Спроси Алену

ЛИТЕРАТУРНЫЙ КОНКУРС

Сайт "Спроси Алену" - Электронное средство массовой информации. Литературный конкурс. Пришлите свое произведение на конкурс проза, стихи. Поэзия. Дискуссионный клуб. Опубликовать стихи. Конкурс поэтов. В литературном конкурсе могут участвовать авторские произведения: проза, поэзия, эссе. Читай критику.
   
Музыка | Кулинария | Биографии | Знакомства | Дневники | Дайджест Алены | Календарь | Фотоконкурс | Поиск по сайту | Карта


Главная
Спроси Алену
Спроси Юриста
Фотоконкурс
Литературный конкурс
Дневники
Наш форум
Дайджест Алены
Хочу познакомиться
Отзывы и пожелания
Рецепт дня
Сегодня
Биография
МузыкаМузыкальный блог
Кино
Обзор Интернета
Реклама на сайте
Обратная связь






Сегодня:

События этого дня
29 марта 2024 года
в книге Истории


Случайный анекдот:
Крошка сын приходит к отцу и спрашивает:
- Пап, а где Альпы?
- Спроси у мамы, это она все с место на место переставляет.


В литературном конкурсе участвует 15119 рассказов, 4292 авторов


Литературный конкурс

Уважаемые поэты и писатели, дорогие мои участники Литературного конкурса. Время и Интернет диктует свои правила и условия развития. Мы тоже стараемся не отставать от современных условий. Литературный конкурс на сайте «Спроси Алену» будет существовать по-прежнему, никто его не отменяет, но основная борьба за призы, которые с каждым годом становятся «весомее», продолжится «На Завалинке».
Литературный конкурс «на Завалинке» разделен на поэзию и прозу, есть форма голосования, обновляемая в режиме on-line текущих результатов.
Самое важное, что изменяется:
1. Итоги литературного конкурса будут проводиться не раз в год, а ежеквартально.
2. Победителя в обеих номинациях (проза и поэзия) будет определять программа голосования. Накрутка невозможна.
3. Вы сможете красиво оформить произведение, которое прислали на конкурс.
4. Есть возможность обсуждение произведений.
5. Есть счетчики просмотров каждого произведения.
6. Есть возможность после размещения произведение на конкурс «публиковать» данное произведение на любом другом сайте, где Вы являетесь зарегистрированным пользователем, чтобы о Вашем произведение узнали Ваши друзья в Интернете и приняли участие в голосовании.
На сайте «Спроси Алену» прежний литературный конкурс остается в том виде, в котором он существует уже много лет. Произведения, присланные на литературный конкурс и опубликованные на «Спроси Алену», удаляться не будут.
ПРИСЛАТЬ СВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ (На Завалинке)
ПРИСЛАТЬ СВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ (Спроси Алену)
Литературный конкурс с реальными призами. В Литературном конкурсе могут участвовать авторские произведения: проза, поэзия, эссе. На форуме - обсуждение ваших произведений, представленных на конкурс. От ваших мнений и голосования зависит, какое произведение или автор, участник конкурса, получит приз. Предложи на конкурс свое произведение. Почитай критику. Напиши, что ты думаешь о других произведениях. Ваши таланты не останутся без внимания. Пришлите свое произведение на литературный конкурс.
Дискуссионный клуб
Поэзия | Проза
вернуться
    Прислал: Коростелёв Иван | Рейтинг: 0.70 | Просмотреть все присланные произведения этого Автора

