, где мама тоже проводит немало времени.
Если бы вы знали, какое это счастье - сидеть возле ее ног, периодически их поглаживая лапой, а если повезет, и лизнуть украдкой! Вы не думайте, что я там сижу и попрошайничаю - нет уж! У меня собственная кормушка всегда полна, и водичка свежая есть. Ну, бывает, конечно, мявкну, когда очень уж вкусно пахнет на кухне – и тотчас же получаю либо кусочек курочки, либо провернутого мяска... Мама сказала, что меня пора, на фиг, переводить с этого долбаного сухого корма на нормальную пищу - чай, не в шелтере я, а давно уже нормальный домашний котёнок-ребенок! Но я и те кошачьи сухарики люблю!!!
Что меня вот не устраивает дома - так это то, что Мама уходит каждое утро на работу. Как только я слышу, где бы я ни спал, что она идёт умываться - я тут же кидаюсь бегом по ступенькам к ней и ору благим матом... не потому, что мне от нее что-то нужно – а потому, что я по ней страшно соскучиваюсь. Она тут же берет меня на руки – и я замолкаю моментально, только постанываю от наслаждения, когда она меня почесывает и поглаживает мой животик, который, кстати, уже совершенно зажил. Жалко, что утром больше пяти минут мне это удовольствие не светит!
Когда она уходит – я сажусь на ступеньку и реву... пока Папа не прикрикнет на меня или не возьмет меня тоже на руки. Он тоже потом уходит – то в гараж, то еще куда... Я, конечно, не стону всё время, потому что Мама научила меня смотреть в окна, и я с удовольствием иногда сижу на спинке дивана в гостиной у огромного окна и смотрю на придурошных белок, то и дело перебегающих через дорогу под носом у машин.
Когда Мама работает за своим письменным столом, мне разрешается сидеть у нее на коленях или даже на столе рядом с ее компьютером. Но это, как она говорит, ее отвлекает, потому что мне нравится, например, сидеть на клавиатуре, а ей приспичивает именно в это время что-то печатать. А когда она записывает что-то в большую красную книгу ручкой, я могу поохотиться на тропических рыбок, которые время от времени появляются на мониторе – Мама сказала, что это назвается не аквариум, а скринсэйвер и очень смеялась, когда я пытался прищучить лапой электрического ската или морского конька. Иногда мы с Мамой играем на компьютере вместе – она водит по экрану курсором, а я делаю вид, что охочусь за ним, как за мухой – и нам обоим очень весело!
Когда мы всей семьей вечером смотрим телевизор – это самое любимое моё время! Сам телик мне, сами понимаете, ни к чему, а вот Родители на диване - это что-то! Я могу лазить у них над головами, могу залечь на плечи любому из них, могу валяться на антилопьей шкуре на полу и играть, изображая охотника, с её хвостом, с разбегу запрыгивать на Мамины колени... ой, да много чего могу!
Папа сказал недавно: «Дохляк-то наш округляется потихоньку!». Пришлось посмотреть на себя в огромноe зеркало, почему-то задвинутое за диван – только часть его видна - ну, мне со спинки дивана как раз смотреться. Посмотрелся – нормальный так котёнок, шея тонковата, ну так я ведь еще маленький. Зато уши у меня очень лохматые и голова большая. Мама сказала, что я буду, по всей видимости, очень крупным и красивым пушистым котом. По-моему, это очень объективное суждение!
Ну, ладно, заболтался я что-то. В общем, жизнь у меня сейчас очень даже хорошая, я очень люблю своих Маму и Папу и очень рад, что они меня выбрали. Мама сказала, что летом, когда я привыкну к дому, она мне, может быть разрешит гулять около дома. Ух, и погоняю я тогда этих белочек вместе с бурундуками! Но Маме я пока об этом ничего не говорю, чтобы она не волновалась...
До свидания.
Коша.
|
