Алексей Леснянский
ОЛИМПИЙЦЫ
(повесть)
Абакан 2006
Дорогой читатель, в этой повести перемешаны реальные события и авторский вымысел, недалёкое прошлое и ближайшее будущее, прототипы живущих ныне людей и придуманные герои, реалии сегодняшнего дня, а также вполне оправданные и смелые надежды на день завтрашний.
Предисловие
Погас Олимпийский огонь в Турине, но пройдёт четыре года, и в сердцах спортсменов и миллионов болельщиков вновь вспыхнет пламя неугасимой любви к высоким спортивным достижениям, к торжеству свободного духа над собственными слабостями и ограниченными физическими возможностями.
Представительство жителей пяти континентов и океанских островов на праздничных стартах, чистый снег, искрящийся от лучей скупого на тепло февральского солнца, разноцветное братство спаянных воедино пяти олимпийских колец, очищающий огонь, богатство рядом с бедностью на трассах и трибунах стадионов, слёзы побед, улыбки поражений, мужество, целеустремлённость, стойкость перед лицом испытаний, взаимовыручка и честное соревнование без допинга – все эти символы, надеемся, будут по эстафете передаваться от опытных олимпийцев к новичкам.
И тогда в 2010 году от Рождества Христова население Земного Шара, забыв о личных проблемах, семейных неурядицах, религиозных и этнических конфликтах, в едином порыве прильнёт к экранам телевизоров, чтобы наблюдать… наблюдать, как в прямом эфире из мрака неизвестности на спортивные арены канадского Ванкувера будут выступать будущие олимпийские герои, чтобы состязаться в мужестве, силе, выносливости и ловкости.
Бескровная битва за честь своего флага – вот девиз «зелёных» и «белых» Игр. Сражаться, чтобы торжествовал здоровый образ жизни. Побеждать, чтобы сильные люди устремлялись к установке новых рекордов во всех сферах деятельности, а слабые – укреплялись духом. Проигрывать, чтобы на финише подойти к чемпионам, обнять их, а потом сказать гражданам своей страны: «Я сделал всё, что мог, но не стал призёром. Выложился, но потерпел поражение. Не снимаю с себя ответственности, но и прощения у вас не прошу. Дерзайте, ведь теперь настала очередь одного из вас. Вперёд к новым горизонтам! Словом и делом помогу достойным, чтобы в их будущих медалях разного достоинства оказались и мои крупицы: молекулы золотого наработанного опыта, серебряные атомы неудач, бронзовые электроны отживших технологий и стереотипов.
1
Миллионы россиян, измотанных чередой реформ, сменяющих одна другую, ждали чуда от своих соотечественников на Туринской лыжне. Мужчины и женщины, старые и молодые, богатые и бедные со скептическим выражением на лицах, но твёрдой верой в глубине сердца следили за развитием событий. Духовно-патриотический вакуум, образовавшийся за пятнадцатилетний период в нашей стране, изрядно потрепал надежду на лучшую долю для всех и каждого, но не убил её. Трепещущий организм огромной северной державы, занесённой снегами, переживал за своих сыновей на чужбине и переживал так, как будто от спортсменов, рассеянных по трассе, зависело настоящее и будущее России, как будто на карту было поставлено всё без остатка. Сквозь пространство, отделяющее нашу Родину от Италии, с космической скоростью неслись мощнейшие энергетические потоки болезненных мучений за попранное национальное достоинство, за плач городов и рыдания деревень, за отчуждение власти от народа и полярную смену нравственных ориентиров.
Понимала ли горстка одиночек, бегущих на длинную дистанцию, что в их гонку включилась вся Россия и включилась давным-давно, задолго до этого старта в Турине? Осознавали ли наши олимпийцы, что тащат на кончиках пластиковых лыж огромный груз ответственности и бесконечный перечень неразрешённых вопросов и проблем своего народа? Догадывался ли кто-нибудь из них, что к желанной финишной черте рвутся уже и не они сами, но Золотое кольцо Европейской части, Урал, Сибирь, Крайний Север, жаркий Юг и Дальний Восток? Что их возможная победа – больше, чем победа, а поражение – равносильно провалу? Что они впишут или не впишут золотые главы в книгу о национальной идее? Понимали ли ребята, что в нашей стране спорт – это много больше, чем простое соревнование? Не знаем, а пока…
2
… Евгений Демченко и Александр Берендеев бежали во втором десятке лидирующей группы. Вторые пятнадцать километров (впрочем, как и первые) все лыжники без исключения двигались вперёд неслышно. Ёлочной вязью писалась «Илиада» о спорте. Предложения, абзацы и главы, которые олимпийцы заносили в книгу по ходу гонки, поражали специалистов лаконичностью и глубиной. Каждое слово, рождённое усилием воли и движением мышц, было выверено многолетними тренировками и подтверждено горьким опытом неудач. Ни звука из уст дуатлонистов. До слуха телезрителей доносились только монотонное поскрипывание перьев-лыж и щелчки палок, которые расставляли многоточия на каждом метре «тридцатки».
Но вот, наконец, начался последний подъём перед финишем на стадионе, где сотни болельщиков, выкрикивая имена спортсменов и размахивая национальными флагами, ждали победы от своих лыжников.
Двужильный норвежец Оливер Брулин в самом начале массового старта сломал лыжи в свалке и отстал от гонщиков, но это не выбило опытного спортсмена из колеи. Орудуя любимой «классикой», старый вожак догнал стаю, а затем методично изматывал своих соперников на каждом километре и при этом сумел сохранить неприкосновенный запас сил, чтобы вскипеть на конечном отрезке. Он не являлся «тёмной лошадкой» и знал, что с самого начала гонки в новом виде олимпийской программы, в котором лыжники бежали сначала классическим, а потом свободным стилем – дуатлоне – большое количество конкурентов станут ориентироваться именно на него. Норвежец вполне обоснованно решил, что ему с успехом удастся навязать соперникам свои правила игры, что одному из главных претендентов на золото, - коим он по праву являлся, когда с блестящей стороны показал себя на этапах кубка Мира, - следует не просто контролировать ситуацию, а создавать её по своему усмотрению, не завоёвывать медаль, а шаг за шагом лепить золото из Туринского снега. Сын скандинавских фьордов был потомком отважных викингов, без страха бороздивших океанские просторы, огнём и мечом терзавших прибрежные народы. Смелость берсерков, в одиночку схватывавшихся с десятью воинами ради бесконечного пира за столом Вотана и посмертной славы в песнях скальдов, сокрушительная сила в руках и ногах, парусная вместимость легких, скрупулёзная расчётливость и глазомер кормчих драккаров, алмазная твёрдость и слепая решимость нордического характера – всё это передалось Брулину от предков. Он самоуверенно сматывал клубок из километров, обгонял других лыжников, когда это требовала необходимость или же, наоборот, из тактических соображений пропускал их на время вперёд. Спортивная карьера Оливера клонилась к закату, и это лишь отчасти огорчало матёрого волка белых трасс. Двукратный олимпийский чемпион знал обе стороны медалей, завоеванных потом и кровью на чемпионатах.
- Сегодня старый солдат снимет с себя доспехи и подаст в отставку. Час настал, - твёрдо решил Брулин по ходу гонки, и при этой мысли, пришедшей ему в голову, на лице олимпийца заиграла еле заметная улыбка гордости от достойно пройденного жизненного отрезка. – Я ничем не очернил себя, достойно прошёл по тернистым путям спорта и теперь могу позволить себе отдых… Моя страна!.. Скалы, заливы, солёные брызги моря! Я люблю вас! Вас и славу! Норвегия! Моя Норвегия! Гордись своим сыном! Гордись и помни его. Он уйдёт сегодня. Уйдёт навсегда. Снимет лыжи, отбросит палки и покинет большой спорт… Смейся, Норвегия, потому что этим вечером твой флаг опять будет подниматься в звёздную высь. Выше и выше! Выше всех остальных!.. И плачь, Норвегия, потому что, когда он взовьётся, твой сын уйдёт… Кто заменит его!?
Только волнующимся болельщикам могло показаться, что затяжной подъём ничего не изменил в расстановке сил, так как на вершине горки количество олимпийцев и очерёдность их следования остались прежними. Меж тем на высоте, пройденной коньковым ходом на невысокой скорости, но с огромным волевым напряжением и полной отдачей физических сил, «взорвалась» не различимая глазу бомба замедленного действия, от которой пострадали и без того изнасилованные забегом лёгкие спортсменов. Боезаряд, начинённый разреженным горным воздухом, произвёл разрушительное действие: часть бегунов оказалась «ранена», другая – «убита». У многих спортсменов лидирующей группы дыхание было сбито. Заскрежетал зубами обречённый на поражение низкорослый и могучий, как дуб, поляк. Гортанный звук бессилия вырвался у высокого белокурого шведа. Даже на красивом и обычно бесстрастном лице эстонского парня появилось выражение невыносимого страдания. Ещё восемь мужчин, лёгочная работа которых не подлежала восстановлению, «умирали» на двадцать восьмом километре без видимых для других признаков, но из-за этого самим олимпийцам было не легче. Одиннадцать человек теперь понимали, что продолжают бежать уже по инерции и выбывают из борьбы за медали, но никто из них и не думал сдаваться, сетовать на неправильно подобранную смазку для лыж, негодовать на тренеров, жаловаться на непривычные климатические условия и проклинать десятки тысяч километров, пройденных на тренировках, так как пасть под занавес самого важного соревнования – тоже великая честь. Малодушным не было места на Туринской лыжне, и отряд заведомо проигравших наряду с потенциальными претендентами на чемпионский титул упорно продвигался вперёд, как и подобает настоящим солдатам спорта. Как и на войне, медали должны достаться не всем, а только избранной тройке лыжников, сумевших подойти к старту на пике формы. Оставляя и вновь занимая позиции во время гонки, они сражались друг с другом, встречным ветром, но больше – сами с собой в этой Марафонской битве на тридцать километров, - в битве, где удача целует, конечно, пусть и хорошо подготовленных, но всё же баловней судьбы. Казалось, что из истории Древнего Мира вновь вернулся обычай, когда перед началом боя мерились силами сильнейшие воины, вдохновлявшие на подвиг своих земляков ценой собственной жизни.