Проснувшийся в аду
(рассказ)
Преисподняя была какая-то скучная и абсолютно бестолковая. У того кто ее проектировал, явно было очень поверхностное представление о том, каким должен быть ад. Произведениями Данте, он, судя по всему, не интересовался, религиозные труды тоже прочитать не удосужился, ну а сам богатым воображением не обладал. Его самого за такую халтуру следовало бы поместить в одну из построенных им камер пыток. Впрочем, это и камерой то назвать было нельзя. Корявая кирпичная кладка поднималась метров на пять от серого бетонного пола, и кончалась там … потолком. Потолком! В аду!! Ну что может быть глупее и пошлее, чем потолок в аду? Ну не логичней ли было сделать своды бесконечными, уходящими в высь? Но видно логика была здесь не в цене… Потолок, четыре стены с двухметровой железной дверью, косо, но прочно вмурованной в одну из стен… и все. Подобная обстановка сама по себе была маленькой пыткой для человека не чуждого эстетики, даже в аду не утратившего ни воображения ни вкуса, ожидавшего увидеть гораздо большее или не увидеть нечего. Стоило ли умерать, что бы поменять свои четыре стены пол и потолок на то же самое, только без мебели, обоев и лампочки над головой? И к тому же – холодно. Очень и очень холодно. А вроде бы должно быть наоборот. Жарко должно быть. Котлы там раскаленные, покрасневшие прутья, сполохи огня повсюду... Под ногами лава, в воздухе дым и запах серы... Нечего подобного.
Впрочем, умерев, Паша понял, что все эти земные представления об аде по сути довольно таки наивны. Ну, разве можно испугать покойника огнем? Ведь он же мертвый, холодный. Холод изнутри, да холод снаружи - вот настоящая пытка.
Эти мысли были первыми, что пришло в его голову сразу же, как только он очнулся. А очнулся он от всё того же неприятного холода, и от тупой боли в кистях рук.
То, что это ад, он понял сразу. К такому нехитрому выводу Гриша пришел методом исключения. На рай это явно не тянуло. А учитывая, что какое-то время назад, он довольно таки пошло и неумело перерезал себе вены, предварительно опустив свое еще живое и теплое тело в налитую до краев горячую ванну, оставалось, подавив слабый протест разума, признать, что сие плохо отделанное помещение есть ни что иное, как ад; тот самый, воспетый десятками, а может и сотнями поэтов.
Да уж, не рай, подумал Паша, еще раз, более внимательно оглядев комнатку. Не рай… А чего я хотел? - спросил он себя, - за, что боролись… С перерезанными венами в райские сады не берут… А, коли уж мечтал об Эдеме, так не ванны принимать надо было, а милостыню старушкам раздавать, тогда может, и другой расклад был бы. Впрочем, не о чем я и не мечтал, достало просто все…
Ой и хреново же… Башка болит, холодно; зубы вон стучат не переставая … Не адские муки, конечно же, при жизни и похуже бывало, но все равно хреново… И проснуться толком никак не удается, все словно в тумане, словно не со мной… С похмелья такое бывает. Скорей бы уж, что ли второе пришествие, и поголовное воскресение всех грешников…
...Сидеть на корточках надоело, и Паша попробовал приподняться. Холодное, почти окоченевшее тело слушалось плохо. Особенно пальцы на руках совсем не хотели работать. Должно быть, перерезая вены, я нечаянно задел какие то мышцы, или как там они правильно называются, подумал он…
Ноги отказывались держать, и предательски дрожали. Слабость была невероятная, просто смертельная… Не-е, подумал Паша, ни с какого перепою, такого со мной еще не было... Держась одной рукой за колючую стену, он подождал пока голова перестанет кружиться, туман перед глазами растает, и набрался таки смелости опустить глаза вниз и внимательно себя осмотреть. Да… Покойник, он и есть покойник… Паша прикрыл глаза, и словно увидел себе со стороны, с высоты этого не уместного здесь, в аду, потолка… Голый, мокрый, худой, трясущийся от холода… В каких-то омерзительных синих пятнах… Печальное, печальное зрелище. Увидел бы на картинке, прослезился бы. А может и нет, на картинках, оно как то все по красивши получается; хоть девушки голую изобрази, хоть покойника облезлого… А в жизни разница острее чувствуется… Впрочем кто там поминает всуе Жизнь?
Таким я себя любить не могу, - вспомнил он, слышанную где то еще при жизни, фразу. Таким меня никто не смог бы любить. И у любви есть свои пределы, свой потолок.
