Соляник Р. Рустаториум.
Сказка об одиночестве.
I leave all alone
I wonder why
1.
Это история, история моего странного заточения. В самом себе. Такого
заточения, из которого я больше не смогу выбраться. Можно даже и не пытаться. Я
и не пробую, просто рассказываю вам. Рассказываю историю моего заточения.
Рассказываю, что всё началось с идиотского рисунка, которым я собрался однажды
просто скоротать своё время. Дело в том, что я создал свой собственный мир. Дело в том, что я очень одинок, и моя фантазия на славу постаралась. И вот, я теперь в заточении, я узник, пусть уже и не одинокий.
Кажется, я им действительно нужен. Когда я проезжаю мимо, кажется, что я
пролетаю, а они махают мне и смеются. Все это убожество за окнами, люди, которых в это время суток не так уж и много можно отыскать на улице. Они просто живут, а сейчас, в основном, спят. Возможно, я им действительно нужен, хотя они и виду не подают. Это всё моя фантазия.
Стекло в автобусе холодное, я прижимаюсь к нему головой, мой лоб сползает
по гладкой поверхности, и я всё время возвращаю его на место, возвращаю на его
прежнюю высоту. Мои волосы, прилизанные и политые гелем, прилипли к окну, и
независимо от того, меняю я своё положение или нет, двигаюсь ли я, они почти не шевелятся. Так и остаются, так и висят. Можно представить, что наш город позади
автобуса, его элементы, махают и улыбаются и им тоже. Конечно, это просто моя
неспокойная действительность. То, что происходит у меня в голове.
В автобусе все лампы фиолетового цвета, и поэтому ещё пуще создаётся
впечатление, что кругом темнота. Если посмотреть на кондуктора, который лениво
уселся на огромном кресле возле водителя, то глаза буквально начинают слипаться,
поневоле закрываясь и затуманивая взор. Молодой паренёк смотрит на тебя, и
негромко смеётся, говоря что-то партнёру. Может быть, он думает, что тебе плохо, или ты пьян.
Ты считаешь, что это смешно?
Кажется, я действительно хотел быть кому-то необходимым. Ну, это было бы
неплохо, пусть я и так могу представить себе всё, что захочу. И это для меня
очень важно.
Всё трясется и тарахтит, за окном проносятся неоновые огни ночных
заведений, в автобусе я единственный пассажир. Окружающее меня серое и
неприветливое, сразу наводит воспоминания об осени. Поэтому я хочу как возможно
скорее попасть домой, или на худой конец просто выйти на улицу. Не факт, что я
смогу дойти, и мне приходится ждать своей остановки, а до неё ещё далеко, судя
по всему. Я даже могу поспать. Уставившись в окно я не смогу уснуть, передо мной мелькают частные дома с горящими глазами и ртами, какие-то столбы и деревья, судя по всему, шуршащие бедной листвой. Этого я услышать не могу, всё заглушает пронзительный гул мотора, двигатель работает на всю, неся разваливающуюся машину по разбитым и треснувшим дорогам.
Не стоит смотреть на кабину водителя, мне не хочется видеть людей. Веки
сомкнуть невозможно, от вибрации подпрыгивают обе щеки, одна из них при каждом
толчке бьётся об стекло, на котором лежит моя голова. Чтобы она не подпрыгивала
при каждой кочке, я сильнее прижимаю лоб к поверхности, так, что становится уже
немного больно. Руки я покорно опустил на колени, одной ладонью держу пальцы
другой, потрагивая своё кольцо, сдвигая его вниз - вверх. Когда оно достаточно
натирает кожу, я останавливаюсь, чтобы дать ей время отдохнуть. Мои ноги
скрещены, кроссовки выстукивают какую-то мелодию. Мне нужно соблюдать ритм. Это
для того, чтобы нормально доехать, чтобы доехать без происшествий, спокойно.
Мыслей мне не приходит никаких, я просто сижу расслабившись, не могу
сфокусировать взгляд, и если меня потом спросят, на что же всё таки я смотрел по дороге, то я очень сомневаюсь, что смогу ответить что-то вразумительное. Бред, одним словом. Я пересаживаюсь поближе, чтобы не подохнуть прямо в автобусе, с трудом перебирая ногами и держась руками за грязные поручни. Как раз возле висит довольно странная, как по мне, заметка, сообщающая, что именно за эти поручни за двадцать четыре часа хватается огромное количество людей, от них остаётся ещё более космическое количество бактерий. В конце говорилось, что это обстоятельство порядочно сомнительное, так что лучше тщательно помыть дома руки. По полу на ходу катилась бутылка с водой, перекочевывая из одной полости под сиденьем к другой, жидкость переливается.
- Садитесь, а то упадёте, - говорит, усмехаясь, кондуктор.
Я присаживаюсь и откидываюсь на спинку.
- Вам где?
- Я выйду на конечной, - и протягиваю деньги.
Собственный голос кажется мне каким-то далёким и нереальным, но уж точно не моим. Хриплые и нечленораздельные звуки отходят от меня вместо нормальной речи.
Мыслей не приходит никаких, в том числе о недалёком будущем - я остаюсь в
полном неведении, чем же мне заниматься дома. Живу я сам, квартира однокомнатная
и вообще у меня никого нет. И заниматься нечем.
Никогда не думал, что мой город настолько большой. Население, вроде бы, и
не превышает одного миллиона, но он всё равно внушительный, я живу тут всю
жизнь, а всё равно не знаю, что находится в некоторых районах, в основном, в
жилых. Я смотрю в окна, когда еду куда-то, и вижу разломанные качели, развалины, сгоревшие деревья и разрисованные подъезды. Мне так хочется быть частью этого, частью людей, которые стоят в этих засоренных и еле дышащих домах, смотря на проезжающие автобусы и машины. Те, кто находятся а автомобилях стараются упрямо на них не смотреть, водители обычно молча внимают гулу машины и дороге впереди. Может быть, оно и верно. За последние три дня в стране произошло просто астрономическое количество транспортных аварий, и большая часть в этой области. Последнее, что я слышал - это грузовик с женщинами - продавщицами. Всё случилось настолько быстро, что никто не смог вылезти, и одиннадцать человек сгорели заживо, включая водителя, который не погиб ещё при ударе об первую машину. Короче, окажусь дома, включу телевизор - ещё узнаем.
Мыслей нет никаких. Хочется оказаться в холодной ванной, или на вершине
самой высокой горы, чтобы вообще снегом занесло. Наверное, было бы ещё очень
неплохо побывать в дождевом облаке, я однажды смотрел передачу про осадки из
вещей, самолётов, людей или животных. В салоне автобуса очень жарко, водитель
без футболки, зато в солнцезащитных очках, хоть ночь на дворе.
Двери скрипят, и прежде чем они до конца открылись мы окончательно
остановились. Над выходом мерцает желтая лампочка в форме квадрата с маленькими
зелёными буквами, правда, почти полностью выпавшими и стеревшимся, так что
разобрать фразу, которая тут была, уже невозможно никак. На трёх неудобных,
коротких ступеньках вниз лежат пластмассовые подкладки, и каждый шаг раздаётся со специфическим раздражающим шорохом. Наконец, ветер обвивает мою голову щекочет лицо, от удовольствия я закрываю глаза, чуть не упав на землю, когда запутался в собственных ногах. Первое, что кидается в глаза на этой моей конечной остановке это отсутствие примет, сообщающих что это и есть маршрутная остановка. Людей тут пока и не должно быть, скамейки кто-то утащил ещё в прошлом году, с дорожными знаками тоже разобрались, баки укатились на прошлой недели, и мусор валяется везде, куда не ступи, лунный свет отражается в пачках с под сигарет, чипсов и шоколадных обёртках и конфетных фантиках, по типу тех, которые дети собирают. Особо странное освещение идёт от расположившихся недалеко баров и кафе, откуда и доносятся чуть ли не единственные звуки, спасающие это место от полного погружения в гробовую тишину - двигатели маршруток уже затихли. Слышны крики, играющая простая музыка и звон посуды. Бегающие огоньки помогают добраться без затруднений до огромного маячащего надо всем шестнадцати этажного дома в форме полукруга, где многочисленные окна показывают дальнейший путь, находя лучами заросшую и виляющую среди бетонных спортивных площадок тропу, которая ведёт в глубь к пяти хрущёвкам, собственно, и составляющим весь спальный район в этой части города. Там я, собственно, и живу, туда, собственно, и направляюсь, осторожно перешагивая через странного вида кусты, невпопад расставленных неведомой людям рукой по всей и без того грязной улице.
Там, за этими окнами, в стенах большого кольцевого дома из белого кирпича,
в котором так хотела давно жить моя мама, у каждого своя жизнь, что, несомненно
очень интересно, как на мой взгляд. Там у каждого свои проблемы и своё счастье,
каждый чем-то занимается и о чём-то думает. Именно моя мама впервые мне об этом
сказала, мне было тогда пять лет, мы ходили гулять перед сном весенними
вечерами. Она держала меня за руку и задумчиво глядела по сторонам, чуть
улыбаясь всем этим людям за стёклами. Отсюда, издалека, их лица нельзя было
разглядеть, и мне нравилось это ещё больше. Сейчас же там никого нет, одинокие
комнаты кое-где пылают висящими на белоснежных потолках люстрами и спрятанными в углах телевизорами - это можно увидеть каждому прохожему. Но не людей или
что-нибудь ещё, поле зрения как бы специально соорудило границу, которую можно
переступить лишь с позволения тех самых лиц в окнах. По пути мне встречается
лишь охранник подъезда, морщинистый старик, который выволок на улицу стул,
подпёр им дверь и уселся на него, водрузив на нос толстые очки для чтения
спортивного еженедельника; и группа малолеток, распивающих пиво в полупрозрачных стеклянных бутылках. Они сидели на поваленном ещё зимой ветром дереве, звонко смеялись и что-то громко обсуждали, с присущей нетрезвым манерой разговора. Из подростков на меня никто не обратил внимание, за исключением одной девицы, сидящей на коленях у своего кавалера. Она мельком взглянула на меня, когда делала очередной глоток, обхватив розовыми губками гладкое тёмное горлышко. В остальном я остался вне интересов молодой компании, поэтому я рассматривал их, а не они меня. Сложно видеть все детали, когда делаешь каждый шаг под присмотром сразу нескольких человек, а когда не смотрят, можешь изучать спокойно сам, не боясь встретиться глазами. Да и, ко всему прочему, так люди в более реальной обстановке, они такие, какие есть, что предаёт им ещё больше шарма и симпатии.
Когда я открывал дверь, когда поворачивал ключ в замочной скважине, тогда
я подумал, что мне нечего делать, и неплохо было бы составить карту города.
Совершенно глупая и идиотская мысль посетила меня - я помню, как ещё в детстве
любил рисовать и всегда захватывался всякими безумными проектами. В конечном
итоге я так до конца ничего не заканчивал, оставляя на половине пути картины или скульптуры из пластилина. Если это захватывало меня тогда так, то почему же мне будет неинтересно сейчас? Мне делать нечего, а так сложно отвлечься, и дело не в том, что я могу кинуть всё через пару часов. Это же время я проведу с
удовольствием, и это определённо лучше, чем ничего, пустой просмотр телевизора
или прослушивание музыки лёжа на кровати с закрытыми глазами.
Я ужасно не люблю лето, когда длится эта продолжительная пауза между учёбой и когда целыми днями не находишь себе место под солнцепёком. Мои родственники переехали группой в другой город, и в данное время я не имею ни малейшего желания ни видеть их, ни говорить с ними, так что и не навещаю их, да и они не торопятся хотя бы позвонить. Самое время, чтобы устроиться на работу в видео прокате, что я и сделал. Семестр уже закончился, но этом магазине праздновали начало каникул только сейчас, всеми работниками. Мне, как новичку предстояла немаловажная роль выпить пару бутылок, с чем я справился без проблем. По сути, кроме однокашников в лицее и этих людей, с которыми мы сменяемся днями на месте у длинных рядов с дисками и кассетами, у меня, как я уже говорил, нет никого. И в это время, эти ужасные три месяца я остаюсь совершенно один, или почти всегда остаюсь один, не считая встреч на работе, к которым я толком и привыкнуть ещё не успел.
Раньше на пошарпаной и обваливающейся стенке моего подъезда, которая
смотрит на двор снаружи, было несчитанное количество объявлений, которые почему
то все клеили именно сюда, а не на столбы или деревья, именно на этот тёмный
проход, в котором, ко всему прочему, побили лампочку. А сегодня уже пять дней
как тут красуется новая надпись, как я слышал из разговоров ребятни, на
испанском языке. Буквы ярко оранжевого цвета, большие и сразу же привлекающие
взор даже такой чёрной ночью, как эта. Возле был рисунок, менее заметный и
поменьше раза в два, означал он какой-то непонятный фрукт, то ли овощ с
фиолетовыми листиками. Всё это мне сразу понравилось по непонятным причинам, и
выглядело как то освежающе, и я сфотографировал стенку на мобильный, поставив
эту картину на заставку. На полу валялось железное перило, ещё с утра прочно
стоявшее на коротких деревянных палках у входа.
Соседи у меня спокойные только на двух этажах снизу, а на остальных часто
вытворяют непонятно что, слушают громко музыку или роняют особо объемные вещи
на пол, или же просто выясняют отношения между собой. Ни с кем из них я за два
года жизни тут так и не познакомился, что не странно - наверное, меня все
считают слишком замкнутым или чопорным. По правде, меня это мало волнует, я
стараюсь об этом не думать. Единственное, о чём я забочусь, это моя новая идея с картой, на которую я возлагаю порядочные надежды хотя бы на следующие двадцать четыре часа.
Я включаю в коридоре свет, но после того, как зажёг лампу на кухне выключаю
его. Потом прохожу в комнату и включаю телевизор, бросив пульт на кресло - это
стало с некоторых пор традицией для меня. Опять таки, глупо, но я всегда бросаю
дистанционку, чтобы она проскользила по сиденью и отскочила от мягкой стенки
назад, на середину. По обыкновению на экране засветилось лицо диктора новостей,
этот канал чуть ли не единственный который я смотрю, тут только ведущие меняются и события на информационных каналах.
Пока я поднимался по съезжающим из под ног шаткими плитами ступеням, я кое
как сообразил в уме план своей будущей работы. Завтра день у меня всё равно
свободный, выходить я никуда не собираюсь. Можно посвятить этому избавлению от
скуки весь бессмысленный мог досуг. Так вот, для начала я отыщу альбомные листы
в шкафу, возьму маркер и цветные карандаши - всё это добро у меня есть, я ещё
использую его для заполнения контурных карт по экономике. Затем я сделаю карту
из пары листов своего района, потом главной улицы города и прилегающих к ней
проспектов и парка, карта моего места работы. А послезавтра, после выходных в
первом же киоске достану настоящую карту, которые выпускают для приезжих
туристов и гостей, могу изучить ещё что-то, нарисовать порт и вокзал. Все эти
мысли меня завлекли и заинтриговали, настроение мгновенно улучшилось, хотя по
виду это, скорее всего, незаметно - независимо от настроения я почти никогда не
показываю внешне эмоций, почему-то. Наверное, из меня получился бы никакой
актёр.
Я беру сигареты, достаю из холодильника пакет яблочного сока и иду в
комнату, усаживаясь перед телевизором и раскладываю все принадлежности для
составления карты на табуретке.
Как оказалось, я был прав. Это нехитрое занятие мне понравилось, и до
пяти часов я рисовал свой район, пока не кинул всё и улёгся, сняв верхнюю
одежду, на диван. Еще с час я не смыкал глаз из-за истошно воющих и лающих собак
на улице, а перед самым уходом в сон я услышал продолжительное жалобное
завывание, за которым, однако, скрывались злые и рычащие звуки. На дворе уже
начинало светать, на беззвёздном небе прорезались алые раны и проплывали первые
утренние облака нежно белого цвета, синева из ночного тумана виднелась по
нескладным краями далёкого и светлеющего с каждой минутой горизонта. Если хорошо
приглядеться, можно было рассмотреть там хаотично передвигающиеся в воздухе точки
с двумя небольшими лучами, уходящими по бокам, это птицы кружили над землёй, где
формально и по всем правилам наступил новый день. Их пение не проступало через,
повторюсь, чудовищные вопли ночных охотников за окнами, целых шестьдесят минут не
дававших мне покоя, пока усталость наконец не взяла вверх над всеми беспокойными
нарушителями тишины окружающего мира.
Проснулся когда солнце уже полностью провалилось в окна и освещало мою
скудную комнату, единственную в этой квартире. По полу были раскиданы вещи,
на немногочисленной мебели лежали толстые слои пыли, сверкая в лучах
непрошенного светила. Стакан с жидкостью упал, маленькая лужица высыхала на
синем ковре. Шторы небрежно сдёрнуты набок, полы разложились складками на полу.
Пологую атмосферу бардака заканчивали брошенные листы, чертежи с изображёнными
на них домами, улицами и заведениями, и работающий телевизор, который я невесть
как позабыл выключить ночью.
Я снова переключил на канал новостей, чтобы посмотреть время - часы на
стене уже давно не шли, числа зафиксировали время их смерти, а именно половину
седьмого. На стеклянной оболочке овального циферблата красовалась небольшая,
где-то сантиметров с трёх трещина, разветвлённая ещё на семь крошечных по боках.
На самом деле оказалось, что сейчас начало второго, через стенку справа от меня
слышались голоса и звон посуда; из крана течёт вода. Люди, по видимому,
пообедали уже. Я же переоделся, что не удосужился сделать ещё вчера, и отсыпал
себе салата из огромной миски, который мне сделала Аня. Она работает теперь
вместе со мной, точнее я теперь работаю вместе с ней. Завтра мне предстоит
полностью самостоятельный рабочий день. До этого три дня у меня было что-то
похожее на практику, и Аня работала со мной, показывала мне что и как, и как раз
приносила нам что-нибудь поесть, так как денег на кафе не было ни у кого. Что
говорить, было довольно таки весело, но уже скоро я наконец буду получать первую
зарплату, что не может не радовать.
Спокойно поел, чтобы не заляпать мои карты, слушая последнюю информацию про
происшествия в стране. Всё оказалось спокойно, и быстро приняв душ я сажусь за
работу, и уже через час заканчиваю свой район, дорисовав последним остановку, на
которой имел счастье сойти вчера, после чего чудом дойти до своего дома, не упав
в кромешной темноте в открытые люки. Потом я принимаюсь за видео прокат и создаю
улицу, на которой он располагается, приделав все закоулки и тупики,
местонахождение которых мне известно. Появилась первая линия, от верхнего её
конца отошла ещё одна, от их общей точки ещё одна, только в другую сторону. От
этой, в свою очередь, пошли ещё две направо и налево. Внизу рисую чёрточку,
образовывая небольшой треугольник, а завершает композицию окружность сверху и
много - много палочек на её поверхности. Их я крашу карандашом в жёлтый, а всё
остальное делаю таким же, только наведя оранжевым. Небрежно снизу подписываю
тоненькими и нескладными буквами, одна больше другой, "Аня". Аня получилась
немного непричёсанной и в уродливой юбке, но ей бы понравилось, наверное. У меня
в руках опять оказывается листочек с моим районом, и дорогу к подъезду я начинаю
хаотично нагромождать повторяющимися линиями обычной чёрной ручки. По идее, это
должно символизировать фонари, которые никто не собирается, кажется, чинить и
заменять, тем самым подвергая этот отрезок на съедение темноте. На моём лице
улыбка, я делаю лучики с многочисленных окон ресторанов и баров немного длиннее,
но так, чтобы их кончики не соприкасались с границами тропинки между
баскетбольной площадкой и песочницей, по краям которой разместились крошечные
скамейки и столики с покошенными грибочкам, облезающими зелёной скорлупой
покраски десятилетней давности. Про себя замечаю, что дети тут неплохо бы
смотрелись и быстро исправляю этот недочёт; теперь на жёлтом песке, который я
показал многочисленными точками в нужной прямоугольной полости, стоят двое
мальчиков с ведёрками и пасочками, и две девочки с куклами в сжавшихся кулачках.
Вскоре мне пришла ещё более удивительная идея, которая на следующий день
показалась мне привлекательней и интересней. Я смог составить только план
главной улицы города, дальше были лишь наброски - всё из-за незнания своего
города. В обеденный перерыв я оставил магазин продавцу с соседнего отдела и
решил сходить в торговый центр, специализирующийся на книгах и канцелярских
товарах. По ходу я купил себе пару карандашей, цветов которых мне не хватало.
Женщина за прилавком, толстенькая и в тонком кружевном платье в горошек начала
внимательно меня рассматривать, пока я упаковывал покупки и выбирал имеющиеся
в наличие карты. Как оказалось, у меня не хватило денег даже на самую дешёвую,
пришлось ни с чем вернуться назад. Тогда- то я подумал, что не стоит тратиться
или же ходить по улицам, зарисовывая всё, в магазине та женщина и так подумала,
что я художник. Тогда- то я подумал, что город можно сделать самому.
Самому придумать и разработать чертёж парка, набережной или обычных районов
города. Самому выбирать, сколько жилых районов и где же они будут. Самому
выбрать границы и дороги, самому придумать деловой район и место развлечений.
Это выглядело не просто заманчиво, в горящих лучах летнего солнца, проникающих
везде, где только можно, это выглядело потрясающе. С поднятым настроением я
направился после окончания рабочего дня, во время которого не смог больше не о
чём думать, прямо домой, стараясь по возможности добраться как можно быстрее.
В завалинах моего единственного шкафа я отыскал старый блокнот, больше
походивший на книжку среднего размера. Там имелось несколько записей, сделанных,
по- видимому, на лекциях, но занимали они лишь первые четыре страницы, и я без
труда их вырвал. Выкидывать, правда, не стал, так как они могли мне ещё
понадобиться. В этом детском занятии уходили все плохие мысли, заставляя забыть
обо всём, включая причину моего реального безвыходного положения эти месяцы - а
именно то, что меня решили отстранить от летней практики.
Короче, я на каждой странице написал наименование каждого района, заведения
или же просто места. Ну, типа "Больница",которую я решил сделать только одну. А
затем просто клеил туда сложенные альбомные листы с нужной картой. По алфавиту
нашёл искомое место, развернул чертёж, и оно у тебя уже перед глазами. По краям
я делал различные пометки, вроде "отель через два квартала", и стрелочка,
указывающая направление. По идее, дойти куда-то в этом городе, если бы он
существовал, было бы не слишком тяжело.
