Памяти моего деда Н. Малинкина, участника ВОВ, и моего отца А. Малинкина.
Леопард
Андрей Малинкин
"ЛЕОПАРД"
Киноповесть
1
Могучая полноводная сибирская река.
Весело стрекочет хорошо отлаженный лодочный движок. В глубине, сквозь толщу прозрачной, как воздух воды, мелькают черные стрелки-тени. На противоположном скалистом берегу частоколом возвышается стена вековых сосен.
Суда живых не меньше павших суд.
И пусть в душе до дней моих скончанья
Живет, гремит торжественный салют
Победы, как великого прощанья.
Пакостный голос в скрипучем динамике транзистора на мгновение умолк. Вдалеке за косогором показалась деревня.
"Мы передавали литературно-художественную композицию "Салют победителям", посвященную пятидесятилетию Великой Победы".
Остроносая "казанка" ткнулась в жалкое подобие причала на. деревянных сваях.
- Что, Егорыч, запасы поиссякли, поди? Али так, на людей взглянуть? - На берегу сидел худосочный мужичонка в засаленной кепке и в ватнике поверх тельняшки. Лукаво прищурившись , он здоровенным тесаком вырезал "шашечки" на ивовом прутике.
- Здорово, Семен! - поднялся в лодке невысокий, но коренастый и, по всему видно, крепкий еще седой старик в брезентовом "штормовке" и в отвернутых до бедер "болотниках". Грохнув цепью о торчащий на берегу кол, он нагнулся к носу лодки, поднял за жабры таймешка килограммов семи и протянул его мужичку.
- На, держи! Бабке своей, гостинца.
- Ну, Егорыч! - округлил тот глаза, поднявшись и принимая подарок. - Красавец! Спасибо, спасибо!
- Да уж и красавец? Середнячок, по пути взял. Хотя, тоже, ишь, как водил, чертяка! У вас -то тут, поди, рыбы совсем не осталось?
- А, - вяло махнул рукой Семен. Наши-то, сам знаешь, давно уж к Ильинским порогам ходят. Али туда, к тебе ближе, за угодья. А что, мотет мне махнуть к тебе на недельку а? Примешь?
- Валяй! - Егорыч присел рядом и подвернул сапоги. Достав из кармана папиросы, он протянул пачку Семену.
- Не, - отмахнулся тот, - у меня свои.
Егорыч же, взяв одну, мягко покрутил ее между пальцев, продул гильзу и: зажал в уголке рта, скрытого густой седо" бороде".
Перед ними плавно катила свои волны спокойная в этом месте река.
- Председатель здесь? – прикурив, спросил Егорыч.
- В район укатил, еще вчера. Да нынче к вечеру обещался быть. Машка, внучка его сказала. Ох, и шустрая девка выросла, да ладная какая. Невеста! А на что он тебе?
- Рассчитаться обещал. За зимние шкурки еще не платили. Продуктов подкупить пора, патронов бы в запас, курева опять же. Да так, по мелочевке кое-чего...
- Да много ль тебе одному надо-то? Рыбы полно, дичи. Бей - не хочу. Чай, с голоду не пухнешь.
- Да уж, не пухну, - усмехнулся Егорыч. - Это верно.
- Смотри, весну профукал, гляди – лето скоро. Так «бобылем» и останешься!
- Ладно, тоже мне, Казанова!
- А чо! - встрепенулся вдруг Семен, - Пошли ко мне, а? Бабка картошечки сварит, по стаканчику за праздник... Пошли!
- За праздник, говоришь? Так ведь не скоро еще!
- Ой, что там! Неделя-другая… Пролетят – не заметишь. Пошли!
- Ну, раз за праздник... – Егорыч медленно, словно нехотя, поднялся и шагнул к лодке. – Тогда, на вот еще, держи! – он достал корзину свежих хариусов.
2
- Пыджь, пыджъ! Витька убит! Витька убит! - в саду полным ходом шло ребяческое сражение.
- Падай, а то я играть не буду!
- Ну и пожалуйста, а я немцем больше не буду!
- Тогда я тебя "выключаю", понял! Витька больше не играет, все слышали! Витька с нами не играет! Пыджъ…
Под развесистой яблоней за столиком уютно пристроились Семён и Егорыч.
– Ух, - Семен поставил стакан и потянулся за огурчиком. – А я тебе так скажу, Его-рыч. Что было, то быльем поросло. Плюнь ты на все, да поезжай в Москву. Во, как раз, деньжат получишь сейчас. На что они тут. А так, пятьдесят лет все-таки. Говорят, большой праздник хотят устроить. Давай! Президента посмотришь. Мне тут это, вот чего, слышь, Митька-тракторист рассказывал... Он вот, когда лед еще стоял, в Красноярск ездил к брату. Ну и, говорит, видал его, нашего-то. Издалека, правда, мельком. Так, я чо говорю-то, ему, значит, лицо все пудрой посыпают, чтоб не та¬ким красным казалось в телевизоре! Ну! - за-хихикал Семен.
- Брось молоть-то! - вставила бабка, подавая картошку.
- А чо, точно говорю! Митька, сам знаешь, врать не будет. Не такой он. Вот, и пьет, еще говорил, по нашему. Во!
- В Москву, говоришь… - Егорыч задумчиво взглянул в окно.
- Ну! Я и сам бы, да куда мне с такой ногой! - Семен хлопнул себя по колену. Бабка, опять же, прохворала... Давай-давай, не сумневайся. А вдруг... кто живой?
Егорыч молча ковырял вилкой дольку маринованного чеснока. Семен потянулся к бутылке.
Они выпили, закусили, дружно хрустнув малосольными огурцами .
- А! - крикнул вдруг Семен, обернулся к углу и схватил гармонь.
Наверх вы, товарищи, все по местам!
Последний парад наступа-а-ет!
Врагу не здае-о-тся наш...
Звонкий голос Семена потонул в монотонном перестуке колес.
3
- Белье брать будете?
- Что? - обернулся Егорыч.
- Белье, говорю, брать будете? - повторила проводница.
- А, белье... Да-да, конечно...
Поезд медленно подползал к вокзалу.
Залитый солнцем перрон жил обычней, будничной жизнью.
- Такси, девушка? Машина, пожалуйста!
- Второй вагон? Да, с хвоста!
- В стро-ну-у! Посторонись!
На столбе запиликал громкоговоритель. "Внимание встречающих! Скорый поезд номер семьдесят три "Красноярск - Москва" прибыл на пятый путь. Повторяю..."
- Ну, давай же, отец, давай, тяжело ведь!
Егорыч, в темном стареньком костюме, с единственной "колодочкой" на пиджаке, с вещмешком в руке, спрыгнул с подножки и обернулся. За ним, покряхтывая, из вагона вывалился пузатый мужичок с двумя похожими на него самого баулами.
Егорыч, жмурясь на солнце, посмотрел по сторонам. Вокруг суетились прибывшие и встречающие граждане.
– Ну, здравствуй, Москва! - буркнул он вполголоса и, нахлобучив кепку и закинув на плечо тощий мешок, зашагал по перрону.
Вокзал встретил его неприветливыми взглядами "омоновцев", стаями шумных цыган с пестрыми от грязи ребятишками, вонючим подземным переходом, множеством попрошаек с одинаково безграмотными табличкам и хриплым маршем "военных лет" из спрятанных где-то наверху динамиков.
Возле колонны безногий старик с орденом "Отечественной Войны" на замызганном лацкане пиджака тянул баяном "Прощание славянки". Рядом валялись несколько пустых бутылок и грязная ! и ляпа с парой мятых бумажек внутри.
"С праздником, дорогие ветераны!" – хрюкнули динамики.
– Что смотришь? - безногий покосился на одинокую «планочку» на пиджаке у Егорыча и, выдув "мехами" писклявую ноту, повернул к нему серое заросшее щетиной лицо.
– А ты не жалей, не жалей... – пьяно проорал он. – Нравится, дай денег, а нет - проваливай! У меня сегодня праздник! Победитель я, понятно! – старик икнул и потянулся к шляпе.
– Да. Да, конечно. – Егорыч неспешно направился к веренице коммерческих палаток. - Праздник...
"Нынче вырвалось, будто из плена весна,
По ошибке окликнул его я..."
На одном из ларьков надрывно трещали "колонки". У окошка толпилась молодежь на роликах.
На площади Егорыч слился с толпой, жидко разбавленной бравыми ветеранами в блестящих, мелодично позвякивающих доспехах. Он посмотрел на часы и неспешно побрел к центру.
После сорокалетней разлуки с родным городом, после уютной избушки в тайге и далекой сибирском деревни Москва показалась ему необыкновенно пестрой и людной. Обилие шустрой смеющейся детворы с родителями и воздушными шариками создавало атмо-сферу благостной идиллии.
По мере приближения к центру толпа редела, все чаще мелькали серые милицейские кители, особенно заметные в сочетании с режущими взгляд белыми рубашками под ними.
Наконец он уткнулся в несколько рядов заграждений и шеренгу молоденьких курсантов возле них. Неподалеку курила кучка стражей порядка чинами постарше.
- Сюда нельзя! - тонко пискнул один из безусых юнцов.
- Как нельзя? - не понял Егорыч. - На Красную площадь же!
- Пропуск?
- Какой пропуск? Я на праздник приехал... Пятьдесят лет...
- Приглашение?
- Приглашение? Да... Конечно... Приглашение... – Егорыч повернулся.
От группы курящих отделился майор в высокой фуражке, похожий на гестаповца из старых советских Фильмов.
- В чем дело? - козырнул он для вида и постарался сделать как можно более строгое лицо но, покосившись на планку на пиджаке Егорыча, добавил:
- Ничем не можем помочь. Таков порядок. Только по приглашениям и спецпропускам. Так что... Погуляйте где-нибудь.... Сходите в Парк Культуры. Там, по-моему, должно быть...для всех.
- Да-да... Спасибо. - Егорыч снял кепку и пригладил взмокшие волосы.
Стайка воробьев слетела с карниза соседнего дома и скрылась где-то над Кремлем.
Егорыч устало присел на скамейку в небольшом уютном дворике, скрытом от шумных центральных улиц, тут же, неподалеку, возились в песочнице ребятишки под наблюдением старушек со скамейки, оживленно болтавших, впрочем, о чем-то своем. Напротив, жмурясь на солнце, тихо шепталась молодая пара.
Он развязал мешок, расстелил газету и выложил на нее полбуханки черного хлеба, пару копченых рыбок. Вынув из кармана складной нож, он быстро соорудил нехитрый бутерброд. Затем достал бутылку водки, аккуратно хрустнул крышкой, сделал несколько добрых глотков и, закрыв, убрал назад.
Детишки в песочнице загалдели, тыча пальцами куда-то вверх. Егорыч поднял голо-ву. Над домами всплыл пестрый воздушный шар с кажущимся неуместным трехцветным Флагом.
Егорыч снова снял кепку и вытер платком лоб. Где-то рядом раздался резкий щелчок.
- С праздником Вас! - перед ним стояла та самая пара со скамейки напротив. Молодой человек протянул ему три алые гвоздики. - Это Вам!
- Извините, что я Вас сфотографировала. – Девушка смущенно улыбнулась. - Мы журналисты. Вот, не пустили... - ока махнула рукой в сторону центра.
- Спасибо. - Егорыч посмотрел на скрывающийся в небе шар. Так может... - он потя-нулся к бутылке.
- Нет-нет, извините, нам надо идти.
- Спасибо, - тихо повторил он,
- Вам спасибо! - ребята улыбнулись. - Здоровья Вам и счастья!
Над крышами домов в последний раз зловеще мелькнул уголок флага,
Арбат напоминал таежный муравейник, развороченный медведем. В переходе к "Праге" Егорыч, протиснувшись сквозь толпу зевак, остановился возле одного из мольбертов.
Бородатый мужик лет сорока в помятом берете увлеченно, покусывая верхнюю губу, набрасывал углем черты лица сидевшей напротив девушки.
Егорыч внимательно наблюдал за работой художника, переводя взгляд то на ее лицо, то на его руку. Наконец, когда портрет был закончен и девушка поднялась, Егорыч протянул ей букет.
- Это Вам.
- НУ Что вы, зачем?.. Спасибо!
По Красной площади неровными демократическими рядами про¬ходили ветераны, машинально поворачивая головы в сторону непривычно пустой трибуны Мавзолея. Еце больше "приглашенных" топтались за ограждениями в качестве зрителей.
Бравые марши сливались с беспорядочным шарканьем и позвякиванием.
Егорыч сидел на каменном парапете Фонтана, держа в руках картонную табличку: "1021-й стрелковый полк".
Вокруг небольшими группками собирались ветераны. Обнимаясь, смеясь, плача.... Над Парком Культуры гремела праздничная музыка.
Егорыч поднял голову. На небе - ни облачка! В ярких зеленеющих кронах деревьев пищат воробьи. Над палатками с наскоро сооруженными тут же мангалами вился ароматный дымок.
Через Крымский мост бурлил многотысячный людском поток. казалосъ, вся Москва, недопущенная к местам официальных торжеств, хлынула к Парку Горького.
От причала один за другим отходили до отказа заполненные речные "трамвайчики" и "Ракеты", верхние палубы которых пестрело множество разноцветных воздушных шаров, «сердечек» и «зайчиков»
Двадцать первый полк? - эхом отозвалось где-то рядом.. Егорыч увидел перед со-бой невысокого старичка в темном костюме с двумя рядами медалей на пиджаке.
- "траста седьмой"? Тринадцатая армия?
- Точно.
- Ну здорово! - старичок похлопал его по плечу. - Не узнаю! Как звать-то? Ну пошли, пошли присядем.
- Николай. - запоздало отозвался Егсрыч.
- Ну, пойдем, пойдем. Это с каких ге годов-то? Нет, не
узнаю. Кашх-то никого не осталось, каждый год прихожу. А
ты не москвич,что-ли? Нет, не припомню пока. Вот сюда!
Они сели за пластюшвыи столик возле одной из палаток. Старичок засуетился к тут же появилась бутылка водки, две порции сосисок в бумажных тарелках. Он быстро наполнил ста¬канчики.
- Ну, за победу! Или нет, сначала за встречу! Так как звать-
то тебя говоришь?
- Николай, - повторил Егорыч. - Анчуков. Сержант Николай Анчуков.
Их глаза на мгновение встретились. Мужичок замер, лицо его посерело, веки чуть прикрылись. Он пошевелился, словно стараясь подняться и, выронив стаканчик, стал медленно спол¬зать со стула, пытаясь ухватиться руками за край столика, и завалился на бок.
Егорыч подскочил к нему, приподнял голову и схватил за запястье, пытаясь нащупать пульс...
4
Над полем стоял чуткий грохот. Треск очередей, свист и разрывы мин.
Батальон после неудавшейся атаки лежал в грязном весен¬нем снегу в полутора сотнях метров от немецких позиций, на окраине деревни, стараясь спешно окопаться в мерзлой еще земле. Шквальный пулеметный огонь не давал поднять головы.
