Елена Супранова
Лиха беда начало
Рассказ
К середине августа, когда все справки для поступления в школу были собраны, Славчик Гуров потребовал от родителей полной свободы действий и самостоятельно записался в первый класс "Д". В школе он сказал, что родители в длительной командировке, а бабушка больна.
За ужином мама сказала:
Я училась в первом «А». Папа же наш в «А» не учился!
Папа сделал небрежный жест и ответил беспечным голосом:
С первого и до последнего класса я отучился в "Б". И ничего. Главное – не где, а как. Между прочим, это ты у меня в подчинении, отличница, а не я у тебя!
Бабушка поправила очки и произнесла сладким голосом:
Пашенька, вы так говорите об этом, словно вы там не учились, а, извините, мучались. Она снова поправила очки, хрустнула карамелькой, отхлебнула из кружечки чаю и продолжила: У нас, помнится, первый класс был один, но школа была на хорошем счету. Тут она стала считать про себя, загибая пальцы. – Почему в «Д»? Может ведь и не хватить хороших учителей!
1 сентября после линейки, выстояв почти час в очереди перед кабинетом директора школы, Славчик добился-таки перевода в первый класс "Е". Директор не стал нарушать строгих правил семьи: как же, раз ребёнок говорит, что в их семье все учились только в "Е" - и мама, и папа, и бабушка…
Первый школьный урок – крючочки и палочки, точечки и черточки. Скучно, жарко, ноют ноги, натёртые новыми ботинками. Славчик, втянув голову в плечи, оглядел притихший класс все пишут. Надо и ему что-нибудь писать, это ведь урок.
Виктория Игоревна вызвала родителей в школу. Папа с мамой не смогли явиться – им сдавать проект. Пошла бабушка. Она полистала тетрадь Славчика и с доброжелательной улыбкой обратилась к учительнице:
Уважаемая, я не нахожу, за что можно было удалять с урока моего внука. За один школьный день Славчик исписал почти всю тетрадку. Он ведь вам признался в любви, дорогая. Причём, по-французски. И почти без ошибок!
Учительница в растерянности прижала тетрадь к груди:
Но я не учила французский, у нас английский был в школе. Я ничего такого и не поняла…
На это бабушка лишь пожала плечами, потом достала из сумки карамельку и угостила Викторию Игоревну. Вспоминая свою молодость, она, между прочим, сказала, что французский не очень трудный язык, а вот над испанским ей пришлось, помнится, попыхтеть. Зато немецкий, английский и итальянский потом давались значительно легче. И она повторила ещё раз, полуобернувшись от двери:
Значительно легче.
После ужина папа устроился в кресле с газетой.
А не прописать ли ему известного "витамина", он вроде бы стал зазнаваться? Надо же: учительницу поразить захотел, так сказать сразил насмерть французским! Я бы тоже не потерпел издевательства над собой!
Мама, плотно прикрыла дверь в комнату сына.
Ты не смеешь так плохо думать о нашем Славчике. Я уверена, он и не подозревал, что Виктория Игоревна не знает французского.
Бабушка смотрела сквозь тюлевую занавеску на старый тополь во дворе.
По-своему учительница права: она и не обязана знать французский, раз его не было в их школьной программе. Время не то.
Копилка, в которую Славчик два года бросал монетки, была разбита под воскресенье. Рано утром он выпросился во двор на пару часов, а сам поехал трамваем на вещевой рынок.
Учительница развязала ленточку с розочкой и развернула целлофан пакета, который вручил ей на последней переменке Славчик. В пакете лежала вещь: оранжевая маечка на узких бретельках. «Я люблю вас», было на ней написано по-английски.
В школу на этот раз вызвали отца.
Вечером, выслушав объяснение сына, мама отослала его в свою комнату.
Он джентльмен. Раз Виктория Игоревна не знает языка, на котором ещё Пушкин признавался в любви Натали, тогда он перешёл на более распространённый. У него горячее сердце.
Папа, в задумчивости потирая подбородок, произнес:
Хорошо, признавайся в любви, на каком хочешь языке, но зачем же женщине дарить нижнее бельё? Это как, по-вашему? То-то же.
Бабушка долго смеялась молодым задорным смехом, потом сказала, обращаясь к маме:
Твой дед, Людочка, умыкнул бабушку Соню. Маман рассказывала мне, что он был настоящий горец. Представьте себе, уворовал свою невесту! Главное в этом деле неожиданность.
Праздник 8 марта – Мамин день: монтаж, песенка, танец с мамами и бабушками. В просторный коридор были вынесены стульчики для гостей. Учащиеся первых классов выстроились лесенкой, все разом поклонились и исполнили разученную песенку. Им неистово хлопали. Монтаж шёл превосходно: девочки в такт взмаху руки учительницы кивали головушками в бантах, мальчики были сосредоточены. Каждый ребёнок смотрел на гостей, но видел только свою мамулечку и только свою бабуленьку.
Первый "Е" завершал монтаж. Устали, вспотели, проголодались. Выступят Лера, Санька, потом Славчик и чаепитие по классам. Лера проглотила два слова; Санька не сбился ни разу; Славчик сделал шаг вперёд, поднял руку и вдруг продекламировал из Маяковского:
Мир
опять
цветами оброс,
у мира
весенний вид.
И вновь
встаёт
нерешённый вопрос -
о женщинах и о любви.
Хорошо читал Славчик, его голосок звенел, как весенний колокольчик на лугу. Дошло до всех. И до завуча Софьи Петровны. Но, чтоб прониклись все, Славчик закончил своё выступление Блоком:
О, нет! Не расколдуешь сердца ты
Ни лестию, ни красотой, ни словом.
