***
Мои пальцы жадно уцепились за конверт. Я боюсь его, боюсь, потому, что уже не сопереживаю событиям, а переживаю их. Но отказаться нет сил. Переход легкий, мгновенный, что на этот раз?
Я снова в больнице, но на этот раз – по собственному желанию. Когда я вошла в кабинет, Вячеслав Константинович улыбнулся мне, как старой знакомой. Еще бы, за последний год вне больницы я провела в лучшем случае половину.
-Здравствуйте, Лена. Мы же вас выписали, разве нет?
-Выписали, - киваю я. – Два месяца назад.
-Надеюсь, в этот раз вас не привезли на « скорой»? И вы зашли только потому, что соскучились.
-Нет, я сама пришла.
Он вскидывает удивленные глаза:
-Зачем?
-Я хочу лечь на сохранение.
Он смотрит на меня с сомнением, решая не стоит ли применить успокоительное средство или позвонить психологу.
-Я беременна. И хочу лечь на сохранение.
-Лен, - он встает из-за стола, берет меня за руку, и так, что б я не заметила, щупает пульс. – Вы хорошо себя чувствуете?
-Да! – твердо отвечаю я. – Я не сошла с ума. Сердце бьется как положено?
Он отдергивает руку и краснеет.
-Не хочу вас огорчать, но это не возможно, вы ведь знаете. Мы разговаривали об этом перед вашей выпиской – это невозможно! И будет лучше, если вы смиритесь…
-Я беременна! – упрямо повторяю я.
И перехватываю его недоверчивый взгляд.
Уже потом, когда УЗИ показало наличие зарождающейся жизни внутри, а меня определили в палату, на этот раз под номером 5, он качал головой, раз за разом поднося снимок к глазам:
-Это невозможно…но, черт побери, факт!
Белые стены. Пять месяцев разглядывание белых стен. За это время я выучила все дефекты выбеленного потолка. Когда еще было тепло, я гуляла с другими пациентками в больничном сквере. И пока была надежда, смотрела на улицу через пруты забора. Я боялась пропустить его появление, поэтому, гуляла с утра до вечера. Один раз, еще осенью приехала свекровь с пакетом яблок.
-Ну, ты как? – почему она прячет глаза?
-Хорошо. – А потом задаю вопрос, который мучает меня на протяжении многих недель. – А где Миша?
-Он же работает,…приезжает поздно… Только и успевает на последнюю электричку.
-Да, конечно… - говорю я, и только когда она уходит, думаю о том, что есть еще и выходные.
Он звонит мне в больницу, медсестра зовет меня к телефону и я припадаю ухом к трубке. Я не спрашиваю, почему он не приезжает, а он не объясняет ничего. Просто интересуется, как я, выслушивает мой ответ и говорит, что пришла электричка. Раз в неделю… От звонка до звонка.
Пять месяцев больничных стен, но я не бегу от них. Я знаю, что жизнь внутри меня поддерживается лишь благодаря заботам врачей, она уже бьется, она уже обозначила себя слабым толчком изнутри. И по ночам я шепчу ему, тому, кто внутри:
-Ничего, малыш, ничего, все будет хорошо… Вот увидишь…
Только почему-то я в это не верю.
Второе февраля – день его рождения…
-Может, ты не поедешь? – спрашивает меня Света. – Подумай, мало ли что, как я буду отчитываться перед главврачом?
-Светочка, миленькая, отпусти пожалуйста! Никто не узнает! Сегодня суббота, а завтра вечером я уже буду здесь! - упрашиваю я медсестру.
Она не устоит, согласится, напоследок погрозив мне пальцем и крикнув:
-Смотри, только до завтра!
Я оборачиваюсь и машу ей рукой.
На электричку я уже не успею, хорошо, что я жила здесь, в городе, и что есть сосед, у которого машина.
-Саша, привет! – он уже спал, когда я позвонила в дверь.
-Привет. Сколько лет, сколько зим… Ну, заходи…
Из комнаты выглядывает его жена и ее лицо расплывается в улыбке, когда она видит меня.
-Привет, Элла.
-Привет-привет! Заходи! – приглашает она. Даже не интересуясь, и не ставя в упрек, что я заявилась в пол двенадцатого ночи.
-Нет, я собственно…Саш, ты не можешь меня отвезти в деревню?
Сашка переглядывается с женой, потом говорит:
-Подожди, я сейчас оденусь…
Пока он одевается, Элла наливает мне чай.
