Джонни Картер, проснувшись в серой
Спальне, с видом на город.
Среди, заплесневевших обоев,
Ковров истертых до мяса,
Дешевой гостиницы.
Листьев марихуаны и прочей нечисти
-Саксофона, которого только скатерть измятей.
Одевает видавшую виды, черную пару,
И вломившись в гостиную,
Вдруг возвращается за
Саксофоном в старом футляре.
Прорезав пространство комнаты,
Джонни за это время проходит
Из середины прошлого века
В начало нашего века -
Настоящее,
Минуя гостей сидящих в плену телевизора,
Этих «нечеловеков», смотрит на казнь Саддама.
Видимо-
Спусковые крючки сидят в наших мыслях,
Мы создания
Пустые, покрытые краской,
Может быть- лишенные смысла.
Он возвращается в прошлое.
Ты не уедешь из этого города,
При всем желании, спальня
Выглядит как Сталинградская битва.
Простыни скомканы
И под кроватью пустые бутылки-
Свидетельство одиночества.
Окно, казалось бы единственный выход.
Площадь за этим окном,
Плакаты с истрепанными краями,
Белье желтого цвета, лица,
Давно умерших людей в потресканных рамах.
Ты возвращаешься, позабыв частицу себя,
В спальню, на подоконнике ветер,
Листает страницы оставленной книги мертвых.
Без разницы где, когда, в какой стране,
В какой системе долбаных координат,
Джонни просто возвращается в спальню за
Футляром потертого черного бархата
И обрывками сна.
Инструмент-
Это совсем не пластика как утверждают они
-Бараны в обличии деятелей искусств,
Инструмент – предмет
Сжимающий и разжимающий дни
Наших жизней.
Предмет сообщающий миру звук,
Посредством несчастного наделенного властью уст
Вдувать душу в предметы лишенные этой души.
Но души, обряженные в людские тела,
Любят спариваться в неприбранной мастерской,
Весна, связанная с такими делами,
Рождает боль ,в моем маленьком мире,
Связанную с тобой , Елена, ты дар богов,
Или удар троянцев, знаешь, я горд
За то что увидел в себе осла,
Поскольку верить тогда тебе-
Равносильно назвать своим домом осколки стекла,
Или замок с фундаментом на воде,
Построенный из песка.
Джонни Картер, подхватив старый сакс,
В саквояже черного бархата, чье нутро
Хранит сгусток солнца, и не спросив
У своей негрессе отпивает Bordeaux,
Крякнув, достает кошелек,
Из кармана мятого пиджака
Рванина денежных знаков
которая в нем живет,
требует пополнения,
как порченная жучком
мебель, натужно скрипит о своем
и не может терпеть чужака.
Видимо способность слегка вылетать,
Выбиваться из,
Временно- пространственных уз,
И есть настоящий джаз,
Он проходит сквозь интерьер
второразрядной гостиницы,
он устремляется вниз, по водостокам,
он как горящий куст,
как переставший радовать глаз пейзаж,
он протекает по трубам давно уже мертвых душ
вниз, ко множеству траурных урн,
в поисках хотя бы одной для себя.
Может все дело в городе,
помнящем вздорных ню,
матрон, проституирующих по вечерам,
от нечего делать, возведении дряни на трон
королевы разума и вселенной,
оскверненьи крестов и прочих увеселениях,
сегодня будет тоже что и вчера,
се- показатель здешнего времени,
облик того что сокрыто внутри.
Ветер играет «осенние листья» в постели,
Полей Елисейских , урны как призраки
Мертвых созвездий, вдали возвышается
Башня Эйфеля,
И черт его знает где- Нотр дам Де пари .
Время – расстояние между станциями
В парижском метро.
По Кортасару время вообще мертво,
Задумываться о его направлении
Не стоит, по крайней мере, всерьез.
Так сталось – время для меня кабинка
Переговорного пункта
Забытого, где- то в стране детских грез,
Закрытого навсегда.
И там, на стенах его,
твое имя твой, телефонный номер,
и слабее because ,because, because.
Если уж говорить откровенно,
Я мертв по факту рождения
Так как врядли увижу тот город,
В котором ,ты Джонни Картер
Последней осенью размышляешь о жизни,
О своей орнитологической жизни,
Подозреваю в самом ее конце.
Мое прошлое- оставшаяся одна,
Старуха сидящая у окна,
В приступе диабетической комы,
Жалким подобием последнего сна.
Брызжа слюною с выпученными глазами,
Не в состоянии высунуть языка,
Ей конечно же не до вязания,
Она лежит на диване,
В ее вдохах и выдохах, слабая злоба
За жизнь уцепившегося сознания,
В глазах ее небо посребленное тучами,
Со светом солнца,
Проходящего сквозь их толщу.
Один только Джонни
играет концерт для печали
и саксофона.
Пройдя под деревьями сада,
И соло бездонно как черные дыры
Как прорва.
В моих ушах пробки,
В моих глазах небо и слезы.
Что это плачь Иеремии?
Если бы – плач заблудившегося ребенка.
Покаяние грешника
перед черным прелатом,
в сущности таким же предметом,
предателем, и прежде всего человеком.
|