Спустя час с небольшим после старта объективы телевизионных камер с разных ракурсов снимали ожесточённую схватку, развернувшуюся между лидерами, начавшими спуск с горки. Последний подъём перед финишной прямой, оказавшись проклятием для одних и благословением для других, расставил все точки над «и». Остатки интернационального батальона лыжников брали высоту с ходу, при ослепительном свете дня, после изнурительного пробега, а потому – большой кровью. На заминированных подступах к вершине горки, как мы помним, попрощались с надеждой на медали одиннадцать человек, которые сбили дыхание. Но на этом злоключения штурмового отряда не закончились. Усталость, притаившаяся в пулемётном гнезде, не дремала и зорко следила за каждым олимпийцем. Когда вся группа гонщиков, начав спуск, оголила тылы, им в спины ударила неслышная очередь... Свинцовой тяжестью налились руки, ноги и спины ещё пяти спортсменов. «Пали» словенец, швед, француз, австриец и капитан российской команды, о котором речь в нашей повести пойдёт позже. Скорость шестнадцати дуатлонистов снизилась, на губах многих из них начала выступать пена. На последнем издыхании они продолжали неумолимый бег к тридцатикилометровой отметке, чтобы исполнить свой долг до конца и повергнуться на землю.
Комментаторы, заранее занявшие выгодные позиции на прилегающих к полю битвы высотах, перестали строить предположения о том, кому быть, а кому не быть на пьедестале. Инстинктивным чутьём журналисты в кабинках почувствовали тот момент, когда напряжение миллионов достигло наивысшей степени и, теперь уже нисколько не стесняясь недопустимой для профессионалов слабости, они присоединили свои крики к тем, кто мучился у телеэкранов и страдал на трибунах. Зубры статистических данных, львы биографий и короли метких сравнений, они были подхвачены волнительно-волшебным вихрем, превращающим комментаторов в заурядных людей, которым не чуждо ничто человеческое. Захватывающее зрелище бескомпромиссной борьбы оторвало от житейских хлопот даже тех людей, которые мало интересовались спортивными состязаниями. Они проходили в гостиные, усаживались, потом какое-то время удивлённо блуждали взглядом по комнате, пытаясь понять, что же, какая сверхъестественная сила заставляет их родственников и друзей, - подчас тихих, скромных и незаметных, - забыть о правилах хорошего тона и исступленно извергать из себя междометия, ежесекундно вскакивать со своих мест, топать ногами, отпускать хлёсткие выражения в адрес лыжников и невнятно реагировать, даже с плохо скрываемым раздражением игнорировать дотошные вопросы только что подключившихся к просмотру людей. Это какое-то время, а далее нелюбители спортивных трансляций раскусывали причину столь необычного поведения заядлых болельщиков, находившихся рядом, и впивались в экран, чтобы отыскать в нижней его части флаг своей Родины с фамилией соотечественника напротив. Армия любителей спорта быстро вербовала в свои ряды новых рекрутов… Такой гонки не случалось давно…
Померкла слава Лиллехамера, Калгари, Альбервиля, Сараево и других городов, принимавших у себя Олимпийские Игры… Гремел Турин! Сверкали манящие огни в новой столице «белых» состязаний. Днём и ночью лихорадило отели и бары. Несмотря на опасность терактов, ничто не могло помешать людям радоваться и веселиться на островке братского единения племён и народов среди бушующего вокруг океана раздоров и ненависти, как будто все чувствовали, что вот-вот достигнет апогея уже и не противостояние отдельных стран, но целых цивилизаций, одни из которых зарвались в стремлении к мировому господству, а другие, облачившись в кровавые доспехи слепого фанатизма, низкими методами наносили невиданные по жестокости контрудары во всех уголках Земного Шара. В необъявленной войне не было ни правых, ни виноватых; росло только количество невинных жертв с обеих сторон. Завуалированная подлость, беспринципность и корыстолюбие властителей Запада наталкивались на хитрость, скрытность, изворотливость и звериную жестокость харизматическых вождей Востока. Это противостояние нарастает с каждым днём, но мы с Вами, дорогой читатель, знаем, что в обществе всегда найдутся здоровые силы сопротивления насилию, и Олимпиада – одна из них.
3
Величественные горы, убелённые сединами снегов, наблюдали за схваткой молча. Живописная панорама заповедника Праджелато не могла оставить зрителей равнодушными. Ласковая и щедрая земля Италии, хранившая в памяти доблесть железных римских фаланг, расцвет искусств, зарю гражданских прав и добродетелей, гостеприимно встречала гостей из дальнего и ближнего зарубежья.
Два грека из числа болельщиков ждали появления спортсменов на стадионе и переговаривались между собой. Это были отец с сыном.
- Неужели родоначальники Олимпийских игр вновь потерпят неудачу? – задал вопрос молодой грек.
- Да, пожалуй, нам остаётся болеть только за красивый спорт, мой мальчик, - прозвучал ответ пожилого человека, из глаз которого ровным светом лилась мудрость. – Мир погряз во лжи и пороках, но мне хочется верить, что зеркальная поверхность ледовых арен всё ещё отражает истинную суть явлений и вещей, а белоснежный покров лыжных трасс не до конца загрязнён алчностью чиновников от спорта и закулисными политическими махинациями.
- Скорей всего, так и есть, отец! Ты видел спортсменов перед стартом? Их лица показались мне простодушными и наивными, как у детей. Готов поклясться своей честью – они лучшие сыновья своих народов! Да, да! Они и есть народ! С раннего детства посвящая себя любимому делу, они терпят лишения, изнуряют тело, закаляют дух, чтобы на краткий миг вспыхнуть на небосклоне, прочертить огненную полосу в звёздной дали, подобно комете, а потом сгореть… Их век краток… Сильные, смелые, чистые и красивые, они даже на своём главном празднике не имеют права на отдых! Не так ли?!
- Сколько правды в твоих словах, - согласился отец – На Олимпиадах лавровые венки достаются единицам, а терновые иглы – удел остальных. Разве это справедливо по отношению к тем, кого минуют легкомысленные забавы в детстве, кто не может сполна окунуться в омут первой любви в юности, старость которых нередко – нищета и полное забвение? Да, на своём главном торжестве его виновники пашут, как волы, работают на износ. Они добровольно ведут себя на заклание, сын, и в душе я плачу над исковерканными судьбами сотен и сотен этих мужественных людей. Они – воины и стоики! Твой отец готов петь гимн последнему из них.
- А как ты относишься к тем атлетам, которые используют запрещённые методы для достижения высоких результатов. – В глазах молодого человека вспыхнул огонь осуждения. – Позор и бесчестье ренегатам! Они порочат себя и бросают тень подозрения на честных спортсменов!
- Как я понимаю, ты говоришь о допинге. Не спеши осуждать! Припоминаю тебе начало нашего разговора. Ты же сам обмолвился, что на старте они были похожи на детей. Всё так. Это их трагедия. В младые годы они слишком быстро достигают зрелости, чтобы потом суметь остаться взрослыми. И я, безусловно, сейчас веду речь не об их умственных способностях. В этом плане всё, конечно же, в полном порядке. Я говорю об их оторванности от жизненных реалий, восприимчивости и неопытности во многих житейских вопросах. Дети непосредственны и часто забываются в игре. Многие из наших олимпиоников нарушают правила не потому, что им специально хочется их нарушить, а делают это в запале азарта, из стремления любой ценой опередить конкурентов, не соображаясь с последствиями для своего здоровья и чести страны, до конца не постигая младенческим разумом своим всей низости поступка. Их доверчивостью и болезненным стремлением к победе часто пользуются нечистоплотные люди. Лишённые положительного и отрицательного опыта, который приходит к человеку посредством общения, - они вряд ли способны на вынашивание злых замыслов, но и представления о добре имеют весьма расплывчатые. Да, да. Взрослые дети… Я так думаю, но, быть может, и ошибаюсь. В одном я уверен. Их дом – трассы и стадионы, семья – товарищи по сборной, смысл жизни – спорт высоких достижений!
- Да, допинг – чёрное проклятье «белых» игр, которые я так люблю, несмотря на то, что многие ошибочно считают зимние виды программы малоинтересными. Между тем мы имеем дело с поэзией на девственном снегу Турина! Мне хочется воспеть в стихах сегодняшний день, чтобы все прониклись чудесной атмосферой лыжного праздника. Жаль только, что на пьедестале не будет грека… Пусть и не будет. Что с того! Зато его соотечественник обессмертит в слове… Хотя да… Всё предрешено, никакой интриги. Есть лидеры и аутсайдеры, а подвигов не предвидится. Куда, скажи мне, отец, куда делись Гераклы, Язоны и Одиссеи? Где их искать в нашем веке машин?
