ТАМ, ЗА ГОРИЗОНТОМ
Мне опять снился сон, в котором мы прощались, держась за руки, взлетал в небо самолет, пропадая за горизонтом, и я, прищурив глаза, смотрел вслед, не зная, что это навсегда, - и просыпался, вновь обращаясь мыслями в те годы, когда после учебы на историческом факультете Одесского университета, а затем службы командиром мотострелкового взвода в полку г. Флорешты вернулся в Белогорск, впервые ощутив значение слова «захолустье». «Мы вырастаем из городов, как из одежды», - говорила мама, и я согласился, хотя спорил с ней часто, обвиняя в консерватизме. Я был идеалистом и мечтал установить на земле «царство свободы», а мама рассказывала о благих намерениях, проложивших дорогу в ад, ссылалась на Пушкина, писавшего: «Не дай нам Бог жить во времена перемен!», и отступала только тогда, когда меня поддерживала забегавшая в гости бывшая одноклассница, а теперь ответственный секретарь районной газеты «Сельская новь» Наталка Сикорская, к которой мама относилась с непонятным почтением. «Она такая правильная! – говорила мама. – Словно на передовицах «Правды» воспитывалась. И к тебе, Костик, неравнодушна».
Отношение Наталки ко мне прояснилось в десятом классе, когда она на школьном вечере попыталась объясниться в любви, не зная, что я ищу идеал, списанный с киноактрисы Елены Кореневой. Потом была Одесса, Флорешты, так и не подарившие встречу с единственной, и вновь Белогорск, где из друзей остались Наталка и бывший соратник по футбольной команде Валера Мищенко. Работая ночным матросом-спасателем на Тайганском водохранилище, я готовился к поступлению в аспирантуру на кафедру философии Московского университета и считал Белогорск временной пристанью, давая маме повод говорить: «Человек, озабоченный будущим, не способен оценить настоящее». Мама в свое время закончила на «отлично» МГУ, но научной карьере помешало мое рождение и отсутствие мужа, вышвырнув ее на периферию учителем литературы. Замуж она, несмотря на обилие поклонников, не вышла, и я чувствовал свою вину, помня, как враждебно встречал тех, кто покушался на мамино внимание.
Наша двухкомнатная квартирка размещалась на западной оконечности прямоугольника, вместившего, кроме нас, неблагополучную семью Стацюк и владелицу прекрасной библиотеки пенсионерку Евдокию Николаевну. Напротив, в таком же прямоугольнике, проживала семья двадцатисемилетнего врача Сергея Цимбалюк, недавно приехавшего с женой Ларисой и пятилетним сыном Андреем из Казахстана, и восторженная почитательница своего соседа, лечившего ее старческие недомогания, Ирина Ивановна. Соединявший прямоугольники двор назывался «общим», в отличие от небольших, примыкавших к каждой из квартир, земельных участков, утыканных садовыми деревьями и цветами. Посередине общего двора, охраняемый двумя громадными шелковицами и несколькими акациями, стоял стол с вкопанными вокруг скамейками – место ежевечерней игры в карточного «дурака», а по праздникам – веселой общедворовой пьянки, северную часть занимали сараи с приютившейся возле них деревянной уборной.
Это был двор моего детства и я относился нему как к родственнику, с которым провел немало приятных минут, хотя и готов расстаться без печали. Через два месяца, в середине августа, меня ждали на кафедре философии МГУ, и я торопился дописать реферат: основание для допуска к вступительным экзаменам в аспирантуру. Наталка мрачнела, глядя на стопку исписанных листов, рассказывала, что в районо освобождается место инспектора и она сможет договориться, чтобы эту должность предоставили мне, и уходила, возмущенно постукивая каблучками туфель в ответ на мою пренебрежительную гримасу.
Молодости свойственная переоценка себя: казалось, весь мир лежал на ладони, уговаривая выбрать понравившееся. Меня ждала столица с боем курантом на Спасской башне, перспективой солидной работы, блоковскими незнакомками, грустящими за столиками уютных московских кафе. «Что делают люди, упустившие синицу в погоне за журавлем?» - размышляла вслух мама. «Седлают серого волка и отправляются за Жар-птицей» - бодро отвечал я.
События того дня налетели, словно снег летом. Была суббота; я сидел за столом в общем дворе и в седьмой раз перечитывал «Бегущую по волнам» Александра Грина. Пятнышки солнца, протиснувшись сквозь листву, дремали на коленях тишины.
- Костя – я поднял голову и увидел Ларису Цимбалюк, - вы газовую плиту не посмотрите?! Сергей в отпуске, поехал к родителям в Белоруссию, а газ почему-то не зажигается.
- Конечно, - оставив книгу на столе, я направился вслед за Ларисой.
Эта женщина понравилась мне сразу, при первом знакомстве. В ее лице была задумчивая нежность: чем-то она напоминала актрису, сыгравшую главную роль в кинофильме «Колония Ланфиер». Все свободное от работы (бухгалтером в банке) время она хлопотала по хозяйству: бегала в магазин за продуктами, варила еду, рубила и носила дрова, топила печь, ухаживала за мужем и ребенком, подметала двор, причем делала это безропотно. Я не слышал, чтобы она повысила голос. Зато муж, одетый всегда с иголочки и не бравший в руки ничего тяжелее папиросной коробки, кричал на жену часто, обвиняя в нерадивости. «Рабыня быта» - презрительно говорила Наталка. «Ох, девочка, неизвестно, что тебе достанется! - вздыхала мама. – Судьба странно шутит».
Приветствуя Ларису при встречах во дворе или в городе, я отмечал, что посматривает она с любопытством, но к человеку, выписывающему «Berlinerzeitunq», «Вопросы философии» и готовящемуся переселиться в столицу, всегда относятся как к инопланетянину.
- Здесь! – Лариса показала пальцем на газовую горелку.
Взяв спичечный коробок, я зажег спичку, открыл вентиль. Действительно, что-то случилось. Наклонившись, исследовал горелку: как и думал, выходное отверстие забилось то ли вареньем, то ли жиром.
- Есть шило или иголка? – спросил деловито. Меня смущало внимание, с каким следила за моими действиями Лариса.
- Сейчас! – Лариса ринулась с такой поспешностью, словно я попросил вызвать «Скорую помощь». – Вот!
Через минуту горелка была прочищена.
- Принимайте работу, – сказал я удовлетворенно, подавая Ларисе шило. Наши руки соприкоснулись и словно искра вспыхнула между нами. Я изумленно смотрел на Ларисино лицо, на не отпускавшую меня руку, и понял многое, в том числе и то, что мой приход сюда подстроен.
- Да, да, - прошептала Лариса. – И что дальше? Так нельзя поступать, правда?!
- Звонки по телефону – твои? – спросил я, почему-то перейдя на «ты».
- Да – кивнула головой Лариса. – Еще одна моя глупость.
