БЫЛОЕ
- Андрюш, сумки возьми.
- Ты чё, с дуба рухнул, а если братва меня увидит, я чё челнок, или барыга?
- Ладно. Скажи Насте, пусть она вместе с водилой баулы тянет.
- Не гони, сейчас халдей подбежит.
Водила после всех разговоров в машине и его не слишком уверенного ответа на простой вопрос: – «сколько денег надо?», выглядел совсем понуро, надеясь уехать без особого ущерба, с минимальной потерей для кармана.
- Братцы вам куда?
Халдей был вовремя, и я в очередной раз подивился сервису Московских аэропортов. На дворе стоял декабрь, точнее канун Нового года, но на улице моросил противный мелкий дождь. Москва всегда удивляла жителя России – погодой, снабжением, особо говнистым менталитетом, а главное тем, что это, точно, не Россия, хотя и назначена быть столицей оной.
- Нам в Новосибирск, проще к кассам, догоняешь?
Водила, в душе, прыгал от счастья, когда сдал взбалмошных клиентов и поимел немного денег.
- Господа, на Новосибирск с билетами проблема!
Рядом с халдеем нарисовался конкурент.
- Линяй, здесь обгон запрещён, а с билетами без тебя решать будем.
Внуково, как всегда, начинал вонять смесью мочи и человеческих эмоций прямо с порога, но вдобавок к привычным, старым запахам восьмидесятых, прибавился новый – отчаяния. Я после этой удивительной «командировки» уже не ожидал, чему бы то ни было удивиться, был поражён новому запаху девяностых. Несколько позже, я понял - так пахнет невыделенный адреналин. Даже обильно политый фаренгейтом, я отчётливо ощущал эту вонь.
Халдей притаранил наши вещи в кассовый зал, который находился рядом с посадочным выходом на наше направление. Детёныш запросилась в туалет, и Настя повела её, благо, рядом.
Мы остались при баулах и смотрелись вполне импозантно. Челноки рядом с нами выглядели слабыми биндюжниками, а барыги с кожаными чемоданами, почти, бомжами. У Толстого под расстёгнутым пальто красовался клубный пиджак (какого – то, как я понял по лейблам, английского гольф клуба) с пуговицами из чистого золота, поверх малиновой водолазки - цепура «кайзер» с крестом под пол кило и гайка грамм тридцать с чёрным камнем, в общем, чисто арабский китч. Халдей в освещенном зале, разглядев нас, слегка растерялся, он нутром учуял большие деньги и огромный геморрой. Андрюша тупым взглядом осматривал интеръерчик. У касс толкались люди, которые источали этот новый запах. По залу прохаживались «чебуреки», в которых я сразу узнал представителей, уважаемой мной, грузинской национальности. Только чукчи и японцы всех европейцев видят на одно лицо, но я после стольких лет «калымов», в предыдущей, старой жизни, научился легко отличать чеченов от азеров, грузин от армян.
Нами заинтересовался какой – то пожилой Сван и наш халдей, заметив это, мгновенно сдул, забыв про деньги. Толстый изумлённо разглядывал обстановку возле кассы возврата билетов:
- Если нет билетов, чё лохи так толкутся что бы сдать их?
- Господа, куда желаете улететь?
Пацану, задавшему вопрос было, на мой взгляд, лет пятнадцать. За эти полгода в Москве я отучился отвечать на прямые вопросы, и у меня уже вертелось на языке: - «а ты с какой целью интересуешься?», но Толстый опередил меня:
- Мы на Новосиб.
- Сто баков за тикет.
- Ты чё, пацан, сам решаешь этот вопрос?
- Дядя решает.
Парень кивнул в сторону пожилого Свана, и тот согласно кивнул в ответ. Толстый наморщил мозги и после минутного мыслительного процесса сообщил, что с нами ребёнок, а детский стоит вполовину. Парень согласно кивнул и попросил паспорта. У меня были мой и Настин, а так же свидетельство Детёныша. Я отдал их Андрюхе (он тёр базар), он присовокупил свой и протянул их парню.
- Чё по времени?
- Минут десять, пятнадцать.
Вернулась Настя, Детёныш опять тянула какой – то сок из бумажной коробки. Нам предстоит спонсировать все туалеты до дома, мелькнула у меня мысль. Я уже тысячу раз проклял себя за то, что подписался показать дочке компаньона Москву со всеми её блядями, бомжами, саунами, стрелками и прочими прелестями. Летели на три дня с одним полиэтиленовым пакетом, а возвращаемся через полгода, гружёные как баржа утюгами.
