***
“ Мамка! Мамка! Мамка! Мамка! Только тебе, только для тебя! Лена, Леночка, порви то первое письмо! Порви, выбрось, уничтожь! Оно – не правда! Прости. Прости меня! Просто десять лет без тебя, не зная где ты, что с тобой... Жива ли ты? Я потом бежал на эту почту, я не хотел допустить, что б моя мимолетная, неоправданная обида попала в твои руки... Я не успел – письмо уже ушло! Иногда почта работает, как часы... Приезжай, слышишь? Если не хочешь возвращаться ко мне, не надо, но – приезжай! Мой дом открыт тебе! Живи своей жизнью, я не буду мешать, просто живи... рядом... Девочка, глупая моя девочка, за что ты просишь прощения? За что? Это не твоя вина, что я не увидел своего счастья, что не оценил, не удержал его в руках! Это я должен вымаливать прощение у тебя! Где мне тебя искать?
Я прочел матери твои слова – ты не виновата и перед ней! Вы не поняли друг друга сразу, она просто испугалась, что с тобой я забуду про нее, давшую мне жизнь! И она не винит тебя в том, что случилось... Это случилось уже после того, как ты ушла. И не ты тому причина, а моя тяга к водке, моя глупость...
Я не прошу тебя дать мне еще один шанс – ты их давала предостаточно, но... Я не смогу полюбить другую. У меня было много времени, что б это понять! И мне хочется кричать: вернись, мамка, умоляю, вернись! Я не могу без тебя! Мне не нужен ребенок, если матерью будешь не ты! Прости меня! Прости! И пожалуйста, приезжай! А там, как скажешь... Я даже глаз не подниму на тебя, если ты будешь против! Слышишь? Не хочешь насовсем, приезжай хотя бы на день, неделю, хотя бы в гости... Я только посмотрю на тебя... Я только скажу, как сильно я люблю тебя... Прости меня, слышишь, прости!
Миша”.
***
Только прошлое можно истолковать правильно, будущее не поддается прогнозам. Его можно увидеть, но – лишь как один из вариантов. Будущее изменяется каждый миг, каждую секунду. Оно не предопределено, нет! Оно зависит от наших поступков... и даже помыслов! И если бы я могла с уверенностью сказать, что будет если я отдам письмо, у меня был бы выбор. А так, приходится согласиться с тем, что оно попало в мои руки не случайно, но вот для чего? Наверное, что б понять, необходимо время. Только сколько его отведено? Я смотрю на события многолетней давности со стороны и могу подвергнуть их анализу, но я не в праве подталкивать ее к какому либо решению. Или это письмо пришло ко мне, что б она получила его из моих рук, вместе с моей помощью? Пока нет ответа... Я зажала конверт между ладоней и вновь окунулась в прошлое...
-Лена, Лена! – сквозь пелену, туман, проступало миловидное лицо. Медсестра... Как же ее зовут? “Света” – пришел ответ. – Там твой муж пришел! Ты можешь выйти?
-Да... – произношу еле слышно.
Сильные руки поддерживают меня, помогая подняться. Где я? Палата, белые стены... Больница? Свет не горит, сколько времени? Взгляд натыкается на настенный циферблат: половина двенадцатого. Боже! Дня? Ночи? Скорее – ночи. Вывод приходит помимо воли... За большим окном темень, в палату пробивается свет от ночника за сестринским столом... Но сейчас не приемные часы... Как? Скорее всего, рассуждаю вслух, потому, что Света отвечает:
-Он сказал, что не уйдет, пока не увидит тебя! Не могу же я вызвать милицию? Он пьян...
Делаю усилие над каждым шагом. Ноги словно не принадлежат мне... Боже! Какой длинный коридор! Еще один шаг... еще... Если бы не руки, которые поддерживают меня, лежать бы носом на кафельном полу... Сколько времени уходит на то, чтоб преодолеть несчастные тридцать метров? Двенадцать минут... а мне кажется, что я бегу, что я уже у стеклянной двери, за которой, упершись руками в стекло стоит он... Сколько времени я здесь? Три недели... За три недели он пришел первый раз...
-Ну, аккуратней, шаг, еще шаг, потихонечку... – уговаривает меня голос. – Давай отдохнем.
Послушно замираю и пытаюсь дышать. Вот именно – пытаюсь! Приходится приложить усилие, что б загнать кислород в легкие... Мне нужен воздух, он даст мне сил на следующий рывок... С правой стороны, под ребрами, тупая, невыносимая боль. Я кричала от этой боли, пока могла... Теперь мне не хватает воздуха, что б кричать – я кричу про себя, в мыслях... Я умоляю эту боль уйти, оставить меня в покое... Но понимаю, что пока чувствую ее – живу. И я мирюсь с ней...
Из палат выглядывают заспанные лица, видят меня и прячутся... Они недоумевают... я не вставала три недели... Все знают мою историю болезни, которую не могут диагностировать. Я в гинекологии, реанимационной палате под номером “1”. Это палата смертников... Эти лица кружатся передо мной, я шепчу: “уйдите!”, они заслоняют мне лицо... ЕГО лицо...
-Нет, я не могу тебя бросить, ты упадешь! – Медсестра истолковывает мой шепот неправильно, но нет сил, что б сказать, чего я хочу. – Ну, пойдем дальше? Давай, Леночка, давай! Вот так, еще немного...
И я послушно делаю шаг за шагом... к жизни...