Телефонные звонки начались в ноябре: я брал трубку, слушал чье-то молчание, уговаривал заговорить, но неизвестный минут через пять осторожно клал трубку на клавишу. Вначале это раздражало, потом я стал находить ситуацию забавной и развлекался тем, что читал невидимому собеседнику стихи Марины Цветаевой и Анны Ахматовой. Одно время я подозревал в этих шалостях Наталку, но вскоре понял, что ошибаюсь.
- А стихи мне понравились, – Лариса улыбнулась и опустила руку. – Все, уходи, не то Ирина Ивановна прибежит: Сергей велел за мной присматривать.
- А когда..
- Завтра утром я с Андреем на Тайган купаться приду. Если хочешь, присоединяйся.
Забрав со столика книгу, я медленно направился домой.
- Что-то случилось? – встревожено спросила мама.
- Может быть, - неопределенно ответил я, закрываясь в своей комнате.
Как и все в этом возрасте, я мечтал о той, что меня полюбит, часто и много, но никогда не думал, что она предстанет в образе замужней женщины с ребенком. Доверчивость Ларисы, ее неискушенность трогала и тревожила: хотелось что-то сделать для подавшегося навстречу человека.
Удивляла мгновенная близость, возникшая между Ларисой и мной, обычно державшимся с людьми настороже. Увлекавшийся теорией переселения душ, я загадал, не было ли между нами супружеских отношений в какой-то из прошлых жизней.
Вечером, когда собирался на работу, заскочил Валерка Мищенко. Высокий красивый парень, устроившийся после окончания СПТУ-3 слесарем в автопарке, он был из породы весельчаков, готовых шутить, сидя в аду на сковородке.
- Как дела? – спросил я, отметив, что Валерка слегка навеселе. Прекрасный мастер, Валерка по вечерам ремонтировал машины частникам, что обычно заканчивалось выпивкой или поллитрой в качестве оплаты.
- Обыкновенно, – отмахнулся Валерка. – Работаю как лошадь, получаю как осел. Наталка не приходила?
- Нет. Газету в печать сдавала.
- Слушай: почему ты знаешь, а я нет? –переходя на грузинский акцент, спросил Валерка.
- Потому что, в отличие от некоторых, догадываюсь звонить по телефону в редакцию.
Ситуация забавляла: Валерка, по уши влюбленный в Наталку, старался чаще с ней пересекаться, чего она избегала, - и мой дом оказывался местом неслучайных встреч. Одно время Валерка на меня дулся, считая виновником Наталкиного равнодушия к его достоинствам, потом успокоился и восстановил дружбу.
- Как ты на таком драндулете ездишь? – спросил Валерка, разглядывая мой старенький гоночный велосипед. – Новый пора купить.
- До Тайгана довозит. У тебя, кстати, и такого нет, - я любил свой велосипед, называл его ласково «Леди» и содержал в идеальном порядке, поэтому Валеркиной критикой остался недоволен. – Ты чего-то хотел?
- Такое дело, - Валерка непривычно замялся. – Ты скоро уезжаешь, я с Наталкой хотя бы у тебя встречаюсь, потом не знаю, что делать. Я ведь всерьез, жениться хочу. Родители не против, бабушку к себе забирают, а мне ее дом отдают. Помоги, Костик! Наталка так тебя уважает.
- Постараюсь, – неопределенно ответил я. Ответственно относившийся к обещаниям, я готов был помочь старому товарищу, но... За последний год я привык к Наталке, мне импонировала ее принципиальность, честность, бескорыстие, я скучал, не видя ее долго. С другой стороны, я действительно уезжаю, а Валерка Наталку любит, так почему...
- Договорились! – твердо сказал я, усаживаясь на велосипед. – Пока, на работу пора!
Мне нравилось ездить на велосипеде, когда дорога услужливо предлагает различные варианты и от тебя зависит, где ты окажешься через минуту. Этими улицами я ездил около года и сейчас привычно отмечал знакомые камни, приветливо наклоняющую листья белую акацию, выбоину в асфальте, виновницу одного из моих падений.
Доехав до конца улицы Спаи, я свернул на взбиравшуюся вверх тропинку и вскоре открывал ключом дверь спасательной станции. Заведя в домик велосипед, подготовил к быстрому отплытию дремавшую у причала лодку, – любители ночных купаний не перевелись и мне несколько раз приходилось вытаскивать из воды кандидатов в утопленники, – потом разлегся на берегу и смотрел, как исчезает за дальними холмами солнце. Думал о Ларисе, о Наталке Сикорской, жалел о необдуманном обещании Валерке, потом вернулся мыслями к реферату, но писать не хотелось; искупавшись, я поплавал на лодке – мне нравилось, разогнавшись, «сушить» весла и наблюдать, как лодка скользит по воде, - и, разложив книги и бумаги, уселся за стоявший в домике столик. В своем реферате я доказывал, что между палеолитом и неолитом у человечества была возможность выбора: используя свое тело, создавать новый предметный мир, или, примирившись с существующим, заняться преобразованием тела, научив его летать, со стопроцентным коэффициентом принимать пищу, общаться через мысль, а не звуки... Первый вариант более простой и человечество его выбрало, а те, кто решил жить по другому, превратились в инопланетян и чудотворцев и в большинстве вымерли, потому что для трансформации «мыслящего тела» нужны тысячелетия, а каменное рубило можно изготовить за день.
Уснул поздно: будоражили мысли, к тому же пришлось ждать, когда уберется приехавшая на машине пьяная компания, решившая сделать меня участником своего веселья и уговаривавшая свозить их на маленький островок на противоположной стороне Тайгана . Ночные дежурства обычно проходили спокойно, особенно зимой, когда сторожил катер, лодки и прочий спасательный инвентарь, и единственным моим собеседником был падавший за окошком снег, но летом ситуации случались разные, вплоть до драк с блатными ребятами, требовавшими покатать их вместе с «чувихами».
Смена приходила к девяти часам: передав Пашке и Толику инвентарь по списку, я остался на станции, помогая разогреть движок катера и заменить на причале сломавшуюся доску. По стоявшему в домике приемнику передали о возможности дождя, но количество людей, решивших провести воскресный день на Тайгане, продолжало увеличиваться, что всегда означало трудный день для спасателей. Пашка и Толик жили в селе Чернополье, осенью призывались в армию, нынешнюю работу считали санаторием, что не мешало им добросовестно относиться к обязанностям. Наш начальник, Иван Иванович Виллис, инвалид третьей группы, обычно приезжал на своем «Москвиче» к обеду, занимая утренние часы беготней по начальству и материальным обеспечением станции.
Лариса и Андрей пришли около одиннадцати часов, когда я уже подумывал об отъезде домой.
- Жарила пирожки и котлеты – извинилась Лариса. – Да и дорога дальняя.