-Какой срок? – спрашивает она.
-Семь месяцев.
-Ты же вроде в больнице?
-Я отпросилась. У него сегодня день рождения. Я еще днем купила бутылку шампанского и торт. Вот, поеду, поздравлю…
-А это не опасно для… – она кидает взгляд на мой живот.
-Я же только на денечек. А завтра с утра вернусь на электричке.
Сашка заглядывает на кухню:
-Я готов!
Дорога скользкая, мы тратим целых полчаса на то, что б добраться к цели. Мне кажется, что если бы я бежала…
Света нет ни в доме ни во времянке.
-Приехали. – Говорит Сашка. – Давай, я подожду.
-Зачем? Езжай.
-Я лучше постою, мало ли что, вдруг никого нет дома?
Я не спорю, я уже открываю калитку и стучу в дверь.
Мне открывает свекровь:
-Ты?
Она не смотрит в глаза. Почему-то мне становится холодно.
-А где Миша? – она стоит в дверях, а я пытаюсь заглянуть в комнату через ее плечо. Неужели он не слышал, как подъехала машина?
-Он в хате…
Я поворачиваюсь и иду к старому дому, недоумевая почему он там. Ведь холодно, нужно топить? Или он поругался с матерью?
Стучать нет смысла – дверь закрыта изнутри на крючок, но я оттягиваю ее на себя и пальцем выбиваю последнюю преграду. К чему?
Темно… Белым пятном виднеется старая печка. Я иду по памяти, глаза мне ни к чему…
Комната…Поднимаю руку, нащупываю выключатель и ярким солнышком вспыхивает лампочка.
Я вижу, но не хочу верить своим глазам. Зачем я приехала, боже, за что? За одно мгновение внутри меня что-то надорвалось… Боковым зрение вижу топор, прислоненный к печке, я уже тянусь за ним, что б почувствовать тяжесть железа в руке и направить свою горечь на тех двоих, на кровати…
Но вовремя останавливаюсь. И почему-то мне смешно оттого, что Миша, видя меня, пытается с головой накрыться одеялом. Перешагиваю через порог комнаты, уже понимая, что перешагиваю через себя, через всю свою жизнь.
Подхожу к большому зеркалу. Зачем? Скидываю с себя одежду, оглаживаю руками выступающий живот, успокаивая, убаюкивая жизнь внутри. Тянусь за халатом, накидываю его на себя и говорю с иронией:
-Вы тут заканчивайте, а я пойду чайник поставлю. Я тортик привезла… С днем рождения, Миша…
Сашка, увидев меня, выходит из машины:
-Что случилось? На тебе лица нет!
-Сашенька! – прошу я. – Подожди пол часика, а затем отвези меня домой.
-Конечно…
Хлопает дверь, Мишка, обмотав полотенцем бедра, босой, бежит ко мне по снегу:
-Мамка, между нами ничего не было, мамка!
Я горько улыбаюсь.
-Конечно, даже прокладку не подложил…
-Хочешь, я ее выгоню, хочешь?
Он заглядывает в мои глаза, он пытается взять меня за руку, я вырываюсь.
-Нет, она же не виновата, что я так не вовремя…Без претензий, Миша… Ты одевайся, и прошу за стол.
Чайник кипит и внутри меня все кипит… Сашка смотрит с тревогой, успокаивающе гладит мою руку и просит:
-Лен, давай я тебя отвезу домой! Слышишь?
Я прошу его еще немного подождать.
На кухню сначала заходит Ольга, и мне больно оттого, что это моя подруга. Хотя я нашла ей оправдание не задумываясь – он очень красив. Она сохла по нему еще до моего появления… Зачем же он выбрал меня?
-Лена, прости, я не знала… Тебя ведь не было полгода, я думала, вы расстались… Если б я знала…
-Ничего, все в порядке, - перебиваю я. – Я понимаю.
Мы все садимся за стол, я разливаю кофе и режу торт. Нож дрожит в моей руке, но я давлю в себе ярость, я не дам ей вырваться наружу, я не покажу, что мне больно… Я улыбаюсь. И они неуверенно улыбаются в ответ.
Ольга тоже обижена, обижена его ложью? Или нежеланием сказать правду?
-Ну и как он тебе? – спрашиваю я бывшую подругу, положив руку на колено бывшего мужа.
Она перехватывает мой взгляд и принимает мою сторону без сомнений.
-Хорош кобель. Я даже несколько раз кончила.