Перед глазами проплывали отделения пожарной части, дома с офисами и даже
развлекательный комплекс, в котором я совместил кинотеатр, магазин с дисками,
бильярд и боулинг клуб. Также в этом здании я выделил небольшое помещение для
игральных автоматов. Дольше всего, наверное, заняло "строительство" поистине
громадного торгового центра. Из бумаги я приделал карман к странице книги, и
положил туда ещё пять листов - дотошно подробная карта каждого из этажей. Так
же мне пришлось поступить ещё примерно над пятнадцатью точками города, одна из
которых - городская больница, к которой мне пришлось снова вернуться. На
довольно просторной и широкой территории, прилегающей к ней, стоял и четырёх
этажный морг. Отдельно его чертёж я тоже составил, кроме морозильных камер,
комнат персонала там находилась ещё и лаборатория для проведения экспертизы, но
так как познания мои в этой области малы, на этом месте я останавливаться уже
не стал, так и оставив место в этой комнате пустующим - на самом деле я даже не
знал, существуют ли вообще реально такие помещения, и если да, то не был уверен,
что именно в морге. Однако выкидывать ошибочный во многих вопросах план этого
госпиталя я всё-таки не стал. Возникла проблема с размещением кладбища. В
настоящем моём городе их было два, одно в самом центре, а другое далеко за его
границей. Я же решил, что вполне хватит и одного, но в пределах досягаемости.
Я тщательно разработал транспортный маршрут, стараясь определять автобусные
остановки правильно и равномерно, в каждом районе хотя бы по две. Самой высокой
точкой оказалась башня небольшой радиостанции, которую мне удалось "поставить"
в самом центре парка.
Творческое вдохновение отпустило меня лишь в три ночи, когда я решил продолжить после сна; на работу мне только через два дня. Сверху орали соседи, а за распахнутым настежь окном слышался лай собак, одна из них как и вчера длительно завывала. Я выглянул на улицу, и рассмотрел недалеко шайку нарушителей
спокойствия. Псы столпились кучей на автомобильной стоянке, как раз под слабым
светом фонаря, рычали они на мой дом. Немного удивило, что охранник их не
прогнал, в его кабинке мерцали огни телевизора и доносились далёкие звуки через
открытую дверь, проход которой выходил прямо на неспокойных животных.
Я вернулся назад, подумав что мой город намного лучше того, который вокруг
меня, и что я многое отдал бы, чтобы увидеть нависающую над зелёными деревьями
парка башню. Перед тем, как лечь, я взял карту моего района и на месте стоянки
написал большими буквами карандашом: "ПСАРНЯ".
2.
К новой работе своей я стал привыкать, осложнений, в основном не возникало
никаких. Посетителей много не было никогда, максимум - человек двадцать в день,
не больше. Особо запомнились мне старушка, хватавшая все мультики для внука,
которого я так и не увидел, и женщина лет тридцати. Последняя чем-то привлекла
меня и я все десять минут наблюдал, как она бродит вдоль полок с дисками,
проговаривая себе под нос и сохранявшей довольно серьёзный вид до самого выхода,
когда она лучезарно улыбнулась мне.
А к концу недели мой город уже принимал свою окончательную форму. С высоты
птичьего полёта он смахивает на огромный пятиугольник с очень острым углом на
юга- западе. Это был жилой район с частными домами, располагающимися напротив
друг друга. Люди выходят из дома и сразу же видят своих соседей, улыбаются им, и
у всех поднимается настроение - сказка, но задумано было именно так.
Если бы я стал размещать все карты вместе, то на полу они бы уже с трудом
помещались. Особо меня радовало то, что дарований художника здесь не нужно, и
своей небрежностью я ничего не смог испортить. Книга моя распухла, между
страницами виднелись многочисленные листики, которые мне каждый раз нужно
поправлять, чтобы они не растерялись или же просто не испортились и не помялись.
Больше всего меня пугало то, о чём я старался не думать. Скоро я уже закончу
рисовать, город будет готов, а я и не знаю, что мне с ним делать. Даже
бездарность составления чертежей и расположения кварталов с моей стороны, не
могло убить особую привязанность к этому убожеству, без которого мне уже сложно
было представить себя и будущее, как бы глупо это не звучало. Я старался
растянуть завершение моего труда, в последний момент что-нибудь добавляя и
дорисовывая, но в конце концов пару дней я уже ничего не создавал, стало быть,
это всё.
Часами я лежал на диване, глядя на планы улиц и мечтал побывать там, хотя
бы раз в своей жизни.
На этом история моего заточения началась, на этом начинается история,
которую я рассказываю. О том, куда я попал.
Наступили мои первые выходные, и с четверга до субботы я был свободен, два
дня, которые я даже не предполагал, как проведу, возвращаясь домой. Впервые за
это лето шёл дождь, но он, скорее всего, осенью и не обратил бы на себя внимания
если вспомнить октябрьские ливни и затопи в позапрошлом году - с того времени
осадки в эти времена выпадают особо резко, в мае же земля буквально сотрясается
от ударов грома и пылающей между складками стальных облаков на небесах молнии.
Крошечные лужицы плескались у ног под ударами падающих с неба капель. Мокрый
асфальт блестел мелькавшими отражениями людей и проезжающих мимо машин. Все
эти образы слепили глаза, кружилась голова, принимающая дождь сверху, ноги
подкашивались. Тогда-то у меня возникла мысль, терзавшая меня с начала работ
над картой моего города. Что мне хочется туда.
Когда я поднимался по ступенькам обшарпанного подъезда, я понял что хочу
попасть туда ещё больше. Хотя бы на пять минут, а лучше навсегда. Во что бы то
не стало, я обязан хотя бы увидеть его. Хотя бы...на пять минут.
Дома я включил телевизор, приготовил себе неоригинальный скудный ужин, с
которым сразу же покончил, не раздеваясь, тупо уставившись в экран. Я всегда ел
в комнате, на кухонный стол денег у меня не было.
Убитый я сидел и слушал дождь, его удары и стекающую влагу, не чувствую
ровным счётом ничего. Даже за стенами тишина, соседи молчат. Окна слезятся, я
могу увидеть какой путь по ним проделала каждая из капель. В такие моменты особо
понимаешь всю безысходность положения, а "из любой ситуации есть выход"
непреклонно зависает в голове на уровне разбитого подсознания, не дышащего и не
делающего никаких попыток чтобы стать и подняться, делая хоть что-то. Получай
то, что есть, другого ты не заслужил, и из-за этого силы на исходе, жизнь
умеренно вытекает через собственный глаза, падая огромными густыми скоплениями
на тело и шею. Заканчивает стигматическую картину пустота и малообещающий и
неяркий свет от туда, из металлической коробки с живыми людьми, которые, однако,
слишком далеки, чтобы ты тоже мог назвать себя живым, как бы похожи внешне вы и
не были.
Понимание, что что-то изменится, есть. В него просто невероятно поверить,
если оглядываться вокруг. Поэтому, единственный выход, единственное, что я могу
сделать, это закрыть веки, и представить всё так, как я бы хотел. Так, как я бы
хотел, чтобы было. И, как я мечтаю, что будет.
В руках я сжимаю книгу с картами, подсознание проваливается в неизведанное.
Значит, я всё же живу. Или хотя бы начинаю. Сон приходит сам.
Я не понимаю, когда же именно это происходит. Наверняка, не тогда, когда я
проснулся и полетел в ванную. Меня вырвало, по раковине стекала грязная жидкость
которую я выплёвывал ещё пару минут, пока мой желудок окончательно не
освободился от этой дряни. В трещинах моего умывальника протекают густые ручьи
смешанные с кровью, плавно стекающие в трубы. Прополоскав рот я всё ещё боюсь
выключать кран, опасаясь не столько самой тишины как отсутствия этой воды. Я
подставляю свою голову под маленький водопад, множество каплей, как те дождевые,
которые бьются об материю набирая силу удара при прохождении расстояния с
громовых и затянутых сталью желез, обхватывают мои волосы в ледяную хватку. По
наклоненному лицу потоки идут к мои глазам, и я их закрываю, я слышу как вода
летит с моего носа на запачканную и нечистую гладкую поверхность раковины, за
которую я схватился по бокам своими руками. Под таким душем я стою, и поднимаю
взгляд только тогда, когда остальное тело почувствовало усталость из-за
неудобного его положения и онемелости нижних конечностей. Первое, что я замечаю
сменив позу и выпрямившись, это отражение меня. Я, испуганный и ужасно усталый
наблюдаю за самим собой, приоткрыв один глаз, весь мой вид явно говорит о том
что я в трансе, или хотя бы недавно вышел из него. Я спрашиваю у себя, почему
же ничего не произошло и не поменялось? Зеркало дёргается и колышется как будто
к водной глади прикоснулось что-то, волны отражений равномерно бились об
голые стены по краям стекла. Мой двойник прозрачно улыбнулся мне своим
уплывающим по секундам отражением и что-то сказал, широко открывая рот и
тщательно проговаривая слов, одна беда в том, что делал он это всё совершенно
беззвучно, и я уже было отчаялся на мгновение получить вразумительный и
понятный мне ответ. Но, однако, почти уже скрывшись за границей заострённого
зеркала, я всё всё-таки услышал неровный голос от моего отражения, хотя он
оказался совсем не похожим не мой. Я решил тотчас снова уснуть. Прежде чем
сделать это я дотронулся дрожащей ладонью до вертикального столба гелеобразной
жидкости, являвшимся почерневшим внизу куском стекла. Кожу мою сразу пронзила
согревающая энергия, и некоторое время я наслаждался им, пока не решил провести
пальцами дальше, в глубь неизвестного мне мира и пространства, и моя плоть
буквально завопила от полученных в ответ на эту дерзость ожогов.
Было принято, что медлить не стоит, осталось только перевязать мою руку, а
потом я, наверное, схожу в больницу. Вся моя внутренняя сторона руки приняла
тёмно коричневый цвет, плюс ко всему начала почему-то течь кровь - я то думал,
что от таких ожогов кровотечения не должно произойти. Я наблюдал за раной, и мне
пришла в голову замечательная, как мне показалось на тот момент, мысль. Я
торопясь подбежал к холодильнику и сунул повреждённую конечность в морозильник,
как можно сильнее прищемив её скрипящей белой дверцей. Желанное наслаждение и
облегчение наступило далеко не сразу, и я нелепо ждал, положив голову на верх
холодильника. Удивление наступило тогда, когда я вытащил пальцы назад. Следов
от того, что они побывали в невероятно горячем месте, не было. По всей их
площади проходила одна большая царапина, по краям её дымились складки запекшейся
кожи, и из неё всё ещё валила густая багровая жижа, стекающая с локтя на
линолеум в кухне с соответствующим легко бьющимся звуком.
Аптечки или хотя бы примитивных медикаментов в доме моём не находилось, так
что пришлось обвязать мою правую ладонь скотчем. Узкая клейкая лента синего
цвета, которую пришлось использовать всю в связи с её маленькой шириной, прочно
связала мою руку, пальцами её я уже не мог пошевелить, и всё это убожество
походило на неподвижный обрубок заледеневшего и закоченелого трупа.
Всё кажется таким простым, нужно только представить.
3.
Я прохожу по тропе, кусты по бокам веют свежестью, роса на них сгибает
убогие голые ветки, под которыми образуются обильные лужицы из грязи,
смахивающие на совсем крошечные болота. Стараюсь аккуратно обходить их, я в той
же одежде, в которой уснул, то есть в той же, в которой ходил последний раз на
работу. Сейчас это всё кажется невероятным, тем, что было много лет назад.
Туман вокруг несколько затрудняет моё передвижение, особенно когда дорога
разветвляется сразу же на несколько путей, из которых мне необходимо выбрать
один верный. Пару раз мне приходилось возвращаться и выбирать другой выход, пока
я наконец не понял, что почти дошёл. Об этом мне подсказали непонятные силуэты,
виднеющиеся на необъятных серых просторах перед взором. Вскоре показались и
первые черты полуразломанной автобусной остановки, с сгнившей скамейкой,
спрятанной под крытой территории, с крыши которой всё время сыплются куски
тёмной и мокрой фанеры, которая делится на неравномерные куски при ударе об
сырую землю под этим мрачным потолком. Возле простирается дорога, ничем не
отличающаяся от послужившей мне для попадания сюда, только значительно
увеличенной в размерах и более нестабильной и рыхлой; гроздья веток и мусора
покрывали её вдоль и поперек, впечатление не из самых лучших. Я медленно дошёл до
этой конструкции, увенчанной неработающим фонарём, достигавшем в высоту ровно
моего роста. На лампочке, всё ещё странно тлеющей от недавней работы, красуется
небольшая дыра и обхватившая весь свободный периметр трещина, благодаря которой
две образующиеся части одного целого буквально на глазах отъезжают в совершенно
разные стороны с неприятным скрипом, возникающем при их малейшем соприкосновении.
Немного потратив времени на то, чтобы обследовать брёвна, из которых была
построена шаткая скамья на предмет чистоты, я осторожно сел, сложив руки на
коленях, и принялся ждать своего автобуса. Мне показалось, что по идее, он уже
скоро должен был подъехать, чтобы забрать меня, увозя в дальнейший путь, о
нём я ещё и не думал, но знал, что это достаточно временно и сменно, как
направление порывистого ветра в этих местах. К счастью, я думаю, это не
относится к погоде, стоявшей здесь в пасмурном обличье постоянно, и днём и
ночью, во время всех пор года, из которых тут была только одна - ненастное и
меланхоличное состояние, чувствовавшееся в каждой скупой травинке, в каждом
мрачном холме и извилистой истоптанной тропе, в каждом покосившемся дереве в
этой неприветливой округе и за каждой неведомой преградой, состоявшей, в
основном, из чуждого живому букета теней и слоёв непроходимого тумана. Это
всё заставило меня подумать, что я был бы не против, если бы мой автобус прибыл
за мной с опозданием в минут десять. Не больше, правда, так как абсолютная
тишина, царившая вокруг и сжавшая уши непоколебимой хваткой, подсказывала в
проникающих через рощи колючих веток нотах, что находиться чересчур долго тут
является небезопасным занятием, требующим хорошего терпения и выдержки, которых
у меня как раз и не оказалось. Я постукивал костяшками пальцев по дереву под
собой и всё время оглядывался по сторонам, пытаясь найти признаки хотя бы чего-нибудь существующего и мыслящего, но все находившиеся твари попрятались по
своим глубоким норам. Это было хорошо ощутимо при совершении равномерных и
неспешных шагов по твёрдой земле: молчание ясно намекало на то, что они
шепчутся между собой, приоткрывая пасти и показывая клыки. Их лапки скребли
длинными когтями об стенки тесных и связанных в одну неделимую систему нор,
поверхность легонько сотрясалась в такт движениям уродливых лапок. Немного
позже я понял, что такие же скрываются и на ветвях, где, возможно, когда-то
зеленела листва. Впрочем, это у меня вызывало сильные сомнения, ибо я был твёрдо
уверен, что эта среда уже была мертва ещё в утробе матери природы, ставшей
самым главным изгнанным и отвергнутым дитём материи и света. Короче, крылья
бесшумно хлопали у костлявых пальцев тополей и дубов, маленькие колючие тельца
соприкасались и ударялись друг с другом в наполненном мраком и зловонным удушьем
воздухе, топтавшем любую жизнь в крепкой хватке кулака унынья. Всё потому, что
одиночество здесь принимало другие, более острые и тёмные краски, однако,
оставляя на порезанной всем увиденным вокруг царством непонятного зла невиданное
чувство облегчения, и это заставляло по-особому полюбить эту среду. Этот
хитрый и вкрадчивый паразит медленно завладевал всеми кругами насторожившегося и испуганного сознания, прочно и надолго заседая на троне расшатанной и
неустойчивой психики, ставшей таковой из-за незабываемой сырой атмосферы в
витавших над головой мыслях и идеях. Он заставлял тебя сидеть, как на иголках,
нервно сглатывая и оглядываясь. И, ко всему прочему, знать, что этого ты хотел,
и что ты не сам, внушавшее особое тепло и неуловимое спокойствие. Всё это,
вероятно, и заставило меня улыбнуться настолько сладко, чтобы понять, что
счастливее меня нет в этом мире. А то, что мне предстоит увидеть дальше чуть ли
не сковывало и парализовало все неокрепшие состояния, которые могут быть у
людей.
В руках я крепко сжимал карту, перебирая её с одной руки в другую, так как
при малейшем контакте с другими вещами моя рука ужасно пекла и покалывала. Я
взглянул за небольшой листик, который являлся планом огромной местности за
городом, однако на ней кроме этой остановки не было больше ровным счётом ничего. Тут красовалась маленькая надпись, сделанные впопыхах - буквы то слишком
растянуты, то наоборот, одна на другой. Написано было "ПУСТЫРЬ", но сейчас я
совершенно не мог взять в толк, почему же я так назвал это странное, тихое
место. На пустырь оно мало походило, единственная причина, по которой я мог
написать так - это абсолютная безлюдность. Более странным казалось то
обстоятельство, что я этого не помнил и не понимал, все карты казались мне почти незнакомыми, за исключением плана моего района, и я хотел с интересом их
полистать и просмотреть, но почему-то решил воздержаться от этой идеи, какой бы
заманчивой она мне не показалась вначале. Наконец, я слышу приближающийся из
неведомой дали автобус, а по дороге стучит множество колёс. Так оно и оказалось, у старенькой пухлой машины было целых восемь колёс, непонятно только зачем. Да и вся она была склеенной из десятков металлических досок самых разных размеров и качества. Одни из них явно новенькие, и сверкали при малейшем вздрагивании конструкции, а другие уже почти насквозь проела ржавчина, продела местами приличные дырки, через которые было видно содержимое автобуса: через те, которые немного повыше люди, а пониже странные дроты и другие части. Несмотря на всё это смотрелась она вполне органично на фоне угнетающего мира, а вот если бы она проехалась по настоящему городу, то своим разваливающимся и полуфантастическим видом вызвала бы немалое удивление. Создавалось впечатление, что машину эту собирали где-то недалеко и вручную, при помощи подручных средств в сарае. Из огромной трубы, которая хорошо выделялась несмотря на то, что находилась сзади, валил зелёный дымок, оставляя длинный след тянущийся неровными линиями за автобусом. Под ним ещё что-то протекало, и мелкими очередями падали на ходу небольшие капли густой жидкости тёмного цвета. Резал глаза невероятно сильный запах горелого, как будто бы экипаж прибыл прямиком из печей чистилища, и один дьявол знает, куда же лежит его дорога. Когда машина подъехала достаточно близко, чтобы я мог рассмотреть её мельчайшие детали, я понял, что дверь у неё отсутствует, а окна слишком грязные, чтобы увидеть, кто сидит в салоне. Автобус остановился, и огромного вида водитель в обычном потёртом костюме и рваной фуражке прохрипел:
- Садись, мы опаздываем.
Я медленно поднялся со скамейки, всё ещё придирчиво вертя головой по
сторонам, подошёл к проёму в боку машины.
- Если это возможно, то быстрее, - голос у водителя полностью соответствовал его медвежьему лицу и структуре нескладного и слишком большого тела. Когда он открывал рот, чтобы прохрипеть очередное слово, то виднелись его грязные зубы, в которых запутались остатки мяса с болотно-зелёным оттенком. На
левой щеке красовался неглубокий короткий порез.
Ступенек не было, пришлось держать мою книгу с картами в зубах, схватившись руками за поручни, которые как назло расположены чуть ли не в самой глуби потускневшего салона, в нём я пока что не имел возможности ничего разобрать. Мне стоило огромных усилий не закричать, когда с шершавой и колючей поверхностью железного и покосившегося тонкого столбика для держания, столкнулась моя больная рука. Остальные пассажиры, еле уловимые при неярком бегающем свете со свечек, оставались невозмутимыми и выразительно и молчаливо, как бы соблюдая высокий тон, не без интереса наблюдали за моими неаккуратными попытками забраться к ним.
Когда же мне, наконец, это удалось, и я молниеносно занял первое попавшееся мне на глаза место, изучать всё вокруг стал уже я.
- Вы куда? - я содрогнулся от испуга, когда с заднего сиденья меня дёрнул за плечо какой-то старик, и прогремел на ухо, приставив засохшие и неживые губы к моему уху, тяжело и жарко дыша.
- Мне в город, не задумываясь бросил я в ответ, и попытался стряхнуть с себя длинные и костлявые пальцы крошечной ладони с слипшимися от старости складками отмирающей кожи.
- О, отлично! Вам выходить со мной, молодой человек! Я также направляюсь в город. Не изволите ли сказать цель вашего визита туда?
- Ну, а какие у меня могут быть причины направляться туда? - я не мог поверить в то, что я только что это произнёс.
- А как же, такие есть! - он замолчал на минуту.
Таким разговорчивым оказался только он. Другие иногда осторожно поглядывали
на меня, правда, совсем не чувствуя ни тени смущения, и неловко было, наверное, только мне одному. Что же касается автобуса, то внутри он имел ещё более доисторический, почти вековой вид, чем снаружи. Сиденья, когда то бывшие новыми и кожаными, сейчас представляли с собой затвердевшее скопище из пружин и брусков, между которыми запутались оборванные жёлтого пуха и испачканные куски материи. Кроме того, было ясно, что сидений было больше, но сохранилась лишь половина из них, на пустовавшем месте пропавших внизу остались прорези для проезда небольших колёс. Запах гари распространился тут в несколько раз сильнее, а загрязнённость всего вокруг напрочь отбивала желание прикасаться вообще к чему-либо. Я не очень удивлюсь, если так и окажется, что автобус этот родом их эпохи гонки вооружений 1912, или даже раньше.
- Может быть, - снова подал голос носастый старик в очках сзади меня, - может быть, вы ищите себе жильё. Я прав? У вас нет своего дома!
Со стороны он выглядел так, словно на его скелет натянули чересчур короткую для него кожу, местами однако, как я уже замечал, схваченную как пинцетом в невысокие стенки плоти, отбрасывающей тень, из-за чего было похоже, что старика облепили чёрные щепки и насекомые. Он сидел с невысокой дамой, лицо которой спрятано под тёмной шляпой, по краям которой спускалась вниз кружевная материя. Она была похожа на вуаль, только короче. А сиденье возле меня пустовало.
- У меня есть жильё, - сухо проронил я.
- Хорошо, друг мой. Жильё отпадает. Вы ищите дом, я прав?
- Я же сказал, что у меня есть, где жить.
- Молодой человек, я понял. Вы дом ищите?
Сейчас я просто не знал, что ответить.
- Вы же не смеете назвать ту, простите меня за дерзкое выражение, дыру, в которой вы имеете несчастье обитать, своим домом?
Только когда автобус подпрыгнул, и свечка протащила огонёк на моего странного собеседника, я впервые заметил, что он водрузил себе очки, скрывающие его безумный взгляд серых, почти металлического блеска глаз.
- Я бы рад его найти тоже, - наконец сдался я.
- Отлично, мой друг, отлично! Могу поспорить, это вы со временем отыщите!
На последнем он сделал акцент.
- А я, возможно, со своей стороны, вам обязательно помогу, друг мой! Ну, и что вы на это скажете?
Я молча посмотрел на него.
- Ладно, друг мой...Есть ещё некоторые вещи, которые заставляют людей ехать в этот город...Что вы на это скажете?
Я не стал говорить, что это я его нарисовал. Город, в смысле.
- Одиночество, например. Что вы на это скажете, молодой человек?
- Я скажу, что именно из-за этого и был создан этот город.
- Простите меня за дерзость, - старик слегка наклонился ко мне, - но не вашего ума это дело. Простите за дерзость, но я осмелюсь сказать, что знаю об этом городе намного больше вашего. Вот скажите, например, молодой человек, что это за местность за окном?