Вот стеклянная дверь, упираюсь в нее лбом, кладу ладони на прозрачную поверхность, напротив его ладоней. Он пьян. Под разбитым носом кровь, кровь на рубашке, на руках... Костяшки пальцев сбиты... Все это охватываю одним взглядом. Он кричит мне, я не понимаю, что... Он бьет кулаком по стеклу... глупый, его невозможно разбить! Я говорю ему об этом, но он не слышит, я говорю слишком тихо...
Боль отпускает, сквозь шум в ушах прорывается его крик:
-Мамка! Мамка! Мамка!
И глухие удары по стеклу, в такт каждому слову... Я прижимаюсь губами к стеклу и шепчу:
-Все хорошо, Миша, иди домой...
-Я приду завтра!
Иногда у меня получается его успокоить, как сейчас... Пробиться сквозь пьяное сознание до сути... Силой мысли, не слов... Слов он не слышит. Он поворачивается и уходит в темноту, а я куда-то проваливаюсь...
Светло... Или утро, слишком раннее для солнечных лучей, или дождь. Приходят запахи, резко, не предупреждая... пахнет лекарствами и ...дождем. Я улыбаюсь, понимая, что не ошиблась. Я люблю, когда идет дождь, он смывает с земли всю грязь, он делает ее чистой, он ласкает ее своими плетями и она расцветает, пробуждается к жизни... Я люблю, когда идет дождь, потому, что солнечные лучи после слякоти и холода – Божье откровение.
Я не могу вырваться из ее тела, из ее мыслей... Если бы она умерла, я бы умерла вместе с ней... что-то меня не отпускает, я чувствую ее боль, как свою, но сейчас я уже отделяю реальную себя от той, которая лежит в палате, соединенная с жизнью полыми ниточками капельницы. Она улыбается... И я вновь ныряю в ее прошлое с головой... Я должна это пережить. Иначе мне не найти дороги к собственному телу...
Я нахожу в себе силы посмотреть по сторонам: я в другой палате! В третьей... Я знаю, потому, что я здесь частый гость... болит бок, болит низ живота, но... терпимо. Может, наконец врачи нашли то обезболивающее, которое мне подходит? Одно из странных свойств моей крови – меня не берет ни обезболивающие, ни снотворное. Или боль ушла сама? Поняла, что ей не справиться и оставила мое тело? Я помню, что он приходил! Когда? Вчера? Позавчера? Неделю назад? Я потеряла время. Хочется верить, что это было вчера, значит сегодня он придет! Потом запоздалый страх: а вдруг он уже приходил? Набираю полные легкие воздуха, уже понимая, что боль не давит на ребра, что могу дышать! И зову сестру.
Зову Свету, но приходит другая, Ольга. Возникает в поле зрения неожиданно, склоняется надо мной, приближая ухо к самым губам. Скорее всего, она была рядом, раз появилась так быстро.
-Какой сегодня день? – я говорю шепотом, пока не хватает сил, что б контролировать собственные губы, но она понимает вопрос.
-Четверг. – Прохладные руки суют мне подмышку градусник. – Сегодня четверг.
Она смотрит, ожидая вопроса, но я теряю суть. Я не знаю, как спросить, я не помню слова... Я понимаю, что четверг. Но не помню, в какой день приходил ОН. Вопрос звучит помимо моей воли, я не могу его удержать:
-Он приходил?
Ее взгляд меняется, руки удерживают мои плечи, почему? Ведь я не могу встать?
-Скажи, он приходил? – она не отвечает, но мне отвечают глаза. Какие сильные руки! Или это я слишком слаба? Они давят на мои плечи, они мешают мне дышать. Я кричу...
-Врача! Быстрее! Позовите Вячеслава Константиновича!
Я вырываюсь из этого тела. Я зависаю вверху... Я вижу кровать, на которой лежит она. Но… нет движений? Медсестра оглядывается на дверь и тут я понимаю, что Лена кричит внутри, что она борется внутри, что она бьется внутри собственного тела, ставшего пленом... камерой пыток.
Появляется врач. На ходу набирает шприц и мягко отодвинув Ольгу в сторону, откидывает простынь. Боже, как она худа! Сквозь тонкую, бледную кожу проступают ребра. Длинная игла втыкается между третьим и четвертым ребром.
-В реанимацию, быстро!
Появляются люди. Тело поднимают вместе с простыню на счет "три", переваливают на каталку, увозят. Я не иду за телом, я смотрю, как молоденькая медсестра кусает собственный кулак, пряча слезы.
-Опять? - на кровати приподнимается женщина лет сорока пяти. - Опять в реанимацию? Боже! Сколько же можно?
-Не понимаю... Не понимаю! - говорит Ольга. - Ведь она же пошла на поправку. Почему?
-Наверное, нельзя приказать жить тому, кто этого не хочет.
Немного позже, на улице, Вячеслав Константинович, прикуривая сигарету, говорит Ольге:
-А телефон знаешь?
-Да... - кивает она.
-Слушай, позвони ему, пусть придет. Иначе, мы ее не вытащим...
Девушка не отвечает. Сигарета в его руке начинает дрожать:
-Ты... Ты звонила?
Она кивает.
-И?
Молчание. Лучше всяких слов.
-Тогда, может, не стоит бороться? Может так лучше? Она имеет право распоряжаться собственной жизнью?
Я ухожу вверх. Силой собственного сознания ухожу... Иначе - не вырваться... Затем, без перехода, проваливаюсь в сон, как в омут.
|