А что это так громко шумит? Словно какой то поток, где то неподалеку… Вот сейчас размоет стены, и унесет, на новые круги ада… Хотя нет, это же в голове шумит, это я слышу, как кровь по жилам течет. И удары сердца слышно… Странно… Мертвец, с бьющимся сердцем? Мертвец, которому холодно? Любопытствующий мертвец?.. Ну что ж, видимо, у них так принято… Пора начинать привыкать к новой реальности, даденной в ощущение… Да и мне ли высказывать претензии? Я сам пришел сюда. Сам, никто меня не звал, никто не торопил… Это я всю жизнь был торопыгой, вот и до торопился. Все таки верно говорят, что спешить никогда не надо. Всюду успевает то, кто никуда никогда не торопиться. Профессор Преображенский так говорил в Собачем сердце. Никто не виноват, что так вышло. На мне грех, и вот она расплата – преисподняя… правда какая то тесная и холодная, но видимо другой я не достоин… Что ж, как сказал один мертвец, - по крайней мере я могу думать. Думать… Это тоже наверное элемент пытки. Что может быть бессильнее человеческого разума, и мучительнее бессилия? Это мое умение – думать, и при жизни то нечего хорошего мне не несло, а здесь и вовсе похоже на насмешку. Да и мысли в голове, все какие то мелкие и холодные. Я почти физически ощущаю их суетность ничтожность и не уместность… Все суета, и суета сует… Это наверное от того, что отныне мой мозг питается мертвой кровью, кровью комнатной температуры; да и той ему явно не хватает, ведь добрая ее половина давно уже утекла в канализацию… А может до сих пор плещется в ванной, разбавленная остывшей уже водой один к одному. Интересно, сколько же прошло времени? Или отныне время остановилось?
Что б хоть немного согреться, Паша начал подпрыгивать на месте... Бесчувственные холодные пятки, словно льдинки, стукались по полу. Тук-тук, тук-тук... Попрыгав, он повертел туловищем, попробовал посжимать пальцы на руках. Те все еще слушались с трудом. Точно перерезал что-то, подумал Паша, связку какую-нибудь ... чёрт знает, я и раньше то не был силен в анатомии... Знал бы, что пригодиться, обязательно полистал бы книжку с картинками. А я то дурак, все больше философией интересовался. Теперь вот и терпи лишнюю боль. Да – а, вены резать тоже уметь надо. А от философии, толк какой? Одна головная боль. На таком холоде не до философии. Тут даже думать трудно. Мысли - замершие... пустые... Наверное в аду так принято – все без прикрас. Стены – голые, я – голый, мысли – ничтожны... в знак того, что человеческий разум вообще никчемен. Он не в состоянии разобраться в том, что происходит с человеком, не говоря уж о том, что б указать выход из сложной жизненной ситуации... а из преисподнии выхода ему и подавно не отыскать. Впрочем, здесь-то, если разобраться, и разбираться особо не в чем. Все предельно ясно. Все просто, как никогда. А выхода здесь нет. Не предусмотрен проектом. А дверца это ржавая, не более чем очередная усмешка. Иллюзия. Некий символ - войти, мол, можно, а выйти нет... Ручка то с той стороны. Что ж привычное состояние... Безысходность, отчаянье. Я всю жизнь с ними рука об руку. Вот и здесь они меня не покинули, верные мои друзья,...
Но эту мысль Паша не успел додумать. Отшагивая по земной своей привычки от стены к стене, он поскользнулся на обледенелом полу и шмякнулся на пол, больно ударившись головой о дверь... Та глухо зазвенела. Во рту стало тепло от крови... У-у-у! – взвыл Паша, - вот еще и язык прикусил! Больно, ну почему же так больно!? Ах, ну да, я же в аду... Глупо удивляться боли. Глупо...
...От нечего делать, Паша вновь осмотрел себя. Задержал взгляд на шрамах. Тот, что на правой руке был более глубоким и не красивым. Какой ужас, какое уродство... Зачем я это сделал?.. Пальцы бледные, худые... Вроде даже длиннее, чем были. А может это не мои? Может это вообще не мое тело? Да нет, глупости, просто я еще никогда не видел себя мертвым. Стоп, а почему у меня такие ногти? Они должны быть гораздо короче. Я слышал, что они растут и после смерти, но не в ускоренном же темпе. Сколько же прошло времени? Паша поднес руку к лицу, и провел по щеке. Так и есть... Щетина! А, ведь я побрился утром того дня. Где ж я провалялся несколько дней между жизнью и смертью? Почему нечего не помню? Что ж значит так надо, вновь осёк он сам себя. Хватит задавать вопросы. Дурацкая привычка. Не время и не место.