Я посмотрел на пыльные окна, набрав немного воздуха и дунув на них. Некоторое время, прежде чем грязь вновь не захватила и не скрыла стекло, я наблюдал местность за окном, почти ничем не отличавшеюся от той, где меня подобрали. Одинокие и мерзкие луга, высушенные поля с колючими рощами по краям и одинокие деревья кое-где, совсем без намёка на листья. Ну, и, конечно же, всё такое же унылое и скучное серое небо, которое я по натуре своей находил необычайно живописным и прекрасным, чтобы там не говорил другим.
- Ну, я не знаю.
- Вот, а я вам скажу. Эта местность называется "пустырь".
Как же я не додумался! Мне стало стыдно за то, что я не проявил элементарные задатки логического ума - конечно же, я же видел эту надпись на карте. А если местность не меняется, стало быть, это всё ещё пустырь. Меня наполнила досада, смешанная с обидой на самого себя, и злость на этого слишком умного старикашку.
- Да? Интересно..., - я старался сохранить невозмутимый и заинтересованный вид, насколько мог, - А почему же это место так называется?
- А почему вы спрашиваете? Оно так называется, потому что это и есть пустырь.
- Что-то не похоже.
Разговор казался мне не просто фантастическим, невероятным, на фоне всего происходящего вокруг. По идее, я должен сидеть, открыв рот от удивления в шоке, и не менее двух часов. Мне же невыносимо хочется поговорить. Хочется просто добить этого умника.
- А что по вашему такое "пустырь"? Хотите, я скажу ваше глупейшее представление?
- Я вас слушаю, - сухо произнёс я. Голова у меня действительно началась кружиться, всё как во сне, шаткое и слишком восприимчивое.
- В вашем уме сейчас детство! В вашем, без преувеличения, прекраснейшем уме сейчас далёкие мысли о детстве.
- Вы мне льстите, - злость не убавлялась.
- Да, да! Эти примитивные мысли...
Он же сказал "прекрасный ум"?
- ...идут из вашего детства. Простите за дерзость, но я смею предположить, что в детстве вы видели, возможно, играли малышом на пустыре. Таким именем вы называли огромную мусорку, кучи поломанных вещей и приборов. Я прав?
- Мы не давали имя. Пустырь, какое бы моё понимание его не было, неживое существо.
- Простите за дерзость...
Прощаю.
- ...но я смею предположить, что вы ошибаетесь. Оглянитесь вокруг! Разве вы не поняли этого, когда ждали автобус на остановке?
- Я считаю, что пустырь называется пустырём от слова "пусто". Это предполагает, что там никого нет. Из людей.
Старик хитро улыбнулся.
- Аааа...Ошибаетесь. На пустыре живёт Лесник.
Кто?!! Какой ещё лесник?!!
- Мы его, по видимому, проехали. Этот Лесник не слишком приятный человек, простите за дерзость. Слабоумен, простите за дерзость, чёрен и неинтересен прогрессивному человеку, как я.
Теперь слабо усмехнулся уже я.
- Он живёт в палатке, прямо посреди пустыря, посреди одного из огромнейших его полей. И, охотится...
- На кого? Тут же никого нет.
- А вы не заметили? Разные твари, простите за дерзость, молодой человек.
Я посмотрел на карту. Никакого лесника, тем более Лесника не было и в помине. Было только пустое место, стёртое, или вырванное ещё до того, как я составлял эти карты. Дыра небольшая, но для палатки сгодится...
- А, у вас карты есть? - старик нагло перегибал палку. Он приподнялся со своего места и через плечо наблюдал за моей книгой. - не дадите ли посмотреть?
Я промолчал.
- Жаль, мой друг, простите за дерзость, друг...Ну, знаете, карт одних мало. Для умелого и правильного пользования ими необходим элементарный ум и логика. Нужно думать и мыслить. Запомните, карты не всё скажут.
Досада, и нет возможности взглянуть в окно. Так можно было бы избежать неприятного и ненужного разговора.
- Да, карт одних мало, мой друг. Вот вам пример, молодой человек. Простите за дерзость, но знаете ли вы, какая местность идёт дальше?
- Нет, - я старался не глядеть собеседнику в лицо.
- Вот-вот! А знаете что, молодой человек?
Я повернулся поудобнее к нему, разглядывая синюю изоленту на искалеченной руке моей.
- А ты знаешь?
- Вот-вот! И, кстати, простите за дерзость...Называйте меня на "вы", друг мой. Ну, это ещё не всё. На чём мы остановились?
Он вопросительно поглядел на меня.
- Вы знаете, какое место идёт по маршруту дальше, и знаете, как оно называется.
- Вот-вот! А знаете что, молодой человек?
- У вас нет карты?
- Вот-вот, друг мой! А я всё равно знаю, что же мы увидим дальше, - старик чуть ли не запел от радости.
Широко улыбаясь он производил неоценимо неприятное впечатление. Самовлюблённая физиономия подчёркивала все жуткие неприятности и уродства надвигающейся на каждого человека старости. Он выглядел точь-в-точь как скелет с неопрятным костюмом, натянутым демоном на себя впопыхах. Редкие седые волосы, прилизанные какой-то блестящей гелеобразной жидкостью ложились на огромный череп, который, казалось, можно раздавить одним дуновением ветерка, веющего из открытой двери. Было довольно душно, и ехал автобус не с такой уж и большой скоростью, чтобы охладить салон уличным воздухом.
Всем своим видом старик умолял, чтобы я спросил у него, где же мы будем дольше. Но вместе этого я снова открыл карту пустыря. Там ничего принципиально нового не оказалось, и, по-моему, следующим пунктом должен стать сам город. Уже догадываясь, что это наверняка не совсем так, я решил ничего не говорить, а узнать у этого мрачного престарелого хвастуна.
- Извините, не скажете, какая остановка следующая?
В ответ мне засияла безобразная улыбка длинными острыми клыками.
- Простите за дерзость, осмелюсь спросить, друг мой: что же, молодой
человек, карты не в состоянии вам этого сообщить?
- Кажется, следующим должен быть город, - я пропустил замечание мимо ушей, сделав вопрос собеседника риторическим.
- Нет, молодой человек, простите за дерзость, осмелюсь сказать, что вы не правы, друг мой. Друг мой, нам предстоит ещё одна остановка на пустыре, потом ещё одна на карантинной полосе, и затем уже город.
На моих картах никакой "карантинной полосы" не было и в помине.
- Кто-то выходит?
- На пустыре зайдёт одна женщина, друг мой, а на карантинной полосе она с ещё двумя особами покинет нас.
- А почему Лесника называют Лесником? Лесник, если уж на то пошло, связан с лесом, а не с гнилым пустырём.
- Дело в том, что тут когда-то были хвойные леса. А Лесник их уничтожил. И
теперь, друг мой, он рубит растущие деревья. Они, знаете ли, молодой человек, растут слишком быстро, знаете ли!
- Насколько?
- Простите за дерзость, осмелюсь сказать, что за день вырастают по парам!
- А зачем же он тогда их рубит?
- Молодой человек, он их рубит, потому что он - Лесник, осмелюсь сказать.
Я вновь налетел с тем, что показалось мне непонятным.
- Я не видел ни одного хвойного дерева.
- Ну? - старик улыбался.
- А вы сказали, что леса хвойные. А там только редкие деревья, и все лиственные.
- Редкие, потому что он их рубит, молодой человек.
Похоже, спрашивать не было смысла.
- Простите за дерзость, осмелюсь сказать, такие странные вопросы, мой друг.
- А что же такое "карантинная полоса"?
- Это полоса из деревьев. Те, кто болен и находятся в строгом карантине не могут пересекать эту полосу, мой друг - существует возможность заражения кого-нибудь из города, из-за непосредственно его близости.
- А кто тут чем болеет?
- Болеет "Тифозная Мила".
- Кто это такая?
- Осмелюсь сказать, простите меня, конечно, за дерзость, это девушка по имени Мила. Она болеет тифом. Мой друг, остановка, последняя на пустыре, которая уже скоро произойдёт, для неё.
Я удивился.
- Мы собираемся взять к автобус человека, болеющего тифом?
Старик дружески похлопал меня по плечу, как бы стараясь успокоить.
- Простите за дерзость, осмелюсь сказать, молодой человек, причин для беспокойства нет. "Тифозная Мила" выйдет на карантинной полосе, и город останется незараженным. А мы с вами, мой друг, поверьте, за это время не успеем подцепить заразу!
Единственное, что я мог предположить, это то, что остановка "Тифозной Милы"лежит где-то в конце пути в город, в начале "карантинной полосы", которой могла оказаться линия, нарисованная мной шариковой ручкой. Судя по всему, я тогда проверял, пригодна ли она для письма. А получилась целая полоса леса, о существовании которой я даже не догадывался.
Автобус остановился, и из тумана через открытые двери показалась приближающаяся фигура. Это была девушка, как можно было догадаться по стройной фигуре - все тело было одето в странные висящие лохмотья. Она пытается залезть в автобус так, чтобы не расшевелить свои тряпки, и, судя по всему, получалось у неё это ещё хуже, чем у меня.
- Почему ей никто не поможет? - мой голос звучал в полнейшей тишине испуганно и неуверенно, пассажиры удивлённо поглядывали на меня, всем своим видом насмехаясь надо мной и как бы призирая.
- А скажите, молодой человек, кто захочет помогать "Тифозной Миле"? Ха, осмелюсь сказать, что все опасаются заболеть!
- Может быть, они и не заболеют. Что, кто-нибудь знает, какими путями передаётся тиф?
- Ха, осмелюсь сказать, друг мой, что нет! - старик кряхтя обернулся в салон, - А вы хотите узнать и проверить?
Я решил промолчать и ничего не предпринимать.
- Да ладно вам, молодой человек! Вы посмотрите, у вас ожоги на руке, так? И вы не нашли ничего лучшего, чем перевязать их рабочей изолентой?
- У меня не было времени что-то делать с ними.
- Вам, друг мой, простите за дерзость, стоило обработать руку!
- Это не простые ожоги. И я не знаю, что именно с ней делать. Медикаментов у меня дома нет.
- Я знаю, что не простые! Это не освобождает вас от того, чтобы получить возможность загнать инфекцию от этой дряни! Вы, простите за дерзость, должны дать мне слово, что обязательно сходите к профессиональному врачу, как только уладите самые важные дела в городе!
Наконец, бедняга попала в салон, и, шатаясь, поковыляла в самый его конец. Люди перед ней немного сжимались и двигались, а когда опасность миновала, возвращались на прежние места и положения. Из под её обвисших кусков материи, нацепленных сверху, доносились непонятные и приглушённые звуки.
- Дама теперь путешествует исключительно одна! - сказал старик, кивая своей большой головой, как для такого хилого человека, на неё.
- А была когда-то не одна?
- Да, мой друг, с ней путешествовала мать её.
- Почему же тогда она одна?
- Осмелюсь сказать, молодой человек, что мать заболела! Никто не знает на самом деле, как оно было, но я думаю, друг мой - как же ещё, ежели не заболела и не померла? Ха, она, верно, единственная контролировала свою дочь! Были у неё и сыновья, прекрасные мужчины, осмелюсь сказать! Не в пример нынешнему поколению..
Я вновь почувствовал неприязнь к надоедливому спутнику.
- ...но, к сожалению, подохли! Осмелюсь сказать, простите за дерзость, так и надо этим негодяям!
- Вы же сказали, что они были прекрасными людьми?
- Молодой человек, простите за дерзость, но вы меня оскорбляете! Если вы настолько сомневаетесь в справедливости сказанного мною, то тогда до самого города можете помолчать, мой надоедливый друг!
Не знаю почему, но у меня возникли мысли, что "Тифозную Милу" будут буквально выталкивать на ходу из автобуса, ибо она не пожелает выйти добровольно. Мне казалось, что она хочет добраться до города, но другие не слишком уж и желают этого. Однако, я не в первый раз ошибался. Я услышал, как сзади меня откинувшийся на спинку сиденья старик прошептал "а вот и карантинная полоса". Автобус остановился, за дверью виднелась редкая полоса убогих голых деревьев. Мила спрыгнула, и направилась назад, туда, откуда мы приехали. Сразу за ней душный салон покинули ещё двое мужчин, но они пошли прямо по горизонтали, вдоль карантинной полосы. Дороги или хотя бы обычной тропинки там не было, и даже из далека было заметно, как они высоко делают шаги, обходя валяющиеся булыжники и отвратительные кучки разнообразного мусора.
До самого города ехали молча, мой спутник не проронил ни слова, да и никто вообще не обратил на меня пристального внимания. Наконец начали мелькать жилые дома, перемешанные с частными покинутыми особняками. На улицах никого не было. Особо чётко и внимательно я ничего рассмотреть не успел. Старик сзади меня поднялся, и держась за согнутые и поломанные поручни, подошёл к двери, перегородив весь вид.
- Друг мой, вы так всё проспите! Мы сейчас выходим с вами.
Я тоже встал, схватившись, чтобы не упасть, и напряжённо думал, долго ли нам ещё ехать. Остановка не заставила себя ждать, и водитель поторопил меня:
- Выходи давай, чего стоишь?!
Я спрыгнул, и последовал за стариком. На улицах вокруг меня не было никого, мы были абсолютно одни в полной тишине, нарушаемой гулом отдаляющегося автобуса. Ни один из домов не достигал в высоту хотя бы четырёх этажей, все ниже этой отметки. Лишь вдалеке маячил торговый центр, казавшийся тут неуместным, и башня радиостанции, обваливаемая волнами зелени деревьев городского парка. Безлюдность только выразительнее подчёркивала то, что фактически все здания окрашены в скучный серый цвет, и сливались с почти не отличавшемся небом. На его мрачном театре не виднелись белые облака - одна хватка воздуха железными тёмными тучами. Отсутствие признаков жизни и наполнение каждой мелочи сводящим с ума одиночеством сводила с ума.
- Простите за дерзость, осмелюсь спросить, куда вы намерены держать свой путь сейчас, друг мой? - старик даже не повернулся ко мне лицом, продолжая шагать в неизвестном мне направлении.
- Я не знаю, не думал.
- Так решайте же, молодой человек.
- Ну, мне, наверное, стоит найти место, где я бы имел возможность спокойно изучит карту...и решить, как действовать дальше.
- Разумно, друг мой! Ну, спокойствие тут всегда, уж поверьте мне.
- А куда вы направляетесь?
- Я пойду к себе домой, друг мой, - он внезапно остановился. - Меня семья заждалась уж...А знаете что?
Что?
- Приходите ко мне на ужин через три дня! Как вам эта идея?
Он взял у меня книгу из рук, взял какую - то карту, и достал из кармана своего пиджака ручку. Затем что-то навёл и написал.
- Вот я вам показал мой дом. Умеете картой пользоваться, молодой человек? Для этого много ума не нужно!
Я мог спокойно впадать в кому.
- Почему же вы тогда говорили в автобусе мне, что...
- Знаете, друг мой, - перебил он, - вы достаточно наглый и самоуверенный молодой человек! И, не стану скрывать, это хорошая черта для человека! Поэтому приходите, я познакомлю вас с моей семьёй! Моя дочь и так долго ждёт вас!
- Она знает меня?
- Конечно же! Я ей столько всего о вас рассказывал!
Рот открылся сам по себе.
- Когда вы успели?
- Я рассказывал ей о вас ещё, как помню, недели две назад. Но, друг мой, простите за дерзость, осмелюсь сообщить вам мою точку скромного зрения! - он перевёл хриплый голос до шепота - Она ожидает вас намного дольше! Дольше, чем вы можете себе представить! Вы же тогда, когда она начала мечтать о вас, ещё и не успели родиться!
Старик вручил мне карты назад, кинув ручку во внутренний карман.
- Да будет вам, друг мой! Чего вы волнуетесь, молодой человек? Простите за дерзость, осмелюсь сказать, что вам не хватает наглости и самоуверенности!
Я хотел сказать ему, что тогда он оговорился. В третий или четвёртый раз. Но он быстро добавил:
- И не смейте спорить со мной или возражать! Коли вы уж скоро станете
частью нашего семейства, то запомните, что с главой его не велено спорить! - и старик дружески похлопал меня по плечу, широко улыбаясь. Развернулся, и зашагал прочь.
- Спросите у кого-нибудь, что здесь и как! И не забудьте сходить к врачу, вы мне пообещали! Жду через три дня!
Улицы были заполнены туманом, окружавшем человека на определённо длине - за радиус около десяти метров белая пелена не смела ступать. Голос слышался уже из неоткуда. Я засмеялся про себя, что, мол, старик забыл уточнить, у кого же мне спрашивать - кругом пустота.
И мне пришлось идти в никуда. Я решил пойти в парк, и там отдохнуть на скамейке. Парк, с его величественностью и чрезмерной хорошей наблюдаемостью, мог послужить походным пунктом и без карты. Однако не смотря на то, что я собственными глазами видел выглядывающие из осевшего на землю тумана остроконечные верхушки, я всё же по записям нашёл кратчайший путь, и преодолел его за какие-то десять минут. А уж в самом парке мне без карты не получится обойтись - он представляет собой сквер огромнейших размеров, природа схожая да и ещё из-за белой стены ничего не разглядеть. На пару мгновений я серьёзно пожалел о том, что у меня хватило ума сделать его настолько большим. Конечно, при других обстоятельствах эти мысли никогда не посетили меня, но сейчас в городе я только первый раз, и тратить время на прохождение дебрей городской зелени не было ни малейшего желания, тем более я понятия не имел, сколько именно времени мне уделено до того момента, когда я очнусь у себя дома.
Наконец, я отыскал длинную и просторную скамейку почти в самом центре парка, возле меня находился неработающий, сгнивший и разломанный на цементные куски неработающий фонтан, являющийся центром этих миниатюрных джунглей. Его, собственно, я не узрел, но знал по уродливому и неаккуратному рисунку - карикатуре, что он представлял собой невысокий холм, на который взбирались маленькие ангелочки, кудрявые и румяные, со слезами на больших выразительных глазах, олицетворяющие слуг Люцифера, падших с ним бок об бок. Они, кинутые богом и изувеченные армиями небес, держали каждый по флагу обеими руками. Это, по задумке, картина борьбы за Землю, и показывает она то, что за неё сражаются лишь демоны, а раю до неё дел уж и подавно нет.
Фонтан был в форме сердца, подчёркивающей его местонахождение. Я уютно устроился на скамейке, сев по-турецки, и разложил перед собой карты. Если мне
через три дня идти на обед, стало быть, завтра начнётся отсчёт тех трёх дней, так, кажется он сказал? Или не говорил? Про это он забыл упомянуть! Как по-моему, отсчёт начинается сегодня...Тогда у меня есть сегодня, завтра, и послезавтра, в послепослезавтра мне идти на званный обед, или ужин. Или завтрак? Так или иначе, мне стоит сходить к врачу, разобраться с моей рукой, может быть, узнать, что это за странные ожоги, коли я уж обещал.
Кажется, было бы вполне неплохо посвятить этому сегодня, времени это много не займёт, и много у меня и не осталось. Я быстро постарался найти госпиталь, вспомнив как долго я его проектировал, когда внезапно из тумана начала проявляться нелепая и нескладная широкоплечая фигура мужчины с метлой в руках. Я увидел, что облачён он в короткие для него штаны из под костюма серого цвета, но пиджака на нём не было. Белая рубаха, с парой коричневых пятен, закатанные рукава и жилет фиолетового, с мелкими красными пуговицами. На голове он носил шапку, что выглядело довольно странно и более чем непривычно.
- Приветствую вас!
- Да, здравствуйте...
- Не позволите ли сказать, кто вы такой?
- Я приезжий.
- А, - он искренне усмехнулся, - вы тот самый Гость!
Я пожал плечами.
- Может быть, право, не знаю, что же вам ответить.
- А, тогда, вы, может быть, вы тот самый Незнакомец?
- Может быть, - сказал я и начал собирать карты в книгу, - А вы кто?
- Я? - мой собеседник погладил свой жилет, - Я тут Смотритель парка!
- Вы охранник?
- Формально, нет! Но, это входит в список моих многочисленных функций. Я присматриваю за парком! И убираю его. И, кстати, будьте так добры, уберите ноги со скамейки, пожалуйста! Тут люди сидят.
- О, извините. А где эти люди?
- Вы их можете не замечать, они в тумане, - он оглянулся вокруг.
- Почему же я их не слышу?
- Ха, если бы я знал! Не хотите, вот и всё объяснение, незнакомец!
- А... - я растеряно поднялся со своего места.
- Да, представьте, в тумане вы их не увидите. Всё накрыло, всё в белом.
- Они не видны из-за тумана, - механически повторил я.
- Это не значит, что их нет.
- Но они же невидны не просто так!
- Это не значит, что они незначительны.
- Вы думаете? Вы так считаете?
Он начал звонко смеяться.
- И вы должны уважать остальных! Пусть сразу вы их не увидите всех. Вот я и попросил вас убрать ноги, там же может кто-то сидеть!
- Кто-то из тумана?
- Вам же не понравилось бы, если бы на место, на котором вы потом решите отдохнуть, кто-то другой положил свои ноги?!
- Это глупо, - ответил я, крепче сжимая книгу.
Смотритель опустил метлу, и начал мести землю под скамейкой, и с таким видом, как будто бы там намусорил именно я.
- А вы не знаете случайно, кто разрушил фонтан? - спросил я.
- Почему же разрушил? Фонтан ангелов всё ещё стоит?
- Почему вы называете их ангелами? Они приспешники Сатаны.
- Фонтан не разрушен, он просто ранен, - сказал Смотритель парка.
- А кто его разрушил тогда?
- Никто! Это композиция такая. Борьба за изломанное уродство.
Я старался как можно легче вздохнуть, изобразив понимание на своём лице.
- А вы видели его, незнакомец?
- Кого?
- Фонтан?
- Нет, не видел. Но я знаю, что он прямо возле нас.
- Да, вы правы! Откуда вы это узнали? Вы познакомились с кем-то, кто вам поведал это?
- Нет, у меня есть карты, - я повертел в воздухе книгой.
- О, у вас есть карты!
- Самого фонтана я не видел.
- Мой вам совет, проходите мимо! Я же надеюсь, что это сооружение съест туман и унесёт в небытиё.
- Почему? - я удивился, - Разве он некрасив?
- О, он прекрасен, - собеседник оторвался от работы.
- Почему же тогда вы желаете ему такой участи?
- Из-за его смысла, из-за его значения! Знаете, не всем приятно, когда скульптор указывает его недостатки! Я отношусь к этому числу, если честно.
- Да, но если замечание сделано доброжелателем? Или другом?
- Ну, знаете ли... - разочаровано протянул он, - Что же вы собираетесь делать дальше?
- Я пообещал сходить к врачу одному человеку, с которым познакомился по пути сюда, по пути в город.
- Да? Что у вас?
- Я обжог руку!
- О, больно, наверное, - Смотритель покачал головой.
- Ну, да! Я пойду сейчас. - протянул я в ответ.
- Да, карта у вас есть, доберётесь без затруднений...
