Я проснулась от нежных губ Лолы, блуждающих по моему голому плечу. Утренняя постель была влажно-теплой и яркое солнце светило в окно. Пальцами Лола разбирала пряди моих светлых волос, я открыла глаза и увидела ее улыбку.
- Ты безумно красивая по утрам и волосы у тебя, как бриллиантовые, искрятся на солнце, - тихо и удивленно сказала она.
Я тоже улыбнулась и закрыла глаза.
- Лола, милая... - прошептала я.
- Мне пора идти! - Она тыкалась влажными поцелуями в мое лицо и отчаянно крепко прижималась горячим телом, перекинув голую ногу через мое бедро. - Надо идти... Я и так уже несколько раз опаздывала из-за тебя в контору.
Не открывая глаз, испытывая блаженство, я щекочу губами ее сладкую шею и обещаю:
- Я буду тебя ждать. И буду часто звонить тебе на работу.
Лола, издав обреченный вздох, выбралась из постели и ушла в ванную комнату. Я повернулась на бок, подложила ладони под щеку, чувствуя на пальцах запах Лолы, и вновь уплыла в сладкую дрему. Ночью мне снился странный сон...
Поп звал меня в церковь. Я отчетливо запомнила золотые купола и тяжелые кресты за густым переплетением голых веток деревьев, была почему-то зима или поздняя осень. Громадный, в полнеба, поп нависал надо мной черным силуэтом - объемной была лишь шарообразная борода, стриженная как южный парковый кустарник. Поп уговаривал меня зайти в церковь. Я не отказывалась, но говорила, что зайду как-нибудь потом... попозже. Я пыталась вести беседу благопристойно, хотя в моем взгляде не было кротости, я твердо обещала прийти, потом не удержалась и пару раз кокетливо стрельнула глазами, я это умею делать, когда передо мной интересный мужчина. Но взгляд попа были строг и назидателен. Плыл колокольный звон, тень попа гигантской птицей кружилась вокруг церкви. К чему снятся летающие попы?
- Открой глаза, солнышко! Проводи меня хоть взглядом! - голос Лолы, ласковый и чуть игривый, вытянул меня из фантастического сна.
Она стояла в проеме двери, уже одетая - в черных, отутюженных брючках, в лаковых, с золотыми пряжками туфлях на устойчивых каблучках и в белоснежной, шелковой блузке с узким галстучком - стройная и элегантная. С черными, коротко подстриженными волосами она походила сейчас на очень красивого юношу из далекой, детской сказки. Ах, мой милый, удивительный и таинственный юноша!
Я протянула к ней руки, Лола бросилась ко мне и мы опять стали целоваться.
- Я люблю тебя, мое солнышко, я тебя безумно люблю!.. - задыхаясь говорит она, потом отстраняется и смотрит на меня большими удивленными, фиолетового оттенка глазами. У нее густые ресницы и тонкие, вздернутые брови. Ее лицо озарено искренней любовью ко мне.
- Мне надо идти... У меня сейчас уйма работы. Шеф от злости изойдет, если я опять опоздаю. Ты не скучай, - умоляет она меня.
- Я не буду скучать, я буду думать о тебе.
- На выходные я обязательно устрою для тебя какой-нибудь грандиозный праздник!
Она поднялась, вытянула из моей косметички помаду и чуть тронула ею свои губы, сексуально облизнула их язычком. Потом метнулась к двери.
- Пока! - крикнула Лола уже из прихожей.
Еще целый час я валяюсь в постели. Мои дни и ночи наполняет свобода, как солнце и полная луна наполняют нашу комнату в эти последние июльские дни. Уже три месяца Лола дарит мне беспечное существование, словно вознаграждая за ураган потерь, крушений и разочарований, встряхнувший меня в последнее время так, что до сих пор кажется, что я пережила многократное сотрясение мозга.
Теперь я живу в маленькой, но уютной квартирке, у меня много красивых, модных вещей и моя новая сумочка набита деньгами. Мы с Лолой любим друг друга. Мы с ней очень красивы. И никто не вмешивается в нашу личную жизнь. Даже моей маленькой дочурки Светланки сейчас нет со мной.
Наконец, я решила, что хватит нежиться, соскочила с постели, сделала короткую и энергичную гимнастику, осмотрела свое тело в зеркале: остренькую грудь, плоский живот, попку-персик - и осталась довольна. После горячего душа я на скорую руку приготовила завтрак: яичницу с помидорами и кофе. Лола по утрам пьет только кофе и мчится в свою юридическую контору, где она стажируется у известного адвоката, стучит по клавишам компьютера, обрабатывая и систематизируя какие-то дела, готовится писать диссертацию и при этом имеет приличные деньги. Несколько раз я хотела встать пораньше, чтобы приготовить ей завтрак, выказав этим свою любовь к ней, но Лола не хочет с утра забивать пищей свой желудок, она так привыкла, ей хочется быть легкой и стремительной. Зато я всегда изобретаю ужин к ее приходу, если Лола не звонит заранее и не предупреждает, что вечером мы куда-нибудь идем.
Я немного прибралась в комнате, разложила в коробки видеодиски, которые мы смотрели накануне вечером, смахнула пыль с книг на полках, подсыпала корма зеленому с красным клювом попугайчику-неразлучнику в клетке, которого так любит моя пятилетнея дочурка. Я заботливо расправила покрывало на маленьком диванчике - на нем спит Светланка, когда живет с нами. Две недели назад, под предлогом того, что мне надо определиться с работой и выбрать из нескольких вариантов - театр, телевидение или рекламное агентство, я оставила дочку у своей мамы. Но сейчас я вдруг ощущаю, глядя на маленький диванчик и одинокие детские игрушки, что ужасно соскучилась по своей маленькой. Я решаю сегодня же их навестить и привезти какие-нибудь подарки.
Я села посреди комнаты на пушистый, мягкий ковер и любовно оглядела все вокруг. Когда Лола сняла эту квартирку в одном из тихих районов, мы все здесь устроили на свой вкус. И сейчас я тихо радовалась этому мирку, нежась в лучах июльского солнца, все еще голая, опоясанная лишь полотенцем.
Конечно, то что я приняла на себя роль этакого комнатного цветка, время от времени подтачивает каплями горечи мое сознание. По натуре я человек энергичный, азартный, я тоже люблю быть стремительной, иногда даже становлюсь суматошной, если не сказать - сумасшедшей. Но сейчас какое-то блаженство, обволакивающая лень и желание отсидеться под сенью забот Лолы в знак нашей любви с ней, делают меня пассивной. Странное дело, мне двадцать пять лет, Лола на год моложе меня, но уже четко знает свою цель, для нее в жизни все определено, она хочет жить по большому счету и делает карьеру. И еще Лола может платить за свою любовь. Лола - она добытчица. Но и мне не мешает доказать, что я в этой жизни чего-то стою. Я чувствую, что стою совсем не мало и тоже способна приносить в дом кругленький рубль. Поэтому я решаю завтра же позвонить по тем телефонам, которые у меня есть с предложениями о работе, а сегодня я надену что-нибудь воздушное и яркое, как солнце в распахнутом окне, и поеду к маме и дочке.
Я взяла такси и в пути несколько раз останавливалась у магазинчиков, чтобы сделать покупки. Молодой шофер, маленькие глазки и мясистые губы которого делали его похожим на орангутанга, нетерпеливо меня ждал, барабаня пальцами по рулю, и каждый раз, когда я, наклоняясь, ставила яркие пакеты с покупками в салон машины, беззастенчиво заглядывался на мою голую грудь в вырезе летнего платья. Мне, конечно, нравится привлекать к себе внимание мужчин, но не столь уж остронаправленное. Я считаю, что у меня немало других достоинств, в том числе и язвительность.
- Вы, наверное, в детстве очень любили маму? - спросила я его, когда с покупками было покончено и мы ехали к моему дому.
- Какую еще маму? - удивился он.
- Я думала, у каждого человека есть мама, если он, конечно, не произошел от обезьяны.
- При чем здесь моя мама? - молодой орангутанг тревожно выкатил вперед губы.
- Мне показалось, вы тоскуете по грудному молоку.
- Чего?.. - ошарашенный моей сентенцией, он повернулся ко мне и при этом опять воровато стрельнул глазом в оттопырившийся вырез моего платья.
- Смотрите на дорогу, - посоветовала я ему, а потом вдруг сочувственно спросила: - А может вы просто хотите кушать?
- Ты чего привязалась, а? - он уже заерзал на сидении.
- Я хочу, чтобы вы поняли, молока у меня нет и я не ваша мама.
- Чего? - тон его стал грубым.
- Вы очень много внимания уделяете женским молочно-грудным железам. Я ведь не у врача-мамолога на приеме. И тем более не в диких джунглях.
- Да пошла ты! - выругался он н презрительно сунул в свой обезьяний рот мятую сигарету. Пахнуло едким дымом.
- Не советую хамить, - я тоже изменила тон и, до конца открыв окно, артистично кашлянула в ладонь. - Я известная театральная актриса, у меня много крутых поклонников. Номер машины и ваше имя мне известны.
Я ткнула пальцем в шоферскую визитку на приборном щитке.
- Я таких актрис катал эшелонами, - презрительно буркнул он. - Стриптиз бы вам всем показывать, выпячиваешь буфера - вот и смотрю.
- Фу, как неделикатно! Вы никогда не будете возить министров и олигархов. В вашем таксопарке, видимо, не обучают обходительным манерам.
- Ты чего из себя строишь, х... артистка? - он уже заводился.
- Да, существуют мужские особи, которым противопоказанно находиться в обществе культурных дам. Мне больше не о чем с вами говорить! - Я повернулась к нему всем телом, надменно, по-королевски обожгла его взглядом. - И вообще, молодой человек, вы на какой остановке выходите?
Сигарета выпала из его губ, он ударил по тормозам и некоторое время тупо смотрел на дорогу, потом расхохотался:
- Ну ты и впрямь артистка! Ей-богу! - Через минуту он вновь повернул ключ зажигания, поехал, похохатывая и приговаривая: - Артистка !.. Впрямь, артистка!.. Я ведь, дурень, всерьез стал думать, а где я, впрямь, выхожу? Я! Таксист! Ха- ха!..
За оставшуюся часть пути он поведал мне историю своей жизни и паталогию своих сексуальных отношений. Все его женщины были толстыми, похожими на орангутангок, а он мечтал о худенькой и стройной принцессе, при этом, как я поняла, он хотел заполучить ее в безраздельную собственность, чтобы мыла ему потные ноги и по первому требованию сосала его член - о, какой сладострастный орангутанг! А он бы ее лупил за любой взгляд, брошенный на сторону - у него был какой-то особый пунктик на эту тему, по части ревности, видимо, даже толстые наставляли ему рога.
- Если честно, то все вы бабы - стервы! - вдруг с горькой обидой заключил он. - Знать уже не знаете, что такое верность. Продажные все за деньги!
Я безразлично промолчала, мы уже въезжали в мой двор.
- Может телефончик оставишь, а, актриса? - спросил он меня по-свойски, когда машина остановилась. - Я тебе позвоню, ты меня на спектаклик какой пригласишь, а?
- Сам билет купишь и сходишь, - сказала я, отсчитывая деньги. - Я же тебе плачу за такси.
- Могу с тебя не брать, артистка, - он осклабился и широким жестом протянул деньги назад.
- У меня муж ревнивый, - парировала я, оттолкнув его волосатую руку. - Чужих звонков не любит.
- Тоже поди актер? Или банкир?
- Он кинорежиссер. Широко известный в узких кругах. Соболев, слыхал?
- Откуда? Я в кино не хожу. Видики смотрю, и то редко.
- Ну тогда езжай!
И он, ухмыльнувшись, уехал.
Когда с пакетами стремительно поднималась в подъезде по лестнице, прыснула от смеха. Чего это я вдруг, болтуха, и Соболева приплела? Ведь не видела его уже месяца два. Он где-то в горах, в Саянах, снимает фильм о золотодобытчиках. Но, видно, он у меня уже в крови. И в крови моего ребенка. Я не могу о нем не думать.
Вот моя дверь, знакомая с детства каждой царапиной, звонок не работает, стучу-барабаню кончиками ногтей и мама выходит на порог.
- Мамочка, родненькая! - Я бросилась к ней, обняла, сдавив пакетами, и стала расцеловывать в обе щеки. - Я привезла вам кучу подарков!
- Тише... Светланка спит, - строго говорит мама и не очень настойчиво отстраняет меня. Она в домашнем платье, плохо обесцвеченные волосы собраны в простую прическу, взгляд грустных, зеленоватых глаз чуть исподлобья. Мама была красавицей в молодости и пользовалась успехом у мужчин. Мой отец, гражданский летчик, от этих ее успехов запивался и она развелась с ним, когда я была еще школьницей младших классов. Видимо, чувствуя некую свою вину перед ним, потерявшим в конце концов работу и вообще канувшим куда-то, она не подавала на алименты. Поэтому, как я сейчас понимаю, мои детство и юность прошли в постоянных нехватках то того, то другого. Со временем мама несколько увяла, поскучнела и, недавно пережив климакс, пробудила в себе здоровое бабское убеждение, что жить надо правильно. Поэтому я чувствую на себе ее отрицательное напряжение.
Сидим на кухне, я курю ментоловую "Мальборо".
- Вика, что с тобой происходит? Меня спрашивают родные, знакомые - где ты, что с тобой? Не могу же я им объяснять, что ты живешь с женщиной!
- А ты не объясняй, - я беспечно парирую, выдыхая дым к потолку.
В конце концов, я ни перед кем не должна отчитываться, как я живу, а Бог, надеюсь, меня простит. Ведь если я счастлива, какие ко мне могут быть претензии? Разве это грешно, быть счастливой?
- Приходил Константин, - вдруг сообщает мама.
- Чего-о?! - Это действительно для меня новость.
- Да, приходил... Позавчера. Играл со Светланкой, подарил ей плюшевого кота.
- Надо же, рассщедрился! Слюни не пускал?
- Не пускал. Хотя был немного выпивший.
- Мама, я тебе уже не раз говорила, что Константин для нас больше не предмет для разговора.
Мама помолчала.
- Это еще не все.
- Что еще?
- Вот. - Мама выложила на стол тоненькую книжечку в синей обложке: "Сберегательный банк".
Внутри я увидела напечатанное банковским шрифтом имя своей дочери - Светлана Соболева - и цифры: 1000 долларов США!
- Что это?- ошарашено спросила я.
- Он положил деньги под хорошие проценты на имя Светланки и она сможет получить огромную сумму в день своего совершеннолетия.
- Идиот! - вскричала я. - Откуда у него эти деньги?
- У него умерла бабушка. Он продал квартиру и собирается уезжать к отцу с матерью куда-то на юг. - Мама помолчала и робко добавила: - Он хочет взять тебя с собой.
- А унесет? – съязвила я. - Много ему не покажется?
- Он высокий, красивый, по возрасту тебе близкий.
Ясно, в текущий момент истории мама его союзница, поэтому продолжаю язвить:
- Это имеет какое-нибудь значение для полета на Юпитер?
- Константин так тебя любит!
- Я его не люблю!
- А кого ты вообще любишь?- тут уж вспылила мама. - Я помню, как ты прибегала и взахлеб рассказывала о своей безумной любви к Соболеву! Ослеплена была! Даже ребенка без оглядки родила, как только забеременела! От мужика, который старше тебя на пятнадцать лет! Ах, как ты его любила! И что из этого вышло?
- Любила... - задумчиво произнесла я после этого маминого выплеска. - Может, его я действительно по-настоящему любила. Может даже и сейчас люблю.
- А эта новая странная любовь? - досадливо упрекает она.
- Да, а теперь эта новая любовь. И странная.
- Я тебя не понимаю, - вздохнула мама.
Странное дело, от мамы сейчас мне и не требовалось никакого понимания. Меня тоже часто бесит собственная непоследовательность. Но существование Лолы и наша неземная привязанность друг к другу как бы узаконивает многое непривычное и непознанное другими - даже то, к чему я сама раньше относилась совсем иначе.
- Мамочка... - раздался родной голосочек.
Светланка стояла в дверях, голенькая, в трусишках и босяком. Соломенные волосы растрепались после сна и щечки раскраснелись. - Мамочка, ты приехала насовсем?
Я схватила Светланку на руки, закружилась по кухне, она засмеялась, прильнув ко мне нежным тельцем.
Помнится, дикий восторг охватил меня, когда врач в женской консультации сообщила мне, что я беременна. Что-то новое наступало в моей жизни. Неизведанное и чистое. Удивительно, нося в себе плод, я ощущала себя девственницей. Провидение хранило меня, и до зачатия Светланки я не сделала ни одного аборта. Она родилась крепенькой и здоровенькой, день в день, как мы подсчитывали с Соболевым.
Я расчесала дочке волосики, заплела косичку и повязала бант, она трепала в это время сберегательную книжку.
- Мама, я буду миллионершей?
Ясно, опять мамино влияние, я этому слову её не учила.
- Ты будешь счастливой, моя девочка. Очень счастливой. Я в это верю.
- А папа скоро приедет?
- Скоро. Он снимает кино, - говорю я ей и думаю, что может быть Соболеву она радовалась бы гораздо больше. У них со Светланкой особая взаимосвязь, своя космическая тайна, я это чувствую и немного ревную, но она - его кровная дочь, его капелька.
Светланка жует печенье, запивает малиновым кисельком и сообщает:
- Дядя Костя мне плюшевого кота подарил.
- Да?.. Ой, какой у нас дядя Костя! Ой, какой молодец! Такой прямо хороший весь из себя дядя!
- Я не хочу дядю. Я папу люблю, - серьезно отвечает Светланка.
- Папа тебя тоже очень любит. Он обязательно привезет какой-нибудь волшебный подарок.
Мама вздыхает и начинает заниматься чем-то по хозяйству.
- А Кеша передал мне привет? - спросила дочка, вспомнив о попугайчике.
- Конечно! - воскликнула я радостно. - Он все утро говорил: "Светик! Светик!" А потом передал тебе кучу подарков!
Мы стали разбирать мои пакеты и визжать от восторга, разглядывая сладости в ярких обертках, хитроумные игрушки-самоделки и сказочные книжки-раскраски.
- Мама, давай играть! - требует Светланка и тянет меня за руку.
Мы строим с ней волшебные замки из разноцветных кубиков и всякой мишуры, наряжаем кукол, кормим конфетами, смешно вымазывая их пластмассовые ротики, читаем им сказки и учимся хорошим манерам. Светланке весело, она вся отдается игре, но вдруг задумывается и спрашивает:
- Мама, а кто мне Лола?
- Лола?.. - растерялась я. - Лола тебе друг.
- А тебе? - не унимается она, - Родственница?
Я соображаю, что ответить.
- Лола для нас обеих - очень близкий и родной человек. Она тебя тоже очень любит и скучает! Она очень любит меня.
- Вы с ней спите?
Я пытаюсь вновь отвлечь ее на забавы, в своих вопросах моя дочурка может зайти очень далеко, а я сама еще не на все из них нашла ответы.
Напоследок мы играем в нашу любимую игру: кто где живет? Кто живет в молоке?- Молоканчики! Кто живет на луне? - Лунарики! Кто живет в супе? - Супчики!..
