Спроси Алену

ЛИТЕРАТУРНЫЙ КОНКУРС

Сайт "Спроси Алену" - Электронное средство массовой информации. Литературный конкурс. Пришлите свое произведение на конкурс проза, стихи. Поэзия. Дискуссионный клуб. Опубликовать стихи. Конкурс поэтов. В литературном конкурсе могут участвовать авторские произведения: проза, поэзия, эссе. Читай критику.
   
Музыка | Кулинария | Биографии | Знакомства | Дневники | Дайджест Алены | Календарь | Фотоконкурс | Поиск по сайту | Карта


Главная
Спроси Алену
Спроси Юриста
Фотоконкурс
Литературный конкурс
Дневники
Наш форум
Дайджест Алены
Хочу познакомиться
Отзывы и пожелания
Рецепт дня
Сегодня
Биография
МузыкаМузыкальный блог
Кино
Обзор Интернета
Реклама на сайте
Обратная связь






Сегодня:

События этого дня
29 марта 2024 года
в книге Истории


Случайный анекдот:
- Что приходит во время еды?
- Незванные гости!


В литературном конкурсе участвует 15119 рассказов, 4292 авторов


Литературный конкурс

Уважаемые поэты и писатели, дорогие мои участники Литературного конкурса. Время и Интернет диктует свои правила и условия развития. Мы тоже стараемся не отставать от современных условий. Литературный конкурс на сайте «Спроси Алену» будет существовать по-прежнему, никто его не отменяет, но основная борьба за призы, которые с каждым годом становятся «весомее», продолжится «На Завалинке».
Литературный конкурс «на Завалинке» разделен на поэзию и прозу, есть форма голосования, обновляемая в режиме on-line текущих результатов.
Самое важное, что изменяется:
1. Итоги литературного конкурса будут проводиться не раз в год, а ежеквартально.
2. Победителя в обеих номинациях (проза и поэзия) будет определять программа голосования. Накрутка невозможна.
3. Вы сможете красиво оформить произведение, которое прислали на конкурс.
4. Есть возможность обсуждение произведений.
5. Есть счетчики просмотров каждого произведения.
6. Есть возможность после размещения произведение на конкурс «публиковать» данное произведение на любом другом сайте, где Вы являетесь зарегистрированным пользователем, чтобы о Вашем произведение узнали Ваши друзья в Интернете и приняли участие в голосовании.
На сайте «Спроси Алену» прежний литературный конкурс остается в том виде, в котором он существует уже много лет. Произведения, присланные на литературный конкурс и опубликованные на «Спроси Алену», удаляться не будут.
ПРИСЛАТЬ СВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ (На Завалинке)
ПРИСЛАТЬ СВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ (Спроси Алену)
Литературный конкурс с реальными призами. В Литературном конкурсе могут участвовать авторские произведения: проза, поэзия, эссе. На форуме - обсуждение ваших произведений, представленных на конкурс. От ваших мнений и голосования зависит, какое произведение или автор, участник конкурса, получит приз. Предложи на конкурс свое произведение. Почитай критику. Напиши, что ты думаешь о других произведениях. Ваши таланты не останутся без внимания. Пришлите свое произведение на литературный конкурс.
Дискуссионный клуб
Поэзия | Проза
вернуться
    Прислал: Татьяна Долгополюк | Рейтинг: 0.70 | Просмотреть все присланные произведения этого Автора

(ГЛАВА Ш
Часть 1. Год 1940

"Омывай полученную обиду не в крови, а в Лете, реке забвения". Эту фразу произнес еще в VI веке до нашей эры греческий философ Пифагор. Никогда не слышала этих слов Полина и ничего не знала о философе, но поступила по его совету. Омыла свою обиду на отказавшегося от нее мужа и на тяжелую судьбу свою Временем и начала расцветать, как дерево весеннее. Приосанилась, в глазах блеск появился, губы подкрашивать стала. А тут еще зачастил к ее мастерской молодой грузин. Высокий, симпатичный, хотя слегка прихрамывающий на одну ногу. Подойдет, поставит эту самую ногу на подставку:
-Женщина, почисть, ботинок, пожалуйста, - а сам начинает шутить, истории веселые рассказывать. Полине работать бы надо, не отвлекаясь, а у нее улыбка на лице играет, бровь то и дело вверх подергивается - на мужчину поглядывает. Он не торопит ее, наоборот кокетливо шутит:
-Видишь, носок у ботинка плохо блестит, крема добавь и бархаткой, бархаткой…
Полина старается навести лоск, а он то одну ногу поставит, то другую. Видно быстро уходить не хочет и повод для этого ищет.
-Откуда ты приехал, разговорчивый? - однажды решилась спросить его Полина.
-Есть в Грузии красивое место - Чиатури. Там горы купаются в лучах солнца и воздух можно пить, как пьют в ваших краях воду. Но нет там дела для настоящего мужчины. Я нашел это дело здесь - ответил кавказец.
-И что же за дело ты нашел в наших краях, настоящий мужчина? - проявила интерес Полина и тут же запылала смущением.
-Уголь добываю.
-А-а, шахтер, значит?
-Значит! Как же зовут тебя, догадливая? - спросил в свою очередь грузин.
-Полиной все зовут, хотя я - Пелагея. А тебя?
-Зови меня Арчилом.
-Арчилом? Имя какое смешное, никогда такого не слышала. Вряд ли и запомню его. Уж лучше я буду называть тебя Василием.
-Хорошо, Василием так Василием, - великодушно согласился мужчина, - а я тебя - Марфой. Согласна? - Вот так познакомились! - засмеялась женщина в ответ.
Арчил приходил часто. Как только отдохнет после смены, так и спешит в центр города, к новой знакомой. Работал он на шахте "Пролетарская диктатура" десятником, жил в мужском общежитии, где нередко устраивались его соседями по комнате коллективные попойки, противные, привыкшему к сухому виноградному вину, горцу. Вот и потянуло его к Полине, ежедневно сидящей на рабочем месте своем в самом центре города. От нее, от этой женщины, струилось какое-то домашнее спокойствие. Посидит Арчил в мастерской у Полины, поговорит о чем-нибудь, детям непременно угощенье передаст и будто дома побывает, так хорошо ему становится. А однажды доверился собеседнице и открыл ей свое желание:
-Хочу с женщиной какой-нибудь познакомиться, семью создавать пора. Нет ли такой на примете среди твоих знакомых?
А сам смотрит, что она скажет? Дрогнуло сердце в груди Полины, но виду не подала:
-Есть у меня сестра младшая - Шура. Приходи, познакомлю, - сказала и заболела душой опять. Успела, видимо, то ли влюбиться в весельчака, то ли привыкнуть к нему…
Арчил пришел к Полине домой на следующий вечер. Постучал. Открыла дверь маленькая Инна: -Здравствуйте, дядя Вася.
Инна не раз видела этого дядю, когда прибегала к маме в мастерскую. Он закидывал ногу за ногу, усаживал на начищенный ботинок девочку и катал ее вверх-вниз, вверх-вниз, будто на качелях. Инна рассказывала ему стихи, пела песенки. Люба, приходя из школы, тоже часто разговаривала с дядей Васей, но разговоры были серьезными - об учебе.
-Привет, мамино солнышко, - ответил Арчил и хотел было сказать Инне еще что-то, но замолчал смущенно:
Полина, нарумянив щеки, разбросав по плечам белокурые локоны, которые запутались в ярких, как и губная помада, бусах, сидела на кровати, прикрыв ноги ажурным платком, таким же белоснежным, как и блузка, обтягивающая высокую грудь женщины и как улыбка ее.
-Я… тут…торт принес… к чаю…
-Проходи, Вася, проходи. - доброжелательно пригласила войти в комнату хозяйка, - садись к столу. Чайник как раз поспел.
Пили чай молча. Арчил поглядывал на Полину, продолжающую улыбаться вроде бы, но отводящую глаза в сторону, едва их взгляды встречались. Горькими в этот момент были мысли женщины, которые она старалась скрыть от гостя: калека и с детьми, никому я теперь не нужна.
Молчание затянулось. Наконец Полина, с сожалением прерывая романтическое уединение, подозвала Инну и сказала тихонько:
-Позови тетю Шуру. Пусть придет.
-Не надо звать Шуру, - неожиданно резко прервал ее Арчил. Не хочу я знакомиться ни с кем. Ты мне нравишься…
Удивленно взглянула на него женщина, не послышалось ли? А сердце зачастило набатно: нра-вишь-ся, нра-вишь-ся, нра-вишь-ся…
О чем они говорили потом, известно только им. На следующий день Арчил перевез свои вещи из общежития в комнату Полины. Впервые за долгое время, она не пошла в мастерскую, а приготовила праздничный ужин. Весь вечер взрослые беседовали игриво о чем-то, часто взрывались смехом, видимо радовались чему-то, а потом говорили, пришедшим в гости маминым сестрам, про какой-то ЗАГС. Люба и Инна, прислушиваясь к разговорам взрослых, перешептывались между собой, недоумевая, почему дядя Вася так смешно называет маму Марфой?

ЧАСТЬ П. 1940- 1941 год.