- Не торопи события, мой мальчик. Ты недооцениваешь их. Мы имеем дело не с обыкновенными людьми, а со спартанцами в своём роде. Помнишь подвиг трёх сотен эллинов, павших у Фермопильского ущелья?.. Можешь быть уверен: ты их видел сегодня. Каждый из них перед началом гонки вполне отдавал себе отчёт в том, что Леонидов не может быть много, а только один, имя которого переживёт века, а остальные…
- Остальные двести девяносто девять человек, без раздумий выступая в поход на тридцать километров, с самой первой секунды были готовы остаться безымянными ради радости и переживаний болельщиков! – с восхищением воскликнул молодой грек. – Потому что они не знают иного ремесла кроме ремесла спортсмена, как и граждане Спарты не признавали никакой другой науки, кроме воинской! Десятилетия нагрузок при восхождении на Олимп, чтобы оборваться на последних подступах к вершине – да? Или достигнуть её! Герои все без исключения! Все до единого, отец! Слава олимпионикам! Слава-а-а-а!!!
Восторженный крик благородного молодого грека совпал с появлением лыжников в поле зрения всего стадиона и был подхвачен разноязычными трибунами. Взвились в воздух затосковавшие по делу флаги, и полусонные горы, привыкшие к тишине и созерцанию, залюбовались буйству красок на нарядных одеждах людей и громоподобному выплеску эмоций. Наблюдавшие с недосягаемой высоты поднебесья за появлением, расцветом и гибелью империй, смутно помнившие младенчество планеты, - древние свидетели минувших тысячелетий переглядывались между собой в немом удивлении от развернувшейся во всей красе эпопеи у своего подножия. Людское эхо, словно мальчонка-сорванец, заглядывало в расщелины скал, резвилось на хребтах, носилось по козьим тропам, куражилось на пиках и звонко смеялось над старческой угрюмостью гор, никак не желавших примириться с мыслью, что жалкие букашки внизу претендуют на звание венцов творения, что не захлебнулся на первом поколении олимпийцев Эллады пламенный девиз: «Быстрее. Выше. Сильнее», а продолжает жить.
4
До финиша оставалось 750 метров. Болельщики неистовствовали и требовали чуда, им не было никакого дела до того, что представители их стран движутся вперёд уже на одних только морально-волевых качествах, так как вера в рождение легенды никогда не покидает трибуны.
- Давай!.. Ещё!.. Поднажми – и – и!
- Румыния – а – а, работай палками!
- Словакия – а - а, упор на ноги!
- Да здравствует Калифорния – а – а!
- Держи позиции, чёрт тебя подери! Поверни голову! У тебя «семёрка» на пятках!
- Смещайся – и рывок, Меллер! Обставь их! Налево - и рывок! – сотрясался воздух от многоголосого разноязычья.
Четверо лыжников, среди которых оказались норвежец, два итальянца и швед, оторвались от остальных преследователей, чтобы квартетом разыграть медали. Передовой отряд, состоявший в продолжение почти всей гонки примерно из двадцати мужчин, сначала раздробился на три части, а потом в ускоренном ритме продолжил кромсаться на мелкие, средние и крупные дольки, словно по нему мгновенно прошёлся острый нож шеф-повара. Каждый взмах невидимого лезвия был молниеносен: сверху и назад, сверху и назад. Единый организм лидирующей группы прекратил своё существование и раскололся на «пары» и «тройки», вырваться из которых спортсменам теперь почти не представлялось возможным; но никакой трагедии на лицах лыжников не было и в помине. Позади у каждого из олимпийцев остались двадцать девять километров нервных и физических перегрузок. Мысли, чувства и эмоции у многих притупились; гонка трансформировала людей в машины, у которых нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, а только отлаженный механизм запрограммированного на старте движения вперёд через ровную местность, подъёмы и спуски. Это для болельщиков существуют только призовые места, а для настоящих бойцов снежных трасс, прошедших многолетнюю комплексную подготовку, стать восьмым, а не девятым, пятнадцатым, а не шестнадцатым, - было делом принципа. Они привыкли биться до конца, выкладываться, переступать через себя, и никому из них не следовало лишний раз напоминать о том, что их выдвигали миллионы, что они – лица государства на время гонки.
Дорогой читатель, автор взволнован. Ему уже самому не терпится увидеть, какой будет развязка первой в истории Олимпийских Игр гонки в дуатлоне, но он просит позволения на маленькое отступление, чтобы провести параллели, о которых Вы, без сомнения, подспудно догадываетесь, но ещё не успели привести в систему. А ведь два грека, рассуждавшие об извилистых путях большого спорта, были во многом правы. Возбуждённые появлением спортсменов в непосредственной близости к трибунам, они не успели довести начатый разговор до конца, и какая-то недосказанность повисла в магическом воздухе Турина. Золотые, серебряные и бронзовые нити неоконченных мыслей, подобно разрозненным паутинкам, зависли в разреженной атмосфере гор, ожидая продолжения, чтобы, наконец, закрутиться в барашковые колечки, соединиться между собой и составить руно драгоценной идеи. Да, что-то удивительное и сверхъестественное непременно должно было случиться на лыжне, но даже наши чистые сердцем греки не смогли этого разглядеть, ведь люди – не боги, а потому из-за своего несовершенства, привязанности к стереотипам и загруженности в довлеющем над ними материальном мире по определению не могут постигнуть всей закономерности и взаимосвязи явлений, должных произойти в будущем… А горы всё знали наперёд… Первый дуатлон в истории. Казалось бы, ничего из ряда вон выходящего, но автор по своей въедливости сразу цепляется за то обстоятельство, что в новом виде программы произошло смешение классического и свободного стилей. Всюду и везде, в равных и неравных пропорциях, - стараясь не забить, а дополнить друг друга, - пытались ужиться устоявшиеся традиции и экспериментальное новаторство, потому что как в спорте, так и других областях жизнедеятельности третье тысячелетие проводило опыты в поисках примиряющей модели мироустройства. Кто-то заметит, что автор копает слишком глубоко и тем самым забивает себе пулю в лоб, но что поделать – он не верит в случайности. Эпоха с нетерпением ждала первопроходцев, которые произведут разведку Великого Шёлкового Пути, чтобы потом найденную Дорогу Жизни расчистила и вымостила для других вторая колонна. И так везде: в науке, искусстве, спорте, политике и религии. Верхние слои общества, желая удержать в своих руках рычаги управления государствами, подсознательно ждут притока свежей крови из народных масс; талантливые выходцы из низов тоже хотят принимать полнокровное участие в жизни страны.
В России не пахнет застойным благополучием, а это значит, что мы вновь и вновь живём не в эпоху зажиревших обывателей, но героев, несмотря на то, что последних пока не так уж и много. Наш народ мудр. Несмотря на ругань в адрес всех и вся, простые люди не перестают верить, что лучшие представители из их среды, как это часто неожиданно происходило в прошлом, всё-таки займут высшие посты в гласной и негласной иерархии и при этом не заключат грязные сделки с финансовой и политической элитой.
В недрах провинции неспешно, без опасных для дела революционных ускорений выковывается гвардия. Определённо можно сказать, что пока бойцам грядущих перемен не хватает единства, последовательности и системности, но отчаиваться рано. Победы на Олимпиаде в сотый раз доказали, что всё опять только начинается. При разборе полётов после Турина средства массовой информации будут взахлёб смаковать подробности подготовки чемпионов. Вдруг выяснится, что наша серебряная гордость, саночник Сильвестров, торговал мясом на рынке и, словно тульский левша, по чертежам мастерил чудо-салазки в тёмном подвале. А Танечка Журавлёва, успевшая и ребёнка родить, и подойти в прекрасной форме к итальянским стартам? В ней многие разуверились, зато она не переставала верить в промысел Божий и Россию. Оказалось, что детьми миллионеров, имеющих время и материальные возможности для тренировок, и не пахнет на Олимпиаде. Выяснилось, что призёрами стали простые люди из народа, живущие в обыкновенных трёхкомнатных квартирах, предпочитающие украинский борщ, страдающие, как и все, от неустройства и безденежья. А теперь вперёд, читатель!
5
Безоговорочный лидер гонки норвежец Оливер Брулин уверенным и размашистым почерком дописывал последнюю главу лыжной эпопеи. Он лишь изредка оглядывался назад, чтобы не прозевать рывок соперников, наступавших ему на пятки. По бокам лыжной трассы, то есть на полях его рукописи растянувшимся строем стояли одетые в рогатые шлемы викингов сыновья и дочери Скандинавии. Сегодня он творил только для них, но и они не оставались в долгу: пели древние песни норманнов, скандировали его имя и размахивали флагами. Оливер Брулин подпитывался энергией от своих земляков и рвался вперёд, как бешеный. Если он и не мог из-за навалившейся усталости вымолвить ни единого слова благодарности своим соотечественникам, то всем своим видом показывал, что делается это намеренно, так как никакие пафосные речи не смогут в полной мере выразить его любви к Родине. Ведь молчание – Золото. Золото Олимпиады. И он берёг силы.
Следом за норвежцем с отрывом в какие-то две секунды мчался высокий и статный итальянец Тиваньоли. В нём бурлила неперебродившая молодость и какая-то беспечная весёлость, сквозившая в каждом движении. В конец измотанный, как и другие, он в такую ответственную минуту каким-то непостижимым образом умудрялся наблюдать за собой со стороны и любоваться игрой каждого своего мускула. Тиваньоли несколько раз предпринимал безуспешные попытки обойти Брулина слева, пока спокойно не признал, что проклятый скандинав намерен сегодня победить или умереть. Им вдруг овладело желание покрасоваться перед болельщиками, и он резко обернулся назад, чтобы убедиться в том, что уже ничто не может помешать его «серебряному» триумфу. Разгорячённое тело незадачливого Тиваньоли обдало холодом, когда он увидел, какие самоотречённые действия предпринимал его друг и старший товарищ по команде Гарпускони, чтобы не пропустить вперёд пожиравшего пространство шведа.
