Пигмалиида
Я отложу сегодня молот свой,
И долго, жадно на тебя любуясь,
Заклятие: “О, стань моей судьбой!”-
Со страстью повторять начну, беснуясь.
Лаская мрамор словом и рукой,
Я опущусь в безумьи на колени,
В любви к тебе великой и слепой
Признаюсь, о, король моих творений!
Дитя скалы, надменен и жесток,
Ты мной повелеваешь, как рабою,
И каждый день у этих дивных ног
Я от мечты заветной тихо ною.
Твердыня губ и каменной груди,
Во снах своих я лишь к тебе взываю,
Шепчу в полубреду: “Приди, приди!”,
Дрожа, молюсь, на чудо уповаю.
Как жаль, что ждет удел твоих родных…
Угаснет нежность, сгинет вожделенье;
Среди фигур похожих и иных
Начну другое я изображенье.
И мил, и люб мне будет новый лик,
Ему я стану лгать, ему же верить.
Я не замечу, как твой мрамор сник,
Твои законы превратились в ересь.
Заблудшая в осколках и мечтах,
Я снова задохнусь перед тобою,
И злой ковер, что глиною пропах,
Шепнет, что потом я нужды не смою.
И я уйду, навек оставив вас,
С мечом и горном выйду на охоту
Искать живых и нежных, милых глаз.
И похоть променяю на заботу.
***
Из осколков зари собираю тебя,
Режу пальцы, и луч разлетается зря.
Эту кровь я разбавлю слезой, окуну
В эликсиры тоски дорогую мечту.
В наказанье тружусь над портретом твоим,
Да, в мучение мне он остался живым,
Не ропщу же, ты видишь. За имя твое
И за слово “люблю” мне страдать суждено
Этот вечер себе не прощу никогда.
Как искрилось вино, как сверкала вода!..
Как в янтарь твоих радужек жадно впилась
Моя мертвая боль, моя слабая страсть.
Я звала. В тяжком зное сходила с ума
Ты был призрак и явь, ты был светоч и тьма
Ах, зачем оживили, когда, отстранив,
Ты умчался, исчез, добродетельно лжив.
Этот белый фантом я за дерзость свою
Оживляю в лучах. Составляю и жду.
Не вернет ли судьба тебя снова ко мне?
Не появится ли светлый образ в огне?
Ты не тронул руки. Плоть так раньше жила. Но насколько (О, милый!) душа тяжела!
Как протек этот лик, какова эта боль!
Нареки же ей имя, о, белый король.
Сабайон любви
О, мне дали чудесный совет:
Меду. Сливок, немного вина
Все смешать в ароматный букет
И тебя напоить допьяна.
К белоснежной, желанной груди
Я тогда (о, так сладко!) прильну
И пусть сами погаснут огни,
Что тревожили нас ввечеру.
Я вкушу твоих губ, дорогой,
Золотую поставлю печать,
И ревниво “Навеки ты – мой!”
Буду долго, бездумно шептать.
Как бессилен ты был бы и пьян,
Мой любимый, мой светлый злодей.
Как обвил бы руками мой стан,
Покоряясь истоме сетей.
Я с надеждой несу сабайон,
От тебя не скрывая страстей,
Ты сидишь и, в себя погружен,
Допиваешь свой терпкий глинтвейн.
Александру С.
Невольница, смиренная раба,
Войду и снова встану на колени,
И ляжет мне на грудь твоя стопа,
Готовая для нежных умащений.
Бальзам в ладони щедро разолью,
Целебных трав обрызгаю настоем.
Из кубка, что ты дашь, не отопью.
Владыко мой, ты большего достоин!
Ты руку мне подашь – благодарю!
Покрою поцелуями и лаской
И, кажется, служу я не царю,
Но медленно тону в истоме вязкой.
Властитель! Я прошу, не прогони!
Позволь еще хоть миг побыть с тобою!
Вели сейчас же потушить огни,
Верши свой суд, верши любую волю!
Что для тебя мой кроткий рабский плач?
Утешь меня своим прикосновеньем,
Тогда пусть входит в комнату палач,
Исполнит приговор без промедленья.
Но нет, не смерти мне желаешь ты.
Коварней, строже управляешь ядом,
И в волосы вплетаешь мне цветы
И манишь нежно-властным, страшным взглядом
Я знаю - ты со мною не падешь.
Любви твоей могу ли быть достойна?
Поверь, пойми, ведь ты себя убьешь,
Рабою исказившись непристойно.
Нет?! Пей же из разверзтых губ моих!
Другому не оставь теперь ни капли!
Средь помыслов нижайших и благих
Меня одну ты ищешь, милый, так ли?
О, щедрый! О, возлюбленный! О, мой!
Тебя превыше ставлю только веру!
О, победи! О, стань моей стеной!
Постигни – я в любви не знаю меру!
|