Арчил стал называть Полину Марфой по одной простой причине. Он знал значение этого имени.
Госпожа! Так обращались на его родине к дамам красивым и величавым. А тут книжица какая-то недавно в руках оказалась, кто-то принес ее в общежитие. А в книге этой имена перечисляются и значения этих имен в переводе с разных языков. Полистал Арчил книжицу увидел, что имя Марта, а в русской транскрипции Марфа, в переводе с какого-то арамейского языка обозначает - госпожа. Прочитал он еще и то, что женщина с этим именем обладает характером деловым, прямолинейным и твердым. У нее сильно развито самолюбие и устремленность. Именно эти черты характера увидел в поведении Полины Арчил за все время дружеского общения, которое так неожиданно свелось к добровольно - условной перемене их имен. Глядя на эту русскую красавицу, Арчилу хотелось оградить ее от всех жизненных невзгод, сделать так, чтобы она и вправду царствовала. Госпожа! Конечно, госпожа! А потому - Марфа! Какое чувство руководило горцем, он и сам не мог понять, но ощущал в себе одно: в его руках оказалась женщина - самородок, тот драгоценный камень, который надо красиво огранить.
Этим и занялся молодой муж. Накупив Полине красивых нарядов, он легко убедил жену в том, что до театра совсем недалеко и поэтому все свободные вечера они могли бы его посещать. Полина уже и сама захотела в люди. Вечером, собираясь на очередной спектакль, глядя на себя в зеркало, она постепенно осознавала, почему Арчил выбрал в жены ее. Она нравилась сама себе.
Арчил тоже привык к новому имени, которым стали называть его в семье и в новом окружении. Девочки же, соскучившиеся по отцовской ласке, сразу назвали дядю Васю папой. А молодой мужчина, обнаруживший в себе отцовские чувства в ответ на детскую привязанность, и вправду заменил им отца. Он водил их в кино, гулял с ними в парке, придумывал для них различные игры, лечил обеих от простуды душистыми травами, рассказывал сказки на ночь…
Предложение мужа оставить свою работу и стать домохозяйкой Полина отвергла:
-Я привыкла трудиться и работа мне не в тягость. Да и что плохого увидел ты в том, что я могу зарабатывать деньги и помогать тебе содержать семью, - ответила она мужу, как отрезала.
Ничего плохого в этом Арчил не видел. Он полюбил эту женщину за ее независимость и трудолюбие, за непокорность трагической судьбе и поэтому не стал настаивать на своем предложении.
Полина же, довольная новым замужеством, каждое утро с глубоко затаенной в мыслях хитринкой, отправлялась на работу. Там знакомые люди, заводящие с нею разговоры о житье - бытье, будут постепенно узнавать, что у нее опять есть муж, и будут рассказывать эту правду своим знакомым, и все вместе они будут удивляться благородству Арчила…
Все так и было. До весны. Весной же пришлось Полине закрыть мастерскую. Она ждала ребенка.
Арчил работал по две смены. Потом он брал отгулы, собирался в дорогу и уезжал в Грузию совсем ненадолго. Возвращался оттуда нагруженный продуктами: сыром и мясом молодого барашка, ранними овощами и фруктами для всей семьи. Он знал: и детям, и беременной жене нужны витамины. Сестрам Полины он привозил подарки.
Долгожданный мальчик родился 12 июня. Счастливый отец дал ему имя Георгий и отправил радостные телеграммы на родину. Десять дней он нетерпеливо ждал возвращения жены из больницы. И вот этот день настал.
Солнечным воскресным днем, забрав из родильного дома жену и ребенка, неспешно и гордо нес Арчил своего первенца, завернутого в вышитое заботливыми материнскими руками покрывало. Путь семьи пролегал через парк. Полина шла рядом с мужем, переговариваясь и с ним, и с детьми, и с сестрами, пришедшими разделить их семейную радость. Ей слегка кружил голову аромат цветочных клумб, а может быть, это была послеродовая слабость? Женщина останавливалась по этой причине, отдыхала, а все понимающе ждали ее. И опять хитрила Полина. Большим ее секретом в это утро было то, что на самом деле, женщина хотела показать всем людям, которые оказались в это время в парке, какая она счастливая. Потому и не спешила. Музыка в репродукторе создавала настроение праздничное, ликующее, но…вдруг оборвалась на полуноте и голос диктора начал вещать:
Сегодня, 22 июня 1941 года… в четыре часа утра… фашистская Германия… без объявления войны напала на Советский Союз…"

ГЛАВА IV
ЧАСТЬ 1. 1942 год.

Арчила на фронт не взяли. Из военкомата мужчина возвратился огорченный:
-Чем я хуже других? - после минуты молчания вспылил он перед Полиной. - Я им говорю, что ходить могу много, что здоров, а они в ответ: "У вас одна нога короче другой!", - Подумаешь короче на сантиметр! Хромого нашли! Да, я…- и он в сердцах махнул рукой в ту сторону, в которой находилось здание военкомата, - …я под землей такие расстояния преодолеваю этой самой ногой, где пешком, а где ползком! А они мне, слышишь, что сказали: "В тылу, мол, тоже работники нужны", - Не мужик я, что ли?
-Мужик, мужик, - ответила Полина. - Не пыли, сам ведь знаешь, что правы они. На шахте тоже работать должен кто-то.
-Ну, раз должен, так я пошел…- обиженно ответил Арчил и вышел, хлопнув дверью.
Полина вздохнула облегченно. Дома останется муж, не уедет на войну, а там, глядишь, и закончится эта смута…
. . .

Арчил пришел в шахтоуправление в разгар собрания. Директор рассказывал о задачах, поставленных перед шахтерами на ближайшее время. И одной из основных задач было закрытие шахты "Пролетарская диктатура", с полным выведением ее из строя путем разукомплектования оборудования, затопления лав и разрушением всех наземных объектов.
-…и слесарям, и взрывникам работы хватит. Расходитесь по участкам и приступайте к выполнению задания. И знайте, каждый из вас также необходим стране здесь, в тылу, как и ваши товарищи, которые ушли на фронт. Работать придется по две, а то и по три смены, но я знаю, вы не подведете… Ни тонны угля не должно достаться врагу! - закончил он свою речь.
. . .

Полина заволновалась. Василий не возвращался долго, а она не подумала даже, что муж мог уйти на шахту. Выходной ведь. Вон сколько времени ждал, чтобы в военкомат сходить. Женщина спустилась по ступеням со второго этажа во двор. Василия нигде не было. Разыскивая его, Полина обошла дом и увидела пожилую незнакомку и мальчика-подростка. Они выбирали из мусорной кучи, лежащей неподалеку, картофельные очистки и складывали их в тряпичную сумку.
-Хозяйство какое держите?, - окликнула Полина женщину. Та оглянулась на голос, а во взгляде ее смешались и стыд, и голод:
-Нет ли у вас хлеба… для ребенка? - спросила она в ответ.
-Есть, конечно же есть! Пойдемте, я покормлю вас, - ответила
Полина и повела за собой женщину и мальчика. На кухне, она долила воды в рукомойник, подала людям чистое полотенце, а сама засуетилась у плиты.
Мальчик поглядывал на женщину исподлобья, стеснялся, видимо, а спутница его участливо спросила Полину, пока та наливала в тарелки горячий борщ:
-Что случилось с тобой, милая? -
-Случилось. Голод виноват, - уклончиво ответила женщина. - Под поезд попала. -
Маленький Георгий подал голос из комнаты. Проснулся.
-Кушайте на здоровье, я сейчас - сказала Полина и ушла к ребенку.
Переодев малыша и покормив его грудью, хозяйка вернулась вместе с ним на кухню. Женщина домывала полы и без того чистые, а мальчик принес с улицы два ведра свежей воды.
-Ой, зачем вы так, аж неловко мне! - смутилась Полина.
-Это нам неловко, а тебе, дочка, спасибо за обед. Может еще чем помочь?
-Да нет, мне муж во всем помогает, и дети. Две девчонки у меня, настоящие няньки! А где живете вы? Может когда, и обращусь за чем - спросила Полина, а сама подумала: если они близко где живут, то девочек пошлю за ними. Какую-нибудь легкую работу сделать попрошу, а сама покормить их смогу или дать им чего. Видно, что очень бедны эти люди.
-Мы, дочка, из деревни в город приехали. Дом у нас загорелся, а муж пожитки хоть какие спасти хотел, да не успел, придавило его обрушившейся крышей. Не смогла я на пепелище оставаться. В город подалась. Думала работу какую найду, да жилье, да сына отдам куда учиться - поздний он у нас ребенок, а тут война случилась. Перебиваемся теперь, чем попало, живем, где придется, а возвратиться некуда. Никого у нас нет. -
-Так куда же вы пойдете, оставайтесь здесь, - предложила Полина.
-Что ты, дочка, и муж при тебе, и ребенок маленький у вас, и еще две девочки, ты сказала, есть. В одной комнате вам и самим тесно, а тут еще люди чужие…
-Я придумала, - перебила женщину Полина, - лето впереди, а в нашем доме балкон большой и на дверь замок повесить можно. Мы с улицы его от ветра, дождя, да глаз чужих чем-либо загородим, комната вам получится. Постель там соорудим, я матрац дам, и подушки, и белья постельного. Питаться будем вместе. Мне с вашей помощью легче станет с детьми справляться. Муж у меня хороший, он против вас ничего не скажет. Да и в других комнатах сестры мои родные живут. Мы тут все дружные. Оставайтесь…
Так дом № 2 в микрорайоне "Горняк" временно стал на одну "жилую" комнату больше, а семья Полины увеличилась на два человека.




