Глава V. Часть 1. 1947 год
Бывают же чудеса на свете! Четвертого ребенка, девочку Наташу, Полина родила в Любин день рождения - 13 октября. - Ну, вот, еще одна нянька мне будет на старости, гордо произнесла она медсестре, когда та принесла девочку на кормление.
-Что, одна уже есть? - спросила женщина, чтобы поддержать разговор. -Есть, и не одна, а - две. Большие уже. Пятнадцати лет и тринадцати. И мальчику семь лет исполнилось? -А сколько же лет прошло, как без ног вы остались? - удивилась та.
-Пятнадцать уже.
-Как же вы четверых детей родить решились? - спросила медсестра и тут же, смутившись нетактичности своего вопроса, поспешила добавить: - Счастливая Вы!
-Счастливая, - согласилась Полина, вновь испытав прилив материнской нежности в ответ на слабое движение маленького язычка ребенка, соприкоснувшегося с тугим соском наполненной молоком материнской груди.
-Господи, дай мне с душевным спокойствием принять все, что принесет мне наступающий день, дай всецело придаться воле Твоей святой, на всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я не получила известия в течение дня, научи меня, Господи, принять их с душевным и твердым убеждением в том, что на все Твоя воля святая. Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой…
В горькие минуты испытаний и в сладкие минуты радости возникала эта молитва в сознании Полины, как материнское напутствие на каждый поступок ее. И придавали бесхитростные слова и сил, и надежды. А каждый наступающий день приносил с собой новые радости и огорчения, знакомил Полину с новыми людьми и приводил за собою новый наступающий день с неожиданными событиями.
Часть П. 1950 год.
Арчил, принеся с шахты в очередной раз, вместо зарплаты пачку облигаций, собрал семью за столом.
-Пиши, Инна, - сказал отец, показывая пальцем на уголок бумаги, - надписывай имена, посмотрим кто из нас счастливый?
Инна вывела старательным почерком: мама, папа, Инна, Жора, Наташа…
-А Любе тоже писать?
-Конечно, пиши! Она же наша. Вернется со своим театром с гастролей, а ее подарок ждет, - не без гордости добавил Арчил, прививший в свое время старшей дочери любовь к искусству.
Выигрышной оказалась облигация Полины. Сверив цифры на билете с таблицей в газете, не поверила своим глазам женщина:
-Не может быть! - пришла она к соседке, - Посмотри еще раз.
-Почему не может? Все правильно. На твой билет выпал выигрыш - десять тысяч рублей. Поздравляю.
-Никогда мне ничего задарма не давалось! - растерялась Полина.
-Какое ж это - задарма? Твой Василий когда всю зарплату полностью в дом приносил? Небось, и забыла уже. Хорошо, что на базаре торгуешь резинками, да синькой, а то чем бы детей кормила?
Выигранные деньги позволили семье купить отдельный двухкомнатный домик, перестроенный из купеческой конюшни в жилой, в общем дворе на три хозяина по улице Ленина, 197. И стал этот низкий домик на многие годы тем местом, куда сходились по вечерам соседи с двух прилегающих улиц, влекомые сюда теплом души его хозяев.
* - Амин ибн Фарис Рейхани- ливанский писатель. (1876-1940)
. . .
-Мир вашему дому! Я пришел вас с новосельем поздравить, стучу-стучу, а вы не слышите, так я без спроса вошел, надеюсь можно?
-Ой, Коля! - обернулась на бывшего соседа из второго подъезда снующая у плиты Полина. У меня тут все скворчит, я и не слышу стука. Заходи, конечно. Я тебя целый век не видела. Почти уже все соседи у нас побывали, а ты в первый раз пришел.
-Ну, не век, конечно, а месяца три точно. Я из поездки вот вернулся, а тут такие перемены приятные. Рад за вас. Теперь на земле прочнее стоять будете, а то ты, Полина, по этажам за свои годы больше моего автомобиля километров намотала. Да и двор тут у вас удобный, и огород, смотрю, есть. А колодец во дворе - это же целый клад! Так что поздравляю вас с удачей такой! - и Николай выставил на стол изящную бутылку красного сухого вина, извлеченную из кармана пиджака, и высыпал рядом с ней из большого бумажного кулька гору шоколадных конфет в ярких обертках, добавив при этом:
- Сие угощение - дамам.