Я уже хочу уехать. Мне не по себе от укоризненных взглядов увядающей мамы, от пытливых глаз Светланки, похожих на глаза Соболева, от вида и запахов квартиры, в которой безрадостно прошли мои детство и юность, и всегда бывшей мне, в сущности, чужой, потому что свободной и счастливой я себя чувствовала только когда бежала отсюда на улицу, мне не по себе от сознания того, что и свою дочь я уже чем-то обделила, в чем-то обманула, чего-то у нее уже никогда не будет. Господи, наверное, я действительно сама безумна!
- Мамочка, возьми меня с собой, - начинает вдруг канючить дочка. - Возьми меня!
Но я прощаюсь. Я обцеловываю ее, обнимаю молчаливую маму. Светланка машет мне ручкой, говоря: "Пока, пока!", а ее личико кривится в предощущении плача. Я знаю, она будет плакать, когда я уйду, поэтому, тоже глотая слезы, быстро убегаю из квартиры - в летний шум, в жаркую толчею.
Когда в такси я ехала от мамы, я даже не болтала с шофером, хотя и этот, грузный и обильно потеющий, посматривал на меня с нагловатым интересом, я нервно обдумывала, что же произошло Опять на горизонте появился Константин. Я не видела его месяца четыре. В последний раз мы встретились случайно, если он конечно не подстроил эту встречу, и все произошло просто ужасно. Константин был пьян и небрежно одет. Он поймал меня между этажами в Доме актера, после занятий по пластике, и пытался поцеловать в губы. Его смазливые, телячьи глаза выглядели безумными и тело вздрагивало, как от конвульсий, когда он прижал меня к себе и потянулся мокрыми от слюней губами к моему лицу.
- Уйди! - заорала я и бросилась вниз по лестнице.
- Ты будешь моей! Ты все равно будешь моей! - кричал он, как бешеный.
Я бежала от него под недоуменными взглядами работников Дома актера, понимая, что начинаю его ненавидеть, а заодно и себя за позорный факт в автобиографии.
Именно он окончательно разрушил мои отношения с Соболевым. Пусть я сама к этому стремилась, - я почувствовала, что попала в гнетущую зависимость от обстоятельств бурной и парадоксальной соболевской жизни, - и уже надо было искать выход. Конечно, можно было поступить интеллигентнее, деликатнее. Но тут подвернулся юный Константин со своей страстной любовью и умопомрачительными обещаниями. И я попыталась ему поверить. Я сбежала от Соболева.
Я жила с Константином в его квартире, где за стеной, в соседней комнате часто стонала его бабка-алкоголичка. Он стеснялся ее, орал на нее, а потом покупал какое-нибудь дешевое вино и напивался сам. Я старалась его понять, посочувствовать и, преодолевая брезгливость, ухаживала за больной бабкой. Я вообще много дала Константину - начиная от постели, где поначалу он вспыхивал, как порох, и так же стремительно сгорал, а после выкручивал пальцами мои соски, думая, что от такой изысканной ласки женщина сразу должны благодарно оргазмировать ему вдогонку, а ещё я занималась наведением элементарного уюта в их доме и вопросами его культуры и поведения: он стал лучше одеваться, больше читать, даже начал сочинять стихи, нелепые н неумелые, которые меня смешили. Но все это было внешним, все это не проникало в него глубоко. Он стал неинтересен мне скудной душой и недоразвитыми мозгами, так и не пробудив ответной любви во мне. Он оказался посредственным актером, но очень чванливым, и вскоре его уволили из театральной студии, у нас подолгу не было денег. Начались ссоры. А он всё бравадился, изображая непризнанного гения - звонкий барабан, пустотелый внутри.
Пришел момент и я осознала, что все это было действительно лишь бегством, бегством от Соболева, бездарным, даже подлым, если учесть, что в это шальное время Соболев в одиночку взвалил на себя заботы о нашей совсем еще маленькой дочке.
Вдруг захотелось позвонить Лоле. Только она сейчас мой маяк, тихая гавань, только она способна убедить меня, что мое существование по-прежнему безмятежно, что мир не рушится на моих глазах.
Я достала свой элегантный хэндик и набрала её служебный номер. Лола сама взяла трубку, голос был ровным и деловым.
- Алло? Юридическая Фирма “Содействие". Слушаем вас.
- Лола, это я...
- Милая, ты где? - приглушенно крикнула она в трубку.
- Я еду домой. Я была у мамы. Захотелось увидеть Светланку.
- Все в порядке?
- Да, в общем... Она cкучает стало немного грустно. - Возникла короткая пауза.- А как у тебя дела?
- Пашу, как тягловая корова. Все в отпусках. Очень жарко и душно. - Она вздохнула. - Я не буду сегодня задерживаться. Приеду домой ровно в семь. У меня для тебя сюрприз!
- Я люблю тебя, Лола, - отчаянно крикнула я, сознавая, что больше, собственно, ничего ей сказать не могу, и отключила трубку.
Подъехав к дому, я расплатилась и вошла в подъезд. В лифте оказалось прохладно и душевное равновесие стало возвращаться ко мне, чем выше взлетал лифт этаж за этажом, но когда двери раздвинулись, прямо перед собой я увидела... Константина.
Этот небритый красавчик сидел на полу, прислонившись спиной к стене и вытянув длинные ноги в мятых брюках, и пил импортное пиво из жестяной банки. Он отпустил волосы, хотя раньше всегда стригся коротко, и они торчали по-модному в разные стороны слипшимися перьями, его белая, несвежая рубашка была расстегнута до низу и по раскрасневшейся от жары груди струился пот.
- Привет! - сказал он таким тоном, будто при его появлении я должна была броситься вниз и припасть к его ногам.
- Привет, - сдержанно осветила я, вовсе не собираясь никуда падать. - Как ты узнал адрес?
- Нюхом... любовь привела.
Я промолчала, пропустив мимо ушей его нагловатый тон, достала из сумочки ключ и сунула в замочную скважину. Это дало мне несколько секунд, чтобы обдумать, как поступить дальше. Все же, после того, что я узнала от своей мамы об этих деньгах, я не могла спустить его с лестницы. Господи, везет мне на безумцев!
В конце концов, если отбросить его пьяную фамильярность и потную грудь, его действительно привела сюда любовь. Я знаю, он не может смириться с тем, что потерял меня, и от этого безумствует.
- Что ж, заходи, - сказала я и открыла дверь.
Он неспеша поднялся с пола, а мне пришло в голову открытие, что, видимо, ему удалось разжалобить маму и она выдала наш адрес. Но мама играет не в ту игру, ее тайные помыслы разрушить мои нынешние отношения вызывают во мне лишь раздражение.
Константин вошел в квартиру, оглядев прихожую, кинул в угол спортивную сумку, в которой глухо брякнули банки с пивом. Я специально не стала закрывать дверь, это сделал он - повернув ручку замка, прошел вслед за мной в комнату, оглядел видеоаппаратуру, пластинки, магнитофонные кассеты, абстрактные картины на стенах, экзотические подсвечники на полу.
- Неплохо устроилась.
С этим я могла согласиться. Но не могла согласиться с тем, что он топтался в пыльных кроссовках по пушистому ковру, на котором мы часто любили друг друга с Лолой. Вот дилемма - предложить ли ему разуться? Если да, то зачем? Слава богу, он пошел за своим пивом, достал из сумки новую банку, подбросил ее на ладони, как жонглер.
- Выпьем?
Я моментально выскочила из комнаты, обители любви, и ревностно прикрыла за собой дверь.
- Проходи на кухню. Я дам тебе бокал.
- Спасибо...
Он сделал нерешительную попытку обнять меня за плечи и притянуть к себе. Но я увернулась и он промолчал,
Я не собиралась чего-то выжидать, не хотела душеспасительной риторики, поэтому на кухне развернула кипучую деятельность; из бумажного кулька высыпала овощи в раковину, включила воду, так что от струи разлетелись брызги на полкухни, я повязалась фартуком, как тетя-Мотя, достала на морозилки кусок говядины и, шлепнув его в миску, выставила посреди стола размораживаться.
Тем временем он выпил еще банку пива.
- Не ждала меня?
- Как умерла бабушка? - скорбно спросила я, решив, что эта тональность предотвратит его неразумные действия и поступки.
- Значит, ты в курсе всего? - Он сделал ударение на слове "всего".
- Да. Я сегодня была у мамы.
- Тем лучше. Меньше слов, больше дела.
По его глазам, в которых сверкнули злые молнии, я поняла, что говорить о бабушке он не намерен, она давно перестала для него существовать. Все мои уловки могли не сработать.
Константин отпихнул от себя миску с куском мерзлого мяса и встал. Сердце мое заколотилось. Он вытянул концы рубашки из-под брюк и расстегнул оставшиеся пуговицы.
- Зачем ты раздеваешься? - спросила я, почувствовав опасность.
- Мне жарко. Я потный. Ты не хочешь, чтобы я совсем разделся? - Он нагловато ухмыльнулся. - Может вместе душ примем? Я давно не видел тебя голой.
Тут он схватил меня меня за локоть, дернул к себе, стало больно от его цепких пальцев.
- Я хочу тебя, - прошипел он излишне страстно.
- Костя, успокойся, - ответила я, как можно безразличнее.
- Я не могу больше ни с кем, ни с одной женщиной, я уже пробовал... я ни с кем не могу! - Он осатанело уставился на меня в упор, наверное, так выглядят глаза сексуального маньяка, когда он предвкушает очередное насилие.
Я абсолютно не против, когда в меня влюбляются мужчины, когда их охватывает кипучая страсть и они начинают творить безумства. Признаюсь, это и меня возбуждает. К тому же, Константин не чужой мне человек. Но я и в мыслях не могла допустить, что между нами может что-нибудь произойти в этой квартире, наполненной любовным дыханием моим и Лолы. Я не хотела мужчин! Мне хватало моей Лолы, она властвовала не только моими чувствами и сердцем, но и всем моим телом.
Константин держал меня за руку и дышал, как перекормленный возбуждающими препаратами бык-производитель.
Я затравленно глянула на часы. Полседьмого. Лола обещала быть ровно в семь. Сказала, что приготовила для меня сюрприз. Хорошенький же сюрприз приготовила я ей взамен - полупьяненький, полураздетый Константин, готовый изнасиловать меня. Он заметил, что я посмотрела на часы и подозрительно спросил.
- Ты кого-нибудь ждешь?
- Я живу здесь не одна.
- Твоя мама сказала, что вы сняли квартиру с подругой.
Я еще раз мысленно обругала маму, но тут же набралась решимости расставить все по своим местам.
- Скорее всего, она не сказала тебе главного.
- Чего? - он вдруг отпустил меня, но не отошел, смотрел на меня сверху, а я на него снизу. - Чего?
- Возможно, ты не поймешь... Это больше, чем подруга. Мы любим друг друга.
- Чего?!
- Все вы видите только внешнюю оболочку! Да и зачем вам видеть большее? - вдруг завелась я, давая отпор ему, маме, да и вообще всем, кто пытается облапать наши отношения с Лолой. - Лицемеры! Откуда вам знать, что я еще что-то думаю и чувствую!
- А я, по-твоему, ничего не чувствую, не думаю...
- Нет, ты не поймешь... Мы живем с ней, как муж и жена.
- Вы что, лесбиянки? - изумился он и сел на табурет.
- Называй это, как хочешь. Но у нее характер, которому может позавидовать любой мужик.
Он расхохотался, но смех этот не был веселым, скорее отчаянным, рыдающим.
- Ты считаешь меня слабохарактерным?
- Я считаю, что ты зря сюда пришел.
- Я пришел сюда, чтобы увезти тебя с собой. Тебя и Светланку.
- Ты не межуешь увезти Светланку, потому что у нее есть отец. Ты не можешь увезти меня, потому что у меня есть Лола.
- Ты чокнутая?
- Может быть.
Вдруг он заговорил вполне трезво:
- Послушай меня серьезно. Я съездил к родителям, договорился обо всем. У нас будет отдельное жилье, я смогу купить машину. Там есть театр и нас сразу туда возьмут, им позарез нужна молодая пара. Там юг, там тепло, у Светланки будут фрукты. Когда я все это сделал, ты заявляешь мне, что стала лесбиянкой?
- Я не стала лесбиянкой. Я люблю эту женщину. А тебя не люблю. Прости, Костя.
Но он не простил, в этот момент он бросился на меня всерьез. Крепкие руки стиснули мое тело, его губы вдавились в мои губы. Бесцеремонно задрав подол легкого платья, он сунул горячую потную ладонь под резинку моих трусиков и больно сжал ягодицу. Лицом он пытался продраться к моей голой груди. Я затрепыхалась, как пойманная птица, в его объятиях, стараясь не дать ему сорвать с меня одежду, но что-то уже трещало, что-то врезалось мне в кожу, а его пальцы уже щипали мой сосок, пытаясь его раздразнить.
В эту драматическую минуту повернулся ключ в замке и на пороге возникла Лола с огромным букетом роз. Я увидела ужас в ее глазах. Я вырвалась из рук Константина и влепила ему пощечину.
- Уходи! - заорала я, и схватив его мокрую от пота рубаху, стала хлестать его по голой груди.
Я думала, он мне тоже врежет. Но Константин вырвал у меня рубашку, кинул ее себе на плечи, как боксер полотенце, уперев руки в бока, развернулся к Лоле и гадко хихикнул.
- Муж пришел, а я не успел спрятаться в шкаф.
- Дола, это сумасшедший, надо вызвать милицию! - крикнула я.
- Я сумасшедший? По-моему это вы - девочки с приветом!
- Что вам здесь нужно? - гневно спросила Лола. - Немедленно уходите отсюда!
- Я пришел навестить свою старую подружку. По-моему, она давно не общалась с мужчинами.
- Костя, это глупо. Между нами давно все кончено! Ты ведешь себя не как мужчина!
- Ты забыла, как ведут себя мужчины.
- Если ты мужчина, будь мужественным, - жестко сказала Лола. - И уйди отсюда прочь! Если так хочет женщина.
- Я еще не познакомился с тобой, - он с показной простодушностью протянул Лоле полную банку пива. - Давай, браток выпьем! Я расскажу тебе, какая она стерва. Как она бросила ради меня ребенка. Как она ловко мне налгала. Как я потерял из-за нее работу. Как сдохла моя бабка...
- Тебе сказали, ты здесь никому не нужен! - отчетливо произнесла Лола и стала на него наступать.
- Ха, новые амазонки! - он еще протягивал ей банку, потом кинул ее на пол и что есть силы топнул тяжелой ступней. Из смятой банки с шипением вырвались пенные хлопья пива, забрызгав наши ноги и обои на стенах.
Пронзительные фиолетовые глаза Лолы сузились, она подошла к нему почти вплотную.
- Если я еще раз увижу тебе в этой жизни, я засажу тебя в тюрьму!
- А и я засажу вас в психушку! - и он вдруг замахнулся на Лолу.
- Убери свои грязные лапы от нас! - рассвирепела я и тут мгновенно вспомнила о газовом баллончике, который мы хранили в прихожей.
Я ни разу в жизни не обращалась с этой штукой и смертельно ее боялась, но сейчас моментально сообразила, куда нажать. Я едва успела прыснусь едкое облачко, Константин выбил у меня баллон и затряс головой, но он начал отступать, махая руками и осатанело выкрикивая:
- Ты будешь моей! Ты все равно будешь моей!
Он болезненно щурился, и Лола, воспользовавшись этой ситуацией, вытолкнула его из квартиры. Я выкинула следом сумку. Константин продолжал махать руками.
- Я убью ee! А тебя изнасилую!
Мы захлопнули дверь. Еще несколько минут на лестничной площадке неслась брань, потом хлопнули дверцы лифта, все стихло, Константин уехал... Раздался легкий стук - Лола скинула с себя туфли, не сказав ни слова, ушла в ванную комнату. По моим щекам катились слезы отчаяния.
Потом мы сидели на маленькой кухне как два больных нахохлившихся попугая в клетке, и казалось, что нам было тесно. Лола молчаливо развернула розы из целлофана, обрезала шипы и концы стеблей. Не глядя на меня, сняла с полки керамическую вазу, поставила цветы в воду, придав букету роскошную форму. Движения были скованными, чуть замедленными, а нижняя губа заметно подрагивала. Мне было жалко ее и обидно за себя.
Впрочем, я ни в чем не виновата перед ней, кроме того, что имела с Константином недолгий, глупый роман - Лолу я тогда вообще не знала. То, что Лола несомненно злится на меня, не пытаясь ничего понять, неприятно меня задело, и я решила задеть ее.
- Помнишь, я говорила, что твоя жизнь со мной не будет очень уж спокойной.
Лола напряглась еще больше, руки изогнулись в отчаянном жесте.
- Но ты обещала не очень огорчать меня и сохранять нашу... нашу интимную атмосферу с тобой
- Я стараюсь, но, посмотри, обстоятельства прорываются сами собой, помимо моей воли. Я не звала его сюда, поверь!
Лола вдруг расплакалась навзрыд.
- Ты ведь не бросишь меня, правда? Ты не уйдешь от меня?
Напряжение спало, отчуждение прошло. У меня самой на глазах опять навернулись слезы. Лола бросилась ко мне, обняла и прижалась всем телом. Мы обе плакали.
- Сегодня исполнилось ровно три месяца, как мы живем с тобой вместе! Поэтому я принесла тебе эти розы! Я купила шампанское! - Лола гладила меня по волосам и мы терлись друг об друга мокрыми щеками.
- Лола, родненькая, бесценная моя, ведь ничего не случилось мы с тобой вдвоем и больше ничего не существует на свете! Ничего и никого! Где твое шампанское? Я сейчас приготовлю что-нибудь вкусненькое. Давай праздновать наш чудесный юбилей!
Мы полулежали на нашем ковре, как две вакханки, пили из высоких бокалов шампанское и смотрели друг на друга влюбленными глазами. Вдвоем нам всегда легко и свободно. Я вспомнила наш первый поцелуй с Лолой. Он произошел по моей инициативе - мой осознанный порыв, когда уже никак иначе нельзя было выразить чувства восхищения, восторга от глубочайшего взаимопонимания. Я первый раз целовала женщину - полным ртом, взахлеб, до головокружения, до оргазма. Я приняла Лолу, она проникла в мое сердце, меня покорили наши первые встречи, удивительные и таинственные, вырывающие из привычного хода вещей, с цветами и красивыми ухаживаниями. Лола возвысила меня, приняв такой, какая я есть, без упреков о прошлом, без опасливых дум о будущем, именно с ней я почувствовала себя роскошной женщиной, которой не пользуются, а восхищаются, одаривая всем немыслимым. Мы легко переступили сексуальную грань, потому что давно уже обнажили друг перед другом свои растрепанные души, уже ничего не стоило обнажить тела. Любовная страсть Лолы тоже оказалась безграничной, неуемной - мы сошлись во всем, и потому родились эти мечты, фантазии, как два одиноких, непонятых миром существа будут жить вместе - мы смогли это осуществить, это стало нашим, ревностно сберегаемым.
Немного опьянев, мы перебрались в постель и тут с таинственным видом Лола протянула мне на ладони маленькую бархатистую коробочку.
- Я хочу сегодня сделать тебе подарок.
Я открыла крышку и вскрикнула от восторга: маленькие, золотые часики элегантной формы, украшенные фианитами, предназначались мне. У меня в жизни не было такой прелестной модной вещички.
- Боже, какая прелесть! Но это, наверное, ужасно дорого!