Часть 2. 1942 год

Арчил был доволен поступком жены. Несмотря на то, что он лишь на три - четыре часа мог отлучаться с шахты домой для короткого отдыха, он нашел время помочь претворить идею Полины в жизнь. Летняя веранда оказалась сносным жилищем, а жена стала частым гостем в этой "комнате". Арчилу было спокойно, что пока он работает, в доме находится умудренная житейским опытом женщина и пусть молодой, но все таки мужчина - мальчик Коля, который, почувствовав себя необходимым, осмелел, стал разговорчивей. И он, и мама его, Надежда Ивановна, ответили на людскую доброту любовью и к Полине, и к Василию, и к детям их. Сразу приняли неожиданное соседство и сестры - Анна, Вера, Шура, Фрося.
Полина привязалась к женщине, то ли обликом, то ли возрастом напоминающей ей маму. По вечерам, уложив спать Георгия и девочек, Поля подолгу разговаривает с нею. В этих разговорах Надежда Ивановна поведала Полине о своей судьбе, о том как долго ждали они вместе с мужем ребенка. А долгожданный Коля прислушивался к тихим голосам взрослых, чтобы гнать из головы прочь мысли о войне, которая все чаще и чаще начала проявлять себя. От военкомата, расположенного так близко от дома, что надо всего лишь пересечь небольшую торговую площадь и сразу окажешься там, каждый день отходят машины с солдатами, уезжающими на близкий уже фронт. Провожающие толпятся у этих машин и безуспешно пытаются скрыть тревогу за отъезжающих близких. Из суеверия, плакать боится каждый, потому выдавливает из себя вымученную улыбку, но в последний миг все же срываются люди на плач, заглушаемый громким звуком гармони в руках у какого-нибудь музыканта. И музыкант, и гармонь являются непременным атрибутом проводов. Но громче музыки выкрики отъезжающих: "Мы победим! Смерть фашистским оккупантам!"
Днем же, едва пройдет по домам почтальон, вдруг пронзает ненадолго установившуюся тишину чей-то громкий крик, опять же переходящий в плач. И этот крик, и горький плач вызывают в Коле воспоминания о пожаре. Мама плакала также, когда погиб отец…
Теперь же, этот крик означает, что кто-то получил "похоронку". И выходят из своих жилищ женщины и старики, и сочувствуют все несчастной семье. Сочувствуют… и только. Потому что исправить то, что случилось, никто не в силах. И бегающая по двору детвора, уже
научившаяся играть в войну, вдруг прекращает свои игры, затихает, прижимаясь к взрослым… А плач разносится окрест, как звонок на урок восприятия чужого горя.
Не говорят о войне две женщины. Не хотят. И вовсе не из безразличия к ней, а из страха перед нею. Они говорят о жизни. Полина, доверившись собеседнице, продолжает рассказывать о себе:
- …отца своего я помню очень смутно. Звали его Василий Иванович, и работал он литейщиком на металлургическом заводе, а мама, Анна Степановна, - на папиросной фабрике в Ростове. Их родители относились к сословию мещан и жили безбедно. Дед Степан был лоцманом во времена Петра I, а дед Иван держал постоялый двор и ресторанчик в Ростове. Всю жизнь он копил деньги, золото покупал, хотел, чтобы после него наследство детям осталось. При раскулачивании, бросил он свою недвижимость и уехал из Ростова в Сулин, а драгоценности накопленные, и вещи кое-какие, спрятал в сундук, который оставил на хранение знакомой женщине, живущей неподалеку. Собирался по частям перевезти свое богатство, да не успел. Женщина та жила одиноко и умерла совсем неожиданно. Сундук исчез. Так в одночасье превратились родители папы из богатых людей в бедных. У мамы же было два брата. Один из них, Александр Степанович, инженером работал, другой - Степан Степанович, не знаю кем был, а знаю только, что было у него двое детей - сын Андрей и дочь Александра. Степан Степанович жил в Ростове и помогал моим родителям до тех пор, пока жена ему детей не нарожала. Инженер тоже помогал деньгами нашей семье, пока не увезла его на Кавказ графиня, за которой он ухаживал. Помощь их приходилась кстати. Тяжело было отцу одному справляться с семьей, в которой девять детей. Работал он помногу, не выдержал нагрузки, болеть начал, а вскоре после рождения самой младшенькой нашей - Шуры, умер. Через год заболела мама и тоже умерла. Маленькой я была, но запомнила, как перед смертью собрала мама всех нас и сказала: "Заменит меня вам Анна, она позаботится о каждом из вас. Вы же, сыновья мои, должны пойти работать на маслобойню, на мельницу, на бойню - куда сможете устроиться. Это для того, чтобы вы могли сами прокормиться и прокормить своих сестер. А девочки, как будут подрастать, пусть идут в услужение к людям. Не бросайте друг друга, только так вы сможете выжить".
Так и выживали мы. Брат Алексей выбрал для себя маслобойню, Борис - бойню, Иван тоже держал скотину, а вот Григория расстреляли белогвардейцы в восемнадцатом году. В гражданскую войну пропал без вести и Алексей. Сестры, подрастая, тоже начинали работать, кто рабочей, кто поваром. Я же поначалу скот пасла. Жила у хозяйки стада. Туфельки, помню, совсем развалились, и я начала босиком по скошенной траве за скотом ходить. До крови ноги обдирала, а признаться боялась, думала, прогонит меня хозяйка, подумает, что с больными ногами плохо ее коров пасу. А она, как увидела ноги мои посеченные, так сама мне обувь купила. Добрая была, не обижала меня. Потом подросла я и детей чужих нянчить начала. А тут опять беда случилась со мной. Вдруг ослепла я, а почему не помню. Может потому, что била меня эта хозяйка часто по голове. Ослепшую, она привела меня, до водоразборной башни и оставила там, сказав: "Сиди здесь, увидят тебя соседи и отведут домой". Долго я ждала, что подойдет к башне кто-то…
Постепенно возвращалось ко мне зрение, а когда выздоровела я, взяли меня работать в хирургическое отделение санитаркой. Я любила эту работу! И больных всех любила и жалела…-
Полина рассказывала и рассказывала о себе, дойдя в рассказе до того, как ног лишилась:
-Когда же под поезд попала, оказалась на больничной койке в этом же отделении. Пока лежала здесь, после ампутации ног, гроза меня сильно напугала. Конец сентября теплым был, и окно в моей палате настежь открыли. Беременная я была Любой и жару плохо переносила. Откуда шар огненный появился я и в голову не возьму. Только полетал он, полетал за окном, весь искрящийся какой-то, а потом на ветку наткнулся и взорвался. Меня тотчас волной взрывной с постели на пол сбросило. Я и не поняла сразу, что произошло, показалось мне, что опять поезд на меня наехал, много грохота было и звона разбитого стекла. А как за Любу я тогда испугалась! Думала опять биться не будет, да обошлось. С тех пор, грозы боюсь больше всего на свете, а еще - одиночества…
Полина замолчала на минуту, а потом спохватилась:
-Ой, совсем я вас заговорила, Надежда Ивановна, спать давно пора. -
Собеседница, слушающая молодую женщину с чувством материнского сострадания, помолчав, ответила:
-Полечка, девочка моя, досталось в жизни тебе, а ты не озлобилась, доброй и чистой осталась. Есть у меня молитва записанная. Отдам я тебе ее. Сама я уже наизусть эту молитву знаю. Живи с нею, и она даст тебе силы преодолевать все твои трудности. А сейчас я помолюсь за тебя, и да поможет тебе Бог! -
Надежда Ивановна встала на колени лицом на восток, а он светлел уже первыми лучами солнца, еще спрятавшегося за горизонтом, и начала молиться:
-"Отче наш, иже еси на небеси…" -
Она шептала молитву и крестилась, а Полина, плохо понимая о чем говорит женщина, замерла, прислушиваясь к горячему шепоту. Она слышала время от времени имя свое и наполнялась благодарностью к собеседнице, а та продолжала молиться и вдруг слова понятными стали Полине и созвучными ее мыслям:
-Господи, дай мне с душевным спокойствием принять все, что принесет мне наступающий день, дай всецело придаться воле Твоей святой, на всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я не получила известия в течение дня, научи меня, Господи, принять их с душевным и твердым убеждением в том, что на все Твоя воля святая. Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой. Научи меня, Господи, правдиво и разумно действовать с каждым членом моей семьи, никого не огорчая, не смущая. Дай мне, Господи, силы на преодоление утомления наступающего дня и на все события в течение дня. Руководи моей волею и научи меня: молиться, каяться, верить, надеяться, прощать, терпеть, благодарить и любить всех. Аминь.
-Господи, дай мне с душевным спокойствием принять все, что принесет мне наступающий день…- вторила женщине Полина, обращая себя в веру, и, чувствуя, как зарождается в ней надежда на то, что Отец небесный услышит ее просьбу и пошлет ей, наконец, это душевное спокойствие…

ЧАСТЬ Ш .1942 год

Шахтное оборудование было демонтировано в кратчайшие сроки и строения взорваны. Шахта "Пролетарская диктатура" перестала существовать. Арчил получил увольнение.
Линия фронта разделила уже пополам Украину и молодой отец решил увезти свою семью в Грузию.
-Куда же мы поедем. Где жить будем? - спросила Полина в ответ на его решение.
-Найдем. Приютит кто-нибудь.
-Нет, я так не могу. Жора совсем маленький, заболеет по дороге. А девчонок в поездах мучить зачем? Не может быть, чтобы война до нас докатилась. Вон сколько солдат на фронт уходят. Защитят они нас. Ты поезжай и найди дом, где мы сможем жить, тогда и уедем, если невмоготу станет. А ехать в неизвестность я не хочу…-
Что смутило Полину больше, когда она воспротивилась словам мужа: то ли эта самая неизвестность, то ли страх перед поездом, на котором ей придется ехать, она и сама не поняла.
-Хорошо, я туда и обратно - не изменил своего решения Арчил.- Найду жилье и вернусь.
Он понимал больше Полины в этой войне, но не хотел расстраивать ее. Он, как мог, скрывал от жены то, что войска советские отступают под натиском врага, и все большие территории становятся захваченными фашистами. Полина кормила грудью Георгия и ей нельзя было волноваться.
Арчил уехал. И тут поняла женщина, как он был прав. Город, еще живший тыловой жизнью, вдруг заполонили санитарные машины. Полина выглянула в окно и увидела, как эти машины въезжали во двор. Санитары суетились около раненых и призывали людей оказать солдатам помощь и дать им ночлег. Люди выходили из своих домов и уводили раненых с собой.
-Ой, что делается там? - Полина, уже готовящаяся ко сну, вновь натянула на колени свои резиновые сапоги, вяла за руку Любу, а Инне приказав присмотреть за Жорой, спустилась со второго этажа вниз.
Суета уже улеглась. Двор опустел. Несколько санитарных машин стояли поодаль. Полина подошла к одной из них и спросила водителя:
-Скажи, солдатик, немцы близко, что ли?-
-Да, сестра, близко уже.
-А что же, отступают наши? -
-Пока отступают.
-Что так?
-Силы не равны. Вот и прут они, гады! - сплюнул в сердцах водитель.
Полине стало страшно. Она судорожно схватила солдата за руку:
-Солдатик, миленький, ребенок годовалый у меня, не смогу я нести его, если пешком пойду. Отвези меня с детками хотя бы до Каменоломней…
-Какие Каменоломни, - отмахнулся водитель, - далеко же ты убежишь!
В кузове машины кто-то застонал громко.
-Кто это там? - заволновалась женщина.
-Раненый, - ответил солдат. - Всех разобрали, а этого никто не взял, видно побоялись, что умрет он у них за ночь. Ему руки и ноги взрывом оторвало. Лежит, бедолага, не человек, а - обрубок.
-Никто не взял? - встрепенулось жалостью сердце женщины-инвалида. - Давай, неси его ко мне! -
Полина вмиг забыла о том, что бежать хотела от этой проклятой войны.
-Куда ж его к тебе, ты сама без ног…
-Зато с руками!- перебила солдата Полина.
-Ну, как знаешь! -
Водитель позвал на помощь шоферов с других санитарных машин и они подняли носилки с раненым солдатом в комнату женщины. Всю ночь не отходила от него бывшая санитарка Полечка, благодаря судьбу за то, что многому научилась, работая когда-то в хирургическом отделении. Всю ночь, не сомкнув глаз, помогала Полине девятилетняя дочь Люба.
. . .

Утро только зарождалось на восточном горизонте розовой полосой, оттесняющей от земли ночную серость, а двор опять наполнился суетой. Санитары усаживали в кузова машин раненых солдат. И те, и другие готовились к отъезду. Унесли от Полины и ее раненого. За ночь он дважды приходил в себя, говорил что-то невнятно, надрывно. Полина силилась понять, о чем это он? Но потом убеждалась: бредит. Она смачивала марлю водой, разбавленной уксусом и обтирала ею мужское тело, пытаясь снизить хотя бы на градус его высокую температуру. Утром она проводила носилки с мужчиной до машины, поспешая за санитарами, боясь отстать от них, будто на носилках лежит кто-то близкий, которого сейчас унесут от Полины навсегда, а она не успеет с ним проститься…
На лицах горожан, пришедших на помощь санитарной части и превративших свои квартиры на ночь в госпитальные палаты, сострадание в это утро было смешано с недоумением: что же с нами будет?
-Что же с нами будет? - спросила Полина Надежду Ивановну, когда обе они направились домой. Но женщина, случайно услышавшая разговор двух офицеров о том, что госпиталь разбивать здесь не станут и, что этой санитарной части дан приказ отступать на юг, в сторону Кавказа, а другой - на восток, ответила:
-Василий приедет не сегодня - завтра, Уедем мы с ним, не бойся, Полечка.
Ответила так, а сама уже поняла, что не сможет вернуться Арчил, ведь немцы вот-вот придут в город, совсем уже рядом идут бои. Путь к возвращению домой Василию теперь отрезан. Но как сказать об этом этой сильной, но уже уставшей от тревог, женщине.
. . .