- Атакуй! Прикрываю! – вспыхнули прожекторами глаза несгибаемого итальянского легионера, бежавшего третьим справа.
- Есть, мой капитан! Манипула – к бою! – молниеносным поворотом головы к фронту подчинился приказу итальянский новобранец, бежавший вторым слева.
Чтобы спасти серебро для своей страны, Гарпускони из стороны в сторону перемещался по правому флангу, намеченному шведом для прорыва. У неправильного треугольника, на вершине которого крепко засел норвежец, боковые стороны удерживали хозяева «белых» игр. Пока удерживали, так как манёвры истощили внутренние резервы Гарпускони. Он напоминал человека, запнувшегося о камень, а потому предельно ускорившегося ради сохранения равновесия, но уже с ужасом осознающего, что впереди не падение даже, а полное крушение, после которого не подняться.
- Не упасть! До черты – несмываемый позор! После неё – можно! – пульсировало в голове у Гарпускони.
Итак, захватывающая скандинавская сага о доблестных рыцарях лыжни, писавшаяся под диктовку норвежского спортсмена, подходила к концу. Метры слагались в километры. Муки творчества и буксующие мысли на подъёмах, приливы вдохновения и гениальные решения о дальнейших поворотах сюжета на спусках сполна пережил знаменитый Оливер Брулин. Ему нелегко далась гонка. Не шариковой ручкой за письменным столом выводились заветные слова, а собственным телом. Вместо листа белой бумаги – белая трасса Праджелато, которую сегодня суровый норвежец поливал собственным потом уже не ради суетной славы.
- Ничто не сравнится со счастьем самопожертвования. Сегодня жители фьордов получат победу. Я в последний раз преподнесу им подарок на закате своей карьеры. Моя Норвегия, кто Брулин по сравнению с тобой! – за триста метров до финиша подумал скандинав.
6
Пути Господни неисповедимы. Никто не мог и предположить, что параллельно скандинавской саге писалась русская сказка, в которой всё заканчивается хорошо, несмотря на все перипетии. Несколько витязей из холодной России покинули родные пределы, чтобы попытать счастья в заморской стране, помериться силушкой, на людей посмотреть и себя показать. Ещё до начала Олимпиады всё у наших спортсменов складывалось, как попало, то есть именно так, как всегда. Одних вообще не хотели брать в сборную по разным причинам. Другие, конечно, мечтали выступить за Россию и вроде бы получили такую возможность, но в силу гордости до последнего отказывались ехать в Турин из-за того, что кто-то сначала травил их, игнорировал, не желал финансировать и оказывать другую поддержку, а потом бросал с барского плеча: «Парень, ты в команде. Смотри – не подведи». Третьих сначала держали в неведении относительно их судьбы, а потом стали водить за нос: «Спору нет – ты хорош, но есть ребята посильнее тебя. Пока готовься, а там видно будет».
То, что выводит из равновесия других, на россиян действует обратно. «Медведи» очнулись после зимней спячки, встряхнулись, расправили затёкшие члены и жадно втягивали запахи уходящей зимы; те из них, которые всякими правдами и неправдами оказались на олимпийском турнире, простили собакам всё. Пусть заходятся от лая, обкладывают берлоги и вонзают свои зубы в их плоть, причиняя физические и душевные страдания. Пусть! Февраль – так февраль, в любое время года они готовы навести порядок в лесу. Собака лает, караван идёт. И пусть кто-то думает, что может сломить хозяев леса. Нет, лишь расшевелить. Раздразнить, но не озлобить, то есть - вдохновить.
Распри, скандалы, терзания и недовольство – всё было забыто на линии старта. Александр Берендеев стоял, выпрямившись во весь рост. Он являлся лидером российской команды, на него рассчитывали тренеры и в спорных вопросах целиком полагались товарищи по сборной. Его никогда не покидало олимпийское спокойствие и весёлое расположение духа. Ответственный, выдержанный, превыше всего ценивший общий успех, он был способен на выполнение сверхзадач. В олимпийской деревне Берендеев, улыбнувшись, заметил: «До решающей минуты тлеть, а не гореть, иначе союзники… Нет – не соперники (почему-то не люблю применять это слово в спорте), а именно союзники, парни, пойдут на последний приступ без нас. Не выпускать из вида итальянцев, «макаронникам» сегодня будут помогать стены. Гарпускони не без оснований рассчитывает, что именно его ребята первыми ворвутся на крепостной вал и водрузят знамя победы, опираясь на шквальный огонь поддержки со стороны своих болельщиков. Идти рядом с итальянцами, они и дотащат нас. А впрочем, поступайте, как знаете. Я не припомню ни одной похожей гонки. Действуйте по обстоятельствам…» Перед выстрелом, должным возвестить о начале гонки, Александр цепким взглядом обвёл своих.
- Мы принимаем бой, - читалось на сосредоточенных лицах русских олимпийцев.
- Но всё равно волнуются. Ничего. Предстартовый мандраж – это норма, - подумал русский капитан. – Спортивный Аустерлиц, битва народов впереди, и гвардия нервничает. Как там у Льва Николаевича: «Это была блестящая атака кавалергардов, после которой вернулись немногие».
Раздавшийся выстрел прервал размышления Берендеева. Интернациональная колонна тронулась в путь. Гонка никого не собиралась щадить. Из борьбы за медали выбывали страна за страной. Сбивалось дыхание, подводили руки и ноги, сдавали нервы, но никто из олимпийцев не сходил с трассы. Потрёпанные отряды шли и шли вперёд, в пылу битвы не замечая потери бойцов, которые потом где-нибудь в конце или середине растянувшейся цепочки лыжников формировали ударные части из отбившихся людей и совершали более или менее удачные попытки погони за лидирующими группами. Высокий темп, который с первых метров навязали друг другу спортсмены, отбросил товарищей Берендеева с передовых позиций. Сам капитан русской команды уцелел и бежал в авангарде, он не переставал надеяться на то, что россияне, разбросанные по лыжне, найдут в себе силы самостоятельно «выйти из окружения» и присоединиться к нему. Александр ничем не мог помочь нашим ребятам, и только красные ракеты его мысленных посылов ежеминутно взмывали над Праджелато. Наконец, телепатический сигнал был принят.
Недавний юниор Евгений Демченко долго околачивался в тылу, не помышляя о передовой. Огромный двадцатидвухлетний парень с развитой мускулатурой почти всю гонку вёл арьергардные бои, затесавшись между тридцать шестым и сороковым местом, пока не почувствовал, что придышался. Пока другие расходовали энергию, он, казалось, неспешно аккумулировал её в своём могучем организме, постепенно созревая для поэтапного броска. Да, дорогой читатель. В жизни часто бывает так, что самые интересные и значимые события происходят там, где мы этого не ждём. Сибиряк из-под Ханты-Мансийска в какой-то момент обернулся назад, подмигнул двум лыжникам, которые следовали за ним, и сместился влево. Через секунду с ним поравнялись чех Иржи Ружичка и словак Душан Швестка. Россиянин улыбнулся им и сбросил скорость; он выглядел настолько свежим и бодрым, что на лицах спортсменов, выступавших за половинки некогда единой державы, появилось неподдельное удивление.
- Русский что-то задумал, - пронеслось в голове у Ружички, и он сбавил ход.
- Темнит, - сделал вывод Швестка и, словно наевшись, отвалился назад.
Отпустив вперёд испанца со швейцарцем, представители трёх славянских народов переглянулись. То, что трудно было выразить словами, сказали жесты.
- Авось прорвёмся, - ребром ладони рассёк воздух россиянин.
- Поддерживаю, - кивнул головой чех в знак одобрения.
- Была не была! Я с вами! – смачно плюнул словак и улыбнулся.
Трио выстроилось журавлиным клином. В центре покатился Демченко. Он двигался чуть впереди, задавая темп. Изредка российский олимпиец оборачивался назад и весело шмыгал носом; так он пытался хоть как-то поддержать чеха и словака, которые по доброй воле присоединились к нему. Жаль, что телекамеры, снимавшие лидеров, обошли стороной этот беспримерный рейд братьев-славян. Соперничеством внутри тройки истребителей и не пахло. Более того – радости ребят не было предела, когда через какое-то время после начало их совместного марша, к ним стали приставать новые спортсмены. В высшей степени странно вели себя Евгений, Иржи и Душан, когда догоняли кого-нибудь. Их оживлённые и приветливые лица, казалось, говорили:
- Рады несколько метров проследовать вашим курсом. Сбрасываем скорость для дозаправки в воздухе. Кто желает – может присоединиться к нашему эскорту. Поддержим, а дальше – как Бог даст. Сразу предупреждаем, что долетим не все. Виражи, мёртвые петли и запредельные скорости гарантируем.
И к ним примыкали, присоединялись дуэты, квартеты и квинтеты, чтобы потом поведать своим детям, внукам и правнукам о февральской гонке 2006-ого, когда на подъёмах, спусках и равнинах из ниоткуда выныривал летучий голландец с тремя капитанами на корме, не обещавшими ничего кроме жаркой сечи и славной гибели впереди. Шли русский, чех и словак. Из глубины третьего эшелона шли. Их эскадрилья то пополнялась, то таяла, рождая снежные вихри на белом пути. Ревели сердца-моторы, раздувались лёгкие-меха, скрежетали железные механизмы натруженных мышц, хрустели от перегрузок суставы-крепежи. Когда впереди показались спины второго отряда, которому удалось сократить отставание от возглавляемой норвежцем лидирующей группы до каких-то 80 метров, Демченко радостно повернулся назад всем корпусом, чтобы провести очередную перекличку перед новым штурмом. Справа зияла дыра. Они потеряли чеха.
