Как я была литературным критиком.
Моя подруга Даша с юности отличалась неуёмным аппетитом по части литературы – поглощала без разбору всё – от Сервантеса до Марининой. Работала она бухгалтером в небольшой уютной фирмочке, сводила балансы, сдавала отчётность, но в тайне лелеяла мечту стать литератором – не писательницей, не поэтессой, а именно литератором, как она с гордостью подчёркивала, и добавляла, что её к этому даже имя обязывает.
-Смотри, Дарья Донцова – раз, Дарья Истомина – два, - загибала пальцы подруга, - Полина Дашкова – три…
-Постой, она же Полина! – говорила я.
-Зато ДАШкова – значит, тоже Даша! – отрезала подруга, и я в который раз дивилась несокрушимости женской логики.
Честно говоря, я всегда скептически относилась к Дашкиным мечтам. Кто из нас не мечтал о карьере актрисы, певицы или фотомодели? Ну литератор, оригинально, конечно, но тоже ничего особенного, тем более что мечты, как правило, имеют свойство так и оставаться мечтами.
Но вот однажды в субботу утром мне позвонила Даша и напросилась в гости. Я как раз намечала уборку, и её приход меня не сильно обрадовал. Даша пришла с большим пакетом и была необычайно молчалива и загадочна. Мы уселись на кухне, и я поставила перед ней дежурную чашку с чаем.
-Ну и…, - начала я, - Рассказывай, что случилось? Опять «любовныя страдания»?
-Хуже, - ухмыльнулась Дашка, - я таки решилась стать литератором!
-Да что ты?! – приуныла я, - Вот новость так новость! Это, мой друг, старо, как анекдоты Петросяна. По крайней мере раз 15 ты делилась со мной этой своей сокровенной девичьей грёзой.
Подруга таинственно блеснула на меня очками.
-А вот и нет. Я ещё месяц назад всё для себя серьёзно решила. И вот, пожалуйста… Это, так сказать, мой труд… в 100 томах, то есть листах…
И Дарья с торжественным видом извлекла из пакета пухлую пластиковую папку.
-Тут всё! – провозгласила она.
-Прости, что «всё»?! – я ошарашено глядела на кипу густо напечатанных листов формата А4. Кипа была большая, и мне почему-то стало очень не по себе.
-Ну всё, что я успела написать за этот месяц. Конечно, у меня ещё много идей, так сказать, творческих замыслов… Но здесь уже есть два романа, поэма, пьеса, несколько рассказов, ну и по мелочи, стихи там всякие…
-Послушай, Дашенька, - осторожно спросила я, - а разве у вас в том месяце не было сдачи квартального отчёта?
-А я теперь этим не занимаюсь, у меня теперь другой участок работы, я на кадрах сижу, - радостно отозвалась подруга. - И время появилось, так что у меня в планах ой как много всего литературного! Хочу попробовать себя в фантастике, в публицистике, в мистике, в детективе, в сказке, в притче, в сценарии…
Я приуныла. Даша продолжала вдохновенно бубнить о своих литературных перспективах. Было похоже, что она решила ошедеврить всю многострадальную русскую литературу, не пропуская ни одного жанра.
-И что ты сейчас намерена со всем этим делать? – прервала я Дашкин поток сознания.
-Сейчас? Тебе читать, разумеется! Я буду читать, ты будешь слушать и высказывать свой восторг и удивление! Ты же у нас гуманитарий, даже музыкальную школу окончила.
Меня подбросило. Я ещё раз взглянула на кипу рукописей. Кипа издевательски подмигнула мне скрепкой и нагло развалилась по всему кухонному столу.
Я заныла:
-Даш, а может, не надо, а? Может, я ещё пожить хочу, я ведь совсем молодая, и вообще, чего я тебе плохого сделала? Я ведь прямо здесь и помру, я же не вынесу такого напора твоего таланта, он же меня сметёт!
-Ну, это ты брось! От искусства ещё никто не умирал. Мои слушали, и ничего – только молчали долго, от восхищения, наверное. Настоящий шедевр всегда потрясает. Правда, Дениска-младший слегка заикаться начал после моего детектива-боевика… И муж странно стал смотреть, конечно, чувствует себя недостойным меня, не каждому ведь дано жить с гением! И вообще, друзья мы или нет? Ты как подруга должна всячески поддерживать мой свеженародившийся талант, и благодарные потомки со слезами умиления поставят тебе памятник, а в учебниках литературы наши имена будут всегда рядом.