Машины с ранеными солдатами, сигналя, уехали, и опустели улицы города, погрузившись в неестественную тишину, предчувствуя близкую беду. И длилось это предчувствие день, а на
второй - эту затянувшуюся тишину нарушил все же гул двух самолетов. Они кружили в воздушном пространстве над городом, то пикируя вниз, то резко уходя ввысь своими железными телами, ревя моторами и расчерчивая небо над стадионом и парком трассирующими пулями. Нападая друг на друга, обе машины удалились в сторону окраины, откуда через время дошел до центра грохочущий рокот взрыва. И было непонятно, кто же победил в этом поединке, а может быть оба самолета рухнули на землю, вон какой черный столб дыма ушел за облака.
Этот воздушный бой вывел людей из оцепенения, но поверг в панику. Они, собираясь в безумные толпы, бросились громить витрины магазинов, взламывая двери, и, растаскивая по домам продукты и рулоны тканей, парфюмерию и куски мыла…
Паника и мародерство - удел слабых духом! Но кто возьмется осудить тех подростков, женщин и стариков, которые в страхе перед голодом и перед врагом, не давали себе отчета в своих поступках. Ведь у каждого из них было одно оправдание друг перед другом: "чтобы немцам не досталось".
Фрося и Анна подумали также и принесли с фабрики-кухни бидон с маслом и муку. Вся большая семья уже испытывала недостаток и денег, и продуктов, а скудные запасы, сберегаемые на "черный день", в первую очередь предназначались детям.
Женщины замесили тесто, раскатали его на пышки, зажгли "керосинку" и поставили на огонь сковороду… Но взвыла вдруг сирена "воздушной тревоги", вынимая своим ревом сердце из груди.
-Дети, бегом в убежище! - закричала Полина, а сама заметалась по комнате, собирая в узел детскую одежду. Надежда Ивановна, взяв на руки Жору и приказав девочкам держаться за ее платье, а Коле дать руку тете Поле, чтобы помочь ей спуститься вниз, повела всех в убежище - земляную щель, выкопанную за домом совсем недавно. Коля, подхватив тетю Полю под руки, сбежал по ступенькам, неся перед собой женщину, и совсем не заметил ее тяжести. Полина же, одернув блузку, поругала мальчика за это. Но тот остался доволен собой. Он готов носить тетю Полю на руках хоть всю жизнь, и ему не будет тяжело.
Далекий гул фашистских самолетов, летящих на город с запада, нарастал с каждой минутой. А потом и этот гул, и вой сирены, заглушил собой леденящий душу свист, переходящий в грохот. Началась бомбежка.
-Где Фрося, Анна где? - засуетилась Полина, не увидев сестер в убежище, и заплакала от отчаяния. Что же делают они? Почему не спрятались от бомб вместе с нами? -
Вслед за мамой начали реветь девчонки. Плача, им было легче переносить страх.
А две старших сестры, наперекор ему, этому страху, стояли у плиты и жарили пышки, вздрагивая от каждого взрыва. Лопались и сыпались на землю стекла в домах от взрывной волны, а гора этих пышек увеличивалась с каждой минутой и, наконец, полная чашка их собралась. Затушив "керосинку", женщины побежали в убежище, прижав к груди обернутую полотенцем чашку с пахучими лепешками, которыми сейчас они накормят всю семью…
Через два дня в город въехали немцы. Люба, вместе с другой детворой, забралась на крышу дома и смотрела на длинную колонну мотоциклов, которая двигалась к центру со стороны шахты "Нежданной". И казалась ей эта колонна длинной серой змеей с ядовитым жалом.
. . .

-Мама вчера закопала свой партийный билет, - шепотом выдала Любе семейную тайну подружка, - Бабушка ей сказала, будто немцы коммунистов первыми расстреливают. А мама сказала, что не из-за этого билет закапывает, а из-за того, что его сохранить надо и выкопать, когда от немцев город освободят.
-Мне пора домой, - ответила девочка и спустилась с крыши. Память ее бережно хранила то недавнее событие, когда на площади у памятника Владимиру Ильичу Ленину ей, и ее одноклассникам, повязала на шею пионерские галстуки вожатая школы и сказала:
- Вы - будущая смена Коммунистической партии Советского Союза.
Алый треугольник украшал с тех пор школьную форму девочки и согревал ее тело так, что даже в прохладный день не надо было одевать кофточку.
Прибежав домой, Люба сложила в портфель все учебники свои и галстук, попросила у мамы тряпицу и, завернув школьную сумку в нее, отправилась закапывать свое бесценное имущество. Она тоже откопает его, когда немцев прогонят. Коля предложил свою помощь. Они нашли укромное местечко за забором "зелентреста", выкопали ямку, положили в нее портфель, а потом место захоронения своего драгоценного клада Люба затоптала ногами и закидала сухими ветками.
Единственного свидетеля и участника этого события - Колю, через несколько дней немцы угнали в Германию.
Солдаты оттолкнули закричавшую надрывно мать от ее единственного сына, ударили женщину прикладом автомата в грудь. Она упала от этого удара, на какой-то миг, провалившись в небытие, а потом спохватилась, опять метнулась за мальчиком, но, получив от фашиста еще один удар, осталась лежать распластанной на полу комнаты. Девочки, уткнувшись лицами в грудь Полины, плакали беззвучно, а Жора испуганно голосил. Она и сама в этот миг потеряла малейшую возможность сдвинуться с места и даже голос ее превратился в тихий шелест ужаса:
-Тише, дети! Тише, дети! -
Не смогли сдвинуться с места и сестры Полины. Им всем хотелось спасти Колю, и поднять с пола Надежду Ивановну, но тела женщин в этот момент не подчинялись рассудку.
Мальчика, вместе с другой молодежью, согнанной из всех домов микрорайона в крытые брезентом грузовики, увезли…
Придя в себя, Надежда Ивановна поняла, что сына она больше не увидит. Который день женщина сидела немым изваянием у окна, не замечая и не слыша никого, кто обращался к ней. И постепенно тускнели ее глаза. Взгляд матери был обращен во внутрь себя на остывающее сердце свое, которое замедлило стук и начало превращаться в камень. Она горькими мыслями своими сама останавливала его. Немцы отняли у нее не сына - они отняли у нее и смысл жизни, и саму жизнь.
Похоронили Надежду Ивановну тихо. Соседи собрались в комнате Полины, помянули женщину добрым словом. Потом они шепотом обсудили между собой еще одну беду: сосед пошел в услужение к немцам, стал у них старостой.
-Вот, гад! - неосторожно произнес кто-то из женщин, - А семья - то у него какая хорошая была, и партийная!
-Да-а! В семье не без урода! - добавил кто-то и все разошлись по домам.
А Полина осталась одна оплакивать свою вторую маму.


Все запасы еды кончились. Анна и Фрося решили отправиться за город, чтобы в селах что - либо раздобыть.
-Доживем ли до зимы, - сказала Анна, - неизвестно, - и положила в большой шалевый платок свое теплое пальто и ботинки. Фрося положила сверху единственное выходное платье, Полина - блузку и бусы, Шура - вязаную кофту и Верины туфли. Детские вещи решили пока не трогать.
Женщины ушли. Полина осталась думать, что же ей делать, чтобы прокормить троих детей. После пережитого ужаса молоко в груди кормящей матери осталось, но его стало меньше.
-…Во всех словах и делах моих, Господи, руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой. Научи меня, Господи, правдиво и разумно действовать с каждым членом моей семьи, никого не огорчая, не смущая. Дай мне, Господи, силы на преодоление утомления наступающего дня и на все события в течение дня. Руководи моей волею и научи меня: молиться, каяться, верить, надеяться… - шептала молитву Полина, которой обратила ее к вере в Бога Надежда Ивановна.
Озарение молящейся женщине пришло свыше. "В сарае остались авиационные камеры, которые Арчил покупал мне для сапог", - подумала Полина.
Она принесла их домой, осмотрела. Затем взяла маленькую скамейку, вставила в узкую щель, прорезанную ножом, острую бритву Арчила. Обхватив коленями скамейку, чтобы не ерзала она по полу, начала Полина нарезать камеру на тонкие длинные резинки, которые можно будет вставлять и в трусы, и в юбки, и в шаровары… Без привычки пальцы поранила о лезвие тут же, но подождала, когда остановится кровь, и продолжила свою работу. Связав в пучок тонкие полоски резины, Полина пошла на рыночную площадь, оставив Жору с девочками. Резинки разобрали быстро. Полина накупила на вырученные деньги свекольной икры и вернулась домой кормить детей.
-…Дай мне, Господи, силы на преодоление утомления наступающего дня и на все события в течение дня…, - шептала она молитву, поднимаясь по лестнице.

. . .