...Закончив изучать свои подсохшие шрамы, Паша переключил внимание на «темницу», как начал романтично называть про себя, место своего безвременного заточения. Бестолковая жизнь, бестолковая смерть, бестолковый ад. Все таки у живых слишком богатое воображение. Романтики, наивные романтики. Все обман на этом свете, и ад не исключение. И здесь подвох! Кажется, нечто подобное предугадывал Свидригайлов, у Достоевского. Темный угол и пауки. Здесь углов целых восемь, а пауков пока не видно. Только я. Но кто знает, может они еще придут. Вон и паутина на потолке. Лохмотья паутины. То ли паук создавший ее уже подох, то ли бросил ее и уполз в другое место, в другую камеру, к такому же узнику ада. Здесь нас должно быть много. Вокруг, наверное, миллионы каменных клеток, и в каждой по мертвецу с бьющимся сердцем. Ох, и тесно же тут. Неужели и у них квартирный вопрос?
...Время то ли шло, то ли стояло на месте, вокруг нечего не менялось. Да и как? Хоть и запредельная реальность, а все же вполне материальная. Как то не верилось, что вот эти надежные кирпичные стены сдвинуться вдруг со своих мест, и откроют глазу какую-нибудь другую перспективу... или растворятся вдруг в воздухе. Нет. Стена, она и в аду стена. Паше припомнилась строчка из евангелия – если, имея хоть крупицу веры, скажете стене – сойди с места, гора сойдет... Дотрагиваясь онемевшими пальцами до щербатых кирпичей, Паша как никогда в жизни не верил в возможность верой двигать камни, а тем паче, если они сцеплены цементом. Не будь я такой маловерный, может и не оказался бы здесь, в конце всех концов. Мне бы еще один шанс... еще один... Вдруг, в порыве веры, граничившей с неверием, и надежды, пополам с отчаяньем, он упал на колени, больно ударив их при этом, и судорожно неумело перекрестившись, с трудом сдвинув три пальца, взмолился о спасении. «Господи, дай мне воскреснуть! И нечего больше. Дай воскреснуть... и согреться... » Подождал. Один удар сердца... два... десять... сто... По-прежнему нечего не менялось. Припадок надежды прошел. Даже в аду, - зло подумал Паша, - даже в аду надежда не оставляет человека. Видимо она тоже является элементом пытки. Дразнит, мучает, обещает и обманывает. Как же трудно убить ее в себе, если даже в остывших мертвецах она все еще теплится... теплится, но, увы, не греет. Не для того я умирал, что б вечно мерзнуть в этой мерзлоте. Если б я знал, что жизнь несет в себе больше покоя, чем смерть... Знать бы где упадешь, знать бы где проснешься...
С трудом поднявшись с колен, Паша привалился к стене и уставился на свои голые колени. Его внимание привлекло синее некрасивое пятно, ярко выделявшееся на фоне белой кожи. Никогда бы не подумал, что мое тело может быть такого неестественного света... Все-таки, как много мы о себе не знаем. И этот белый оттенок. Его никак не сравнить ни с мрамором, ни с воском, как это часто делают в романах; скорее это цвет сена... В ванной Паша запомнил себя совсем другим, розовым и мясистым. Сколько же прошло времени, что я так похудел, - вновь задумался он, - вон, даже кости видно. И вновь одернул себя. Какое время... Время привилегия живых. Это у них его может быть много или мало, это они могут убивать его или испытывать недостаток... А здесь его просто нет. Пора начать привыкать к вечности. Трудно только первые десять лет, - вспомнил он читанную тюремную остроту. Усмехнулся. Интересно, мое тело останется таким, или продолжит умерать и разлагаться... Может меня уже грызут изнутри черви? Со временем я стану скелетом, потом прахом... А потом? Бесплотным духом, заточенным в камень? Из праха вышел, в прах уйду. Да, не ценил я свое тело, не ценил. Теперь поздно сокрушаться. Что ж, по крайней мере, когда на мне не останется мяса и костей, я на конец то перестану мерзнуть. Или душе тоже может быть холодно? А вот еще интересно, могу ли я теперь сойти с ума, учитывая не обычность ситуации? Это было бы почти спасением. А может и нет... Трудно судить пока не попробуешь.
...Все таки какая изощренная садистская пытка... – пробормотал он в слух, и сам удивился услышав свой голос, ослабший и хриплый, и в то же время привычный и родной. Он словно встретил старого знакомого, пришедшего поддержать в трудную минуту. Однако размышлять дальше он продолжил про себя. Говорить вслух в одиночку было как-то дико. Ну что ж ¸и в аду люди живут, как гласит русская поговорка. Уж мы то, русские, кое-что в этом понимаем. Не мы ли и выдумали ад? Тот, что у каждого свой...