-О! – восхищенно произношу я. – Так вот ты каков фрукт! Молодец!
Сашка прячет смех в кулаке, а мы с Ольгой не смущаясь обсуждаем достоинства и недостатки моего мужа. Мишка не выдерживает, вскакивает и убегает, хлопнув дверью. Все! Финита ля комедия!
Никто даже и не притронулся к торту.
-Прости меня… - шепчет Ольга. – Я не знала…
-Я не злюсь, Оль, правда…Саша, отвези меня домой!
Теперь Сашка просто гонит машину, как он вписывается в повороты? Меня качает, все кружится, но я упрямо повторяю:
-Я хочу домой! В больницу – завтра, а сейчас домой, пожалуйста…
Он не спорит, он топит педаль, и твердит, как заведенный:
-Ничего, Лен, ничего…Все будет хорошо.
Дверь открывает бабушка. Сашка, не объясняя, несет меня в комнату и опускает на диван. Бабушка суетится вокруг, подкладывает подушку, укутывает одеялом, спрашивает о чем-то. Я не слышу ее… Я прошу, что б она ушла, оставила меня в покое, потому, что из-за ее причитаний я не слышу себя. Между ног ощущение чего-то липкого, мне не больно, нет, но…Я начинаю выть! Крик не выразит моих чувств, а вой… Я проваливаюсь куда-то внутрь себя… Я ищу что-то, но не могу найти, мне чего-то не хватает, и я уже знаю чего…Я не чувствую движений малыша…Темно…
Я вытаскиваю себя из пут сна. Открываю глаза и первое, что вижу – белый потолок. Я знаю, где я. Я начинаю вспоминать вчерашние события и прислушиваюсь к себе, молясь о том, что б все оказалось сном…Но я уже знаю…
-Света! – Зову медсестру. Крикнуть не хватает сил, говорю шепотом и она откликается.
В ее глазах – мой приговор.
Я начинаю плакать, я начинаю метаться по кровати, но меня держат ремни под грудью.
-Света, Светочка, - кричу я. – Скажи мне, скажи, где ребенок?
-Успокойся! - Тонкая игла находит мою вену.
Это бесполезно, я не усну. Я знаю.
В поле зрения появляется врач. Я перестаю биться, я понимаю, что пока не успокоюсь, ответа не получу. Вячеслав Константинович прижимает мои плечи к кровати, что б я не сорвала капельницу.
-Где ребенок? Скажите, пожалуйста, скажите…
-Мне очень жаль.
Я уже знаю… мне не нужна его жалость… Я хочу увидеть…
-Пожалуйста, можно мне хотя бы посмотреть на него? Я понимаю…
Он молчит.
-Я хотя бы подержу его на руках… У меня ведь нет больше шансов…Пожалуйста…только подержать.
Он закрывает глаза, он прячет слезы, но ремень освобождает мою грудь и я могу подняться…
-Лен, обещай, что ты будешь держать себя в руках. – Просит он. – Обещай!
Я киваю.
Санитар подхватывает меня подмышки и помогает дойти до ординаторской. Меня усаживают на стул. Света приносит сверток…
Мне нет дела до их напряженных взглядов. Я прижимаю сверток к груди, я смотрю на маленькое личико… Я смотрю на глазки, которые никогда не увидят света… я смотрю на губки, которым не суждено улыбаться…мне…
Белая стена, она приближается! Она наваливается на меня, она теплая, я чувствую свет с той стороны. Я чувствую ласковые руки, которые забирают у меня не рожденного сына. Я не хочу его отдавать! Я пытаюсь прорваться на ту сторону, к свету! Но стена цепко держит. Господи, прошу я, господи, не забирай его или дай мне уйти за ним! один единственный миг я вижу свет! Море света, океан света! Теплого, ласкового, как руки матери, которой я не знала.
-Не время… - Слышу я голос. – Иди!
Сильный толчок в грудь отбрасывает меня от стены, за которую я проводила душу своего ребенка.
Я знаю.
Врач, медсестра, стажер, с белыми как мел лицами. Я уже не прижимаю к себе сверток, это просто органическая материя, мертвая, без души.
Я понимаю.
Я протягиваю сверток санитару, но он шарахается от меня, как от чумы. В его глазах ужас.
Я знаю.
Я встаю, оставляю мертвое тельце на стуле и иду в палату.
Медсестра не делает даже попытки помочь мне, она отходит, давая мне дорогу.