- Разве существует для меня что- нибудь дороже тебя, мое солнце, - нежно сказала Лола и поцеловала меня в голое плечо.
Я обвила ее руками, благодарно прильнула к ее груди, высунув язык, как собачонка, лизнула ее коричневый толстенький сосок.
Лола рассмеялась и посмотрела на меня хитровато, чуть прищуренным, призывным взглядом.
- Расслабься, - шепнула она.
Я легла навзничь, откинула голову, распростерла руки. Лола мягко стянула с меня трусики, я вольно раскинула ноги. Некоторое время лишь легкий ветерок обдувал мое тело. Потом к нему присоединились бестелесые прикосновения крылышек фантастических мотыльков. Их были мириады, сотни мириадов, они струились живой трепещущей волной вдоль моего тела, будоража каждую клеточку кожи, от мизинцев на ногах, колен, клитора, впадин между бедрами и низом живота до холмиков грудей, до восставших сосков и влажных подмышек. Когда волна докатилась до моей шеи, сконцентрировавшись в пространстве за ухом, я не вытерпела этого сладострастия, взвыла как хищница, распахнула зазывные объятия, опрокинула Лолу на спину, подмяв под себя ее обнаженное тело. Теперь уже наши руки жадно и неистово терзали плоть, глаза и рты были чувственно раскрыты, чтобы эгоистично наблюдать сладкие мучения друг друга, чтобы вампирно впиваться и грызть, дыхание становилось беспорядочным, превращаясь в стоны, крики, мольбу о пощаде и новых пытках. Я раздирала ноги Лолы, выворачивая навстречу своим губам ее липкие, розово-коричневые губы. Я чувствовала в себе пальцы Лолы. Я сосала ее пальцы, выгибая навстречу ее алчному языку свою расщелину ягодиц, переходящую в растянутые выпуклости, обрамляющие мою раскрытую глубину, мы искусно проделывала все, чему научила меня Лола для получения наивысшего наслаждения от естества женщины, она вновь и вновь достигала оргазма, захлебываясь моим соком, я догоняла ее, сотрясаясь, разметав волосы, комкая простыни, мы кричали и выли без всякого стеснения, а потом долго приходили в себя, распластавшись друг на друге.
- Мне завтра надо очень рано уйти, - обессилено прошептала Лола.
- Надо положить розы в ванну с холодной водой, - пробормотала я, тоже уже засыпая.
Меня разбудили теплые солнечные лучи и тонкий аромат алых роз, на свежих лепестках которых искрились водяные капли. Рядом с вазой лежали маленькие, золотые часики, по циферблату тихо бежала секундная стрелка. Я блаженно улыбнулась, подумав о Лоле.
Утро казалось таким спокойным, таким нежным, что меньше всего на свете мне сейчас хотелось бы что-либо менять в своей жизни.
Именно в такое утро может случиться любая неожиданность - раздался телефонный звонок.
- Привет, это я, Соболев...
Мысли закружились... Соболев?.. Конечно, уж твой-то голос звучит во мне эхом, не спутаю... А чего ты звонишь? Ведь ты уехал... И должен вернуться только... Хоть ты и бывший Соболев, я же точно знаю, когда ты должен вернуться... Вы что, сговорились достать меня все!
- Алло! Ты где? Ты еще спишь?
- Я тебя слушаю, не сплю... - Что-то в его голосе настораживает меня.
- Вика... Я приехал.
- Что случилось, Андрей? У тебя странный голос.
- Витю Горста убили.
- Что?!.. - Все у меня куда-то ухнуло внутри и тело стало, как вата. - Как?!
- Мы ехали на машине по горной дороге и нас обстреляли из автомата. Витя был за рулем, одна пуля попала ему в голову, умер сразу.
- Что ты говоришь? Кто обстрелял?
- Какие-то неизвестные ублюдки. Впрочем, скорее всего, известные. Мне тоже досталось. Машина перевернулась.
- С тобой все в порядке?
- Я жив.
- Андрей, скажи, что все это ты придумал, - взмолилась я.
- Панихида сегодня в два часа в Доме актера. Если сможешь, приезжай, - сказал он. - Как Светланка? Здорова?
- Да... Она сейчас гостит у мамы.
- Хорошо. До встречи.
Я положила трубку и почувствовала, как по всему телу пробежала дрожь, кровь вновь хлынула к вискам и породила тупую боль в глазах, какое-то мгновение я ничего не видела.
Витя... В детстве мы жили в соседних домах и часто махали друг другу с балконов. Долговязый, большеносый, имеющий, казалось, один спортивный костюм на все случаи жизни, он был старше меня на шесть лет, никакой не родственник, но почему-то всегда относился ко мне, словно к младшей сестренке. Хотя, именно он придумал мне прозвище – Баламутка – отчасти из-за моей редкой фамилии Баламаут, но, в основном, из-за моего кипишного характера.
Витя увлекался фотографией и постоянно меня снимал - смешливую беловолосую девчонку с хитроватыми серыми глазами. Разноформатных снимков этих накопилось за насколько лет целые вороха, моими юными физиономиями были обвешаны все стены нашей квартиры и, можно сказать, это были мои первые артистические фотопробы. Конечно, я была влюблена в Витю непорочной девчячьей любовью, несмотря на его нос-рубильник, как впрочем еще в двоих-троих парней, но много лет спустя, окончив кинематографический институт, он женился на Анастасии Косенковой, моей однокласснице и заветной подруге, превратившейся из уличной, как и я, нескладной тонконогой оторвы, которую все считали испорченной и дерзкой, в мило-ленивое и жеманное создание, предназначенное для дома и семьи и балования двоих красивых детей.
Как же так?.. Почему его теперь убили?..
Вдруг вспомнился нелепый случай, когда однажды я сама чуть не убила Витю. Это произошло летом, на Ивана Купалу, когда вся детвора нашего двора самозабвенно плескалась водой и бегала промокшей до трусов. Я сама проторчала все утро на балконе, - мама запретила мне в этот день выходить, потому что в запасе не было чистого платья, - поэтому я поливала прохожих из велосипедного насоса с четвертого этажа.
В жаркий полдень Витя тоже вышел на балкон и приветливо махнул мне, показывая знаками, что скоро отправится в клуб на волейбольную тренировку, ага, подумала я, вот тут- то я тебя и достану!
Завидев, что он вышел из подъезда, я помчалась на кухню и набрала полную трехлитровую банку ледяной воды. Витя должен был пройти точно под моим балконом и я изготовилась к коварной атаке.
Вот он уже рядом, шел немного ссутулившись и весело щурясь от яркого солнца. Попался, голубь!
Я плеснула воду и... мокрая стеклянная банка выскользнула из моих рук. Как сверкающая авиабомба, веером оставляя за собой водяной шлейф, банка стремительно полетела вниз, Витя инстинктивно задрал голову и изумленно смотрел на нее, не шелохнувшись, пока банка не угодила ему точно в лоб. Тут он смешно взмахнул руками и, как клоун в цирке, рухнул на асфальт.
- Витя-я-а!... - услышала я свой собственный вопящий голос и захлебнулась этим звуком. Я была в шоке. Я чуть не спрыгнула к нему с балкона, но потом бросилась в спальню и уткнулась в подушки с истеричным ревом.
Через какое-то время я все же выбежала на улицу, там стояла "Скорая помощь", собрались люди и все отчужденно смотрели на меня. Почему-то никто не орал на меня и лишь вечером от мамы я получила на полную катушку. В тот раз Витя отделался легким сотрясением и огромной шишкой. Слава богу, банка выплеснула из себя воду и рассыпалась на осколки уже при ударе об асфальт.
Витя Горст стал известным кинооператором. Он по-особому видел мир, и его стремились заполучить на свои фильмы модные режиссеры.
Однажды я забежала к нему и Вике поболтать за чашкой чая и очаровалась их случайным гостем, режиссером-документалистом по фамилии Соболев - так очаровалась, что из этого получилась достаточно долгая и занятная история.
Мы все были счастливы, когда собирались у Вити с Настей на праздничные пирушки, с домашними театральными представлениями, в которых участвовали дети, а мне великодушно разрешали их режиссировать. Сейчас это все ушло по разным причинам, теперь оказывается необратимо. Я представила себе состояние Насти, ее детей и ужаснулась.
С Настей Косенковой нас связывала страшная детская тайна. Именно с ней, еще в двенадцатилетнем возрасте, я пережила свой первый гомосексуальный опыт, получивший свое неожиданное развитие в отношениях с Лолой.
Настя, младшая в многодетной семье врачей, была просто кладезем разнообразных знаний, в том числе и "неприличных", которыми она щедро делилась со мной, как только мы оставались наедине. Она показывала мне, как "делают любовь" - ложилась между моими раздвинутыми худыми бедрами и спазматически дергала вверх-вниз своими впалыми голыми ягодицами, щипля пальцами мои неразвитые соски. Мне было больно, неловко и вместе с тем охватывало мимолетное удовольствие, когда ее рука легко прикасалась к моим покрасневшим половым губам. Иногда мы разглядывали друг у друга наши "письки" и Настя, начитавшись родительских медицинских книг и впитав информацию от своих старших сестер, объясняла мне: где, что и зачем. В конце концов она научила меня мастурбировать кончиками пальцев и мы иногда предавались этому занятию к взаимному удовольствию.
Смешное было время, щедрое на познания и различные нелепицы, смешной был Витя, смешной был его знаменитый нос, и я с содроганием представила, как этот нос торчит сейчас из гроба, заваленного венками с траурными лентами и цветами.
Я не поехала на похороны, это не для меня, я еще достаточно молода и боюсь покойников. Я зайду в церковь и поставлю свечку...
В строгом брючном костюме из темного шелка я появилась у Дома актера, когда уже заканчивался поминальный обед. У входа с массивным нагромождением бронзовых театральных масок - застывшие смех и гримасы - толпились люди, в основном мужчины, курили - с некоторыми я была знакома, мы обменялись тихими, сдержанными приветствиями. Я проскользнула вовнутрь и сразу в фойе наткнулась на Соболева, он тоже нелепо пытался держать сигарету пальцами забинтованной руки, на его гордой, красивой голове прилипилась повязка, а на лбу выступали краснеющие, замазанные шрамы. Рядом с Соболевым, поддерживая его под другую, здоровую руку, переминалась на тонких ногах известная балерина Инга, с гладкими каштановыми волосами почти до пояса, одетая в длинное, черное платье, стройная и плоская, как все эти танцующие дивы. Конечно, можно было не сомневаться, что Инга окажется здесь. Увидев меня, она смущенно отпустила локоть Соболева, сделала шаг навстречу и первая поприветствовала меня.
- Здравствуй, Вика!
- Привет, Инга, рада тебя видеть.
- Только вот все печально... - она скорбно опустила глаза.
До меня уже доходили известия, что Соболев слишком часто появляется на людях в обществе Инги – но она его давний и верный друг. Когда я нанесла ему несколько душевных ударов, именно Инга оказалась рядом и поддержала его. Неудивительно, что и в эти трагические минуты она с ним.
- Ты роскошно выглядишь! - звучно крикнул Соболев вместо приветствия.
Он был заметно пьян, меня же вновь охватил колотящий страх.
- Какой кошмар! Я не могу в это поверить! У меня не укладывается в голове...
- Нет, ты действительно шикарно смотришься!
Я посмотрела в его темные, с дьявольским блеском глаза, не понимая, язвит он или перепил, мне показалось, что он все-таки смутился.
- Анастасия еще там, наверху, в кафе. Пойдешь к ней?
- Да, конечно...
Поднявшись по лестнице, в зале, я словно ударилась о большой черно-белый портрет улыбающегося Вити, перевязанный в углу траурным бантом. Я не видела мертвого тела, но это уже была реальность, как и вид красно-опухшего лица Насти, явно нашпигованной таблетками. Я невольно содрогнулась. В накинутой на слипшиеся волосы черной газовой косынке она была не похожа на себя. В двадцать четыре года остаться вдовой с двумя маленькими детьми - это было выше моего понимания! Я бросилась к ней, обняла и не сдержала рыданий, я чувственная особа, а еще более - сочувственная. Рядом заплакали другие женщины. Тело Насти напряглось, задрожало, она как бы в испуге отпрянула от меня.
- Настя, держись. Я с тобой.
Она замученно посмотрела на меня мокрыми, больными глазами и произнесла:
- Ты не со мной... Ты предала всех нас... предала. Я могу это понять, но простить не могу. Извини.
Убрав мою руку со своего плеча, она встала и медленно пошла к выходу, какие-то люди подхватили ее под локти. Я остолбенела. Получи я звонкую пощечину, я бы и то знала, как реагировать - по-крайней мере, в воинственном расположении духа запросто могла бы дать сдачи, но эти слова Насти я не знала как проглотить. Я даже не могла поверить, что они произнесены всерьез, что Настя подумала о чем-то таком в трагической для всех ситуации, когда у меня к ней нет ничего, кроме всепоглощающего, искреннего сочувствия. Несколько раз в жизни меня называли предательницей и это были самые ранящие слова. Каждый раз я мучилась от кажущейся мне несправедливости и готова была распластаться, чтобы доказать осмысленность своих поступков. Но сейчас я конечно не бросилась за Настей вдогонку, стояла молча, опустошенная ее словами.
Какой-то пожилой человек взял траурный портрет Вити под мышку и шаркая ногами понес его из зала. Вот и я увидела вынос тела.
Я зашла в дамскую комнату и привела свое лицо в порядок. Может мне действительно не стоило сюда приезжать. Зачем уж теперь соединять концы разных жизней? В фойе Соболев стоял в кругу понурых актеров и киношников, о чем-то говорил им, завидев меня, он махнул рукой и подошел ко мне.
- Она совсем плоха, да?
- Мне показалось, что Настя не хотела меня видеть, - ответила я.
Он подумал немного.
- Прости ее. Внезапная смерть перекореживает мозги, может быть... Мне кажется, она и меня в чем-то винит. - Потом он добавил философски: - Но смерть и примиряет.
- Как это случилось, как? Идет какое-нибудь следствие?
- Да, конечно, в том числе и в наших душах.
Я вопросительно вскинула брови, он не стал ничего уточнять, глаза его вдруг забегали, повлажнели, он нервно дернул забинтованной головой - никогда раньше не видела Соболева, потерявшим самообладание - но он справился, поймал взглядом обеспокоенные глаза балерины Инги, от меня он был сейчас далек...
- Ты объяснишь мне когда-нибудь, что случилось?
- Возможно, когда пойму все сам..
Мы вышли на улицу втроем. Инга, перекинув ремешок сумочки через худенькое плечо, прямой балетной походкой ушла на несколько шагов вперед, деликатно предоставив нам возможность переброситься несколькими словами наедине.
- Через два-три дня, как отойду от всего, возьму Светланку и поживу с ней на даче, - сказал Соболев. – Работать я сейчас не смогу. Да и все отснятые материалы у нас изъяли пока идет следствие.
- Хорошо, сообщи мне потом, когда поедете. Я обязательно вас навещу, - ответила я и подумала, рассказать ли ему о Константине? Нет, он наверняка взбесится, узнав об этих деньгах.
- Что у тебя с работой?
- Ищу. Есть кое-какие предложения.
- Я знаю, ты найдешь. Ты талантлива.
Я благодарно посмотрела на него. Соболев всегда умел не только растоптать, но и возвысить. Стоило ему сказать “ты талантлива”, и я вспыхивала тысячами разноцветных, искрящихся огней, когда он обзывал меня "дворовой бездарью", "актриской по жизни" или "шлюхой``, мне хотелось пойти и спрыгнуть с балкона.
- Как Лола? – вдруг поинтересовался он.
Тут я лукаво улыбнулась.
- Она такая милая и так мне нравится Мы любим друг друга!
- Забавно, ведь это я вас познакомил, - сказал он грустно. - У меня были тайные развратные мысли, что время от времени мы будем спать втроем.
- Лола не спит с мужчинами. У нее никогда не было ни одного мужчины.
- Как она тебя узурпировала!
- Я живу с ней исключительно по собственному желанию
Он промолчал, размышляя о чем-то, и вдруг изрек:
- Ты не думаешь, что это опасно? Ты ведь не знаешь, чем это все может кончиться.
Эта фраза вызвала у меня раздражение, что-то подобное мне говорила мама: об убийственном преследовании лесбиянками своих любовниц - я сыта этим по горло, я безгранично доверяла Лоле, а Соболев, видимо, просто по-мужицки меня ревновал. Хотя он терпеть не мог, когда его уличали в ревности, ведь он сильный, привлекательный, сам себе на уме - он тут же окрикнул Ингу, и она покорно дождалась, пока мы приблизимся.
- Не хочу сейчас идти домой. Проведу вечер у Инги.
- Может быть тоже зайдешь к нам? - предложила Инга.
- Нет, спасибо. Меня ждут.
И мы распрощались.
Когда я в растерзанных чувствах вернулась домой, у нас неожиданно оказались гости. Нарядная и красивая Лола, с коралловым ожерельем на груди в тон ее фиолетовых глаз, пребывала в компании двух симпатичных юношей, они пили дорогое итальянское вино, оживленно болтали и это меня весьма озадачило.
- Познакомься, солнышко мое, это Алик и Лева, мои замечательные друзья! - Лола, уже заметно выпившая, жеманная, с блестящим глазами, обняла юношей за плечи и вытолкнула навстречу ко мне. Моему изумлению не было предела.
Алик и Лева, одетые в дорогие костюмы и галстуки, поочередно, галантно склонившись, поцеловали мне руку и eщe раз назвали свои имена. Я отметила, что у обоих не по-мужски узкие ладони, с тонкими пальцами и нежными запястьями. Говорили они тоже странно: как подростки в период ломки голоса.
- Ты задержалась, и нам пришлось тут немного похозяйничать, - Лола указала рукой на закуски, в основном, импортные консервированные, на маленьком столике.
Мне показалось, прозвучал легкий укор, что ей пришлось «похозяйничать», но в этой фразе читался и другой смысл: ты, мол, у нас хозяйка, а я - хозяин!
- По календарю сегодня нет праздника. Но я тоже готова выпить с вам. - Я схватила пустой бокал и чуть вызывающе, резко протянула его смуглому большеглазому Алику, который был ближе.
- Очень хорошее вино, - он суетливо, дрожащей рукой наполнил мой бокал из длинной итальянской бутылки.
Худенький Лева с другого конца стола смотрел на меня во все глаза, я произвела на него впечатление, это было понятно. Ну что же, поиграем в "гляделки".
- О чем вы здесь говорили? - салонно поинтересовалась я и стрельнула взглядом в сторону Левы, его короткие, стриженные ежиком, волосы так и зашевелились на маленькой детской головке.
- Очень о многом. В том числе и о тебе, - сообщила Лола.
- Обо мне? - я удивленно вскинула брови.
- Я призналась ребятам, что ты пишешь неплохие стихи, а они играют на гитарах и сочиняют песни. Может вам попробовать поработать вместе?
- Это было бы замечательно! - согласилась я, не понимая, куда клонит Лола, сталкивая меня с представителями мужского пола. - Меня увлекает любой творческий процесс.
- Не сказать, что я очень уж творческий человек, - признался вдруг Лева и как-то жалобно посмотрел в сторону. - Я больше люблю работать руками. Я трудяга. - Потом кивнул на Алика. - Это он учился в консерватории и умеет даже выводить серенады на скрипке.
Видимо, поэтому у Алика такие женственные пальцы. Но про Леву тоже не скажешь, что у него руки лесоруба.