Впервые за время своего заточения он почувствовал, что голоден, и вовсе не прочь перекусить чего-нибудь горячего... Борща, например, с огромной мясной костью. А еще чаю, тоже горячего крепкого и сладкого...
А потом Паше стало скучно. И в аду скучно! – обозлился он. Как будто и не умерал. Да-с, интелегентному человеку всегда скучно, - сыронизировал он. Припомнил, к месту строчку из Пушкина, - «Да скука, вот мой друг причина!..» Интересно, память не покинула меня. И, пожалуй, даже слегка обострилась. Я вспоминаю, мыслю... мыслю, следовательно, существую... Что ж, пришло время опровергнуть эту аксиому. Одно из двух - или я все еще жив, что исключено; или я никогда и не жил, а только перемещался по кругам ада, из одного в другой. Или вот еще вариант – вся эта схожесть ощущений является элементом продуманной пытки, жестокой пытки. Безысходность! Отчаянье! Тоска! И стены, стены, стены!.. ...И из этого Данте умудрился высосать целую поэму?..
Холод вновь заставил его встать, и зашагать по полу, от стены к стене, прям как при жизни. И это тоже пытка, - решил он, - ведь они могли бросить меня в гораздо более сильный холод, такой от которого кровь в венах застынет в лед, и тело окончательно окаменеет. Но нет. Здесь температура не больше нуля, и эта половинчатость пытки, эта иллюзионная возможность согреться движением, ужасно раздражает. Психологи, они все просчитали! Нулевая температура... Что ж это логично. В аду так и должно быть. Вечный нуль.
А чего я хотел? О чем думал, когда залез в эту трижды проклятую ванну, и порезал свои, тогда еще живые, руки. Сначала моя правая, сильная рука, порезала левую, а после, слабая умирающая левая, поднялась на правую, и, не смотря на то, что действовала из последних сил, умудрилась резануть глубже и сильнее. Они знали, что делали... И чего же я после этого ждал? Что меня по прибытию встретят ангелы, и, взяв, словно ласковые санитары, под руки, проводят куда-то наверх, для высокой беседы?.. Или, что черти, по лакейски кланяясь, отведут к дьяволу, на разговор, плавно переходящий в дискуссию?... Да кому я нужен? Песчинка, пылинка... Кусок глины, некогда мягкой и теплой, словно находящейся в чьих то умелых руках, а ныне мертвой и твердеющей, отброшенной скульптором в угол мастерской... Нет, не так... Кусок глины, который сама отсекла себя, сочтя за нечто лишнее в общей композиции... Нет, не надо было этого делать, не надо. Всё-таки одно утешение в той жизни было, а здесь нет и его...
О, как же трудно воскреснуть! И как желанно воскрешение. Воскреснуть, залезть под тёплое тяжёлое одеяло, придавить головой подушку... Чувствовать, что способен нагреть пространство под одеялом своим теплом... И, забыть, забыть свою смерть, как страшный сон. Жить, я хочу жить! ...Так же при жизни, я просил о смерти. Бессонными ночами, вертя головой по подушке – не хочу жить, не хочу... И, вот декорации слегка поменялись. Удел смертных – желать, всегда и везде желать, ни одного, так другого.
Уставшие ноги подкосились, и Паша упал. Обессиленный, дополз он до стены, привалился к ней плечом и закрыл глаза... Перед его мысленным взором, отпечатанные на сетчатках глаз, запрыгали квадратики кирпичей, словно он и не опускал век. Меньше всего ожидал он того, что сможет уснуть... что вообще может спать... однако это случилось. В болезненном тяжелом сне, ему снилось что-то живое и тёплое, что-то из жизни живых... Потом он проснулся, и, проснувшись, не сразу вспомнил о том, что недавно умер. А, вспомнив, не успел расстроиться. То, что случилось дальше, было просто невероятно. Невероятнее всего предыдущего. Дверь, на которую Паша уже привык смотреть как на часть стены, как на иллюзию, загромыхала, и медленно со скрипом начала отворятся. Если бы, ещё будучи живым, он увидел как разверзаются небеса, то воспринял бы это ни чуть не с большим чувством. Ещё бы – свыкнуться с мыслью о вечности, и вдруг – какие то изменения в планах. Сердце, которое уже несколько дней, вообще не должно было бы биться, бешено застучало. Что там? Что?! За этой железной дверью?.. Что?.. Сатана? Ангелы? Новые пытки? В помутневшем Пашином сознании мелькнула мысль об Орфее спустившемся в ад, и тут же пропала в холодном тумане. Он был готов ко