Я буду для тебя чужим и новым,
Всё призрак, всё мертвец, в лучах мечты.
Завуч Софья Петровна снова и снова оглядывалась на гостей. Потом она поискала глазами Викторию Игоревну, у которой в это время, кажется, развязался шнурочек на туфельке, и которая только поэтому не видела из-за спин своего первого "Е", как смотрит завуч.
На этот раз в школу пошла мама, ей, оказалось, нужно зайти в жилконтору, а это как раз по пути.
Завуч долго говорила о пагубном влиянии улицы на ребёнка:
Семья вот кто главный воспитатель, Софья Петровна, расхаживала твёрдым шагом по учительской перед мамой. – Воспитывать надо правильно, тогда ребёнок не будет покидать семью в часы досуга. В последнем слове ударение упало у неё на первый слог, она кивнула себе, и продолжила: Если эта семья любит ребёнка. Тут она чуть-чуть помолчала, выдерживая должную паузу, и добавила, понизив голос: Любите его.
Завуч нервничала, это передалось маме. Но Софья Петровна всё же взяла себя в руки и напомнила, что Маршак, Михалков… ещё Барто в программе первого класса, а то: "о женщинах и о любви".
Это откуда такая пошлость? как бы, между прочим, спросила она.
Маяковский, ответила мама слабым голосом.
Ладно, отмахнулась завуч. А "мертвец, в лучах весны"?
Мечты, поправила мама.
Пошло, дорогуша. Пошло и стыдно.
Мама вытерла слёзы и только произнесла:
Я думала Блок это красиво. Она поднялась с диванчика и, уходя, чуть слышно произнесла: Какая же я дура…
Вот-вот, Софья Петровна, провожая до дверей, слегка похлопала маму по плечу, в таких семьях всё и бывает. Скатываются, да.
Папа, выслушав мамин рассказ о беседе с завучем, ухмыльнулся:
Я в его годы про зайку пел песенки и про Илью Муромца слушал сказки, а он: "женщины, призраки"… Говорил ведь вам, бабуля, при этом он посмотрел на маму сквозь толстые линзы очков, амуры-лямуры ваши до добра не доведут. Не хочу я даже слышать этот язык в своём доме. Ведь знаю, знаю: все без меня щебечете на нем! У-у, заговорщики!
Бабушка стала очень серьёзной:
Горе-то, какое: Блока детям запрещают, Маяковский снова нехорош. Было это, было уже. Всё повторяется, сколько можно! Но Блок…
Мама глубоко вздохнула:
Ах, если б кто-нибудь когда-нибудь прочитал мне стихи о любви, ну хоть один только разочек! Никто, ни разу, тихо произнесла она. А я, каково мне было выслушивать это? Им человек читает о любви, мальчик впервые влюбился, а они стыдно. Что стыдно? О любви?! и она неожиданно расплакалась.
Майскую эстафету доверили завершить Славчику: трудное это дело добежать до финиша и не уронить палочку. Рука крепко сжимала её, а ноги убыстряли бег. Ещё чуток и о, победа! «Славчик ты герой!» кричали девочки. «Мо-ло-ток!» скандировали мальчики первого "Е".
Результаты объявили через короткое время, отметив Ростислава Гурова: не подвёл, пригодилась тренировка.
Пусть один из вас, судья полистал список учеников, ну, хотя бы ты, Гуров, получит красный флажок.
Славчик поднялся по ступенькам на возвышение к судьям флаг над ним высоко реял на шесте, и получил флажок победителя. Он кланялся, кланялся налево, направо, прямо, судьям. Потом легко сбежал по ступенькам, подошёл к микрофону посередине спортплощадки, и произнёс:
Позвольте вам, Виктория Игоревна, посвятить и эту мою победу. Чеканя шаг, Славчик подошёл к своей первой учительнице и положил к ногам флажок.
Солнце припекало. Учительница стала красной, посмотрела по сторонам. «Это любовь», шептали девочки. «Ну, даёт!» удивились мальчики первого "Е".
Что ж, подвёл итог соревнованиям старший судья, главные успехи, судя по всему, у вас впереди, и первый зааплодировал.
Виктория Игоревна плакала, помешивая ложечкой чай в фарфоровой кружечке с золотыми ангелочками.
Я устала, не выдержу, твердила она, ища и не находя сочувствия в семье Гуровых. Что это вы такие весёлые? подозрительно спросила она. Зачем на меня так смотрите? Ваш сын меня преследует, он маньяк, я и директору об этом заявила. Тоже не понял меня: посоветовал сменить школу. Уволюсь, уеду к маме или… замуж выйду!
В начале разговора отец хотел что-то сказать, но учительница всё плакала и плакала. Тогда он вышел.
Викторию Игоревну насторожило молчание семьи. Она резко встала и выбежала из их дома, сорвав с вешалки свое пальто, даже не попрощавшись.
Мама мечтательно произнесла:
Как велико чувство у нашего Славчика! Я словно вспомнила свою первую любовь. Первый класс мы всё же одолели.
Бабушка потирала руки:
Лиха беда начало. Людочка, не пора ли Ростислава приобщить к Гейне? В оригинале, конечно. А ещё я на развале занятную книжицу приобрела…
Потрясая над головой листком из ученической тетрадки, отец ликовал:
Наш сын опять влюбился! Он сочинил сонеты. Правда-правда, как Шекспир! – и припечатал рукой листок к столу.
Бабушка заглянула в листок и произнесла по-французски:
Людочка, не волнуйся, все хорошо. Это я попросила Славчика переписать рецепт от моли из одной английской книжицы. Моли развелось много, как бы она твою новую шубу не побила.
|