Пока я переглядывалась с Левой и пыталась определить, вызывает ли это ревность Лолы, та, в свою очередь, решила сразить меня наповал.
- Вика, - проникновенно начала она. - Лева и Алик разрешили мне сообщить тебе... открыть одну тайну, которая умрет в нас, потому что мы с тобой одно целое.
Я удивленно глянула на Лолу, затем на засмущавшихся юношей.
- Лева и Алик раньше были женщинами! Вернее, они всегда были мужчинами по складу характера, по поведению... Но у них были женские тела. Ничего, что я так говорю?
- Лола, мы тебе доверяем, - попытался пробасить Алик и вальяжно расстегнул пиджак, по которым обнаружились подтяжки
Лола опять обратилась ко мне.
- Так бывает, когда природа поселяет душу и сознание в чужое тело. Они боролись за свое мужское "Я" и сделали операции по коррекции пола. Ты знаешь, что это такое?
- Не очень... - растерянно ответила я, присматриваясь к фигурам в дорогих, чуть великоватых мужских костюмах.
Транссексуалы! Наконец до меня дошло. Где это Лола их откопала? Раньше я читала об этом только в газетах: женщин переделывают в мужчин, мужчин в женщин. Мой взгляд невольно потянулся к тому самому заветному месту между их ногами.
- На первом этапе они убрали только женскую грудь, до пояса они уже мужчины, - убежденно сообщила Лола.
Значит, ниже пояса они еще женщины, домыслила я.
- После первой операции мы уже можем получить паспорта с мужскими именами. - Алик оттянул подтяжки и хлопнул ими себя по щуплому торсу, демонстративно указывая на отсутствие грудей.
- Получим новые паспорта и мерзкая сучка Марина, мучившая меня всю жизнь, исчезнет навеки! - облегченно сказал Лева.
- Тогда мы сможем жениться, - сказал Алик и вдруг зарделся, как девица. Тьфу, черт, ну и сравненьице!
- У тебя уже есть девушка? - нескромно поинтересовалась я.
- Да, это женщина... врач-психиатр. Мы живем с ней уже несколько лет и хорошо понимаем друг друга.
- А у тебя, Лева? - спросила я "трудягу".
- Ничего серьезного пока... Мне хотелось бы иметь такую очаровательную жену как ты. Еще я хочу воспитывать ребенка. - Он пожирал меня глазами, несмотря на открывшуюся тайну, а может, просто играл, изображая страстного ловеласа.
- Это дорогостоящие и сложные операции. Второй этап занимает долгие годы, - объясняла мне Лола.
- А потом еще всю жизнь сидеть на гормонах...
Они говорили, а внутри меня нарастала неясная тревога... Нет, видимо, даже не обидные слова Вики так взбудоражили меня. И уж совсем не чудодейственные операционные успехи этих трансиков. Что-то другое!
- Я заплатил тысячу долларов... за операцию... плюс всем этим психиатрам... они дают заключение... все эти справки в государственные органы... кроме того, есть риск... смертельный...
Я слушала все это вполуха, как они говорят, растягивая слова чтобы речь казалась солиднее.
- Мои родители в ужасе. Они упорно называют меня Наташей. Мне прийдется навсегда покинуть их. Может быть даже инсценировать самоубийство...
И тут я поняла, что именно так растревожило меня - я вдруг осознала, я ведь могла навсегда потерять Соболева. Отца моего ребенка, мужчину, с которым я была связана кровной жизнью пять лет и который был, пожалуй, единственным родным для меня человеком на этом свете.
- Сейчас мы ходим в атлетическую секцию. Чтобы изменить фигуру...
Я встала и, ничего не объясняя, ушла на кухню. Сколько нелепостей нас окружает в жизни! Неудивительно, что я никак не возьму в толк, чего же я от нее, от этой жизни хочу? Но почему все чего-то хотят от меня? Чтобы я их любила, чтобы была воспитанной, чтобы вовремя готовила и подавала на стол, чтобы была искусной любовницей в постели, чтобы умела сочувствовать и утешать, чтобы была хорошей матерью и не грешила, и вообще порхала бы на цыпочках с ангельским личиком! Но я не такая! Я растерзанная, растрепанная, разнузданная, разудалая, раз... раз... распятая этой жизнью!
- Лева и Алик уходят! - крикнула мне Лола. - Попрощайся с ними!
Я, состроив приветливую гримасу, помахала им сквозь стеклянную дверь кухонной двери. Пусть Лола провожает их сама. Я устала от встреч и расставаний.
Лола принесла на подносе посуду на кухню, подсела рядом, ласково обняла меня за плечи.
- Тебе было неинтересно все это слушать, солнышко мое?
- Прости, Лола, я слушала, но... - и я рассказала ей все, что произошло днем.
- Я понимаю тебя, - протяжно и раздумчиво произнесла Лола, при этом нервно надув губы. - Понимаю... Но лучше тебе обо всем этом забыть. Это не наше с тобой прошлое и поэтому должно исчезнуть из нашей жизни. - Ее глаза вновь возбужденно заблестели, в движениях возникла болезненная лихорадочность. - Знаешь, я боготворю тебя, все посвящаю тебе и скоро мы сможем вывести наши отношения на новый качественный уровень!
- Да, - безучастно сказала я и подумала: не собирается ли она тоже отрезать свои великолепные груди? Странно, но эта мысль не взволновала меня, не испугала никак и вообще безразлично ушла куда-то в сторону, едва зародившись. Я думала о таком грустном Соболеве, воспоминания будоражили меня - пусть это потом исчезнет из нашей жизни, как говорит Лола, но сейчас еще рано, не время, это еще родное - и я стала рассказывать Лоле эпизоды из своей жизни, про Соболева и Витю, Настю Косенкову, и про эту одинокую балерину Ингу, которая, наверняка, строит на Соболева перспективы...
Как творческая личность Соболев имеет способность время от времени пропадать во Вселенной. Это случалось и в нашей совместной жизни, отчего я порой буквально сходила с ума.
Сейчас же, когда я хочу срочно разыскать Соболева, а его не оказывается ни на работе, ни дома, ни на мобильном, и везде говорят, что сами ищут его с собаками, я звоню Инге. По какому-то негласному договору, которым я, в принципе, дорожу, она всегда сообщает мне его координаты: или он в отъезде, или пьет у каких-нибудь друзей, или просто отсиживается где-нибудь в одиночестве, размышляя о жизни и записывая мысли в толстые блокноты. Иногда Соболева я заставала у Инги.
Я бывала в ее квартире, театрально-таинственной, всегда с зашторенными окнами и горящими неяркими светильниками, со старинной мебелью, толстыми книгами и фотографиями балерин на стенах. Однажды мне - от неясной девичьей тоски - просто захотелось увидеть Соболева и я напросилась к ним в гости. Мы разговаривали о театре и пили коктейли, Соболев и Инга сидели на диване напротив меня, я в кресле, и потому как он вальяжно разглядывал меня, как выполнял мелкие просьбы Инги, я чувствовала, что здесь он не чужой человек, знает, где что лежит, что находится в холодильнике и в шкафах, и уж наверняка не раз ночевал в одной из комнат: не могу с уверенностью сказать, спят ли они с Ингой в одной постели. Спят, наверное, что-то интимное их во всяком случае связывает. На публике они ведут себя очень сдержанно, лишь изредка вдруг тихо говорят друг другу короткие фразы, глядя глаза в глаза, и становится ясно, что это нечто личное, не предназначенное для чужих ушей, даже моих. Я ревную. Вообще, ревность сопровождала меня все годы жизни с Соболевым - может от этой ревности я и сама вела себя неразумно. В принципе, Инга мне нравится, она всегда супермодненькая, опрятненькая, деликатная и балерина она талантливая, часто гастролирует заграницей, хотя я знаю - сама она смотрит на меня, как на неразумную, взбалмошную девчонку. Инга и внешне привлекательна со своими гладкими распущенными волосами, но она... намного-намного старше меня, а я-то наверняка знаю, что Соболев любит девчонок помоложе.
Утешившись этой мыслью, я закурила ментоловую сигарету и задумалась о чем-то другом: может о маме, о дочке... Лола встала и молча покинула кухню. Когда я пришла в комнату, она лежала в постели, отвернувшись к стене. Я легла рядом, Лола не пошевелилась, первую ночь мы проспали, не прикасаясь друг к другу.
Я говорила, со мной иногда бывает трудно - вдруг охватывает беспричинная усталость, леность, какая-то гриппозная болезненность. Или каждая невинная мелочь вокруг начинает вызывать у меня панику и бешенство - особенно в дни менструации. Я могу быть необязательной и надавать обещаний, причем от чистого сердца, от искреннего желания помочь кому-то, и заведомо зная, что не смогу и не захочу ничего выполнять. Я мечусь из крайности в крайность, не способная сконцентрироваться на живой идее, расслабленность меня страшит, ужасает собственной никчемностью, и я вдруг начинаю активно посвящать свое время всяким сумасбродствам: распространять гербалайф или рекламировать по знакомым какие-нибудь швейцарские чудо-кастрюли с электронным управлением. В азарте я завожусь до самоисступления. А потом мне вдруг вообще ничего не хочется делать. Я легко посылаю все к черту!
Я устроила скандал в рекламном агентстве, из-за того, что какой-то хмырь-редактор шлепнул меня по заднице, а потом бледный, бородатый видеооператор с серьгами в ушах, явный педик, едва глянув на меня, прослюнявил, что я слишком мала ростом. Идиот, я не собираюсь вышагивать на подиуме, как эти шарнирно-тростниковые куклы. Я актриса, у меня есть лицо, стиль, ум - я умею создавать образы. Что еще требуется для вашей рекламы? Все вы идиоты!.. Когда на телевидении, в художественной редакции, меня любезно угощали черным кофе, я опрокинула поднос с чашками и залила какие-то важные бумаги, после чего стала хохотать, как полоумная. Все кинулись меня утешать, успокаивать, что не произошло ничего страшного, и поспешно проводили меня к выходу, на свежий воздух, на солнышко. Идиоты!.. Я встретила свою бывшую подругу по театральному институту и прямо на улице устроила ей разнос, за то что она сделала увлечением своей жизни распускать про меня похабные сплетни, и все от того, что однажды на студенческой вечернике я отбила у нее какого-то прыщавого кавалера. Но именно с ее подачи - от нашептываний и отчаянного заламывая рук: "как она может!.. ах, она такая!.." - меня не взяли полгода назад в профессиональный театр, потому что эта сучка уже залезла в постель к главному режиссеру… Дома я уронила на пол утюг с гладильной доски и его пластмассовый верх разлетелся вдребезги. Мы с Лолой остались без утюга. На плите у меня вечно все горело и две кастрюли пришлось выбросить. Я не завернула кран, когда внезапно отключили воду, и умчалась в магазин, сразу же пошел крутой кипяток, квартира наполнилась паром и со стен отклеились и рухнули вниз набухшие от сырости обои. Если кому-то нужна разрушительница - то это я!
Вообще, все мое поведение может запросто стать несносным для окружающих.
Слава Богу, всю последнюю неделю Лола была завалена работой, она задерживалась допоздна и приходила домой по-мужски измотанной. Пару раз, тоже намаявшись в своих бесплодных встречах, я ненадолго вытягивала ее из конторы, чтобы пообедать в кафе и пожаловаться на неудачи. Она старалась быть нежной со мной, участливой, уговаривала потерпеть и обещала в ближайшее время устроить для меня праздник. Однажды Лола сама позвонила и попросила приехать к ней на обед, сообщив, что у нее есть ко мне важный разговор.
- Я берусь за любые дела. Мне нужны деньги. В ближайшее время нам понадобится очень много денег.
- Много денег? Зачем? Мы покупаем виллу? – съязвила я.
- Не можем ведь мы всю жизнь жить в этой вшивой квартирке, - спокойно отпарировала Лола, но думала она явно о чем-то другом, глядя в чашечку с кофе.
- Мы должны стремиться к лучшему. У нас с тобой все должно быть по большому счету. К нам должны относиться с почтением. Ты замечала, когда мы приходим в ресторан шикарно одетыми, знающими себе цену, ни одна шваль не решается к нам подойти! - Действительно, в самом горяченьком ресторане Лола умела обдать таким ледяным холодом и презрением косящихся на нас мужиков, что мне ни разу не довелось ни с кем потанцевать.
Но может она и права - насчет денег - если учесть, что я так и не получила нигде работу. Странно, что ей захотелось поговорить на эту тему прямо сейчас, днем, но это оказалось еще не все.
- Что если мы будем дружить с Аликом и Левой? - задумчиво спросила меня Лола.
- С этими трансиками?
- Да. Нам ведь нужен свой круг знакомых.
- Ты решила допустить в нашу компанию мужчин? - лукаво спросила я. - Не боишься, что они начнут меня соблазнять?
- Ну, они не совсем мужчины... пока. Они очень порядочны. И потом, ты ведь не дашь мне повода для ревности?
- Не знаю, как относиться к мужчинам, у которых бывают менструации.
- Это временно. Через два-три года у них будет нормальный мужской пенис.
- Им его пересадят что ли, от доноров? - прыснула я.
- Его сформируют.
Лола не намеревалась шутить, я это видела по ее глазам, в которых читалось напряженное обдумывание какой-то проблемы. Я не стала уточнять, что она подразумевает под словом "сформируют". Видимо, это будет какой-то искусственный хрящик, обтянутый кожей и мышцами, брезгливо домыслила я сама.
- Они достойны уважения за свое мученичество.
- Как хочешь, Лола. Пусть они будут нашими друзьями.
- И еще одно, - вдруг твердо сказала Лола. - Я не хочу больше ничего знать о Соболеве. Я не хочу даже слышать его фамилию.
- Вы ведь дружили! - не поняла я ее. - Он всегда относился к тебе с уважением!
- Да, пока ты была с ним. Сейчас ты со мной - и это другое время. Наше с тобой время.
- Я как же наша дочь? Она носит его фамилию.
- Мы могли бы носить одну фамилию - ты и я. Какую-нибудь новую фамилию. И Светланка стала бы полноправным членом нашей семьи, нашей дочерью. Все это возможно при определенных обстоятельствах.
- Каких обстоятельствах?
- Если мы поженимся...
- Что?!
- Я ведь тоже могу сменить паспорт. Проделать все эти операции, как Лева и Алик.
На этот раз я была по-настоящему поражена, от такого шока можно свалиться под стол.
- Лола, ты мне не нужна мужчиной! Я больше всего ценю твою женственность! Зачем об этом говорить?
- Я думала, ты меня поймешь... Я действительно в последнее время стала чувствовать себя мужчиной. Видимо, это всегда было во мне, а сейчас я осознала... Мне стала ненавистна женская одежда, вся эта косметика. Мне отвратительно бывать в женских консультациях! Еще противнее женские туалеты! - Лола задохнулась и поморщилась, словно до нее явно долетел кислый запах, она поспешно закурила ментоловую "Мальборо”.
- Я очень долго была одинокой, непонятой. Все что у меня было с другими девчонками до тебя - это несерьезно, большинство из них привлекала лишь сексуальная игра, своего рода извращенное баловство, потом они уходили, ни с одной из них я не сошлась душой, ни одна из них не поняла, насколько все у меня серьезно. Я часто была на грани отчаяния, сумасшедствия. Встреча с тобой как бы расставила все на свои места. Ты послана мне Богом вместе с маленькой Светланкой, небеса прислушались к моей парадоксальной сути и теперь ясно определились мои цели. Я хочу посвятить себя вам двоим, хочу сделать вас богатыми и счастливыми. Сейчас, когда у меня есть ты, я чувствую себя сильной, как никогда! Как мужчина!
- Не знаю, Лола, не знаю... Я должна все это обдумать.
- Хорошо, - легко согласилась она. - А как насчет Соболева?
- Лола, мы с Соболевым отдаляемся друг от друга все дальше н дальше. Он давно уже не относится ко мне так, как раньше. Вряд ли я когда вернусь к нему, после всего, что натворила.
Лола иронично хмыкнула, слово "натворила" в какой-то степени относилось и к любовному роману с ней.
- Я предана тебе! Ты заставила меня воспрянуть духом, взлететь над суетой! И если ты завтра выгонишь меня на улицу, мне некуда будет пойти. Но я не могу отнять у Соболева Светланку! Она его дочь! Я не имею права их разлучить!
- Разве он этого не заслужил! - зло выговорила Лола. - Он обращался с тобой бесчеловечно! Он унижал тебя бесконечными упреками, изводил ревностью, а сам крутил романы, с кем хотел. Конечно, он кичился, что рядом с ним молодая, красивая девчонка, он ведь самолюбивый, хитрый, коварный. Он и меня домогался, пока я его не отшила! И потом, он ведь так и не женился на тебе.
- Лола, зачем ты распаляешь во мне эти чувства? - Я вдруг почувствовала какую-то усталость, уже не в первый раз в жизни разные люди ссорились и вступали в конфликты из-за меня.
- Ты должна понять, все что кончается, должно кончаться, - закончила Лола наш разговор.
Я одиноко брела по жаркой улице, не обращая внимания на оклики и заигрывания праздных мужчин, и думала о безжалостных словах Лолы и превратности жизненных коллизий.
Однажды, через два-три месяца после того, как разорвав отношения с Константином, я вновь тихо, как побитая собака, вползла в дом Соболева и заняла место в его постели, а он без упреков, с каким-то родственным снисхождением, как к неразумной блудной дочери, это место уступил, - словно я всего-то пошла в магазин за лапшой, да с кем-то нечаянно заболталась по пути, - а теперь все потекло как прежде, и даже сексуальные чувства между нами вспыхнули с неистовой и неизведанной силой, Соболев однажды вдруг весело сообщил мне, что по творческо-производственным делам ему пришлось познакомиться с молодой хорошенькой юристкой, которая распутала какой-то сложный конфликт по авторскому праву на их киностудии. Он так восхищался ее молодостью и деловой хваткой, что я внутренне напряглась, почувствовав неведомую соперницу. Нет, я просто видела, что эта незнакомая юристка затуманила его мозги, он без стеснения думал о ней при мне. Я с ужасом осознавала, что грядет его новый роман. Но что мне оставалось делать, тем более, после моей выходки с Константином, он имел право мне отомстить, и оставалось только молчать в тряпочку и выжидать, чем все это кончится. А кончилось все самым невероятным образом.
Соболев сказал, что хочет пригласить эту девушку к нам на ужин и познакомить со мной. Мое природное любопытство победило жуткую ревность - в конце концов, пусть уж встречаются дома при мне, чем бегают на тайные свидания - и я горестно стала готовиться к встрече, придумывая, что подать на стол нежданной гостье, и куда какого яда насыпать и в каком количестве.
Но в назначенный день и час Соболев не появился, - это тоже в его духе, - он позвонил и сообщил, что из-за срочной работы задержится и приедет позднее. Выходило, что мне прийдется один на одни встретиться с объектом его восхищения. И Лола пришла.
Меня пронзил гордый взгляд фиолетовых глаз возникшей в прихожей красивой девушки. Я почувствовала необъяснимое волнение, когда вела ее в комнату, суетливо приглашала к столу, и не могла понять, что со мной происходит. От девушки исходила какая-то властность – это не было высокомерие, скорее, ясно осознаваемое чувство собственного достоинства, и оно совсем не вязалось с моими приземленными личными трусливыми и ревнивыми мыслишками.