всему... Дверь отворилась, и вместе с жёлтым электрическим светом, в его комнату упала тень массивного человека, с какой то палкой в руках, а через миг порог переступил и сам хозяин этой тени. Переступил, и тут же замер в недоумении. Причём, судя по его виду, удивился он не голому худому человеку, синему от холода, а тому, что человек этот пытался привстать, и в упор смотрел на вошедшего. В руках у гостя была лопата, брезент и верёвка... «Ты? Живой?..» – удивлённо спросил он, и тут Паша узнал его. Колька! Сосед, с которым они вместе квартировали, в одной на двоих, квартире. «Ты? – в ответ удивился он, - Ты умер?» Затем наступила пауза, во время которой оба пытались осмыслить происходящее. Коля интеллектом никогда не отличался, соображал туго, к тому же находился в привычном своём похмельном состоянии, поэтому первым в себя пришёл «покойник». «Как ты сюда попал?» – спросил он, с трудом ворочая языком. «Ну, это... по лесенке спустился...» «Спустился в ад по лесенке? – удивлённо переспросил Паша, - живой?» «Ну, да. То есть это... В подвал спустился. Ты извини, что я тебя запер... Я, понимаешь, думал, что ты умер... А ты – живой.» До Коляна наконец то дошло. «Живой! – обрадовался он, - братуха! Дай я тебя поцелую!... Кстати, хреново выглядишь...» В отупевшем от пытки мозгу Паши мелькнула надежда. «Живой? Я живой?! Слушай, умоляю, объясни всё с самого начала» Коля почесал свою макушку, потом дряблую щёку, и видимо признал просьбу друга законной. Не торопясь начал он рассказывать...
«Ну, это... Я когда увидел, что ты кранты дал, то очень расстроился... Ко мне одна краля прийти должна была, а тут ты... в ванной лежишь... в крови весь... Не хорошо ты, кстати, поступил, не по-братски, ну да ладно теперь... Ну, вот... я сперва хотел в милицию звонить, а потом думаю – тебе то уже всё равно не к спеху, а мне менты явно свиданку испортят. Пока там допросы всякие, и прочее... Ну, я и решил припрятать тебя на время, а после, вечерком и заявить. Идея может не самая лучшая, да я бухой был, плохо соображал... Короче поставил соседу чекушку... Степке, ты его знаешь. Ну, мы с ним тебя и это... в подвал к нему и оттащили... в мешке из-под картошки. Там тебя из мешка вывалили - Стёпка сказал, что мешок ему ещё нужен будет, и ушли. А потом... потом я запил, да и забыл о тебе...» «Сколько же дней прошло?» – прохрипел Паша, с трудом понимаю смысл услышанного. «Ну, дня три... наверное» «Три дня?! Да ты что?! Я же тут совсем околеть мог, я же воспаление наверняка схватил! Я же замёрз совсем!!» Паша затрясся ещё сильней, и заревел. Слёзы потоком хлынули из глаз. «Ну, извини, - смущённо пробасил Коля, - я думал ты мертвяк. ...Ну, так вот, - продолжил он рассказ, - я когда о тебе вспомнил, решил, что в милицию звонить поздно – не поймут они, чего я ждал столько времени. Ещё и убийство на меня повесят, ты же знаешь, я на условном. Вот я и решил тебя закопать. Огород помнишь заброшенный? Ленки- то Соловьёвой, которая уехала в прошлом году... Вот, ну типа ты пропал без вести...» «Помоги, - стуча зубами попросил Паша, и протянул руку, - я сам не дойду.» «Конечно, братан, какие проблемы, - засуетился приятель. Замешкался на миг с лопатой, не зная куда её деть, а потом просто отбросил в сторону, - сейчас ночь, никто не увидит, что ты голый» Паша схватился за огромную тёплую руку, и в миг успокоился. От ощущения живого человека рядом, стало теплее, даже дрожь прошла. Он готов был всё простить, к тому же он ведь и вправду не очень хорошо поступил с соседом.
Они вышли из подвала. Коля на радостях разговорился. «Ща мы тебя мигом согреем. Щас двести грамм, и оживёшь, за милую душу... У меня штоф припасён... Хотел помянут тебя после... ну, теперь уже вместе. Вместе, оно конечно лучше» Босые слабые ноги Паши, с трудом одолевали холодные ступени, но всё же, хотя и медленно, останавливаясь на каждой ступеньки, они поднимались всё выше и выше, туда, где на третьем этаже горела слабая электрическая лампочка. Двое, из тьмы к свету, из одного круга ада, в другой.









Мнение посетителей:

Комментариев нет
Добавить комментарий
Ваше имя:*
E-mail:
Комментарий:*
Защита от спама:
семь + пять = ?


Перепечатка информации возможна только с указанием активной ссылки на источник tonnel.ru



Top.Mail.Ru Яндекс цитирования
В online чел. /
создание сайтов в СМИТ