Находясь чуть позади, Николай из ротного 50-ти миллиметрового миномета старался накрыть одну из огневых точек. После нескольких разрывов пулеметчик ловко менял позицию. Наконец смертоносная очередь смолкла. Николай улыбнулся и вытер рукавом черное от пота и грязи лицо. Тут же совсем рядом разорвалась немецкая мина.
- Тоже не курицы! Давай, Аввакумов, вправо! - он подтолкнул в бок напарника, молодого широколицего казаха,
- Всё, крышка! Захлебнулись. - проворчал Николай,устраивая миномет в неглубокой воронке.
- Держи! - казах столкнул ему ящик с минами и вслед за ним сполз сам, – Гляди! - вдруг крикнул он.
Николай чуть высунул: голову.
Остатки батальона не просто отступали, а буквально бежали прямо на них. Спотыкаясь, падая, вставая и снова падая под пулеметными очередями.
- Вот. черт! - Николай пригнулся.
- Суки! - в воронку скатился солдат, прижимая руку к окро-
вавлепому плечу, и волоча раненую ногу.– Суки штабные! – промычал он сквозь зубы и закрыл глаза. - Здорово ты его накрыл,
видел... Отводить надо...
Нал ними появилась маленькая головка в съехавшей на бок каске.
- Мать честная! Манна небесная! Извините за беспокойство
разрешите с Вами познакомиться. Как Вас зовут? Меня - Алексей!–попробовал улыбнуться он.
– Света. - к ним сползла .девушка-санитарка.
Рядом ухнула мина, забросав их комьями земли.
- Накроют! – кивнул Николай, - пристрелялись, ну, вот вам нате, с кисточкой, закройте уши, берегите нервы,.. Давай, джигит, давай еще! Много там?
- Половина.
- Нормально! Вы-то как? А, сестричка?
- Как в раю. И ангел рядом. Вот только шумно очень!
- Выбирайтесь, пока не поздно. С нами вам тут долго не высидеть.
Еще одна мина едва не угодила прямо в их воронку.
В блиндаже связист отчаянно крутил ручку полевого телефона.
- "Седьмой", "седьмой", я - "Сосна", прием... "Седьмой", я - "Сосна"...
Командир полка подполковник Исаев, сняв шапку, прильнул к окулярам "стерео-трубы"
- Светает, - задумчиво проговорил он, - Ну, есть связь?
- Никак нет, товарищ командир, не отвечают!
- Крути!
- Ну что? - повернулся он к, начальнику штаба, круглолицему и добродушному майору Фелимонову. Тот, растеряв всю свою обаятельность, сосредоточенно вглядывался вдаль. Лицо его казалось каменным. - Захлебнулись. Всё.
- Ясное дело. А ты что хотел, чтоб мы прям отсюда и за ночь до Берлина?Хорошо, что немцы не пошли вслед. Хотя не понятно, почему.
- Они и так здорово нас покрошили.
- Тьфу! - сплюнул Исаев. -Что в дивизию докладывать? Полководцы, едрить их!
- Вот и все! - старый седой солдат вздохнул, снял каску и сполз на дно траншеи.
- Да, похоже совсем стихло, - опустияся рядом Николай.
- У-у! - протянул казах. - Живой останусь, домой приеду. Скажу - Шайтана видел!
- Это еше не видел, а так, дух почуял! - усмехнулся парень с рыжим вихрастым чубом. - А миномет -то тю-тю?
- Пес его знает, заклинило что-то. Ничего, сползаю, заберу.
- Много народу побило, - снова вздохнул дед. - Шурку-татарина, Витьку-косого , шутил всё...
- Да, Степаныч, вот и наш эшелон пошел в мясорубку. - Николай осторожно выглянул из окопа. - Эх, далеко... Миномет, конечно, надо забрать!
- А - перебил его вихрастый, - кабы знать. А то, мы туда - раз. а там, проволока, про-волока кругом, да невысоко так. Ребята на нее, а не накрыть, и порезать нечем! А она – аж в четыре кола!
- Ты-то куда полез с пулеметом?
- Местечко я приглядел удобное. Кусты, да выемка такая под ними, но, вот. . .
- Это у них называется разведка боем, - тяжело выдохнул Степаныч, вытряхивая землю из волос.
- Какая, к черту разведка! Полбатальона положили за кусок дерьма. Нет, чтобы как похитрее бы, по уму...
- Ты, Петро, не выступай, молод еще. Им, командирам, виднее. На но они и поставлены над нами: руководитъ, начальствовать .
- Командирам! - зло сплюнул вихрастый, цыкнув фиксатым зубом. - Что-то я их вот там на проволоке не видел! Да таких командиров бы. . .
- Ну -ну! Не ерепенься.
- А ты, дед не нукай. Не запряг пока! Мне, например помирать вовсе неохота, а тем более вот... так! Витька!.. Мы с ним еще в ремесленном... В первом бою! А я так; думаю, что от живого меня куда больше пользы будет. И на фронт я пошел воевать, а не червей кормить. От мертвых нас что проку? – он снова махнул рукой.
- Верно, конечно. - Николай снова выглянул из-за бруствера.
- Сержант наш одного раненого бросил. - пробормотал Степаныч.
- Что? - резко обернулся Николай.
- Сам видал. С другого отделения, черный такой на цыгана похож.
- Васька! Он мне по миномету показывал.
- Ну вот, вместе с минометом и бросил. Тот его за рукав тянет, помоги, мол, а сержант его сапогом.
- И что?
- Что. что. Я Обернулся еще раз, а он вскочил, будто в агонии, и прямо под очередь.
- А где сержант?
- Не знало, потом ухнуло рядом. Больше не видел его.
- Я тоже не видел, - пожал плечами Петро, - может убили.
- Вот, сука!
– Тихо, ротный!
В воронку сполз командир роты старший лейтенант Терехин. Приземистый, коренастый мужик, с маленькими острыми глазками на мясистом рябом лице.
- Ну как, суслики, взмокли? Да, .жарковато. Что ж, с первым креплением вас.
- Угу... - закивали солдаты.
- А ты – молодец! – ротный хлопнул по плечу Николая. Здорово пулемет снял. Чего молчишь?
- Служу трудовому народу, - негромко проговорил Николай.
- То-то. Чирков!
- Я! - отозвался вихрастый.
- Давай к Барабанову. Его и Степанчука в штаб полка!
- Есть.
- Да - повернулся, ротный к Николаю. – А у тебя-то, я знаю, отец в Красной Армки не служил? Дезертир, значит? Смотри, стало быть должен ты теперь за двоих воевать, понял!
5
Москва 43-го. Грязь и слякоть на улицах. Шет тяжелый мокрый снег, быть может, последний этой весной. Люди, еще по-зимнему укутанные, толпятся, переминаясь с ноги на ногу возле репродуктора на углу дома.
Обрывки фраз из сводки:
" ... Войска Северо-Западного, Калининского и Западного Фронтов продолжают наступление по всему направлению..."
Люди внимательно слушают сообщения в небольших город¬ках, на улицах, в деревнях, собираясь по нескольку чело¬век в избе, где есть радиоточка.
Строгие и суровые лица озаряются радостными улыбками, в глазах зажигаются живые огоньки.
"... Продвинулись вперед на десять-пятнадцать километров, освободив ряд населенных пунктов и нанеся существенный урон технике и живой силе противника..."
- Так их! - в сердцах кричит старичок в драном тулупе. - Так их, сынки!
Снег на полях сходит, обнажая то тут то там черную влажную землю. Наполняясь талой водой, бурлят ручьи меж склонов оврага.
"... На Брянском и Юго-западном фронтах линия .фронта продолжает сохраняться на рубежах общего контрнаступления. Идут бои местного значения, в ходе которых противник несет большие потери..."
6
На верхушке холма, прогретой солнцем,выбился хрупкийцветок мать-и-мачехи, подрагивающий на ветру.
Сумерки. Расположение полка на рубеже второй линии обороны в двух километрах от передовой.
Возле дерева мёрцают огоньки, слышны приглушенные голоса
В блиндаж командира роты заглянул солдат из штаба.
- Разрешите... Товарищ политрук. Вот, доставил...
- Да. - встретил его политрук Кириллов, невысокий шупленький с хитрыми быстро бегашими глазами и тонкими тараканьими усиками. - Ждем-ждем.
- Разрешите доложить, –- показалась из-за солдата девушка лет девятнадцати, стройная, красивая, с серьезными, даже чуть грустными чертами лица. – Ефрейтор Городец...
- Вольно, товарищ ефрейтор. - делано строго сказал политрук.
- Можете идти, - повернулся он к солдату.
- Есть!
- Ну что ж. Значит, ефрейтор Городец?
- Так точно, товарищ политрук, прикомандирована для дальнейшего прохождения служ-бы.
- Ну-ну, садитесь. Ольга, так вас ведь зовут.
- Так точно, товарищ политрук, - проговорила она сквозь зубы.
- Садитесь, садитесь. Чайку? - он потянулся за котелком.- Командир роты сейчас подойдет. - Отдохните пока.Расскажите о себе. Вы же комсомолка?
Ольга молча смотрела на дверь.
- Так, как? - повторил Кириллов.
- Комсомолка.
- Ну вот, расскажите. Откуда, кто родители, где служили. Нам же теперь вместе предстоит воевать. – Он, едва заметно усмехнулся, - можно сказать бок о бок.
- С чего вы взяли, товарищ политрук? - уже почти с ненавистью взглянула она на не-го.
- То есть? - не понял Кириллов.
В блиндаж вошел ротный.
- А, Вы уже тут.- он взглянул на Ольгу, - Мне сообщили.
- Вот, провожу политико-воспитательную беседу.
- Ну-Ну. Чекалин! Крикнул он в сторону выхода.
- Я, товарищ командир! - появился шустрый солдатик, злобный и завистливый. Его не любили в роте, но комбат всегда держал его при себе, как ординарца.
- Проводи ефрейтора в расположение первого взвода, лейтенанту Аникееву скажешь, чтоб шел сюда.
- Есть, товарищ командир.
Чекалин девушкой вышли из блиндажа.
- Ротный тяжело сел на топчан в углу.
- Поосторожнее с ней. Я у комбата был. Девчонка к нам прикомандирована не для тебя, ясно! Черт, у соседей немцы снова охранение увели!
- Как у комбата? Жарко было?
- А, - махнул ротный. - Что у комбата... Так вот, девчонка-то снайпер. И немцев у нее уже,кстати, больше полусотни на счету. Нам это очень вовремя. А то они у нас так полроты перебьют без боев. У них-то снайпера тоже, будь здоров работают. Особенно со стороны деревни.
- Деревню, конечно, не мешало бы отбить.
- Иди, отбей. Шустрый какой, это тебе не языком молоть, да анкетки читать! Хотя, приказ будет – придется отбивать.
- Ну, пока-то стоим.
- Стоим, и каждый день теряем людей.
Ротный растянулся на топчане.
- Взводный придет, толкни меня. Завтра нам охранение менять. Да, - ротный по-вернулся к политруку, - А с девчонкой ты все-таки поосторожнее, держись подальше от греха. Слушки о ней идут. . .
- Опять ты про этих "леопардов", командир! Чушь собачья!
- Я тебя предупредил!
- А что-же особый отдел? Надо сообщить, раз слухи...
- Дурак ты, - ротный закрыл глаза.
7
В просторной землянке грелись возле печурки солдаты.
- Смотри. Коля, осторожнее. Похоже, ротный тебя за что-то невзлюбил! Вишь, как цепляется. Шо батю-то тваво это он так, для виду вспоминает каждый раз. Не приглянулся ты ему, - наставительно бормотал Степаныч.
Николай поворошил медленно прогорающие поленья, задумчиво глядя на язычки огня.
- Да сволочь он порядочная,-негромко бросил с нар Чижов. - Вот и все. Ты спроси, кто ему вообше глянется? Водка да политрук. Шастает с ним повсюду.
- Эй,зачем плохо про человека говоришь ? - затрещал Аввакумов.
- А потому и говорю. Нюх у меня на таких. Да и больше твоего здесь уже торчу! Три месяца считай ни с места!
- Не выходит у меня из головы тот сержант, - Николай
повернулся к Чижову,.- Помнишь, Степаныч говорил, - кивнул он деду.
- А чего-тут, ясное дело, сгинул. Убили значит. А может, и того хуже, к немцам, подался. Поди там разбери в той кутерьме. На то она и война!
- Вот то-то и оно, не было его среди убитых. Собирали ведъ потом, ночью. Да и я за минометом лазил, тоже смотрел...
- Да, что там, – махнул Петька. Все равно его тут бы «леопарды» достали...
- "Леопарды"?
- Да, – замялся Чижов. - переверни поленце, мокрое, похоже., - постарался: он перевести разговор.
- Ладно, полотенце, давай, договаривай! - придвинулся к нему Анчуков.
-А чего договаривать... Вот бывает, глядишь, есть человек, а наутро — он уже в госпитале, кисти там перебиты или, еще хуже, не хватает чего-нибудь мужского... Вот и кумекай, знать грех за ним какой был, санитарок, знать кого, принуждал, мало ли. Лютого, вон, сержанта, со второго взвода вообще не нашли. Так ему хоть «пропал без вести» домой послали...
– А кто же это?
- Так если б знали все их давно бы уже под трибунал или к стенке, то-то и оно. Вот их и зовут втихую "леопардами".
- Да за что же под трибунал, если они таких сволочей наказывают? - буркнул Николай.
– Это они тебе, мне – сволочи, а вообще – бойцы и офицеры Красной армии и немцев бьют порой не хуже других. Вот и поди тут разберись. Психология! Хотя, - добавил он, - сволочей тоже хватает.
- А ты-то откуда все знаешь? - хитро прищурился Степаныч.
- Да как, откуда? Говорят, слухи ходят... А потом вот и у нас тут, до вас еще, пропал один. Это вам кто угодно скажет. На¬чальство решило, что к немцам утек, а я так думаю, что с ним как раз "леопарды" разобрались. Гнилой был человечек. Ох и гни¬лой!
- Н-да... – протянул Николай.
В землянку вошли 0льга с Чекалиным.
Все, как по команде повернули головы в их сторону. Чекалин боязливо стрельнул глазами и исчез.
Чижов восхищенно присвистнул.
- От-те на! - выдохнул Степаныч.
Аввакумов быстро-быстро эахлопал глазами.
Николай молча подвинулся, освобождая место возле печурки.
Ольга аккуратно повесила винтовку на вбитый в опору землянки гвоздь, сняла вещмешок и присела рядом.
Солдаты зашевелились и перед ней появился котелок, кружка (казах загремел помя-тым чайником, а Нетька достал откуда-то фляжку, заговорщицки побулькав далеко не полным, правда, ее содержимым.