- У меня курица с лапшой, - я придвинула ей тарелку.
- С чем?
- С лапшой. Этот Соболев постоянно меня воспитывает и поучает. Когда я готовлю рожки, он говорит, что это - рожки. Хорошо, отвечаю я, пусть будут рожки, но тогда будет и лапша. Должна в этой жизни существовать какая-то неправильность, иначе – скучно.
Лола устремила на меня оценивающий фиолетовый взор… и рассмеялась.
- А я совсем не умею готовить, - вдруг по-свойски сказала она, и стало понятно, что она не кичится этим, просто констатирует – не умею, и все. – Наверное, я не смогу даже приготовить эту… как ее… яичницу.
Тут мы вместе весело рассмеялись. Мое напряжение спало, и мы просто начали болтать.
Лола расспросила меня о дочке, и я рассказала, что Светланка уехала три дня назад с моей мамой в другой город – к родственникам на смотрины.
В свою очередь, Лола немного поведала о своих родителях – в их семье все были потомственные юристы, уже в нескольких поколениях, очень много родственников у нее живет заграницей.
Я рассказала, как полгода назад нечаянно попала в кино, знакомый Соболеву режиссер решил доснять эпизоды и ему потребовалась актриса на роль, которой не было в сценарии. Ему нужна была такая краска – странная девушка, которая бродит по улицам и все время оказывается на месте каких-то драматических событий. Вот я и бродила, как сонамбула, с отрешенным лицом инопланетянки, а за мной неотступно следовала камера. Потом все это было вмонтированно в фильм, правда, уже без моего участия.
Лола слушала с напряженным вниманием.
- Мне тоже по роду профессии приходится часто быть свидетельницей различных драматических событий, - сказала она.
Пришел Соболев, возбужденный и уже где-то выпивший, начал пересказывать потешный сценарий, который ему довелось прочитать днем, но странное дело, в этот вечер его остроумие не производило впечатления, он словно был лишним, назойливо прервавшим уединение двух секретничавших до того людей.
Лола сдержанно улыбалась, элегантно ела с помощью ножа и вилки мою курицу, пила вино из высокого тонкого бокала, а сама все смотрела и смотрела на меня
- У вас очень красивая жена, - сказала она Соболеву перед уходом. - Я благодарна вам за это знакомство.
На другой день Лола пригласила меня в кафе, я позвонила Соболеву и сообщила ему об этом, но он грубо заорал в трубку, что очень занят, и я могу делать, что хочу. Мы встретились с Лолой и проговорили целый вечер на самые разные темы, удивляясь, как легко и интересно нам вдвоем - словно две струны зазвучали в унисон, словно взлетели две птицы и враз заработали большими крыльями, набирая высоту.
А потом мы встречались вновь и вновь.
Соболев знал о наших контактах, сначала это его забавляло, он, в принципе, уже понял, что Лолу не интересуют мужчины. Он иронично ухмылялся, когда она стала приносить мне цветы и подарки, конечно, это его задевало, но гордость, самолюбие и боязнь открыто проявить ревность не позволяли ему прервать наши отношения. А когда я теснее сблизилась с Лолой, когда между нами возникло нечто большее, чем дружба, а он вновь оказался обделенным вниманием, Соболев стал злой, молчаливый, часто прикладывался к бутылке. Через некоторое время он стал брюзжать: ему не нравилось что и как я делаю в доме, как ухаживаю за дочкой. Все это было невыносимым и парадоксальным - чем больше я сближалась с Лолой, тем больше он злился, чем больше он злился, тем больше я тянулась к Лоле. Когда он в открытую начал нас унижать и грозить психбольницей, я забрала Светланку и переехала в квартиру, которую сняла для нас Лола.
Все было так, почти так, по-крайней мере Лола назвала достаточно причин, по которым я снова ушла от Соболева. Но все-таки мне хотелось верить, что этот импульсивный и резкий, обидчивый и ревнивый, талантливый и умный человек, отец моего ребенка, по-настоящему, искренне меня любил и что хоть капелька этого чувства сохранилась у него и сейчас...
Лола сдержала обещание. В пятницу после обеда за нами заехали на машине Рита и Катенька, две крупные, длинноволосые девицы, живущие "семьей", и мы отправились на уикенд. Все радовались солнцу и сразу установилось отличное настроение. Я уже несколько раз встречалась с нашими спутницами и эти раскованные, смешливые, ярко разодетые девчонки были мне симпатичны, а они явно симпатизировали мне и подшучивали над несколько чопорной и манерной Лолой. Влюбленные друг в друга Рита и Катенька часто целовалось, оживленно рассказывали скабрезные анекдоты, поочередно рулили старенькой японской машиной, которую они купили, заработав деньги на продаже тряпок, импортируемых ими из Турции. Некоторое время мы колесили по базарчикам и супермаркетам и накупили всякой всячины: несколько бутылок сухого вина, упаковку баночного пива, конфеты и печенье, овощи и зелень, мясные консервы и пол-ящика газированной воды.
- Вы развалите наш драндулет! - восклицала Рита, каждый раз, когда Лола, я и Катенька, потратив кучу денег, тащили в машину очередные пакеты и коробки.
- Нам должно хватить на три дня, - резонно замечала практичная Лола.
- Чтобы сытно поесть, можно было бы отправиться в какой-нибудь ресторан! - спорила с ней Рита. - А там, куда мы едем, нам вполне хватило бы солнца, воды, любви и... выпивки.
Наконец машина вырвалась на загородное шоссе. Мы с Лолой сидели на заднем сидении и Лола держала меня за руку.
- Надо торопиться, я хочу искупаться еще до заката солнца, - проворковала Катенька и, задрав майку, подставила голые груди встречному ветерку, который обдувал нас сквозь настежь открытые окна автомобиля.
- Купающейся ты романтичнее смотришься под звездами, - сказала Рита, и беспечно отпустив руль, смеясь, нагнулась и чмокнула Катеньку в выпятившийся темный сосок. Машина вильнула в сторону.
- Вы угробите нас, лесбиянки несчастные! - испугано вскрикнула Лола и вцепилась пальцами в мою ладонь.
- Правильно, киска, следи за дорогой, - хихикнула Катенька. - Я сама себя поласкаю, я что-то перевозбудилась. - Она сунула руку под резинку цветастых, полотняных шортов и, откинув голову на спинку сиденья, блаженно закрыла глаза.
Наш путь лежал к большому водохранилищу, к одному из его заливов, где, по рассказам девчонок, в чистом сосновом бору располагался волшебный кемпинг для отдыха молодежи. Я радовалась возможности повращаться в шумной, веселой компании - все же наша жизнь с Лолой была больше затворнической и я стала осознавать, что теряю многих своих знакомых и друзей. А все знакомства Лолы были, мягко говоря, специфическими.
В зеркале заднего обзора я видела юное, раскрасневшееся лицо Катеньки с прикрытыми глазами и легкой эротичной улыбкой на губах. Она была близка к разрядке и все молчали, не мешая ей.
Мне тоже требовалась разрядка, слишком напряженно работал мой мозг в последние дни, и я была по-настоящему счастлива, что Лола устроила эту поездку.
- Забудь обо всем, что тебя тревожит, - сказала она сегодня утром. - Думай о том, что на свете есть только я и ты.
Я конечно согласилась с ней, но инстинктивно ощущала нехватку какой-то полноты, требовалось чего-то еще, о чем я боялась сказать Лоле. С детства, со школьных лет я обожала пикники и вообще всякие путешествия и приключения. Дух коллективизма воспламенял мою энергию. Мне кажется, что я даже становлюсь красивее и более значимой, когда на меня смотрят десятки глаз, все-таки я какая-никакая актриса и одиночество мне противопоказанно.
- О-ох!.. - вдруг вскрикнула Катенька, дернулась, словно очнулась ото сна, и виновато посмотрела на нас, хлопая выгоревшими ресницами.
- Развратница, - с укором бросила ей Рита.
Мы все дружно рассмеялись.
Место, куда наконец прикатил наш потрепанный автомобиль, показалось мне очаровательным, я сразу в него влюбилась. Несколько летних домиков с террасами укрылись среди сосен, до песчаного пляжа от них не более полусотни метров, вечернее красное солнце спускалось к кромке воды, воздух, пахнущий хвоей и влагой, будоражил ноздри до головокружения.
Наша комнатка в коттедже, оклеенная светленькими обоями, с двумя застеленными кроватями, торшером под пластиковым абажуром, маленьким холодильником и радио на тумбочке, тоже оказалась прелестной и уютной.
Мы сбросили одежду и переоделись в купальники. Лола смотрелась обольстительно, - гибкая талия, упругие бедра, тонкие изящные руки, - ее тело, равнодушное к мужским взглядам, было тем не менее на редкость женственным и манящим, только лицо без косметики, в обрамлении короткой стрижки выглядело немного мальчишеским. Думаю, и я смотрелась не хуже, - в ярком крохотном бикини, с золотистыми волосами, собранными лентой на затылке. Нашим телам не хватало загара, но за этим мы сюда и приехали, я верила, что солнечных лучей для нас в эти дни будет в избытке.
Сбежав с террасы, мы окунулись в мелководье залива. С водной глади берег, освещенный красным уходящим солнцем, смотрелся волшебно, но пляж в это время, к моему удивлению, оказался достаточно безлюдным.
Тело не ощущало температуры воды, мы долго плыли, пока под ногами не исчезло дно, и тогда мы повернули назад. Я увидела, как с криками и брызгами в воду влетели наши спутницы, они даже не утрудили себя надеть верхние части купальников. Плавки на них тоже были чисто символические - узкие спереди и совсем сходящие на нет сзади. Они барахтались и плескались в воде и включили нас в свою веселую игру, когда мы подплыли.
- Моими предками были дельфины! - кричала Катенька, оглаживая лоснящееся от воды молодое тело.
- Девчонки - мы высшие!
- Разве есть что-нибудь восхитительнее женского тела!
- Какая ласковая вода, это просто сказка о любви!
Лола, как волшебная рыбка, юрко ныряла между телами Риты и Катеньки, в какой-то момент они вдруг обнялись втроем, переплели руки и ноги, закружились в небольших волнах, напевая что-то без слов, блаженно закрыли глаза. Я отплыла чуть в сторону и любовалась ими – все равно я никогда не чувствовала себя лесбиянкой, но девчонки были очень красивы, очень естесственны в своем влечении друг к другу, по-крайней мере, они казались мне более натуральными, чем эти загадочные трансики Алик и Лева, так поразившие воображение Лолы.
Уже в густеющих сумерках мы отъехали на машине вдоль берега метров на триста от кемпинга и облюбовали небольшую травянистую полянку, окруженную кустами дикой облепихи.
Катенька водрузила на капот машины магнитолу, густо-парное вечернее пространство наполнил мягкий музыкальный ритм. Рита выгрузила из машины наши припасы в коробках.
- Мы за дровами! - крикнула она и вместе с Катенькой исчезла в кустах.
Не дожидаясь их, Лола собрала немного сучьев и сложила костер.
Я вскрыла консервы и откупорила бутылки с вином, расстелила спальники на траве, расставила пластмассовую посуду, разложив в нее разнообразную снедь. Все оказалось шикарно.
Из кустов появились Рита и Катенька, они с трудом тащили здоровенную, суковатую корягу. Катенька норовила развернуться, а Рита кричала ей:
- Да иди ты задом! Задом иди!
- Я не могу идти задом! - возмущалась Катенька. - Мои предки были дельфинам, а не раками!
Наконец, мы с Лолой помогли им пристроить корягу рядом с начавшими уже разгораться сучьями.
- Она будет гореть всю ночь.
Мы расселись и начали пить вино, болтая о всяких пустяках.
- Мы слышали, вы встречаетесь с транссексуалами? – вдруг спросила Рита.
- Что в этом предосудительного? - Лола настороженно дернула плечами. - Они тоже люди.
- Я знала их, когда они еще носили платья и туфли на каблуках, - сообщила Катенька.
- Этому Леве и впрямь следовало сменить пол - более необаятельной и некрасивой девушки в жизни не встречала, - засмеялась Рита.
- Да, уж это была образина! - пьяненько поддакнула Катенька. - Я никогда ее не хотела.
- Ну что вы, - вмешалась я. - Лева очень милый. Он хочет ребенка.
- Я бы посоветовала ему сначала родить ребенка, а потом уже сменить пол. Тогда бы он стал отцом и матерью одновременно, - весело сфантазировала Рита.
Но Лола оставалась серьезной.
- Им никто никогда не поможет в жизни. Чаще всего они вызывают презрение. И это несправедливо, - сказала она.
- Нам тоже никто никогда не поможет в жизни! - резко выкрикнула Катенька. - Мы решили обеспечивать себя всем сами, поэтому Рита таскает из Турции эти баулы с дешевыми тряпками, а я распихиваю их по магазинам и продавцам. Мы крутимся с утра до ночи, это чудо, что на два дня мы вырвались сюда!
- Я говорю не о материальной стороне дела. Я говорю о том, что творится у всех нас в душе.
- Не надо о грустном, Лола. – Рита раскурила сигарету от тлеющего прутика, пальцы у нее заметно дрожали. - Хотя у Левы и Алика есть реальный шанс обзавестись семьями, проделав все эти омерзительные операции. Нам же остается только мечтать о том, чтобы узаконить отношения. Мы - нелегалы.
- Когда-нибудь и у нас разрешат подобные браки. – Я попробовала это сказать успокаивающе.
- Возможно, но до тех пор у нас не будет полноценных отношений, - заключила Рита.
- Вы с Лолой счастливые - у вас есть ребенок, - тихо и грустно прошептала Катенька.
Разговоры иссякли, музыка кончилась и теперь только ночные звуки наигрывали нам со всех сторон: ленивый прибой большого залива, стрекот насекомых, потрескивание догорающего костра. Рита и Катенька стали ласкать друг друга. Лола тоже обняла меня и, притянув к себе, поцеловала горячими губами в ухо, от нее пахло вином. Девчонки опьянели, рука Риты расстегнула молнию джинсов Катеньки, губы слились в поцелуе - в плавном движении подбородков, кольцо объятий становилось крепче.
- Давай оставим их, пойдем в дом, - шепнула я Лоле.
- Ты не хочешь любить под ночным небом? – она оказалась прилично пьяненькой.
- Мне прохладно... Хочу в постель.
В маленькой комнатке мы задернули штору на окне и включили розовый торшер, затем разделись донага и нырнули под легкое покрывало. Мы были уже достаточно возбуждены, влажными, и Лола всунула в меня большой палец. Остальными пальцами она массировала легкими круговыми движениями мой клитор - с какой-то особой тщательностью, нежностью, размеренностью. Она уже хорошо знала, какие именно мне нужны движения, и скоро по моему телу пробежала дрожь, мышцы напряглись, сжав ее палец в моей глубине, - именно от этого пальца я вдруг стремительно и бурно кончила, едва он вдавился в какую-то особую и таинственную точки моего влагалища.
У меня даже не было сил подарить ответную ласку Лоле, я вся растворилась в чарующем блаженстве. Она почувствовала мое состояние, сама расслабилась, и подсунув руку под мою шею, умиротворенно, по-матерински прижала мою голову к своему плечу.
- Ты счастлива? - спросила меня Лола.
- Да, - искренне ответила я.
Но какой-то уголек необъяснимой тревоги тлел в моем подсознании.
Утром мы недолго нежились в постели, примчались Рита и Катенька и принесли завтрак: апельсины, печенье и лимонад.
- Вашим бледным, измученным в пароксизмах любви телам срочно требуется загар! Солнце к вашим услугам, милостливые и развратные дамы! - возвестили они и сдернули с нас покрывало.
Я бодренько выпрыгнула из постели, натянула крохотные трусики и сладко, томно потянулась. Рита и Катенька уставились на меня двумя парами восхищенных глаз.
- Викуля, у тебя фигура - просто класс!
- Никогда не скажешь, что ты рожала!
- Не пяльтесь на мою жену, сладострастницы, - вмешалась Лола, выбираясь из постели. - Я испепелю вас ревностью!
- Не будь такой жадиной, Лола! Дай полюбоваться очаровательными грудками!
Я была польщена, обожаю комплименты, каждая актриса стремится, чтобы только ею восхищались, только ее любили. Может это эгоистично, но такова составная часть театральной профессии, я невольно обижалась и сердилась, когда Лола иногда деликатно упрекала меня, что в общественных местах я слишком выставляюсь напоказ и стремлюсь обратить на себя общее внимание.
- Какой мне надеть купальник? У меня их два, - кокетливо спросила я, перебирая свои вещи.
Девчонки вдруг прыснули от смеха.
- Вы чего?
- Мы пойдем на такой пляж, где купальник тебе вообще не понадобится, - смеясь объяснила Катенька.
- Конечно, выкинь их, - подтвердила Рита, загадочно играя губами. - Мы будем загорать голыми.
- Вот как? - изумилась я.
- Твою прелестную попку просто грех скрывать. Ты произведешь там эффект!
- Где там?.. Лола?.. - обратилась я к своей любимой.
- Обыкновенный нудистскнй пляж, - хмыкнула Лола. - Его называют Диким, там действительно все загорают голыми.
- Интересно... - заинтригованно произнесла я.
Накидав в пакеты банки с пивом, сигареты, напитки и фрукты, мы, наконец, отправились на пляж, где меня ожидали, как я понимала, новые впечатления. Конечно, мне не раз приходилось купаться голой где-нибудь в укромных местах, но мысль, что придется раздеться при большом количестве людей, при свете яркого дня, будоражила меня греховной новизной. Впрочем, разоблачаться прилюдно - тоже составная часть актерской профессии.
Мы бодро шагали вдоль берега по сыпучему песку, который уже начал накаляться, как и темно-синее небо 6eз единого облачка над головой. Лола чуть поотстала, занятая какими-то мыслями, и я обернулась к ней. Влажная майка прилипла к ее груди, обозначив соски. Все-таки нечто лесбийское изначально во мне есть. Я порой дурею от вида неприкрытой женской груди с красивыми очертаниями. Я молила Бога, чтобы все эти бредовые идеи Лолы насчет операций по смене пола оказались обыкновенной блажью. Не могла себе вообразить трансформацию стройного, нежного тела в грубую мужскую фигуру, да еще наполненную сутью Лолы.
- Ты очень красивая! - крикнула я ей.
Она смущенно улыбнулась и оттерла пот с раскрасневшегося лица.
Дикий пляж раскинулся на песчаной косе, вдающейся в залив и покрытой мелким редким тальником. Легкий ветерок с водохранилища теребил ветки кустарника, на которых тут и там в виде импровизированных тентов были накинуты разноцветные платья и рубашки. Меня удивило неожиданное множество голых загорелых тел и то, что от всей этой картины веяло какой-то тихой, райской идиллией.
Мы выбрали удобное место, составили пакеты в кучу, девчонки быстро, без церемонии скинули легкую одежду и тоже остались голыми. Стягивая с бедер трусики, я невольно глянула по сторонам. Чьи-то глаза смотрели на нас, но это было не более, чем ленивое любопытство к вновь прибывшим. Впервые в жизни я видела вокруг себя такое скопление обнаженных мужчин и женщин, не стесняющихся неприкрытости своих гениталий. Кто-то отрешено распластался под солнцем, широко раскинув руки н ноги, кто-то резался в карты, кто-то играл в волейбол ярким надувным мячом - все, как на обычном пляже, кроме одного - все люди были голые, как в бане. Или как в первозданном раю.
