НЕЧЕГО ОСТАВИТЬ НА ПАМЯТЬ, СЫНОК…
Заехав к матери, чтобы достать из кладовой с антресолей какие-то банки, я наткнулся в дальнем углу на тяжелую коробку, завернутую в холстину. Взяв банки, я прихватил и этот сверток, посмотреть, что в нем находится. Отдав его матери, спросил у нее:
- Слушай, мам, что за клад ты спрятала в кладовке? Я что-то не видел раньше.
- А, этот? Это от бабы Дуси остался. Я уж старая и забыла о нем. Много лет он лежит у нас. Я его с глаз подальше убрала, чтобы вы ненароком не сунулись в него.- Ответила мне мать.
- Какая баба Дуся?
- Ты должен ее помнить. Маленькая такая старушка на первом этаже в угловой квартире жила. Помнишь?
- Что-то не очень…
- Сын у них был старше тебя – Женька. Их отец умер, когда ты еще пацаненком был. А баба Дуся после работы ходила по подъездам, мыла полы. Подрабатывала, чтобы сыну отправить все деньги. Он в институте где-то учился.
- Подожди – подожди… - задумавшись, перебил я ее,- это она таскала постоянно ведра с водой по подъездам? У нее еще привычка была угощать малышню со двора конфетами, да?
- Да. Ребятишки ее любили. Как увидят, что она вышла из подъезда, так сразу к ней бежали. Знали, что у бабы Дуси всегда есть карамельки в кармане. Тихая была, спокойная.- Напоминала мне о ней мать.
- А сын, Женька, здоровый такой был парень. Он же куда-то уехал учиться, да?- спросил я про него.
- Уехал.… Как уехал, в институт и больше ни разу не появился. А она горбатилась, чтобы его там содержать. После ее смерти я сколько раз писала ему о том, что мать оставила для него этот сверток на память, а он так ни разу не отозвался,- с горечью в голосе проговорила она,- ты же тогда с Пашкой помогал нашим мужикам со двора гроб на машину поднимать. Вспомни…
Я, после этих слов, вспомнил и бабу Дусю, и ее похороны…
Тихая и незаметная старушка с лицом иссеченным морщинами. Постоянно в одной и той же юбчонке, латаной кофточке и линялой косынке, а зимой в старой, побитой молью, шали.
Она неустанно, с утра и до вечера, мыла подъезды наших домов. Мороз или снег, дождь или жара, а баба Дуся тащила в очередной подъезд тяжелые ведра с водой. Убирала мусор и отмывала бетонные полы от грязи. И сколько я вспоминал бабу Дусю – она оставалась в моей памяти маленькой, сухонькой старушкой, словно время не касалось ее.
Умерла она в конце марта. Умерла также тихо и незаметно, как и жила.
Мать, возвращаясь из магазина, зашла к ней, чтобы оставить молоко и хлеб, и увидела, что она лежит на диване, будто решила отдохнуть немного от этих тяжелых ведер. Мать тихо прошла на кухню. Оставила на столе покупки и хотела выйти, чтобы не потревожить бабу Дусю. И вдруг что-то почувствовала – подошла к дивану. Свернувшись калачиком, баба Дуся не дышала, а рядом с ней лежал старый, потертый альбом с фотографиями, тетрадный лист и в пальцах была зажата ручка.
Ее хоронили всем двором. Хоронили на собранные соседями деньги. До последней минуты ждали ее сына. Хоть он и прислал телеграмму, что приехать не может, и просит соседей, чтобы похороны прошли без его участия.
Бабу Дусю хоронили в промозглый, холодный мартовский день. Сильный ветер гнал по небу низкие серые тучи, из которых сыпал то сырой снег, то мелкий, похожий на водяную пыль, дождь. Под ногами чавкало серое, грязное месиво из снега и воды. Дома стояли сырые и мрачные. По окнам, которых, словно слезы стекал тонкими струйками снег вперемешку с дождем. Казалось, что проливала слезы даже природа, прощаясь с ней…
Женщины в черных платках, мужики с хмурыми лицами заходили в квартиру проститься с бабой Дусей и, выходя, вытирали украдкой покрасневшие глаза. За много лет, я первый раз увидел ее в новой, чистой одежде, купленной соседками.
Читали молитвы старушки в темных одеждах. Пахло ладаном, какими-то травами и еще чем-то неуловимым и непонятным тогда для меня. Запахом тлена…
Меня поразило ее лицо. Морщинистое, уставшее от постоянной работы, оно было чистым. Куда-то пропали, разгладились все морщины. Ушло с лица выражение постоянной заботы и казалось, что она отошла от всех этих мирских дел, хлопот и находится где-то там – далеко от всех нас…
На подъехавшую с открытым кузовом машину осторожно поставили небольшой гроб с легоньким телом бабы Дуси. Дождь, попадая на ее желтовато-восковое личико, стекал по краю глаз тонкими полосками. Словно баба Дуся плакала, прощаясь со всеми, уходя в свой последний путь.
Машина медленно поехала по двору и все соседи тихим шагом пошли за ней, неся в руках венки из искусственных цветов. И лишь на грязном снегу остались лежать живые ярко-красные гвоздики…
- Мам, а можно посмотреть, что в свертке?- попросил у нее разрешения.
- Смотри…
Я осторожно развернул холстину. Потертый альбом с пожелтевшими фотографиями и еще один сверточек. Открыл его, и застыл.… Передо мной лежали потускневшие от времени два ордена Славы, орден Красной Звезды, несколько разных медалей, среди которых - «За Отвагу» и «За взятие Берлина». А рядом с ними - старенький открытый конверт и неровно оторванный тетрадный листочек, на котором было написано корявым почерком:
- Женечка, сыночек! Я тебя очень прошу, выбери время, приезжай в родной дом. Чувствую, что мне мало осталось жить. Оставить тебе на память мне нечего, кроме альбома - где мы с отцом и ты маленький, да моих наград. Больше у меня ничего нет, кроме этого. Приезжай. Так хочется тебя увидеть в последни…
Письмо оборвалось, оставшись недописанным….
© Copyright: Михаил Салаватский, 2007
Свидетельство о публикации №2701050211 |
