Ревность
Он рассчитал все очень точно, с педантичностью профессионального математика, коей вечно раздражал свою супругу Марину. Маринка… Где ты сейчас, что делаешь? Где был бы я, если бы не твои бездонные, бархатно-лиловые глаза? Вечно из-за них пропадаю…
Я закашлялся. Горький дым все настойчивее лезет в горло, душит, выдавливая из глаз крупные слезы. Огонь все сильнее разгорается в прихожей. Дверь закрыта, но жар уже сочится сквозь щели в дверном проеме. Пройдет еще несколько минут, и он поползет по моей коже, слизывая сухим, жгучим языком капельки выступившего пота.
Мерзавец, как точно он все рассчитал…
Я с трудом огляделся, скосил взгляд вниз. Никаких шансов на спасение. Крохотная комната, обитая легковоспламеняющейся фанерой, плотно закрытое окно. Под ногами – хлипкая, грубо сколоченная дощатая табуретка. Скрипит и шатается от каждого вздоха, того и гляди, рассыплется. При одной мысли об этом удавка еще сильнее врезается в шею. Кажется, что она остра, как бритва. Малейшее движение, и она отсечет мне голову...
Пожар, наверняка, охватил весь домик. Мерзавец не мог не поджечь его со всех сторон. И все двери закрыл, чтобы огонь добирался до меня медленно, чтобы я видел, как приближается моя неминуемая гибель.
Воздух! Вот что мне нужно больше всего. Как я хочу сейчас распахнуть окно и освободить легкие от едкого дыма, стремительно наполняющего комнату…
Не могу пошевелиться. Он связал мне руки за спиной. Наверняка, влажным кожаным ремнем. Чувствую, как тот сохнет и до крови режет запястья.
И все же он - «гуманист»: привел меня в сознание, дал возможность подумать в последние минуты жизни и подарил право выбора, накинув на мою шею петлю. Если меня не устроит вариант быть заживо сожженным, я могу вытолкнуть из-под ног табуретку.
Может, позвать на помощь? Меня услышат и спасут!
- Помогите… - вырывается стон из моей груди, и я поражаюсь тому, насколько слабо звучит мой голос. Потрескивание огня, жадные языки которого уже лижут дверь моей комнаты, и то громче. Да и кто услышит меня в ноябре в этом богом забытом дачном поселке?
Злость и обида на самого себя постепенно наполняют душу. Как я мог купиться на трюк с запиской? Да, он здорово подделал почерк Маринки, но я должен был почувствовать подвох, знал, что он обо всем догадывается. Я его недооценил. Педант-коротышка, вечно отрешенный от жизни. Кто бы мог подумать, что в нем проснется ревность? Но зачем сразу убивать? Дал бы по физиономии… А то заманил на дачу и саданул в темноте по затылку чем-то тяжелым.
Я увидел его, лишь когда вернулось сознание. Он мрачно усмехнулся, поиграл зажигалкой и обещал подождать меня в машине. Шутник…
Огонь охватил дверь с внутренней стороны и заплясал по стенам. Несмотря на жар, меня прошиб ледяной пот. Сердце гулко застучало в груди, кровь бешено ударила в голову, в глазах потемнело.
Неужели все?
Я задыхаюсь. Глаза лезут из орбит, страх сковывает тело. В голове пульсирует мысль, что это всего лишь кошмарный сон...
Огонь подбирается ко мне. Еще минута, и он жадно оближет мое тело. Его жаркое дыхание обжигает, кажется, я чую, как пахнет жареным мясом. От этого становится дурно, и ноги сами дергаются в предательской агонии, едва не оттолкнув табуретку. Невероятным усилием мне удается ее удержать.
Мысленно прощаюсь с жизнью.
Какая глупая смерть – из-за интрижки с женой доцента.
И вдруг я чувствую, что петля ослабевает! В следующий миг тлеющая веревка вместе с градом раскаленных искр падает мне на голову. Я смотрю вверх и не верю своему счастью: огонь по проводке добрался до крюка люстры, через который была протянута удавка.
Мне нужен воздух!
Теперь окно не помеха, я пробиваю его головой и приземляюсь на влажную от ночной сырости землю. Словно рыба, долго раззеваю рот и никак не могу надышаться. В небе играют звезды, к которым устремляются яркие искры огня, едва не лишившего меня жизни.
Страх отпускает. Сейчас я отдышусь, зайду в сарай и возьму лопату. А потом навещу мерзавца, который наверняка ждет в машине. Он педант и должен убедиться, что не осталось никаких следов.
Теперь я об этом позабочусь. Неподалеку есть кладбище. Мерзавцу там самое место. Могилу он выроет сам. Я тоже оставлю ему выбор – на дне он найдет перочинный нож.
Ведь я по натуре – гуманист.
|