Обалдевшая от столь неприкрытого шантажа, я поняла, что легче карандашом остановить паровой каток, чем отказаться от Дашкиного предложения, и обреченно вздохнув, сказала:
-Так. И с чего начнём пытку литературой? Знаешь что, давай сразу с дыбы, т.е. с романа?! Если уж я выдержу его, то потом атакуй меня хоть самыми слащавыми сонетами или занудными новеллами – я всё стерплю.
Дашка откашлялась и с видом Шолохова, зачитывающего только что законченный «Тихий Дон», изрекла:
-Любовный роман «Сладострастная девственница».
Меня взяла тоска. С нехорошим предчувствием я подперла голову двумя руками и закрыла глаза. «Поспать, что ли, - думала я, - так ведь не получится». И стала вспоминать фильм «Красотка» - всё лучше, чем насиловать свой слух Дашкиными опусами. Как сквозь воду до меня доносились обрывки фраз из романа, поражавшие своей кондовостью:
-…скупая мужская слеза покатилась вниз по мужественной небритой щеке Марка…
-…невинные глаза ребёнка были широко распахнуты вдаль и светились благодарностью…
-…заразительный смех Анны заливисто зазвенел в напряженно зависшей тишине…
-Повисшей, - машинально поправила я.
-Нет, зависшей, так красивее и оригинальнее! – заупрямилась Дарья.
-Ну, если оригинальнее – валяй дальше.
-Знаешь, пожалуй, я весь роман тебе читать не буду, - сказала вдруг подруга, - а то у нас времени на всё не хватит. Давай я прочитаю тебе 23 главу, она мне больше всего нравится:
-Багровое солнце садилось в ласковую зыбь морского штиля. Марк и Анна стояли на берегу, страстно прижавшись друг к другу. Взявшись за руки, они провожали взглядом засыпающее светило. Марк наклонился к уху девушки и нежно прошептал: «Любимая, я так ждал этого мгновения! Я жил ради него!!! Мы с тобой вдвоём… в этот чудесный вечер…» Он не договорил, и их губы слились в страстном и нежном поцелуе, а над морем кричали чайки, и золотилась солнечная дорожка, и легкий ветерок развевал длинные волосы Анны. Девушка ещё крепче прижалась к Марку и страстно прошептала: «О, любимый, я вся горю…» Юноша нежно…
-Стоп, стоп, стоп, - оборвала я чтение, - Мне всё ясно. Дальше последует сентиментально-порнографическая сцена: Марк и Анна на пляже, озаряемом золотистым светом угасающего дня, сольются в нежном и страстном объятии.
-Откуда ты знаешь? – вытаращилась Дашка. – Всё так и будет, нежно и страстно!
Я скромно улыбнулась.
-Милая ты моя, за свою жизнь я перечитала столько подобной мути, что точно знаю, чем дело заканчивается, если двое стоят на берегу и наблюдают закат солнца.
Подруга обиделась.
-Ну уж и мути. На тебя не угодишь… Ты мне просто завидуешь!
Она торжествующе посмотрела на меня и сочувственно произнесла:
-Ты же так не напишешь?!
-Это точно. ТАК я не напишу.
-Вот. Что и требовалось доказать. А теперь я буду читать тебе стихи. Любовные.
Мне стало дурно.
-Дашуль, может, не надо? – снова взмолилась я.
-Надо. Должна же ты оценить мой талант во всей его мощи и многообразии! Слушай!
И начала подвывать совсем как настоящая поэтесса:
Жаркий смерч наших чувств лодку быта разбил,
Опрокинул жестоким безумным цунами
Жизнь твою и мою, я рыдал и любил,
Жемчуг слёз утирая твоими персями!
-Чем, чем утирая?!! – спросила я обалдело.
-Персями. Ну, пальцы так в старину назывались. Стихотворение у меня возвышенное, вот я и решила, что перси – самое то.
-Персты, голуба моя, персты!!! Перси – это груди! Ты как себе представляешь эту кошмарную сцену вытирания слёз грудями?!
Даша нервно хихикнула.
-Ой, прости, перепутала…
И заискивающе произнесла:
- Дальше слушать будешь?
-Нет, не буду, - твёрдо сказала я. – Моих нервов на вторые перси не хватит.
-А у меня ещё есть литературные пародии!
-Что???
Дашка приосанилась.
-Пародии. Поэтические. И прозаические.
-То есть ТЫ пародируешь поэтов?!
-Ну да. Вот, например, пародия на Есенина Эс А.
Я чуть не упала со стула.
-Ну-ка, ну-ка…
И Даша с некоторой опаской начала.
С неба падают белые снеги.
На метре мы катились домой.