Мне все равно… Я понимаю… я знаю…
Уже потом, Света расскажет мне, что произошло.
Когда я взяла сверток на руки, глаза мои закатились. Медбрат, решив, что мне плохо, хотел подойти и вколоть успокоительное, но не смог.
-Если бы не видела собственными глазами – не поверила бы! Его будто ударило током, молнией…А через мгновение ты открыла глаза.
Мне все равно…Я не хочу жить… И теперь у меня есть цель… Я знаю…
Боже! Боже! Помоги мне! Это не мои мысли! Но…
Я не могу уйти сейчас, иначе не отделю себя реальную от этого кошмара…
Она пережила это, и я смогу, но…
Господи, как больно!
…Глупое тело, жаждущее жизни? Зачем? Ведь я не хочу… Но тело высасывает глюкозу из подвешенной над кроватью капельницы. Я не могу справиться с ним – оно меня не слушает. Сначала было больно, но если чувствуешь боль – живешь, и я возвела громадную стену между сознанием и собственной болью.
А мысли – четкие, ясные, связные, от них невозможно отказаться, они – я.
И я стремлюсь через них подальше от этого тела, которое стало обузой, которое не дает мне уйти.
Зачем я отдала Ему сердце? Ведь я могла его хранить для собственного ребенка? Зачем?
Ты наказал меня, Господи, за мою глупость, безрассудство, за то, что я возвела Его в статус Божества. Не сотвори себе кумира…
И с каждым днем, я шаг за шагом продвигаюсь к тебе, но…
Пока привязана телом, которое хочет жить…
Две недели, две недели без единого движения. Меня переворачивают чьи-то руки, зачем? Это бесполезно!
Света, молоденькая медсестра, пытается размять мои мышцы и неожиданно для себя я понимаю, что в душе ее бушует ураган. Не важно как, я не отдаю себе отчета, я просто знаю что ее старший брат в Чечне. Я знаю, что она уже потеряла надежду на его возвращение. Внутри себя оплакала и похоронила, но не смирилась. И я понимаю, что должна сказать ей то, что знаю, иначе она сломается… Я открываю глаза:
-Через два дня придет письмо… Он жив…
Она смотрит испуганно, потом закрывает лицо руками и плачет. Я не утешаю ее, я сказала то, что должна была сказать…
А через два дня она подойдет к моей кровати не как медсестра, как посетитель. Она будет тормошить меня, она будет спрашивать, откуда я узнала про письмо, но…
Не дождется ответа. Откуда? Я просто знала и все…
Это твое наказание, Господи, за то, что я отказалась от собственной боли…
Меня нет и одновременно я везде…
Я вижу как врач в приемном покое говорит бабушке:
-Она просто не хочет жить…Пусть уж лучше дома, в родных стенах, чем среди чужих людей…
…Меня забирают домой. Света приходит два раза в день, меняет капельницу, массирует спину, по которой пятнами расползаются пролежни…
Приходят подруги, но…
Их пугает то, что они видят, им неприятен запах и они уходят, едва скрывая отвращение…
Я их понимаю.
Сколько прошло времени? Шесть недель…Шесть недель неравноправной борьбы между сознанием и собственным телом. Если бы я оставила сердце у себя, я приказала бы ему не биться, но…
Тело хочет жить, но сдается…день за днем…час за часом…мне не страшно.
Если бы Он пришел, смогла бы я оттолкнуть от себя Смерть? Да…
Но он не заходит, он сидит на лавочке возле подъезда, сжав руками колени и смотрит на мои окна. Ему страшно, он не хочет видеть того, во что я превратилась… Он не зайдет…
Смогла бы я жить ради него? Да…
Мне не нужны глаза, я просто знаю, что он там, на лавочке, каждый день, с одиннадцати утра до десяти вечера, почетным караулом. С того момента, как меня привезли домой…
Звонок…Игорь…Игореша… Он входит на цыпочках, садится на стул рядом с кроватью. Боже, как же давно мы расстались, еще до моего замужества… Он хороший, чуткий, нежный, но он не Миша… Он видел мое превращение из девочки в женщину, он всегда был рядом, когда нужна была поддержка. Как друг, гранитный, надежный. Он не навязывал свою любовь, он принимал наши отношение такими, как есть, но я знаю, что он до сих пор не женился…И он готов был отдать мне свое сердце, но… Я не приняла подарок.