К нам тут же подбежали две загорелые девушки с короткими стрижками и стали радостно обниматься и целоваться с Ритой н Катенькой. Волосы на их лобках были выбриты и припухлые сомкнутые щелки выглядели по-детски беззащитными. Они вдруг о чем-то зашептались, поглядывая на меня.
- Она натуралка? - донеслось до меня.
- Нет, она живет с Лолой.
- Красивая...
Опять мной любовались, моя ладная фигура вызывала восхищение. Я уже начала ощущать радость от пребывания на диком пляже. Нагота наполняла легкостью и пьянила сознание дикой необузданной свободой. Телу не было жарко, нигде ничего не давило и не врезалось
- Кто это? - спросила я Лопу, когда стриженные девчонки вместе с нашими подругами убежали купаться.
- Такие же розовые девочки, как и мы. На этом пляже таких большинство.
- А мужчины? - почему-то поинтересовалась я.
- А мужчины, в основном, голубые.
Вот оно что! Оказывается, здесь целое царство-королевстве! Или республика розово-голубая! Может поэтому я почти не видела смешанных компаний, мужчины загорали отдельно сплоченными группками, женщины отдельно. В хорошенькое место я попала. Безграничен путь познания.
- Кстати, ты можешь увидеть здесь много известных людей, - сообщила Лола. – Так сказать, светских персонажей.
Еще и так!
Мы с Лолой тоже немного поплавали, а потом легли под жаркие лучи на расстеленных широких полотенцах, я украдкой стала рассматривать загорающих вблизи меня.
Четверо мужчин в одинаковых черных очках и желтых соломенных шляпах выглядели живописно и загадочно. Они манерно играли в карты и пили водку из маленьких пластмассовых стаканчиков, запивая лимонадом. Наконец они бросили карты, один из них раздраженно встал, скинул очки и шляпу и направился к воде. Я действительно узнала в нем популярного поэта, который однажды выступал в театральном училище и читал неплохие стихи. Выходит, зря я тогда строила ему глазки, он находит вдохновение в других кругах.
Невдалеке несколько девчонок развлекались на песке акробатическими этюдами, без стеснения широко раскидывая ноги, и это выглядело как эротическое мини-шоу. Я бы тоже могла показать им класс, акробатика входила в программу моего обучения и тело мое очень гибкое.
Неожиданно я обратила виимание на молодого мужчину, одиноко бродившего вдоль кромки берега и задумчиво разглядывавшего водную гладь. Он тоже был голый, бронзово-загорелый, по спортивному сложен и вообще выглядел красавчиком. Казалось, его ничего не интересовало, кроме солнца и далекого горизонта. Безучастный к окружающим, он вызвал у меня интерес степенной мужественностью и красивой классической формы пенисом в ореоле темных кудряшек волос. Как-то не верилось, что и он мог оказаться "голубым", хотя черт его знает, кто есть кто в этом двуполом мире.
- Здравствуй, Лола, - услышала я хрипловатый голос.
Перед нами возникла загорелая до черноты женщина лет сорока, голая, с уже заметно отвисшей, морщинистой грудью и рыхлыми ляжками, но губы и глаза ее были ярко очерчены косметикой. К моему удивлению, Лола поспешно встала и чмокнула женщину в щеку. Женщина погладила Лолу по спине и ягодицам.
- Ты хорошо выглядишь. Только бледненькая, душа моя.
- Очень много работы. Вырвалась из города на два дня.
- Ты всегда была умненькой девочкой. Ты должна сделать карьеру, чтобы быть независимой и презирать этот мир, в котором каждый кому-то чего-то должен.
Она придирчиво и, мне показалось, ревниво оглядела меня.
- Эта девочка с тобой?
- Да, мы живем вместе.
- Как эту крошку зовут?
- Вика, - представилась я.
- Вика… Виктория – имя победительницы. Надеюсь, вам хорошо вместе.
- А ты все живешь одна? - спросила Лола и меня удивило, что она обратилась к этой женщине на "ты".
- Ты же знаешь, я не люблю постоянства и предпочитаю любить только себя, чтобы не быть обманутой или преданой, - Она вдруг поймала взглядом стайку молодых, обгорелых девчонок-акробаток, которые, нажарившись на солнце, стали собирать свои вещи и одеваться: натягивать кружевные трусики и яркие майки, застегивать сандалии. Глаза жеицииы стали хищными, острыми, тело нервно напряглось. - Во всяком процессе возбуждает лишь переходный период. Когда девочки одеваются или раздеваются, это возбуждает, будоражит фантазию, а когда они одетые - все уже буднично, привычно, скучно... Так и в любви - возбуждает лишь первое состояние влюбленности.
Повисло неловкое молчание, мы с Лолой не отозвались на сентенцию этой странной женщины. Она, видимо, это почувствовала, махнула рукой.
- Позвони мне как-нибудь, хорошо? Мы с тобой поболтаем.
- Кто это? - спросила я, когда женщина неспешно, с достоинством удалилась вслед за стайкой девиц.
- Марьяна. Мне было тринадцать лет, когда мы встретились. Она преподавала нам в художественной школе, мы лепили из глины и пластилина. Марьяна приучала нас ощущать сексуальное возбуждение от прикосновения пальцев к упругому, мягкому материалу... Хм, я оказалась способной ученицей и позднее она обучила меня лесбийской любви. - Лола опять хмыкнула и отмахнулась. - В общем, мне неприятно ее вспоминать. В ней есть что-то жадное, развратное, ее интересует только секс, и она так упорно не пускает никого в свою душу, что начинаешь сомневаться, есть ли она у нее в принципе или там какой-то механизм, иногда она кажется мне ослепленной сексуальной маньячкой, безутешной охотницей за девочками.
Я помолчала и спросила:
- Лола, если бы тебе тогда встретился мужчина, ты смогла бы стать другой?
- Не знаю. Не хочу об этом думать. Мне омерзительна сама мысль, что ко мне может прикоснуться мужчина. Порой я презираю этих "голубых", за то что они ласкают друг друга. Хотя, конечно, они чем-то близки нам, некой обреченностью, одиночеством, что ли, поэтому мы и держимся вместе.
Рассеянным взглядом она посмотрела на двух молоденьких парней, лежащих неподалеку в обнимку. Они нежно украдкой целовались и гладили друг друга по плечам и бедрам.
- Если хочешь, пройдемся вдоль берега, - предложила Лола. - С дальней оконечности косы очень красивый вид на берег.
- Хорошо, - согласилась я.
Мы шли с Лолой по теплому, мокрому песку, держась за руки, разглядывая загорающих. Какой-то худощавый мужчина, приподнявшись на локте с тростниковой подстилки, окликнул Лолу и приветливо помахал нам рукой.
- Это Дэн, - сказала Лола. - Модельер. Давай подойдем к нему.
Мы подошли и присели рядам на край подстилки, закурили "Мальборо".
- Как дела, Лола? - спросил Дэн.
- Нормально, - ответила Лола.
- Ну, тогда все о-кей! - Он играл маленькими глазками и теребил тонкими ухоженными пальцами массивную золотую цепь на худой, до черноты загорелой шее. Его волосы были стильно выбриты на висках и подкрашены. Рядом лежал еще молодой парень, ягодицами кверху, его волосы на голове тоже были сострижены до самого затылка, а со лба свешивались обесцвеченые пряди.
- Это твоя новая жена? - спросил Дэн, оглядев меня. - Красивая.
- Ее зовут Виктория. Она актриса.
- О, я как раз сейчас готовлю серию костюмов для театрального спектакля по библейским мотивам. По моей концепции, хотя Христос и предстал перед нами в обличий мужском, но по сути это была женщина. Иначе не объяснишь факт непорочного зачатия с генетической точки зрения. В любой клетке женщины есть только женские половые хромосомы XX, а в мужской клетке - и женская и мужская ХУ. Мужчина определяет пол потомства, передавая X или У. Отсюда, женщина не может родить мужчину без участия самого мужчины, без капли его спермы, которая как известно к святой и непорочной деве Марии попасть не могла. Сама по себе Мария могла родить только женщину. Кстати, поэтому Бог сотворил Еву из ребра Адама, а не наоборот. Из ребра Евы по-природе нельзя сотворить мальчика. Отсюда можно сделать вывод о половой ориентации Христа.
- Ты считаешь, что в каждом мужчине есть женское, но в женщине нет мужского? - спросила Лола.
- Говоря генетическим языком, да. - Он рассмеялся, обнажив ровные вставные зубы. - Но я думаю, со своей новой женой ты ведешь себя вполне по-мужски?
Лола неопределенно кивнула.
- А это моя новая жена, клевый мальчишка, - он похлопал ладонью по голым ягодицам лежащего рядом парня. Тот приподнял голову, посмотрел на нас невинными, пронзительно-голубыми глазами и смазливо улыбнулся.
Мне почему-то стало не по себе от такого представления, нас уравняли какой-то неполноценностью, перевели во второй сорт тем, что мы с этим гомиком "новые жены".
Невдалеке вновь прошел тот мужчина, на которого я обратила внимание. Он вдруг посмотрел в нашу сторону, оглядел каждого из нашей компании, перевел взгляд на меня и наши глаза встретились, я невольно изобразила на лице стыдливое выражение, и он как бы понимающе чуть заметно кивнул головой. Видимо, он был нормальный мужик, кто-то ведь должен быть здесь нормальным!
Мое настроение переменилось, благостное состояние улетучилось, стало жарко и душно. Кожа болезненно покраснела, я сказала Лоле, что не хочу превращаться в вареного рака, и потому надо спешно уходить.
До кемпинга я тащилась, словно продираясь сквозь удушливое марево. Путь казался бесконечным, в моей распухшей от жары голове и взбудораженной душе как в раскаленном котле бурлили мысли и чувства: причудливо возникали образы "голубого" Христа, модельера Дэна, нежно целующихся мальчиков, сексуальной хищницы Марьяны, к которой так поспешно кинулась моя Лола, как к родной маме, а теперь она будет еще ей звонить,- ну и дьявол с ними, я больше ничего не хочу знать об этом перевернутом мире, в котором очутилась по какой-то злой воле. Лола пыталась мне что-то объяснить, но ее слова с трудом доходили до моего воспаленного разума.
- Мне плохо, Лола, я, наверное, сгорела на солнце, - ныла я, чувствуя тошноту и головокружение, лишь бы скорее дойти, доползти… Только в тихой прохладе нашей комнатки, отлежавшись с мокрыми полотенцами и немного вздремнув, я успокоилась и пришла в себя.
Вечером на большой террасе одного из коттеджей устроили дискотеку. Стянулось много отдыхающих, большинство из которых я видела днем на пляже. Продемонстрировав друг другу без прикрас обнаженные тела, теперь к вечеру все словно соревновались в вычурности и экстравагантности своих одежд и причесок. Мы выглядели скромно, на мне было легкое коротенькое платьице, Лола одела шорты цвета хаки и калифорнийскую майку.
Ритмичным волнами пульсировала гирлянда разноцветных огней вокруг танцплощадки, из динамиков мощно бухала музыка, все пили пиво, курили сигареты, попахивало анашой.
Я еще чувствовала слабость и мы танцевали с Лолой только медленные танцы, ласково поглаживая друг друга пальцами, и вдруг из-за ее плеча я вновь встретилась глазами с мужчиной, которого видела днем, одиноко бродящим у воды. Он стоял у края веранды в легких светлых брюках и голубой джинсовой pyбашке с закатанными рукававми и пристально смотрел на меня ничуть не смущаясь. Я улыбнулась ему, мне понравилась открытость его взгляда, правильная форма носа и подбородка, высокий лоб с зачесанными назад гладкими пшеничными волосами.
Обьявили небольшой перерыв и мы направились к скамейке, на которой беззастенчиво обнимались уже заметно пьяненькие Рита и Катенька, они протянули нам по банке пива.
- Вон тот тип все время пялится на вас, - сообщили они.
- Ты с ним не знакома? - спросила меня Лола.
- Кажется, нет, - смеясь ответила я. - Но если он пригласит меня на танец, постараюсь узнать, кто он такой.
Когда зазвучала следующая мелодия, незнакомец-мужчина подошел и пригласил меня на танец. Я глянула на Лолу, та настороженно пожала плечами. Хоть на танцплощадке могу я распоряжаться собой, решительно подумала я, и пошла с ним.
Мы неспешно кружились, среди толпы танцующих, умело избегая столкновений с экспрессивными подвыпившими парами, от него едва заметно и приятно пахло дорогим мужским одеколоном, на своей трепещущей спине я чувствовала его уверенные руки.
- Вы здесь часто бываете? - вежливо спросил он меня.
- Впервые. Меня привезла сюда подруга.
- Мне показалось, с вашей подругой вас связывает нечто большее чем дружба, извините, я наблюдал за вами.
- А у вас разве здесь нет никаких привязанностей? - с ехидством поинтересовалась я.
- Нет, - искрение рассмеялся он. К концу танца я узнала, что его зовут Вадим, он занимается бизнесом, приехал сюда на "Вольво" и не имеет ничего общего со странными обитателями этих красивых мест.
- Довольна? - испытующе глядя на меня спросила Лола, когда я вернулась к ней.
- Ты ревнуешь?
- Разве я не имею права ревновать?
- Я хочу выпить, - потребовала я, танец с мужчиной невольно взбудоражил меня и большой стакан сухого вина, протянутый мне Ритой, пришелся кстати.
- Ты плохо чувствовала себя днем. Может не будешь пить? - раздраженно попросила Лола.
- Не надо мне указывать! - отрезала я.
Зазвучал популярный шлягер, который кружил мне голову еще несколько лет назад, я сентиментальна на музыкальные воспоминания, как правило, каждое из них связано с определенным эпизодом в моей личной жизни. Подчиняясь ритму, руки и ноги невольно пришли в движение, видимо, Лола сочла их пошлыми и обожгла меня ледяным взглядом.
И тут меня понесло. Джинн вырвался из бутылки. Слишком долго копилась энергия, моя артистическая душа взбунтовалась против смирения и праведности, слишком долго я не выходила на сцену и не срывала аплодисментов. Я должна наконец встряхнуться.
Выскочив на танцплощадку, я устроила настоящее шоу: то я кривлялась, кокетливо и томно пуская глазами стрелы в разные стороны, привлекая к себе удивленно-ободряющие взоры, потом пускала в ход гипнотизирующие движения анаконды и все просто обомлевали от моих импровизаций. Охмелевшую от вина и музыки, меня захватывало осознание того, насколько сексуально я сейчас выгляжу, напор моих страстных движений вытеснил всех вокруг и вскоре я осталась одна на танцевальной площадке в окружении восторженно хлопающих в такт геев и лесбиянок.
Вдруг передо мной возник Вадим, я на мгновение опешила, но увидев, как задвигалось в танце его тело, гибко, умело, изобретательно, я призывно помахала ему, мы взялись за руки, сплетя пальцы и начали вытворять с ним немыслимое, он восхитительно чувствовал музыку и мы смотрели друг другу в глаза, мое шоу продолжалось, усиленное нежданным партнерством, потому что этот мужчина мне явно нравился, стервец такой, и когда без перерыва зазвучала другая, плавная мелодия, он обнял меня притянул к себе и мы начали танцевать медленное танго. Я прильнула к нему обессилено, ощущая трепетную радость, оттого что красивый мужчина водит меня в танце в своих руках и окружающие ошарашенно смотрят на нас. Он был умелым кавалером и в медленном танце, а тут они покатили одни за другим. Мы станцевали этот танец, потом другой, когда окончился третий танец и мы вернулись к скамейке, Лолы там не оказалось.
Я сбежала с веранды, разочарованно огляделась вокруг, дальше нескольких метров от коттеджа уже ничего не было видно, но я все равно сделала круг среди темных стволов сосен, выкрикивая имя Лолы.
- Она ушла? - спросил Вадим, подходя сзади.
- Ну и пусть! - отрезала я.
- Погуляем? - нерешительно предложил он.
Я кивнула и мы отправились в темноту.
- Ты хорошо танцуешь, - сделала я ему комплимент. - Специально занимался?
- О, нет! - рассмеялся он. - Просто всегда хорошо чувствовал ритм и умел управлять своим телом. Когда-то немного занимался спортивной гимнастикой. Расскажи лучше что-нибудь о себе?
- Я окончила театральный институт.
- Где ты играешь?
- Нигде, - честно призналась я. - Играла в студенческих постановках. Пару раз была занята в антрепризных спектаклях. Потом снялась в кино. Правда, роль была маленькой и знаменитой меня не сделала. Потом я родила ребенка.
- Ты была замужем?
- Официально нет. Но я прожила с одним человеком пять лет, правда, с небольшими завихрениями.
Я знала, что речь неизбежно зайдет об этом.
- А ты женат?
- Не успел. Я два года учился и работал в Америке. Получил диплом финансового менеджера. Недавно вернулся сюда.
- Не нашел себе американку?
- Не нашел.
- Почему?
- В них мало естественного, всем поведением управляют социальные схемы и я всегда тосковал по русской женской чувствительности и безрассудности.
Мы вышли к заливу. Над темной гладью мерцали звезды, поражавшие бесконечностью, где-то среди них находилось уже вступившее а силу мое августовское созвездие Льва.
- Кто ты по гороскопу? - спросила я Вадима.
- Кажется, Водолей.
- Значит, ты тоже достаточно романтическая личность.
Он взял меня за руку, доверчиво сообщил:
- Я люблю хорошую еду, дорогие автомобили и.. ночные купания.
- Ночные купания?.. - восхитилась я - Слушай, каждое лето мама отправляла меня в пионерский лагерь, и самым таинственным, самым чарующим в том расписанном по режиму бардаке были ночные сбегания на речку. До сих пор кожей помню эти запретные купания в густой и горячей, как парное молоко, ночной воде.
- Если так хочется оживить воспоминания, то пошли купаться, - запросто предложил он.
- У меня ведь нет купальника.
- Можно искупаться... без всего.
- О! - воскликнула я.
В конце концов, подумала я, мы видели друг друга голыми днем, почему бы не искупаться голыми ночью? Я скинула на траву платье, стянула маленькие трусики и кинулась в воду. Вадим тоже мигом избавился от одежды и бросился вслед за мной. В этом месте берег был не таким пологим, как на пляже, уже очень скоро наши ноги не ощутили дна. Вода в ночи оказалась восхитительной.
- Не уплывай далеко, я не хочу потерять тебя во тьме, - предупредил он. - Я близорукий.
Мы кружились на месте, плавно перебирая в воде руками, иногда Вадим приближался и я чувствовала, как соприкасаются мимолетно в воде наши руки и ноги, вообще-то в этих холодных лягушачьих прикосновениях было мало чего приятного, но Вадим явно шел на сближение и физический контакт.
- Ты довольна? - спросил он меня и широким взмахом руки послал ко мне бурлящую волну.
- Я ощущаю такую легкость, что кажется, если выйду из воды, то буду уже весить две-три тонны, - отфыркиваясь сообщила я ему.
Он вынес меня на берег на руках, пробежал несколько метров и осторожно поставил на песок. Не отошел, а остался стоять очень близко. От этой близости или просто на воздухе я почувствовала легкий озноб, обхватила себя руками.
- Надо одеться, - сказала я.