- Да, спасибо вам за разговор.
- Мне также приятно было, заходите ещё, если захотите! Уж совсем скоро это будет!
Я как можно быстрее скрылся в толпе. Раз уж в тумане есть люди, то почему бы и не предположить, что их там много? И они все толпятся? Смотритель не должен был даже надеяться, что я последую его совету. Я должен, наверное должен, увидеть этот фонтан. Некоторое время я кинул на его поиски, осторожно побродив вдоль того участка, где, по моему мнению располагалась скамейка, на которой я сидел только что. Около неё и стояла та мрачная композиция, которая уродливо запечатлена рисунком на моих картах. И, наконец, я таки отыскал его. Он именно такой, каким я его запечатлел собственной рукой, но, естественно, настоящий, реальный и не такой смешной и нелепый. В его гладких, нежных изгибах и чертах, соприкасающихся с чрезмерной грубостью и шокирующей силой наводимого на подсознание ужаса явно
чувствовались тщательно скрываемые проблески угасающего, как жизнь в чашах времени, трагизма и неизлечимой печали. Понятно, что Смотритель парка был прав, я чуть ли не плакал, глядя на всё это.
Одно, чего я не знал - это что именно и как делает эту скульптуру фонтаном. Как оказалось, источник протекания воды просто так заметить не удалось бы - длинная трубочка, торчащая из земли вертикально. Из неё, в форме кувшина, и лилась зеркально чистая вода. Повторюсь, её не было видно. Жидкость плыла по холме, между ногами дерущихся ангелов, вниз, к огранённому невысокой стенкой бассейну, где воду вновь через трубы поднималась вверх. Кольцеобразное сердце не имело в своей превосходной и лишённой недостатков структуре трещин или дыр, такое разрушенное состояние принимало исключительно само действо, благодаря чему все водные массы сохраняли быстрое размерное движение не выливаясь за пределы конструкции, на бетонный тротуар, по краям разбитый красивым рисованным розовым мелом камнем. На широких просторных тропах лежала щебень, непрерывно хрустящая и ездящая под неуверенно шагающими ногами путников, скрытых в тумане. Теперь я начал слышать их торопливые шаги по выдающей их звуками небольших путешествий дороге, а иногда до моих отмороженных, несмотря на довольно приятную морозную погоду, ушей долетали обрывки их голосов из громких бесед и разговоров.
Сзади меня, бесшумно ступая, подошёл Смотритель парка, держа метлу в своих руках в воздухе, так, чтобы она не достигала концами изогнутых торчащих прутьев земли. Он сказал:
- Решились посмотреть, незнакомец? Вопреки моим уверениям вы всё же решили увидеть его своими глазами, не посягая на мнение других, их россказни и басни!
- Почему вы так говорите?
- Да ладно уж, не делайте вид, будто ничего не знаете!
- О чём вы?
- Ну, о фонтане!
- О чём вы говорите?
- Я говорю о том, незнакомец, что вы никогда не узнаете, что же представляет из себя что-либо из рассказов других! Вам обязательно, непременно нужно увидеть всё своими глазами!
- Вы неправы, - сказал я и отвернулся.
А Смотритель улыбнулся, ловя мой взгляд, убегающий от него.
- В чём же я неправ, позвольте сказать мне, незнакомец?
- Ну, если бы мне описал его любимый и дорогой человек, то я бы поверил!
- Тогда забудьте, немедленно забудьте, что вы только что увидели!
Я крепко - крепко сжал глаза, и начал отходить назад, к ещё одной скамейке, но значительно меньшей, чем та, на которой я отдыхал ранее. Эта предназначалась только для двух людей, только два места. Я сел со всё ещё закрытыми глазами, не сделав даже самой мелочной щели.
- Вы закрыли глаза, незнакомец?
- Да...
- Забывайте эту картину, выкиньте из ума фонтан Разочарований.
Я отметил про себя, что не знал, что он называется так.
- И забудьте его! - я слышал возле тёплый, почти меховой голос Смотрителя парка.
- Хорошо.
- Найдите того, кто будет скрашивать ваше одиночество всегда!
- Хорошо.
- И приходите с ним на фонтан Разочарований.
- Хорошо.
- Спасибо...
- Мне можно открывать глаза?
- Ни в коем случае! Я выведу вас из парка, и вы пойдёте в больницу, как и пообещали вашему спутнику в автобусе, доставившем вас в этот призрачный город.
Смотритель взял меня под руку, ухватившись за мой локоть. Он помог мне встать на ноги, и такой странной процессией мы зашевелились по туманным дорогам парка, которых я не видел; но полностью доверял своему поводырю.
- Хотите, я расскажу вам одну очень занятную историю?
Я кивнул.
- Незнакомец, это интереснейшая история, поверьте мне! Вам она обязательно понравится, вот увидите!
Он поддерживал меня, наводил на нужную дорогу. Он ходит тут без карты, следовательно, и дорогу знает прекрасно, даже в тумане.
- Так вот, история, бишь...Был, когда-то давно, в канувшие золотые времена в одной стране, той, которая послужила прототипом первого мирового государства, жил был замечательнейший гражданин.
- И чем же именно он был замечателен?
- И этот самый человек пошёл, в один пасмурный день, к ремесленнику. Знаете, незнакомец, тогда домов, какими мы понимаем их сейчас, не было. Тогда у богатых жителей были дворцы, у полководцев замки, учёные и астрономы жили в башнях, люди среднего заработка обитали в хижинах, а бедняки в лачугах. Этот замечательный гражданин имел в своём владении хорошую хижину, в ремесленник проживал в обычной лачуге.
Я усмехнулся. Смотритель спросил:
- Почему вам смешно, незнакомец?
- Это глупо.
- Что, простите спросить?
- Почему вы стали рассказывать мне про дома?
- Человек этот пришёл к ремесленнику, - продолжил он, - и, как случается, умер.
Я с трудом сдержался, чтобы не упасть в неконтролируемых приступах смеха и веселья. Настроение, правда, не улучшилось и не поднялось, и это нравилось мне ещё больше. Я во второй раз за сегодня почувствовал, с того времени, когда я ждал автобуса на остановке, что безумно счастлив.
- Он упал прямо посреди лачуги, как только вошёл, в коридоре! Представляете?
- И что? - спросил я.
- Ремесленник, по правилам того времени, закрыл свежий труп дома, и направился прямиком в дом погибшего, чтобы известить о случившемся горе его семью.
- У этого замечательного гражданина была семья?
- Да, красавица-жена, и трое детишек, двое девочек и подрастающий мужчина. Семья, к слову, у них была дружная...
- А это у чему?
- Это, про фонтан...
- И что ремесленник?
- А что ремесленник? Он известил, как и собирался, родственников, и остальных жителей города, и к концу дня все стали об этом знать.
- И что же?
- Будь терпеливее, мой друг. К этому самому времени, когда в городе объявили траур, появился незнакомец.
- Гость? - переспросил я.
- Это возвращает нас к нашей ситуации.
- То есть?
- Ну, у меня был выбор. Я мог называть тебя либо Гостем, либо Незнакомцем.
- И вы выбрали последнее.
- Как видишь, незнакомец. Так же было и тогда - незнакомец пришёл в город, и сказал что видел кое-кого на пути в город.
- Кого же?
- Того самого замечательного гражданина, который умер в лачуге у ремесленника!
- И что? - горький комок подступил к моему горлу, в голову приходили не самые приятные и обостряющие мысли.
- А то, незнакомец, что я бы настоятельно не советовал ходить к вам к вашему новому другу, которого вы встретили в автобусе. Понимаете, о чём я? - спросил Смотритель.
- Более чем, - ответил я, - но что в этом плохого?
- То, что вас хотят взять в это семейство. То, что вас там ждут и любят. То, что вас хотят взять в семейство прекрасного гражданина, лежащего мёртвым в лачуге у ремесленника.
Меня буквально распирало от счастья, в душе я летал, но наяву держал обыкновенный скучный вид, и это сводило меня с ума.
- Вот, а когда же всё семейство, ремесленник, и пару представителей власти в городе достигли места, где находился труп, то они его там, естественно, не нашли.
- Труп не нашли?
- Нет, его не было! Я же сказал, что незнакомец видел погибшего по пути в город.
- И что случилось потом?
- Ну, погибшего не смогли похоронить как следует...
- Значит, он всё - таки погиб?
- Умер, да он умер, - ответил собеседник, загадочно прыснув.
- А почему вы смеётесь?
- Да, теперь моя очередь смеяться!
- И почему же?!
- Знаете, вы далеко не первый, кому я рассказываю эту историю, и, по видимому, далеко не последний! Не исключено даже, что сразу после вас найдутся желающие послушать меня...
- Сегодня?
- Неправильный вопрос, незнакомец! Сегодня в этом городе всегда...
- Почему?
- Потому что жить нужно сегодняшним днём, а не прошлым или неясным и невидным будущем...
- Почему вы смеялись?
- Из всего этого огромного количества людей, которые имели возможность выслушать меня...
- Счастье!
- Вы мне льстите...из всех этих людей вы единственный, кто усомнился в смерти замечательного мёртвого гражданина!
Я улыбнулся, по прежнему не разжимая железной хватки закрытых мною глаз.
- И что?
- А вы не видите?
- Что не вижу?
- Вам следует остаться, - проговорил он.
- И что?
- Ну, именно поэтому вы пойдёте на обед к вашему новому другу!
- Вы думаете, мне не стоит пойти?
- Вам следовало бы остаться. Мы пришли, открывайте ваши глаза.
Я наконец увидел дневной свет, пусть даже такой серый и неприветливый, я был безумно рад ему, и как никогда.
- А вас мне можно называть моим другом?
- Конечно, я ваш друг. Заходите ещё, друг!
- Я обязательно приду, честно!
- Хорошо! Только приходите не сами.
- Обязательно приду! Не сам, обещаю!
- Ха, прежде чем кидаться обещаниями, выполните предыдущее! Вам стоит посетить городского врача! Ваша рука выглядит не слишком обнадёживающе...
- А кто этот врач?
- Думаю, у вас есть карта госпиталя! Там и находится Доктор!
- А какой он, этот Доктор?
- Он очень умный и мудрый! И добрый! Может, он не такой впечатляющий и эффектный, как ваш спутник с автобуса, но на самом деле Доктор действительно
лучший на деле! Просто он очень скромный.
- О, это, должно быть, делает его ещё прекраснее!
- Вы правы, друг мой.
- Позвольте спросить...
- Я слушаю.
- Что случилось потом?
- Потом?
- Ну, эта история, которую вы мне рассказывали, что случилось потом?
- Через семь лет этого мёртвого человека видели на заброшенных полях битв по всей Европе и Азии. Пару раз он, как стервятник, появлялся и перед началом самых кровопролитных сражений, его появление непременно влекло беду за собой.
- А что же тогда незнакомец?
- Прошу прощения?
- Ну, если появление этого мертвеца, который при жизни был замечательным гражданином, предзнаменовало беду, то пострадать от злого рока должен был и незнакомец, который первым сообщил, что видел якобы усопшего.
- Он не якобы усопший, тот человек действительно мёртв!
- Откуда вы знаете?
Смотритель парка прищурил глаз и медленно, членораздельно подбирая слова сказал:
- Он ваш дальний родственник.
- Как так?!
- Дитя четы ворона и мертвеца, путешествующего по крови солдат! Вам стоит уходить отсюда! Не появляйтесь здесь больше никогда! Вам здесь не место!
Его голос перешёл на крик, и пока он силой выпроводил меня за пределы ворот, то прошептал под самое ухо:
- А ещё через 350 лет он появился и в столице. Он потребовал поставить памятник среди зелёных благоуханий семи приспешникам Люцифера, падшим ангелам, ведущих междоусобицы за разделения нашего мира! А из памятника этого текла бы кровь земли, мёртвая вода холодного и непосвященного! Ваш прадед сказал, что он получил это приказание от самого дьявола, когда сопровождал того в ад, царство мучений и огня, в облике ворона. Тогда и появился весь ваш род! Ваш предок заставил жителей этого города поставить фонтан Разочарований, повергнув его во мрак на вечность. А сейчас здесь появились и вы ещё! Умоляю вас, не смейте приходить сюда больше сам! Не будьте одиноки, тогда я снова приму вас в парк, и будет вам прощение! Идите же, друг, карты у вас есть.
Я постоял в замешательстве пару минут, и направился по чертежам в больницу. Я проходил по безлюдным, в некоторых случаях почти одинаковых улицах, специально избегая своим маршрутом мест, имеющих шанс заинтересовать моё внимание, решив,
что посмотрю их в следующий раз. На огромном входе в госпиталь, на решётке
увенчанной остроконечными пиками висела деревянная табличка, на которой ножом вырезали кривую надпись "ГОСПИТАЛЬ НЕ РАБОТАЕТ, ПРИХОДИТЕ ЗАВТРА", что выглядело более, чем просто странно. В больнице, кажется, не может быть выходных, и если ещё она единственная в городе, то это точно.
Я зашагал назад, и с пол часа тупо бродил по городу, опять же, не заходя на занимательную территорию, припрятав всё для более удобного и длительного знакомства с городом. Я ходил по серым проспектам и тротуарам, вглядываясь в даль однообразных потоков вечного тумана, думал, сколько же времени осталось до того, пока я не проснусь весь мокрый от пота в своей единственной комнате, с моей искалеченной рукой, устало уснувший на диване. Надо же, размышлял я, так недолго, а уже успел влюбиться.
Может быть, всё дело не в том, что я не попал на приём к Доктору, как обещал одному своему новому знакомому. Может, дело в том, что я пропустил неприметную табличку, когда ехал в город, с потёртой грязной надписью на ней
"МЕСТО ЗАТЕРЯНО". Этот сумасшедший из парка сказал, что все мои родственники вороны, а я заметил, что никак не получается вспомнить лица семьи, родителей. Я продолжал греть себя тем, что мы просто плохо ладим, а не что они каждый день кружат над моим балконом.
Да, скорее всего, так оно и есть.
4.
Новый приход, судя по моему состоянию, было вполне бессмысленно ждать, так как эти мысли не давали мне полноценного покоя и захватывали всего, от ввязнувшего в глубокий мистический транс тела, до последнего, и самого главного- моего открытого для новой жизни в несуществующем городе разуме. Хотя, формально, город существовал, но лишь в моей голове. На следующую ночь спал я всего лишь два часа, и за это время оставался на месте, и никуда не исчезал из своей квартиры. Как был, так и есть, но после следующего рабочего дня, взяв денег, а если точнее, заслуженно получив их, я бы смог отправиться в свой рай снова, и на этот раз на более длительное время. И, чем чёрт не шутит, остаться там на ночь.
То, что рассказал мне Смотритель парка, я особо внимательно не обдумывал, потому что легко мог отправиться путешествовать в любой момент. Я даже не уверен, стоит ли мне для этого засыпать, или нет. Я попросил вручить первую формальную зарплату мне завтра, после того, как выйду на работу. А там меня, к моему удивлению, ожидала Аня. Вид у неё оказался довольно серьёзным, она захотела о чём-то поговорить, однако точно об этом она так и не призналась.
- Мне просто очень скучно дома, честное слово! А хочешь, я угощу тебя ужином после работы?
Свою книгу я всегда носил с собой, поскольку меньше всего я ожидал от своего прекрасного невнимательного и рассеянного характера того, что непременно потеряю её, коли она не будет при мне. Я поглаживал пальцами здоровой руки её обтрёпанный корешок, проводя кончиками параллельными полосами вверх - вниз.
- Чего ты молчишь?
Столик наш располагался самом центре порядочного кафе, а сейчас всё моё убогое понимание и восприятие происходящего сводилось к обнадёживающей мысли о том, что в кармане у меня наконец появились деньги, пусть даже так немного.
- Ну, ты выглядишь каким-то грустным! Что случилось? Мы должны отпраздновать, сегодня ты получил свою первую зарплату! Такой день и запомнить можно! - говорила мне Аня.
- Ну думаю, - сухо ответил я.
- Почему так?
Аня настояла, чтобы платила именно она, а не я. Как оказалось, перечить ей было делом бессмысленным. Она из той неприкасаемой категории людей, которые настоятельно тверды по отношению к доставлению радости близким и знакомым, что заставляло таких обнимать и ценить. К сожалению, это не совсем такой случай.
- Ну, сегодня хороший день! Я заказываю нам ужин. И ты не сможешь мне отказать! Не позволишь мне есть одной?!
Нет, конечно, не позволю.
- Что ты делаешь на выходных?
- На следующих? Не знаю, - я пожал плечами.
- Нет, а что делал на этих днях?
- Ну, у меня отыскался новый способ развлечения.
- Ууу, какой?!
Я не совсем был уверен в том, что это ей стоит говорить.
- Хочешь, покажу?
Аня закивала головой, её косички запрыгали.
- Хорошо, но это не совсем обычное занятие. Тебе стоит приготовиться. Поедим сейчас, и ты поедешь домой.
- Что?!
- Иначе ничего не получится. Верь мне.
Я пересёк стол своей покалеченной рукой и взял в неё Анину. Впервые раны не болели, но девушка выглядела удивлённой. Пришлось пообещать. Я говорил, а она слушала. Я сказал: я зайду за тобой. Жди.
5.
Первым делом я направился в госпиталь - нужно было завершить начатое. Любопытно, что месторасположение таблички поменяли - её передвинули на полметра влево. В конце концов, я толкнул калитку огромных размеров, и она отворилась, противно скрипя открывая проход.
Формально, зелени на территории было много, маленький цветущий сквер, но радости от этого было немного - мрачные листы тёмных оттенков и колючие длинные иголки по всему периметру костлявых крепких веток отбивали всяческое желание проходить неспешным шагом по мягкой траве среди деревьев. По дорожке я буквально проплыл, оглядываясь и вертя головой по сторонам - как бы там не было, но всё происходящее внушало мне в потёмки души необычайный согревающий домашний уют. Потом я очутился в достаточно большом холле, являющимся приёмной. Тут почти не было ничего из мебели, стоял красивый тёмно - коричневый стол, на нём телефон, на который изредка поглядывала женщина, восседавшая на стуле. На ней был белый, грязный безобразный халат, порванный в нескольких местах, да и к тому же ей он был слишком короток. Женщина сбросила туфли на землю, проводя по воздуху босыми ногами, и даже не смотря в мою сторону. Я же подошёл к ней.
- Прошу прощения, Доктор сегодня принимает?
- Вы читать умеете?
- Что?
- Читать умеете? На улице весит табличка, там написано...
- Я видел, что там написано. Там написано прийти завтра.
- Ну так?!
- Что?
- Почему вы решили зайти именно сейчас, когда там написано, что стоит прийти завтра?
- Ну, завтра тут нет, насколько я знаю.
- Откуда?!
- Мне сказали, что есть только сегодня, - я настаивал на своём.
На этот раз, к слову, когда я очнулся, не было никакой остановки, я был уже в городе. Этому я был несказанно рад, так как мне очень сильно не хотелось тратить впустую время, этот час на достижение цели, к ому же ещё и с таким некомфортным передвижением я потрачу на осмотр своей руки, которого уже может и не быть, а затем отправлюсь к Ане, как и сказал ей в кафе. Я знаю, что она совершенно не понимала, о чём я ей тогда рассказывал, но я видел, что она осталась довольно заинтересованной. Всё время, до моего ухода домой, она сидела со мной, а потом помогла закрыть салон. Я проводил Аню до машины, отказался от её предложения подвезти меня, и легко поцеловал её в щёчку. Мне до сих пор запомнилась её улыбка, и я был рад тому, что рассказал об этом месте только ей. Я вообще рад, что рассказал кому-нибудь, чего я несказанно желал сразу после моего первого появления в реальности после посещения этого города. Ещё я рад тому, что нарисовал Аню, иначе она не смогла бы оказаться здесь.
- Ну, чего вы от меня хотите, молодой человек? Кто вам такое сказал?
- Мне это сказал Смотритель парка.
- Да? - вид моей собеседницы был более, чем усталый и раздражительный, неприятный голос звенел от злости, но пока ей удачно удавалось сдерживать себя в руках.
- Он сказал мне ещё кое-что неприятное.
- И вы ему поверили?
- Я не знаю.
- Вы не умеете читать, да и глупый к тому же!
- Почему это?
- Вы нормально объяснить можете? Что он вам сказал?
- Он поведал мне о фонтане Разочарований, и сказал, что мой прадед сопровождал Люцифера, который приказал ему заняться строительством этого сооружения.
- И вы ему поверили?
- Ну, наверное...
- Вы поверили, что ваши родственники, ваша семья - вороны?
Я остолбенел, а на лице женщины читалось удовлетворение своей сообразительностью, она сложила руки на стол и улыбалась, наконец оторвав гипнотизирующий взгляд от неподвижной и спокойной телефонной трубки.
- Я не знаю. Кажется, это маловероятно. А откуда вы узнали, про птиц? Я же, кажется, вам ничего не рассказывал про это...
- Ну, просто та тварь так уставилась на вас! - она кивнула на самое ближнее к нам окно, настежь распахнутое.
Стёкла там побитые, некоторых кусков средних размеров не хватало, на раме висели погрызенные, приклеенные когда-то ленточки пожелтевшего от грязи цвета. Камни, упавшие с подоконника, в недавнем времени им и бывшими, так и лежали нетронутыми на заезженном кафеле с многочисленными царапинами. На этом самом подоконнике, из целой массы которого сохранилась где-то половина, сидела чёрная как смоль ворона, и не моргая глядела на меня. Она ничем не отличалась от тех, которые стоят в музеях, в отделах "Флора и Фауна". Я даже не мог с точностью заявить, что передо мной - настоящее животное, или чучело такового.
- Вы заметили, как она на вас смотрит?
- Гораздо сложнее не заметить этого. Я не знал, что в городе есть птицы.
- Молодой человек, вы вообще что-нибудь знаете?
- Не скажете, где Доктор?
- Нет, не скажу.
- Почему?
- Что вы всё время спрашиваете?! Не знаю я, где он. Я же не жена его!
- У Доктора есть жена?
- Да, есть. И дочь была, - женщина тяжело вздохнула, и я впервые увидел что ей не чужды самое элементарное человеческое.
- Что случилось с ней?
- Они потеряли её.
- Как потеряли?
- Девочка заблудилась в больнице, и её не смогли найти.
- Как такое могло произойти? У меня есть карта города, и там в больница не такая уж большая, чтобы в ней не найти человека, и когда он ещё пытается найти выход.
- Доктор не знает, где она - в самом госпитале, или в морге. А может быть на территории?...
- Вы не помогали ему найти девочку?
- Нет, что вы, молодой человек, я не могу! Я всего лишь Секретарь.
- Жаль, интересно, где же он может быть...
- Как где?! Он ищет свою дочь!
- Что?! Вы же сказали мне, что не знаете где он!
- Я и не знаю! Может быть у морозильных камер, может, в травмпункте или на улице бродит...
- А где жена его?
- Она бедняжка, потеряла рассудок!
У меня пробежала мысль, что и мне до этого не так уж и далеко.
- Доктору пришлось положить её в госпиталь, - продолжала Секретарь.