Солнце раскаленным потоком стекало с небесной выси вниз. Не было на небе этому потоку никакого препятствия, но разбивался он на мелкие брызги у самой земли, встречая сопротивление густых трав Эти брызги нанизывались на зеленые травяные веточки, тут же становясь золотыми соцветиями пижмы. Трава дурманила своим пряным запахом головы молодых женщин, возвращавшихся из похода по селам в поисках пропитания. Им удалось обменять носильные вещи на продукты, и они брели вдоль пыльной проселочной дороги, отягощенные своей ношей. Стрекотали кузнечики, выпрыгивая из травы при приближении странниц, монотонно жужжали шмели, зависая над их головами, рассматривая женщин, будто посланы эти шмели в разведку самой Царицей Горячего Июля, узнать: кто идет? Совсем не хотелось думать, что в городе, родном городе, хозяйничают враги.
Жара разморила уставших от дороги женщин, и они устроили себе короткий привал в тени лесополосы. Шура, выпросившая все-таки разрешения Анны отправиться в путь вместо нее, достала из узла небольшой ломоть черного хлеба и, разломив его, протянула половинку Фросе:
-Жара спадет, тогда дальше пойдем. А то голова кружится, спасу нет! Сестра хотела ответить что-то, но вздрогнула вдруг от неожиданности: из лесополосы, хрустя сухостоем, вышла девушка, стриженная коротко. Она, взглянув на хлеб в руках женщин, спросила
-Не могли бы вы поделиться со мною? Я ничего не ела несколько дней.
Сестры протянули незнакомке свой хлеб и спросили обе одновременно:
Кто вы? - и, не дожидаясь ответа, обе переглянулись настороженно.
-Я своя, не бойтесь - ответила девушка и, поколебавшись, продолжила - я… землячка ваша… ходила… с заданием, да вернуться в свою часть не успела, ушла она… Что мне делать, куда идти, теперь не знаю. Прячусь в лесополосе уже который день…
А почему домой не идешь, раз землячка? - спросила Шура.
-Я не в Шахтах жила, в соседнем городе. Немцы кругом, так и снуют по дорогам, не дойти мне домой. Да и как там появиться не знаю, я добровольцем на фронт ушла, что люди подумают?
-Ну, что ж, тогда пойдем с нами, у нас поживешь пока.
Фрося сняла с себя косынку и протянула ее незнакомке:
- На, повяжи на голову, чтобы стрижки не видно было. А-то фашисты сразу поймут, что служивая ты.
- Имя - то твое как? - спросила девушку Шура, поднимаясь с земли.
-Светлана я… Атланова.
-Ладно, по дороге все расскажешь, - прервала ее ответ Фрося, видя, что совсем не хочется девушке открываться до конца незнакомым людям:
-Меня Ефросиньей зовут, а это - Шура, сестра моя. Ты тоже говори, что сестра нам, если спросит кто по дороге. К родственникам, мол, в село ходили мы. А теперь - пошли, к вечеру до дому добраться надо.
Смеркалось. Успев до темноты дойти домой, женщины спрятали Светлану в сарае:
-Подожди здесь от греха подальше, - сказала Фрося, - Мы разведаем что там, да как. Кто его знает, что дома делается. Три дня нас не было.
Анна молча выслушала сестер и сказала:
-Не сможем мы утаить девушку. Староста все про нашу семью знает. Не лютует он вроде бы, не обидел еще никого, да разве угадаешь, как он поведет себя, когда ее увидит. Рассказать ему надо все, только не говорить, где девушка прячется. Сказать, что в парке встретили незнакомку стриженую и решили рассказать ему о ней. Другого выхода у нас нет.
Анна вышла из комнаты, и сестры замерли в тяжелом ожидании: не хотелось верить в плохое - сосед раньше был уважаемым человеком.
Сестра возвратилась быстро, ведя за собой солдатку. Через минуту в комнату вошел и староста. Он увел Светлану на кухню, поговорил с нею о чем-то и, возвратившись, сказал:
-Пусть здесь поживет. Ваша семья большая, незаметна она среди вас будет. Соседям, если спросят, скажете, что родственница к вам жить пришла, племянница - дочь брата вашего. Дом, мол, их разбомбили, жить ей негде. Да не болтайте никому, что я так велел - пригрозил напоследок пальцем сосед и вышел из комнаты.
Все облегченно вздохнули. Детей накормили и уложили спать.
-Ну, что ж, что давай знакомиться, племянница - обратилась к девушке Анна.
Светлана, пережившая за последние дни столько тревог, что хватило бы не на один год мирной жизни, рассказала сестрам о том, что родом она из соседнего города Новошахтинска, отец ее - директор одной из шахт города. Он благословил дочь на борьбу с захватчиками, когда она решила пойти на фронт. В отряде Светлане оказали доверие и командир отправил ее с ответственным заданием в сторону Дона…
-Само задание - то я выполнила, да вот возвратиться не успела, - сокрушалась девушка, - Что же теперь обо мне подумает и командир мой, и девчонки из отряда, - Света задумалась на минуту, а потом добавила: -Да и дом мой рядом - рукой подать. Вот бы весточку о себе родителям отправить, да как?-
Последние слова запали в душу Шуре. Она не открыла никому мыслей своих в эту, на удивление тихую ночь, но для себя решила: "Я отнесу весточку родителям Светы, пусть только жара спадет".
Прошло несколько дней. Светлана не выходила из дому, и потому ее присутствие оставалось незамеченным никем. Дни были похожи один на другой. Все уже привыкли, что немцы время от времени обходят квартиры, осматривают их, не появился ли кто подозрительный. И все же стук в дверь кованных немецких сапог напугал людей своей неожиданностью. Открыли двери сразу, да и как не открыть?
-Партизанен? - закричал фашист, едва вошел в квартиру и увидел в ней Светлану, застигнутую врасплох.
Полина ахнула: девушка стояла перед немцем с непокрытой головой.
Поля подхватила Жору и быстро подала его в руки Свете, шепнув:
-Держи, а потом выкрикнула - Нет, не партизан! Вот, видишь, сын у нее, сын, - киндер!
-Партизанен! - опять вскрикнул фашист и направил дуло автомата на девушку и ребенка: - Вэк! Выходить! Шнель, шнель!-
-Нет, - опять нашлась женщина, показывая рукой на голову Светы: - Тиф у нее. Тиф!
Староста, сопровождавший немецкий патруль, вышел из - за спины немца и громко произнес:
-Тиф! Я, я…, - затем он оттолкнул девушку в глубину комнаты и, сказав на немецком какую-то фразу, увел солдата на лестничную площадку: повторяя: - Тиф! Тиф! Опасно! -
Немую сцену, затянувшуюся на несколько мгновений, нарушил своим плачем Жора. Он протянул ручонки к маме, а та вдруг осознав, что в ее ребенка, во имя спасения чужого ей человека, всего минуту назад было направлено дуло фашистского автомата, метнулась к сыну, прижала его к себе и заплакала вместе с ним.
Светлана опустилась на колени перед женщиной:
-Спасибо вам, Полина, - и, обняв своих спасителей, девушка заплакала тоже.
. . .

Отпылала пестрыми красками осень, яркость которой была приглушена серой массой оккупантов, лязгающих своими автоматами и рявкающих то и дело на людей. Она, эта серая масса, которая в момент вторжения в город, показалась Любе шипящей змеей, этой хладнокровной змеей и оказалась:
-Я зде-е-е-сь, я парализую ваши мысли и вашу волю…Имя мое - фашизм!…
Но люди, самые обычные люди, женщины и дети, живущие в оккупированных городах и старающиеся не попадаться на глаза этой змее, не подвергать себя лишней опасности, почему-то в экстремальных ситуациях забывали бояться ее, откладывающую свои яйца на всем пути продвижения в глубь России. Из этих яиц вылупливались такие же серые гадкие змеи, которые множились, клубясь, вырастали до неестественных размеров и расползались по домам людей, чтобы изгонять их оттуда вон своим жутким шипением:
-Век! Шнель!
-Выходить! Быстро! - кричали людям переводчики и добавляли: - Ничего не брать!
Немцы выгоняли полуодетых людей на мороз. А они, поднятые с постели в начале декабрьского дня, громким стуком прикладов в двери, обнимались, прощались друг с другом, уверовав сразу в чей-то отчаянный шепот:
-На расстрел сгоняют…
Но панику прервал староста:
-Здесь будут жить офицеры гестапо! А вы уходите отсюда.
Полина, поотставшая от людской толпы, услышав это, решительно вернулась в квартиру и начала выносить из нее узел с давно собранными необходимыми вещами:
-Век! Шнель! Никс! Не брать, матка! - заорал фашист на всю лестничную площадку. Женщина, отмахнувшись от него, продолжала свое дело. Оставив узел за дверью, она вернулась в комнату и, вцепившись в спинку кровати, начала тащить ее к выходу.
-Никс, матка, не брать! - орал, пришедший в себя после удивления от неповиновения ему безногой женщины, фашист.
Киндеры у меня! - кричала ему в ответ Полина, забыв в негодовании о том, как умеют немецкие солдаты бить прикладом в грудь русских женщин, - На чем будут спать, зима на дворе! - и, обращаясь уже к Инне и Любе, добавляла:
-Толкайте, девочки!
Немецкий офицер, услышав шум, поднялся на этаж:
Что здесь происходит? - спросил он на ломаном русском языке.
-Дети у меня! Три ребенка! Киндеры! Маленькие они еще, А он, - Полина указала на солдата, - кровать взять не дает.
Офицер, глядя на взволнованную женщину сверху вниз, испытывая не меньшее удивление отчаянному ее неповиновению, повернулся к солдату и приказал ему что-то.
Тот, щелкнув кованым каблуком, вышел из комнаты и тут же возвратился, ведя за собою других солдат. Они вынесли во двор три железных кровати и Полинин узел…
. . .

Люди разошлись кто куда, оставив насиженные места свои. Одни ушли к родным, другие - к друзьям, которые конечно же пустят их в свои дома.
Шура и Фрося, взяв с собою Инну, ушли искать пристанище для всей большой семьи. "Вместе вы не пропадете" - помнили они наказ матери. Через время трое возвратились:
-Там, напротив входа в парк, в доме трехэтажном, есть пустая квартира. В ней окна без стекол, но мы найдем чем их заколотить. Давайте туда пойдем.
За два раза, уходя и возвращаясь, Анна, Фрося, Шура и Света перенесли в найденное жилище кровати.
Полина, укрывшаяся от холода в сарае с углем, спросила:
-Как же с детьми я буду там. Замерзнут они.
-А ты, Полечка, пойди к тем двум сестрам, что учительницами в гимназии были. Попроси, чтобы пустили тебя на одну ночь. Прислуживала ты им, они тебя пожалеют. А мы за это время окна чем-нибудь забьем, да комнату прогреем. Завтра туда и придешь. А сейчас угля надо набрать во что-то, чтобы немцы не заприметили и не отобрали, - сказала Фрося.
Полина развязала узел и вынула из него Инин портфель, купленный для нее Арчилом. Осенью прошлого года девочка должна была пойти в первый класс: - На, дочка, сложи сюда кусочки покрупнее - обратилась она к Инне, - да пойдемте со мною обе.
-Мама, можно я с тетей Фросей и тетей Шурой пойду. Я им помогать буду стекла искать или фанерки. Тетя Аня и Света нас там ждут.
Непоседа Инна давно уже привязалась к теткам. Ей больше нравилось ходить вместе с ними всюду, чем сидеть с Жорой или быть около мамы. Люба же, наоборот, старалась не отходить от матери ни на шаг, привыкшая считать себя ее опорой.
Сестры, забрав с собою племянницу, ушли. Вдруг в дверном проеме сарая показался немолодой немец с ведром в руке. Он вынул из него небольшой сверток, протянул Полине, и, кивнув в сторону детей, начал жестикулировать руками, будто ест что-то. А потом добавил, трудно выговаривая: Завтра… киндер…ходить…кастрюля…каша…тайком…и, с грохотом набрав в ведро угля, ушел тут же. Удивленная женщина спрятала сверток на груди своей, будто испугалась, что солдат вернется и заберет его обратно. "Странный какой-то немец, не злой", - подумала женщина.
Очень не хотелось Полине идти на поклон к старым девам, но, смирив свою гордыню ради детей, уничтожая в себе все обиды на сестер, продрогшая от долгого сидения в сарае, пришла Полина к ним с просьбой пустить в дом ее и детей двоих всего на одну ночь.
- Нет у нас места. Была бы ты одна, а то с детьми. Беспокойство от них всегда! - загалдели наперебой состарившиеся девы.
-"Руководи моей волею и научи меня: …верить, надеяться, прощать, терпеть, благодарить и любить всех. Аминь", - первое, что пришло в голову Полине в минуту отказа. Вслух же она произнесла решительно:
- Уйду отсюда только завтра! "…надеяться… прощать…терпеть…" - стучало сердце безногой матери.
-Ладно, оставайтесь, - вдруг потеплела одна из сестер и, сняв с вешалки старую потрепанную шубейку, бросила ее на пол: - Тут ложитесь…

. . .