Еще едва рассвело, когда Ольга выбралась из землянки и побежала к оврагу. Там, в глубине его, весело журчал ручеек. Она склонилась к воде и набрав пригоршню в ладони, плеснула себе в лицо.
Солнце поднялось чуть выше. К землянке,скрипнув портупеей, подошел политрук Кириллов.
- Здравия желаю, товарищ политрук! - встретил его Аввакумов, гремя котелками, нырнул в землянку.
Из-за деревьев вышла Ольга. Увидев Кириллова, она одернула гинастерку и застегнула верхнюю пуговицу. Лицо ее сразу посерьезнело.
- Доброе утро! - улыбнулся он, явно стараясь понравиться,
- Здравия желаю, товарищ политрук. - отчеканила она.
- Ну, как Вас приняли наши орль? - Кириллов кивнул в сто¬рону землянки.
- Спасибо, очень хорошо. Разрешите идти?
- Подождите. Вас решили разместить у санитарок. Так что, собирайтесь, я прово-жу.
- Есть! - холодно произнесла Ольга и скрылась в землянке.
8
Военная хроника периода апрель - сентябрь 1942 года.
Фразы из сводок Совинформбюро:
" За первые трое суток наступления войска Юго-Западного фронта в хояе напряженных боев прорвали оборону противника на Харьковском направлении и продвинулись на 20 - 50 км..."
" Войска Юго-Западного Фронта перешли к обороне в рай¬оне Барвенковского выступа и ведут тяжелые бои с превосходя¬щими силами противника.
"Крайне напряженное положение складывается на Сталинградском фронте. Враг остановлен на ближайших подступах к городу. " В ходе Воронежско-Ворошиловградской операции советские войска вынуждены были отойти еше на сто - двести пятьдесят кило-метров..."
"Войска Западного и Калининского Фронтов продолжают успешное наступление с целью уничтожения противника на Ржевско - Вяземском плацдарме..."
Чуть слышно звучит гармонь и, приглушеиным голосом — песня:
Не слышно шума городского,
За Невской башней тишина,
Лишь на штыке у часового
Горит полночная луна.
Вот бедный юноша, ровесник
Младым цветущим деревам,
В глухой тюрьме заводит песню
И отдает тоску волнам.
В землянке возле печки поет Петька Чижов. Лицо его в сла¬бых отсветах цвета огня, глаза блестят.
"Прощай, отец, прощай, невеста,
Сломись, венчальное кольцо,
Навек закройся, мое сердце,
Не быть мне мужем и отцом".
"Навек закройся, мое сердце. Не быть мне мужем и отцом." Петька замолчал и, не мигая, уставился на огонь.
- Война крутом, немец вон стоит! А ты - тюрьма! - проворчал Степаныч.
- Тюрьма! - передразнил его Чижов. - Эх, дед., это ж – Глинка! До седых волос дожил, а не знаешь.
- Какая глинка, на что мне она?..
- Федор Иванович... - Петька отложил гармонь, подбросил в печку толстое поленце и вышел из землянки.
- Чего это он? - спросил Аввакумов.
- А я почем знаю, - снова проворчал Степаныч.
9
Николаи с Олей спустились к речке.
- Садись, - он сбросил с плеч Фуфайку и расстелил ее на траве. Земля уже холодная.
- Так хочется в Москву, - залумчиво произнесла она.
- На крышу, к голубям, - улыбнулся Николай.
- Я часто думаю, ведь мы обязательно прогоним немцев, и, наверняка, до самого Берлина.
- Конечно.
- Как там поведут себя наши?
- Кого ты имеешь ввиду?
Она с укором взглянула на него.
Николай молча пожал плечами.
- Ты знаешь, - она покрутила в руке прутик, - Я иногда представляю это и мне – страшно. Немцы... Зря они все это затеяли...
- Да брось ты, это же война! И пока,еще они — здесь!
- И что? - резко повернулась она, - Что – война? Война все спишет? Так? Война – и можно забыть, что ты - человек? А тот, в которого ты стреляешь? А жены, дети, такие же как; у нас? Война! Хорошо.кивать на войну, когда не видишь лица своего врага. А я вижу! Вижу! Каждый день, вот так! - она поднесла ладонь к глазам. - Сначала я тоже не думала. Злоба, нена¬вись, Фашисты... Нам говорили, что иногда бывает трудно выстрелитъ первый раз, а потом... Ничего подобного! Именно – потом! И, с каждой новой жертвой начинаешь думать о ней все больше. Я помню одного офицера, еще под Ельцом, осенью... Ему было уже лет пятьдесят. Он вышел из избы, отошел в сторону и, сев на бревно, что-то достал из кармана. И только в какое-то самое последнее мгновение я увидела у него в ру¬ках помятый конверт и листок бумаги. Письмо. Быть может, из дома... Он тогда – поднял голову, словно видя меня, а в глазах – слезы.... И я уже ничего не смогла с собой сделать, палец нажимал на курок... Он был восемнадцатьм. Потом мне сказали, что это был заместитель командира полка, занявшего ту деревню. Объявили благодарность.
- Почему же ты мне это сейчас рассказываешь?
- Я знаю, там. - она кивнуяя в сторону фронта, – есть снайпер. Он. охотится за мной. Я несколько раз ловила его в прицел, но на доли секунды.... Я уверена, он меня тоже. По-чему он не стреляет? Мне кажется, он словно дает мне фору, дает мне право первого вы-стрела, словно подсмеиваясь. надо мной...
- Ты устала. - Николай бросил в воду камешек, – Мы все уже просто устали... Нам надо отдохнуть. Похоже это случится еще не скоро... – он бросил еще один камешек.
Позади хрустнула ветка.
Николай обернулся, рядом засияло лицо Аввакумова.
- Э, Коля, прости. На минутку, да. Разговор есть. На минутку, – улыбнулся он Оле.
- Ничего, - она поднялась, - Я пойду к себе. До завтра! – она махнула рукой, и пошла по тропинке вдоль берега.
Отойдя немного, она обернулась. Казах что-то шептал Николаю, отчаянно жестикулируя руками.
- Ты уверен? - озабоченно спросил Николай.
- Чтоб меня шайтан унес! Точно говорю, он, Чижик, сам видел, выбрался так акку-ратно и – леском, леском...
- Ладно, пошли. Не говори никому пока, – он хлопнул Аввакумова по плечу.
- Конечно, конечно.
- Чижик – стукач? бормотал Николай, - Да нет, тут что-то не то... Не может быть!
10
Ночь. В землянке рядом Николай, Аввакумов и Чижик.
Николай, сложив руки за головой, смотрел в темноту.
- Ну, Никола, завтра держись. Говорят даже начальник штаба Армии будет смот-реть. А то, и сам командующий! – важ¬ным тоном бормотал ему на ухо Аввакумов.
- Да, - протянул Анчуков, - Нужны мы ему? Видал я их всех с этими проверками знаешь где? Политрук этот, Кириллов, втирал тут, что беречь, мол, надо в бою каждую ми-ну. Чтоб ни одна, значит, на попала мимо цели. А если так случается, то это, значит, я соз-нательно наношу вред нашей Родине, партии и так далее. А тут на тебе - стрельбы! Не ина-че, как. от хорошей жизни, али сдуру...
- Ну, ты прям как на собрании, - усмехнулся Петро, на¬изусть учил?
- А тут учи не учи! Тебя-то не дергают, а меня вон — чуть не каждый день пропове-ди!
Да ладно тебе! - Аввакумов чуть подтолкнул Николая в бок. намекая, чтобы тот потише при Петьке. – Не говори так. Командующий, рассказывают, мушик холоший. Строгий, но справедливый. Вот!
- Рассказывают...–- не унимался Николай. – Про всех так рассказывают, а как столкнешься поближе, так дерьмо – дерьмом, хоть нос затыкай.
Аввакумов снова толкнул его локтем.
– Злой ты, Коля, зачем так говоришь. Не знаешь, а говоришь. Обижаешь чело¬века. А он, может, и правда хороший!
- Даст-то бог! Ладно, спать пора!
- Угу, отозвался Петро. - Пора. А ты все-таки, гляди, джигит верно говорит, пока-жись завтра, постарайся!
- Ладно, поглядим...
11
Утром приехало большое начальство. Начальник штаба ар¬мии в сопровождении командира дивизии, еще нескольких высоких чинов и всего полкового начальства деловито осматривали позиции, хозчасть, расположение подразделений обеспечения...
- Товарищ генерал-майор, - вытянулся перед ними Терехин,
личный состав...
- Вольно, товарищ старший лейтенант, - буркнул начальник штаба и вся делегация неспешно двинулась дальше.
Ольга, сидя на деревянном обрубке старательно протирала оптический прицел своей винтовки. Вокруг суетились санитарки, приводя в порядок участок перед своей палаткой.
- Ух. - присела рядом Светлана.
- Чего вы мечетесь, не вернется он больше сюда. Посмотрел и все, дальше.
- Ага. а видала, как зыркал сердито, того гляди, скажет, что что-нибудь не так!
- Да ладно, подруга, - подтрунила над ней Ольга. Это он тебе глазки строил, а ты и не поняла.
- Ой, брось, - куда ему уж, старый ведь.
- Ну и что ж, зато — генерал. А потом, не такой уж и старый. - пошутила, улыбаясь, Ольга. Давай толкнула она локтем Светлану, - наши к тебе приставать не будут, уедешь в город... Ну, смотри, как хочешь!.
– Не, не нужен мне генерал, – мечтательно улыбнулась та.
Неподалеку заухали взрывы. Обе девушки дернулись и вскочили на ноги.
- У минометчиков проверка. - с волнением произнесла Оля.
- Да все будет хорошо. Шепнула ей на ухо Светлана, – Коля у тебя — во! – Она подняла большой палец. Точно говорю.
Ольга закрутила головой по сторонам и убедившись, что рядом никого нет, толкнула ее и засмеялась.
12
В полумраке блиндажа чуть дрожал над гильзой смолящий фитилек.
Ротный сидел за столом, уставившись на огненный язычок. В углу на топчане, что-то мычал про себя политрук.
На столе – два котелка, банка консервов, хлеб, кружки. Под потолком клубами вился табачный дым.
Плащ-палатка на входе дернулась, в блиндаж вошел Николай.
- Товарищ командир, рядовой Анчуков по вашему приказанию...
- Вот он, красавец. - Ротный поднялся и, пошатываясь, подошел к Николаю и, прищурившись, заглянул ему в лицо. – Хорошо стреляешь, значит? Думал на проверке показаться? Смотрите-ка, сам начальник штаба армии его заметил. Никак в командирскую школу захотел?
Николай отвернулся от дышавшего перегаром ротного.
– А вот это ты видел! - капитан покрутил у его носа "фигой". – Генерал-то похвалил и все, тю-тю! А ты здесь останешься, ты –сын дезертира! И сгниешь здесь! Вместе со всеми нами! А ты что молчишь? - повернулся он к. политруку. – Он, между прочем, больше по твоей части. Ну-ка, прояви партийную бдительность! Или, как там, это... Воспитательную работу!
Политрук: встал, подошел к столу, плеснул в кружку водки и протянул ее Николаю.
- Слушай, Анчуков! У тебя же в Москве мать, сестра. Кстати и папаша жив, небось, еще, а? Хочешь, мы из тебя настоящего героя сделаем? Давай! Отпишем помой все как полагается, в лучшем виде!
- То есть как?
- Ну как, очень просто, - Кириллов обнял Николая за. плечи и прошептал на ухо, - обвяжись минами и... под танк. Все! А партия, скажет тебе спасибо, это уж непременно!
В какое-то мгновение Николай не понял, смеется он или говорит серьезно.
– Героя, говоришь? Хорошее дело. Может и правда... Только давай сначала сам попробуй. - он швырнул на стол кружку, – А там, глядишь, и я следом!
- Что! - обернулся ротный, - ты как, гнида, разговариваешь!
- Да пошли вы! - Николай повернулся к выходу.
– Стоять! - рявкнул Терехин.
Дернулась плащ-палатка, заглянул Чекалин.
- Товарищ старший лейтенант, комбат!
- Вот, черт! - Терехин метнулся к столу.
- Отставить! - в блиндаж вошел комбат, капитан Залыгин. За ним показался лейтенант Симашенко из штаба и командир разведчиков капитан Лукин, коренастый мужик лет уже сорока с темным, изрезанным глубокими морщинами лицом и запавшими глазами.
- Что здесь происходит? Терехин!
- Да, вот... Товарищ капитан...
- А ну, выйти всем на минутку!
Оставшись с ротным наедине, комбат схватил Терехина за грудки. - Слушай, ты! Я тебя сколько раз предупреждал! Этот – последний! Пойдешь у меня, как миленький, в штрафную, рядовым. Это я тебе устрою!
Он отпустил ротного, и тот засуетился, поправляя пуговицы у воротника.
- И похоть свою кобелиную поубавь! - почти прошипел Залыгин. – Чтобы духу твоего возле санчасти не было! Один намек и... Сам догадываешься, что будет!
- Это ж, значит солдатам можно... - он кивнул в сторону выхода...
- Молчать! Кстати, Анчукова я у тебя забираю на „батальонные". - Булыгин еще раз зло взглянул на ротного и вышел из блиндажа.
- Ну что. - Булыгин хлопнул Анчукова по плечу, - осилишь батальонные?
- Да, дело нехитрое, должен, как будто.
- Все, ступай. Завтра оформим все, как положено, - кивнул он уже Симашенко.
- НУ. что? Лукин поднял голову к небу. - Ночь-то какая!
Пойдем к Барабанову?
- Пошли, - вздохнул комбат.
На следующий день, Николай, перебравшись в новое место, вместе с комбатом, и несколькими солдатами пришли на пози¬ции минометчиков, на склоне оврага.
- Ну, кивнул Булыгин, покажи, на что способен еще разок. Генералов уже нет, так что давай...
Николай приладился, повозился с наводкой, сам взял из ящика мину... Громыхнуло.
Залыгин поднялся на склон чуть в стороне и крикнул:
- А ну, давай еще разок!
Николай повторил.
Булыгин покрутил бинокль, - Годится! Считай, зачислен!
- Может еще, товарищ капитан?
- Ну-ну, разошелся! Хватит. Мы и так им вне графика послали. То-то они там сейчас голову ломают.
- А что, строго по расписанию бьем?
- Ага, это они — по расписанию, а мы обычно отмалчи¬ваемся. Ладно, вот подвезут еще боеприпасов, и на твой век хватит. Обживайся пока! - комбат хлопнул Николая по пле-чу. Солдаты тоже захлопали его по плечам, по спине, пожи¬мали руки, знакомясь...
13
Осень. Палатка батальонных минометчиков.
- Анчуков здесь? - заглянул внутрь шустрый солдатик.
- На речке, наверное, - ответил кто-то.
...Николай сидел с удочкой на берегу реки, напряженно вглядываясь в чуть заметный в сумерках поплавок из кусочка коры.
Из-за сосен вышел высокий солдат лет двадцати пяти в распахнутой фуфайке, из-под полы которой, выглядывал .ствол автомата.