- Значит, она в этом здании?
- Нет.
- Но больше в этом городе нет медицинских учреждений!
- Я знаю. Она в морге, возле нас, вон там, посмотрите, за окном, здание невысокое, всего четыре этажа...
- Она что, умерла?
- Нет, почему же, молодой человек, я этого не говорила...
- Почему же она лежит в морге?!
- Я же говорила, что она потеряла рассудок!
У меня пересохло горло, я не знал, что сказать.
- О, смотрите! Ваша надоедливость и приставучесть спугнула даже родных!
Действительно, за окном, приближаясь всё ближе к такому же серому небу, стремительно летела по прохладному воздуху ворона, каркая на ходу. Эти противные звуки разносились эхом по мёртвым улицам города, которых я не видел из-за деревьев и кустов. Я спросил:
- Что значит, быть секретарём?
- Я Секретарь, я отвечаю на звонки - она кивнула на телефон, вновь впившись в него взглядом.
- Вам звонят больные?
- Нет, что вы, молодой человек! Я не работаю в этом госпитале!
- Почему же тогда вы здесь сидите?
- Почему да почему! Те, кто создавал этот город, просто забыли выделить место для Секретаря.
- Может это всё потому, что вас вообще не задумывали.
- Что?! Что за наглость?! Как это без Секретаря?!
- А что вы делаете?
- Я отвечаю на звонки.
- Я понял, кто же тогда вам звонит, и по каким причинам?
Женщина подняла на меня свой взгляд. Кажется, настал мой черёд улыбаться, но этого я делать на стал, чувство уважения взяло вверх над золотой возможностью обсмеять Секретаря за ей излишнюю придирчивость и сарказм. Короче, "не стал опускаться до её уровня, поступив мудрее". Это я где-то слышал.
- Вы что, не можете ответить?
- Не могу?...могу...я просто...просто я не помню...
- Вам кто-то хоть раз звонил?
- Да...кажется...я не помню...
- И вы поняли это только сейчас? Поняли, что не знаете своего назначения?
- Тогда всё казалось таким простым...я просто следила за телефоном, зная то, что мне нужно отвечать на звонки...
- Которых нет.
- Это всё странно...
Мне искренне стало её жаль.
- У вас уже бывало такое? - её глаза выражали детское наивное разочарование и непонимание, смешанное с испугом и удивлением. Секретарь казалась безобидной и требующей помощи. Или хотя бы простого общения.
- Может быть...Как со Смотрителем парка... и с этими ужасными воронами. Я не могу понять, правда ли всё вокруг...
- А вы как считаете?
- Знаете, мне бы очень хотелось в это верить.
- Значит, так оно и есть. И давайте перейдём на "ты". Хорошо?
Я улыбнулся.
- Куда ты сейчас направишься? - спросил Секретарь.
Её глаза стали мокрыми от слёз, она постоянно всхлипывала, тяжело вздыхая и то и дело с надеждой смотрела на меня. Странно, но вначале она показалась мне совсем другой, а оказалась она намного лучше, мне очень хотелось бы называть её другом. Как Смотрителя парка. Я очень рад что встретил его, несмотря на то, что наша встреча закончилась насколько напряжённо; и он сказал мне приходить к нему ещё. Возможно, мне стоит придти именно с ней - вот она, сидит передо мной, смазливое заплаканное личико улыбается. Улыбка эта сразу превращала до этого безобразное лицо в самое прекрасное зрелище. Но поход в парк пока что нужно отложить - мне так и не удалось найти Доктора, и мне нужно найти Аню, как я ей пообещал. А через два дня, хотя всё тут продолжается в одни и те же бесконечные двадцать четыре часа, у меня опять планы - я не смог вежливо сказать тому наглому старику "нет", придется идти на обед; да он уже, кажется, со всей своей многочисленной семьёй женил меня на своей дочурке, которая старше меня лет так на тридцать. То есть, скоро ей будет пятьдесят. Сомневаюсь, что с ней я сходил бы посмотреть на фонтан Разочарований, покорно выкинутый из моей пострадавшей от происходящего памяти.
- Я обещал забрать одну свою знакомую, она в этом городе первый раз, и у неё, в отличие от меня, совсем нет карты, и она не знает точно, где она находится, и происходит ли всё это на самом деле.
- И что?
- Я бы очень хотел вас познакомить.
- Ооо! Это было бы отлично! А как её зовут?
Мне припомнился вкус Аниных губок, очень мягких и хрупких. Это какие-то ягоды, я не знаю, как я смог оторваться от них, да и сама она была не против.
- Её зовут Аня, и там, в другой жизни, она работает со мной в видео салоне.
- А что это такое, "видео салон"?
- Это такое место, куда приходят люди, чтобы взять напрокат кино, музыку. Всё это на дисках, или на кассетах - так у нас принято отдыхать.
- Тебе нравится это?
- Знаешь, это составляет часть общества и людей. И меня. Но, это пустяк...
- Нет, тебе нравится работать?
Я задумался.
- В институте меня не взяли на практику, и лето у меня свободное...
- Ты хотел поехать на практику?
- Да, там и деньги платят хоть какие-то, и пообщаться можно.
- А почему без него нельзя?
- У меня нет друзей, а моя мама, судя по всему, вечерами кружит у меня под окном, восседая на ветках и каркая.
- И ты хотел бы, чтобы я пошла с тобой?
Я положительно закивал. Секретарь хотела было встать, но посмотрела на телефон.
- А что, если кто-то позвонит?
- Но до этого никто ведь не звонил на этот номер!
- А вдруг, нужно просто подождать, и всё будет?
- Ну, тогда я не знаю...
- И знаешь, я же никогда не вставала с этого места...
- Что?! Ты не поднималась со стула?!
- Нет, никогда в жизни...Я даже не знаю, сколько она длилась, и длиться...и сколько будет ещё. Хорошо, если долго...но только не сидеть всё время! Тогда я бы выбрала лучше закончить всё прямо сейчас!
- Да, ты права...
- Знаю!...И, к тому же, я никогда не «не сидела».
- Что?...
- Я не умею ходить. Я всегда сидела, я не знаю, как это - ходить...
- Я помогу...
- Серьёзно, может, не стоит...вдруг, позвонят?!
Я глубоко вздохнул.
- Хорошо, но я это так не оставлю. Я же теперь твой друг...
Секретарь улыбнулся.
- Поэтому я это просто так не могу оставить! - продолжал я, - Я схожу за Аней, потом ещё схожу на обед к одному знакомому, с которым я познакомился, когда впервые приехал сюда, в этот город...
- А какой он?
- Довольно неприятный, и очень самоуверенный и наглый. Высокомерный...Так вот, я пообещал сходить к нему на обед, а потом я сразу же вернусь за тобой. И заберу тебя отсюда, научу ходить.
Секретарь начала плакать, закрыв лицо руками и вздрагивая при рыданиях. Я подошёл к ней, пододвинул её на стуле, присел к ней и крепко обнял, прислонив головой к своему телу.
- Я даю слово, и приду к тебе, и заберу тебя! Что бы ни случилось, во что бы это не стало и чего бы мне это не стоило, я вернусь за тобой. Ты только жди, и я приду...
- Спасибо, спасибо... - всхлипывала она, что я почти не разбирал пожёванных слов, глотаемых во внутрь женщиной, и они слышались как бы из - за двери.
- Я приду, - я чмокнул её в лоб, и выскочил на улицу. Не стану скрывать, на сердце сразу стало тепло и легко, существенное облегчение прибавило рейтинг уровня счастья к неописуемому восторгу от всего происходящего и окружающего меня. Потом достал из книги листики, и нашёл свой путь до видео салона, куда и немедленно поспешил.
По мере того, как я приближался к нему, места почему-то становились всё мрачнее и пустынней, везде валялись горстки мусора и всякой дряни, витающей по дуновению ветра над дорогами. Наконец показалось само здание, бывшее предметом моего интереса. Меня сразу же охватил ужас - салон был полностью и неизлечимо разгромлен, от него остались жалкие руины. Везде разруха, непонятные запахи смешались в один; от такого места стоит бежать, как можно дальше. Кровь моя застыла, когда из этого негативно впечатляющего зрелища донеслись Анины крики и вопли. Она звала на помощь, и кричала от боли, голова от её надрывающегося голоса начинала кружиться, казалось, что я сейчас оглохну. Я напрямик помчался на все эти столбы, горы кирпичей, скопища поломанных дисков и наваленных друг на друга полок. Вокруг меня перевёрнутая и разломанная мебель, крыша скрипит, грозя в любую минуту обвалиться. Минуту тщательных поисков, и я нашёл источник криков.
Первое, что я сделал, это упал на колени, пополз под какую-то стенку и меня вырвало. Такое ощущение, что через меня прошли пару литров собственной крови и все без исключения мои внутренности. Удивительно, как от увиденного я ещё не потерял сознание; я более чем уверен, что всё это будет ещё очень долго сниться и приходить ко мне в ночных кошмарах.
Аня лежала распластавшись на большом письменном столе, наклонённом почти вертикально, так, что она почти стояла. Она всё время истошно вопила, все её испуганное лицо было в крови и в слезах. Меня как громом поразило - она была слишком худой и очень уродливой - такой же, какой я её шутя нарисовал! Детский костюмчик на ней, тоже придуманный мною, весь был багровый и мокрый, тоненькие ручки и ножки в царапинах и многочисленных ранах, похожие, только больше и шире находятся и у неё в области тряпочной шеи и животика. Вся она была как бы игрушечной и ненастоящей, кожа, порезанная и спаленная походила на тщательно обмазанные воском и гелем части какой-то гладкой поверхности. Передо мной находился манекен, юбка её осталась лишь частично, горячие рванные куски болезненно прилипли к телу. Конечно, в таком положение она непременно скатилась бы на пол, но её привязали какими-то нитями к просверленным отверстиям в деревянном столе. Приглядевшись, я заметил, что вместо нитей были Анины вены, вырванные с её обмякшего тела. По поверхности мебели водопадом стекали потоки крови, и это выглядело более, чем странно - она тут пролежала не меньше часа, истекая, но кровь всё прибывала, затопив почти всё помещение. Но и это было ещё не всё, и для уверенности что она не убежит, Ане отрезали кончики рук и ног, присверлив жалкие обрубки к тому же столу. Из разрозненных кусков мяса торчали шляпки гвоздей, а на полу, утопая в багровой жидкости лежал электрический гвоздемёт.
- Аня, - только и мог произнести я.
Она же мне ничего не отвечала, продолжая истошно вопить.
- Почему ты не пришёл за мной? - произнесла она, по-видимому, совсем потеряв голос, шершавый и хриплый.
Я начал плакать, кровь обмывала меня, я был весь мокрый.
- Смотри, что они со мной сделали!...Я так испугалась, я же ждала тебя, а ты не пришёл за мной! Почему?! Где же ты был?! Почему ты не пришёл и не забрал меня?! Я ждала тебя!
Осторожно отодвигая плавающие предметы, я пролезал по жидкости к Ане, утопая в противной гуще.
- Почему же ты пришёл только сейчас?! Ну почему?! Посмотри же, что они со мной сделали! Видишь?!
- Аня, Анечка, прости меня...
- Я так ждала тебя, так ждала! А что сделал ты?! Почему ты не пришёл, не забрал меня?! Я же так ждала тебя...
- Анечка, прости меня...
- Мне очень больно!...Я ждала тебя... Скажи мне, почему ты не забрал меня, почему ты не пришёл за мной?!
- Аня, Анечка, скажи, кто это сделал?!
- Ну почему ты не пришёл раньше, почему ты не спас меня и не забрал? Ты хоть понимаешь, как же я тебя ждала?!! Почему ты не забрал меня?!
- Анюта, ты должна сказать мне...
- Ты видишь, что они со мной сделали?! Посмотри, что они со мной сделали!
- Аня, Анечка, кто это сделал?!
- Они искали не меня, а тебя! Они знали, что ты придёшь за мной, и искали тебя здесь! Но тебя же не было! И посмотри, что они потом со мной сделали!! Видишь?! Почему ты не забрал меня?! Почему им оставил?! Я так ждала тебя, так ждала! Ты знаешь это, или нет?! Посмотри теперь, что они со мной сделали!
Я аккуратно начал стаскивать стол горизонтально, чтобы потом снять Аню.
- Скажи мне, кто это сделал?! Кто это были?! Кто они?! Это они тебе сказали, что искали меня?! Да, они тебе это сказали? Сказали, зачем? Анечка, кто это сделал?
- Они сделали это со мной...
- Кто они?!
Я опустил стол, и мне пришлось на него залезть, чтобы он не уплывал по воде по всей комнате. Под новым местом он осел, до того времени, пока кровь снова не поднимет его и не понесёт.
- Не трогай меня! Если ты разрубишь эти нити, я умру!
И действительно - вены не были отрезаны полностью, концы их уходили в разбитые конечности девушки.
- У меня поломаны руки и ноги...Я не могу повернуть голову...
Значит, узлы придется развязывать, что я и принялся делать. Особого успеха это не принесло - при малейшем грубом соприкосновении, без которого не обойтись, Аня кричала и просила меня остановиться.
- Аня, Анечка, потерпи ещё чуть-чуть, умоляю тебя...Потерпи, ради меня, ещё совсем немного осталось...Потерпи, умоляю, мне нужно развязать их...
- Ааа! Отпусти меня, не трогай их, мне больно!
- Анечка, мне нужно их развязать! Потерпи, Анюта, Анечка, потерпи ещё немного, я умоляю тебя...
Всё оказалось не так просто. Узлы, которых я насчитал одиннадцать, были собраны в один пучок, и скреплены небольшим металлическим кольцом, к которому, по видимому, были намертво припаяны. Я развязал пять, осталось ещё шесть, но они слились поджаренной коркой кольца.
- Анечка, потерпи ещё, умоляю...Слышишь, мне нужно разбить кольцо! Слышишь, потерпи ещё, умоляю! Анечка, Аня...Аня, ты слышишь меня?!
Я спрыгнул в кровь, прибывающую невероятными количествами, уровень которой приходился мне теперь по пояс. Затем я нырнул, и нашёл на самом дне гвоздемёт, с ним поднялся назад и снова выдрался на стол.
- Анюта, тебе стоит потерпеть немного, умоляю, ты слышишь меня? Стоит потерпеть, Анечка, ты слышишь?
- Отпусти меня!
Я аккуратно отодвинул кольцо в сторону, но с моей изувеченной ожогами рукой ничего толкового у меня так и не получилось. Нужно, чтобы кто-то подержал его, мне совсем не хотелось попадать в вены, не хотелось убивать Аню. Поэтому только она могла отодвинуть собственный вены, но как? У неё нет пальцев, обрубки присверлены к столу, если я начну вытаскивать гвозди, то кровотечение лишь усилится. Я сказал:
- Анечка, умоляю, потерпи! Мне нужна ещё твоя помощь, слышишь ты меня? Умоляю, помоги мне! Я сейчас заверну пару узлов за твою руку, а ты придави их, и тогда я смогу разбить кольцо! Анечка, Аня, слышишь меня, мне нужно разбить это кольцо!
Аня кивнула, издавая еле слышные крики. Я взял узлы, протянул его за обрубок, немного высунув кольцо, и девушка придавила свои вены. Нашарил свой гвоздемёт, отодвинулся, и прицелился. Аня закрыла глаза, а я задержал дыхание.
- Анечка, умоляю, не шевелись, пожалуйста, и всё будет хорошо...
И я выстрелил. И что самое худшее, я промазал. Гвоздь вылетел и с огромной скоростью и силой пробил и Анину руку, и пучок узлов с вен. Кровь с её рта фонтаном хлынула мне лицо, грудь и ноги, я перевернул насколько мог девушку на бок, чтобы она не захлебнулась.
- Аня!
Она забилась в судорогах, багровая жидкость продолжала молниеносно покрывать нас обоих волнами, стол бился об стены, я всё ещё держал в руках своё оружие. Нескончаемые потоки затапливали нас, Аня полностью погрузилась под уровень крови. Чтобы поднять её, мне нужно было отдереть гвозди, чего я сделать не мог, и девушка топилась в густой багровой жидкости, Последнее, что я увидел, прежде чем она ушла вместе с мебелью на дно, это то, что ей содрали губы. Их вначале разрезали вдоль по горизонтали, и потянули в разные стороны образованные щели.
Двумя ногами я откинулся назад, и вместе с гвоздемётом поплыл к выходу. Потом я догрёб и до улицы, открыл дверь и меня вместе с кровью вынесло на всё такую же серую дорогу. Асфальт покрылся багровым цветом, а я минут десять лежал на земле не шевелясь. Вверху проплывали стальные серые тучи, я бесчувственно глядел на них, не отрывая взгляда. Иногда по небу пролетали вороны, отдалённо каркая в скучных недосягаемых далях непреклонного тумана вокруг меня. В одной руку я держал гвоздемёт, а в другой - промокшую, но целую книгу.
Я услышал мокрое и мягкое шлёпанье по земле, злобное непрерывное поскуливание возле себя. Вскоре эти звуки многократно увеличивались в своём количестве, меня обступила целая стая собак или волков. Запах псины смешался со зловонием уличной грязи, животных могло привлечь то, что я был весь в крови. Отовсюду на меня глядели скалящиеся зубастые морды с дикими глазами. Все собаки либо тёмного, либо серого цвета, мусор запутался в их немытой шерсти, они перешагивали с лапы на лапу, недружелюбно вращая головой. В образовавшемся строе не было видно ни единой щели или промежутка. Только небосвод и собаки. Горячее дыхание резко впивалось в моё тело, десятки мокрых носов сопели воздухом на меня. Одина из них, самая худая и пошарпанная, подошла поближе ко мне, и принялась обнюхивать. Всё это время я продолжал лежать неподвижно, а за стенами зверей слышалось, что псы ещё прибывают, и достаточно много - вдалеке доносились обрывки лая и рычания около сотни пастей.
До моих ушей донеслось ехидное разглагольствование:
- Лежитнеподнимаетсялежитнеподнимаетсялежитнеподнимаетсялежитнеподнимается!
Ему вторили разные голоса, злобные и неприветливые.
- Лежитнеподнимаетсялежитнеподнимаетсялежитнеподнимаетсялежитнеподнимается!
Эхо огромными волнами разлеталось от однотипных домов и зданий, кое-где даже побились окна, но я даже не пошевелился. Мало помалу голоса один за другим все собаки стихли и замолчали, воцарилась полнейшая тишина, лишь где-то в других кварталах всё ещё звучала повторяемая несколько раз фраза.
Я сильно сомневаюсь, что этот худой пёс является вожаком. Его тут нет, кажется, так как больше никто не выходит. Если бы здесь был главарь, то он первым и впереди всех настиг моё валяющиеся на земле тело. И, тем более, вожака с таким голосом вряд ли бы выбирали. Предводитель, по идее, должен быть сильным, смелым и храбрым, уверенно внушить остальным, что именно он поведёт стадо. Этот же зверь был ехидным и тощим, по природе своей более смахивал на шакала.
Он изрёк, приоткрывая улыбающиеся челюсти своей пасти:
- Слабакслабакслабакслабак!
За ним сотни повторяли:
- Слабакслабакслабакслабак!
- Тыслабактыслабактыслабактыслабак!
- Тыслабактыслабактыслабактыслабак!
- Лежишьничегонеможешьсделатьслабаклежишьничегонеможешьсделатьслабак!
- Лежишьничегонеможешьсделатьслабаклежишьничегонеможешьсделатьслабак!
- Потомучтотыслабакпотомучтотыслабакпотомучтотыслабакпотомучтотыслабак!
- Потомучтотыслабакпотомучтотыслабакпотомучтотыслабакпотомучтотыслабак!
- Тыничегонеможешьсделатьтыничегонеможешьсделатьтыничегонеможешьсделать!
- Тыничегонеможешьсделатьтыничегонеможешьсделатьтыничегонеможешьсделать!
- Тывэтоммиреслабактывэтоммиреслабак!
- Тывэтоммиреслабактывэтоммиреслабак!
- Иничегонесделаешьиничегонесделаешь!
- Иничегонесделаешьиничегонесделаешь!
- Тыникогонесможешьспаститыникогонесможешьспасти!
- Тыникогонесможешьспаститыникогонесможешьспасти!
- Тыникогонеспастыникогонеспас!
- Тыникогонеспастыникогонеспас!
- Слабакслабак!
- Слабакслабак!
- Тынесмогспастиеёслабактынесмогспастиеёслабак!
- Тынесмогспастиеёслабактынесмогспастиеёслабак!
- Онапогиблаиз-затебя!
- Онапогиблаиз-затебя!
- Тыжалоктынесмогспастиеётыжалоктынесмогспастиеё!
- Тыжалоктынесмогспастиеётыжалоктынесмогспастиеё!
- Ониубилиеёитыеёнеспас!
- Ониубилиеёитыеёнеспас!
Это было уже слишком, я начал подавать первые признаки жизни, начал двигаться и делать попытки подняться, но это никого не спугнуло, даже наоборот -один из псов, самый смелый, запрыгнул с разбегу на меня, снова прибив к земле. Я ударился головой, а собака схватила в зубы мой гвоздемёт и скрылась в толпе диких животных.
- Отдай! - прошептал я. Боль в голове была просто невыносимой, я перевернулся на бок, поджал под себя ноги, схватившись руками за лицо и сдавливая его из-за всех сил. Свою книгу с картами я спрятал под изрядно подранной рубашкой.
- Тыдаженеможешьподнятьсятыдаженеможешьподняться!
- Тыдаженеможешьподнятьсятыдаженеможешьподняться!
- Тыслабактыслабакинесмогспастиеё!
- Тыслабактыслабакинесмогспастиеё!
Вдруг собаки начали резко разбегаться в разные стороны, но помчались они потом всё равно в одном и том же направлении. Тот самый шакал подбежал ко мне, и прошептал на ухо:
- Она погиблаиз-затебянезнакомециз-затебяонапогибла!
И поспешил за всеми. На этот раз собаки кричали совсем другое, и каждая в разном ритме:
- АкбатАммтЖив!
Все повторяли это по-своему, разными рифмами и в разное время, гул смешался в одно целое. Собаки неровным строем мчались по дорогам и бульварам, исчезая в дебрях белого непроходимого тумана, стеной перегородившего дальнейший путь зверей, и никого не попадалось им на безлюдных улицах, которые, несмотря на отсутствие живых существ, никак нельзя было назвать мёртвыми. Тем более, никто не давал гарантии, что там никого нет; людей, может быть там и нет, но в остальных вариантах лучше просто промолчать.
Когда последний пёс скрылся в серой пелене, когда из неизвестного и непроходимого пространства послышалось последнее "АкбатАммтЖив!", я вытащил карты, стряхнул с них мокрую грязь, и, не вставая, принялся разматывать изоленту на моей правой руке, отшвырнув её от себя на несколько метров. Кучка мусора пролетела по настораживающему и опасному воздуху, и упала на всё ещё багровый от крови асфальт. Я немного понаблюдал за ней, пока ветер не погнал ленту дальше по одиноким проспектам.