Второй портфель сестры нашли в оставленной после бомбежки квартире. Освободив его от тетрадок и учебников, Люба и Инна занялись доставкой угля для отопления одной из комнат, в которую вселилась вся большая семья.
Девочки с портфелями, ходили через парк к собственному сараю. Отодвигая с задней его стороны подгнившую, и потому легко сорванную с гвоздя доску, они просовывали в щель свои худенькие ручки и доставали через нее кусочки черного антрацита, наполняя ими школьные сумки. Набирать угля помногу было нельзя, чтобы не привлекать к себе внимание немцев, а ходить за углем почаще - можно. На детей никто не обращал внимания, кроме одного человека - того самого немца, который дал маме сверток с едой. Немец был поваром. Он постоянно носил на голове белый колпак и находился то в кухне по соседству с сараем, то у котла, установленного в парке сразу за домом. В один из девичьих походов, он, зайдя в сарай, увидел детские ручонки, которые нащупывали угольки. Солдат обошел строение и столкнулся носом к носу с детьми.
Девочки, сидящие на корточках, вскочили от неожиданности, схватились за головы перепачканными руками, оставляя на платках черные следы, но немец, махнув рукой, тут же ушел. Подхватив свои портфели, сестры убежали, и потому не увидели того, как вернулся повар, держа в руках маленькую кастрюльку с кашей. Безногая женщина не прислала за едой детей, а ему, имеющему дочерей в далекой Германии, и вынужденному вопреки его желанию оказаться врагом русским людям, ненависти к которым он совсем не испытывал, было стыдно за свою зверствующую страну. Исполняя воинскую повинность, он старался не брать в руки оружия, предпочитая автомату "поварешку".
Дома девчонки наперебой рассказали всем о страшной встрече с немцем, который не успел отнять у них портфелей. Полина же, расспросив дочерей о том, как выглядит тот, засобиралась тут же пойти к оставленному дому своему. У нее было очень серьезное дело к этому фашисту. Один раз он уже помог ей. Пусть поможет и второй. Захватив с собой листок бумаги, вырванный из найденной тетрадки, и химический карандаш, пошла Полина проторенным девочками путем. Промерзшая земля неприятно холодила кожу коленей женщины, будто и не было на ней тонких резиновых сапог, но ей необходима была эта встреча.
Подождав в стороне, пока выйдет из кухни солдат, женщина попыталась объяснить ему, что ей нужны негодные автомобильные камеры, Она жестикулировала как могла, показывая немцу на клееные резиновые изделия свои и, наконец, протянула мужчине карандаш и тетрадный листок. Тот, понимающе кивая, изложил просьбу Полины, на бумаге, выписывая карандашом незнакомые женщине знаки. А потом, оглядевшись вокруг, протянул ей небольшую тряпичную сумочку с крупой, которую Полина тут же спрятала под плюшевой шубкой, и зашептал горячо:
-Матка! Гитлер капут! Я не хочу воевать. Я хочу плен. Ты спрятать меня от фашист? Когда русский армия придет, я - плен! Корошо, матка?
- Хорошо! - не успев осознать до конца, о чем просит немец, ответила Полина. А потом, подумав, кивнула головой: - Спрячу!
Поход в авторемонтные мастерские состоялся на следующий день. Пеший путь безногой
женщины был далеким, но надежда на возможную добычу, половинила его.
-Мама, давай я сбегаю с запиской сама, тебе не надо будет так далеко идти, - всю дорогу суетилась Люба. Ей было холодно и она, то и дело, отбегала от матери, затем возвращалась к ней, прыгала и стучала ногой об ногу.
-Не могу я тебя одну отпустить. Иди сюда, давай мне руку - беспокоилась женщина.
Наконец они пришли к автобазе и показали записку солдату, дежурившему на проходной. Через время к женщине вышел другой немец и протянул ей кусочек вулканизационной резины и клей из ремонтного набора.
-Нет. Мне камеру надо, много камер, - попыталась было объяснить женщина, но солдат непонимающе развел руками и ушел.
Разочарованная и уставшая от дальней дороги Полина, вернулась домой. Камеры нужны ей были, чтобы опять резинок нарезать. Продавая их, можно было бы покупать продукты.
-Куда ходила, Поля, по такому морозу? - спросила женщину новая соседка.
-Камерами разжиться хотела, - ответила женщина - для сапог, да для дела. Только зря проходила, не нашла ничего.
-Это что в шины вставляют? Я такую видела в подвале, где кафе разрушенное. Сразу у входа в парк. Дрова искала и видела. Еще шин, да камер много вдоль дорог на окраине города валяется. Немцы свои колеса то и дело переставляют. Режет им их кто-то. В народе говорят, будто пионеров дело. Какой-то отряд подпольный занялся таким вредительством фашистам проклятым.
-Вот смельчаки ", - подумала Полина, - "Храни их, Господи!" - а вслух ответила:
-Неужто пионеры могут такое? Люба моя - тоже пионерка, а ведь совсем ребенок еще…
А юные пионеры города Шахты и вправду всеми силами наносили удары немецкой армии, собравшись в подпольную группу. Эта группа за время оккупации, привела в негодность более трех тысяч покрышек и камер немецких автомобилей, вывела из строя больше тысячи машин и уничтожила 15 тонн горючего. Она, эта группа, систематически приводила в негодность фашистскую связь, а по ночам расклеивала листовки, которые готовили для горожан подпольные партийные и комсомольские организации. В этих листовках горожанам сообщали о положении на фронтах.
. . .

К вечеру пошел снег. Он засыпал большими хлопьями пустынные улицы города, покрывая своей нежной белизной крошево из стекла и камня, кирпича и дерева, разбросанных повсюду еще с лета. Город преобразился, посветлел. Кроны деревьев в парке склонились, отягощенные снежными шапками почти до земли, скрыв от людских глаз почерневшие стволы, израненные залетными пулями. Все следы войны остались под снегом. Раннее утро еще нежило инородных пришельцев теплом русских домов, и они не мельтешили в этом снегопаде серостью своих шинелей. Город превратился в сказочный мир!
Девочки, выпив по чашке утреннего кипятка, подкрашенного зверобоем, укутавшись в большие шалевые платки, отправились в эту сказку за очередной порцией угля для их ненасытной печки.
-В этот раз точно увидят нас фашисты, - определила Инна, - видишь какие следы в сугробе после нас остаются. Может нам попросить угля у этого немца, что маме записку написал?
-Попросить - то можно, да вдруг гестаповцы увидят, что мы к дому пришли, и ему достанется от гестаповцев, и нам. Застрелят нас или пытать начнут.
А чего нас пытать? Мы же не партизаны и не партийные - ответила Инна, а если меня и станут пытать, я все равно им не скажу, что наша тетя Вера - коммунистка и, что она на фронт добровольно вместе с санитарами ушла… Как она там? - вздохнула Инна.
А они и так это знают, - ответила Люба. Тебя дома не было, а к нам солдат немецкий приходил с переводчиком, спрашивал, где Вера Васильевна и фамилию называл. А мама сказала, что она с госпиталем ушла, а муж ее на войне. Тогда переводчик рассмеялся и сказал, что раз она с санитарами ушла, то давно уже в Дону плавает, если ее еще рыбы не съели.
-Его самого рыбы съедят, когда наша армия их прогонит, - возмутилась Инна, - или собаки бродячие. Тетя Вера живая.
-Конечно живая, я недавно во сне ее видела. Будто она раненого бойца одной рукой за собою тащит, а в другой руке у нее сумка с бинтами, Эти бинты размотались и как ленточки над полем вьются. А немцы по этим ленточкам стреляют, только пули их мимо бинтов пролетают…
-А бинты белые были, не окровавленные? - спросила Инна.
-Нет белые-белые и длинные-длинные…
-Наверное, это хороший сон.
-Я когда маме рассказала про этот сон, она тоже так решила. А сама потом с тетей Фросей о чем-то шепталась. И еще про дядю Павлика они разговаривали. Мама сказала, что тете Вере с мужем повезло…
Переговариваясь между собой девочки, перешли дорогу и направились к входу в парк, слева от которого стояло большое кирпичное здание. Около боковой двери этого здания, ведущей в подвальное помещение, топталась лошадь, запряженная в телегу. Людей около нее видно не было. Девочки почти приблизились к телеге, как вдруг дверь распахнулась и из нее вышли немецкие солдаты, несущие два голых бездыханных человеческих тела, мужское и женское. Немцы бросили истерзанные побоями тела на голые доски повозки, прикрыв их наготу какой-то грязной тряпкой, и возница, хлестнув лошадь плетью, уперся плечом в заднюю стенку телеги, высвобождая усилием своим скрипучие колеса повозки из снежного плена, а потом запрыгнул наверх, усаживаясь поудобнее возле трупов…
Девочки, широко раскрыв глаза свои, окаменели от испуга, но каждая из них успела перед этим окаменением схватить сестру свою за руку, и обе их руки сплелись в одну, дрожащую руку, удерживающую сразу оба портфеля. Лошадь, стронувшись с места, начала медленно приближаться к сестрам. Завизжав, разбежались девчонки в разные стороны, разорвав свое единение. Люба метнулась назад к дому, к маме, а Инна побежала через парк в ту сторону, где жила она раньше. А вослед каждой девочки несся дикий хохот фашиста:
-Хенде хох, киндер! Ха-ха-ха!
Не добежав до угольного сарая, то и дело, проваливаясь в сугроб, выбираясь из него, и опять проваливаясь, обессилевшая Инна остановилась в раздумье: идти ли одной за углем или лучше уйти отсюда от греха подальше. Вокруг было тихо и только скрип снега под сапогами солдата, ходившего вокруг дома, охранявшего утренний покой офицеров, нарушал эту тишину. Инне стало одиноко и жутко и она, пройдя через двор фабрики - кухни, вернулась домой с пустым портфелем.
-Где ты была, девочка моя? Почему с Любой не вернулась? - встретила ее у дома Полина. - Пойдем домой, не надо больше ходить туда. Бог с ним, с углем этим, не замерзнем без него, обойдемся как-нибудь. Иди кипятка выпей, погрейся…- суетилась вокруг Инны взволнованная мать. Дома девочка успокоилась. Она села к столу, а мама поставила перед ней тарелку с мелко покрошенной макухой, в которой чернели крупинки высохшей земли, и позвала сюда же Любу. Обе девочки начали завтракать, набирая в ложку это "лакомство", отправляя его в рот и тщательно пережевывая. Потом они запивали эту смесь горячей водой. Земля хрустела на зубах детей и хруст этот больно ранил сердце Полины:
"Камеры, мне нужны резиновые камеры. Как же не вовремя выпал снег", - думала женщина, глядя на девочек - придется пойти за той, что в яме лежит. Как достать ее оттуда, ума не приложу".
Полина отвязала веревку, на которую женщины вешали белье для сушки, смотала ее и, посмотрев на Любу, сказала: - Одевайся, дочка, пойдем со мною.
Люба шла впереди и протаптывала в снегу дорожку для мамы, а Полина шла вслед за дочерью, заметая подолом юбки следы свои. Возле разрушенного подвала они остановились. Крыша на яме сохранилась, но зияла большими черными дырами. Подвал был глубокий. Полина одним концом веревки обвязала талию Любы, другой ее конец привязала к дереву, стоящему рядом, а середину намотала на руку свою:
-Опускайся потихонечку, дочка. - Мама там темно, мне страшно, - ответила Люба, пережившая утренний испуг. Подвал находился на противоположной стороне аллеи парка, как раз напротив той двери, откуда утром выносили не живых людей.
-А ты разговаривай со мною и не будет страшно. А хочешь, песни пой. Опускайся, девочка, на дне ямы камера лежит, ее достать надо. Резинок нарежем, продадим, еды купим.
Люба уперлась ногами в стенку подвала и, держась руками за веревку, начала спуск. Достигнув дна, она постояла немного, чтобы приучить глаза к подвальному сумраку, который после яркого снега показался ей кромешной темнотой. Потом она пошарила руками по земле и нащупала ту самую камеру, про которую сказала соседка. Полина, разговаривая с девочкой, не заметила, как к яме подошел немец, держа на изготовке автомат:
Хенде хох! - закричал он, лязгнув затвором. И направил дуло автомата вниз, на девочку. Партизанен?
Вздрогнула Полина, а Люба внизу, услышав команду немца, и вправду подняла руки вверх, загородившись от дула резиновым кругом. -Киндер там, дочка моя. Не партизанка, нет! Сейчас я достану ее. Не стреляй, - и она со всей силы начала тянуть веревку вверх, повторяя и повторяя: - Не стреляй, не стреляй…
Вытащив из подвала Любу, она забрала из рук девочки камеру и бросила ее перед немцем, затем подняла юбку свою повыше, показывая на колени:
-Сапоги себе клеить буду.
Немец вытащил из кармана фонарь, направил луч его в яму, и не обнаружив там никого, ушел. Мать и дочь вернулись домой.
Полина уложила в постель обеих девочек и маленького сына, укрыла их потеплее, а сама, сев в изголовье, запела вдруг колыбельную песню, которую пела детям, каждому в свое время. Под песню эту они уснули и стало Полине спокойно от глубокого их дыхания. Вечером женщина разрезала лезвием камеру на узкие резинки, Инна играла с Жорой, который опускал свои маленькие ладошки на ладони сестры, а девочка гладила его руки, повторяя без конца: -Кисенька, кисенька, брысь, - а потом слегка хлопала по ручкам мальчика, не успевшего их отдернуть от Инниного прикосновения. Жора заливисто смеялся, размахивал ручонками и опять укладывал их на сестрины ладошки. Люба, укутавшись в мамин полушубок, сидела на подоконнике, глядя сквозь мутное стекло в заснеженную даль и задумчиво пела:
-Степь, да степь кругом, путь далек лежит. В той степи глухой замерзал ямщик…
. . .