Николай обернулся.
- Ты что ли будешь Коля?
- Я.
- Анчуков?
- Ну.
- Клюет? — солдат подсел рядом.
- Да так себе...
- Виктор, - протянул тот громадную пятерню, - Хлебников. Покурим, - он протянул Николаю кисет с табаком.
- Давай.
В нескольких метрах от берега плеснулась крупная рыба.
- Жирует... - задумчиво протянул Хлебников.
- Рыбак что ли? - поинтересовался Николай.
- А то! У нас дома все рыбаки. На перекатах таймени стоят – во, с тебя ростом. Ленка полно, "красавки"...
- Сибиряк?
- Угу, из под Ачинска Слыхал, небось?
Хлебников затянулся. Оживившийся огонек чуть осветил его лицо.
- У тебя с Ольгой серьезно или так?
- Оля? Ты ее знаешь? - повернулся Николай.
- Так как? - повторил Виктор.
- А тебе какое дело?
- А, значит, есть дело! - Хлебников схватил его за грудки. – Значит есть дело, коли спрашиваю?
- Руки убери! - спокойно сказал Николай.
Хлебников отпустил его и поднял выпавшую самокрутку.
- ...Извини.
- Ничего, - Николай снова повернулся к удочке. - Бывает.
В это время поплавок чуть дернулся, пошел к камышам и скрылся под водой. Николай подсек и выволок на берег небольшого сазанчика.
- На червя? - поинтересовался Виктор.
- Угу. Река здесь широкая вон, спокойная. Течения почти нет... Вот, сазанчик попадается.
- Ладно. Сказал же, прости. Не хотел я. Оля рассказывала про тебя, говорила – хороший парень. А ей я верю как себе. Значит - серьезно, - вздохнул он. - Искать-то тебя не будут?
- Да не должны, - Николай снова забросил удочку.
- Ну, тогда – давай! - Хлебников протянул ему фляжку.
Николай отвернул крышку, понюхал - Что это?
- Ром. Нормально, вроде нашего самогона. Послабже чуть!
- Откуда?
- Из Ставки Верховного Главнокомандующего - угрюмо пошутил Виктор и достал из кармана две тараньки. - Извини, лимончика нету! Вот - закусить!
За камышами снова раздался всплеск.
- Понимаешь, Оля... Она мне, как сестра! Мы с августа сорок первого еще рядом быkи. Ее тогда девчонкой совсем к нам прислали, после курсов. А какие там курсы, когда она уже мастер спорта. Много чего было всякого за это время... Много...
Он сделал еще один большой глоток и вернул фляжку Николаю.
- Наверно права она. Хороший ты парень. Береги ее! Понял! Береги.
Он поднялся, поправил автомат. Ладно, пока! Увидимся ещё.
- А это? - Николай протянул фляжку.
- Оставь, - долго еще небось сидеть будешь, холодно. Ну так значит увидимся! Ты, время будет заходи, с ребятами познакомлю.
- Куда?
- Да мы тут недалеко стоим, за рощей. Спросишь полковую разведку, покажут. Ну бывай, удачи тебе. И помни, о чем я тебя просил.
Хлебников повернулся и медленно побрел прочь.
Николай отхлебнул еще из фляжки, завинтил пробку и убрал за пазуху. Почти совсем стемнело.
Он смотал удочку, вынул из воды ивовый прутик, на котором, как на кукане сидели три сазанчика, подержал их в вытянутой руке, примеряясь, и, одобрительно кивнув, полез на крутой берег.
- О, здорово! – встретил его по дороге к палатке Аввакумов, увидев пойманную рыбу. – Во время пришел, тебя комбат спрашивал, я — за тобой! А этот... из полковой разведки... Чего это ему от тебя, надо?
- Так, поболтали. Держи! - он протянул ему кукан. А где комбат-то?
- У себя.
- Ясно. - Николай вернулся к реке, достал фляжку, ткнул ее в слой опавших листьев, воткнул прутик. Отошел немного, потом вернулся, вытащил его и направился к комбату.
За камышами снова плеснулась рыбина.
14
Ольга шла вдоль опушки, поднимая сапогами кучки опавших листьев и ероша их длинным прутиком.
- Оля! - на противоположной стороне и» леса вышел Николай.
- Коля? - замерла она, – Коля! - и бросилась к нему.
- Ты чего здесь? – обняв, он крепко прижал ее к себе и провел рукой по волосам. - Одна!
- Коля! Откуда! Я как раз про тебя думала! Ой, надо же! Как хорошо, что ты тут!
- Что ты здесь делаешь?
- Так, решила немного пройтись.
– А у нас... Ты знаешь, комбат — вот такой человек! - Николай поднял большой палец, – Вот отпустил меня до вечера. Они сели на поваленное дерево.
- Я завтра уезжаю.
- Как? - повернулась она.
- Недалеко. В учебный батальон. Здесь рядом, говорят. В Ливнах.
- Ты будешь мне писать?
- Ну что ты, это же совсем рядом. Да и всего-то недели на две-три, ну может, на месяц. Командир не говорит, а у нас толком никто ничего не знает. Слушай-ка, я тут видел Виктора... Хлебникова...
- Витю? - Оля взволнованно взглянула на него. - Он тебя нашел? Зачем... Я же говорила ему!..
- Ну, нашел! Дело нехитрое. Он же, вроде, разведчик.
- Я должна тебе все рассказать!
- Не надо, Оля. Зачем?
- Нет, Коленька, надо. Обязательно надо. Ты должен все знать! Должен! Он поймет меня, думаю, поймет.
Ее лицо вдруг как-то сразу побледнело, глаза, устремленные куда-то далеко, в одну точку, казались неживыми.
– Это было в сорок первом, еще в августе. Наши тогда отступали вовсю. А я только курсы закончила и на фронт... Был там один подполковник в дивизии, зам. по обеспечению, зав¬хоз, короче... Крыса! Хотел... В общем, поцарапала я его здорово... Потом прикрепили меня к дивизионной разведке. Ну и подговорил он там четырех ублюдков.
– Оля, не надо!
– Слушай! Вот, должна я была, значит, с ними идти к деревне, на задание якобы. Лов-ко все как подстроил... И тут у одного живот схватило, аппендицит оказался. Вместо него другого отправили. Он, конечно, ничего не знал, а они не стали сразу говорить, что к чему. Это Витя и был. В общем, навалились они на меня втроем... Вите кричат, чтоб тоже, помоги, мол, а то – тебе последнему достанется...
Он сначала в драку с ними. Но тех-то трое, а у меня, как сознание отшибло, ничего не могла сделать. Изловчился он как-то. ну и всех троих... Из автомата.
- А как же вы потом...
- Я перепугалась до смерти. Но он все сделал сам. Спрятал... Ждать пришлось поч-ти сутки... Немцы в эту деревню вошли. Ну, а мы кое-как к своим пробрались. Ничего, обошлось. Его потом, правда, в полковую разведку перевели. Меня тоже, только в другую роту. Теперь – сюда. Но все же рядом. Когда получается, видимся. Спас он ведь меня. Не оставили б они меня живой.
- А тот, четвертый? Подполковник?
- Вот, четвертый-то потом все и рассказал, когда Витя припер его. Но недолго он еще «повоевал». Достали его потом другие "леопарды". Много за ним оказывается, грехов было. Да еще и «особистам» стучал. А подполковника того – еще раньше. Похотливый был. Ну, и в одной деревне дед его... вилами. За внучку.
– Другие? Значит, Виктор... Он тоже?
– Да... – она. опустила голову. Но я ни в чем его не могу упрекнуть. Он не рассказы-вал, никогда не рассказывал, но я знаю. И он понимал, что я знаю. Так как-то разговор на эту тему ни с ним, ни с его друзьями никогда и не заходил. Они считают, что это их дело и не говорят ничего другим. Я верю тебе, поэтому и рассказываю.
- Ты его любила?
- Любила? Почему? И люблю. Как очень дорогого мне человека, как брата...
Оля замолчала, ковыряя прутиком листья, взглянула вверх.
- Помнишь, я говорила тебе о снайпере. Я снова видела его, когда мы в последний раз были в охранении. Это настоящий ас, как у летчиков. Ребята часто гибнут, раненых много. Я уверена, это - его работа. Если я его не убью, мне здесь не место. Пойду санитар-кой. От меня должна быть польза, иначе, – зачем я здесь?!.
- Успокойся, Оля. Все будет хорошо, вот увидишь. Ну, – он повернул ее лицо к себе. Все будет хорошо! Улыбнись! Вот видишь, молодец!
- Ой, чуть не забыла. Я же снова с твоим отделением. Хорошие ребята. Они теперь присматривают за мной, говорят, будем шефствовать, пока ты не вернешься.
– Ну, это — к командиру!
– Значит, пока не кончится война... Да, раз уж ты теперь все знаешь... Петька-то. Ты не думай ничего, не "стукач" он. Это он к "леопардам* иногда бегает. Я его и раньше видела пару раз, да и он меня узнал, только вида не подал тогда, когда я вошла к вам в палатку. Помнишь, весной?
- Чижик?
- Да. Так что, он парень честный. И смелый.
Склонившись за деревом все это время, за ними издалека наблюдал Кириллов. Ветер доносил до него лишь голоса и краткие обрывки фраз...
15
Небольшой, хорошо сохранившийся после немцев городок. Дома в большинстве своем невысокие, двух-трех этажные. По¬всюду сдвинутые заграждения, противотанковые "ежи", проволо¬ка. Улицы почти безлюдны. С одной из них на площадь вырулил грузовик, крытый драным брезентом.
Николай выглянул через дыру наружу. Возле одного из домов стояла молодая женщина с грудным ребенком на руках, неживыми остекленевшими глазами, она провожала их машину, которая, свернув с площади, двинулась по узенькой улочке к окраине.
По импровизированному плацу в расположении "учебного батальона" ровным строем вышагивали "курсанты".
- Раз! Раз! Раз-два три! - декламировал рыжий старшина. - Шире шаг! Раз!` Раз! Раз-два три! Запевай!
Грузовик притормозил возле ржавых погнутых ворот. Моло¬денький солдатик, с винтовкой засуетился, гремя цепью.
Николай выпрыгнул вместе с другими из кузова, осмотрелся.
- Смирно! - вскрикнул вдруг сопровождавший их Симашенко.
Все подтянулись. К ним подошел розовощекий майор в новенькой отутюженной Форме с двумя младшими офицерами.
- Товарищ майор! - начал было Симашенко.
- Вольно, лейтенант. Пополнение?
- Так точно!
- Откуда такие красавцы?
- Двадцать первый полк!
- Ясно, - он обернулся к одному из офицеров. - Разместить! - Он взглянул на часы, - И до обеда - всех на плац!
- Есть!
- Вот, Хромов, а! Молодец, старшина! - майор взглянул на поющий строй, расправил ремень и, хрустнув начищенными до блеска сапогами, зашагал к ожидавшей его машине. Симашенко с укором взглянул ему вслед.
- В одеколоне-то словно выкупался! - хихикнул кто-то из солдат.
- Разговоры! - Цыкнул старший лейтенант, к которому обращался майор. - Стано-вись! Налево! Шагом марш!
- Документы у вас? Пойдемте со мной, лейтенант!
–
Собравшиеся репродукторов люди напряженно вслушиваются в голос диктора. В городах, деревнях, селах...
" На Фронте существенных перемен не произошло. Идут позиционные бои местного значения...
16
Ольга из укрытия возле окопов охранения наблюдала через прицел винтовки за позицией немцев.
Вдруг возле кустарника вдалеке блеснул солнечный блик. Ольга присмотрелась внимательнее. Больше ничего не было видно.
- Опять он, - зло прошептала она почти про себя.
Осторожно, не выдавая себя, она старалась расширить себе обзор. Вот, как будто, снова блеснуло солнце в стекле прицела противника. И вновь ничего... Показалось?
Вечером она сидела в землянке, положив на колени винтовку, и гладила ладонью ее ложе.
- Чего задумалась, дочка? - подсел к. ней Степаныч.
- Да так... Ничего, все в порядке. - Она снова, провела рукой по винтовке, повесила ее на опору и вышла из землянки.
Ночь стояла тихая я звездная.
Где-то со стороны передовой раздался одиночный выстрел.
От неожиданности Ольга вздрогнула. Но, через мгновение, все вокруг снова оку-тала тишина.
17
Учебный батальон не занимался ничем иным, как строевой подготовкой и разучи-ванием маршевых песен. Стиснув зубы от злости, Николай шагал вместе со всеми.
- На месте-е стой, раз-два! Построение в пятнадцать сорок. Разойдись! - скомандовал старшина Хромов.
У ворот причитали две женщины с младенцами на руках. К одной из них прижималась девочка лет девяти.
- Сынок, ну, пожалуйста, детишкам же! Второй день голодные!
- Отойдите, отойдите! Сказано же, не положено! Отойдите. Давайте, давайте! - отгонял их длинный чернявый караульный. – Не положено, у меня приказ! Ну, кому говорят!
– Что ж это, в городе совсем жрать нечего? - Николай сидел на обломке противотанкового "ежа", потягивая самокрутку.
Рядом с ним примостился коренастый, похожий на краба солдат из другого взвода.
- Ну. Мы уж третью неделю тут... маршируем. Скорей бы уж на фронт! - сплюнул он. А, чего там, скоро сам все поймешь. Тут день два – еще ничего неясно, а вот, как эта "учеба", тудыть ее, к концу будет, эх, мыслишек всяких в голову наприходит... Заплутаешь, что в паутине.
- Да ну?
- А что? Вот, гляди, нам-то тут хоть хлеба, табак, горячее, опять же, какое никакое, а есть. Два раза в день. Так? А городским - шиш! Смекаешь? Бабы себя за буханку хлеба от-дают! Девятьсот грамм! А-а! - махнул он рукой. – Тут, какие сами к забору подходят, ну а кто из наших знает, что к чему, так в город бегают, стервецы.
- Что уж, прямо все?
- Не все, конечно. Так, кто посволочнее, офицеры, в основном. Они ж тут тыловые все. Зато - учат!
- И что же, никто не знает? А командир?
- Ты что? Да все знают! А что сделаешь! Командир-то первый самый! Комиссар вот был хороший. Майора нашего часта приструнял. Да и вообще, дельный мужик. Даже и на партийного не похож вовсе.
- А где же он?
- Где, где! Нету! Не иначе, как сам командир похлопотал, али "особисты". Да, ясно было, недолго он тут протянет. Эх, скорее бы на фронт!
- А откуда ты?
- Из сто двадцать девятой, Петр... Хлебников... – протянул он руку.
- Хлебников?
- Хлебников.
- Николай, – он пожал крепкую жилистую руку.
- Никола, значит. Ну, бывай! Свидимся, небось еще. Точно свидимся, как иначе!
- Счастливо! - Николай аккуратно затянулся, стараясь не обжечь пальцы.