- Сгорел, - подумал российский олимпиец и посмотрел на словака.
Швестка бежал, потупив голову. Лицо словака заострилось и осунулось, силы с каждой минутой оставляли его, но Душан стискивал зубы и продолжал держаться за россиянина, словно тот был спасательным кругом. У него пересохло в горле. Ему казалось, что с начала их рейда прошли века. Швестка заметно сдал, но не сдавался, не думал сдаваться. Он давно раскалился, а недавно начал плавиться изнутри, чтобы поддержать выделение тепловой энергии, рождающей движение. И чудилось ему, что организм объят пламенем, что ещё несколько метров – и его разнесёт на куски, но он был счастлив как никогда. На лыжне творились чудеса, и словак готов был поклясться, что воочию видел, как на гладкой поверхности белой трассы проклёвывались первые подснежники.
В тот праздничный день многие почему-то забывали о себе, и словак не стал исключением. Он просто хотел, чтобы не оступился русский и бежал рядом чех. Только гонка, как и жизнь, вносила свои коррективы. Иржи вот отстал. Да и все, кто вставали под знамёна славян, в конечном итоге не выдержали взвинченного темпа и пропали из виду. Но это обстоятельство не огорчала Душана Швестку, так как теперь он не сомневался, что рано или поздно небесно-голубая Европа, загорелая до черноты Африка, распрекрасно-красная Америка, солнечно-жёлтая Азия и изумрудно-зелёная Австралия пройдут тем Путём, который Свободным Стилем прокладывал для всех россиянин. Повинуясь внутреннему голосу, словак поднял голову и увидел, что Демченко смотрит на него.
- Потерпи, друг. Ещё немного, - попросили грустные глаза русского парня.
- Не сомневайся, Женя. Не отстану ни на шаг, - солгал взгляд растроганного словака.
А потом Душан Швестка вспыхнул в последний раз. Ему хотелось ещё немного побыть рядом с российским олимпийцем для того, чтобы сердечная правда, до которой они сегодня дотронулись вместе, превратилась, наконец, в великую идею. Операторы как раз переключились на группу преследования, которая пока что держалась на почтительном расстоянии от лидеров, возглавляемых норвежцем. Телекамеры бесстрастно фиксировали атаку славян, чтобы уже через минуту забыть о них.
Россиянин со словаком разделились. У них и в мыслях не возникло желания пристроиться к хвосту настигнутого отряда для передышки. Стыковка исключалась; слишком много было пережито, слишком многих они не досчитались, чтобы позволить себе отдых. И Демченко ударил слева, а Швестка поддержал товарища справа. Они накатывали вперёд волнами и не сразу обогнали цепочку лыжников, бежавших в центре; два раза их отбрасывало назад. У зрителей складывалось впечатление, что олимпийцы, наступавшие на флангах, то и дело напарываются на невидимые скалы. Демченко и Швестка не гнулись, шли на слом прямой грудью, работали одними руками, чтобы разом пробить брешь в этих не различимых для глаза каменных глыбах. Они, не сговариваясь, приняли общее решение: смять вставшие на пути заслоны и пробиться вперёд или размозжить себе голову и остаться лежать на снегу. Напряжение у телеэкранов нарастало. Затаив дыхание, зрители ждали развязки. Смолкли комментаторы, предчувствуя приближение бури. А потом всё происходило, словно во сне. Отряд, - застигнутый врасплох, зажатый в тиски двумя дуатлонистами, выросшими на флангах, - не вынес давления. Синхронность движения потерялась, между лыжниками, спрессованными с боков, посекундно стали образовываться разрывы; группа олимпийцев, атакованная Евгением и Душаном, затрещала по швам и начала лопаться, напрасно пытаясь примениться к запредельным скоростям славян.
- Уважаемые болельщики, я не понимаю, что происходит! Женя смеётся, - прозвучал в эфире голос российского комментатора.
- Словаки, мне кажется, что это не пот. Швестка плачет! – удивлённо воскликнул словацкий комментатор.
Из глаз Душана действительно текли слёзы. Они струились по его обветренному лицу, но на душе спортсмена было светло, ведь последние становились первыми.
- Демченко мог бы пойти один, но взял нас с собой. В свой ковчег. И мы все пошли за ним с готовностью, но отстали, потому что он не хотел соревноваться. Русский отменил состязание. На марше он объединял, а это противоречит как правилам спорта, так и законам современной жизни. И там, и там побеждает сильнейший. Сильнейший, но ведь не всегда лучший. Не пришло время. Рано. Слишком рано. – Повернувшись налево, словак хотел что-то крикнуть Демченко, предупредить его о чём-то, но вдруг понял, что это лишнее. – Всегда было рано. И тысячу раз будет рано в настоящем, и миллион раз в будущем, но не следует останавливать пионеров, потому что однажды может наступить «поздно».
Когда ноги и руки вынесли Демченко и Швестку в голову группы, они в очередной раз переглянулись.
- Я – пас! Пойдёшь без меня! До конца! – словно сказал словак.
- Мы обязательно встретимся! А теперь – от винта! – как будто ответил россиянин.
Так Демченко остался один. Его запал кончился как раз тогда, когда он догнал лидеров. Что и говорить – молод Женя. Прекрасные мысли, которые владели им доселе, начали испаряться. Что-то гадкое и мерзкое зашевелилось в нём и просилось на свет в столь непосредственной близости к золоту Турина. Алчность, жажда славы, взятые на вооружение дьяволом, тоже могут придать силы и привести человека к победе. Только люди часто не отдают себе отчёта в том, что имеют дело с мнимым успехом, видимостью победы, глиняным колоссом. Лёгкое дуновение ветерка – и нет ничего, всё обратилось в пепел.
Берендеев и Демченко встретились перед тем самым подъёмом, который потом погасил великое множество звёзд лыжного спорта…
7
Александр Берендеев бежал тринадцатым, Евгений – четырнадцатым. С нескрываемой радостью капитан едва уловимым жестом поприветствовал товарища. Женя не ответил. Жестокая внутренняя борьба происходила в нём. Иржи и Душан, с которыми он покрыл огромное расстояние, были забыты. Обида на чиновников и тренеров, жгучий стыд за свою бедность, ненависть к обыкновенным, не принадлежащим к большому спорту людям, которые никогда не узнают, какую цену платили спортсмены за право участия в Олимпиаде, заполонили мозг молодого человека. Ему хотелось рыдать, скрежетать зубами и победить, чтобы плюнуть в лицо тем, кто чинил ему препятствия и не верил в него. Плюнуть и бросить: «Получайте! Я это сделал вопреки вам!» Уминаемый злобой, ведомый остервенением, подгоняемый клокотавшей внутри обидой, он покорил подъём, но уже на спуске мужество оставило его. Демченко не сбил дыхание и не устал, но с ужасом чувствовал, что скоро не сможет бежать на прежней скорости. Катастрофа казалось неминуемой; организм российского дуатлониста, понесший колоссальные энергетические потери, отказывался работать дальше на ненависти.
- Проклятый порядковый номер на спине. Номер тринадцать! Как с такой цифрой, въевшейся в позвоночник, можно претендовать на что-то! Бог против меня! Будь я проклят! Будь всё проклято! Это всё он! Номер тринадцать! Он обжигает меня! Это нестерпимо, нестерпимо! – злобно заскулило что-то в тёмных углах Жениной души.
Чёртова дюжина была ни при чём. Терзания червём подтачивали Демченко.
- Я – лучший! Мне ничего не стоит собраться сейчас и выдать на гора фантастический финишный спурт, который будет занесён в анналы дуатлона. Я стану живым учебником, и люди, увидев меня, будут говорить: «Это тот самый! Тот самый Демченко, который на стартах 2006-ого сделал невозможное…»
… Брось эти мысли, отрекись от них! Они недостойны тебя! Одна низость и подлость в них! Разве для денег и славы ты ел и спал с лыжами долгих двенадцать лет?! Нет!!! Тысячи километров за спиной, Россия! Догадываются ли сейчас сто миллионов русских, какие мучения испытывает твой сын! Я ведь и двух слов на пресс-конференциях связать не могу, бурчу себе под нос несущественную ерунду, сбивчиво отвечаю на вопросы, а ведь жизнь готов отдать за тебя и те годами вынашиваемые утопии, узнав о которых меня поднимут на смех! Что нам оставили с тобой? Что? Что? Молчишь? Тогда я! Я тебе скажу, где ещё сохранились относительно свободные области, в коих может с успехом послужить тебе человек! Есть ещё незанятые ниши, несмотря на то, что и там уже много врагов. Недруги никогда окончательно не раздавят нас в спорте! Бизнес на нашей крови – целиком их стихия, а спорт высоких достижений - под нами! Спорт на виду! Его не спрячешь за семью замками где-нибудь на периферии, как какую-нибудь развалившуюся деревню или обанкротившийся завод! Они держат нас за марионеток! Пусть! Мы марионетки ровно до того момента, пока не появимся на арене для защиты чести российского триколора! Как гладиаторы!..