Ещё я увидел светофор - странно, раньше я его не видел. Машин, естественно, не было, но он всё равно работал как ни в чём не бывало, переливаясь зелёным и красным цветами - оранжевого там не было, и я нашёл это достаточно символичным, и отвернулся на другой бок. Теперь я не видел светофор, но слышал, как он тихо гудит. Конечно, в реальном городе я бы никогда не смог расслышать этого, из-за автомобилей, разных звуков и посторонних шумов, голосов; но сейчас я слышал ритмичные повторяющиеся постукивания, как у часов, прерывающиеся с интервалом где-то в секунд тридцать - сорок. В сознании я продолжал смотреть на светофор, но в реальности мои глаза впились в тележку на колёсах, которая невесть как оказалась передо мной. Возле тележки стоял какой-то мужчина в лакированных но пыльных туфлях с содранным носком тёмно - коричневого. Каблуки выстукивали незнакомую мне мелодию. Я лёг на спину, пару шагов вокруг меня, и я увидел сияющее улыбающееся лицо надо мной.
- Вам помощь нужна? - и протягивает мне руку, так и не дождавшись моего окончательного ответа и проигнорировав что-то невразумительное, сказанное мною, с трудом раскрывая рот и произнося пожеванные слова.
В голове у меня до сих пор эхом проносилось собачье "АкбатАмматЖив!".
- Вот так вот, поднимайтесь, незнакомец, поднимайтесь. Нечего на земле лежать...Бог ты мой, да это кровь!
Я кивнул.
- Надеюсь, не ваша?!
- Нет, нет, не моя, никак не моя...Простите, а вы кто?
Мужчина хлопнул по розовой тележке:
- Я?! Я - Продавец мороженого! Хотите?
- Что?
- Мороженое!
- Нет, спасибо, я воздержусь...
- Почему же?
- Я не любитель сладкого, тем более холодного.
- Так тут нет ничего холодного...только мороженое...
- А, да, точно...
- Как это так можно?
- Что?
- Не любить сладкое? Вас, наверняка, не воспитали, незнакомец...
- Последний раз мороженое я ел в детстве.
- У! Давно, это, судя по всему, было...
- Да, достаточно давно.
- Ну и как?
- Что как?
- Как вам то мороженое, которое вы ели последним?
- Ну, вкусное, сладкое... Я уже и не помню.
- Это хорошо.
- Что хорошо? Что я не помню?
- Да нет же, что отличное мороженое это было.
- Ах, да, конечно...
- Хотите?
- Нет, я же сказал, я не ем мороженое.
- Это не является убедительной причиной, по которой вы не можете купить у меня мороженное.
- Хорошо, а отсутствие денег таковой является?
На самом деле деньги в кармане у меня были - я не успел вытащить зарплату, когда пришёл домой.
- А вы поищите! - настаивал Продавец мороженного.
Я нехотя достал из кармана купюры.
- Видите?! Я чуть было не утонул в крови, они порванные и пожеванные, размякшие, разваливаются и рассыпаются прямо в руках!
- Бог ты мой, да это кровь!
Мой новый собеседник пробежал глазами по багровому асфальту и небольших густых лужицах не нём.
- Да, вообще-то...
- Чья же она?
- Ну...
- Ваша?
- Нет, не моя...
- Вам срочно нужно в больницу!
- Да это не моя кровь!
- А чья?
- Не моя.
- Вам нужно в больницу! Срочно...
- Да это не моя кровь!
- У вас на руке порезы и ожоги, - он кивнул на мою правую ладонь.
- А, да, нужно!
- А где не ваша кровь?
- Что?
- Вы сказали, что это не ваша кровь...где?
Я чувствовал себя безумно глупым, кроме того, я начинал злиться. Я оглянулся, разводя вокруг себя руками.
- Вот, на земле...
- Бог ты мой, да это кровь!
Мне нечего было добавить.
- Ваша?
- Нет, не наша...
- А чья? Тут ваша кровь, незнакомец, вам нужно в больницу.
- Эта кровь не моя.
- Вам нужно в больницу...
- Потому что у меня рука в царапинах и ожогах, я знаю!
- Бог ты мой! У вас ещё и рука в царапинах и ожогах, а я не заметил. Тут везде ваша кровь, и ещё рука изувечена.
- Эта кровь - не моя.
- А чья? А вам точно нужно в больницу.
- Кровь не моя.
- Хорошо, незнакомец, я понял. Бог ты мой, у вас рука в ожогах и царапинах! Вам срочно нужно в больницу, незнакомец, срочно!
- Я знаю, я потом схожу, Доктора сейчас нет. Ну, есть, но он не может принимать кого-либо.
- Почему?
- Потому что его нет на месте работы. Он есть, но не как Доктор, а как отец, ищущий свою дочь.
- Почему?
- Потому что он её потерял и ...
- Мороженого хотите?
- Нет.
- Почему?
- Я не ем сладкое и ...
- Вы весь в крови.
- Она не моя.
- Кажется, что вы в ней чуть было не утонули.
- Да, я же говорил вам уже...
- Что говорили, незнакомец?
Продавец мороженого поглаживал края своего жёлтого дождевого плаща, измазанного в разноцветных пятнах. Странно, он что, в этом работает?
- Я говорил, что я чуть было не утонул в крови.
- Да, вы чуть было не утонули в крови? Знаете, оно и видно - ваша одежда мокрая и красная.
- Как и земля вокруг.
- Бог ты мой! Да это...
- Кровь, не моя. Я уже знаю.
- Мороженого хотите?
- Нет, спасибо, я не ем мороженое.
- Почему?
- В последний раз я ел его в детстве.
- Хорошее оно было?
- Да, вкусное и сладкое...
- Нет, детство? А кровь на земле ваша?
- Нет, не моя.
- Мороженного не желаете?
- Мне нечем расплатиться.
- Да вот же у вас в руках деньги! Вы обмануть меня хотели?!
- Что?!
- Я бесплатно вам ничего не дам. Либо платите, либо я пошёл.
- Да вы не поняли, я не хотел вас обмануть. Я не собираюсь ничего у вас покупать. Я не ем мороженого, - попытался объяснить я.
- Почему?
- Потому что я не люблю его.
- Почему?
- Не знаю, просто мне нравится есть мороженое.
- Откуда вы знаете?
Я опять не нашёлся что ответить, а Продавец мороженого продолжал:
- Откуда вы знаете? Почём вам знать? Вы же не едите его! И, стало быть, не знаете, какой у него вкус!
- Но я ел его в детстве!
- О, незнакомец! Это слишком далеко, чтобы возвращаться и вспоминать. Не улетайте от этого, - он кивнул на тележку.
- Но я его ел! Пусть даже так давно.
- А вы можете знать, что было давно. Уж кто - кто, но не вы, так точно. Простите за лишнюю откровенность, но вы слабак. И запомнить прошлое вам не под силу. Живите сейчас...
- Я помню своё детство. Иначе откуда я бы знал, что я ел мороженое?!
- Может быть, может быть вы просто хотите поскорее от меня избавиться! И говорите чепуху...Не отвечайте за ваше детство.
- Я ел мороженное! И я это знаю точно!
- А вот и нет. Вы даже родителей своих отличить от обычных воронов не сможете!
- Бред. У меня нормальные родители.
- Нормальные птицы. А этот ваш прадед, говорят, в родстве с гиенами...
- Прекратите!
- Ну, вы представляете ваше истинное обличье?! Показать?! Купите мороженое!
- Да эти деньги - мусор! Что я на них куплю?!
- Бог ты мой, они все в крови! Вы что купались в ней?
- Да.
- Она не ваша?
- Нет, кровь не моя.
- Тогда обменяйте ваши карты на мороженое!
Я крепче сжал книгу.
- Я не отдам мои чертежи. Тут карты всего города, и мне без неё не обойтись. В отличие от вас. Вы то город знаете получше моего.
- Да? Вы так считаете? Да, город знаю как свои пять пальцев.
- Зачем же вам тогда мои карты?
- Ну не бесплатно же мороженое мне вам отдавать, в самом деле...
- Но я не собираюсь покупать у вас ничего!
- Как не собираетесь?! Почему?!
- Я же сказал, я не ем мороженое!
- Почему?!
- Потому что в последний раз я ел его в детстве.
- Вы сами себе противоречите.
- Это почему же?
- Вы только что назвали убедительный повод вам купить у меня его.
- Кого?
- Не кого, а что. Мороженое.
- Но у меня нет денег и ...
- Продайте мне ваши карты, если у вас нет денег!
- ...и самое главное - у меня нет желания есть что - либо сейчас...
- Почему?
- ...а тем более, мороженое.
- Почему?
- Потому что я не хочу...
- Почём вам знать? Вы попробуйте, и узнаете, хотите ли вы того, или нет.
- Не хочу, простите.
- Напрасно, незнакомец.
- Я знаю, простите меня ещё раз, но я не хочу.
- Напрасно вы. Ей Богу, напрасно, незнакомец! Скоро они придут, карты вам не понадобятся, уж точно!
- Кто придёт?
- Они, - Продавец мороженого кивнул на горизонт, где ряды домов и зданий, верхушки одиноких деревьев потеснились, освобождая место для стальных туч и мрачного неба. Но там я первый раз увидел, что небо приняло другой оттенок. Если полностью чёрными были только границы тяжёлых свинцовых облаков, то там, вдалеке всё небо заливало туман непроглядным мраком, распространяясь как паразит.
- А что там с небом?
- Оно потемнело. Значит, они идут.
- Кто они?
- Те, кто изуродовал ту девушку в видео салоне.
Я обомлел.
- Кто это?!
- Они.
- А имя у них есть?!
- Ей Богу, не знаю. Но когда они придут, то разрушат всё, и карты вам уже не будут нужны, этот точно...
- Почему?!
- Все взорванные дома одинаковые. А эта девушка была вашим другом?
- Да, была.
- Мне очень жаль её. Примите мои искрение соболезнования. Но вас убьют тоже.
- Почему?
- Она разве вам не сказала?
- Что не сказала?
- Они вас искали, а не её.
- Зачем?
- Из-за ваших карт.
- Зачем им понадобились мои карты?
- Они смогут дорисовать в этом городе всё, что хотят.
- Как?!
- Как нарисовали вы, незнакомец.
- Вы знаете, что город нарисовал я?!
- Да, этот город нарисовали вы. И они смогут нарисовать, когда убьют вас.
- А если рисовать могу только я?
- Рисовать могут все. Даже я.
- А вам это зачем?!
- Ну, я бы нарисовал город из мороженого. Там бы было везде мороженое.
- И зачем это вам?!
- Ну, тогда бы вам пришлось его съесть.
- Кого?
- Не кого, а что. Мороженое!
- Кто они такие?
- Они? Они это они.
- Это люди.
- Нет.
- Животные?
- Ну, с биологической точки зрения - да, но...
- Это собаки?
- Какие собаки?
- Это уличные псы, которые бегают по этому городу?
- Нет, нет.
- А на что они хотя бы похожи?
- На самих себя. Они ужасны и великие одновременно. Понимаешь меня?
- Мне нужно их найти!
- Зачем?!
- Они убили моего друга!
- Убьют и тебя, если найдут.
Настала пауза. Мой собеседник вкрадчиво спросил меня, не чувствую ли я себя виноватым.
- Да, ответил я, не задумываясь.
- Почему же?
- Я не пришёл за ней.
- Как же так?! Пришили.
- Мне следовало прийти раньше.
- Почему это?
- Я должен был прийти раньше.
- Откуда вы знали, что случится такое? Вы не могли этого знать!
- Я должен был быть здесь раньше.
- Ну, тогда бы они убили и тебя. Ты сделал её уродливой.
- Что?
- Посмотри на карту, ты же нарисовал эту девушку?
- Да, но...
- На рисунке она не красивая.
- Но это просто рисунок. Просто линии...
- Ты сделал её такой. Она же любила тебя, потому что ты пообещал прийти. Ну, любила это сильно сказано...но она ждала тебя.
Я проглотил язык, губы онемели.
Земля под ногами начала дрожать, и Продавец мороженого сказал:
- Я, пожалуй, пойду...они уже в городе! Жди, придут за тобой.
Я моргнул, и тележки уже не было.
6.
Когда я в следующий раз появился в городе, его уже было не узнать. Всё небо оказалось затянутым чёрным занавесом. Я побродил по улицам немного с надеждой отыскать кого-то хотя бы сейчас - тогда, когда городу, если верить словам Продавца мороженого, угрожает непосредственная опасность. На каждом повороте или перекрёстке размещалась кучка мусора. Формально мусора, так как это ещё недавно были вывески, таблички, оконные рамы и обои. Неизвестный поджог это все, и пламя полыхало, от оранжевого игривого огня, скачущего при малейшем порыве ветра, исходил неприятный въедливый запах. Дым же просто терялся на фоне тумана, все также стоявшего на асфальте, соприкасаясь с потрескавшимися стенами старинных домов и уличных разбитых фонарей.
Мне нужно было найти свой гвоздемёт. Это становится традицией - попадая снова в город, я сразу начинаю обдумывать дальнейшие действия, предполагая, что предпринять мне дальше. Гвоздемёт мой! Гвозди мне где достать? Когда я стрелял, патрон был пуст, и это ещё тогда показалось мне странным и необычным. Насколько здесь вообще что-то может удивить. Больше всего меня возмутило именно то, что украли, забрали мою вещь. Ту, которая принадлежала мне. И будет принадлежать, я всенепременно её верну. Тогда я первые полчаса я искал по улицам хотя бы малейшие признаки следов собак, или вообще животных. Но я не нашёл и людей, не то, чтобы стаю из более чем сотни бездомных злых псов.
Кто то называет уважение элементарным чувством. Так и спросили, а я подумал, подумал: хочешь, докажу? Интересно, кто так сказал? Интересно, как можно уважать кого либо, если сам себя не уважаешь? Я остановился у лампы, неясно мелькающей тусклым бледно жёлтым цветом, и сел прямо на тротуаре, разместившись на бордюре, выложенном большими грязными кирпичами кривой линией, идущей вдоль улиц. Я сел и открыл свои карты и пролистал страницы. После моего последнего приключения они, что не удивительно прилично намокли, и листы покрылись волнообразными выпуклыми линиями, появившимися от влаги. Кроме этого, вся бумага приняла новый, розовый, а местами багровый цвет. Я открыл чертежи моего района, где по идее я должен жить, и увидел красноречивую надпись на обширной ограждённой территории, которая представляла собой место, щедро выделенное под автомобильную стоянку. Буквы уродливые, почти стёрлись, но по прежнему достаточно заметны, чтобы прочитать "ПСАРНЯ". Туда я, собственно, и заспешил.
Опять таки странно - я не был в этом городе в квартире, в которой живу. Если она всё ещё стоит целой и её не разнесли, то я мог бы сходить туда. Сейчас, правда, об этом я размышлял меньше всего - более меня беспокоило постоянное несменное напряжение не только моего тела и сознания, но и всего вокруг меня. Казалось, всё замерло в ожидании чего-то, чьего-то прихода, скорого, судя по всему. Земля под ногами вибрировала, а там, на горизонте слышались монотонные злобные голоса. Сотни людей распевали какую-то песню. Это те, несомненно, про кого говорил мне Продавец мороженного. Отряд воинственно настроенных людей повторяли уверенно и крепко за своим предводителем, голос которого долетал более тише, но тоже не очень успокаивающе и обнадёживающе. В воздухе нависла угрожающая живому опасность, малейшего желания заглядывать за угол, за дом, за которыми это всё было сполна, у меня не было. Хуже было и от того, что мне нужно было спрятаться, а безопасного места в этом городе я не знаю пока что, если таковое вообще есть где-нибудь.
Я с самого начала предполагал, что добраться до псарни и забрать мою вещь будет неимоверно сложно, тем более у такого количества отрицательно настроенных животных, которые судя по нашей первой и последней встрече, не слишком хорошо ко мне относятся. А я по непонятной причине вздумал ещё что-то от них требовать. И тем более то, что мне не нужно и в помине - я даже не мог представить себе, что мне делать с этим гвоздемётом. Это совсем не было делом принципа, может мне просто нечего было делать, но так я решил твёрдо. И менять это, не стоит, по крайней мере пока что. До того времени, когда я пойму, что совершенно не знаю, что же мне делать дальше.
Я с самого начала предполагал, что добраться до псарни будет нелегко. Я решил обойти то место, которое я на карте украсил детьми. Я не настолько наивен, чтобы думать, что этих уродливых детей не будет там на самом деле. Как и песков, тоже не без загвоздок. Я решил по-другому. Я обошёл дом по круговой, и заметил, что в окне моей квартиры горит свет в единственной комнате. Поскольку кругом была тишина, если не считать потрескивания на огне мусора, то мне отчётливо доносились голоса с моего третьего этажа. Кто-то кричал, но не настолько громко, чтобы предполагать, что это крик от боли или о помощи.
Автомобильная стоянка кардинально изменилась. Если раньше она не пользовалась особенной популярностью у водителей, и на ней никогда одновременно не находилось больше десяти машин, остальное пространство пустовало, то сейчас на ней друг на друге толпились сотни разломанных, сожжённых ржавых предметов больших размеров, которые когда-то называли автомобилями, образовывая огромные стенки извилистого лабиринта. На этих преградах бегали тени от множества костров между ними, от сотрясающейся земли тарахтели стёкли и двери. Всё это находилось за забором и обнесено колючей проволокой. Правда, при малейшем дуновении ветра она неистово колыхалась в ритм порывам ветра.
Для начала я решил обойти вдоль всей преграды, чтобы найти хотя бы какую-то малейшую прореху или дыру. Тогда бы я смог бы незаметно пробраться к этим псам. Конечно, можно было бы зайти и через парадный вход, но этого мне категорически делать не хотелось.
К слову, с воротами постарались. В реальности ворота были как и сам забор - бедные и ржавые, но не тут. Они явно не вписывались в царящую в этом месте атмосферу разрухи и полного отчаяния. Таким я представлял главный вход в доме старика, с которым мне посчастливилось впервые добираться в город, но не на стоянку, являющуюся домом для нескольких сотен диких злых собак. Хотя, пожалуй, у него рисунок был бы другой - завитки и листья, стебли внушительных красивых. А здесь были изображены люди в необычных нарядах и с собачьими головами вместо
человеческих. Они держали в руках какие-то копья и ещё какие-то удлинённые вещи отдалёно и невнятно напоминающих подзорные трубы. Получше эти сцены я не смог, но ясно что там есть и другие фрагменты, которые я задумал изучить позже и при более благоприятных и безопасных условиях. Ворота были закрыты. Я прополз по кустам дальше, повезло что они оказались не колючими.
Насколько я понял, стоянка увеличилась в размерах, и теперь вмещала в себя лабиринты и коридоры из пустующих поломанных машин. Я заметил, что исчезли магазин и часть дороги находившиеся сзади домика охранника. Судя по всему, именно за счёт этих территорий и произошло изменение изначальных размеров. Никаких щелей я не отыскал, и поэтому направился в обратном направлении, пока где-то возле из-за дерева меня не окликнул грубый неразборчивый голос:
- Кудалезишь!
Такое ощущение, что фраза эта произнесена не человеком, речь невнятная и с сильнейшим акцентом, не знакомым мне. Через пару мгновений на меня накинулась какая-то тварь и повалила на землю, придавив лапами.
- Кудасобрался?
Во рту у меня пересохло, но я всё же проговорил:
- Никуда...
- Сомнойпойдёшьсомной!
Собака спрыгнула, сделала пару шагов и обернулась. Я увидел как приподнимаются её челюсти, обнажая острые зубы. Из пасти сильно несло пренипреятным мясным запахом.
- Яслежузавсем! Несмйотставатьотменя,иначепожалеешь! Яслежузавсем!
И исчез в кустах. Я быстро поднялся и кинулся, разгребая руками кидающиеся в лицо ветки.
Когда я бежал, то почему-то вспомнил о Докторе. Странно как-то, но из бесед со Смотрителем парка у меня сложилось впечатление о нём как о хорошем человеке. Как же мне тогда объяснить что он запер свою жену в морге? Она же жива, зачем он так с ней поступил?
Пёс, за которым я старался не отставать подбежал к воротам и вышел на освещённую местность, и я имел возможность получше рассмотреть. Ничего странного или необычного я не обнаружил, хотя других, естественно, вид этого грозного и большого чудища впечатлил. Я же насмотрелся в прошлый раз таких сотни. И сейчас меня снова ведут к ним.
- Чегоотстал?! Проходибыстрее! Почемутыотстал?! Проходи,комусказал!
Я встал в непосредственной близости от ворот, красивые выгравированные рисунки мельтешили у меня перед глазами.
- Чегостал?! Чегостал,спрашиваю?! Проходи!
Я не могу.
- Проходи,чегостал?! Проходи!!!
Я сказал пренебрежительно, оглянувшись:
- Я не могу! Ты видишь, что ворота закрыты?!
- Придумайтогдакакоткрытьих!
Это выходило за любые рамки принятого. Я дотронулся к поверхности ворот, моя левая здоровая рука утонула в слизи, я вовремя вытащил её назад. Грязь неприятно ощипывала кожу, правой рукой проверять это я не стал - когда я вернулся домой, то первым делом после того, как принял ванну и поспал я купил скотч. Этот был получше синей изоленты, облегающей мои раны вначале, и был он бежевого цвета и шире. Я так крепко обвязал руку что не мог пошевелить пальцами.
Я дотронулся ногой, ничего не произошло, потом я ударил ею, и она тоже повисла в воздухе, зацепившись в паутинообразную слизь. По идее ворота сделанные с этого вещества потекли бы на землю. По идее.
- Проходипроходипроходипроходипроходипроходипроходипроходи!
Сзади меня подтолкнула собака, я почувствовал на шее тяжёлое горячее дыхание животного и его грязную спутанную шерсть с комками обломков поломанных веток и сорвавшимся с верхушек мрачных одиноких деревьев сухим листом. Я полетел в ворота, окунувшись в липкую гелеобразную субстанцию, и упал с другой стороны на землю, и увидел краем глаза, как меня перепрыгнула собака и плавно опустилась лапы впереди от моей головы.
- Неотставайотменя! Чеголежишь?! Идизамнойипобыстрее! Неотставай!
И мигом помчался дальше, забежав в лабиринт из машин, которые неровно располагались на крыше друг у друга, противно поскрипывая полузакрытыми и разломанными на неровные части двери, которые остались без стекла. У многих автомобилей остались лишь далёкие внешние черты, говорящие о том, что на этом когда-то можно было ездить. От некоторых остался только каркас или определённые его части, почти у всех не оказалось колёс, которые также выстроились неровными башнями по углам поворотов. Кое-где не хватало крыши, кое-где капота, о стекла, как я уже упоминал, сложно даже вспомнить. Огрызки машин, имеющих лобовые стёкла находились по непонятным причинам только на вершинах стен. За ними было видно серое тёмное небо, с которого начал маленькими порциями падать какой-то незнакомый осадок, немного напоминающий снег.