Действительно, от нашего двора до Тайгана было не менее двух километров. Учитывая известный несколькими изнасилованиями лесок, отделявший Тайган от города, в вечернее время путь считался небезопасным.
Мы расположились на украшенном деревьями мыске; Лариса расстелила детское одеяльце, запретив Андрею, бултыхавшемуся возле берега, отплывать в сторону.
Я смотрел на ее упакованное в купальник тело, отмечал красивую линию ног, высокую, полную грудь, крутизну бедер и чувствовал, как будоражит меня желание. «Нетерпение плоти» - называла это мама. «В молодости часто женятся или выходят замуж только для того, чтобы иметь возможность без помех спать друг с другом, – один из маминых постулатов. – А когда насытятся, разбегаются или, если ума и смелости не хватает, толкутся всю жизнь рядом, ненавидя и мечтая о побеге». И я подумал, что мама права и в нынешнем состоянии я готов хоть сейчас вести Ларису в ЗАГС.
- Ты бы искупался, – что-то поняв или увидев, мягко сказала Лариса.
Осторожно ступая по камням, я отошел подальше от берега, поплавал, чередуя кроль с брассом, побрызгал водой на Ларису, демонстрировавшую «собачий» стиль, поучил нырять Андрея. Минут через двадцать вернулись на берег; обтерев Андрея полотенцем, Лариса разрешила ему побегать по траве. Позагорав, перешли в тень; Лариса рассказывала, что родилась в Белоруссии, в районном центре со странным названием «Городок», ее родители очень религиозные, убежденные, что любить можно только Бога, а человеческая любовь – грех, и принудившие ее выйти в семнадцать лет замуж за Сергея, которого она видела до свадьбы несколько раз. Через год закончившего учебное заведение для военных врачей Сергея послали в Казахстан, где они сразу получили ведомственную квартиру, но характер у Сергея отвратительный, он постоянно ссорился с начальством, уклонялся от работы, писал на всех анонимки и заставлял этим же заниматься Ларису. Однажды все выяснилось, произошел скандал, а когда Сергей, спасаясь от направления в Афганистан, лег в госпиталь, командир части предложил ему демобилизоваться. В Белогорской ЦРБ работает знакомый Сергея, потому сюда и приехали. В Белоруссии Лариса успела закончить финансовый техникум, на работе всегда была на хорошем счету и сейчас, в банке, ее ценят.
Я слушал Ларису, потом рассказывал о себе, пока не наступило время обеда. Андрей суетился, старался схватить все лучшее, Лариса ему уступала, не понимая, что покорность – наилучшая почва для наглости.
Между тем небо затягивалось тучами.
- Как бы дождя не было! – забеспокоилась Лариса. – Пора собираться.
Договорившись с ребятами, что велосипед останется на спасательной станции, я отправился с Ларисой и Андреем домой. Дождь настиг нас, когда мы спускались с горки на дорогу. Капли, вначале редкие, вскоре превратились в сплошной поток льющейся с неба воды и даже крона дерева, под которым мы спрятались, не могла защитить. Сняв рубашку, я накрыл головы Ларисы и прильнувшего к ней Андрея.
- А как же ты?! – забеспокоилась Лариса и, обняв меня рукой, привлекла под импровизированный шалаш. Я стоял, прижимаясь к Ларисе, и мне казалось, что я могу стоять вечность. Падал дождь, растекаясь по земле ручейками; дорога, домики вдалеке, растительность – все сгибалось под дождем, вечным и неумолимым.
- Мама, пойдем домой, – заканючил Андрей.
- Подожди, дождь скоро кончится, – Лариса повернула голову в мою сторону
- Правда?
- Наверно, – ее губы оказались рядом с моими; наклонившись, я впился в них губами, чувствуя, как, вначале несмело, отвечает Лариса на мои поцелуи. Время остановилось: люди, город – все куда-то ушло, пропало за пеленой воды, оставив нас, словно Адама и Еву, познающими первые мгновения любви. Оказавшийся между нами Андрей обнял нас за ноги; это было смешно и трогательно, и, оторвавшись от Ларисы, я поднял Андрея вверх:
- Не боимся мы дождя, верно!
- Не боимся, не боимся! – восторженно закричал Андрей, обрадованный моим вниманием.
Дождь начал затихать. Мы тронулись в путь; в нескольких местах поток воды доходил до колен и я переносил Ларису и Андрея на руках. Пройдя по улице Семашко, свернули в переулок Ключевой и вскоре были в нашем дворе, наткнувшись на изумленные глаза Ирины Ивановны.
Мама уже приготовила сухую одежду и я быстро переоделся. Поинтересовавшись, как прошло дежурство, мама сказала:
- Я видела в окошко, как ты шел с Цимбалюк. Учти: у нее не только ребенок, но и муж.
- Это неважно – рассеянно ответил я. – Главное: ты со мной?
- Конечно! – вздохнула мама. – Даже когда ты не прав. Пойми: ты будешь в стороне, вся грязь упадет на нее.
- Ничего, отмоем. Наталка не звонила?
- Звонила. «Потерянный рай» Милтона почитать достала, собирается принести.
Наталка пришла, когда мы ужинали, и мама сразу усадила ее за стол. Мы болтали, в основном о Наталкиной работе, потом я отправился на дежурство и до магазина на улице Семашко рядом прошагала Сикорская.
- Знаешь, о чем последние дни думаю? – прервав пустяковый разговор, спросила Наталка. – Ты из тех, кого выбирают, а не кто выбирает. Это для всех ленивых мужчин характерно: усилий прикладывать не хочется, поэтому и ждут, когда яблоко дозреет и упадет в руки, а не лезут за ним на дерево. Только учти: перезревшее яблоко не всегда вкусное.
- Что ты имеешь в виду? – спросил я.
- Пока ничего – задумчиво ответила Наталка. – Хотя чувствую: что-то должно случиться. Или случилось: ты явно не такой, как всегда.
- Это мои дела, – уклонился я от ответа. – Ты бы Валеркой занялась: парень совсем по тебе ссохся.
- Знаешь, Костик, я человек небогатый: у меня только и есть, что любовь. Отдать ее Мищенко?! За его недалекие шутки и умение пить, не пьянея?!
Наталка презрительно засмеялась.
- Зато он надежный – вступился я за Валеру. – Сама знаешь И тебя любит..
- Согласна – кивнула головой Наталка и внимательно на меня посмотрела:
- А ты чего стараешься?
- По дружбе.
- Никто так не обворовывает человека, как он себя, - задумчиво выговорила Сикорская. - До свиданья, Костик!
Наталка повернула в сторону своего дома.
Только когда наступит завтра, мы понимаем, как хорошо было сегодня. Внимание двух женщин создавало проблемы, к решению которых я был не готов, хотя Лариса... Я тряхнул головой: пусть будет, что будет!