-Спасибо, Коля, за поздравление. Ты прямо как Дед Мороз, с подарками. Нам тут действительно хорошо. Правда, я к потолкам низким никак не привыкну, хоть и ростом маленькая. А Василию - целое наказание, - руку подними и лампочку вкручивай. Зато здесь мы ставни закроем и днем отдыхать можем, никто не мешает. Тишина! Работаем - то больше с вечера, когда суета угомонится. Мы сейчас, Коля цветы из бумаги делать стали. Ее, бумагу, то покрасить надо в цвета разные, то просушить, затем на кусочки нарезать, да в розочки свернуть, а рано утром с готовыми букетами, да венками меня Василий до базара провожает, а оттуда я уже и сама на "такси" добираюсь. И все это мы в первой комнате делаем, а детвора во второй может спать спокойно в тишине. Люба из театра, после спектаклей поздно приходит, Инне с утра на работу, да и Жоре в школу. Так что мы здесь потихонечку с Василием за полночи столько наговоримся, что, наверное, никто из супругов постольку друг с другом не разговаривает.
Полина опять повернулась к плите, сняла крышку с большой сковороды, наполненной жарящимся картофелем, густо пересыпанным отжатой досуха квашеной капустой, и перемешала
ложкой почти готовую солянку. Ароматный пар заструился к потолку, вызывая желание поскорее испробовать это фирменное блюдо хозяйки.
-А где же Василий твой? - спохватился гость, снимая с себя пиджак и оглядываясь по сторонам, куда бы его повесить?
-Вешалка под занавеской в углу. Это я убежище себе придумала от грозы. Когда гром гремит, я под этой шторой прячусь, голову в пальто засунув, чтобы грохот поменьше слышать. На "Горняке" при грозе я в коридоре отсиживалась, а здесь в коридоре пол земляной, холодно там сидеть, так я угол зашторила и там прячусь, лишь бы не видеть как гроза сверкает. С молодости не могу от этого страха избавиться. А Василий в магазин пошел за хлебом, вот-вот будет. Да ты присаживайся, Коля, к столу, а то стоишь посреди комнаты, как елка.
Полина опять перемешала содержимое сковороды и сдвинула ее на край плиты.
-Все, готов обед. Василия с Жорой дождемся и начнем новоселье в который раз отмечать - пошутила женщина, присев на маленькую скамеечку. -Ну, рассказывай, сосед, куда тебя на этот раз судьба забрасывала?
-По этому поводу я и пришел, - ответил мужчина и, понизив голос до полушепота, поглядывая на окно, не идет ли Василий, начал свой рассказ:
-На этот раз я на своем "большегрузе" по Ближнему Востоку прокатился. Экзотики разной насмотрелся. В общем… чего тянуть кота за хвост, - сказал он сам себе, и решительно продолжил, - в Иране на этот раз я побывал. Пошел по базару тамошнему прогуляться и надо же такому чуду случиться, Семена я встретил. Сам бы я его не узнал, до того он изменился. Но он первый меня окликнул, а как заговорил, так я сразу понял, что это Семен. Седой весь, изнеможенный какой-то, сказал, что печень сильно больна.
Полина сидела, не шелохнувшись, но холодный взгляд ее выдавал глубоко запрятанную обиду на первого мужа: бросившего ее с детьми. Ему до них дела не было. Не захотел возвращаться в семью, значит - предал, а она должна за него сейчас переживать? Вот еще! - а мозг тут же запульсировал словами: "Руководи моей волею, Господи, и научи меня:
…прощать…терпеть…любить всех. Аминь"
и сдавила все - таки сердце женщины жалость к отцу ее старших дочерей.
-Ты расслабься, соседка, отпусти обиду - понял ее состояние Николай. - Не виноват твой Семен в том, что мясорубка политическая, будь она трижды…, - Николай сплюнул в сердцах, - за эти годы не одну человеческую судьбу перемолола, да и до сих пор мелет. Я тебе сейчас все расскажу, а ты не перебивай, слушай, чтобы успеть разговор наш закончить до прихода Василия. Не хочу я смуту в вашу семью вносить, а просьбу человека все равно выполнить должен, слово я ему дал.