Я не двигаюсь – нет ни сил ни желания. Но мне так жаль, Игорь, что время не излечило тебя.
-Зачем ты так? – спрашивает он. – Зачем ты это делаешь? Я не знал… Я же в Днепре, в школе милиции…
Я не хочу отвечать. Но он и не собирается настаивать на ответе. Он начинает рассказывать о себе, о своих друзьях и работе, даже вскакивает со стула и показывает в лицах, как происходило одно задержание.
-А я, догоняю его, и с ноги! – Он подпрыгивает, наносит удар в воздух по воображаемому противнику, но не рассчитав, с грохотом обрушивается на пол.
Этот слишком большой для моих отвыкших от звуков ушей шум, заставляет приоткрыть глаза.
Игорь рывком вскакивает на ноги как только замечает, что мои ресницы дрогнули.
Его лицо склоняется близко-близко и он, хитро сощурившись, спрашивает:
-Ой, а ты спала, да? Я тебя разбудил? Да? Нет? Хотя, конечно, в такой атмосфере…и полумраке… А на улице, между прочим, день-деньской!
Он движется слишком быстро и резко, для того, что б я поспевала за ним взглядом. Мне кажется даже, что какая-то потусторонняя сила перебрасывает его с места на место. Безумный рывок – и тяжелые портьеры распахиваются, наполняя комнату уже по-летнему теплыми и яркими лучами. Этот свет режет глаза…
-Ну конечно, - рассуждает сам с собой Игорь. – Откуда тут взяться силам, ни солнышка тебе, ни сквознячка?! Как в склепе!
С его появлением в комнату ворвалась… жизнь. Слишком бурно…
Он не останавливается, постоянное движение по неволе притягивает мой взгляд, но я не способна уследить.
-А дышать-то нечем! – возмущается Игорь.
Только что он был у двери, и вот уже лезет на окно, распахивает форточку и в затхлую атмосферу комнаты врывается свежий воздух и шум улицы. Каким-то образом ему удалось сосредоточить мои ощущения на собственном теле, почувствовать, как кружится голова от такого количества кислорода, но я вдыхаю поглубже, поневоле.
-Ну конечно, с таким-то питанием! – он с любопытством, а затем с недоумением осматривает прикроватный столик, на котором только лекарства, да стакан воды. - Выздороветь тут. Как? Святым духом, что ли?
Затем смотрит на меня так, как будто увидел только что:
-И тебе не надоело валяться? Взрослая, можно сказать, женщина, а ведет себя, как дитя малое! Прогуляться не хочешь…? до туалета хотя бы?
Я уже согласна на все, лишь бы он замолчал. Слишком много звуков, слишком много запахов, от которых хочется бежать.
-Молчание – знак согласия! – обрадовано кричит Игорь. Подхватывает меня подмышки и выставив впереди себя, как щит, пытается доволочь до уборной. И где мое смущение? Я не ощущала тело до этого момента, но теперь мне стыдно…за свою слабость и за болезнь.
Ничего не получается, хотя и весу во мне вдвое меньше от нормы, но Игорь не справляется и с ним. Очень много усилий на то, чтоб хотя бы удержать меня вертикально.
-Так…- озадаченно говорит он, - Ставь свою правую ногу на мою, левую на левую…
Он прилепился к моей спине, после некоторых усилий мои ступни поверх его и он делает первый шаг. Получилось! Мы топаем осторожно, бережно поддерживая меня под живот, Игорь аккуратно переставляет ноги. Помимо воли приходит сравнение: он похож на кукловода, управляющего большой куклой, я видела такое, когда была маленькой, в одном детском спектакле. Мне смешно, но не удается даже хихикнуть, я смеюсь про себя…
Вот и цель нашего путешествия, белый и холодный…
Игорь удерживая меня за руки чего-то ждет.
За его спиной недоуменное бабушкино лицо, она уже потеряла надежду, успев проклясть мое замужество и свое бессилие, меня даже развернули головой к окну, ногами к двери…
-Как тебе удалось? – спрашивает она.
-Что? – Игорь оборачивается к ней, не отпуская мои руки. – А… Ей захотелось по нужде!
Ничего мне не хотелось, но нет сил возразить.
Он снова смотрит на меня и требовательно вопрошает:
-Ну? Все, нет? Как ребенок, ей богу! Может, еще и в горшок заглянуть?