С этого дня моя жизнь раздвоилась: в первой половине я ездил на дежурство, писал реферат, читал книги, а во второй, главной, я ждал Ларису после окончания ее работы в городском парке, или встречался с ней в саду возле речки, в других малолюдных местах. Тайные сообщники любви, мы бродили, держась за руки, никак не могли наговориться, и ожидали следующей встречи как праздника. Подобного урагана чувств я не испытывал: меня несло, как бумажный кораблик в половодье. То же самое ощущала Лариса.
- Я думала, что проживу, не узнав любви, – говорила она. - Ведь есть люди, не способные любить. Поэтому и терпела все от Сергея: как иначе обращаться с уродкой?!
О том, что будем делать, когда вернется из отпуска Сергей, умалчивали. Лариса предоставила решение мне, а я боялся ответственности. Там, в Москве, мне придется нелегко, а если взвалить на себя женщину с ребенком...
Чтобы избежать пересудов, предложил возвращаться домой поодиночке. Это было непривычно и неловко: прятаться от чужих взглядов, а, встречаясь прилюдно, равнодушно кивать головами. Особенно дискомфортно чувствовала себя Лариса, заявившая, что никого не боится и готова гулять в обнимку со мной по всем площадям мира, но я осторожничал, опасаясь скандала, хотя конспирация не помогала: во дворе, да и в городе активно нас обсуждали.
Удивляла реакция мамы: она молчала, лишь однажды вскользь произнесла: «Человек проверяется любовью: какой в любви, такой и в жизни», и я это запомнил.
Наталка исчезла; забеспокоившись, я позвонил в редакцию. Наталка разговаривала сухо, ссылалась на занятость и мне с трудом удалось вырвать у нее обещание провести субботний день на Тайгане. Не желая никого терять, я задумал свести вместе Наталку и Ларису. Четвертым участником шашлычного рандеву охотно стал Валерка.
Наивный человек, я не подозревал о несовместимых сущностях, самыми непримиримыми из которых являются спорящие из-за мужчины женщины. Через много лет, доросший до понимания, что линия добра и зла не проходит по черте «я» и «все остальные», я осознал, что, используя любовь как средство принуждения, заставлял страдать доверившихся мне людей. Правильное всегда естественно: ускорять или изменять события, – что вытаскивать из утробы недоношенного младенца.
В общий двор я старался не выходить: казалось, соседи протыкают меня взглядами. Наверное, если бы я привел в дом негритянку, они были бы взволнованы меньше. Все ждали приезда Сергея, обсуждая варианты событий. Меня тоже это беспокоило, в отличие от Ларисы, утверждавшей, что после ее объяснения Сергей все поймет и даст развод. Она говорила об этом так, словно между нами все решено и, правильно поняв мое молчание, поспешно добавила:
- Я все равно с ним жить не смогу, независимо от того, буду с тобой или нет. Все имеет свои границы, в том числе и терпение.
Пикник решили провести в лесочке на северной стороне Тайгана; запалив костер, я улегся на одеяло и залюбовался бездонным голубым небом. Подумать только: сколько тысячелетий оно существует, сколько людей его рассматривало!
Первым я услышал Валерку. «Ты пишешь мне, что ты сломала ногу, а я пишу: купи себе костыль, и выходи почаще на дорогу, чтоб задавил тебя автомобиль!» - напевая эти ободряющие слова, Валерка плюхнулся рядом.
- А где дамы? – спросил Валерка. – Наносят на лицо боевую раскраску?!
Я рассмеялся. Все-таки была в Валеркином оптимизме жизнеутверждающая сила: такие, как он, незаменимы в дальних путешествиях и изматывающих душу приключениях.
Наталка и Лариса появились одновременно, хотя шли разными путями: Наталка напрямик через горку, а Лариса по улице Спаи. Каждая из женщин несла сетку с продуктами. «На роту хватит!» - объявил Валерка. Маринованное мясо я и Мищенко приготовили с вечера. Пока купались, костер прогорел и его уголья использовались для мангала. Валерка достал карты и на пару с Наталкой четыре раза оставил меня и Ларису дураками. «Кому не везет в картах, везет в любви» - объявила Лариса. Ей удалось оставить сына на попечение Ирины Ивановны и, веселясь, она была похожа на расшалившуюся восьмиклассницу.
- А что: в любви обязательно должно везти? – с оттенком пренебрежения спросила Наталка.
К Ларисе она отнеслась с плохо скрываемой неприязнью и только Ларисино игнорирование Наталкиных колкостей не нарушало царившей у костра гармонии.
- Конечно, – спокойно ответила Лариса. - Дни состоят из случайностей и не в нашей воле, какая нас выберет.
- Наташ, а ты как считаешь? – вмешался Валерка.
- Любовь создается: иногда усилиями одного человека, реже – усилиями двоих. Какой ты ее создашь, такая она и будет. Не зря говорят: чтобы найти своего Ромео, нужно самой быть Джульеттой.
- Слишком это возвышенно – пожала плечами Лариса. – Любовь – это забота о другом человеке, желание видеть его счастливым. Нужно любить то, что делаешь, и тех, для кого это делаешь, – тогда все получится. А если по обязанности, из-за зарплаты или свидетельства о браке...
- А Экзюпери, между прочим, пишет, что любовь – когда смотрят не друг на друга, а в одну сторону. Или вы с ним не согласны?
Наталка с вызовом смотрела на Ларису. Пора было разряжать обстановку и я быстро сказал:
- Не будем спорить: пусть у каждого случиться такая любовь, какую он хочет. Что вы про НЛО думаете?
Тема была модная: с НЛО перешли на Бермудский треугольник, на Несси, на пропадающие «от неизбежных на море случайностях» судах и я, вспомнив, рассказал историю о «Марии Целесте», обнаруженной в 1872 году в районе Азорских островов плывущей под всеми парусами с грузом, имущество, деньгами экипажа и пустыми каютами. Бригантина была приведена в порт, а семь человек команды и капитан Бриггс с женой и малолетней дочкой пропали навсегда.
- Уплыли куда-нибудь, – предположил практичный Валерка. – На остров или другое судно.
- Так и решили вначале, но многомесячные поиски, публикации в газетах никого не обнаружили.
- Действительно, загадка, - задумчиво произнесла Лариса. – Живешь и не знаешь, что там, за горизонтом. Предполагаешь одно, а окажется другое или третье.
- Или вообще ничего не окажется, - засмеялся Валерка. – Послушайте: что-то мы в мистику ударились! Костя, пора подавать шашлыки!
Ничто так не улучшает настроение, как шашлыки из свинины, запиваемые сухим вином. Мы сидели, молодые и счастливые, полные сил и надежд, и будущее казалось таким же безоблачным, как раскинувшееся над нами синее небо. Самостоятельно осушивший бутылку водки Валерка объяснял дамам, что жизнь дается человеку один раз и прожить ее надо или в Крыму, или в Париже, а вообще-то жить вредно: от этого умирают. «Лето, ах, лето!» - доносился издалека голос Аллы Пугачевой, моей любимой певицы: на другом конце лесочка отмечала какой-то праздник ватага подростков.
