Этот рассказ я вроде бы написал ни о чем и ни о ком. Герой рассказа – обыкновенный бомж, каких, увы, в мире много. Встретившись с таким, многие брезгливо отвернутся и пойдут дальше, забыв через минуту о встрече с этим «существом» из параллельного мира, ну никак не пересекающегося с миром сытости и благополучия. А между тем, существо это наследник царствия божьего, как уверял нас когда-то Господь.
Блажен тот.
Помойка была пуста. Ничего кроме двух обсосанных селедочных голов он там не нашел. Примораживало. Рука закоченела и плохо слушалась своего хозяина. Несколько раз она клейко приставала к металлическому мусорному контейнеру и тогда он усиленно дышал на место контакта, пытаясь ее освободить. Он громко разговаривал с собой, ругая того, кто успел опустошить несчастную помойку. И жутко было слышать этот странный ночной монолог, исходивший от мусорной площадки окутанной в темноте плотным покрывалом звериного холода.
Ну, что ж, надо идти домой! Бен с усилием перевалил через невысокий борт контейнера. Бен – так звали его все местные бичи. Правда, он и сам, не понимал то ли это имя у него, то ли кличка, то ли давно забытые инициалы, переросшие в прозвище. Бен и все тут. Бен и Бен, Бен – помоечник. Документов у него не было. Вернее, были они, конечно, когда-то. Он даже немного помнит один из них, это была, какая то справка, наверное, об освобождении из тюрьмы. Но в тюрьму его давно не сажали, очень давно – может год, может два. И справка, без надобности, куда-то потерялась. Идти на соседний участок ему не хотелось, да и там мог уже побывать более ретивый его коллега по помоечному промыслу и он, сунув обглоданную селедочную голову за щеку и посасывая ее, уныло побрел домой. Собственно, дом его находился недалеко, всего в нескольких метрах от мусорной площадки. Дверь в дом покоилась на высоте десяти сантиметров над уровнем земли. То была крышка канализационного люка. Квартира новая, еще плохо обжитая. Сюда он перебрался по необходимости, буквально несколько дней назад. Виной всему послужил, чей то труп, сброшенный среди ночи ему на голову в старом колодце. Бену не хотелось связываться с милицией, которая наверняка бы его отколошматила, и поэтому он ушел, предварительно обшарив у трупа карманы. Результаты осмотра немного порадовали, так как он нашел несколько монет. Одежду Бен не взял, боялся, что за это уж точно изобьют в милиции. Били его часто. Порой по несколько раз в день. Били сокамерники, били знакомые и незнакомые бичи, били подростки, по вечерам встречающиеся на улицах, били все, кому не лень было бить. Все лицо голова и тело были расхлестаны сапогами, руками, ботинками, ножками от столов, железными прутьями от коек. Но всякий раз после жестоких избиений природа, а может быть и сам Господь, не давали ему погибнуть. Он отлеживался, где-нибудь в подвале, зализывая раны, как собака, вставал и, повинуясь чувству голода, брел на ближайшую помойку или на вокзал. Прошлое его не донимало. Бен даже не мог вспомнить был ли он ребенком. Наверное, он так и пришел в этот мир в лохмотьях, избитый и с пустыми карманами. Просто вылез из контейнера. Вот и все!
Крышка люка не поднималась. Пальцы закоченели так, что ими нельзя было, ничего подцепить. Теперь пальцам не поможет даже тепло идущее от люка. Он слишком давно не ел мясного и хлебного, чтобы помочь им разогреться. Проще говоря, у Бена кончилась энергия, получаемая обычно пищеварительным путем. Виной всему служили неимоверно расплодившиеся в последнее время собачьи стаи, которые круглые сутки шастали по окрестностям. Они опустошали от съестного содержимого все помойки подряд. Часто Бен завидовал этим прожорливым ушлым тварям. Завидовал их ловкости, с которой эти животные шныряли вокруг мусорных бачков, успевая и в бак залезть и помойку зачистить от отбросов. Завидовал их зубам, перемалывающим все подряд, завидовал их всеядным желудкам. Однако он таил зависть не только к здоровым шустрым, но и к старым больным собакам. Ведь те могли спокойно сидеть и ждать, когда на них вывалится очередное ведро помоев. А к нему то уж точно никто не придет и не кинет в люк корку хлеба, когда он болен.
Бен еще подергал пальцами здоровой руки спасительный люк, но крышка не поддавалась. Только на пальце появилась рваная бороздка раны от металлической заусеницы. Бен поднес палец к губам, ожидая, когда выступит кровь. Кровь так и не появилась. Жаль! Минуту-другую, помусолив палец и не дождавшись во рту знакомого не понаслышке солоноватого привкуса крови он побрел в сторону вокзала. Да, его там изобьют местные бомжи, потому как он приплелся не на свою территорию. А может все обойдется и тогда он стянет что-либо из урны. Пирожки! Боже как он любит привокзальные пирожки. В урны часто бросают пирожки! Э-эх люди… пирожки… в урны?! Да разве ж можно в урны – Пирожки? Проходя мимо какого-то подъезда и рассуждая о пирожках, Бен заметил кучку подростков. Те держали в руках бутылки с пивом и развязно смеялись во все горло. Бена окликнули. Однако он не остановился, надеясь, что пронесет нелегкая его мимо этих зверенышей. Нет, не получилось: догнали, пнули по ногам, долго били, веселясь еще больше и оглядываясь – не видит ли кто? Когда Бен очнулся, идти он уже не мог. Хорошо хоть железнодорожный вокзал был рядом. Желтое высокое зданьице, чем-то смахивающее на часовенку. Бен поднял голову и пополз. Ему повезло: никто из местных помоечных воротил его не заметил. Да и милиция не попалась на пути. И вот еще удача: укромное место у горячей батареи в углу было свободно! Он сразу же приник спиной к кипящим жаром трубам. Закрыл глаза.… Но, что это? Он куда-то едет? Куда, зачем, на чем? Он с усилием разомкнул веки и увидел свои ноги, которые безвольно тащились по заплеванному вокзальному полу. Еще мгновение, хлопок двери, синий милицейский погон, мелькнувший напоследок и, тишина. Добрая морозная тишина! Бен поднял голову от земли, увидел свою руку лежащую рядом. Это была как бы его рука и как бы чужая, потому что он не чувствовал ее совсем. Он не хотел смотреть на сведенную судорогой руку, поднапрягшись он перевалился с живота на спину. Перевернувшись, Бен сразу же попал глазами в звезды. Они были такие…красивые. Он стал смотреть на них без стеснения и дрожи, отчетливо понимая, что они движутся. Движутся к нему! По мере того, как каменело тело, и уходила боль, звезды становились все больше и больше. В глазах Бена, впервые за долгие месяцы страданий, появился осмысленный блеск. Его лицо неожиданно просветлело, губы, окровавленные и разбитые, разомкнулись в счастливой улыбке. – Блажен тот - выдохнул он фразу в морозную тишину. – Блажен тот!
|