Любящий папаша, когда через месяц выяснилось, что мне придётся ещё поторчать в Москве, смахнул скупую мужскую слезу, прислал на подмогу Настю, а сам в горе улетел в штаты с очередной претенденткой на роль мамы для Детёныша. Названивал, правда, регулярно – интересовался, сколько мы ещё продержимся в Москве, и кидал на «визу» Детёнышу кучу денег. На все мои увещевания, что любящие родители так не поступают, у него была железная откорячка, мол, он знает – я, плохому, не научу, а жизнь надо изучать не по книжкам, этого добра в школе хватит; кстати, время показало, что посыл был верный. Настя пришлась ко двору во всех смыслах, но не облегчила жизнь, а только несколько усложнила. Детёныш за месяц так плотно села на хвост, что смахнуть не было ни какой возможности, а теперь пришлось повсюду таскать с собой не только её, но и Настю. Настя, подумал я, воплощает представления о женщине – матери, с чужим ребёнком обходится как со своим. Хотя с чужим ребёнком общаться, наверно, проще, чем со своим. Можно выступать в роли высокого моралиста или наоборот играть рубаху парня, внушать с умным видом прописные истины и не бояться, что в повседневной жизни чадо видит тебя в совсем другом свете – пьяного, костно-словного, лгущего матери и друзьям.
В преддверье предстоящего полёта, захотелось накуриться до одури, и я пошёл на улицу покурить.
Дождь прекратился, температура на улице была около нуля. В кашемировом пальто было очень комфортно. Я задумался, почему мы раньше так чурались драпа? Китайцы, попадавшие в «Акадэм», в старые времена, взамен пуховиков обязательно увозили драповое пальто, правда и те пуховики и те наши пальто стоили друг друга. Но сегодня, после одного из завершающих декабрь дня, проведённого в машинах, магазинах, под моросящим Московским декабрьским дождём, я чувствовал себя вполне комфортно и размышлял о таких прозаических вещах, как – то производство шерстяных тканей, кожаных изделий, обуви, водки, сигарет. Почему за бугром это всегда можно было с кайфом потреблять, употреблять, или ещё как – то, а у нас только использовать – по назначению. Несколько лет назад дошли до того, что придумали карточки на водку и сигареты. Больший дурдом придумать сложно. Поход к таксистам за портвейном планировался как войсковая операция, здесь таксисты, здесь менты в форме, а здесь, здесь и здесь могут быть топтуны в штатском. В процессе потребления добытого, все мельчайшие подробности операции смаковались с таким хохотом и кайфом, что бедные первобытные люди, с их охотой на мамонта, - нервно курят в сторонке. Все эти мысли навеяли желание хряпнуть грамм сто Абсолюта, и я, с удивлением взглянув на три фильтра искуренных мной сигарет, направился в аэровокзал. До начала регистрации нашего рейса оставалось минут двадцать. Года четыре назад, припереться в аэропорт без билета, за полчаса до регистрации, да ещё в преддверии Нового года, мог только секретарь обкома или сумасшедший, хмыкнул я про себя.
На пороге я явственно ощутил новую гамму запахов. Пахло уже чистым адреналином и близкой кровью. Мне всегда нравилось, как собаки безошибочно определяют свои – чужие, а команды хозяина только констатируют ситуацию или наоборот вносят неразбериху. В зале всё как – то переменилось, словно декорации те же, а спектакль уже другой. Очереди у билетных касс сдуло, как будто все одновременно приобрели билеты и улетели, а менты вдруг резко решили в полном составе проверить порядок на прилегающей территории и в переходе между корпусами аэровокзала. А главное, размеренный вокзальный гул исчез. Вместо этого звучал подсаженный Андрюшин баритон, но как звучал! Слов было не понять, но по интонациям походило, что он разговаривает со шлюхами, у которых утром в карманах, прежде чем отпустить нашел мои золотые часы.
Я бросился в кассовый зал. Слева, между двух каких – то ларьков, в нише с остатками строительного мусора стоял Толстый. Напротив него, спиной ко мне, стояли человек шесть грузин. Немного в стороне стояли Сван и пацан.
- Серёга уходи, я с этими падлами сам разберусь.
- Я щас дёрну солнцевских пацанов, они вам, пидоры гнойные, быстро пояснят, кого можно разводить, а кого нет!
Я уходить не собирался, не так в детстве на родной Первомайке воспитан, но и раньше черёда, впрягаться смысла не имело. Быстро, в голове крутил возможные сценарии, по всем раскладам выходило, что шансов у нас не много. Грузины явной активности не проявляли, но «дёрнуть» корешей Толстому вряд ли дали бы. Да и дрыхли они, сейчас, нулёвые в наших люксах в «Востоке».