Наевшись, мы устроили соревнование по нырянию, которое неожиданно выиграла Лариса, получив в награду собранный мной букет полевых цветов. На спасательной станции хранился забытый кем-то волейбольный мяч и от водных процедур мы перешли к наземным, причем Наталка, когда-то игравшая в сборной школы по волейболу, в конце игры «тушанула» мячом по Ларисиной голове. «Трудно жить на свете октябренку Пете: бьет его по роже пионер Сережа» – сочувствовал Валерка, когда упавшая от удара Лариса поднималась с земли. И добавил, обращаясь к Наталке: «Хорошо быть взрослой: пей, гуляй, кури, а тех, кто ниже ростом, за уши дери».
Ближе к вечеру Валерка, пошатываясь, повел женщин в город, а я, поскольку близилось начало смены, остался на станции. День оказался веселым, ночь прошла спокойно, зато утро началось тревожно: приехав, узнал от матери, что из отпуска возвратился Сергей.
- Запер Ларису в доме и не выпускает: даже в туалет конвоирует, - доложила мама.
Эту картину я мог наблюдать, сидя за столом во дворе. Сергей при виде меня сухо сказал: «Здрасте!», зато Ларисино лицо озарилось счастливой улыбкой. Позже я столкнулся с ними в городе: я стоял на противоположной стороне улицы; Лариса, которую тащил за руку Сергей, шла, поворачивая голову и не отрывая от меня взгляда.
В понедельник я позвонил в банк.
- Он какой-то сумасшедший, – пожаловалась Лариса на мужа. – Твердит, что не отпустит. Ночами пристает, приходиться с Андреем ложиться.
И добавила:
- Мы не сможем встречаться: Сергей собирается водить меня в банк и обратно, пока не одумаюсь. Как корову.
Лариса засмеялась.
- Ты можешь еще смеяться?! – поразился я.
- Ах, Костик, ты не представляешь, какая я счастливая, что люблю тебя. А остальное... Это как гроза: вначале страшно, а потом, после дождя, словно на небо взлетаешь.
Зато мне было не до смеха. Кроме того, что я старался пореже выходить в общий двор, дабы не наталкиваться на хмурый взгляд Сергея или перешептывание соседей, начались неприятности на работе. Начальник спасательной станции Вилис, всегда относившийся ко мне с симпатией, дождавшись моего вечернего приезда, вдруг спросил:
- Что ты там: с какой-то замужней бабой путаешься?
- Она не баба! – вспыхнул я. – И вообще это не ваше дело.
- Ты у меня работаешь, – разозлился Вилис. – Значит, и я к твоему моральному облику отношение имею.
- Могу не работать, – пожал я плечами. – Хоть сейчас заявление напишу.
- Хозяин – барин – сухо сказал Вилис. – Не думал я... Из такой порядочной семьи...
Сев за стол, я быстро написал заявление об увольнении и подал Вилису.
- Неделю отработай, пока человека найду, - Вилис, сверкнув в мою сторону глазами, спрятал заявление в папку. – Как в людях ошибаешься.
Повернувшись, он вышел из домика, забрался в «Москвич» и уехал. На спасательной станции, когда я там находился, он не показывался и даже начисленные при расчете деньги передал через Толика.
В следующий раз я увидел Вилиса через пятнадцать лет, когда, приехав из Александрова в гости к маме, услышал от нее, что умер Вилис: родственников у него нет, и она просит помочь в похоронах. Милая моя мама, относившаяся к каждому человеку как к близкой душе, переписывавшаяся со своими бывшими учениками и готовая протянуть руку помощи даже тем, кто в ней не нуждался! Была поздняя осень, шел дождь; небольшая группка людей тянулась за гробом, провожая в последний путь того, кто когда-то был моим начальником. Оркестр постоянно сбивался с такта: ребята пришли с еще одних похорон, где успели основательно нагрузиться. Прежде чем закрыть крышкой гроб, я посмотрел на неподвижное лицо покойника и молча попросил прощения за то, что так плохо когда-то расстались. Живешь и не знаешь, где нужно подстелить соломку, и на каком из поворотов разлила масло булгаковская Аннушка!
Но вернемся к нынешним дням; усевшись на причале, я думал о том, как отомстить Сергею, несомненно наябедничавшему Вилису. Поговорить со мной «по-мужски», как я ожидал, он побоялся, и решил, видимо, действовать исподтишка. Привыкший в армии к четкости, я набросал на бумаге план действий, назвал его «Операция «Кулак» и предложил Пашке и Толику ее осуществить, посулив в качестве гонорара две бутылки водки. Цимбалюк, чтобы иметь больше свободного времени для контроля за Ларисой, устроил себе стационарные больничные; вечером Пашка и Толик должны были выманить его из больницы и набить физиономию.
Наконец-то состоялся разговор с мамой. Выяснилось, что она успела пообщаться с Ларисой и та ей понравилась, хотя...
Мама вздохнула:
- Что-то в ней непонятное... Словно предложение, в котором забыли поставить точку. Красивая, работящая, умная... Ребенок... Ничего, еще одного родите. Истинная страсть редко встречается, можно век скоротать, ее не встретив. А Лариса действительно тебя любит.
Помолчав, мама спросила:
- А как Наталка?
- Я ее за Мищенко замуж выдам, – самоуверенно сказал я.
- Костик, даже Бог умеет не все – хотя бы создать камень, который не сможет поднять, – а ты всего лишь человек. Не лезь в чужую судьбу.
- Я лучше знаю, что ей надо. Валерка классный парень, она за ним, как за каменной стеной.
- Идеал азиатской женщины. Ты уверен, что Наталке нужно именно это?
- Конечно. Женщины все одинаковы.
Мама сердито посмотрела на меня и отправилась в другую комнату, бормоча:
- Жаль, что от твоих ошибок будут страдать другие, а не ты. Простота – хуже воровства!
Как легко решает все молодость! Совершая поступки, она не догадывается, что действия ведут не к цели, а к далекому от задуманного результату. Скользя по поверхности фактов, молодость не подозревает о глубинах и водоворотах жизни, затягивающих вглубь, разламывая и стирая память, цивилизации и народы, - и что там судьба одного человека!
Операция «Кулак» провалилась: Толик и даже Пашина сестра несколько вечеров звонили в больницу Сергею, предлагая встретиться для важного дела, но тот, что-то заподозрив, из больницы выходить отказался, предлагая пообщаться в палате.
А ко мне на спасательную станцию пришла под вечер Сикорская. Я мыл в домике полы и встретил ее с грязной тряпкой в руках и подоткнутыми до колен шароварами.
- Наталка! – изумился я. – Не ожидал.
- Решила помочь в уборке, - улыбнулась Наталка. – К тому же ты рассказывал, что завариваешь вкусный чай. Давай тряпку!