… Нет! Какая к чёрту Россия? Аморфная громадина, вальяжно развалившаяся с запада на восток, – и ничего более. Ты – выжившая из ума старая барыня, которую разнесло вширь от безделья! На своём скотном дворе ты, как умалишенная, сечёшь сто сорок миллионов своих подданных в угоду жалкой кучке негодяев! Проклятая помещица, скоро тебе некого будет сечь! Мы вымираем! Резервации – вот наше будущее! А я – я стану хохотать на пепелище и танцевать на руинах! Вот заработаю кучу денег и сбегу от тебя куда подальше, потому что ненавижу тебя! Ха-ха! Я настолько презираю тебя, дряхлая старушенция, настолько ты мне обрыдла, что я… Я жить без тебя не могу! – сотрясалась от противоречий душа российского олимпийца.
Всякими людьми наполнена наша земля, а вот в искренних гражданах недостаток ощущает. Разучились отдаваться порывам без остатка; вот и получаемся без искренности не добрыми, а добренькими, не злыми, а какими-то мелкими пакостниками и шкурниками с оглядкой. В общем, разлагающаяся и вонючая середина. Не смиренным терпением пахнет от нас, а застойным выжиданием разит за версту. Тут зёрна от плевел не отличишь. Мусорная свалка. Не заметно в большинстве своём ни ярко выраженного белого, ни превалирующего чёрного; ни тёмных, ни светлых – одни серые. Не за кем тянуться, некого порицать. А Женя Демченко не был пустоцветом. Случалось, грешил и терзался сомнениями, как и все мы, а потом раскаивался и творил добро, так как искренность во всех жизненных путях являлась его неизменной спутницей и подругой. Борения привели к тому, что Демченко попал в штопор, а ведь до финишной черты оставалось совсем немного. От основной группы уже оторвался норвежец, прицепив к себе двух итальянцев и шведа, а наш спортсмен всё ещё шёл четырнадцатым. Несмотря на то, что российские комментаторы помнили, как Евгений и Душан обогнали группу преследования, они и не думали связывать надежды на медаль с фамилией Демченко, так как молодому лыжнику не доставало опыта, да и выступал он нестабильно. Козырём русских являлся Александр Берендеев, именно на него делалась ставка в этой гонке. До развязки оставалось несколько минут.
8
Ослепительное олимпийское солнце выкатилось из-за тучки и залило Праджелато ярким светом. Демченко уже ни на что не надеялся. Устремив бесцельный взгляд далеко вперёд, он увидел в ста метрах от себя худенькую фигурку девушки, которая была одета в белый спортивный костюм и такого же цвета короткую обтягивающую куртку.
- Не из наших. Австрийка, - равнодушно подумал Демченко.
Через несколько секунд он уже отчётливо разглядел, как она красива. Русые волосы ниспадали на её плечи, на кончиках закручиваясь в колечки. Осиная талия, девственные полушария упругих грудей, большие изумрудные глаза, прямой носик, чувственные припухлые губы и смущённая улыбка делали её притягательной, но Евгения она в данный момент раздражала.
- Не австрийка – француженка, - заключил россиянин, хотя не было никаких явных доказательств ни в пользу той, ни другой.
Парень поравнялся с девушкой и с тоской посмотрел на неё. Глаза Жени блестели от слёз; ещё секунда – и он пронесётся мимо. И тут до его слуха донёсся тихий и нежный голос:
- Женька! Женя! Женечка! Давай, миленький! Вперёд!
Столько женской ласки и любви прозвучало в коротких предложениях на родном языке, что россиянин вздрогнул. Магма, бурлившая в сердце нашего олимпийца, толчками выбросилась из вулканического жерла-горла, став первым и последним словом, произнесённым вслух на лыжне:
- Ра-а-а-сс-и-я-а-ааа!
У Берендеева на затылке зашевелились волосы. Повинуясь безотчётному порыву, он резко принял вправо и пропустил товарища вперёд. По широкой дуге, захлёбываясь от охватившего его счастья, возрождённый к жизни Демченко ракетой летел по трассе Праджелато. Никто теперь не смог бы его остановить. Гениальные молнии сверкали в глазах российского дуатлониста, и наши болельщики, создавшие на трибунах небольшие островки Родины среди бушующего океана иностранцев, увидели эти молнии. Наэлектризованный воздух Турина огласился громовыми раскатами горячей поддержки и ливнем рукоплесканий.
- Штормовое предупреждение! Штормовое предупреждение! Если наши не прибавят в скорости, русский возьмёт медаль! – разорвался итальянский эфир. – Гарпускони, обернись через правое плечо! Спасай серебро для Тиваньоли! К чёрту шведа! Отрежь Демченко! Сделай это любой ценой! Честь Италии на кону! Мы простим тебе даже падение, но не рассчитывай на наше снисхождение, если мы упустим второе место! Отсеки медведя! И откуда только взялся этот русский?!.. Он обставит всех! – Последовала продолжительная пауза. – Господи, прости. Я никогда не видел человека с таким огнём в глазах! Не в ущерб Италии будет сказано: я восхищаюсь им! - Ещё несколько секунд гробового молчания в эфире. – Ваш скромный слуга и бессменный спортивный обозреватель Сильвио Кастанчетти будет наверняка уволен сегодня. Ему, без сомнения, придётся подыскивать новую работу за восторженные реплики в адрес нашего соперника, но я не только не отрекаюсь от своих слов, а готов повторять их вновь и вновь. Люди Апеннин, не подумайте, что старый журналист лишился рассудка, хотя, сдаётся мне, так и есть. Я – истинный итальянец, мои предки – граждане Римской республики, ведущие свою родословную от Ромула и Рема. Чтобы быть достойным своих пращуров, я должен следовать велениям сердца, которое подсказывает мне, что даже противника за доблесть и мужество надо уважать!
Олимпиец под номером тринадцать не знал, что за него переживает уже не только итальянский комментатор, но и добрая половина Мира. Почти не касаясь земли, российский спортсмен так быстро приближался к победе, что складывалось впечатление, будто его соперники стоят на месте. На его усталом лице застыла непосредственная детская улыбка с примесью скромного сознания собственной силы. В нашем дуатлонисте было что-то от Чебурашки даже – символе нашей сборной на Олимпиаде-2006. Россияне на трибунах мгновенно уловили сходство Жени с персонажем любимого мультика, как только Демченко вылетел на финишную прямую. Один из болельщиков, перекрывая рёв толпы, крикнул:
- У них киборги с терминаторами, а у нас – Че-бу-раш-ка-а-а! Святая просто-о-та-а-а!
Десятки зверьков, которых не найдёшь в природе, но кои отражают загадочную, бесхитростную и широкую природу русской души, кувыркаясь, поднялись в воздух. Дородный мужик, опьяневший от радости, совсем как мальчишка вприпрыжку помчался по трибунам и принялся целовать всех без разбора:
- А наш-то, наш-то – а? Дай-ка я тебя чмокну, Франция!.. Испанец? Христофор Колумб? Дай обниму и троекратно по обычаю тебя!.. Эх, британочка! Заразина ты моя! Англия – владычица морей! Маргарет Тэтчер! Подставь щёчку, железная леди!.. А вот и Нью-Йорк! Или Техас! А может Оклахома? Люблю ковбоев и Дикий Запад, только вы с индейцами так зря! Зря с индейцами так-то! Гойко Митич! Спящий Бизон! Дай-ка расцелую тебя, прерия в шляпе! У нас ведь тоже поля ой какие! А Ирак с Югославией не трожь! Не трожь тебе говорю!.. Египет ты мой распрекрасный! Не спорь – по флагу вижу! Низкий поклон тебе от Волги и Енисея, плодородный Нил! Привет пирамидам! Слава древним строителям! Тутанхамона с крокодилами – всех вместили вы! Молодцы!.. Казах – да? Я же на твоей, на нашей общей Родине на Байконуре служил!... Израильтяночка, евреечка ты моя ненаглядная! Не протолкнуться к тебе, звёздочка! Как вы там? Всё воюете? Бросьте! Пустое это! В мире и любви надо жить! По заветам Христа! Приезжай-ка ко мне с мужем и ребятишками!.. Да не пьян я – не подумайте! Как стекло! В разнос пошёл новгородец! И все, и все ко мне приезжайте! Россия, Новгород, улица Гоголя, дом двенадцать, как по числу апостолов, а квартира – квартира сто сорок шесть! Сто сорок шесть! Запомните ли? Буду ждать! А наш-то, наш-то!!! Каков – а? – Слезы потекли из глаз новгородца. – И простите все, до кого не дошёл! Каждого обнять и расцеловать готов, а масштабом не вышел! Измельча-а-а-ал!
Американец заботливо начал вытирать слёзы с раскрасневшегося лица русского мужика краешком звёздно-полосатого флага, португалец хлопал новгородца по плечу, а житель страны восходящего солнца клещами вцепился в руку нашего соотечественника и не выпускал её до тех пор, пока не закончилась гонка.
- Скатертью, скатертью дальний путь стелется
И упирается прямо в небосклон,
Каждому, каждому в лучшее верится,
Катится, катится голубой вагон, - запело несколько голосов.
А через несколько мгновений величаво и стройно грянул гимн Российской Федерации, выстраивая мостики между островками на трибунах, союзным мотивом превращая людей из «я» в «мы», растворяя в душах горечь от разочарований и созидая на руинах кровоточащих сердец крепости Веры, бастионы Надежды и замки Любви:
- Россия – священная наша держава,
Россия – великая наша страна,
Могучая воля, великая слава
Твоё достоянье на все времена.