У ворот часовой продолжал воевать с осаждавшими его жен¬щинами. Николай взглянул на них сквозь огромную дыру в заборе, перетянутую колючей проволокой и вдруг заметил девушку в военной форме, а с ней под руку солдата, опирающегося на костыль.
Он подбежал к. воротам, протянул руку сквозь них и сдернул цепь.
- Куда? Стой! - встрепенулся часовой.
- Слушай, друг, я на минутку. Вот, тут рядом. Очень надо!
- Не пущу, не положено!
- Да на минутку же я! Эй! - крикнул он.
Девушка с солдатом, а это были Алексей и Светлана, оста¬новились и обернулись.
- Не положено! - не успокаивался часовой.
- Да пошел ты! - Николай с силой оттолкнул его, тот упал и выронил винтовку.
- Стой! Стой, стрелять буду! - ползая в грязи, он пытался передернуть затвор, наконец ему это удалось, он поднял ствол вверх, но вместо выстрела раздался лишь чуть слышный щелчок. Патронов не было.
- Здравствуйте! - подбежал Николай, - Это вы?
- Здравствуйте, - смущенно улыбнулась Светлана.
- Здорово! - пожал ему руку Алексей. - Смотри, влетит!
- А, ну их, - махнул Николай. - Как сам-то?
- Нормально. Теперь уже ничего. Хотели ногу оттяпать, спасибо врач есть там один, старенький такой. Вот, взялся, прооперировал. Скоро бегать буду! Да, тут же теперь госпиталь в городе! Вот, - он улыбнулся Светлане, - гуляем.
- А мы за медикаментами приехали! - подхватила та.
- А как там... - Николай замялся.
- Оля? - улыбнулась Светлана. - Хорошо. Мы вчера только виделись. Между прочем, ждет от тебя известий.
- Какая Оля? - встрепенулся Алексей, - познакомишь!
Светлана толкнула его в бок. - Тебе пока нельзя волноваться!
К ним подскочили лейтенант и двое солдат с винтовкам!
- Немедленно следуйте за нами! - приказал он и, повернувшись к Алексею и Свете, добавил: - Ваши документы!
- Это недоразумение, товарищ майор! Николай, простите, рядовой Анчуков... Мы вместе служим, в одном полку. А однажды... - Товарищ младший лейтенант медицинской службы...
Командир учебного батальона поднялся из-за стола и, хрустнув портупеей, прошел по комнате. - Я еще раз повторяю, об этом вопиющем факте нарушения воинской дисциплины я вынужден буду сообщить в комендатуру и непосредственно командованию дивизии, а уж в полк-то само собой разумеется.
- Разрешите идти?
Майор остановился возле двери и повернулся, пристально рассматривая Светлану.
- Как Вас зовут? - слащаво спросил он.
- Это не имеет значения, - она проворно выскочила из кабинета.
18
Земля укрылась первым снегом. Голые деревья торчали черными метелками среди белого покрывала. Взъерошенная ворона с остервенением долбила ледяную корку на луже, стараясь выковырять неведомо как попавший туда кусок чего-то съестного.
Монотонный стук. Старичок плотно заколачивает окно покосившейся, но уцелевшей избушки.
- Что, отец, к зиме? - мимо на подводе проезжал молодой солдат.
- Да, вот, сынок. Что делать. Стекла уж только после победы, не иначе. Самому-то уж на сани пора, гляди, тяжко лошаденке!
Тощая кляча медленно тащила подводу, вязнущую в снегу.
Поздний вечер. В блиндаже Ротный и Кириллов.
- Что, политрук, извелся. Оставь девку в покое. Давай вон, выпьем за новое звание. Мы ж теперь вроде как в равных!
- Потом, махнул Кириллов и вышел наружу.
Возле блиндажа он буквально столкнулся с Олей.
- Вы? Извините. Товарищ., политрук. Э... Товарищ старший лейтенант, разрешите пройти? Меня вызывал командир роты!
- Оленька, - пьяно улыбнулся он. - Это я его попросил. Оленька... - политрук попы-тался ее обнять, но она ловко увернулась.
- Ну-ну! зачем же так дергаться. Я тебе нечего плохого не сделаю. Что ты!
Она отступила назад и уперлась спиной в березу.
- Ну, что ты? Не бойся! Вот, видишь, - он провел ладонью по ее щеке, - ничего страшного, - и вдруг с хватил ее за подбородок, - Не строй из себя недотрогу, шлюха! - его рука опустилась на горло.
-...Козел вонючий! - прохрипела Ольга, - Только попробуй, «леопарды» тебе вмиг яйца отрежут!
- Кириллов тут же отпустил ее. Так это твои дружки? Ну-ну. И кто именно?
- А. Это, политрук, ты узнаешь после... Может быть! – она скользнула у него под рукой и скрылась в лесу.
- У, сучка! – он зло стукнул кулаком по дереву. - Я тебя все равно достану!
- Эй, политрук, ты что ль тут? - из блиндажа показался ротный. - Чего за шум?
- Ничего, все в порядке.
Убедившись, что за ней никто не бежит, Ольга остановилась, одернула шинель и медленно пошла к мерцавшим впереди огонь¬кам.
Войдя в землянку, она легла на нары, и долго лежала с открыты¬ми глазами, рассматривая в полутьме бревенчатый настил над го¬ловой.
- Ай , что печалишься! Молодой, красивай! Мужик у тебя хороший! Непременно даст весточку, напишет, вот увидишь! - возле печки копался Аввакумов. - Плохо, все охранения ушел, я остался, - вздохнул он.
Блиндаж ротного. Кириллов плеснул в кружку, выпил одним глотком и, чуть поморщившись, выдохнул, - пойду, пройдусь. Ночь сегодня хорошая.
- Давай, усмехнулся ротный, освежись немного, помогает.
- Не спится, товарищ политрук? - встретил его возле одной из землянок ефрейтор Чекалин, потягивающий самокрутку.
- Да вот... Слушай-ка! - Кириллов обнял его за плечо. – А первый взвод ведь в охранении, кто ж там остался?
- Аввакумова видел. Эта, снайпер которая, недавно пришла. Все вроде.
- Слушай, уведи казаха ненадолго, а! Вот так надо, - он приставил ладонь к горлу. Ну! Не забуду!
- Ясно, - прищурился Чекалин. - Я бы и сам не прочь, может, после Вас и мне что перепадет?
- Да нет, мне просто поговорить. Ну, удружи!
- Ладно, попробую...
Спрятавшись за деревом, Кириллов смотрел, как Чекалин нырнул в землянку, как вышел оттуда, держа под руку Аввакумова и повел его в сторону.
Осторожно, оглядываясь по сторонам, стараясь не шуметь, он вошел внутрь.
Ольга лежала спиной к печке, подогнув ноги и, похоже, спала.
Кириллов выглянул наружу и. убедившись, что поблизости никого нет; потянулся к, висевшей на опоре ее винтовке.
19
Утро следующего дня.
Возле землянки Аввакумов, Петро и Степаныч.
- Ну, казах! - Чижов трясет Аввакумова, - говори или я из тебя всю душу вытрясу!
Степаныч по-стариковски всхлипнул.
- Да что ты, я то при чем, она пришла, сразу легла, уснула. Всё, а, с рассветом ушла. Туда, к охранению.
- Ну, смотри, молись своему, как там его, аллаху, чтоб это было так. – Черт! - зло сплюнул он, отпустил на мгновение Аввакумова, и тут же снова впился в его фуфайку. – Заходил? Заходил кто-нибудь в землянку? Или ты, ты сам выходил хоть на время?
- Э, что ты, как маленький. Конечно, выходил, сам не знаешь? Чекалин потом еще зашел, спросил какую-то чепуху, не знаю...
- Чекалин?
- Да, он еще говорит, пойдем, выйдем, чтобы тут не шуметь, а то, говорит, разбудим. Вот и все, что еще. Отошли мы с ним чуть, сказал он, чего-то. Говорит — анекдот. Вот, глупый какой-то, потом еще что-то говорил, не помню. Так и все! Что злишься? Всем нам плохо, а зачем зря злиться?
- Чекалин... - сквозь зубы процедил Петро. - Чекалин.
Он взял винтовку Оли, стоявшую тут же рядом с деревом,
провел ладонью по стволу, по цевью к прикладу, словно размыш¬ляя о чем-то.
- Извини! - он толкнул Аввакумова, - извини. Спасибо тебе. - Убери это. - Он протянул ему винтовку. Пока искать никто не будет, спрячь, не отдавай никому, договорились?
- Ладно, конечно. - казах недоуменно пожал плечами.
Чижов взял автомат и побрел к рощице, в сторону блиндажа Терехина.
Аввакумов снова пожал плечами.
Степаныч всхлипнул и вытер влажные глаза.
В блиндаж, ротного почти влетел Чекалин, взъерошенный, с рваным воротником и разбитой губой.
- Товарищ политрук, - выдохнул он, видя, что больше ни¬кого в блиндаже нет. Товарищ политрук...
- В чем дело, ну же! - вскочил Кириллов. - Почему в таком виде?
- Товарищ политрук, Чижов! Помните, вчера Вы говорили мне, чтоб я казаха вы-вел ненадолго...
- Ну! Ну и что!
- Чижов меня чуть до полусмерти... Спрашивал, зачем я в землянку заходил и все такое.
- А ты?
- Я сказал, - трусливо пробормотал Чекалин, - умоляюще глядя на Кириллова: Он бы убил меня, точно убил!
- Так !- Кириллов положил ладонь на стол. А теперь слушай внимательно, – медленно и твердо проговорил он. - Ты меня вчера не видел, Аввакумова вывел просто, чтобы поболтать, ну, чтоб не шуметь внутри... И утри сопли наконец! – уже заорал Кириллов, взял со стола фуражку и вышел из блиндажа.
Возле землянки полковых разведчиков в лесу, чуть поо¬даль Чижов и Виктор Хлебни-ков.
- Вот так. Я посчитал, что ты должен знать все, как было на самом деле.
- На лице Хлебникова играли желваки. Сдерживаясь, он нервно грыз соломинку. Когда Петро замолчал, казалось, что тишину нарушает лишь скрип зубов Виктора.
- Дурак, что пришел сюда! - сквозь сжатые зубы проговорил он. - Но, спасибо! - Хлебников положил руку на плечо Петьке и поднялся. - Спасибо, повторил он и медленно пошел к землянке.
Петька уже почти пробрался к расположению своей роты, как его остановил внезапный окрик: - Стой!
Не успел он обернуться, как на него набросились двое и ловко скрутили руки за спиной. Кириллов подошел и ткнул его пистолетом в живот.
- Рядовой Чижов, что ж, разберемся! Он кивнул державшим. Они отпустили его и подтолкнули вперед себя.
20
К разведчикам заглянул капитан Лукин.
- Ширяев, Хлебников и Сафиуллин, собирайтесь.
- Есть! – поднявшись с нар, откликнулись они.
Через некоторое время, полностью экипированные, они уже стояли перед командиром.
- Так, одобрительно осмотрел их Лукин. - Как вы наверно догадались, задание очень важное, а не важных и не бывает! Выходим прямо сейчас, чтобы до рассвета быть на месте. Связь не берем, а потому для каждого еще один закон: как всегда, сам погибай, а товарища выручай, но запомнить еще вот что: хоть один из нас, но должен вернуться. Это — главное! Желаю, чтобы вернулись все. А потому уйдем тихо, как говорят наши союзнички, раздери их... не прощаясь.
Ночная тишина над полем. Где-то с болота взлетел кулик и тут же опустился.
На передовой внимательно всматривается в темноту пуле¬метчик.
В расположении первого взвода возле землянки сидят Аввакумов: и Степаныч.
- Как, думаешь, куда Чижик пошел? - повернулся казах.
- Эх, вздохнул Степаныч, - Давай спать.
21
Утро следующего дня. В своем блиндаже ротный со злостью выговаривает Кириллову:
- Дался тебе этот Чижов! Чем он тебе дорогу перешел?
- Я хотел выяснить, почему он ночью был вне расположения.
- Терехин повернулся к нему и, запустив ладони за ремень, оттянул его вниз, - Ты что, издеваешься, или так, шутишь?
- Какие могут быть шутки...
- Тьфу! Да посмотри, полдивизии по ночам куда-то ходит! Кто к друзьям из землянки в землянку, кто к девкам в деревню, кто – посрать в овраг. Ты что, к каждому по часовому приставишь? Или всех арестуешь, и скопом — в особый отдел? А сам на передовую и в одиночку погонишь немцев, так что ли! Ладно, – махнул он, ясно, чем-то он тебе не угодил. Не хочешь, не говори... А может тут девка та замешана, а? Что вы с ней не поделили вчера, а? Смотри, политрук, я тебя предупреждал! Отрежут тебе яйца, и правильно сделают! – Терехин немного успокоился и сел. – Эх, ежики колючие! Вчера без снайпера оста-лись, сегодня без пулеметчика... Чего молчишь?
- Ничего, там разберутся. Может еще и отпустят.
- Ага, пешком до первой стенки!
- Разберутся... - снова повторил Кириллов.
- Степаныч, расстелив портянку, чистил винтовку. Аввакумов пришивал пуговицу на рукаве, прямо не снимая гимнастерки.
- Не шей на себе, плохая примета, – буркнул Степаныч.
- Эй, - крикнул казах, - плохой примета, плохой примета! То - плохой, это - плохой! Хороший примета есть у вас? – он завязал узелок и отгрыз нитку. - Нехорошо это» - проговорил Аввакумов тихо. - Нехорошо. Петро не вернулся. Политрук зачем приходил, зачем винтовка взял. Нехорошо, Чижик просил не отдавать...
- Он сказал, если никто не спросит. А раз спрашивают, надо отдавать, значит так нужно, - забубнил Степаныч.
- Чу! - злился казах. - Так надо, так надо! Заладил!
Лукин с разведчиками пробравшись глубоко в тыл, расположились на окраине леса. Где-то залаяла собака.
- Гляди-ка, не перестреляли еще? - прошептал Сафиуллин.
- Тихо, смотри туда, считай...
Вдалеке по шоссе двигалась колонна танков и грузовиков, крытых, брезентом.
- Вот, сволочи, проворчал Хлебников, - по-светлому идут!
- Эх, «штурмовики» бы сюда!
- А может подойдем поближе и...
- Куда там... Нет, идем к мосту... - отрезал Лукин.
- Смотрите, товарищ капитал!
- С шоссе вдруг свернули и двинулись по проселочной дороге прямо на них несколько мотоциклистов.
- Назад! Нет, поздно! Черт! Замерли! Тихо!
Первые два мотоцикла проехали мимо. Третий остановился совсем рядом. Из коляски, подпрыгивая, выскочил немец и подбежал к ближнему кусту.
Редкие листья открывали видимость глубоко в лес.
Увидев разведчиков, он на мгновение опешил и, в ту же секунду, неловко взмахнув руками, повалился на землю с ножом в груди.