Мне стоило приложить достаточно усилий, чтобы не отставать от собаки и не потеряться в извилистых запутанных коридорах. Я следовал по облакам пыли у земли, которые поднимало животное. Его же я видел только общипанный и ободранный кончик обгорелого хвоста. По дороге я пытался скинуть с себя слои слизи, но особого успеха не достиг, запутавшись и замотавшись ещё больше. Кстати, пёс был чистым. Нет, конечно на нём были горы пыли и грязи, но не того вещества, из которого сделаны ворота в псарню, и это я отметил почти сразу же - пёс просто перепрыгнул вход как пустое и несуществующее в пространстве.
Наконец, я догнал собаку в тот момент, когда она остановилась и обернулась посмотреть, бегу ли за ней я. И сказала:
- Бегитывперёд!
- Подожди, я очень устал.
- бегивперёд!
Я снова начал набирать обороты, увеличивая скорость, но это продолжалось до тех пор, пока я не столкнулся с очередной развилкой, и я вынужден был остановиться, и пользуясь моментом перевести дух.
- Несмейостанавливаться! Собраниепочтиначалось! Бегивперёд!
- Какое собрание? И куда бежать?
- Налевоналево!
Я побежал налево, пробежаль вдоль коридора, слыша как зади меня догоняет собака.
- Налевоналево!
Я бегу налево.
- Налевоналево!
Я снова поворачиваю налево и бегу вперёд.
- Пробегайвперёд! Пробегайдальше! Вперёд!
Я игнорирую две дороги, уходящие в разные стороны, и бегу дальше.
- Налевоналево!
Я поворачиваю налево и бегу.
- Направонаправо!
Я поворачиваю направо и бегу.
- пробегайвперёд!
Я бегу, просто бегу прямо.
- Налевоналево!
Я сворачиваю налево.
- Пробегайвперёд!
Я так и делаю.
- Направонаправо!
Я сворачиваю направо и бегу вперёд.
- Направонаправо!
Я снова сворачиваю направо и бегу.
- Налевоналево!
Я сворачиваю налево.
- Налево!
Лабиринт, конечно же, уже должен был закончиться, а впереди виднеются всё новые и новые повороты и коридоры, по бокам которых выстроились горы негодных старых машин. В боку у меня заела пульсирующая боль, словно говорящая мне о том, что нужно отдохнуть.
- Налевоналево!
Я бегу налево, собака, наверное, не отстаёт.
- Направо!
Я бегу направо.
- Налевоналево!
Я сворачиваю налево и бегу вперёд.
- Налевоналево!
Я бегу налево. Собака позади меня резко увеличивает скорость и набрасывается мне на спину, и проталкивает вперёд, куда я и лечу, приземляясь на рыхлую запыленную поверхность, земля попадает мне в глаза и в рот, я её поспешно выплёвываю, пока она не пробралась дальше к глотке. Я оказался в том самом кругу, на той самой арене, которая так заметна из вне стоянки. Но, к счастью, там не видно, что происходит внутри.
Машинами здесь сделаны ступени, образующие настоящий мрачный амфитеатр из ржавчины и обломков. Кое-где были вставлены странного вида факелы, освещавшие закрытую от серого света местность вокруг. На автомобилях, разместившись на капотах и крышах сидели те самые сотни собак, молча уставившись на меня укоризненным взглядом. Они даже не моргали. Пёс, бежавший позади меня скрылся на одной из ступеней, мгновенно взобравшись по обширным уступам. Я поднялся и оглядывался по сторонам, везде на меня смотрели собачьи глаза. Никто из них до определённого момента не решался заговорить. Я увидел на одной из машин того самого шакала, который и взял мою вещь. Ту, которая принадлежит мне.
- Это ты! Ты забрал мою вещь!
В ответ тишина.
- Отдай, она моя!
Из глубин завалов металла послышался неуверенный голос:
- Несмейговоритьбезразрешения!
Все псы вторили ему:
- Несмейговоритьбезразрешениянесмейговоритьбезразрешения!
Поднялся самый настоящий гул, способный по мощности сравниться с неизвестной для меня опасностью на горизонте. Отличительная черта псарни - верхний слой земли здесь находился в спокойствии. Хотя снаружи в лабиринте толчки всё таки были...значит непоколебима оставалась только арена?
И опять молчание. Один из псов, который забрался почти на самую верхушку проговорил:
- АкбатАммтЖив!
Другие повторили в разное время, с разной интонацией и скоростью:
- АкбатАммтЖив!
- Да! АкбатАммтЖивой! АкбатАммтНепогиб! Жив!
- АкбатАммтЖивой!
- АкбатАммтЖив!
И через пару секунд снова стихли.
- Зачемтыпришёл?!
- Зачемтыпришёлзачемпришёл?!
- Зачемкнампришёл?!
Я сглотнул, по горлу пробежал комок. Мне следовало говорить громко и уверенно, иначе они меня съедят заживо.
- Вы украли вещь! И она принадлежит мне! Верните мне её, она моя!
Наверное, мне стоило вежливо попросить.
- Несмейговоритьбезразрешения!
На арене снова воцарилось спокойствие и полная тишина. Собаки с непоколебимым спокойствием и полным отсутствием каких либо признаков разумного или вообще живого существа.
- Я прошу вас, верните мне мою вещь!
Поднялся неодобрительный властный гул:
- Несмейговоритьснамибезразрешения!
Некоторые из животных спускались поближе ко мне, насколько это было возможно. Мне, кажется, ещё и на колени стоит опуститься.
- ОпускайсянаколенипередАкбатАммтом! АкбатАммтЖив!
Все вторили далёкому голосу:
- Да, АкбатАммтЖив!
Собаки одна за другой опускались и ложились, покорно выставив передние лапы вперёд и положив на них морды. А ещё десять секунд назад они выглядели как жестокие хозяева. Сейчас же трепещут перед появлением чего-то более ужасного.
Я заметил, что в амфитеатр ведут два входа, в один из них вошёл я а другой оставался с противоположного конца в полнейшей темноте. Никто ничего не произносил и не говорил, не было никаких посторонних звуков или шорохов - единственное, что долетало до моих ушей это странный и неприятный скрип с того самого прохода и мягкий шелест лапок там же. Наконец появился и сам источник, и, судя по всему, по совместительству тот, кого все эти псы вокруг меня называют Акбат Аммтом.
Ко мне на свет выползала тварь, в уродливых чертах своих возможно и имеющая некоторые общие черты с собакой, но слишком непостижимые и отдалённые. Животное было распилено на равные части, передняя часть пса вся обгоревшая, куски вывернутого на ружу мяса в ожогах и длинных широких царапинах, в впадинах которых запеклась кровь, превратившись в отвратительную твёрдую корку. Уши у головы вырезаны, глаза находились на разном уровне, пасть неизмеримо большая, по крайней мере уж точно больше, чем положено быть у собаки. Что же касается задней части, то вся она исчерпывалась в живописных и красноречивых обрубках из костей. К тазу собаки прикреплён специальный прибор, тележка средних размеров, движущаяся благодаря двум скрипящим колёсикам. На ней и располагается то, что осталось у собаки от задних лап, одновременно заменяя их функцию. Я точно не вспомню, как называются такие штуки, пару раз я встречал такие у больных собак хозяев, выгуливающих своих любимцев в парке. Этот Акбат Аммт и был вожаком стаи города.
- Поклонись мне!
Сразу становилось ясно, что с речью и общением у главаря псов лучше, чем у остальных. Все собаки поклонились, уложившись на машины, и мне пришлось последовать их примеру - я опустился на колени.
- Поклонись мне!
Я присел ещё ниже.
- Встаньте!
Я с остальными собаками поднялись, я стоял перед Акбат Аммтом.
- Как ты попал сюда?!
- Меня провели через вход.
Жидкие слои слизи стекали по мне на пол.
- Что тебе нужно?! Зачем ты пришёл в наше логово?
- У вас находится моя вещь...я прошу вас смилостивиться и вернуть мне её...пожалуйста!
- Эта вещь наша! Ты посмел требовать у нас нашу вещь?!
Конечно, в такой ситуации возразить особо не получится. Я опустил голову вниз, рассматривая песок. Наверное, со стороны это выглядело бы довольно смешно если бы не сбор всех этих собак вокруг меня, готовых в каждый момент совершить самосуд.
- Ты поступил неосмотрительно и глупо, придя в наше логово! Ты знаешь, что за это тебя стоило бы наказать?
- Я ничего не сделал, я просто пришёл просить у вас вернуть мне мою собственность, и всё.
- Мы вправе наказать тебя за твою наглость, и ты можешь понести ответственность за свои необдуманные поступки.
Стая бесшумно сидела на амфитеатре. Акбат Аммт наклонил голову и прищурил свои глаза бусинки.
- А что это у тебя за книга, незнакомец?
Я попытался запрятать её за пиджак.
- Это мои карты, ответил я, сделав ударение на "мои". В том смысле, что их я уже не собираюсь отдавать никому.
- Мы могли бы даровать тебе прощение в обмен на эти карты. Что ты на это скажешь, незнакомец?
- Это мои карты.
- Ты хотел бы жить дальше, незнакомец?
- Эти карты мои.
- Мне нашептали что наш город посещают легионы гостей, мне кажется что они не слишком тепло к тебе отнесутся.
Похоже, что вожак намекал на то, что собаки могут передать меня им.
- Более того, я полностью уверен в том, что они ищут именно тебя. А если быть ещё точнее, эти карты. Ты слабак, книгу у тебя отберут как только ты заблудишься на одной из улиц города. А тебя убьют. Но ты можешь отдать нам карты, и тогда они тебя не тронут, правильно? Все чертежи-то находятся у нас! И мы уж их постараемся сберечь, поверь нам!
Страницы немного постирались, порвались и в некоторых местах приняли прозрачный багровый цвет, но от этого меньше ценны мне они не стали.
- Это я их нарисовал. Карты, их нарисовал я.
- Мне всё равно. Лучше отдай их нам.
- Я могу их уничтожить, тогда это произойдёт со всем городом. И с вами тоже! Я могу стереть только псарню.
- Мне всё равно, кто создал этот город. Пусть даже такой глупец, как ты.
- Вам карты не нужны. Вы знаете город лучше всех, вы же живёте на его улицах. Как и мой гвоздемёт, верните мне его.
Из толпы выбежала собака, неся его в зубах, и положила на землю передо мной. Я тотчас схватил свою собственность.
- Что скажешь, незнакомец? Смотри, как я обошёлся с тобой! Я вернул твою вещь, да и ещё оставил в живых...
- За последнее я особенно благодарен тебе, Акбат Аммт.
- ...пока. Скажи, незнакомец, ты боишься, что я могу передумать?
- Нет.
- Почему? Разве ты не боишься умереть?
- Нет, я не боюсь умереть.
- Ты так думаешь? Мы могли бы разодрать тебя на куски. Мы могли бы тебя съесть. Я уверен, что все этого и хотят, что скажешь?
Поневоле я оглядываюсь на собак, окидывая их взглядом, отчасти не лишённым и страха тоже. Интересно, Акбат Аммт это понял? Возможно, моя смерть в железных и разрушенных стенах этого амфитеатра это всего лишь вопрос времени, и зависит он только от того, насколько быстро он это поймёт. Поймёт то, что я не боюсь за себя. Единственное, чего я действительно опасаюсь, что не смогу увидеть. Не смогу больше увидеть этот город. Нет, даже не это - я соглашусь, если мне вырежут глаз, или все два. Я слишком сильно боюсь того, что больше не смогу быть в этом городе. Что больше не смогу тут бывать. Жить, ходить по самым заполненным и людным улицам под мрачным серым небом. Я просто не смогу быть не тут, и Акбат Аммт это знает. И больше, так как это осознали все эти псы, которые изучают меня, ни разу не моргнув и не шелохнувшись. И Акбат Аммт со своей стаей хотят лишить меня города. Лишить моих карт, и один из вариантов для достижения этой цели - убить меня.
Я понимаю, что весь этот грохот, тёмное небо и опасность вокруг - не более, чем моя прихоть, которую я просто не успел записать. Я не мог и представить, какой несдержанный у меня полёт фантазии. От этого я сейчас и страдаю. В воздухе буквально веет моим страхом от возможной потери, и сейчас она близка, наверное, как никогда уже не будет.
- Я могу забрать у тебя жизнь.
- Я этого не боюсь.
- Ты боишься что я заберу у тебя кое-что другое. Когда-нибудь ты поймёшь, как же я неправ.
Отлично, а это что значит?
- Мы запросто можем лишить тебя всего. Всего, что у тебя есть.
Этот осадок, который я принял за снег...это оказался пепел. Такого же неприветливого и непонятного тёмно серого цвета, как и небо над силуэтами башен из автомобилей.
- Ты же не хочешь, чтобы мы это сделали, ведь так? Ты хочешь, чтобы мы просто тебя отпустили, - Акбат Аммт чуть слышно рассмеялся, дёргая свою тележку сзади, арена наполнилась неприятным скрипом. Но него так, кажется, отреагировал только я - прикрыл уши руками. Моя правая ушная раковина почувствовала на себе скотч с изуродованной ладони.
- Что же ты хочешь?
- А ты заметно посмелел, незнакомец. Как же правила приличного тона? Обращаешься на "ты" и с повышенной интонацией...
- Чего ты хочешь?
- Ты же говорил, совсем недавно доказывал, что не боишься умереть. Что же сейчас изменилось? Ты уже готов купить свою жизнь?
- Я её и не отдавал...значит, ты хочешь извлечь выгоду из того, что покину псарню невредимым?
- Скорее, хорошее настроение.
- Это как понимать?
- А, узнаешь...а с невредимым тоже ты неправ.
- То есть?
Вот и подошли к самому страшному. Пусть я останусь инвалидом, но с возможностью быть в городе.
- То есть всё теперь зависит от тебя.
- Почему теперь?
- Я согласен...ты, верно угадал?
- Нет. Я это знал. Всё и раньше зависело от меня.
- Хорошо, тогда в новых условиях ты, наверное, не растеряешься.
- Новые условия?
- Ты бы мог мне понравиться, если бы задавал поменьше вопросов.
Не беда. Акбат Аммт далеко не первый, кто мне в этом признаётся. Хотя, он делает это в какой-то степени публично.
- Ты пройдёшь испытания, - наконец изрёк пёс передо мной.
Пару зверей на ступенях издали звуки, отдалёно напоминающие презрительный смех.
- Будешь снова спрашивать или просто объяснить первый тур?
- Что за первый тур?
- Тебе понравится.
Я покрепче сжал гвоздемёт. Почему у меня всё пытаются что-то забрать. Надеюсь, гвозди здесь действительно не заканчиваются.
- Незнакомец, ты помнишь ту шавку, которая забрала у тебя твою собственность?
Я говорю, что это был шакал. Интересно, Акбат Аммт знает про гиен и воронов? Он усмехнулся огромной щелью с острыми загрязнёнными клыками неровного положения, которая выполняла функцию его пасти.
- Найди его тут, и убей.
- Убить?
- Да да, уничтожь его.
Конечно, можно было и не спрашивать, что со мной произойдёт, если я начну перечить.
Я выхожу на освободившееся место, пока Акбат Аммт удаляется, и оказываюсь в центре арены. Ну, теперь этого самого гада ещё и отыскать нужно. Похоже, это не так уж и сложно, всего пару минут назад я видел его на одной из ступеней. Я поднимаю гвоздемёт, держа его перед собой, руки от напряжения трясутся. Собаки молча смотрят на меня, не подавая признаков жизни. Секунд тридцать я постоянно оглядывался, пока не заметил цель, но она внезапно исчезла, и по аренам пробежал пёс, осторожно ступая по разбитым машинам. Не всё так удачно закончилось: я не успел сфокусировать взгляд на том месте, где шакал остановился, и продолжил своё бессмысленное кружение с убыстряющейся скоростью.
Я видел его, но именно увидеть его продолжительностью более двух секунд передо мной не удавалось. Животное постоянно меняло своё местонахождение, и передвигалось значительно быстрее, чем я успевал совершать обороты. Следовало остановиться, что я и решил в конце концов сделать. С явным опозданием, и шакал уже летит на моё испуганное лицо как только я перестал крутиться. Перед тем, как мы с ним повалились на пол я успел выпустить небольшую очередь, однако попал ли я хотя бы раз в своего врага, мне неизвестно.
На земле гвоздемёт немного отдалился от моей искривленной руки, так что пока я пытался вновь завладеть им, шакал впивался зубами в моё лицо, тщётно пытаясь ухватиться за него - я почувствовал всего одну неглубокую ранку , и то, на кончике носа. Даже это в миг заставило меня соображать намного быстрее, пусть и явственность оставалось такой непостижимой и такой сладкой от самого факта моего непосредственного пребывания в ней. Ну а стреляю в притык я ощутимо точней, чем зверь прыгает на меня метров с семи. У своего уха я услышал удаляющиеся жалкие визги, схожие со звуками которые издаёт новорожденный щенок - беззащитные и тихие. На собственную радость, гвозди я выпустил ему в брюхо, так что он остался жив, и крики эти показались мне слишком уж молчаливыми что ли. Я догнал убегающего в противоположном направлении шакала пятью повторяющимися очередями по невидимой вертикальной линии, проведённой мною впереди моего поля зрения. Хвастаться нечем, но с первым гвоздём мой враг не сумел сделать не единого шага в направлении от меня - я прибил тварь к песку, а с последним гвоздём местность в радиусе метра приобрела форму чёткой размеченной окружности, щедро закрашенной в яркий багровый цвет. И неудивительно, что предсмертные крики от ярой адской боли животного устроили меня больше - по всему амфитеатру прокатилось ужасное эхо удавленного умирающего животного. Из того, что огорчило, могу заметить лишь то, что убивать пришлось быстро, не давая возможности мучаться хотя бы пять минут, всё из соображений о том, что шакал вообще уползти мог при моём малейшем замешательстве.
Линия крови, шириной не слишком впечатлительная, покрыла меня с ног до головы. Другие вылетающие струйки из мрачного фонтана намочили ещё собак двадцать. Те молчали, смотрели на меня. А я стоял, тяжело дыша, выдыхая воздух перед своим лицом; на этих порах воздуха покачивался, нервно переворачиваясь по несколько раз, пепел, выливший из серого неба. Вначале набежала одна, за ней вторая, секунд через двадцать. Вскоре они набегали уже быстрее, по двое и по трое. Благо, гвоздей было море, и дело нашлось для каждого.
Смельчак, побежавший первый, был буквально обезглавлен. Я выстрелил около полсотни патронов, и все в одно и тоже место. На горячий песок бухнулось одно тело, от головы не осталось ничего. С шеи валил еле заметный дымок, кровь покорно стекала на землю, образовывая густое озеро, расширяющее свои владения. Жаль, но на остальных столько изящества у меня не хватило - было слишком мало времени, я успевал переводить дуло на самого близкого ко мне пса и только. Пришлось изрядно повозиться, отходить от набегающий толп спиной. Так вот я зацепился ногами за очередное бездыханное тело и упал, отбиваясь уже лёжа, но помалу отползая - перспектива быть похороненным среди мёртвых собак меня не слишком устраивала. Ближе была возможность утонуть в крови. В похожей ситуации я был совсем недавно, и это повергло меня в панику, вследствие чего я на продолжительное время окунулся в мокрые, грязные шерстяные тела. Узнать, какая собака жива, а какая уже нет я не мог, пришлось обстреливать всё подряд. Когда я начал задыхаться, хаотичные движения вывели меня опять на поверхность. Жадно глотая воздух я был повален на землю, бить пришлось собственными руками, и правую ладонь пронзила страшная боль, пока моё нехитрое оружие уже в который раз не оказалось найденным в моей руке. С этим нападающим я справился быстро, подбежала ещё пара, много времени она не заняла. В амфитеатре настала тишина, арена покрыта трупами животных и частями их окровавленных тел.
Моё гордое одиночество продлилось на очень долго - на ступени с одного из проходов побежали ещё собаки, примерно такое же количество. Они занимали места на автомобилях, и нападать, судя по всему, и не собирались. Вслед за ними, тяжело ступая двумя передними лапами, полз Акбат Аммт с неприятным скрипом тележки. Вся моя одежда промокла, на новый цвет кожи и волос даже смотреть не хотелось.
Я думал, что же сейчас скажет Акбат Аммт, мне было интересно, доволен ли он или разочарован. И кем именно? Он стоял пеередо мной и ужасающе улыбался.
- Видишь? Ты бы так не боролся за свою жизнь, если бы не боялся смерти!
Я начал злиться. Что он такое говорит? Он же знает, чего я опасаюсь на самом деле. Зачем тогда все эти слова? Он же знает мои настоящие страхи, и поэтому продолжает. Неужто вожак стаи пытается успокоить себя самого? И вот он говорит то, что полностью подтверждает мои догадки:
- Незнакомец, а та женщина также боится смерти, как и ты?
Промелькнуло желание расстрелять Акбат Аммта прямо тут. Пусть даже после этого я точно мертвец. Внутри что-то похолодело, а собака продолжала:
- Ты не успел с ней об этом поговорить, я прав? Зато ты успел пообещать ей то, что не в состоянии выполнить. Как и другой девушке. Я прав?
Псы зашевелились, некоторые начали подтягиваться к выходу, другие просто заинтересовано изучали пространство, как будто им в любой момент предстояло бежать куда-то.
- Так ты придёшь за ней? Ты и её хочешь спасти?
Пепел прилипал к моей излитой чужой кровью коже. Почему-то мне стало стыдно за собственное сознание - после той якобы опаснейшей угрозы с дальних горизонтов я точно не знал, что придумал сам, а что появилось по собственной инициативе.
- Незнакомец, ты только попробуй представить, что с ней могут сделать все эти звери! Как думаешь, боится она этого? Будет ли ей страшно? Или, может быть, больно? Как считаешь, они её быстро убьют, или медленно?
Уже и не стоило объяснять, в чём состоит второй тур.
- Успеешь - спасёшь. Если сможешь.
Я помчался к выходу, однако пришлось возвращаться назад. Где мои карты? Собаки почти все покинули арену, но бежать пока что не торопились. Книгу я отыскал в ужасном состоянии. О дальнейшем её использовании не могло быть и речи. Максимальное, что я смог извлечь от неё, это найти путь к больнице. С этим я справился нормально, дорогу пришлось запоминать. Опять таки задержался, пока не нашёл короткий путь, позволявший мне быть на месте минут через пять - то есть секунд на сто двадцать быстрее, чем доберутся до Секретаря остальные. В амфитеатре никого не было, царила тишина и покой, и я помчался по лабиринтам из груд заваленных машин.
Мой путь пролегал через жилые дома, пустынные и одинокие. Ни в одном не было света, но пару раз мне показалось, что в окнах я замечал какое-то непонятное движение и даже чьи-то голоса. Времени уловить более точные звуки и найти признаки жизни у меня, как всегда не оказалось. Я пробегал через лужайки, сбивал столики и стулья, перепрыгивал невысокие деревянные заборы с облезшей краской и прорывался сквозь бельё и одежду, висящих на верёвках. После того как я уже проходил их и соприкасался с ними, на них оставались смазанные кровавые следы. Сектор с частными домами окончился, пошёл городской отшиб с нужной мне больницей. На воротах всё так же висела табличка, обещавшая что будет намного лучше, если вы придёте завтра. Я толкнул её, забегая во двор, и помчался в основное здание. Уже открывая дверь я услышал, что в холле звенит телефон. Секретарь встретила меня с радостными возгласами:
- Смотри, кто-то звонит! Кто-то мне позвонил!