Немецкий повар узнал, где теперь живет Полина. Он пришел к ней совершенно неожиданно, после того как заметил, что дети перестали брать уголь из сарая. Вместо детей Фрося, Анна и Светлана начали ходить на террикон, выискивая в залежах тусклой породы блестящие угольки.
-Матка, я дать тепло, - обратился к женщине повар и высыпал из мешка в стоящее у печи ведро, принесенное топливо.
-Спасибо, - сдержанно ответила Полина.
Каким бы добрым по отношению к ней ни был немец, она все равно видела в нем врага. На оккупированной немцами территории города действовали подпольные партийные и комсомольские организации, держащие оккупантов в постоянном напряжении, дезорганизующие их работу. Немцы хватали людей, бросали их в шахтный шурф по малейшему подозрению в причастности к диверсиям, то и дело происходящим в фашистском логове. Вражеского зверства
простить было невозможно ни умом, ни сердцем. И лишь готовность этого немца сдаться в плен советским войскам гасила в Полине ненависть.
-Дочка дома нет?- спросил немец и протянул плитку шоколада маленькому Жоре.
-Нет, они конюшню чистят. Солдаты заставили.
-Конюшня что? - не понял повар.
-Чистят от навоза помещение, где кони ваши стоят. Школа там раньше у нас была, - ответила Полина, отметив для себя, что немец все лучше говорит на русском языке.
-Я, я, - закивал головой немец. Кони надо чисто…, - он замолчал, а потом, вдруг спохватившись, что миссия его уже выполнена, засобирался уходить, но остановился у порога:
- Конь завтра резать буду. Мясо дам. Приходи утро.
На следующий день Полина отправилась в парк, к тому месту, где была установлена фашистская полевая кухня. Повар, а с ним еще три немца свежевали круп лошади. Они снимали с него шкуру, а поодаль от них стояла толпа горожан, пришедших сюда в надежде, что вдруг останется на промерзшей земле маленький кусочек мяса, отлетевший от топора при разделке туши.
Полина близко подходить не стала. Она остановилась в стороне, ближе к сараю своему и начала ждать. Завершив дело, немцы сложили куски конины на деревянный щит и понесли в сторону дома. Никто не смотрел им в след. Все взгляды людей были устремлены вниз, под ноги, в поиске мясных крошек, и людские фигуры в это время были похожи на вопросительные знаки.
Повар, проходя мимо Полины, кивнул ей головой: жди, мол. Через время он вынес из кухни завернутую в тряпицу конскую голову.
Женщина, возвращаясь домой с драгоценной ношей своей, спешила, то и дело оглядывалась по сторонам, не веря, что никто не захочет догнать ее и отнять этот неожиданный дар.



Часть 1У. 1943 год.

Прошел месяц. В самом начале февраля опять появился повар, принесший с собой немного крупы, муки и несколько банок тушенки. Войдя в квартиру, он зашептал горячо:
-Ваша армия близко. Я не хочу воевать. Гитлер капут! Спрячь меня. Я хочу плен.
Полина, накинув на себя шаль, ответила: - Иди за мной.
Месяц назад, угостив кониной соседку, живущую одиноко в квартире на первом этаже дома, Полина поведала ей о странном немце, который ждет наши войска, чтобы сдаться им в плен.
-Неужели среди них такие есть? - удивилась женщина.
-Выходит есть. Помогал мне он не раз, детей подкармливал, вот и сейчас голову конскую дал. Я не просила, сам сказал: "Приходи, коня резать будем". Страдаю я душою от его подачек, да куда денешься с тремя детьми. Да и сестры зачастую голодные. А что они могут? Вон Шуру нашу прячем постоянно от немцев проклятых. Красивая она у нас. Не раз уже домой прибегала, перепуганная до смерти. То и дело, пристают к ней фашисты. Мы ее на улицу уже выпускать боимся.
-А этот ходит не из-за Шуры ли? - спросила соседка.
-Нет! Этот - пожилой уже и спокойный такой. Говорил, что дочки у него тоже есть, что скучает по ним сильно. Небось, на фронт попал из-за того, что поваром работал. Погибнуть, видать, боится. Просил меня спрятать его, я и пообещала, а сама ума не приложу, где?
-А у меня и спрячем. Под полом. Сверху сундуком лаз закроем. Авось, получится. Все на одного фашиста в их войсках меньше будет. Пусть голодными посидят. Глядишь, ослабнут от голода и автоматов своих не поднимут, А, когда наши придут, скажем им, что это мы его в плен взяли, - засмеялась от этой мысли соседка, и тут же вздохнула: - Скорей бы пришли соколики, да этих гадов перебили! Вчера в листовке читали бабы, близко вроде бои идут. Так что, как соберется сдаваться в плен фашист, пусть приходит, мы его пленим…
. . .

Немца спрятали, там же, под полом. Чтобы не было страшно соседке одной, опустилась с третьего этажа квартировать к ней и Полина. Обеим женщинам было не по себе. Вдруг облава какая случится? Найдут его, как объяснить немцам, почему их дезертир в подвале у женщин отсиживается, да еще сундуком задвинутый.
Но войска Пятой ударной армии Южного фронта под командованием генерал - лейтенанта Цветаева, развивая стремительное свое наступление, уже приблизились к городу…

. . .