Второй немец что-то громко крикнул и выпустил по кустарнику длинную очередь.
Уехавшие вперед остановились и развернулись.
22
Николай взглянул в последний раз на расположение учебного батальона.
- Раз! Раз! Раз-два-три! - дрессировал вновь прибывших старшина Хромов.
Николай схватился за чью-то протянутую ему руку и впрыгнул в машину.
Грузовик вырулил за ворота.
Молоденький солдатик с непомерно длинной для его роста винтовкой гремел цепью, закрывая створки.
Чуть поодаль стояла пожилая женщина с громко кричащим младенцем на руках.
Тщ-щ-щ! Тщ-щ-щ! - безуспешно пыталась успокоить его она.
- Ну, все! Прощайте! Подняли, что называется, на ноги, поклон Вам низкий за это, доктор. Спасибо! – Алексей пожал руку пожилому врачу и побежал к еще двоим выписавшимся, ко¬торые уже махали руками, останавливая выруливший из-за угла грузовик.
- Ты? - удивился Алексей, забравшись в кузов.
- Здорово! - обрадовался Николай. - Как дырки, заросли?
- Как новенький! - засмеялся Алексей.
Они обнялись, едва не упав со скамьи, когда машина подпрыгнув на кочке, пошла на поворот.
Разведчики, отстреливаясь, отступали вглубь леса. Сафиуллин уже держался за окровавленное плечо.
С шоссе на дорогу съехали два грузовика с солдатами.
Упал, раненый в ногу Ширяев, Хлебников и Лукин тут же подхватили его, продол-жая стрелять...
Из грузовиков, громко крича, высыпались немцы.
Ширяев оттолкнул тащивших его капитана и Виктора, и бросился в снег к корням дерева.
- Уходите! Махнул он им. Возвращайтесь! - и выпустил короткую очередь в наиболее рьяного немца. Тот, взмахнув автоматом, упал.
- Рядом с Ширяевым тут же пристроился Сафиуллин. – Ты сам сказал, командир, что ктонибудь должен вернуться, - обернулся он к Лукину. - Уходите! Мы продержим их, сколько сможем.
Очередь срезала толстую ветку прямо возле головы Хлебникова. Он поднял автомат, и стрелявший немец, коротко вскрик¬нув, повалился в кустарник.
Николай сидел на подножке грузовика, остановившегося возле палатки медиков.
Неподалеку, прижав ладони к щекам, стояла Светлана. Рядом с ней — Алексей,
- Вы так неожиданно приехали, - тихо всхлипнула она, - а я не знала, как сказать и, как-то само вырвалось...
Алексей тронул ее за локоть, подошел к Николаю и, толкнув его легонько в плечо, присел рядом. Они молчали.
- Анчуков! - крикнул издалека Симашенко.
- Пошли, - снова толкнул, его Алексей,
- А, - поднял голову Николай, - Да-да, пойдем...
Хлебников тащил на себе раненого Лукина. Одна рука у Виктора висела плетью. Рассеченное ветками лицо кровоточило.
Немцы отстали. Лукин что-то прохрипел. Николай остановился и опустил командира на землю. Капитан открыл глаза.
- Оставь меня. Немцы отстали. Потом вернешься с санитарами. Иди дальше один...
- Ладно, - командир, - выдохнул Хлебников. - Уже недалеко, вместе дойдем. Ты, главное, держишь!
- Я приказываю... – почти неслышно прошептал Лукин.
– Тсс - Виктор приложил палец к его губам. - Все будет в порядке.
Он перевесил автомат на другое плечо и снова взвалил на себя Лукина. – Всё будет в порядке, командир, держись!
Он шел почти напролом, не разбирая дороги и не успевая раздвигать ветки кустарников и низкие сосновые лапы.
Уже в сумерках в блиндаж командира полка влетел начальник штаба:
– Разведка вернулась!!!
Лукин лежал на расстеленной шинели. Над ним склонился Хлебников. - Мы пришли, командир! Всё, это наши!
Капитан, открыв глаза, беззвучно шевелил губами. Подбежал Исаев с начальником штаба, еще несколько офицеров и солдат,
- Врача!
- Уже послали!
Командир полка опустился рядом.
- Товарищ подполковник, - прошептал Лукин и шевельнул рукой, показывая на Виктора, – ... Все расскажет... Глупо...
Подбежали санитары с носилками, врач.
- Уже не надо, – Исаев поднялся.
Двое солдат помогли встать Виктору, тут же сняли с него шинель насквозь пропитавшуюся кровью его и Лукина. Хотели уложить его на носилки, но Хлебников, опершись на одного из них, пошел сам.
- Вот так, - тихо проговорил Исаев, повернувшись к началь¬нику штаба – А мы ведь еще с одного училища... Семьями дружили.
23
"Штурмовики ", пикируя, перепахивали немецкие позиции. Один за другим в воздух взлетали огненные столбы – горели танки. Свистели мины, грохотала артиллерия поддержки. Поднималась в атаку пехота. Сержант Анчуков вместе со всеми вел свое отделение автоматчиков, куда попал и Алексей. Оборона немцев была прорвана в нескольких местах, уже к вечеру остатки немецких войск спешно отступили.
Люди у репродукторов. Фразы из сводки Совинформбюро: «24 января войска Воронежского и Брянского Фронтов нача¬ли наступление по двум направлениям с целью окружения и унич¬тожения крупной группировки немецких войск». «Освобождены города Воронеж, Старый Оскол...». «Населенные пункты: Касторное...». «Продолжают наступление в направлении Курска...». «Противник, несет большие потери. В ходе боёв уничтожено около...». «На Курском и Харьковском направлениях...» Сообщения "накладываются" друг на друга, беспорядочно сменяя одно другое, создают картину общего наступления войск двух Фронтов в период январь-март 1943 года.
Колонна движется по шоссе, преследуя отступающие по этому направлению остатки немецких войск.
По обе стороны ее с воем проносятся несколько аэросаней.
- Лихо! - усмехнулся Николай.
- Да, - немцам далеко до наших "Кулибиных", - поддержал его Алексей. – Ума-то много не надо: лодка, лыжи, старый мотор с самолета, да пулемёт оттуда же и, поди, догони, или попади в нее.
- Порубают сейчас немцев, это точно, нам уже ничего и не останется, только пенки снимай - улыбнулся Анчуков.
Мимо пролетела еще одна группа аэросаней.
К сумеркам колонна остановилась возле полуразрушенной деревни.
- Чего там? - вытянул шею Алексей.
- Встали, как будто. Наверное, до утра. Это и есть, значит, "Сергеевка".
Расположившись в уцелевших домах, солдаты приводили в порядок обмундирование, разбирали доставшиеся в ходе насту¬пления брошенные немцами трофеи, продовольствие.
Николай с Алексеем курили возле покосившегося плетня. На окраине деревни еще догорали подожженные в спешке немцами дома.
- Разрешите прикурить, товарищ сержант, - подошел к ним молоденький солдат, Ершов, попавший в отделение прямо перед наступлением.
Николай протянул ему самокрутку. Тот, приладившись, рас¬тянул огонек.
- Смотрите, товарищ сержант!
Они обернулись. По деревне вели колонну пленных немцев, человек триста. – Куда их?
- В тыл, наверно, куда еще*
- Не похоже...
Ночью их разбудил треск автоматных очередей. Николай выскочил во двор. Очереди на мгновение смолкли и вновь затрещали. Стреляли со стороны оврага, прямо за деревней. Вдалеке, словно спичечная головка, вспыхнул сарай. Воздух наполнился страшными криками.
- Вот тебе и тыл, - подошел, набросив шинель на плечи, Алексей.
Утром в деревню пришли наши солдаты, бывшие в плену и разбежавшиеся в панике, кто куда.
Собрав всех, Кириллов построил их за околицей.
– Вы совершили тяжелейшее преступление, сдавшись в плен врагам нашей Родины – фашистам. Эти позорное пятно каждый из вас может смыть только кровью. Плен для советского солдата хуже смерти! О возможности предоставить вам шанс искупить свою вину, заметьте, тем самым вам могла быть оказана великая честь, речи пока не идет. А пото-му, в расположении частей Советской Армии вам, как предателям, не место! Ни кормить, ни поить, ни одевать, ни, тем более, вооружать предателей мы не будем!
Николай, сидя на ящике, набивал магазин патронами. Мимо прошел Кириллов.
- Сержант Анчуков!
- А, – словно не заметив его, - поднял голову Николай. – Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.
- Почему сидя!
- Патроны рассыпятся.
- Кириллов, брызжа слюной, промолчал и быстро зашагал дальше.
- Откуда будете? - Николай подошел к сгрудившимся возле стога сена бывшим пленным.
- Да, кто – откуда, – поднялся ему навстречу один из них.
- Москвичей-то нет?
- Нету?
- Что, так ничего вам и не дали?
- Да, был тут один, старлей, лекцию читал нам, совестил. А то, будто мы сами сдавались, а не раненых, да контуженных нас брали!..
- Лекции, говоришь? Да, это он умеет. Он же политруком раньше был.
- Тогда все ясно. Чего с нами будет-то? А, сержант?
- А кто знает. Комбат решит. Он мужик, хороший. Видно в штабе застрял, раз вам пока ничего не сказали. Кормили хоть?
- Ага, вшами да сеном!
- Я так и думал! Держите! - Николай вывалил из вещмешка буханку хлеба, килограмм пять колбасы и кусок окорока. Все тотчас подскочили, разрывая еду на части.
- Да всем, всем хватит, - рыкнул рослый. – Ну, спасибо тебе, сержант, спасибо! Жи-вы будем, не забудем, спасибо!
- Да чего там, - Николай повернулся и пошел к деревне.
- А комбат - мужик хороший, - повторил он, обернувшись. – Ничего, повоюете еще!
Стемнело. Николай сидел на ступеньке избы и смотрел на небо.
- Подвинься, - подтолкнул его Алексей.
- А. - обернулся Анчуков, - Угу. Не могу уснуть. Как только мы где-нибудь останавливаемся, вспоминаю Ольгу. Она несколько раз говорила мне о снайпере, который слов-но играл с ней, иногда на миг попадая в её прицел, но сам не стрелял. Понимаю... Он, как бы, давал ей фору. И вот она, все-таки, выстрелила первая. Но почему? Почему промахнулась? Может, нервы не выдержали? Эх, – он покачал головой.
- Что поделаешь, война!
- Вот именно, война! Тогда я ей тоже сказал что-то в этом роде. Война!
- Вот, черт, смотри!
Они вскочили. За деревней горел стог сена.
Ещё издалека Николай заметил отделившийся от снопа огня полыхающий комок, тут же повалившийся на землю.
У крайней избы он столкнулся с крадущимся со стороны поля Чекалиным.
- Ты? Сука! - Анчуков схватил его за горло и прижал к стене.
- Глаза Чекалина расширились от страха, он бессвязно что-то залепетал, задыхаясь.
- Ротный... ротный приказал... - только смог разобрать Николай, как Чекалин обмяк и перестал дергаться. Отшвырнув его, он бросился к избе, где расположился Терехин, но тут подбежал Алексей.
- Коля! Стой!
- Уйди, я убью его!
- Стой, говорю! – Алексей обхватил его за плечи и встряхнул. – Николай! Коля, ты слышишь!
- Анчуков, словно опомнившись, взглянул Алексею в глаза.
- Ты видел? Ты видел, что они сделали? Там было восемнадцать человек. Восемна-дцать человек наших солдат! Тех, что из плена... И что, все сойдет с рук?
- Успокойся, тихо. – Алексей взглянул на Чекалина. – Он уже дождался. На-до спрятать его, может, не хватятся...
Утром в избу к Терехину вбежал деревенский парнишка лет четырнадцати с топором в руке. Ротный спал, за столом, положив голову на руки перед остатками закуски и открытой фляжкой. Повернув голову к двери и увидев паренька, он вмиг очнулся, и схватился за пистолет.
- Это вы! Вы подожгли сарай вчера с немцами! Вы расстреляли пленных в овраге, а вчера сожгли своих, наших в стогу! Вы - вы такие же, как фашисты, вы – хуже! - он бросился на Терехина. Тот вскинул руку и два раза выстрелил.
Парнишка замер, выронил топор и, держась рукой за печку, сполз на пол.
Терехин испуганно взглянул на дверь. На пороге стоял капитан Булыгин.
Ротный снова поднял пистолет.
- Не дури! - комбат твердо шел прямо на него.
Глаза Терехина беспокойно забегали, рука дрожала.
Булыгин подошел вплотную и, взяв у него пистолет, толкнул Терехина на скамью. Ротный сел, косясь на парнишку у печки.
- Все! - комбат вынул обойму, оставив в пистолете один патрон, швырнул его на стол. - Штрафная для тебя – слишком хорошо! - и выпел из избы.
Он отошел уже достаточно далеко, когда услышал позади приглушенный выстрел. Булыгин обернулся.
- Сволочь! - и сплюнув, пошел дальше. Все вокруг стихло, словно ничего и не происходило. Где-то закукарекал чудом уцелевший петух.
- Кириллов, проснувшись, приподнялся на кровати.
- Да ложись, рано еще, - прошептал из-под одеяла женский голос.
Он встал и начал одеваться.
- Все, отдохнули и хватит! Наши сегодня должны дальше идти, – подойдя к столу, он покрутил на свету пустую бутылку, понюхал.
- Эх!.. – потянулась, присев на кровати, полногрудая хозяйка. И когда уж, наконец война кончится! Уж больно изголодались бабы по мужикам-то. А на безрыбье, как говорится, и рак – рыба...
- Что? – натягивая сапоги, обернулся Кириллов.
- Ну, что ты, шучу я. Ты – орел!
Кириллов схватил фуражку и вышел из избы.
24
Утром полк двинулся дальше. Остальные части ушли уже далеко вперед, подгоняя отступавших немцев.
Анчуков шагал молча, опустив голову. Рядом с ним ровно дышал Алексей.
- Ротного тоже нет, - шепнул он на ухо Николаю.
- Сам вижу, - буркнул тот.
Алексей взволнованно взглянул на него.
- Коля!
- Да что ты все. Коля, Коля. Не знаю я! Снялись-то вон как, не пожравши даже. Может, отстал!
- Ну-ну! - недоверчиво качнул головой Алексей.
- Подтянись! - донесся спереди звонкий голос начальника штаба батальона старше-го лейтенанта Еськова.
- Ишь ты, горланит, - тихо огрызнулся Николай.
- Да чего ты ворчишь, хороший парень. Молодой, правда. Хотя, ненамного моложе нас с тобой!
Их колонна, дойдя до развилки, свернула вправо. Шоссе раздваивалось, их ветка постепенно сменилась обычной проселочной дорогой, нырнувшей позже в ещё заснеженный лес.
- Гляди! - толкнул вдруг Анчукова Алексей.
Он повернул голову и увидел в глубине леса черный силуэт.