Потом оценила мой вид взглядом, когда я оказался поближе, на её лице стал заметен значительный испуг.
- Что...что случилось?
Свободной рукой я смахиваю телефон со стола, он разбивается на полу. В нескольких словах пытаюсь объяснить Секретарю, в чём, собственно, дело, спрашиваю, есть ли тут чёрный выход. Странно, сейчас в голове появилась мысль: уж слишком быстро я нашёл выход из лабиринта псарни. Я говорю:
- Беги отсюда!
- А что с телефоном?
- Я новый куплю, только убегай отсюда, умоляю!
- Что случилось? А что ты будешь делать?
- Я буду убегать в другом направлении, надеюсь, они побегут за мной...
- У тебя ещё минута...
- Что?! С чего ты взяла?
- Я ещё не чувствую запах псины.
Теперь меня точно ничто не сможет удивить. Кажется.
- Куда ты будешь бежать?
- Скоро вернётся Доктор. Как твоя рука?
Я выдёргиваю свою правую ладонь из объятий Секретаря, нервно говоря:
- Какая разница?! Ты спрячься где-то, а потом приходи у Доктору.
Секретарь выглядывает в окно, а я замечаю в другом конце коридора дверь.
- Это и есть чёрный вход?
- Выход.
- Какая разница?!
- Собаки что-то задерживаются...
- Что ты делаешь?!! Беги, они тут сейчас будут!
И тут я вспомнил. Секретарь никогда не вставала со своего места. Секретарь не умеет ходить.
Как можно быстрее я беру её на руки, и аккуратно кладу на пол. Затем переворачиваю стол, двигая его к стене. Отлично, две стороны закрыты, бока тоже. Спину и пол покроет цемент. Я передвигаю Секретаря к стене.
- Придерживай стол! Не волнуйся, это тебе предстоит делать недолго - они побегут за мной. Главное - выдержи это короткое время, и всё будет хорошо.
По её глазам можно было прочитать: а с тобой?
Я задвигаю стол, и секретарь оказывается в закрытом маленьком пространстве. Зато в безопасности. На улице скрипят ворота. Я открываю окно, выжидая, пока большая часть собак забежит в помещение. А затем прыгаю и бегу. Как я и ожидал, стая, немного задержавшись, последовала за мной.
Не стоит и говорить, что передвигаться мне пришлось быстро. Я что есть силы мчался по безлюдным улицам, которые с моим приближением к городу становились более шире и загроможденней, но всё так же без единой живой души. Из тумана выплыли очертания парка и башни, расположившейся где-то к северу. Я побежал по гравию, по бокам пролетали кусты и деревья. Вскоре передо мной замаячил фонтан. В этой погоне он стал моим последним пристанищем.
Как раз когда я хотел оббежать его, сзади последовал толчок, и я упал в заполненную водой полость бассейна. Когда я летел, то видел как по непоколебимой водной глади плавает пепел. Волны вокруг меня стали красного цвета, кровь стекала и окрашивала жидкость. Выше, над моей головой возвышался холм с ангелами. Они несли в ручках флаги, толкая друг друга, и совсем на обращали на меня внимания. Понял, что кое-что потерял - оставил свой гвоздемёт в холле больницы, а Фонтан Разочарований наполнился моей кровью, и это был последний раз, когда я видел что-либо.
5.
С этого и начался мой стремительный конец в этом городе. С этим всё и закончилось, закончилась моя жизнь - так думал я. Мой фантастический провал.
Мало сказать, наверное, что не просыпаться - это действительно страшно. Ну, когда ты проснулся, но доказательств этого, вроде бы нормального факта, нет. Вокруг тебя темно, и ты покорно ждёшь. Ну? Я же проснулся. А вокруг ничего. Ты прекрасно понимаешь всё, что происходит вокруг, осознаёшь всё, что происходит. Но не происходит ничего. Ты готов осознавать, но ничего не происходит. Это страшно, потому что что-то обязательно должно происходить. Потому что я проснулся, в конце концов.
И ничего удивительного, что тебя, ещё секунду назад напуганного но всё же спокойного может привести в панику звук. Голос. Я услышал:
- Незнакомец, ты слышишь меня? Ты в порядке?
Руки и ноги хватают и придерживают к кровати, на которой я лежу, на которой спал и, пожалуйста, на которой продолжаю спать. Потому что это всё должно быть, просто обязано быть сном или чьей-то неудачной шуткой.
Нет, я не в порядке. Не всё в порядке. так я просыпаюсь уже раз восьмой, я именно просыпаюсь, но не могу этого видеть. И каждый раз я думаю: ну, умоляю, пусть сейчас всё обойдётся. Но ч по прежнему ничего не вижу, начинаю паниковать и мне вводят какой-то препарат - я ощущаю укол. И вновь засыпаю. Как я говорил, это повторялось раз восемь. Пока я не успокоился, и проснувшись, спокойно постарался принять то, что ничего не было видно. Я просто ничего не увидел. Несколько голосов обращались ко мне, из них я узнал Секретаря и, вероятно, самого Доктора. Он чаще всех наведывался ко мне, много спрашивал, но я отвечал далеко не всегда, и вскоре уже мог с ним нормально поговорить. Это случилось уже тогда, когда действительность перестала мне казаться чем то нереальным и несбыточным. Пусть даже с вечно закрытыми глазами, но я услышал во тьме его бодрый, насколько это возможно, голос, обращающийся ко мне.
- Незнакомец, вы в порядке?
Я лежал на спине, и сразу же попробовал перевернуться от издающихся звуков на бок, но понял, что ко всему прочему ещё и привязан к своей койке.
- Что со мной?!
- Вы сильно пострадали после набега.
- Какого ещё набега?!
- Ну, стая из собак ста. Но, не беспокойтесь, до вас все добраться не успели. Серьёзно вам вред нанесли лишь два пса. Вас спас Смотритель парка. Именно он разогнал всех.
- Как?!
- Поджог метлу...Вы рады?
- Чему рад?
- Ну, вы остались живы. Смотритель парка наведывался к вам, но вы спали. Ничего страшного, он придёт позже, и, я уверен, ещё и не один раз! Знаете, он за вас очень беспокоился. Да и не только он. Ещё Секретарь постоянно возле вас дежурила, но сильно устала...Странно, у неё появились проблемы с навыками ходьбы...Но, я уверен, и с этим она справится, и скоро уже сама сможет навещать вас...да, самостоятельно навещать вас...я уверен...
- А что с моими глазами?
Я почувствовал, как кровать прогнулась под новым весом, и голос Доктора заговорил уже ближе:
- Понимаете, незнакомец...Ваше зрение...как и ваши глаза...не получилось...
Кажется, правильно сказать "не удалось".
- Ваши глаза ...ваши глазные яблоки вырезаны. Мне очень жаль...
- Что это значит?! Через сколько дней ко мне вернётся зрение?!
- Боюсь, вы не сможете видеть никогда.
Я начал дёргать ремни, которыми меня связали.
- Почему меня привязали?!
- Понимаете, это для вашей безопасности...и для безопасности остальных пациентов.
- Для какой безопасности?! Для своей?! Меня что, никто не будет сопровождать?!
- Ну, понимаете...я уверен, что мы бы вас обязательно развязали...просто...как я уже говорил...мы опасаемся за здоровье остальных пациентов...оно и так не безупречное...конечно же, не безупречное, раз уж они оказались тут, я прав?...
- Что вы такое говорите? Вы что, думаете что я могу им что-то сделать?
- Понимаете, люди от горя готовы на многое...я уверен.
- Как?! Я же слепой! - закричал я. Если бы не ремни, я бы действительно постарался Доктора убить. Я только сейчас отметил, что судя по голосу Доктору не больше тридцати лет.
Он выдержал паузу и неуверенно изрёк:
- Ну, я же этого не знаю...
У меня заболела голова, а Доктор продолжал:
- Простите, но вы можете нас обманывать. Может, на самом деле вы прекрасно видите...
- Вы же сами сказали, что мне вырвали глазные яблоки.
- Ну, да...но это не меняет дела...когда никого не будет из персонала...вы можете со злости...или из-за мести...причинить боль другим пациентам.
- Зачем мне калечить их или убивать?
- Ну, они могут видеть, а вы - нет.
- Но вы же сказали, что ко мне может вернутся зрение...
- Вернутся зрение? Нет, не думаю...без глазных яблок? Извольте, это же смешно...Другое дело, что вы можете прикидываться, будто ничего не видите, а на самом деле...
- У меня глаз нет! Что вы такое говорите?!
- Не поймите меня неправильно, просто я волнуюсь за здоровье своих пациентов...у них итак оно не безупречное...я уверен, на моём месте вы поступили бы точно так же!
- Когда меня развяжут?!
- Когда вас развяжут?...
- Да, когда я могу ходить, смогу вставать с кровати?!
- Вы пока что не должны об этом думать. Всё, что вам нужно сейчас - это отдых, вы должны много отдыхать...
- Вы не ответили на мой вопрос.
- ...а потом уже мы посмотрим на ваше состояние, посмотрим, как вы будете себя чувствовать, как вели себя и вообще...тогда мы поговорим и решим что-нибудь!
- Почему нельзя отпустить меня сейчас?! Я ничего никому не сделаю! Я не вижу, и кроме того, у меня нет никаких причин делать кому либо что-то...
- Ты чувствуешь?
- Что чувствую?
- Что реагируешь на всё происходящее слишком спокойно?
- Что это значит?
- Мы ввели тебе кое-что...что-то вроде успокоительного...на первых порах это поможет тебе держать себя в руках...надеюсь, что наше сотрудничество будет плодородным, и уже в скором времени мы сможем обойтись без него...а потом и перейдём к другой теме...по поводу твоих прогулок...но поймите, это пока что невозможно...
Доктор встал с кровати, и заспешил по комнате, после чего я услышал удаляющиеся шаги по коридору - судя по всему, в моей палате не было дверей.
А вот потом я начал паниковать.
Я действительно начал паниковать именно после того, как Доктор покинул меня. Потому что я не мог проснуться. Я действительно не мог проснуться. Я выждал ещё часов пять, но всё так и не смог проснутся в своей комнате, в своей квартире. Просто ничего не происходило, ничего не было видно. Было абсолютно темно, ничего не поменялось. Тогда я начал плакать, и выдёргиваться. Когда же я кричал и у меня пропал голос, свершилось первое чудо - ремни на моей правой руке порвались, и своей раненной ладонью, бережно перевязанной бинтами. Я освободил другую руку, а затем и ноги, после чего упал со своей кровати. И пополз. В палате ещё кто-то был, но больные просто наблюдали за мной. Я достиг стены, и продвигался вдоль неё, пока наконец не достиг дверного проёма и не оказался в коридоре. По нему я направился к той стороне, где, по идее, был выход, пролезая под стульями, на которых сидели люди, чего то ожидая. Я услышал, что кто-то звал Доктора, бегали медсёстры, кто-то ухватил меня за ногу и потянул, стянув тапок. Кстати, меня переодели, я обтирал полы больничной пижамой.
Когда я выполз на прямую дорогу, меня кто-то поднял и ударил, отшвырнув к стенке. Я снова оказался на земле, и меня начали избивать ногами. Пока я не потерял сознание.
Я не проснулся. Ни через час, ни через день, ни через месяц, который прошёл для меня в сущем кошмаре. Вся радость проходила в том, что когда действие препарата заканчивалось, я ел, в день это происходило около двух раз. Потом я вновь уходил в сон. Обычно обеды заканчивались припадками злости, иногда не обходилось и без побоев. Жаль, правая ладонь зажила, а натёртые следы от ремней ужасно болели. Ещё через некоторое время появилась и новая стяжка - на шее. Я пил через трубочку, питался исключительно кашами и молочными продуктами. Потом случилась моя первая прогулка. Меня развязали, поместили в кресло для инвалидов и долго везли куда-то.
Мне этот выход просто не мог не понравится. Ходил я тогда с трудом - лучше получалось лишь спустя часа два после обеда, а не через пять минут. Короче, прогулка получилась как нельзя лучше. Она просто не могла мне не понравится. За исключением её конца. Меня привезли куда-то и положили на стол.
Сил у меня сопротивляться тогда не было. А жаль, может, что-то и вышло бы. А так, конечно, хорошо получилось, что у меня не было глаз. Я не мог увидеть, что со мной сделали. По дороге назад я каждые пять минут блевал кровью "за борт", которой наполнялся мой рот.
Мне сразу же ввели это успокаивающее, и я уснул. Следующие двадцать четыре часа меня только и успевали пичкать снотворным. Потому что когда я просыпался, то панически переворачивал койку и всё вокруг.
Ничего не менялось, и, по видимому, не собиралось. К концу месяца я заставил себя успокоится, мотивируя нужную тактику тем, что если я и дальше буду буянить, то уж точно никогда не выберусь. Да чего уж там говорить - шансы и так не очень велики. Зато к концу второго месяца персонал убедился в моём примерном поведении и стал устраивать продолжительные прогулки, всё так же избегая свежий воздух; есть я стал самостоятельно, гордое одиночество не заканчивалось, со мной никто не заговаривал. Как знать, может это от того, что я ответить не мог.
Более стремительную концовку такой сказки, кажется, сложно представить. Создатель заперт в своём собственном творении. И, не исключено, мне придётся проживать так до бесконечности. Создатель занимает свою нишу, создатель часть города, пусть даже таким образом. Скрасить затворничество Создателя может, естественно только Ученик. И именно когда меня после того, как я укусил за руку медсестру, которая подавала мне еду, поместили в одиночную камеру, я встретил Ученика. Его молодой и разочарованный голос, грустный и печальный, долетал из вентиляционной трубы в верхнем углу.
И Ученик мне рассказывал, а Создатель слушал. Закончить он в первый раз, к сожалению не успел.
Неважно, ведь в следующий раз мне пришлось проткнуть медсестре ладонь вилкой.
4.
- Ничего необычного, Создатель, я проснулся дома. Вернее, я так считал.
- ?
- Не сочти меня дураком или фантазёром, но я посчитал, что за ночь группа злоумышленников легко могла бы вывезти всю мебель с моей квартиры. Скорее, не посчитал, а просто прикинул. Короче, из моих вещей не осталось ничего кроме кровати, на которой я и спал. Ноль, не осталось вообще ничего! Не знаю, кто и как это сделали, но с этого началось моё пребывание в городе, после которого я всё ещё не могу выбраться...как и, собственно, вы...
- ?!!
- Успокойтесь, Создатель! Вам не стоит поднимать столько шума - если Доктор узнает, что мы общаемся, то хорошего это не принесёт никому, это точно...
- ?
- Да, вы правы, общением это назвать сложно...скорее - монолог со слушателем...так или иначе, это лучше, чем ничего, я прав? Короче.. я проснулся в пустой квартире, на своей кровати...и обои кто-то снял...Везде разруха, шагаешь по комнате - эхо раздаётся. Грязно, пыли горы на полу. Но это не самое страшное, ужаснее обстояло с выходом из моей квартиры. Это уж точно мистика, сами поглядите - дверей нет, окон нет, нет ни выхода ни света - в коридоре лампочка одна горит. Люстры нет...А наверху кто-то бегает, лампочка из стороны в сторону шатается...Так и сидел в замурованной квартире, присев у стены, возле единственного источника света...долго сидел, Создатель, долго. Без еды, без чего либо, говорящего о том, что действительно жив...может, тогда я и начал ехать головой...
- ?
- А потом крысы ползали...много крыс было...Огромные такие, большие...странно, но слабые были, не поверишь...можно к вам на "ты"? Я уже так обращался, не очень воспитанно...слабые были...дохли от голода за часов пять! Сколько дней прошло, я не знаю...посмотрел я на их размеры, думаю: большие они...поздно сообразил, да? Но дело не в том, что я крыс ел, а в том, что они откуда-то появились, пришли и приползли...я нашёл дырочку в паркете, раскопал её собственными руками...всё равно маленькая - окно в стене, дальше - темно, и не видно ничего...поспал, и дыра исчезла! Появилась, не поверишь, на потолке...только я не сразу заметил...подставил кровать, забрался на неё, и пополз, наверх я пополз...в дом свой...только соседей не было нигде, скажу я...
- ?
- Ушли, верно ушли...мёртвое место...
Создатель в другой палате что-то закричал и замычал, тело забилось об мягкие стенки - массивные подушки прогибались под каждым ударом.
3.
Возможно, нам это всё только приснилось. Приснилось, и на самом деле ничего и нет. Никакого города, никаких происшествий. Просто нет никакого города.
Странно тогда что нас слишком много. Кое-кто уже выписался из больницы. Хотя, скорее выписали - тут ничего не происходит по своей воле. Я думаю, что мы именно так и хотели. И Создатель в том числе. Иначе к чему тогда это всё?
Некоторых уже выписали, и я вижу скрываемую радость на их лице. Мне это нравится, но Создатель от этого просто в восторге! Его уже не выпишут.
В отличие от меня. Что делать? Остаётся ждать. Я жду, я ногтями вычёркиваю дни. Мне Доктор сказал, что осталось двадцать семь дней, и меня выпишут. Я обязательно выйду отсюда. Вот я и ногтями вычёркиваю оставшиеся дни в своей палате. Создатель успокоился, и за хорошее поведение сидит у себя на койке, не привязанный и ест сам. Ну и вполне счастлив. Как и я - палочек остаётся всё меньше, целые палочки уменьшаются, их количество угасает с каждым разом. Значит скоро я снова смогу погулять по безлюдным улицам. Значит я живу.
Уже позже я часто катал Создателя. Он сидел в своей коляске для инвалидов, я крепко сжимал поручни и катал его по городу.
Доктор говорил:
- Молодой человек, у вас не так уж и много времени...и пожалуйста, сегодня не вези его слишком далеко...обещаю, в следующий раз будет и подальше...и подольше....
Я носком ботинка проталкивал коляску, она набирала скорость, и Создатель улыбался. Мне вдогонку Доктор кричал:
- Как её зовут?
Медсестра улыбалась, открывала дверь перед медленным Создателем. Конечно, пусть он уже наполовину был на улице, я его стремительно догонял. Без ошибок.
А её зовут Полина.
2.
И в следующий раз действительно я прогуливался с Создателем дольше. Я возил его по парку и по остальной части города. Потом привозил обратно, завозил обратно. И однажды там ждал Доктор. Они сидел на стуле у открытого окна, я подкатил к нему Создателя, а сам уселся на подоконник.
- Далеко ходили? - спрашивал у меня он.
Создатель что-то замычал про себя. Он открывал рот только во время поглощения пищи с того самого дня, когда ему вырезали язык. Собаки ему вырвали глаза, но он часто улыбался. Это нравилось всем.
Я спросил, как был создан город этим инвалидом, что сидит возле нас.
- Создатель не всегда был инвалидом...а город он нарисовал.
- Где?
- Не знаю...на бумаге.
- А почему именно он его нарисовал?
- А почему его не нарисовал ты?
- Ну, наверное мало таланта и умений. Может, мало фантазии...
- И пользуешься другой?
- Не понимаю, к чему вы клоните. Кажется, то, что вы говорите, неправильно. Мне очень нравится город. Он нравится и вам. Он нравится и многим другим. Почему вы не задаёте себе такие вопросы? Почему вы просто живёте тут?
- Во-первых, живёте - это следствие. Понимаешь? Во-вторых, я не хотел сказать ничего плохого. Следствие того, что мы спрятались.
- Зачем вы опять это делаете?
- Что делаю?
- Говорите так?
- Как так?
- Так, как будто это плохо!
- Прошу прощения, что плохо?
- То, что мы делаем!
- То, что мы делаем?
- То, что вы называете словом "прячетесь".
- Я уверен, вам неприятно.
- И зачем же вы тогда так говорите?
- А зачем вы тогда так слушаете?
- Как слушаю?
- Так, как слушаете вы!
Доктор прикоснулся ладонями к моим ушам.
- Почему вы слушаете именно так?
- А, кажется я понял...
- Так почему вы воспринимаете сказанное мной именно так? Теперь понятнее?
- Как могу, так и понимаю.
- В этом нет ничего плохого. Я уверен, что там обойдутся и без нас.
- Ошибаетесь...там остались люди, которым мы не безразличны!
- Я уверен, остались...Не безразличны?
- Люди, которые нас любят.
- Вы так говорите, якобы вас обожает целая нация.
- Нет, я не это хотел сказать...
- Есть одно лекарство...но только если вы точно уверены, что вас любят...
Ещё Доктор сказал, что у меня есть выбор. Я могу здесь не оставаться, но должен знать, что Город, неизменный, с большой буквы, построили и нарисовали мы все. И, кроме всего прочего, я могу тут не оставаться.
Пепел никогда больше не прекращал падать на Город, Создатель часто улыбался, я не ходил одиноким к фонтану Разочарований, где ему съели глаза, а лекарство оказалось верным.
1.
И Доктор сказал мне: а почему бы тебе не остаться? Сказал: подумай об этом. Сказал, что мне стоит об этом подумать.
Подумай об этом.
Я и подумал. А почему бы и нет? Вполне талантливый Ученик, Создатель не раз намекал мне об этом, и сейчас он довольный улыбался в своём инвалидном кресле. Доктор сидел возле него, я сидел на подоконнике, нас объединяло то, что мы вместе с упоением смотрели в окно и засыпали. Собственно, кроме Создателя в палате не было пациентов, везде тихо и окно- то всего одно - по-домашнему мало света и много чего не видно. Мы решили помогать друг другу, и теперь неважно, кто когда-то боялся высоты, а кто - темноты. Мы смотрели на пустынные улицы с молчаливыми зданиями и дорогами, по которым ветер проносит листья с расположившихся на обочине деревьев. Нет ничего красивее, всплыло у меня в голове.
Я и подумал: почему бы и нет? За окном падал пепел с серых туч, заполнивших мрачные небеса, и его можно было бы принять за снег. Я радовался, потому что мы вместе смотрели на всё это.
Почему бы и нет. Доктор сказал, что покажет мне одно замечательное место. Он сказал, что его обязательно стоит увидеть. Там, за пределами Города, извилистая река ограничила берега, которые смахивают на небольшие полуострова, покрытые мягкой зелёной травой и заставленные огромными ивами, в тени которых можно укрыться. Он говорил, что я буду лежать на коленях у Полины, а она будет запускать руки мне в волосы, улыбаясь и целуя меня. Я могу даже закрыть глаза, а если станет страшно - проснуться, и она всё равно будет рядом, будет смеяться и обнимать. Мы счастливо наблюдаем, как по реке проплывают лодочки с пассажирами, они будут махать нам руками, касаясь ими иногда непоколебимой водной глади.
И я подумал, а почему бы и нет? Тем более, у меня совсем нет причин сомневаться в том, что мороженое тут лучше чем то, которое из моего детства.
Соляник Р. Рустаториум.
|