Расклад резко изменила Детёныш. Она, не знаю по какой причине, начала открывать и закрывать молнии наших адидасовских баулов, из одного из них выпала, разбившись, бутылка тёплого французского шампанского. Это было нечто. Чему ребёнок классно научился за полгода, мелькнуло в голове, так это – кайф обламывать.
В мгновение Толстый оказался у колонны, рядом с нашими баулами и, присев на корточки, сунул руки в один из них. На улице уже бы началась стрельба, но кидалы у касс, скорее всего, были без стволов, а уличное прикрытие ещё не получило сигнала. Наши стволы были в багаже, в запаянных цинках, декорированных под Новогоднее монпасье – руками не откроешь. Через секунду Сван что – то гортанно вскрикнул и плавно направился к нам, держа руки опущенными, ладонями вперёд.
- Дарагой, зачэм шумыш, пачэму платыт нэ хочэш?
Он явно коверкал язык. Сто процентов, по русски говорил он не хуже нас. В этом я убедился на личном опыте, из всех, виденных мной кавказских народов, не придуриваясь, лучше всех, в своей массе, говорят по русски – чечены и грузины.
Его бригада стояла, как вкопанная на своих прежних местах, только уже лицами к нам. Взглянув на них, для себя определил – пастухи, пехота, в реальной сшибке – малоопасны, Толстый, действительно, мог сделать их. Здесь, опасен был только Сван, по всем повадкам выходило – явный бродяга.
- Ты чё, как лоха меня развести хочешь. Ты не догнал, я в гостях у твоей крыши. Твои орлы щас в горы полетят баранов трахать, а ты с билетами в зубах, до самого трапа на карачках поползёшь. У меня завтра в Новосибе стрела. Если я не обеспечу приблатнённому комерсу на неё зелёный свет, тебе хана. Понял говно!
Теоретически, вариант вполне возможный, если бы бригада, которая нас опекала, не переусердствовала бы с посошками и стременными – слабаки, не сибиряки. Пехота стояла надув желваки, но молчали, ожидая команды. Сван продолжал двигаться в нашем направлении, не меняя ни темпа, ни позы. Андрюша выхватил из сумки пакет с Новогодними презентами и стоял, слегка нагнувшись, держа одну руку в пакете. Лицо у него было более бардовым, нежели моё пальто. В пакете, в два приема, лязгнул метал. Это раскрылся Американский выкидной охотничий нож (в те времена в магазинах ещё можно было купить реальные вещи). Не зная, что это, по звуку, можно было подумать обо всём, что угодно.
- Стой, где стоишь.
- Дарагой, нэ шумы, люды всегда дагаварятца. Вот паспорта, вот билеты, отдай дэнги и возмы.
- Сколько?
- Трыстапядесят зелоных за билэты и трыставосемдесятпять косых – цена билэтов.
- Ты так падла и не понял, что не с барыгой базаришь?
Толстый процедил это сквозь зубы, так что слышно было только мне и Свану, остановившемуся от нас в метрах полутора.
- Успокойся и утри слюни, ты сам подписался на сотку баксов, тебе и так по понятиям зарядили. Я таких быков в хате зубами рвал.
Сван ответил так же тихо.
- На, паспорта, билеты и прощай. Дочке своего комерса шоколад купи. Если б не она, тебя бы прямо здесь в берёзовый клифт переодели бы.
Обстановка вмиг разрядилась. Появились очереди возле касс, с выяснением кто за кем стоял. Деловито зашустрили менты, выискивая пьяненьких граждан, с которых можно срубить копеечку на хлебушек (с маслом и икоркой), но нас они не видели, будто мы в шапке невидимке. Ворчала старая уборщица, заметая стекло от бутылки: - «мусорят здесь», но глаз на нас не подняла. В общем, началась привычная аэропортовская жизнь. Появился монотонный вокзальный гул, сквозь который после щелчков хриплый женский голос произнёс:
- Рейс № … Москва – Новосибирск откладывается до нуля часов первого января по причине обледенения взлётной полосы, дополнительная информация …
На страну надвигался новый 1993 год, а мы улетели спецрейсом, правда, из другого аэропорта, в компании бывшего первого секретаря, только не нашего обкома (договорились сделать небольшой крюк), шампанским под бой курантов чокались в банкетном зале в кругу друзей. После общения со старым аппаратчиком весь остаток праздника я провёл под ёлочкой, потом утешало только то, что после посадки в Толмачёво, командиру я сказал, что папа приказал доставить его в Анадырь, и он начал согласовывать коридор.
|