- Кабан! Ей богу, кабан! Надо же, выжил! - он вскинул автомат , но матерый вепрь уже метнулся в чашу и очередь лишь посшибала ветки ему вслед.
- Отставить стрельбу! - подскочил Еськов.
- Кабан, товарищ старший лейтенант, - вступился Алексей.
- Где? - лукаво улыбнулся нач.штаба.
- Ушел.
- Вот я и говорю, отставить, раз попасть не можете!
Колонна вышла из леса и двинулась вдоль железной дороги, полк растянулся, и головная часть была уже далеко впереди.
Обоз остановился недалеко от станции.
- Все, - комбат присел на рельсы. - Еськов! – подозвал он начальника штаба. И приложил руку к козырьку, вглядываясь в сторону другой дороги
- Смотри! видишь? Три грузовика. Немецкие.
- Колонна, товарищ капитан. Похоже, разбомбили.
- Дай-ка, - комбат потянул его за бинокль. - Так, никого. Не иначе как разбежались все, или побило. Надо проверить. Медикаменты, может, продовольствие какое возьмем.
- Есть.
- Держи. Дрянной у тебя бинокль, лейтенант. Ни черта не видно.
Отделение Анчукова, рассыпавшись, приблизилось к колонне.
Подскочив к колесу головной машины, Николай осторожно выглянул из-за крыла.
За дорогой, в десятке метров, лежали несколько немецких солдат. На обочине, сложив руки на коленях и опустив голову, сидел офицер.
Николай подошёл к нему сзади и приставил автомат к затылку. Немец не шелохнулся. Анчуков обошел его, продолжал держать палец на спусковом крючке, вынул из кобуры пистолет, запасную обойму, сунул к себе в карман. Из нагрудного кармана достал часы на цепочке, пачку немецких марок и фотографию.
Офицер молча поднял голову. В глубоко запавших: глазах его на серых ввалившихся щеках блестели слезы.
" Зря они все это затеяли" – Николай вспомнил слова Ольги. – "И в какое-то самое последнее мгновение я увидела слезы в его глазах".
На снимке, судя по всему, еще довоенном рядом с офицером сидели красивая жен-щина с длинными светлыми волосами и двое детей: мальчик лет восьми и девочка лет две-надцати в блузке с воротником "юнга".
Николай снова взглянул на немца и, оставив себе часы, аккуратно положил всё остальное ему в карман, и застегнул пуговицу.
- Данке, господин офицер. Ком нах Германия.
Немец удивленно взглянул на него, но Николай уже направлялся к машинам.
- Ничего, – спрыгнул с одной из них Ефимов. Медикаменты кое-какие, но все негодное уже. Спирта нет, пожрать тоже. Машины не на ходу. «штурмовики", видать, порабо-тали.
- Пошли. - Николай хлопнул его по плечу.
- Что, возвращаемся? А немцы? Притворяются ж, ведь!
- Какие немцы? - Анчуков взглянул ему в глаза.
- Что же - словно раздумывая, пробормотал Алексей, - может быть ты и прав.
Обоз зашевелился и потянулся к станции.
25
Кадры хроники, фразы из сводок Совинформбюро: «... Сегодня войска Воронежского Фронта в ходе развивающегося наступления на Курско-Лиговском направлении освободили город Курск!" " В результате наступления войск Западного и Калининского Фронтов ликвидирован, так называемый Ржевско-Вяземский выступ, линия фронта отодвинута от столицы нашей Родины города Москвы на 130 - 160 километров, освобождены города Ржев, Вязьма..."
Кадры хроники периода Февраль-март - июнь 1943 г.
" Немецко-фашистские войска начали наступление на двух направлениях... Главный удар в районах Мало-Архангельска, Понырей и Ольховатки сдерживают войска 13-ой армии под командованием генерал-лейтенанта Духова."
Николай чуть высунулся из траншеи и бросил гранату. Остановился метрах в пятна-дцати и, прокрутившись на месте, замер. Выскакивающие из люков танкисты падали под автоматными очередями.
Над полем стоял жуткий грохот и вой. Столбы пыли, поднимаемые железными машинами.
Светлана осторожно бинтовала голову комбата. Закончив, она, наклоняя голову, и поправляя свободной рукой каску, двинулась дальше по траншее. В небе мелькнула "четверка" "Илов".
- Вовремя, – подняв голову, крикнул Алексей. Тут же рядом ухнуло и он упад, сраженный осколками, попавшими в шею и в грудь.
- Лешка! - бросился к нему Николай, но, заметив приблизившийся почти вплот-ную танк, повернулся и бросил еще одну гранату. Машина вспыхнула - граната попала в бак.
Светлана тащила с передовой раненого солдата.
Комбат, кое-как натянув фуражку, кричал что-то, подбадривая бойцов.
- Справа танки! - орал Еськов и, толкнув солдата с ПТР, пополз вместе с ним к приближающимся со стороны лесочка танкам.
По ним же ударили и артиллеристы.
Протирая забившиеся пылью глаза, клацал затвором винтов¬ки Степаныч, довольно крякал после каждого выстрела.
Неподалеку, прижавшись к прикладу, "тарахтел" маленький Аввакумов, сменивший свой миномет на пулемет Чижика.
Возле Николая что-то ухнуло. Он увидел перед собой фонтан взлетевшей земли, и тут же в глазах потемнело и все стихло.
26
Фразы из сводок: "Наступление немецко-фашистских войск по направлению на Курск полностью остановлено. За семь дней тяжелейших боёв, неся огромные потери в жи-вой силе и технике, противнику удалось продвинуться вглубь обороны наших войск лишь на 10 - 12 километров...в полосе Центрального фронта...».
Голос звучит тише, чуть с надрывом, время от времени сменяясь плавным, растянутым минорным девичьим пением...
«На 5 километров в полосе Воронежского фронта..."
Тихо тренькает балалайка:
Из колодца вода льется –
Настоящий леденец.
Красна-Армия дерется –
Скоро Гитлеру конец.
На позициях полка развороченные траншеи, повсюду полуобгоревшие танки, покореженные орудия. В воздухе пыль и. гарь.
Мой миленок далеко,
Он далеко-далеко:
Где германские снаряды
Роют землю глубоко.
Мой миленочек - танкист,
Водит в битву танки.
И я буду воевать,
Пойду в санитарки.
"Т-34* с оторванной башней, еще один, протаранивший немецкую самоходку.
Я батистовый платочек
Не буду повязывать.
Пошлю милому на фронт
Раны перевязывать.
Черный остов грузовика, задранное вверх ствол ПТР, тела погибших: Алексей, командир полка подполковник Исаев, добродушный круглолицый Филимонов...
Прислал братец письмецо:
"Милая сестреночка,
На моих глазах убили
Твоего миленочка.
Машинушка, не гуди,
Мое сердце не тревожь,
Мово милого убили,
Ты его не привезешь.
... Командир батальона капитан Булыгин, нач.штаба старший лейтенант Еськов, сурово насупивший брови Степаныч, молоденький Ершов, зажавший в руке неразорвавшуюся гранату, широкоскулый Аввакумов... Рядом с бойцом, которого так и не успела спасти, Светлана...
Да чего я исхудала,
Нет кровиночки одной.
Из-за Гитлера, товарочки,
Погиб мой дорогой!..
Николай приоткрыл глаза. Рядом с ним стояла полная жен¬щина в белом халате, через койку от него тихо тренькал на балалайке солдат с повязкой на глазах.
27
Сентябрь 1943. Сержант Анчуков поднимает свое отделение в атаку. На гимнастерке его нашивка о, ранении, медаль "За отвагу".
Наступление на Чернигов. Пустые украинские деревни, переправа на плотах через Десну, полуразрушенный город.
Войска выходят к берегу Днепра. Спокойная, без обстрелов, переправа на большом пароме. Вперемежку с регулярными частями мелькают разношерстные партизаны.
Переправа через Припять. Николай черпает воду каской из утлой фанерной лодочки. Вокруг него такие же челноки, плоты, бревна...
После переправы – деформирование. В суете, царившей на большой лесной опушке, где толкались солдаты и лошади, таска¬ли взад-вперед ящики, перекатывали уцелевшие орудия, Нико¬лай увидел знакомое лицо. Кириллов с погонами капитана, распоряжался возле повозки с остатками провизии. Он тоже заметил Анчукова, но не подал виду, лишь еще больше засуетился.
Николай смотрел, как бывший политрук деловито размахивал руками, пока тот вместе с повозкой и потянувшиеся за ней вереницей солдат, не скрылся в лесу.
Той же ночью со всех сторон началась беспорядочная стрель¬ба. Обозы рассредоточились для обороны.
Бой в лесу в кромешной темноте не приносит успеха. Отстреливаясь от невидимого противника, солдаты начали отступать назад к реке. Началась паника. Повсюду громкие неразборчивые крики, мат и стоны раненых... Анчуков увел оставшихся с ним пятерых солдат чуть в сторону, стараясь обойти нападавших с фланга.
Беспорядочная стрельба продолжалась до рассвета. Потом стало ясно, что из переправившихся вечером подразделе¬ний осталось всего несколько человек. Многие в замешательстве просто разбежались по лесу.
Командир роты послал Анчукова с несколькими солдатами вслед за ушедшим обозом Кириллова.
- Немцы у нас тоже кое-чему учатся! – проворчал бывший партизан, попавший теперь в отделение Николая. Мы ж вот, почти в этих же местах, сами так же, бывало, наскакивали на них по ночам. – Хитрые собаки. Постреляли и - в лес. Поди, их теперь сыщи.
- Так сыщем, раз, говорить, места эти знаешь.
- Знаю, почем не знать!
- Товарищ сержант! - окликнул Николая парнишка, «прикрепленный» к Анчукову перед самой переправой.
Из леса показались несколько Фигур в советской форме. Это был Кириллов и с ним еще семь человек.
- Ну, здравствуй, Анчуков. - холодно произнес тот.
- Здорово, политрук. - Николай понял, что не ошибся.
- Это все?
- Нет, только моё отделение. У переправы ротный собирает оставшихся в живых.
- Успеем. Сначала пройдем влево. Нас они встретили чуть раньше, там тоже долж-ны быть наши.
- У меня приказ вернуться к переправе.
- Ты что, слепой, сержант? Здесь приказываю я! Или кто, по-твоему, старший по званию?
- Есть идти влево, - зло произнес Анчуков.
То тут то там они наталкивались на тела погибших солдат, не увидев ни одного убитого немца.
Вскоре группа вышла к деревне. Слышны были рокот мотоцик¬лов и громкие голоса немцев. Вдалеке, рыкнув, завелся танк.
Кириллов поднял руку. Все остановились. Он махнул, пока¬зав направление в обход деревни.
- Все, товарищ капитан, надо возвращаться. - подошел Николай к Кириллову.
- Тот, зло прищурившись, смотрел на сержанта.
- Много вопросов у меня к тебе, Анчуков! Жаль, некстати мы встретились. Не ко времени, да и не к месту.
- Возвращаться надо! - повторил Николай.
Вокруг них собрались солдаты.
- К реке! - махнул Кириллов.
Вдруг слева раздалась очередь. Двое солдат упали.
- Немцы!
Немцы шли цепью, в полный рост, но частые деревья то и дело скрывали их фигуры.
Бойцы, отстреливаясь, кинулись по направлению к реке.
- Куда! Назад!.. – тщетно кричал Николай.
Отделение разбежалось, вперемешку с солдатами Кириллова. Самого его он тоже потерял из вида. Поняв, что он остался один, Николай, уложив появившегося перед глазами немца, бросился за остальными. Погоня продолжалась недолго. Немцев было немного, стрельба слышалась уже где-то в стороне. Николай оперся о дерево. Впереди замаячили два серых кителя. Короткая очередь — кители исчезли.
- Сюда! - вдруг услышал он хриплый голос со стороны болота. Подбежав, он увидел в высокой траве солдата, сжимавшего одной рукой автомат, а другой – гранату, поднесенную ко рту, с готовностью в любой момент выдернуть чеку...
Николай вынул гранату из сжатой кисти. Осторожно положив солдата его на спину, он подтянул его к корням, густо обросшим мхом, и чуть приподнял ему голову.
- Мать твою! Виктор! - прошептал Анчуков. - Хлебников! - с трудом узнал он пере-сеченное глубоким шрамом от осколка и залитое запекшейся кровью из раны на виске ли-цо.
- Ты? - Ну здравствуй! - прохрипел Виктор.
- Сейчас! Я сейчас, потерпи! - Николай снял гимнастерку, рубашку и, разорвав ее на полосы принялся бинтовать голову, смыв предварительно кровь и грязь.
- Брось! - простонал Виктор. - Грудь... Все равно заражение пойдет...
Только сейчас Анчуков увидел рану в правой части груди с прилипшей к ней грязным куском бинта из инд.пакета.
- Ничего, ничего... сейчас, - закончив с головой, он принялся за грудь, аккуратно от-деляя тряпку.
- Немцы где?
- Прошли стороной.
- Они вернутся.
- Лежи, не шевелись.
Хлебников застонал.
- Все! Все уже. Николай отбросил грязный бинт, промыл рану и принялся за перевязку. - Вода конечно не "Сельтерская", но ничего. Рана сквозная, только крови много потерял...
- Я должен тебе рассказать...
- Потом расскажешь, после победы! - Анчуков натянул гимнастерку. - Ты как здесь?
- Так же, как и вас всех... Ночью...
- Но мы не слышали стрельбы.
- Переправлялись километрах в трех отсюда, выше по течению, сюда уже за ночь дошли. А потом...
- Да, мы видели... Ладно, надо выбираться отсюда. Немцев было немного, а у реки должны ждать наши... Дойдем!
- Постой... .Я должен тебе рассказать... Потом пойдёшь один. Я останусь здесь...
- Да иди ты! Вместе выйдем! - Николай закинул на плечо автомат Виктора и накло-нился, чтобы приподнять его.
- Подожди, - тот потянул его за гимнастерку, – Я должен рассказать тебе сейчас...
- Тьфу ты! Ну, что ещё?
- Ольга... Ты... помнишь Ольгу? Ты помнить Ольгу!? – крикнул, что было сил Хлебников.
- Конечно! Тише! А что... Причем здесь Ольга? Давай потом...
- Ты помнишь Ольгу? - уже почти неслышно прошептал Виктор. – Она промах-нулась... Это не она. Кириллов... политрук... Помнишь Кириллова?
- Кириллов? Он здесь.
- Как? - приподнялся на локте Виктор. – Где? Где он? Сволочь! Я его вот этими ру-ками... Где он?
- Здесь был. Я сам после Курска его не видел, встретил тут только вчера.
- После Курска... Собака! ...Кириллов, это он... Ночью... Ночью он нагрел ствол её винтовки на огне. Ты слышишь?
Позади Николай чуть слышно хрустнула ветка. Он вскочил и обернулся. Никого не было.
- Да! Да, я слышу! - он встал на колени возле Виктора.