Женя слышал своих… Третий он… Нет, не третий, а уже второй… Шесть метров до финиша – и скандинавская сага соприкоснулась с русской сказкой: лыжа в лыжу идут Брулин и Демченко. Буквы одного наползают на литеры другого. Не до запятых, не до ровного почерка теперь обоим. Волк и медведь сошлись профиль к профилю в смертельном поединке за право поставить точку в конце тридцатикилометрового свитка. Норвежский викинг схватился с русским богатырём, холодный Север с морозной Сибирью… Три метра до финиша… Вспышки фотоаппаратов, взмахи флагов, криков неудержимый шквал… Два метра… В предместьях Осло зажмурила глаза седая старушка – мать Оливера… Метр… Где-то под Ханты-Мансийском отвернулась от телеэкрана бледная мама Жени.
- Должен, - тяжело выдохнул Брулин.
- Обязан, - выбросил правую ногу вперёд Демченко.
Уткнувшись в землю лицом и широко раскинув руки, недвижимо лежал поверженный в честном бою скандинав. Никто не осудил, не смел осудить его. Он сделал всё, что мог. Тридцать сантиметров – цена олимпийского золота. Встав на колени, Евгений Демченко целовал судьбоносный для него снег Турина.
Когда корреспонденты набросятся на российского лыжника с вопросами о том, как для него складывался забег, он скромно ответит: «Я сначала не думал, что выиграю, а потом взял – и выиграл». Да, парень из Сибири умолчит о том, что на трассе Праджелато, ставшей для него Млечным Путём, он прожил маленькую жизнь. Он полагал, что никакие слова не смогут в полной мере передать те мысли и чувства, которые обуревали его на «тридцатке». За многое ему вообще будет стыдно перед самим собой. После награждения он разыщет Иржи Ружичку и Душана Швестку. И славяне, которых за короткое время успела сдружить гонка, вовлекут в свою компанию многих из тех, с кем они прорывались к передовой лыжного фронта, и пойдут гулять до утра, распевая песни, вспоминая детали прошедшего дня и обмениваясь сувенирами на память. Несмотря на языковые барьеры, они будут легко понимать друг друга. А ту девушку в белом Евгений так и не найдёт…
9
Олимпийские чемпионы России – самые обыкновенные люди, которые после соревнований возвращаются в родные края. Уже на станции, которая находилась недалеко от посёлка, в котором Евгений родился и вырос, золотой медалист начал принимать первые поздравления. Поток знакомых и незнакомых людей, желавших лично выразить свой восторг знаменитому земляку, преследовал Демченко до самого вечера.
Уже за полночь, когда его самые близкие и родные люди изрядно подпили, Женя, грустно улыбнувшись, не выдержал:
- Простите меня, но я не достоин ваших похвал. Я их не стою, не стою! Там, на Туринских стартах, я был всего лишь орудием. Пусть это не пугает и не огорчает вас. Это же счастье, счастье быть орудием в руках кого-то, кто выше и мудрее нас. Вы вряд ли поверите. – Глаза Демченко заблестели, и он взволнованно продолжил: «Перед тем, как мне пересечь финиш… Озарением это что ли назвать… Как будто лавиной меня накрыло. Скорбь и радость! Я видел тысячи тысяч злодейств! Калейдоскоп бесчинств, во все времена совершаемых на русской земле, сменяли картины жертвенных подвигов! Как я выдержал – не знаю! Я слышал обрывки фраз, как будто моя голова вышла на планетарную радиоволну! И не только услышал, но и многое увидел я! Тысячи убивали тысячи, тысячи издевались над тысячами, глумились! Прошлое, настоящее и будущее прошли через меня, словно я стал проводником! Единым организмом предстала передо мной страна! И тысячи спасали тысячи, тысячи жертвовали собой ради тысяч, тысячи работали для счастья тысяч! Держава без конца и края! Куда Европе до нас! Не в раз распространится гниль, не в миг разольётся правда по артериям нашей России! Много внешних и внутренних болезней, язв и нарывов, но и врачей – не меньше! Всегда больны и всегда лечимся, не жили ведь ещё!
- Откуда такие мысли, сынок? – с беспокойством спросила мать. – Тебе надо отдохнуть. В двадцать два всё должно представляться в ярких тонах! Вся жизнь впереди! Ты даже не представляешь, как в посёлке праздновали твою победу!
- Простите меня все, но это же пир во время чумы! – поднялся Женя. – Как вы не можете меня понять! Поймите же, прошу вас! Только об этом прошу! Я не могу больше держать в себе всё это! Я, может быть, только потому и стал олимпийским чемпионом, чтобы вы меня поняли! Поняли и поверили! Не могу больше! Существует предвзятое мнение, что мы только и можем, что бегать. Это неправда! Неправда! Знаете, чего только я не передумал во время тренировок! Идёшь лесом, полем, придышешься, а вокруг – никого, и тишина давит. И я научился мыслить в беге! И не дай бог, если тебе вечером попалась хорошая книга. Тогда разовьёшь и углубишь идею автора, на место каждого героя себя поставишь и на последнем километре до сердцевины доскоблишься, всем нутром писательский посыл ощутишь. Выше облаков паришь, - а толку? Одиночеством и живёшь, а лишь на люди покажешься – мечты бредом сумасшедшего кажутся! Разговоры не про то, дела не про это, чтобы соответствовать образу добропорядочного среднестатистического урода! Урода, который не вспомнит, чем занимался неделю назад!
Гости трезвели на глазах.
- Найди себе девчонку, чемпион! Женись, в конце концов! Купи на деньги, которые дал тебе олимпийский комитет, машину и квартиру! Как можешь себе позволять такие настроения, когда удача сама идёт тебе в руки, - сдвинув густые брови, вмешался отец.
Пётр Сергеевич Демченко встал из-за стола и, заложив руки за спину, нервно заходил по комнате. Он смотрел на сына, и в нём закипала желчь. Мальчишка напомнил ему о событиях двадцатилетней давности, когда он, Петька по прозвищу Матрос, бредил морем, походами в дальние страны, и мечтал о счастье для всех на коммунистический лад. Женитьба и семейная жизнь превратили бравого Матроса в заурядного слесаря. Жгучую зависть к сыну и одновременно гордость за него, замешанные в равных пропорциях, испытывал теперь отец.
- В меня ведь пошёл, неугомонное семя, - подумал Демченко-старший.
Евгений вовремя завёл речь о том, что в минуту алкогольного опьянения так близко нашему раскрепостившемуся от водки, душевно расслабившемуся, но духовно собравшемуся русскому человеку. Жаль только, что в трезвом виде мы подчас неспособны на то, что называется «разговором за жизнь».
- А ведь прав Жека, дядя Петя! Я тебя, друг, сейчас очень понял! Мы все, абсолютно все думаем, как ты, только не хотим выделяться! Это заговор нас самих против нас самих! Машины, дома, красивая жизнь?! Плевать на машины и дома на пару с красивой жизнью, а проснусь завтра – и уже не плевать, потому что другим не плевать! Мелочный статус, соответствие и усыплённость вместо великой правды и дела! – вцепившись руками в волосы, забормотал Вовка Селиваненко, одноклассник олимпийского чемпиона. – Впотьмах живём, наугад бредём! Стыд-то какой! Я вот Катюшу мурыжу, а ведь девчонка – лучше некуда! Чем она заслужила?! Ты вот правильный, Жека! Спортсмен! И мысли твои мне близки – не думай! А она меня выбрала! Меня из всех – понимаешь? Хулиган, драчун, разбойник с большой дороги. А она бегает за мной, как хвостик! «Вовка, ты этого – не того, туда не надо, сюда башку не пихай», - говорит. А я – птица вольная, никто мне не указ! Свободу люблю! А Катьки не будет, и свобода мне не нужна! Во как! Простору мне не хватает, душно!
- Таких или на БАМ, или на лесоповалы Магадана, - добродушно заметил дядя Петя.
Мама Евгения подошла к Вове, пригладила его спутанные волосы, торчащие в разные стороны, и ласково сказала буяну:
- Шёл бы спать, Володенька. Умаяло тебя зелье. Давай-ка поднимайся, а я тебе пока в соседней комнате постелю.
- Пока золотую медаль в руках не подержу – не утыркаете, тёть Света, - внезапно оживившись, заявил Вовка.
- Показывала уже. Убрала в шкаф её. Не надо.
- По виду компакт-диск компакт-диском. Бублик с дырочкой по центрам или баранка та же. На зуб медаль попробовать охота, вдруг съедобная! – прыснул смехом неугомонный Вовка.
- Вот ещё. Заляпаете ведь, - запротестовала тётя Света.
- А ну доставай, мать! Не только Женькина - всего посёлка награда эта! – вмешался дядя Петя.- Мозолистыми рабочими руками её не испохабишь, возвысишь разве!
- Не то, что только нашему «Таёжному» - всей России принадлежит эта награда! И не смейте думать иначе! Она твоя, мама! И твоя, Вовка! Не бравирую, а говорю, как есть! Я просто её пожизненный хранитель! Но не о том мы говорим, не на том обостряемся! – вспылил Евгений. – Я многое понял на финише, ведь двенадцать лет бежал к нему. Мы все были действительно героями на лыжне, но это я говорю не ради пустого хвастовства. Слишком много было пережито каждым спортсменом до начала стартов, и мы уже просто по определению не могли быть обыкновенными людьми. Да вы и сами это прекрасно понимаете. Ведь кто скажет, что бежал Демченко? Никто, потому что бежала Россия. И это правильно. А вместе с Россией – Италия, Франция, США и т. д. А теперь не перебивайте только. Видел я, пока выбрасывал ногу вперёд для победы, как всколыхнулась страна от края до края и пришла в движение. И три процента от всей нашей численности, горстка самоотверженных героев в пять миллионов пшеничными ростками проклюнулись на иссиня-чёрной пашне, чтобы зеленеть, набухнуть в колосья и накормить собой остальную массу людей. По тридцать человек каждый возьмёт на себя. А иные – по одному, другие – по двести, будут и такие, которые миллион обнимут собой. Здравствуй, племя младое, незнакомое. И ничего-то им не надо будет взамен. – В глазах Евгения вспыхнул фантастический блеск. – Обильной предвидится жатва. Они ни на кого не станут смотреть, а только на совесть. На совесть свою! Она подскажет им, как действовать. Их методы будут непостижимы и загадочны. Как вам такое: пробуждение душ через операции на сердца без хирургического вмешательства?