Вадим набросил мне на плечи свою рубашку, притянул к себе и поцеловал. Я ответила ему на этот поцелуй, наши языки переплелись, он обхватил меня за талию, а я обвила руки вокруг его шеи. Мы яростно работали ртами, словно пытаясь высосать друг из друга желанный, умопомрачительный оргазм, страсть нарастала, его холодный, но уже твердый член упирался мне в живот, я коснулась его кончиками пальцев и это вдруг испугало меня, это уже была не игра.
Он потянул меня вниз, на песок, стал неистово целовать и покусывать соски моих грудей. Я бессознательно защищалась, упираясь ладонями в его крепкие плечи.
- Нет, нет... - шептала я.
- Ну, почему?.. Ты же хочешь?
Я действительно хотела и это была реальность моих ощущений в настоящий момент, но именно это осознание заставило меня вдруг трезво оценить ситуацию: где-то была Лола, которая наверняка сходила с ума, я вовсе не хочу ей изменять и причинять боль, пусть я на нее сердита, но это не лучший, как я уже знала из личного опыта, способ мести, ничего путного из этой скоропалительной связи не вышло бы все равно, и вряд ли я получу удовлетворение, к тому же меня раздражал мокрый шершавый песок под моей голой задницей.
Конечно, эти доводы Вадима совсем не интересовали, он уже сильно завелся и тяжело дышал в предчувствии секса, все больше подминая меня под себя, он действовал не грубо, но настойчиво, горячая рука уже ласкала мои половые губы, между которыми предательски становилось жарко и влажно, но сознание мое было ясным, я уже знала, что не допущу последнего... его тело втиснулось между моими бедрами, ягодицы ритмично задвигались приноравливаясь, еще немного и он вошел бы в меня, я схватила его пенис, сжала и тут он плеснул на мои губы струю спермы.
Покорчившись немного в судорогах, он обмяк, откинулся на спину и не мигая уставился на звезды.
Я вытерла пылающую промежность и мокрую руку своими трусиками. Встала, счистила налипший песок с ягодиц и бедер, одела платье, грязные трусики зашвырнула в кусты. Не сказав ни слова, пошла в сторону кемпинга. Вадим меня не окликнул...
Свет в окне нашего коттеджа не горел, я поднялась на террасу, услышав, как под моими ногами тихо по-кошачьи мяукнули половицы. Дверь оказалась тоже заперта и я легонько постучалась.
- Лола, Лола... - тихо позвала я.
Она не отозвалась, хотя я была уверена, что Лола находилась внутри.
Я спустилась вниз и обошла дом в надежде, что окажется открытым окно, но и оно оказалось запертым на щеколду, тогда я вернулась к двери и еще раз постучала.
- Лола!..
- Убирайся! - раздался сдавленный крик.
Я обессилено опустилась на корточки, прижавшись спиной к дощатой стене. Кругом было тихо, застывший лунный свет рельефно очерчивал верхушки сосен. Мне становилось зябко в моем легком платьице после ночного купания. Где-то около уха навязчиво зудел комар.
Через несколько минут вдруг щелкнула дверная задвижка. Я подождала немного и вошла. Лола сидела на полу в дальнем углу комнаты, в ночной полутьме я видела ее белеющие очертания. В комнате стоял какой-то неприятный сладковатый запах.
- Не включай свет!
- Хорошо, - ответила я и присела на край кровати.
Некоторое время мы молчали, меня чуть поташнивало от нервного напряжения и этого странного запаха в комнате.
- Лола, - мягко сказала я.
- Тебе нужен член? Спермы захотелось? - зло прошипела Лола в темноте.
Я не хотела с ней ругаться, мне надо было просто обо всем поговорить.
- Лола, мы с тобой играем в какую-то игру.
- Ах, для тебя это игра!
- Что-то не так! - отчаянно выговорила я. - Что-то не так!
- Ты разлюбила меня?
- Ты очень близкий мне человек. ты обрушила на меня целую лавину счастья! Я ни о чем не жалею - это мой путь познания. Я хочу знать все, что я могу знать, но мы никогда не постигнем гармонии и я не хочу притворства.
- Что ты называешь притворством?
- Ты действительно считаешь, что я твоя жена?
- Я люблю тебя. Пусть многим приелись эти слова по тем или иным причинам, но для меня они никогда не теряли и не теряют глубины и силы, когда я говорю их тебе!
Она вдруг болезненно застонала и что-то в этом ее стоне насторожило меня. Я протянула руку к торшеру, щелкнула выключателем и обомлела, увидев на полу скрюченную фигуру своей подруги, все оказалось ужасно. Запястья Лолы были разорваны, из них сочилась кровь, размазываясь по голым бедрам, кровь была на ее лице и волосах, капала на пол красно-бурыми пятнами.
- Ты с ума сошла! - Я заметалась по комнате, схватила попавшееся под руку полотенце, с силой разорвала его надвое, кинулась к Лоле и не обращая внимание на ее вялое сопротивление стала перетягивать раны.
- Зачем ты это сделала, безумная?
- Оставь меня в покое, - прохрипела Лола, ее побледневшее лицо искажалось от боли.
- Надо немедленно разыскать врача!
Она замотала головой, еще раз попыталась оттолкнуть меня, но я делала свое дело с невесть откуда взявшимся проворством, первый слой набух от крови, но раны оказались неглубокими и я все же смогла перетянуть их, надеясь, что кровь остановится, я проделывала все это, сидя на полу на корточках, мое платьице задралось на бедрах и тут Лола заметила...
- Почему ты без трусов? - взвизгнула она.
- Давай сейчас не будем об этом говорить, - успокаивающе произнесла я. - Тебе нужен врач.
- К черту! - Лола неистово отпихнула меня. - Ты трахалась с этим...
- Нет, Лола, нет.
- Я не верю тебе.
- Почему?
- Не верю!
- Как хочешь, - устало сказала я и отвела глаза в сторону. Меня колотила нервная дрожь, Лола не могла не замечать мое состояние, но это, видимо, только еще больше зло раззадорило ее.
- Ты не чувствуешь себя швалью? Дешевкой? Дворняжкой, которая виляет хвостом перед любым, кто обратит на нее внимание и протянет копеечную конфетку!
- Ты сама бросила меня там.
- Я не могла смотреть на твои повадки шлюхи. Мне было стыдно за тебя на танцплощадке, когда ты виляла задницей.
Я передернула плечами, я чувствовала себя виноватой, но не хотела, чтобы разговор шел в таком тоне. Но Лола уже завелась.
- Да что ты из себя представляешь! Несостоявшаяся актриса, умеющая о себе только рассказывать. Все свои спектакли ты играешь только в жизни. Ты лживая! Циничная! И чувства твои поверхностны. Какая из тебя жена? Ты даже не можешь быть нормальной матерью! Почему ты молчишь?
- Мне противно с тобой говорить, - огрызнулась я.
- А мне противна ты сама! Женщина не может так не ценить себя и так обесценивать окружающих, удовлетворяя лишь собственные похотливые желания.
Господи, она действительно мыслила по-мужски. Все эти слова я уже слышала однажды от Соболева, когда сообщила ему о Константине. Все повторяется, все возвращается на круги своя. Видимо, я на самом деле умею только все разрушать и не способна создавать. В одном она была только не права, я действительно ее искренне любила и наверное никогда не забуду эти недолгие, счастливые месяцы с Лолой.
- Надо здесь все убрать, - сказала я и, взяв тряпку, принялась оттирать пятна крови с пола и стены. Меня продолжало подташнивать, сладковатый запах в комнате исходил от крови.
Лола сидела на полу, зажав перебинтованные запястья между колен, прикрыв глаза, и тихо поскуливала.
Наверное, мы обе выдохлись, я наконец закончила с уборкой, бросила грязную окровавленную тряпку в мусорницу.
Небо за окном уже становилось сиреневым, близился рассвет. Я не помню, как прилегла на кровать, не снимая платья, как на меня обрушился сон, избавляя от обдумывания всех событий этого долгого дня.
Когда я проснулась, Лолы в комнате не оказалось, не было ее вещей. Я застелила постель, переоделась в джинсы и полотняную рубашку, покидала все остальное - платья, купальники, нижнее белье, косметику - в свою сумку, застегнула молнию. Больше мне здесь делать было нечего. Я спустилась с террасы, кемпинг выглядел пустующим - около одиннадцати утра многие уже отправились на пляж или еще занимались любовью в своих постелях. Я заметила японскую машину наших подруг, одиноко стоящую меж сосен, и неспеша направилась к ней. Я заглянула внутрь через полуоткрытые стекла. Они спали там втроем, Лола, Рита и Катенька, на откинутых сиденьях, застеленных спальниками - обнявшись, переплетя руки, сблизив друг к другу головы. Лола лежала посередине, дыхание ее было ровным, лицо розовеющим.
Чуть поодаль около своей машины в шортах и бейсболке, надетой козырьком назад, возился Вадим, он заметил меня и смущенно приветствовал взмахом руки. Я подошла к нему, он показал на мою сумку.
- Собралась уезжать?
Я кивнула.
- Я тоже сейчас отправляюсь. Могу прихватить и тебя попутчицей.
Я согласилась и уехала с ним в город.
Ох, и накуралесила я что-то опять в последние дни! Джинн, вылетевший из бутылки на танцплощадке кемпинга, никак не хотел залезать обратно. Я ломала себя на щепки, не задумываясь особо о коварном огне, в котором суждено будет им сгореть. И вообще, все вокруг меня трещало, корежилось, громоздилось на дыбы, предрекая неизбежный вселенский крах.
Благодаря Вадиму, я попала в круг совершенно новых и чуждых мне людей, живущих в достатке, для которых роскошные квартиры, дорогая мебель, престижные иномарки, золото и бриллианты составляли привычный уклад жизни.
Сам Вадим, несмотря на свое американское образование, только лишь входил в эту коммерческую и банковскую элиту и числился у нее как бы за младшего брата. В городской жизни он вообще оказался достаточно сдержанным, даже робким, казалось, самый смелый и героический поступок он совершил в ту ночь на пустынном пляже. Он возил меня по этим своим блистательным знакомым и представлял восходящей театральной звездой, и я со всей вульгарной артистичностью наигрывала эту роль, вовлекая в спектакль окружавших меня мужчин, ничуть не заботясь, как я выгляжу в глазах их расфуфыреных жен и любовниц. Самые солидные и самые лысые старались больше всего, начисто забыв про своих половин. Мне предлагали работу, замуж, подарки, заграничные круизы, комфортабельное жилье и даже роли в голливудских фильмах. Все почему-то просто жаждали мне помочь, словно их капиталы зарабатывались специально для меня, а без меня им некуда их деть, ну разве что останется раздать детям-сиротам. В ответ я беззастенчиво хамила и устраивала капризные сцены, и все легко сходило мне с рук. Я много пила и поэтому засыпала в каких-то чужих домах, на чужих диванах и постелях, меня часто лапали какие-то чужие мужские руки. К счастью, дальше этого дело не заходило, я как чумы страшилась физической близости с мужчиной. Одному я влепила пощечину, на другого обрушила такой поток брани, что потом сама удивлялась, откуда я знаю все эти непристойные слова. Доставалось и Вадиму, за то что он знакомил меня со всеми этими типами и их глупыми женами, хотя время от времени я с ним целовалась, одаривая мимолетной нежностью, но тут же превращалась в дикарку, как только его руки оказывались на моем голом теле. Я твердила ему чтобы он не смел иметь на меня какие-нибудь виды, и в то же время обнадеживала, по-домашнему отсиживаясь днем в его недавно купленной, еще полупустой квартире в ожидании очередных вечерних завихрений. Они начинались каждый раз, когда Вадим приезжал со службы в банке, и мы отправлялись на ужин в очередное «крутое» место, где я могла вновь предстать во всей красе своей разнузданности…
Иногда я мимолетно задумывалась, может я изливаю из себя все плохое и показное, чтобы очиститься для чего-то нового, что обязательно должно ждать меня впереди.
Вадим смотрел на меня все с большим удивлением, но почему-то не решался ни образумить меня, ни отлупить, ни изнасиловать.
Я потеряла золотые часики, подареные мне Лолой, и потребовала их найти. Мы поехали по второму кругу по его знакомым, где я бесцеремонно ворошила вещи и двигала антикварную мебель. На меня смотрели как на сумасшедшую, а часики я так и не нашла.
В конце концов, Вадиму тоже надоели мои выкрутасы и он навсегда исчез, бросив меня, в буквальном смысле, на улице: когда в машине я капризно потребовала немедленно найти мне телефон-автомат, чтобы срочно позвонить какому-то знакомому – какому и почему именно из телефона-автомата, я и сама еще не знала - я вышла на тротуар и долго, бесцельно тыкала в телефонные кнопки, тут Вадим завел мотор, газанул и умчался, растворившись в потоке других машин.
Я почувствовала некоторое облегчение. Роль кончилась, спектакль оказался неудачным, слава Богу, что я не вышла замуж.
Но тут опять объявился Константин. В этот раз он подкараулил меня у подъезда моей мамы. Мама спешно уехала отдохнуть к родственникам, потому что Соболев забрал Светланку. Узнав об этом из записки, оставленной в душной, неприбранной квартире, я даже не стала распаковывать свою сумку, кинула ее в угол прихожей и вновь пошла на улицу. И тут столкнулась с Константином. На редкость опрятный, в отглаженых брюках и чистой светлой рубашке он предстал передо мной робкий и невинный, как ягненок.
- Здравствуй, Вика. Можно с тобой поговорить?
Начал он с воспоминаний и извинений, но кончилось все опять прилюдным некрасивым скандалом, когда он попытался разжалобить меня воспоминаниями и вымолить мою любовь, такую спасительную для него - он не может никого больше любить, кроме меня, он без меня погибнет.
В этот раз я не оборонялась, а нападала на него, последние события сделали меня злой, бешеной,
- Мне противно все это вспоминать! От наших глупых отношений у меня осталась только боль!
- Неужели у нас с тобой ничего не было красивого? - отчаянно кричал он.
- Все красивое ты убил своим преследованием меня!
- Я люблю тебя, - жалко повторял он, а я презрительно смотрела в его ягнячьи глаза и думала: боже! каким все каменным стало внутри меня, как безразличен мне этот человек, которого я когда-то целовала и отдавала ему свое тело.
- Исчезни! Исчезни из моей жизни! – требовала я, не задумываясь даже, что могу для него сделать, как утешить.
- Я люблю тебя… - он чуть ли не плакал.
- Ты - дебил! Ты понимаешь это? – оставалась я безжалостной.
- Будь ты проклята! – наконец сказал он мне. И исчез. Надо думать, теперь навсегда.
Я очень хотела съездить к Насте Косенковой, заветной подружке детства, и объясниться с ней, убрать эту недомолвку между нами, выяснить, что же произошло тогда в горах с Витей и Соболевым. Настя назвала меня предательницей, и эта рана нет-нет да и начинала сочиться обидой в окаменевшей душе – мне казалось, Настя совершенно несправедлива ко мне. Да, я разрушила какое-то братство, перестала быть душей сложившейся компании. Но любой человек время от времени меняет круг общения, это естесственно, без новых людей нет развития чувств, нет нового познания. Это не значит, что отметаются старые привязанности, тем более такие глубинные как у нас с Настей, я вовсе не хотела потерять то, что случалось только между нами. Ведь где-то спрятаны и хранятся старые фотокарточки, которые мы сами печатали втайне от всех, потому что снялись там шестнадцатилетними девчонками в обнимку и совершенно голыми – наивно запечатлелись, дав обет нашей вечной дружбы, и мечтали, что посмотрим эти фотки, когда будем совсем древними – лет эдак в тридцать-сорок.
Есть люди, которые всю жизнь остаются однолюбами, даже навсегда потеряв близкого, они не оставляют себе ничего другого кроме навязчивого перемалывания памяти о нем, - в какой бы компании они не оказались, все их разговоры замыкаются на трагическую утрату, и ничего живого для них больше не существует. Может это от скудости чувств, их замкнутости, навечно поселившегося в душе смирения перед грядущим одиночеством.
Но мне совсем не хотелось, чтобы Настя посчитала, что ее жизнь кончилась и превратилась в сплошной реквием по Вите.
Если мой образ жизни причиняет ей боль, значит она еще не равнодушна ко мне, поймет: себе я тоже нанесла незаживающие, уродливые раны, значит мы еще вместе способны что-то исправить. Я всегда умела раскаиваться, не боялась просить прощения, и надеялась, Настя меня поймет, когда прояснится ее зачерненное скорбью сознание.
Да, конечно, я должна с ней повидаться.
Вместо этого я почему-то поехала в нашу с Лолой квартиру и узнала там трагическую новость: жирный соседский кот, прокравшись через лоджии, проник в форточку и сожрал нашего попугая Кешу, от голода вылетевшего из клетки. Мало того, этот мерзавец - если б я его застала, я бы его пришибла - оставил на пушистом ковре толстую, серую какашку, в которой запрессовались мелкие, разноцветные перышки - он переварил Кешу и выдал его останки. Я взяла какашку, вырыла ямку в цветочном горшке и закопала ее туда. На клочке бумаги написала : “Здесь похоронен Кеша” и соорудила памятник из спичек и конфетных фантиков. Вообще-то мне было очень грустно.
Я позвонила Лоле на мобильный.
- Где ты? - голос ее был строг.
- Я дома. В нашей с тобой квартире.
- Можешь взять там все, что захочешь.
- Спасибо, - вымолвила я с неопределенной интонацией: то ли с благодарностью, то ли с издевкой, Лола не предлагала мне здесь остаться.
- У тебя все нормально? - осторожно спросила она после напряженной паузы.
- Тоскливо на душе. Сожалею, что все так вышло. Извини меня.
Я почувствовала, что она плачет.
- Лола...
- Я буду всегда тебя помнить, буду любить и... ненавидеть. - Она в голос разрыдалась.
- Прости меня, Лола, прости...
Внезапно я испытала неясный порыв вымолить у Лолы прощение, повиниться, вернуть все назад, убедить ее, что все произошедшее лишь досадный случай, ничего не изменивший в наших неземных отношениях. Еще можно сохранить атмосферу, которая несла нам такое безграничное счастье. Даже эта квартира оплачена до осени, стены еще не рухнули, оберегая уют и спокойствие тех минут, когда мы вышли отсюда вместе, держась за руки… Нет, это не утешение, понимала я. Кешу съел кот. А сама Лола здесь даже не появлялась в эти дни. Все что кончается, должно кончаться, вспомнила я слова Лолы, и отключила телефонную трубку.
Я ничего не взяла в квартире. Все уже было чужое, перетекшее в другое время - бутафория еще одного отыгранного спектакля.
Я вышла на улицу и тут меня по-настоящему охватил ужас. Я не знала, куда мне идти. Немыслимая тоска охватила все мое существо. Мысли в голове бились до умопомрачения. Где я шляюсь? С кем? Куда меня несет? Вновь и вновь я хожу по какому-то кругу. Тащу на себе груз каких-то чужих мне людей! За что мне такое? Ведь я всем распахивала свою душу! Рвала для всех свое сердце! Вот она я - берите! Отчего же теперь такая боль!
Соболев и Светланка уже несколько дней живут вместе на даче, а я где-то в стороне, как чужая. Хороша мать, которая неделями не видит своего ребенка, мечется по жизни, пытаясь устроить свою собственную жизнь и бесится, оттого что ничегошеньки у нее с этим не выходит..