Пока Наталка домывала пол, я вскипятил на электроплитке чайник, достал из приготовленного мамой пакета бублики и конфеты. Мы сидели, попивая чай и поглядывая друг на друга. Я догадывался, зачем пришла Наталка, и не хотел начинать разговор первый.
- То, что происходит, неправильно – вдруг убежденно сказала Наталка. – Я не должна этого говорить, но у меня нет выхода. Ты знаешь, что я тебя люблю: видишь, как просто я это сказала?! И что теперь делать, когда у тебя другие планы, когда появилась эта Лариса? Я не верю в чистоту ее намерений!
Лучше бы Наталка о Ларисе не говорила! Измученный тем, что так долго не видел Ларису, я был враждебен ко всем, кто старался нас разлучить, и Наталка оказалась в их числе.
- Я говорил об этом Вилису и повторю тебе: это – мое дело, не вмешивайся.
- Вилис с тобой разговаривал? – встрепенулась Наталка.
- Да, Ларискин супруг настучал. Разругался со стариком, заявление об увольнении написал.
Наталка как-то странно посмотрела на меня, хотела что-то сказать, потом обречено махнула рукой.
- Наташ, займись Мищенко, - ласково предложил я, спеша воспользоваться ситуацией и выполнить обещание. – Он так тебя любит.
- Ты действительно этого хочешь? – Наталка смотрела на меня, не отрываясь.
- Очень! Я уеду в Москву спокойный, зная, что твоя судьба устроена.
- Так за меня переживаешь?! – усмехнулась Наталка и задумчиво спросила у себя:
- Любовь одного – хватит на двоих?
- Почему бы нет? В материальном плане он полностью обеспечит, а остальное придет потом. Не зря говорят: стерпится – слюбится.
Наталка встала, вытащила из сумочки лист бумаги и положила на стол.
- Это – тебе, вчера сочинилось. Пока! Не провожай!
Наталка вышла. Я сидел, думая о том, что закончился еще один, школьный, период моей жизни, и как-то нехорошо закончился, хотя что я мог сделать? От приносимой жертвы страдает не только жертвователь, но тот, в чью пользу она делалась.
На листе бумаги крупным Наталкиным почерком было написано.
Понятны мои вопросы
Тому, кто еще в колыбели?
В прошлых его жизнях
Многое было иначе?
В чем он сейчас счастливей:
В смехе или же в плаче?
Куда убегает время:
На север или на юг?
Зачем залечивать раны
Когда их наносит друг?
Любовь всегда неодета?
Где отдыхает смерть?
Платит чем черепаха,
Чтобы так долго стареть?..
Заданные взрослым детские вопросы... Покойники нужны, чтобы было по ком справлять поминки. Прощай, Наталка! Прощай, школьное детство!
А через два дня, договорившись с Толиком, что он подежурит вместо меня на спасательной станции, я поздравлял Мищенко с днем рождения. Празднество проходило в бывшем доме бабушки, переехавшей к Валеркиным родителям. Похвастав хоромами, Мищенко повел всех к заставленному тарелками и бутылками столу. Гостями в основном были родственники; из молодежи, кроме меня и Наталки, присутствовало несколько ребят из нашей футбольной команды. Как всегда на таких мероприятиях, произносились тосты, танцевали, пели песни. Валерка, усадивший Наталку справа от себя, постоянно подливал ей спиртное, причем Наталка, относившаяся к алкоголю с отвращением, пила не задумываясь. Я обратил внимание, что Наталка ни с кем не разговаривает: она сидела, уставившись в одну точку, как человек, принявший неприятное, но необходимое решение. Попытка пригласить на танец не удалась: Наталка попросила оставить ее в покое.
Около одиннадцати гости начали расходиться. Веселый и возбужденный Валерка провожал всех; вскоре мы остались втроем.
- Пора баиньки, - сказал я, показывая на часы. – Двенадцать скоро.
Я вопросительно взглянул на Сикорскую: обычно мы уходили вместе, и я провожал ее домой.
- Иди, Костик, иди, - кивнул головой Валерка. – А с Наталочкой мы еще побеседуем.
Я посмотрел на плотоядно улыбающегося Валерку, на раскинувшуюся на стуле Наталку.
- Ты ведь этого хотел, да?! – с вызовом спросила Наталка, пьяно покачивая головой. – Вот и иди, радуйся.
Я направился к выходу; оглянувшись, успел увидеть умоляющий взгляд Наталки, потом дверь захлопнулась и меня обступила ночь, торопя по утыканным редкими фонарями улицам к ждущей моего возвращения маме.
Первая правда, которую находит ищущий идеалы человек, это печальная правда, заключающаяся в том, что в каждом поступке зреют семена добра и зла, и не знаешь, каких взойдет больше.
С Ларисой я общался только по телефону: она говорила, что очень по мне соскучилась, что с Сергеем у нее - «война миров», поскольку развод он давать не желает, суля золотые горы в будущем. А я декламировал стихи, говорил ласковые слова и ничего не обещал.
Наступила суббота: последняя ночь моего дежурства на спасательной станции. Распив с Толиком и Пашкой бутылочку винца, я проводил их до плотины, потом долго плавал на лодке по Тайгану, прощаясь с памятными местами рыбалок, шашлыков и купаний.
Уходим, не возвращаясь,
Крестом забиваем двери,
И ветер с лица срывает
Тепло вчерашней постели.
В землю хмурится кто-то,
В себя вдруг себе не поверив.
Пусть плачет над ним усталость,
Подсчитывая потери.
Нас мало в строю осталось,
За нами закрыты двери.
Но солнцем встает дорога,
Волненье тасует карты,
И жизнь бросаем залогом
В последней игре ва-банком.
Эти стихи я сочинил на третьем курсе университета и сейчас выкрикивал их, бросая вызов ждущей меня в будущих днях, как убийца за углом, неизвестности.
Привязав лодку к причалу, я прикорнул на диванчике и долго лежал, слушая беспокойную тишину ночи, пока не встрепенулся от осторожного стука в дверь.
« Кого черт принес?!» Включил свет, посмотрел на будильник: два часа. Поздновато для визитов.
Снова постучали.
- Иду, иду! - надев кеды, откинул дверную щеколду и выскочил наружу. Никого. Постоял, озираясь, вернулся в домик. «Почудилось, что ли?»
Только выключил свет, снова раздался стук. Чертыхаясь, выбрался из домика. Опять никого.
- Кто здесь? – спросил пустоту. – Нашли время в жмурки играть.
Темное пятно на траве зашевелилось и превратилось в изящную фигурку в мужской одежде.
- Костик, я тебя напугала? – послышался веселый Ларисин голос.
- Очень! – сознался я. – До сих пор коленки дрожат.
- Обманщик! – Лариса с разгона кинулась мне на шею.
- Как ты здесь оказалась? – обнимая и целуя Ларису, спросил я. – Неужели шла ночью через лес?!