-Ну, что ж, расскажи ты, раз он сам поленился письмо написать, да с тобой передать. Ни одной весточки о себе за эти годы не подал. Небось, женился там сразу на радости, что избавился от калеки.
-Да подожди ты, не тараторь, - перебил ее Николай. Семен тоже на тебя вначале обиделся после того, как узнал от меня, что ты замуж через три года вышла. Так что выслушай вначале, что было с ним и с семьей его, после того, как они Советский Союз покинули, а потом выводы делай. А письмо писать он хотел, да я бы его не взял. Знала бы ты как на границах нас шерстят. Ни за что, ни про что погореть можно. Так, что все на словах передать велено. Я и рассказ бы свой уже закончил, так ты его даже начать не даешь.
-Ты извини меня, сосед, это старая боль во мне всколыхнулась, хотя грех в душе ее хранить, а вот, поди, ж, ты, проснулась подлая! Так что, Коля, ты рассказывай, а я на стол накрывать начну потихонечку. От Василия у меня секретов нет, так что и при нем говорить можешь, тем более он уже в калитку вошел, сейчас будет.
-Ты что его за километр чувствуешь? - улыбнулся сосед.
-Да нет, я просто услышала, как защелка на калитке лязгнула. Каждый человек ведь по своему дверь закрывает, вот я и привыкла по этому стуку определять кто идет.
Василий обрадовался гостю не меньше жены. Он вынул из сумки батон хлеба, истекающий соком кусок брынзы, большую селедку и через несколько минут начался пир, во время которого поведал историю Семена сосед Николай, много лет работающий шофером и исколесивший не одну страну с грузом, экспортируемым Советским Союзом за границу. Ты, мой дорогой читатель, уже знаешь эту историю давным - давно, а вот Полина узнала ее только сейчас.
-Анна, болея постоянно, умерла первой, а потом ушли на тот свет и родители Семена, не дождавшись сына из тюрьмы. Выхаживала его, больного, женщина какая-то, приютив в своем доме. С нею он и живет сейчас, от неудавшейся жизни пьющий, алкоголем и тоской разрушающий свое здоровье дальше. Вот я адрес его записал, просил он фотографии дочерей прислать…
. . .
Гость задержался допоздна. Василий вызвался проводить его до трамвайной остановки, а Полина, выйдя за калитку, подождала, пока мужчины свернут за угол, и вернулась во двор. В дом заходить не хотелось. Она присела на порог, не чувствуя прохлады ступеньки, и, наконец, смогла дать волю чувствам своим, забившись в плаче. Но, спохватилась тут же, испугавшись рыданием разбудить детей. Растирая по щекам слезы, Полина подняла голову вверх, устремив затуманенный взгляд к небу:
-Господи, сколько раз я просила Тебя, научить меня, с душевным спокойствием принимать все, что приносит мне наступающий день! Я - плохая ученица! Господи, я не могу поверить в то, что на все плохое, что происходит с человеком, есть Твоя воля святая! Для чего же милая женщина, Надежда Ивановна, зародила в сердце моем веру в Тебя? Возможно, ли поверить в то, что Тебе, Господи, надо, чтобы где-то там, далеко, в этом трижды чужом Иране изводился одиночеством Семен, не видя, какими красавицами выросли его дочери? И разве Тебе надо было убить отчаянием Надежду Ивановну, отобрав у нее вначале мужа, а потом единственного сына? Жив ли он? Какова судьба его? И почему Света до сих пор не подала никакой весточки о себе? Неужели и ее жизнь оборвала эта проклятая война? Что же это за воля Твоя такая, от которой все страдают? Господи, яви мне Лик свой и ответь на мои вопросы, умоляю Тебя!
Высокое небо, открытое взору Полины, было похоже на полотно иссиня-черной ткани, по которому рассыпал кто-то в густом хаотичном беспорядке мерцающие звезды, и они укрывали от взгляда женщины непонятного и загадочного Бога.