Ты с унылостью старой телеги
О любви мне скрипел неземной.
Мы с тобой как две ртутные капли,
Нас так тянет друг к другу и жмёт.
Я опять наступаю на грабли
И шепчу: «Я твоя, идиот!»
Я долго молчала, а потом выдавила:
-И что здесь есенинского?
Дарья с готовностью ответила:
-Как что? Белые снеги у Есенина были? Были. Опять же грабли – деревенское орудие производства, намёк на то, что Есенин – певец деревни!
-Угу. Ну а слово «идиот», согласно твоей логике, это намёк на Достоевского Эф М?
-Точно, - обрадовалась подруга. – Вот видишь – сразу две пародии в одном стихе!
Я поняла, что спорить с ней бесполезно и, вздохнув, спросила:
-Это всё?
-Нет, ещё есть пародии в прозе: «Комбайн и поле» на Хемингуэя, «Понедельник» на Толстого, «Отморозочка» на Островского и «Шнурки и чуваки»…
Дашка опасливо замолчала.
-А это что ещё за пародия? На кого?
-На Тургенева. «Отцы и дети».
-Мда…
-Читать?
-Не надо! – испуганно попросила я. – Кажется, я уже догадываюсь, что это будет.
Растеряно помаргивая близорукими глазами, Даша искательно произнесла:
-А, может, послушаешь один малю-ю-юсенький отрывок из моего детектива-боевика? Честное-пречестное слово, это будет последнее на сегодняшний день.
И выжидательно уставилась на меня.
-Ты имеешь в виду, что подобных «Дашиных чтений» у нас с тобой будет ещё много? Ну и перспективка! Ладно, что с тобой сделаешь? Ты и мёртвого разжалобишь, Давай, валяй боевик…
Подруга облегченно вздохнула и, порывшись в листках, стала с выражением читать:
-Пётр открыл дверь, и его затошнило от нестерпимо сладкого запаха свежей крови. Кровавая дорожка на паркете вела к ванной, откуда доносились характерные булькающие звуки. Мужчина бросился туда, распахнул дверь и остолбенел от ужаса. Галя сидела, привалившись к ванной, и прижимала окровавленные руки к животу. Сквозь пальцы видна была огромная длинная, похожая на издевательскую ухмылку, рана, через которую бесстыдно вываливались наружу влажно-багровые внутренности - слабые галины руки не могли их удержать.
В горле у девушки что-то булькало, алая кровь густо пузырилась на губах и вяло стекала вниз, по шее в синюшных пятнах кровоподтеков. Наконец, галино лицо, залитое кровью из искалеченных глазниц, застыло в последней судороге смерти. Булькать перестало…
Здесь Дашка остановилась и гордо взглянула на меня.
-Ну как, впечатляет?
Меня передёрнуло от отвращения. Не мудрено, что десятилетний Дениска, Дашкин сын, стал заикаться после маминых литературных экзерсисов. На душе было мерзко. Во рту отчётливо ощущался солоноватый привкус крови. Я затравлено огляделась. В дальнем углу мой взгляд остановился на чём-то, подозрительно похожем на потоки крови. Я пригляделась – слава Богу, это просто тень…
-Ты что, - взорвалась я, - совсем рехнулась? Триллеров-ужастиков насмотрелась? Думаешь, мало у нас кровищи на телеэкране и на книжных развалах?
-А что? – оправдывалась подруга. – Все так пишут. Я что – хуже? Ведь это всё продаётся и читается!
-Нет, - решительно сказала я, - так не пойдёт. Ваяй лучше про сумасшедшую страсть под лучами багрового светила.
Дашка спросила упавшим голосом:
-Что, совсем не нравится? Думаешь, я вообще ничего не могу писать?
Её глаза заблестели от слёз. Мне сделалось совестно.
-Ну что ты, ну не плачь. Ты можешь писать, конечно, можешь. Бухгалтерский баланс – вполне! Но ничего другого! И вообще, знаешь, и без тебя писателей-графоманов-халтурщиков хватает. А ты – отличный бухгалтер. А отличный бухгалтер – на вес золота, в отличие от плохого писателя. Ты ведь не доверила бы Дарье Донцовой сделать квартальный отчёт твоёй фирмы? Ты ведь сделаешь это гораздо лучше, верно? Так что выше нос, подруга, как говорится, писателю – писателево, бухгалтеру – бухгалтерово…
Дашка слабо улыбнулась сквозь слезы, промокнула глаза салфеткой и, глубоко вздохнув, сказала:
- Э-эх, а я-то думала… Ладно, убедила. Налей-ка мне ещё чайку…
|