- Шла, - Лариса прижималась ко мне всем телом. – Шарахалась от всех теней, два раза упала, но шла. Потому что ощущение такое, что если тебя не увижу, то умру.
- А как же Сергей?
- Спит. Дверь на ключ запер, так я через окно вылезла. Одежду еще днем приготовила, даже не знаю, чья. В городе на каких-то пьянчуг наткнулась, они за своего приняли, выпить предлагали. Вот смехота! Пойдем на причал, луной полюбуемся.
Посидев у причала, вернулись в домик, на диван, и я, чередуя поцелуи с лаской, медленно Ларису раздел. Это была не первая женщина в моей жизни, но никогда не были так жарки поцелуи и неистово наслаждение истомившегося от воздержания тела.
Около четырех утра я повел Ларису домой.
- Нужно успеть, чтобы Сергей не проснулся, - беспокоился я.
- А, подумаешь! – отмахивалась прижимавшаяся ко мне всю дорогу Лариса. – Я сейчас – хоть на эшафот!
- Скандал может докатиться до МГУ, - неловко объяснял я, чувствуя себя последним трусом. – Нельзя, чтобы упоминалось мое имя.
- Клянусь молчать! - по-пионерски отсалютовала Лариса.
Светало, когда я расстался с Ларисой неподалеку от нашего дома. Невыспавшийся, но довольный, с ощущением легкости во всем теле, я торопился на станцию, думая, что пора принимать решение и предлагать Ларисе руку и сердце. Поступлю в аспирантуру, сниму квартиру и вызову Ларису в Москву.
Утром я упаковал в рюкзак находившиеся на станции свои вещи, попрощался с Толиком и Пашкой и, усевшись на велосипед, отправился по привычному маршруту домой.
Толик, попавший в десантные войска, погиб на второй год службы: не раскрылись при прыжке с самолета оба парашюта. А Пашка, вернувшись с армии в Чернополье, удачно женился, стал председателем сельсовета и на поминках после похорон Вилиса уговаривал меня приехать в гости, соблазняя поросенком в сметане и зажаренным с яблоками гусем.
Заехав во двор, я увидел обсуждавших что-то за столом соседей: при виде меня они дружно замолчали, хором ответив на приветствие.
- Представляешь, соседи организовали торжественный комитет по моей встрече, – съязвил я, увидев маму, – и запнулся, столкнувшись с ее встревоженным взглядом.
- Лариса ночью у тебя была? – быстро спросила мама.
- Да. А что...
- Когда пришла, Сергей ее у дома ждал и сразу бить начал. Сейчас в доме держит: что там происходит, не знаю.
Я вышел в наш маленький дворик, постоял, послушал. Что делать, я не знал. Как мизерны права любовника и как велики права мужа!
Весь день я метался по комнате, периодически выходя во двор. Мама, присоединившаяся к соседям за столом, сказала, что видела Ларису, когда Сергей вел ее в туалет: побоев на лице не видно, но передвигалась она осторожно, словно боялась упасть.
Вечером я вышел в общий двор, смотрел на светящиеся окна Ларисиного дома: несколько раз слышались крики, плач Андрея, потом все стихло. Свет в окошках погас, я вернулся домой, но заснул с трудом, а утром продолжил свою вахту.
Незадолго до обеда мама вбежала в комнату и взволнованно сказала:
- Нужно что-то делать! Ирина Ивановна говорит, что Сергей все время бьет Ларису – в живот и по печени, чтобы следов не осталось. Рот подушкой затыкает, крики глушит. Ирина Ивановна боится, что он ее убьет.
Внимательно посмотрев на меня, мама сказала:
- Если туда не пойдешь ты, то это сделаю я.
Сорвавшись с места, я быстро пересек двор и, толкнув дверь, вошел в Ларисин дом. Она сидела на кровати, прижав к лицу руки; рядом прильнул Андрей. Сергей отсутствовал: как я потом узнал, он отправился в больницу обедать.
- Собирайся! Где чемоданы? – приказал я.
- Костик, ты?! – Лариса опустила руки и невидяще посмотрела в мою сторону. – В глазах темно: он, прежде чем уйти, по голове сильно ударил. А чемоданы под кроватью, вытащи их.
С помощью вошедшей вслед за мной мамы я набил Ларисиной и Андреевой одеждой сумку и чемодан, сунул в карман ее паспорт, другие документы.
- Быстрее! – торопила мама. – Нужно уходить, пока нет Сергея. На улицу Заречную пойдем, к моей знакомой.
Через десять минут, провожаемый взглядами соседей, наш караван пересек двор и, перейдя мост, направился вдоль реки на Заречную. Я нес вещи; мама вела за руки Ларису и Андрея. Оглянувшись, я увидел далеко позади бредущую за нами Ирину Ивановну.
- Ничего, - бросила мама. – Там несколько поворотов: она не поймет, в какой дом зашли.
Свернув в переулок, мы подошли к зеленым воротам. Открыв дверцу, мама прикрикнула на залаявшую собаку и обратилась к появившейся в дверях толстой женщине:
- Галочка, нужно людей на пару дней приютить. Давай поторопимся: я все объясню.
Маму в городе уважали; согласно кивнув головой, Галина провела Ларису и Андрея в большую комнату с двумя кроватями, предложив им пока отдохнуть и быть готовым через час к обеду, и уединилась с мамой на кухне.
- Как себя чувствуешь? – я присел на кровать рядом с Ларисой.
- В голове кружится. Не думала, что Сергей такой ненормальный. «Скажи, с кем была: перестану бить. Знаю, но хочу от тебя услышать» - твердил постоянно.
- Ты сказала? – взволновался я.
- Нет, конечно. Я скорее бы умерла. В школе за мной ухаживал мальчик, о котором Сергей знал: я сказала, что он приехал в Белогорск и я ночевала у него в гостиничном номере. Сергей даже ходил проверять, так ли это, и снова бил: за то, что вру. Потом еще что-то выдумывала... Костик, я полежу: опять в глазах темно.
Минут через двадцать, проверив, нет ли поблизости Ирины Ивановны или Сергея, я и мама отправились в обратный путь.
- Завтра сниму деньги со сберкнижки, – строила планы мама. – Галине за квартиру отдать, купить билеты на самолет, и Ларисе на первое время в Москве понадобятся.
Нет ничего томительней ожидания: я был доволен, что ситуация с Ларисой разрешилась. Что касается Сергея... Если он привяжется, то узнает, как умеет бить бывший офицер.
Но Сергей предпочел держаться от меня подальше, кивая головой при встрече. Захватив хранившуюся дома финку, он полдня провел в том районе, где мы спрятали Ларису с Андреем, но, к счастью, их не обнаружил.