-Эй, вы, звезды, спрятали от меня Бога, так покажите мне сами, где, в какой стороне, находится он, этот страшный Иран и в какой стороне находится она, эта ужасная Германия? Вам свысока видно все, но видите ли вы меня и слышите ли вы меня?..
-Марфа, пойдем спать, - подошел к женщине вернувшийся Василий и протянул свою сильную руку жене, - Вставай, застынешь…
Спала она тревожно, бормоча во сне что-то, что понять было совершенно невозможно так и не уснувшему до самого утра мужу.
Во сне Полина видела себя стоящей по пояс в траве посреди большой поляны, окруженной белеющими в лунном свете березами. Звезды срывались с небосвода и падали вниз, расцвечивая длинными серебряными шлейфами вдоль и поперек ночную темноту. Полина подставляла ладони этим звездам и они, отталкиваясь от ее рук, возвращались вверх, и оставались там. Она кричала при этом
-Я устала спасать вас! Не смейте падать! Ваше место на небе! Здесь, на Земле - мое!
Она еле успевала выполнять эту трудную работу, но ей нельзя было допустить, чтобы хоть одна звезда упала в мокрую траву и погасла. Потому она махала руками туда - сюда, будто ветряная мельница.
Наконец звездопад закончился. Полина, обессиленная, села на землю и подумала: почему трава мокрая, ведь не было дождя? Утро не наступило и рано быть росе: А потом ее осенила догадка:
-Теперь я знаю, звезды тоже могут плакать, как люди. Но слезы их - лишь слезы состраданья. Об этом я узнала, когда, потупив взор печальный, который час свою рассматривала тень. Зачем-то свет луны, ночной художник, нарисовал так странно плечи, как - будто это и не плечи, а над душою валуны. И мне не скинуть было эти глыбы… Но, сквозь их тяжесть, ощущала, как слезы звездные струились по коже сгорбленной спины. И в каждой маленькой слезинке звенел протяжно голос неба: "С тобою я! Тоску ночную гони, гони из сердца прочь. Тоска - причуда иноверца беспамятного, ты же вспомни: пусть дева ты сейчас земная, ты небом посланная дочь! Звезды - сестры мои? - спросила женщина у берез
-Ты небом посланная дочь, - подтверждали ее мысль деревья, качая ветвями, - кто право дал тебе быть слабой? Унынье - грех…Смотри, насколько звезды сильны величием своим, - ведь даже если гаснут, то - красиво… А каждый человек - Звезда!
-Мама, я к тебе хочу, - залезла под одеяло к Полине маленькая Наташа, мне приснилось, что я звездочкой была, а ты играла мною, будто мячиком. Как я люблю тебя, мама!
Сквозь щель прикрытых ставен в комнату пробивался утренний свет, отражаясь от часов Василия, лежащих на столе. Луч, превратившийся в солнечного зайчика, запутался в черных волосах дочери
-Звездочка ты моя, - поцеловала Полина Наташу и вздохнула глубоко, сбросив с себя остатки ночного сна. Во дворе Арчил рубил дрова. Монотонный стук его топора был успокаивающим, возвращающим женщину к привычной жизни.
-Скажи папе, пусть ставни откроет, попросила Полина. Пора вставать!
Вечером пожилая соседка, баба Федосеевна, разгадала ей этот сон
-Приснившиеся звезды знаменуют успех, почет, уважение и награды, а также исполнение заветных тайных желаний и знак того, что твоя судьба находится в руках высших сил, в руках твоего высшего "Я".
-Заветным желанием Полины стало желание, хоть чем-нибудь помочь Семену, но она еще не знала чем. "Надо бы ему посылку собрать, вдруг он голодает", - подумала женщина.
. . .
Прошло несколько дней - близнецов, похожих своей обыденной суетой друг на друга. Старших дочерей полученным известием Полина решила пока не беспокоить. Люба готовилась к премьере "Аленького цветочка". Инна, получив паспорт, ходила важная, мол, смотрите, я - взрослая теперь. И вопроса, почему она - Инна Семеновна, а не Васильевна у нее уже не возникало. Ответ на этот вопрос обе юные Семеновны получили два года назад, когда мама долго разговаривала с ними об отце их, о бабушке с дедушкой, о юном их дяде Коле и тете Анне. Скрыла она от детей лишь одно: то самое письмо, в котором говорилось: "Ваш муж… от возврата в Советский Союз отказался". Зачем им знать об этом? Мало ли что могло случиться с отцом по дороге или в чужой стране.
-Отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитал, - заключила она тогда свой разговор общеизвестной фразой., - ваш папа - Василий.
Самой же Полине необходимо было время на то, чтобы осмыслить до конца все, что она теперь узнала и разобраться в себе самой. Чувство глубокой обиды оставленной мужем женщины уже давно позабылось. Его вытеснили из сердца чувства любви и благодарности Василию. Но трагические судьбы людей, бывших когда-то членами ее семьи, потрясали воображение бессмысленной жестокостью. Почему так должно было случиться? Этот вопрос не давал думать о чем-то другом и было необходимо найти все-таки выход из непонятного всем детям грустного состояния мамы.
Василий тоже разговоров на эту тему с женой не заводил. Он тревожно наблюдал за ее настроением и, тупое вначале, чувство ревности оттачивало где-то в глубине души то острие, которое с каждым днем все глубже проникало в его сердце и в мозг. Он не разделял детей на чужих и своих. У него их было четверо и он гордился своим отцовством, а тут вдруг объявился еще один папаша, который струсил когда-то и написал отказ от возврата в семью, а потом никаким образом не заявлял о себе.
-Почему мы должны верить всему, что рассказал он соседу? - разговаривал сам с собой Арчил, - женщина - инвалид оказалась сильнее его, мужика. Не побоялась к самому Калинину обратиться. И это в тридцать седьмом году! Но эту мысль тут же сменяла другая:
-А я сам. Как я допустил, что во время оккупации города немцами она оказалась одна уже с тремя детьми. Ведь мое отсутствие тогда похоже на бегство… Где я был? Ни на фронте, ни дома! Обозником можно было быть везде. Окопы рыли и баррикады строили и здесь…еще это ранение…в Грузию уехать захотел, за горы спрятаться…, мысли сменялись одна за другой, но от последней вдруг захватило дух. Перед глазами возникли они, эти самые горы, зеленые у основания и сизо - белые за облаками, которые даже при самой большой фантазии не могут заменить горцу окружающие город шахтные терриконы. Хорошо хоть сосед новый, как и я переименованный своей женой Кленой, в Николая, вот уж имя распространенное у русских, тоже грузин. Можно разговаривать с ним на родном языке. От таких разговоров обоим легче. Хороший мужик, работящий, тоже шахтер… Грузия! Как я хочу увидеть тебя…Поеду, хотя бы на день, хотя бы на час… Поеду!
-Управлюсь с делами, пойду в Александровский собор, помолюсь. Рядом он, два квартала всего, а я ни разу не сходила. Управлюсь с делами, пойду, пусть Бог меня на правильные поступки наставит, - решила сама для себя Полина и начала успокаиваться:. И мысли ее в эти часы передадутся через года неродившейся еще внучке Тане и заключит их она, ставшая взрослой и прошедшая нелегкую часть своего жизненного пути, в стихотворные строчки:
Как я устала, знает только Бог.
Но и Ему всего не рассказала,
Чтоб не подумал: подвела итог,
Чтоб не подумал, что пред ним роптала,
Чтоб не подумал, что уже слаба
И что пред каждым испытаньем трушу,
И что упала духом та раба,
В которую свою вложил Он душу.
Как я устала, знает только Бог,
Хотя Ему всего не рассказала…
Но если Он в меня поверить смог,
Ночь отдохну, и все начну сначала.
-Мама, а где папа? - спросил Жора, возвратясь из школы.
-Во дворе где-то, сынок. А может, за чем в магазин пошел или у кого из соседей. Не знаю я. Наташу спать укладывала и сама вздремнула. Придет скоро. Садись обедать.
Поздним вечером, переполошенную отсутствием Василия семью, успокоила пришедшая из Ростова срочная телеграмма: "Уехал на Родину тчк Скоро буду тчк Прости тчк Целую всех тчк Василий".
|