Что он и делает, но ничего не увидев, начинает возмущаться, а я краснею…
-Ну конечно! Чего можно ожидать? Желудок пустой! Уж что положили, то и поимели…
Теперь он злится, я это чувствую. Бесцеремонно сдергивает меня с импровизированного насеста и уже довольно грубо тащит обратно, на кровать. И я начинаю сопротивляться такому обращению.
-Что, не нравиться? – понимает он. – Мне вот тоже не нравится, как ты себя ведешь!
Он оставляет меня, уходит, но не надолго. Я слышу его голос, он разговаривает с кем-то по телефону, выясняя, как реабилитировать мой желудок, затем вычитывает бабке за ее смирение…
И вот мне в ноздри врывается запах куриного бульона, желудок начинает требовательно урчать. Открываю глаза.
Игорь сидит на стуле с ложкой в руке и тарелкой на коленях, от которой валит пар. Я чувствую дикий голод.
-Что, кушать хочешь? Бульончик, куриный! Мням! – Он с наслаждение закатывает глаза, прихлебывая из ложки. – Хотя, ты ж вроде помирать собралась? Вот и пожалуйста, на здоровье, а я пока покушаю. А то продукты еще на тебя переводить!
Я готова убить его! Мне хочется отвернуться, не смотреть на то, как он ест, но не могу – рот полон вязкой слюны.
-Что, может, передумала? – снисходит он. – Будешь?
В мои губы тыкается десертная ложка, слишком маленькая порция – хватает только на то, чтоб смочить язык, даже сглотнуть нечего…Смотрю умоляюще, но Игорь категоричен, даже жесток:
-Нет! Как доктор прописал – маленькими порциями, каждые сорок минут. Так что, придется обождать.
Следующие полчаса он мешает ложкой остывший бульон, периодически заглатывая ложечку-другую. К сроку тарелка пуста, но он уходит, возвращается и вознаграждает мое терпение уже чайной ложкой несоленой, нежирной жидкости… Я начинаю жить от ложки до ложки, плохо соображая, но тем не менее ощущая зверский голод.
-Ну вот, время кормежки!
На этот раз порция больше, какая-то часть доходит до желудка, но он не успокаивается, а начинает требовать.
Игорь забирает у меня право на Смерть!
Следующие две недели он становится самой чуткой сиделкой на свете. Он даже спит на матрасе, рядом с кроватью и открывает глаза на малейший шорох. Я возвращаюсь к жизни гораздо быстрее, чем можно было предположить. Я уже не похожа на сорокакилограммовый скелет, организм молодой, он справляется с нагрузкой шутя. Он берет жизнь из пищи, из воздуха, наливает силой мышцы. Я уже хожу без поддержки, самостоятельно. Скажу ли я тебе спасибо, Игорь? Спасибо за то, что подарил мне еще одну жизнь? Я пока не знаю…
Что-то изменилось, неуловимо, едва… Но я нашла в себе такие силы! Сейчас им нет названия, я пока не понимаю их природной структуры. Я чувствую себя способной перевернуть мир! Я открыла для себя знания… суть…я открыла для себя умение прощать…
-Ты любишь его? – спрашивает Игорь. Я вижу, что он руководствуется только желанием сделать так, как будет лучше для меня. Что он любит меня так, как я люблю Мишу, не важно, что нет ничего взамен, самое главное, что б человек, которого любишь, был счастлив.
-Да…- отвечаю. Я не буду лгать самому лучшему другу на свете.
-Я пойду, позову его? А то он там истомился поди, в ожидании… Ты хорошо подумала?
-Да.
-Я, наверное, больше не приду… - Он не спрашивает, он предупреждает. – Просто знай, что я где-то есть, что бы ни случилось… Ладно?
-Я знаю…
-Я люблю тебя…
-Мне жаль…
-А мне – нет.
Он уходит. А я мысленно прошу прощения за то, что не могу ответить на его чувства.
Когда Миша появляется на пороге комнаты, я не знаю куда деть руки. Он исхудал, под глазами синие круги, а взгляд…
Мы смотрим друг другу в глаза, он делает навстречу первый неуверенный шаг. Подходит ко мне и опускается на колени.
-Прости…
Я заставляю его подняться, и теперь мне приходится смотреть снизу вверх, что б видеть его глаза.
Он всегда был выше меня… Я сама возвела его на пьедестал. И как ты, Господи, прощаешь неразумных детей своих, так и я прощаю его… Без сожалений, без упреков, без укора… И я снова нарекаю его твоим именем, Господи! Прости меня…
|