- Он нагрел ствол её винтовки! – повторил Хлебников. – Его повело. Совсем чуть-чуть... Она ничего не знала и промахнулась.
- Откуда ты знаешь?
- Чижик... Чижик мне рассказал в тот же день. Он видел винтовку.
- Чижик? Мне сказали, что он пропал без вести, а слухи ходили, что его не то аре-стовали, не то к немцам сбежал...
- Это Кириллов. Чижик рассказал мне, но мы в ту же ночь ушли на задание. Потом – госпиталь... Я больше никого не видел... Теперь ты... Найди его! Найди его, "леопард"!..
Позади снова хрустнула ветка. Анчуков обернулся и в то же мгновение почувство-вал, как обожгло плечо.
Один за другим прозвучали три выстрела. Две пули попали в Хлеб¬никова. Кириллов щелкнул пустым затвором и, бросив пистолет, скрылся за деревьями.
- Стой! - заорал Анчуков, и бросился за ним. – Кириллов, стой! Стой, сука!!!
Николай выпустил короткую очередь. Тут же впереди него затрещали выстрелы. Он остановился. Кириллова нигде не было видно. Вдалеке мелькнули квадратные каски. Из за куста, совсем рядом, выскочил немец, но тут же рухнул, скошенный очередью. Это были последние патроны в «магазине». Последовал резкий щелчок.
Николай, пригнувшись, побежал к болоту, раздвинув высокую траву, погрузился в грязную жижу.
Голоса немцев приближались и ему пришлось зайти по самое горло. Он зажмурился и сжал зубы, когда холодная вода укрыла рану в его плече.
Немцы были совсем рядом. Казалось, что их очень много. Они смеялись... Он хоро-шо различал их голоса... В глазах потемнело...
Смеркалось. Николай, казалось, пришел в себя и выбрался на сушу. Медленно, кача-ясь, от дерева к дереву, он шел туда, где должны были быть свои. Несколько раз, слыша вблизи немец¬кую речь, он падал в вязкий мох. Потом поднимался и снова шел...
Уже начинало светать, когда он вышел из леса к берегу реки и без сил повалился прямо у кромки воды. Вокруг никого не было. Ни своих, ни немцев. Стояла летняя предрассветная тишина...
–
Маленький Николка впервые вышел с отцом погулять в лес.
- Тихо! - отец вдруг приложил палец к губам и заговорщицки подмигнул ему. - Иди сюда! - и подвел его к большому кусту с темными ягодами. - Видишь?
- Не-а.
Отец аккуратно раздвинул ветки. и Николка увидел спрятанное в зеленой гуще гнездо с тремя взъерошенными птенцами.
Он протянул руку, но, уколовшись о шипы, тут же одернул назад.
- Больно!
- А ты как хотел? Это, брат, природа! С ней нужно бережно, тогда и она тебя не обидит, - он еще больше отклонил ветвь и Николка осторожно погладил пальцем по головке одного птенца.
Остальные жалобно запищали, вытягивая тоненькие шейки. Отец так же аккуратно отпустил ветки, и гнездо скрылось от посторонних глаз.
- Это птенцы малиновки. А это вот, слышишь?..
Николка внимательно прислушивался к звонкому птичьему разноголосью...
–
Николай открыл глаза, и тут же зажмурился от ослепившего его на мгновение солнца. В кронах деревьев наперебой верещали лес¬ные пичужки.
Вдруг, прямо за спиной он услышал громкую немецкую речь и смех. Обернувшись, он увидел перед собой пятерых солдат. Авто¬мата, впрочем, бесполезного, рядом не было. Через секунду один из них взмахнул прикладом и все исчезло в темноте...
28
Перед домом, вокруг которого сновали, немцы, уже стояли, окруженные конвоирами человек тридцать пленных.
Николай сидел в просторной комнате на стуле со связанными за спиной руками.
На столе перед офицером лежали его размокшие документы и медаль.
Офицер махнул рукой, из комнаты вышел переводчик и стоявший возле двери солдат.
- Значит, ты – москвич, так? - на хорошем русском переспросил он. – Красивая Москва, я был в твоем городе до войны. Жаль, не пришлось больше... Теперь – война, и ты хочешь прийти в мой город. Так?
Николай молчал.
- Ты видел Сталина?
Николай смотрел в окно.
- Что ж, ты хороший верный солдат. - Офицер взял со стола медаль и прошагал с ней по комнате. – Если ты будешь служить нам, ты получишь чин унтер-офицера. У нас служит много русских. И не только русских, а украинцы, белорусы, поляки... Все-все. Германия не смотрит на национальность. Германия смотрит на вер¬ность и преданность. Это все ваша коммунистическая пропаганда! Ты будешь служить Германии, солдат?
- Нет! - наконец ответил Николай.
- Ты смелый солдат. Но война идет уже два года. Я много видел таких смелых, рус-ских солдат. Всех их больше нет, - он достал из ящика стола «парабеллум» Ты хочешь еще что-нибудь сказать? Нет, ты хочешь спеть! Да, русские часто поют перед смертью. Ты хочешь петь, я знаю! Пой!
Николай взглянул на него и, негромко запел. Немец подошел вплотную и низко наклонил голову, слушая его.
Под гулкими взрывами мин и гранат
Отряд, добровольцев сражался.
И силой несметною вражьих солдат
В расправу к ним в руки попался.
Мы сами копали могилу свою,
Готова глубокая яма.
Пред нею стоим мы на самом краю,
Стреляйте вернее и прямо.
Ну что ж вы молчите, примкнувши штыки,
К убийству готовые братья?
Пускай мы погибнем от вашей руки,
Но мы не пошлем вам проклятья!
Прицелься ж вернее, стреляй и не трусь!
Пусть кончится наша неволя.
Да здравствует наша священная Русь,
Леса и степные приволья!
- Это все? - спросил офицер.
- Да.
- Я никогда не слышал этой песни. Почему в ней нет ничего о коммунизме, о партии?
- Эта песня – о солдатах.
- Хорошо. Но ты не хочешь служить Германии, ты все равно, умрешь.
Николай молчал.
Офицер обошел его сзади, приставил пистолет к затылку и нажал на курок.
Раздался сухой щелчок.
- Ты не испугался, потому что ты знал, что я не стану пачкать чистую комнату рус-скими мозгами! – он открыл дверь, вошел солдат и, ткнув Николая автоматом в спину, вы-вел наружу.
29
Колонну пленных быстро гнали по разбитой после дождя дороге. Позади тянулись две повозки с ранеными, несколько раненых, в том числе и Николай, способных идти, шли сами.
Скрипучий патефон доносит откуда-то немецкую мелодию и женский голос.
Шоссе, дороги, указатели на немецком языке. Города. «Хойники»... Военнопленные работают на продовольственных складах, на железной дороге... «Калинковичи», конвоиры с собаками...
–
Зима 1943 - 44 год. Кадры хроники. Наступления Советских войск.
–
Калинковичи, железная дорога, станция "Птичъ". Пленных заталкивают в вагоны.
Немцы подняли головы. В небе появились "Илы". Николай попытался выпрыгнуть из вагона, но караульный ткнул его вин¬товкой в живот и, с помощью еще двоих, закрыл вагон и набросил засов.
"Штурмовики" пикировали на станцию и на состав. Немцы раз¬бежались в укрытия, некоторые залезли под вагоны. Два вагона в середине поезда уже горели... Выскакивающих горящих пленных расстреливали из-под вагонов.
Города, все еще занятые немцами, указатели... Пинск, Барановичи, Брест, развалины Брестской крепости...
Бывшая граница, за ней – Польша. Луков. Люблин...
Осень 1944. Желтые листья на деревьях, в небе тянется небольшой клин.
- Журавли! - толкнул Николая один из пленных, задрав голову. - Точно. Поредели, но живы!
Разрушенная Варшава. Колонну, которую вели через город, провожают взглядами местные жители. Редкие люди на улицах. В гла¬зах – злоба и ненависть.
Чудом уцелевший старичок, похожий на еврея. В его печальном взгляде жалость, сострадание, радость приближению конца войны – мудрость.
Январь 1945 года. Пленных гонят на запад. Легко одетые, они идут очень быстро, почти бегут. Падая и поднимаясь под тычками конвойных. За ними – отступающие немецкие части. Колонны... Колонны... Одна за другой.
Кадры хроники. Советские и польские войска на улицах Варшавы.
Германия. Грауденц, Данциг. Порт. На приколе несколько немецких кораблей. На летном поле аэродрома – сотни самолетов.
Ночь, налет советской авиации. Гул и свист. Трассирующие очереди зенитных пулеметов. Разрывы бомб, несколько бомбардировщиков, таща за собой шлейфы огня к ды-ма, скрываются за домам.
Утро, через разрушенный город гонят пленных. На улицах – трупы, в воздухе – гарь. Кое-где еще горят дома. С аэродрома, по-прежнему, взлетают самолеты. В порту кипит работа. К причалу подходит судно под Испанским флагом.
Перед паромом колонна пленных остановили. Подъехала черная легковая машина. Из нее вышел высокий, уже пожилой немецкий офицер, судя по отношению к нему остальных – высокий чин.
Он снял с одной руки перчатку и вложил ее в ладонь другой. Рядом появился худой переводчик.
- Великая Германия, - выкрикивал он, - даже в нелегкий для нее момент, желает спасти вас от коммунистического террора, который уже охватил половину Европы. Когда, когда вы вернетесь домой, вас всех ждет несчастная жизнь. Вам всем там при¬готовлен капкан, из которого вам никогда не выбраться! Мой долг, долг офицера – предупредить вас! – он закашлялся в сто¬рону и махнул перчаткой. Другой офицер что-то крикнул конвоирам, и всю колонну погнали на паром.
30
Заросшая лесом коса, шириной в несколько километров, уходит далеко в море. Где-то рядом - небольшой городок.
Лагерь оказался небольшим, но хорошо охраняемым. Повсюду вышки, несколько рядов проволоки, собаки. Чуть поодаль коптила труба местного крематория.
Утром Николай увидел, что за ночь сменилась охрана лагеря. Стало заметно меньше собак. Автоматчиков с суровыми и надменными лицами сменили простые солдаты в полевой форме с винтовками. Крематорий не работал.
Ворота лагеря практически не закрывались. То и дело пригоняли других пленных. Иногда и гражданских: женщин, детей. Толпы прибывших хлынули в битком набитые бараки. Рядом с Николаем оказался седок немец с красными опухшими глазами.
- Русский? - спросил тот его на ломаном языке.
- Да. Что происходит?
- Как вы не знать. Война – нет! Война – конец! Конец! – Немец заплакал. – Война конец... Они убили дочку. Вчера... За что?..
Николай выглянул в небольшую щель между досками.
Через ворота проходили еще человек двадцать гражданских.
- Вот, сволочи, всех подряд гонят, - рядом прильнул один из пленных, молодой белорус с перевязанной головой.
- Да, да, подряд - заговорил старик. – Будут гореть город. И нас будут гореть.
- Давно? – затряс его Николай, - Давно это произошло? Почему – конец? Победа? Ну же!!!
- Уже неделя. Семь... Семь дней.
- Вот, черт! Не может быть! - крикнул Николай, снова выглянув в щель.
Он протиснулся к дверям и заколотил в них руками и ногами, но засов держал плотно.
Николай снова вернулся к щели.
В одном из немецких солдат с погонами унтер-офицера, разговаривавшего по-немецки о чем-то с охранниками, он узнал Кириллова!
- Кириллов! Кириллов, сука!!! - что было сил заорал он через стены.
Унтер вздрогнул и резко обернулся. С ужасом он увидел сквозь щель между бревнами барака глаза. Жуткие, вытаращенные прямо на него глаза.
- Кириллов! Открой! Кириллов!!!
Николай сел на землю. – Это наш политрук, сука... Он... Я убью его! И – снова к щели:
- Кириллов! Открой! Это я, Анчуков! Слышишь? Сержант Николай Анчуков! Я все равно убью тебя, гнида!
- Тихо! - навалился на него белорус. Сожгут нас всех! Тихо!
Вдруг немцы засуетились, задирая головы вверх, и стали разбегаться кто куда.
В небе послышался гул. Тут же, неподалёку разорвался снаряд. Еще один, еще... Затрещали пулеметы, затарахтели пушки.
Николай, расталкивая орущих и визжащих в бараке, бросился к дверям.
- Давайте же! Давайте вместе! - закричал он! Сгорим!
Несколько человек навалились на двери. В это время одна из бомб упала совсем рядом со стеной. Бревна разворотило, из барака посыпались тела погибших от взрыва и прямо через них побежали остальные.
Выбравшись из барака, Николай поднял голову к небу. Лагерь бороздили "штурмовики" с красными звёздами на крыльях. Новые, таких он еще не видел. Пикируя, они с одного конца лагеря до другого поливали из пушек и пуле¬метов.
Заговорили немецкие зенитки, еще уцелевшие и имеющие бое¬запас.
Один из самолетов задымил и упал недалеко от лагеря. Остальные заходили на но-вый круг. И снова – разрывы, и пулемётные очереди. Пленные падали справа и слева от Николая.
- Кириллов! Где ты? Кириллов! - закричал он, озираясь по сто¬ронам, но увидев при-ближающиеся самолеты упал на зем¬лю, закрывая голову руками.
- Наши! - вскочил белорус. - Это же наши! - и замахал са¬молетам руками.
- Ложись! - бросился было к нему Анчуков, – Ложись, дурак! – Но было уже поздно. Белорус вздрогнул, на груди его быст¬ро намокали два огромных темных пятна. Он постоял мгновение, и упал, широко раскинув руки. Глаза его остались открытыми, в них мелькнули отражением пронесшиеся над ним самолеты.
Николай уткнулся лицом в землю и, со слезами, впился в нее пальцами.
- Нет у нас теперь наших...
Самолеты улетели. Все стихло. Немцы разбежались. По все¬му лагерю лежали убитые и раненые. Немногие уцелевшие бродили меж тел, не зная, что делать.
Николай сидел на бревне, еще чуть тлеющем с одной стороны, и бессвязно бормотал:
- Кириллов... "леопарды"... Оля, прости... не смог... Кириллов...
Рядом присел старый немец с красными глазами.
Из лесочка к лагерю вышли солдаты в советской форме...
31
Москва. 1995 год. Кафе неподалеку от Красной площади.
Егорыч нащупав у старичка пульс, приоткрыл пальцем веки и принялся шарить по его карманам. Найдя упаковку табле¬ток, он вынул перочинный нож, раскрыл ему рот, и, разжав зубы, затолкал туда два красных полупрозрачных шарика, нитроглицерин.
- Бот ведь, как бывает, политрук! – и повернул к собравшимся вокруг зевакам: Ну, что встали, «Скорую»!.. Кто-нибудь! Живее!
Он поднялся, присел за столик и, выпив залпом содержимое стаканчика, поднес ко рту сжатый кулак.
–
Май - ноябрь 1996 г.
|