А у нас начались связанные с Ларисиным отъездом хлопоты. Учитывая обстоятельства, в банке Лариса получила расчет в течение одного дня; связавшись по телефону с родственницей в Москве, договорилась, что та временно приютит ее и Андрея. По нашему плану, Лариса постарается найти работу в Москве или пригороде, а затем поедет домой в Белоруссию, чтобы с помощью дяди-прокурора быстро оформить развод с Сергеем.
Через два дня я провожал Ларису на самолет. После перенесенных побоев она стала очень слабой, но бодрилась, твердила, что плохое закончилось, и теперь в наших днях заплещется море счастья. Мы прощались, держась за руки, взлетал в небо самолет, пропадая за горизонтом, и долго еще таял в гомоне толпы Ларисин голос: «Я буду ждать! Я очень буду ждать!»
А в Белогорске события шли сонной чередой. Позвонил Валерка, ликующе сообщил, что Наталка согласилась на свадьбу, и они отнесли заявление в ЗАГС. Поздравив жениха, я объяснил, что «дружкой» быть не смогу, поскольку через десять дней меня ждут в МГУ.
Наталка пропала: в редакции сказали, что взяла отпуск, но по домашнему телефону она отсутствовала: подозреваю, только для меня.
Не было видно и Сергея: Ирина Ивановна рассказала маме, что он увольняется и уезжает на родину.
Общий двор вновь стал приветливым и простодушным. В свободное от реферата время я читал за столом книжки, играл с соседями в «дурака» и мечтал о встрече с Ларисой. Двор без нее опустел, в нем недоставало ее улыбки.
Перед отъездом получил от Ларисы письмо: ей удалось найти работу заведующей сберкассой в подмосковном городе Подольске. Дают семейное общежитие, но только после развода, как одинокой матери, поэтому срочно уезжает в Городок.
До автобуса, следующего из Белогорска в Симферополь, меня провожал Валерка, взахлеб рассказывавший о своих планах сделать Наталку счастливой. «Я так тебе благодарен! - повторял он. – Если б не ты...»
А во мне не исчезало чувство неловкости, словно меня благодарили за то, за что полагалось набить физиономию.
В следующий раз я увидел Валерку через семнадцать лет, когда по дороге в Ялтинский санаторий заехал с семьей на пару дней к маме. Я стоял с женой возле аптеки на площади Калинина и вначале не узнал в бредущем под раскаленным солнцем алкоголике школьного товарища. Одетый в рваную рубашку и дырявые комнатные тапочки, он шел, абсолютно пьяный, перебирая руками так, словно опирался на воздух, и бормотал: «Юбку новую порвали и подбили правый глаз: не ругай меня, мамаша, это было в первый раз!».
«Валера!» - хотел я крикнуть и замер, провожая взглядом то, что когда-то было рачительным хозяином и моим другом.
Москва встретила меня дождем, рукопожатием приютившего меня маминого знакомого Александра Петровича и неприятностями в университете. Прочитав реферат, заведующий кафедрой философии Коршунов сказал, что это готовая кандидатская диссертация и повел в отдел кадров оформлять документы в аспирантуру. Сидевшая за столом накрашенная барышня, коротавшая время чисткой ногтей, недовольно поморщилась при виде нас, и, просмотрев мои документы, сухо сказала, что в соответствии с законом она может принять от меня заявление только тогда, когда я два года отработаю в школе. «Да, в самом деле, есть такой закон, - подтвердил с сожалением Коршунов, - Пойдемте, Константин, что-нибудь придумаем». И я по звонку Коршунова был принят учителем в школу города Александрова, через полгода узнав, что армейская служба приравнивалась к двухгодичной школьной отработке, и невежество кадровички поменяло мою судьбу, вышвырнув из науки в педагогику.
Непонятное творилось с Ларисой. Побывав у московской родственницы, я выяснил, что Лариса, забрав Андрея и вещи, уехала в Белоруссию; остального она не знает, да и не хочет знать, поскольку когда-то рассорилась с Ларисиными родителями и отношения не поддерживает. Мои письма и телеграммы в Городок остались без ответа, и я заказал телефонный разговор. Был поздний вечер; телефонистка, уступая моим просьбам, периодически позванивала в Городок, приглашая пройти в кабинку, но никто не отозвался.
Перекресток судьбы. Я шел по нему, не зная, что предпринять, со смятыми мыслями и беспокойством о Ларисе. Приехав на вокзал, нашел на схеме следующий через Городок поезд, но денег на билет не хватало, – почти все отдали Ларисе, - и я отправился в Александров, искать квартиру и готовиться к школьным занятиям.
В конце сентября пришло письмо от мамы: среди прочих новостей сообщалось, что Наталка через две недели после свадьбы ушла от Валерки и отправилась в Киев учиться по линии журналистики. Перед отъездом забегала к маме, попрощалась и объявила, что в Белогорск не вернется.
Я столкнулся с Наталкой в Доме книги на проспекте Калинина: близился день моего сорокалетия и я приехал в Москву купить что-нибудь из лакомств и сделать себе книжный подарок. Наталка превратилась в светскую даму с холодной улыбкой и высокомерным взглядом, но на предложение зайти в кафе откликнулась и, разговорившись, вновь стала той, какую я помнил. Наталка рассказала, что работает в Киеве редактором газеты, муж занимает ответственный пост, но старше годами и это пугает, поскольку неодинаковый возраст супругов – это разное прошлое и трудно совместимое будущее.
- А у тебя как? – помолчав, спросила Наталка.
- В науку так и не вернулся: засосал школьный быт. Второй год - директором школы. Женат, двое детей. У тебя сколько?
- Ноль, - Наталка помрачнела. – Я аборт сделала, чем совсем Валерку добила, повеситься хотел. И себя изуродовала, лишила возможности рожать. Ты с Ларисой?
- Нет. Женился по необходимости, для одиночества вдвоем.
- Значит, Лариса не с тобой! – Наталка усмехнулась. - История, закончившаяся ничем.
Официантка принесла в чашках мороженное; мы сидели, работая ложечками и поглядывая друг на друга, - как тогда, на Тайгане.
- Кстати, - Наталка явно смутилась. –Вилис по моей просьбе с тобой разговаривал: я о нем статью в газету готовила, вот и попросила. Дура, конечно!
Наталка поднялась из-за столика:
- Пока, Костик! Учись быть счастливым: я это каждый день делаю.
Наталка ушла, а я долго сидел, уйдя мыслями в прошлое и мучаясь над вопросом, оставшимся без ответа. Несмотря на все усилия, я так и не узнал, что случилось с Ларисой: стал ли роковым один из ударов Сергея и ее тело давно сгнило под деревянным крестом, или, крестясь и твердя о святости брака, Ларисины родители после прибытия дочери в Городок вновь отдали ее мужу, или еще что-то. Лариса прошла по моей жизни, как бригантина «Мария Целеста» по воображению землян, оставив загадку и ощущение скрывающейся за горизонтом тайны, - и память о любви, оказавшейся первой и последней.
|