- Мама, там офицеры фашистские из нашего дома драпают, - закричала, ворвавшаяся в квартиру вместе с клубами морозного воздуха, Инна, - они грузят на машины ящики с чем-то и провода свои сматывают на бо-о-льшие катушки.
Инна зачерпнула ковшом из ведра воды, выпила ее взахлеб, и опять затараторила:
-Мама, там соседи некоторые уже домой вернулись, побоялись, что их квартиру займет кто-то…
Правильно побоялись, - засуетилась Фрося. Нам тоже бояться надо. Давай, сестра и мы домой собираться.
-Не пойду я никуда отсюда, - ответила Полина. Здесь жить буду. Вдруг немцы дом заминировали, а потом его вместе с нами взорвут. Я не пойду туда, и вы угомонитесь, повторила она решительно.
-Да что ты, Поля, говоришь такое? - вступила в спор Фрося. Вернутся хозяева этой квартиры, тогда освободить ее надо будет, а в нашей поселится кто-нибудь за это время. Не-е-т, пойдем-ка, Инна, и мы свое жилье сторожить. А ты, Поля, собирайся потихоньку - повернулась Фрося к сестре. Как успокоится все, я за вами Инну пришлю.
Вся семья перебралась домой на следующий день. Дом встретил их теплом прогретых комнат, но чужой прокуренный дух еще витал в его стенах. Во дворе суетились два немецких солдата и шофер. Они подкатывали к машине деревянные барабаны с проводами связи. Детвора, встретившись, наконец, друг с другом, с тихими насмешками наблюдала, как пытаются фашисты закатить огромные бабины в кузов автомобиля.
-Грузить, киндер, шнель! - повернулся к детям один из них и лязгнул затвором автомата, - шнель, шнель!
Дети нехотя уперлись в катушки, а они не поддавались детской силе и не хотели закатываться вверх, наоборот, срываясь в самый последний момент, грозя раздавить кого-то своей тяжестью, помноженной на скорость, откатывались назад, натыкаясь на препятствия и переворачиваясь. Дети разбегались в стороны, и невозможно им было сдержать свой восторг от беспомощности немцев.
Громко смеясь, взбежала Инна на крыльцо, готовая кривляться и прыгать перед фашистами, но замолчала тут же, увидев направленный на нее ненавистный взгляд одного из них. От греха подальше она метнулась в подъезд, захлопнув за собой дверь, прошитую автоматной очередью в следующую секунду. Немец рассвирепел настолько, что готов был преследовать девочку, но гул самолетов, появившихся над шахтинским небом, заставил фашистов бросить все, запрыгнуть в машину, которая тут же выехала со двора. Началась бомбежка.
Одна из бомб угодила в здание типографии, расположенной недалеко от дома, и оно запылало, покрывая белый снег черным пеплом…
Бомбежка была короткой, а атака стремительной. По улицам города проехали танки, настигая немцев, а потом заполнили его улицы красноармейцы. Грохот боя откатывался к окраине, и все реже и реже раздавались выстрелы, а потом и вовсе затихли. И лишь треск шифера, разлетающегося от горящей крыши взорванного здания, создавал ощущение близкого боя. Удержать дома мальчишек было не под силу никому.
-Инна, иди посмотри, там на площади тот фашист, что в тебя стрелял убитым на дверце машины висит. Наши эту машину подбили, а он даже выскочить из нее не успел.
Непоседа Инна убежала с ребятами, не услышав, как в след ей кричит мать:
-А, ну, вернись! Кому сказала.
Света выбежала из дома, чтобы остановить Инну, а той и след простыл. Увидев на улице солдат, девушка направилась к ним.
-Господи, да что же это делается? Куда это все бегут? - только и успела выговорить Полина, выходя на балкон. Громкий Светин крик заставил вздрогнуть ее:
-Ранили или убили, - охнула женщина, но тут же увидела как повисла Света на шее у лейтенанта.
Поля, Полечка! - кричала она, - командирчика своего я встретила.
Светлана вернулась домой, заметалась по комнатам, целуя сестер и детей:
-Милые мои, спасибо вам за все. Часть свою я встретила. Теперь вместе с ней воевать буду против гадов фашистских.
Полина подозвала Светлану к себе и попросила привести ее командира. Тот зашел в дом, широко улыбаясь:
-Спасибо вам за Свету, хорошую девушку вы сберегли.
-Это вам спасибо за то, что освободили нас, - ответила женщина, а потом добавила:
Там немец один в плен просится, он под полом у знакомой моей отсиживается. Заберите его, пожалуйста, или скажите кому. Он поваром у офицеров был, может быть знает что-нибудь полезное для вас, - и, провожая лейтенанта до двери, добавила: - он не зверствовал здесь, он помогал всем нам. Света покажет, где он прячется…
12 февраля 1943 года город Шахты был освобожден от фашистских захватчиков и сразу забурлила в нем жизнь: открылись магазины, заработали парикмахерские…
. . .

К концу зимы серое небесное полотно истрепалось частыми ветрами, превратилось в свисающие лохмотья, сквозь которые полился на землю поток голубого света, насыщенный рыжими солнечными лучами, а потом и эти лохмотья исчезли куда-то: то ли иссушило их потеплевшее солнце, то ли поглотили невесть откуда появившиеся облака, похожие на стада молодых барашков. Снег в парке быстро стаял, оставив после себя кое-где зеркальные лужицы. Они гармонично вписывались в черную, промокшую насквозь почву и были похожи на глаза Земли.
Два таких глаза оказались близко друг от друга. Один – маленький, будто прищуренный, второй – широко распахнутый, восторженный и гордый своим величием. Люба, увидев эти "глаза" из окна, поставила Жору на подоконник и показала пальцем в их сторону.
-Слышишь, - спросила она мальчика, - что говорит один "глаз" другому?
-Нет.
-Он говорит: «Я большой! Во мне отражается много облаков, а в тебе всего одно облако. Я больше увижу того, что происходит в этом мире».
Жора, приставив ухо к стеклу, прислушавшись, и, ничего не услышав, спросил у сестры:
-А, что говорит второй "глаз"?
-Второй молчит, Он понимает, что первый прав.
-Мне ничего не слышно, - огорчился Жора.
Давай оденемся и подойдем к ним поближе, тогда и ты услышишь.
Наблюдать за этими лужицами из окна стало повседневным занятием мальчика.
За это время произошло много событий: от Веры пришла весточка. Ее санитарная часть стояла под Сальском и она просила, чтобы кто-то из сестер приехал и забрал у нее продукты, которые она собрала за зиму, ограничивая себя в питании. Об этом Вера не писала, но было понятно и так, откуда может взяться такое богатство. Сама же она писала о том, что ее сослуживицы, узнав, какая большая семья у Веры, и, какая мужественная в этой семье Полина, пополнили эти припасы: кто баночкой консервов, кто кусочком мыла…
К Вере поехали, обрадовавшиеся хорошему известию, Фрося и Шура. Вернулась из Сальска Шура одна:
-Фрося осталась в санчасти, - рассказала Анне и Полине сестра. Ее зачислили на "довольствие" и теперь она будет служить вместе с Верой.
-Ну вот, теперь и за нее переживать надо, - сокрушенно, но с затаенной гордостью, ответила Полина, а сердце Анны сжалось по-матерински: "Сохрани их, Господи!"
Сестры не могли знать тогда, что и Вера, и Фрося, пройдя длинными трудными дорогами войны, вынося с поля боя раненых и врачуя их, дойдут до Берлина, на подступах к которому, встретится Вера со своим мужем Павлом. Встреча эта могла стать трагедией для любящих друг друга людей:
Павел, узнав, что санчасть, в которой служит жена, находится рядом с его воинской частью, выпросит у командира несколько часов для свидания и отправится на него:
-Стой, кто идет? - спросит Вера, находящаяся в то время в ночном дозоре и услышавшая чьи-то приближающиеся шаги и хруст веток:
-Стой, кто идет? - повторит она, - стрелять буду! - но не услышав ответа, тут же выстрелит вверх, а затем направит дуло автомата на застывший в темноте силуэт человека, готовая при малейшем его движении, нажать на курок.
Павел же, ни разу не спасовавший за годы войны перед врагом, услышав вдруг родной голос жены, потеряет дар речи. Неожиданный спазм овладеет его голосовыми связками и только в последний миг, сжалившись над измученным разлукой солдатом, освободит его голос из плена своего, и успеет мужчина выдавить из себя:
-Вера, это я!
А со стороны санчасти, услышав тот предупредительный выстрел, уже будут бежать на помощь Вере боевые подруги, поднятые по тревоге…
Судьба будет милостива к двум сестрам, и они вернутся домой далеким августовским днем 1945 года целыми и невредимыми. Дети гроздьями повиснут на тетках, а потом будут с любопытством рассматривать правительственные награды, украшающие их гимнастерки. Мужество двух женщин-добровольцев страна оценит по достоинству.
А пока что, солнце с каждым днем припекало все жарче и жарче, и наблюдал Жора, как усыхает большая лужа. Он радовался этому, потому что ему было жалко ту, вторую лужицу, все время молчащую. Он не услышал и первой, но привык верить сестре. И вот, наконец, "выбражуля" сравнялась в размерах с маленькой, а после и вовсе исчезла. И долго еще сверкала на солнце и отражала облака вторая, наблюдая, как радуются наступившей весне птицы, все выше и выше взмывающие в небо. Жора уже знал, почему так произошло. Люба объяснила ему, что вторая лужа была глубокой, потому в ней было больше талой воды, той воды, которая смыла с городских улиц вражьи следы, а потом и сама испарилась прочь. Воздух наполнился сладким запахом тополиных почек. Мир стал зеленым и не страшным больше, потому что… домой вернулся папа.
Первой его, обвешенного сумками и баулами, сильно хромающего от тяжести своего груза, останавливающегося по этой причине на короткие передышки, увидела соседка, вывешивающая белье для сушки. Она приоткрыла дверь в квартиру Полины и закричала возбужденно:
-Поля, там Василий твой идет.
Девочки метнулись к окну, а потом, завизжав от восторга, побежали навстречу отцу. Полина же, вынув из сундука нарядную блузку, переоделась быстро. Затем, густо намазав губы помадой и припудрив лицо, собрав русые локоны в тугой узел и закрепив его гребешком, она разбудила спящего Жору, усадила его, не понимающего что происходит, к себе на колени и замерла в ожидании: узнает ли подросший сын отца?
. . .

Жора папу не забыл. Он сидел у него на коленях, водя рукой по небритой щеке Арчила, а тот, целуя мальчика, слушал Полинин рассказ о том, что довелось пережить семье в его отсутствие. Во всех движениях мужчины и во взгляде его чувствовалось смущение.
-Я виноват, что уехал и оставил вас одних, никак не думал, что вернуться не смогу. Я и до Грузии тогда не добрался. Многих мужчин, что в поезде ехали, сняли с него и отправили окопы копать. Так я попал в ополчение. Вместо того, чтобы солдатом быть - обозником стал, - добавил Арчил с сожалением. Не мастер - а подсобник. Однако и этот труд не легче. А потом я ранение в ногу получил от пули залетной. В госпитале Симферопольском лежал. Письма отправлял вам, а ответа не было. Да и не надеялся я на ответы. Знал, что немцы город захватили. После госпиталя, отправили меня в тыл, а я решил все же до Грузии добраться. Удалось. Теперь вот за вами приехал.
-Тогда не уехала, а сейчас и подавно нечего нам дом оставлять. Пережили мы все страхи. А что тебя здесь не было при немцах, так довольна я этим. Ты не русский, они бы тебя убили. Многих людей загубили, сволочи, только за то, что кровь им людская не чистой кажется. Все рыскали по городу, евреев выискивали. А так - жив ты, слава Богу. Мне без тебя трудно было, зато спокойнее. А нелегко сейчас всем. Нет, уезжать не станем мы, - еще раз повторила Полина. - Теперь шахты разрушенные восстанавливать будут. Так что мужики сейчас на вес золота…
. . .
"Писатель, который пишет из желания быть в согласии с народом, и писатель, который пишет из желания быть в согласии с истиной - знаешь ли ты, в чем разница между обоими? Первый - плод финика, а второй - его косточка. Кушай себе плод на здоровье, но помни, что косточка, которую ты кидаешь прочь, пробивает землю и скрывается под почвой на некоторое время; потом бог пошлет ей облако, оно прольет влагу и оживит ее после смерти. Она покажется наружу, вырастет, тень от нее увеличится, а плоды от нее будут есть и твои потомки, и внуки, и их дети." *


Мнение посетителей:

Комментариев нет
Добавить комментарий
Ваше имя:*
E-mail:
Комментарий:*
Защита от спама:
три + два = ?


Перепечатка информации возможна только с указанием активной ссылки на источник tonnel.ru



Top.Mail.Ru Яндекс цитирования
В online чел. /
создание сайтов в СМИТ