Баламутка – самая настоящая, вечная смутьянка и вздорная болтушка, не дающая никому покоя.
Я зашла в церковь. Испытывая некоторую неловкость из-за греховной безбожности, с непокрытой головой и без крестика на шее я робко спряталась в полутени величественной колонны, расписанной сюжетами жития святых. Но никто не обращал на меня внимание – бабка в черном платке терла мокрой вехоткой золоченные оклады икон и каждую, отмыв, самозабвенно расцеловывала, еще несколько стариков и старух нищенского обличия дремали в темных углах церковного зала. Был не молитвенный час. Я вдыхала терпкий запах горящих свечей, и от этого сердце забилось учащенно. Над монументальным иконостасом одиноко светился крест из мелких электрических лампочек, скрытое до поры великолепие убранства и царящее в атмосфере храма таинство потихоньку будоражило воображение.
Однажды, уже после рождения Светланки, мы размечтались с Соболевым, как повенчаемся в церкви.
- Если венчаться, то это значит быть вместе всю жизнь, - сказала я ему.
- Мы можем потеряться, но мы не растеряемся, - ответил он. - У нас очень схожи линии на ладонях. Очень схожи.
Мы так и не поженились, слишком часто периоды единения и блаженства сменялись приступами взаимного эгоцентризма и сумасбродных поступков. Даже представить трудно, что два таких человека могли бы найти дорогу в загс.
Попы, наверное, обедали в это время, и некому было взвесить тяжесть моих грехов, отпустить их и наставить на путь просветления. Слезы покатились по щекам, так мне стало щемяще одиноко. Лики святых застыли отрешенно, видимо, я не вызывала у них сочувствия. Я поставила свечку Вите Горсту и в церковной кассе заказала поминальный молебен за упокой его души.
Выйдя из церкви, я повернулась заплаканным лицом ко входу и первый раз в жизни от чистого сердца широко перекрестилась, вымаливая у Бога прощения и обещая впредь по всем вопросам советоваться только с Ним.
На привокзальном базарчике я накупила еды, фруктов и сладостей. В пригородной кассе взяла билет на электричку и уехала на дачу в Шелковичиху - к Соболеву и Светланке. Только там я надеялась найти тихое убежище. Конечно, Соболев мог оказаться там не один. С Ингой, например, - надо было ей позвонить, - или вообще с какой-нибудь другой, незнакомой мне женщиной, я рисковала оказаться там лишней и непрошенной. Ну и ничего, я еду к своей дочери и плевать мне на его баб!
Старая дача досталась Соболеву от покойных родителей - дощатый, с облупившейся краской дом несколько лет простоял в запустении. Соболев хотел его продать, говорил, что ему некогда там жить, что не приучен копаться в земле. Но в то лето, когда я была беременна, ходила уже с заметным животом, он вдруг бросил все, привез меня туда и умело, по-хозяйственному стал приводить в порядок дом и сад.
- Раз у меня будет ребенок, значит должен быть дом и деревья, - говорил он и вставлял в окна разбитые стекла.
Я радовалась и помогала ему как могла. В то лето мы действительно были мужем и женой в самом банальном и добром смысле этого слова, мы вместе ждали рождения нашей дочки, и наверное, не припомнить более счастливого и безмятежного времени в нашей общей жизни.
Теперь каждое лето Соболев обязательно выкраивал время в перерывах между киноэкспедициями, брал с собой Светланку и приезжал в Шелковичиху на старую дачу своих родителей, которую со временем он перестроил в солидный особняк, а я... а я была в других местах, с другими людьми.
- Я заметил, все твои романы носят сезонный характер, когда мы могли бы побыть вместе со Светланкой, у тебя разгар очередного завихрения мозгов, - с горечью сказал мне однажды Соболев.
Сейчас я ехала к ним, и молила бога, чтобы мы оказались там только втроем.
Еще издалека, проходя вдоль разросшихся кустов малины, поглотивших старый полуразвалившийся штакетный забор, я услышала смех и звонкие крики Светланки. Я вошла в калитку и увидела их, моих родных. Соболев в незастегнутой клетчатой рубашке и полинялых дачных шортах высоко взмахивая топором колол дрова, Светланка держала в руках березовые чурки, из трубы над летними пристройками тянулся дымок.
- Мама! Мама! - бросилась ко мне Светлаика. - Мы баньку топим!
Соболев бросил топор на траву и удивленно смеялся, глядя на меня. Шрамы на его голове зажили, лицо помолодело, ясные глаза смотрели приветливо. Он шел ко мне, продолжая смеяться, и вдруг сграбастал меня в охапку и закружил по поляне под восторженный визг Светланки.
- Ты с ума сошел!
- Да, я сошел с ума от радости, что ты к нам приехала!
Мы упали в мягкую траву, Светланка напала на нас сверху, мы барахтались и хохотали, мои покупки рассыпались из пакетов и разлетелись вокруг.
Вдруг Соболев затих и посмотрел на меня серьезным взглядом.
- Ты пойдешь с нами в баню? - спросил он меня.
- Конечно, мне надо смыть с себя городскую грязь, - согласилась я и подумала, что неплохо бы еще отмыть и душу. Но существует ли какое-нибудь мыло для стирки души?
Через час Светлана радостно плескалась в тазике на полу жаркой бани, испытывающе поглядывая на нас снизу, на наши голые, начавшие увлажняться тела. Мы были одним целым и не стеснялись наготы друг друга, как не может стесняться одна половинка тела другой.
Я вымыла Светланку мягкой мочалкой, она хохотала, потому что нежному тельцу было щекотно, крутилась, как червячок. Наконец, я вылила на нее ковш теплой воды, смывая остатки мыла, и Соболев завернул ее в широкое махровое полотенце и унес в дом.
Оставшись одна, я плеснула в каменку половник настоянной на травах воды, почувствовав, как от пара мгновенно взметнулся жар, и что есть силы стала хлестать свое тело размягшим березовым веником. Какое-то остервенение напало на меня, словно я уже находилась в преисподней и в наказание мне назначено это самобичевание. Кожа пылала, дыхание сбилось, мокрые волосы облепили лицо. Я не выдержала, бросила разлахмаченный веник, толкнула наружу дверь парилки, чтобы, впустив прохладный воздух, отдышаться и успокоить взбесившееся сердце.
Вернулся Соболев, нерешительно встал у двери, раздумывая, раздеться ли ему вновь.
- Светланка выпила молока и листает книжки в постели.
- Значит что? – еще тяжело дыша, я посмотрела на него озорным призывным взглядом.
- Значит у нас есть время.
Он обнял меня за бедра, развел их в стороны и, уткнувшись лбом в мои влажные груди, упруго вошел в меня. Господи, как давно этого не было! Как давно меня не наполняла его плоть! Родной ты мой! Все нам мешало: низкий потолок бани, узкая полка, скользкий струящийся пот. Соболев никак не мог приспособиться и набрать ритм, и это вдруг рассмешило меня, а он разозлился. В конце концов мы сели рядом полуобнявшись и стали ласкать друг друга руками внизу животов. От его знакомой, умелой, влажной руки я очень быстро задохнулась в оргазме. В благодарном порыве я опустилась между его ног и минуту спустя он тоже с гортанным рычанием кончил в мой разинутый, как у голодного скворченка, рот.
Когда мы вернулись в дом, Светланка уже спала, шелковая ночнушка задралась на ее чистых загорелых ножках. Соболев убрал раскрытую книжку, pacправил одеяло, нежно поцеловал дочь и выключил свет.
На просторной застекленной веранде мы задернули занавески и при неярком свете старомодного торшера сели ужинать. Соболев откупорил бутылку красного вина, разлил в бокалы, а я подумала, что ела в последний раз в какой-то другой жизни, лучше вообще не вспоминать, где я сегодня начала свое утро.
- Мы здесь очень хорошо питаемся, - гордо похвастался Соболев. – Женщина из деревни приносит нам молоко, творог, сметану, иногда – мясцо или курочку.
- Я знаю, ты можешь быть заботливым отцом, - похвалила я его. – Я не волнуюсь, когда Светланка с тобой, даже радуюсь, когда вы вместе, стараюсь не мешать вам общаться.
- В самом деле? – иронично улыбнулся Соболев, осталось ему лишь поинтересоваться, а чего, собственно, тогда я тут нарисовалась?
Он вообще ни о чем меня не спрашивает. И про Лолу ничего не спросил. Может, просто все чувствует, - меньше всего мне хотелось бы сейчас каких-либо расспросов. За это я его тоже люблю – он умеет быть тактичным, ненавязчивым. Сколько в нем вообще всего понамешано – десяток человек в одном, не меньше… Однажды я из любопытства потащилась с его съемочной группой за тысячу километров на Север. Соболев работал над документальным фильмом о рыбаках и рыбе, - и тем и другим почему-то было невыносимо плохо. Этот фильм впоследствие получил много премий, в том числе и заграничных, но давался он с трудом. Местные власти чинили препятствия, аборигены-рыбаки не хотели выдавать своих браконьерских секретов, а киношники запили, потому что пили там все от мала до велика на сто верст вокруг. И только Соболев железно знал, ради чего они все тут находятся. За несколько дней я увидела все метаморфозы его душевной натуры – зло и добро, великодушие и мстительность, гнев и благодарность, сумасшедствие и расчетливость - он ломал ситуации и людей, не давая никому спокойствия, пока не добивался одному ему известного результата, в котором был непоколебимо уверен. Я не видела отчаяния даже когда поздно ночью мы обессиленно возвращались в раздолбанный номер местной гостиницы с оголодавшими тараканами.
Но к концу съемок Соболев обуздал и покорил всех, нужный материал был отснят, и когда он уезжал, весь рыбацкий Север, преисполненный мечтами о лучшей доле, утирал слезу и прощально махал ему оленьими рукавицами.
Соболев доел свой ужин и теперь маленькими глотками пил вино из бокала, теребя пальцами стеклянную ножку. Он все время поглядывал на меня, я видела, что его возбуждение еще не остыло, и знала, что за этим последует.
- Иди ко мне, - позвала я, и первая переместилась на широкую, низкую тахту.
Заниматься сексом с Соболевым мне всегда доставляло огромное удовольствие. Он соблазнил меня девятнадцатилетней девчонкой, и хотя я давно уже не была девственницей, он первый дал мне почувствовать, что значит получать физическое наслаждение от мужчины.
Я была сверху, двигалась медленно, размеренно, любовалась его красивым лицом, а потом вдруг, зажмурив глаза, устроила дикую скачку, хлопая голыми бедрами по его бокам, как дикая самка, захваченная лишь животными ощущениями возбужденных гениталий. Мой мужчина чувствовал меня, его ответные сильные движения неумолимо приближали нас к экстазу, и в сладостном предвкушении этого единения вся окружающая реальность исчезала прочь. Будущего нет, прошлого нет, есть только сейчас...
Насытившись друг другом, мы лежали рядом, только пальцы наших рук сплелись и чуть подрагивали в стихающей агонии. Теперь одно молчание объединяло нас и взаимная благодарность за минувшую чувственную откровенность. И вдруг я подумала, что все как прежде, мы вдвоем, наши тела помнят друг друга, нам не тягостно вместе, и может этот счастливый день наконец принесет нам обоим долгожданный покой и умиротворение.
Я решила, что момент подходящий, и осторожно спросила его:
- Может ты хочешь, чтобы мы со Светланкой вернулись к тебе и снова жили все вместе?
Молчание было долгим, он лежал и смотрел на мотылька, бившегося о лампочку торшера. Наконец, он заговорил.
- Я безумно люблю Светланку. Я очень по-родному отношусь к тебе. Но... - он сделал паузу и я интуитивно поняла свою дальнейшую участь.
- Многое изменилось в последнее время. Мы слишком редко видимся и необратимое время сделало свое дело... Я перестал ревновать тебя. Я перестал мучительно думать по ночам - где ты, с кем ты. Моя жизнь стала спокойнее без тебя.
Меня обдало гневом, я вскочила в постели.
- Аx, спокойнее стало без меня!
- Не это главное. Дело в том, что раз моя жизнь стала такой, значит... я не люблю тебя больше. - Он поморщился, словно произнесенные слова вызвали боль у него самого. - Не обижайся, но мне легче думать о тебе, как о персонаже когда-то прочитанного романа.
- На этот роман не может быть прочитанным до конца! У нас есть дочь!
Соболев усмехнулся:
- Это – сюжет другого повествования и его главы мы пишем порознь..
Он опять замолчал, потянулся за сигаретами, он всегда закуривал, когда надо было сообщить что-то важное, словно выпускание дыма из губ трубочкой придавало словам дополнительную многозначительность.
- Если б ты не родила Светланку, твоя жизнь сложилась бы совсем по-другому - рациональнее, более насыщенной творчеством, пришла бы нормальная любовь с каким-нибудь парнем-ровесником… Что-то вскружило нам головы, когда ты решила сохранить беременность, – твое безрассудство или мое высоковозрастное тщеславие, но иногда мне кажется, это наша совместная ошибка. Мы не способны создать для нашей дочери семью и заранее ее чем-то обделили. Я это знал еще тогда. Но не стал ничего предпринимать, потому что видел, как бесшабашно счастлива ты в ожидании ребенка и надеялся, что случиться какое-то исключение из правил…
- Чудес не бывает, и через год-другой ты сама осознала, в какую зависимость попала, осознала и заметалась. Тебе показалось, что жизнь проходит, а новых людей вокруг нет и никто не узнает про твою оригинальность и талантливость. Дочь ушла на второй план, главным стало – показать, какая я есть! Ты стала жадно гоняться за новыми знакомствами, проникая в различные богемные кружки и художественные тусовки, но суть таких сборищ – бесконечные пустые разговоры, в них не делается дело. Ты чувствовала себя там звездой, завладевала вниманием публики, а по существу навязывала себя всяким никчемным кретинам. Конечно, тебе с удовольствием распахивали объятия и сердобольно прижимали к груди. Девушка ты у нас яркая, привлекательная! Не часто встретишь такую натуральную длинноволосую блондинку, с красивыми чертами лица и такими удивительными глазами с призывной сексуальной поволокой. И фигурка у тебя изумительная. Модельная.
Соболев по-родственному потрепал ладонью мои голые ягодицы. Я отдернула его руку. Порой я бешусь, оттого что не могу разобрать – серьезно он говорит или тонко язвит. Кем, в конце концов, я нарисуюсь из его слов – проституткой или городской сумасшедшей?
- Отсюда все твои любови. За открытостью души следовала и открытость тела. Отсутствие постоянства и надежности восполнялись сексуальными экспериментами. Отсюда такая экстремальная чувственность, как у вас с Лолой. Кстати, как она?
- Мы расстались, - призналась я.
- Даже это не имеет значения. Рано или поздно появится кто-то другой, ты не умеешь жить одна.
Какой-то протест шевельнулся в моей душе, но Соболев не дал мне его развить.
- Возможно, я сам лишил тебя уверенности в себе, действовал грубо, по-хамски, когда видел, что тебя вихрем уносит в очередной вираж бесплодных увлечений. Мне казалось, ты все время попусту тратишь время. Сжигаешь эмоции в стремлении быть всем нужной, не думая о том, что творчество эгоистично и требует уединения для накопления. Я издевался и унижал тебя, а потом читал морали, когда ты испытывала очередное крушение и лишалась в такой момент всяких душевных сил. Я гнал тебя и не отпускал. Со злости еще больше привязывал к себе в твоей беспомощности… Честно скажу, ревновал и не хотел тебя терять. А по существу мешал тебе жить… Мой характер многим приносит несчастья. Витя Горст погиб по моей вине. Я ввязался в чистую авантюру, я знал, его нельзя было заставлять снимать тех людей. Это был заказной фильм-компромат, и можно было обойтись средненьким оператором, который снял бы красивые или некрасивые общие картинки. Все остальное можно было сделать закадровым текстом. А Витя полез в самое пекло, он снял эти нелегальные золотоносные прииски… Настя считает, что я его убил. Возможно, это так, потому что истинных убийц никогда не найдут, и она никогда не почувствует облегчения, эта смерть будет растянута во времени…
Соболев погасил торшер, ночь облепила чернотой высокие окна веранды, стала огромной и пугающей, я крепче прижалась к его груди, вслушиваясь в стук мужского сердца.
- Давай, все закончим. – сказал он в темноте и успокаивающе погладил меня по голове. - Много лет назад я увидел красивую и талантливую студентку театрального института, которая так взбудоражила мои чувства. И хочу сохранить в памяти этот чистый образ, и эти чувства - они будут греть меня в старости, когда засяду за мемуары. Спасибо, что ты была. Я забуду все наслоения последующих лет. Но я больше не хочу влиять на твою жизнь. Ты свободна.
За завтраком мы сидели невыспавшиеся, Светланка рано нас подняла, потребовав деревенского молока. Она держала чашку двумя руками и всасывала парную жидкость пухлыми губками, сверкая глазенками то в мою сторону, то в сторону отца. А мы без всякого аппетита прихлебывали чай и жевали бутерброды.
- Папа, мы сегодня должны выдернуть чикакок из грядки, - сообщила дочь серьезно.
- Чикакок – это чесночок, - рассеянно пояснил Соболев. – Что поделаешь, вокруг нас сельское хозяйство.
- Пришло время собирать урожай чикакока, - Светланке нравилось произносить это название и очень хотелось быть полезной.
- Мамочка, ты уедешь? – вдруг спросила дочь, так, словно давно уже было всеми решено, что я уеду, это в порядке вещей, что мамочка все время куда-то уезжает.
- Скоро осень, - сказала я. – И мы снова будем жить вместе у нашей бабушки. Я найду работу, буду зарабатывать деньги, но обещаю, что каждый день буду сама отводить тебя в садик и забирать.
- Я тебя очень люблю, - Светланка сползла с табуретки, чмокнула меня в щеку мокрыми губками и отправилась в сад. - Я пойду играть.
Ей здесь хорошо, на даче много игрушек и книжек, Соболев страется, чтобы она была довольна и весела, хочет, чтобы она выросла умненькой-благоразумненькой и, наверное, не похожей на маму. А для самой Светланки папа само совершенство – самый красивый и добрый мужчина в мире.
От мамы у нее хоть останется знание того, что в мире есть театр, - на ступеньках веранды дочь сама себе показывает спектакли – сама сочиняет, сама играет, кланяется и сама себе аплодирует. Она еще может себе поаплодировать. Я уже не могу. А так хочется аплодисментов. До слез.
Я действительно решила уехать, Соболев начал меня раздражать и злить. Он так про меня всё хорошо знает – всю разгадал! Я для него – бесхитростная горошинка на ладони! Прозрачный осколок стекла! Извечное мужское самомнение – поставил на мне крест и дальше будет жить спокойно. Ну это мы еще посмотрим! Я еще не прошу у судьбы красивую могилку! Осколок тоже имеет загадочные и острые грани. У Соболева еще отвалится челюсть до самой земли!
Слезы заливали лицо и на душе мерзко, - никогда больше не поеду на эту дачу! Но я заставляю себя думать, что все у меня только начинается – это мои подступы к моим вершинам, а с этих вершин откроются манящие горизонты… И надо будет вновь двигаться к этим горизонтам, неизбежно спускаясь с крутых вершин и преодолевать новые, обдирая кожу и душу.
«Ты свободна… ты свободна…» - стучало в голове, когда по лесной тропинке я одиноко шагала к железнодорожной станции.
|