- Остановись, Женька! Ты спятил! – ворвался в монолог кто-то из гостей.
- Не перебивать олимпийского чемпиона! Не смейте! – словно бритвой, разрезал воздух голос Евгения. – Без скальпелей и наркоза! Они начнут резать на живую, заставят страдать и смеяться до самозабвения, и средства массовой информации собьются с ног, не поспевая за событиями! Кто такой Демченко по сравнению с теми, которые грядут во всеоружии! Прах! Серая пыль! Я благодарен Богу за то, что предваряю их приход! А прожженная журналистская братия, видавшая виды, онемеет, потому что не будет знать, как охарактеризовать те или иные случаи, которые посыпятся на нас, словно из рога изобилия! На всё у них будет один комментарий: «Без комментариев»!
- Не может быть, друг! Врёшь! Всё врёшь! – благим матом закричал Вовка, подскочил к Евгению и схватил его за грудки.- Это нереально!.. И всё равно верю, чёрт тебя побери! Примеры!
- Тогда слушай сюда, бродяга. Можно и примеры, - произнёс Евгений и встряхнул друга. – Россия. Сибирь. Время события неизвестно, лицо человека размыто. Он очень устал, но улыбается.
- Он там один? – задал вопрос Вовка.
- Нет, не один. Вокруг десятки, сотни китайцев! Они валят лес! Стоит страшный рёв от бензопил! Повсюду пеньки, пеньки, пеньки, - понял!?
- Что же это? Вот так безнаказанно?! Нашу тайгу?! Кормилицу?! – в испуге воскликнула мама Евгения.
- Да!!! Валят и валят!!! За всё заплачено! Валят и вывозят!!! И это ведь деревья! Лёгкие планеты! Но всем наплевать!
- Дальше! – зло бросил Вовка.
- Дальше он сажал! Не рвал глотку, не обивал пороги начальников с жалобами, а вкапывал молодые саженцы рядом с пеньками и кротко улыбался. Они валили тайгу, а он, этот человек, валился с ног от усталости. Он уже не ел и не спал несколько дней, а китайцы ели и спали. «Иван, - обращались они к нему на своём языке и протягивали миску с рисом. – Поешь, Иван. Ты не протянешь долго». А он благодарил их, но отказывался от пищи. Не от гордости отказывался и не из ненависти к ним. Просто время не ждало, а ему надо было успеть посадить ещё много деревьев на месте срубленных. Когда китайцы вповалку укладывались спать в бараке, он исчезал куда-то на Урале, а утром возвращался с новыми саженцами. Сначала лесорубы с недоверием относились к нему, но потом решили между собой, что Иван выполняет свою работу, как они выполняют свою, потому что сейчас нет ни правых, ни виноватых, а только работа, за которую хозяин платил им гроши, а ему, вероятно, вообще никто ничего не платил. За месяц напряжённого труда из красивого и сильного мужика русский превратился в скелет, и китайцы жалели его, но остановить вырубку леса не могли, так как им надо было уложиться в норму по заготовке. – К горлу Евгения подступил ком. – Дома их ждали дети, Вовка!
- Сучий мир, - крякнул кто-то из гостей.
- Однажды русский обнял кедр, потёрся щекой о шероховатую кору великана и сполз вниз, чтобы больше не подняться.
- А я? А мы все? Чё же мы творим? – заскрежетал зубами Вовка. – Ты-то чё? Куда смотрел?
- А что я? В будущем всё это произойдёт. Когда он умер, они похоронили его возле барака, и бригадир китайцев сказал: «Иван сажал деревья, теперь это будем делать мы. Рукотворная тайга – тоже тайга. Мы просто позже станем ложиться спать, ведь русский вообще не спал».
Был первый час ночи. Гости приуныли после истории, рассказанной Женей. Женщины стали убирать со стола, а мужики вышли на крыльцо покурить. По небу колесили спутники, ничем не отличающиеся от звёзд, и отец олимпийского чемпиона заметил, что Космос не допустит землян до тех пор, пока они не наведут порядок на своих садово-огородных участках.
- Слышь, братан, – обратился Вовка к другу, взял его за локоть и отвёл в сторону. – Не счастья, не брюха набитого хочу. По делу томится душа, по кипишу невообразимому. Дай мне слово, что всё то, о чём ты сегодня говорил, случится на моём веку. Пообещай, а то заряжу те под правый глаз, и будешь синяком отсвечивать. Хлеще твоей медали засверкает!
- Так начинай прямо сейчас. Наладь отношения с Катюшей, а то измотал девчонку совсем.
- Нет, это мелко.
- Да пошёл ты в таком случае. Зря я всё рассказал. Стержня в тебе нет, труха одна.
- Ты мой грифель не трожь! – зло бросил Вовка, зачерпнул в ладонь снег и, положив его в рот, начал жевать. – Хреново меня знаешь! Селиваненская порода покрепче Деменьтьевской будет! Протрезвел я! Гонка!
- Да иди ты. Какая гонка, Вован. Ночь на дворе, – беззлобно заметил Евгений.
- Заднюю включить хочешь? Гонка до Воробьёвского хутора! – не унимался буян. – Восемь – туда, восемь – назад! Мы все тут в «Таёжном» на лыжах ходить умеем! Одевай пластиковые, а я на дерево встану! Фору тебе даю – понял? Обставлю, как пить дать!
Через пять минут от двух гигантов и след простыл. Они ушли в ночь, как в старое доброе время, когда оба были детьми. Звёздный купол неба расстилался над ними. Скоро их поглотила тайга.
- Бежишь, друг? – спросил Вовка.
- Бегу.
- Не устал?
- Устал, конечно. Вымотал ты меня. Может, отдохнём, Вован?
- И я устал, но ещё немного пробежимся.
- Вот что. Сейчас меня примут за идиота, но БАБ сдастся.
- Что-о-о? – резко затормозил Вовка, подняв лыжами вихрь снега. – Неужели сам Борис Абрамович Бере… Не может быть! Он же – вор, страшный человек! Я скорее поверю в конец света, чем в раскаяние этого подонка!
- Не забывай, что он - русский вор, русский страшный человек и подонок тоже русский, – отдышавшись, заметил Евгений, остановившись рядом с другом. – Апокалипсис подождёт, потому что начинается новая эра. Эра раскаяния, прощения и созидания. Да, да! Новая эра! Всё будет другим, станет рассматриваться под другим углом зрения, но сначала – шоковые разряды через людские души!.. Он раздаст все свои миллиарды и тайно приедет на Красную площадь, чтобы умолять народ казнить его за причинённые стране страдания, но получит вместо этого прощение простых людей. Такого количества прессы со всего мира больше никогда не увидят башни Кремля. Он соберёт всех знаменитых и честных журналистов к назначенному сроку, но не для пафоса и пиара! Совсем нет! Обладая незаурядным умом, он в последний раз обведёт вокруг пальца спецслужбы, чтобы за двадцать минут успеть высказать то, к чему давно подталкивала его истерзанная совесть. Эти двадцать минут потрясут мир, Вовка! В голосе человека, надругавшегося над нашей с тобой Родиной, зазвучит небо, и люди поймут, что никогда не поздно, а всегда – самое время! Он втиснет «Войну и мир» в свою речь, так как Господь подскажет ему такие слова, от которых даже у дьявола выступят слёзы.
- А дальше?
- Дальше…
10
Олимпиада… Биатлон… Последний рубеж… Стрельба из положения «стоя». Лидер гонки американец Джон Стоун расстреливает патроны в воздух, отбрасывает винтовку в сторону, выхватывает из-под лыжной шапки плакат, который прикрепляет к груди, и уходит на штрафные круги. На плакате надпись: «ПРОЩАЙ, ОРУЖИЕ! Э. Хемингуэй».
Олимпиада… Марафон… Двести метров до финиша… Китайский спортсмен – безоговорочный лидер… Отрыв от ближайшего преследователя – 60 метров… У спортсмена из поднебесной ломаются оба крепления. Гробовая тишина на трибунах и у экранов телевизоров. Поравнявшись с Ли Чаном, тормозят россиянин, австриец, немец и швейцарец. Они ждут, когда китайцу заменят лыжи.
- Go! – бросает россиянин китайцу, но при этом сам остаётся на месте, чтобы дать отбежать лидеру.
- Go, friend! – через шесть секунд подталкивает россиянина австриец.
- Go, brother! – спустя три секунду обращается к австрийцу немец.
- Go! Go! Go! – отправляет немца вперёд растроганный швейцарец.
- Неужели это коне-е-е-ец?! – с восторгом закричал Вовка на весь лес, скинул лыжи и стал приплясывать.
- Нет, это начало! Нача-а-ало! Нача-а-ало! Китаец подхватывает российский флаг, россиянин – австрийский, австриец – немецкий, а немец – швейцарский! Новая Эра-А-А!
|
